Открыв глаза, Поэт увидел верблюда, на котором сидел, и оранжевую мглу. С трудом удалось немного поднять голову. Он заметил другого верблюда, успевшего стать восьминогим. Откуда взялось ещё четыре ноги? Думать не хотелось. На верблюде сидел Стил, а на его плече восседал ворон, гордый ворон старых дней. Поэт попытался вспомнить, как зовут птицу. Толи Хугин, толи Мунин. Вокруг было тихо. Ветер — больше ничего. Пустыня отнимает жизнь. Даже если она тебя не убивает, ты идёшь среди дюн, и от минувших дней остаются только воспоминания, а потом даже воспоминаний не остаётся. Кому поклонялись вон в том заброшенном храме? Даже имени бога не сохранилось. От жизни остаётся лишь пепел и рассказ, но многие рассказы поглотило безмолвие пустыни. Всю жизнь идём к Источнику Счастья по бесплодной земле. Приходим из мглы и уходим во мглу. И следа не останется на раскалённом песке, когда мы пройдём, как другие прежде прошли. Ветер за нами придёт, заметая следы. «Когда же закончится этот ад?» — заговорил сам с собой Поэт. И, взмахнув крылом лениво, молвил ворон: «Никогда».

— Солнце отвесно. Не даёт мёртвое дерево тени. Тот, кто был жив, ныне мёртв. Мы, что были живы, теперь умираем. Здесь нет воды. Лишь камни. Камни и нет воды, и в песках нет воды. А была бы вода, мы бы встали, припали бы к ней. Но ни встать, ни помыслить среди голых камней. А была бы вода, а не камни. Пусть камни, но и вода.

Ворон каркнул: «Никогда».

— Не только камни, но и вода.

Каркнул ворон: «Никогда».

— Вода!!! Вода!!! — услышав эти крики, Поэт вздрогнул.

Кричали пираты. Восьминогий верблюд снова стал четырёхногим. Ворон сидел на плече Стила и молчал.

— Вода!!! Вода!!! — снова закричали пираты, когда путники добрались до колодца, из которого высунулась голова и спросила:

— Где?

Киса молча указал на колодец.

— А это, — произнесла голова, — не, воды там нету.

— А что ты делаешь?

— Ящерицу ищу. Столько гнался, а она, тварь такая, рухнула прямо в колодец. Доставай её теперь оттуда. А всё почему? Всё потому, что главному захотелось чего-нибудь мерзкого пожевать. Я ему говорю: «А курочка, курочка вам чем не еда?» А оленина? А кролик? Ах какой у нас кролик! Вот я и говорю: «Кушайте себе на здоровье». А он говорит: «Всё это конечно хорошо, но иногда, сам понимаешь, хочется чего-нибудь омерзительного пожевать». А я не понимаю! Скиньте меня в этот колодец вниз головой, если я понимаю. «Иди», — говорит, — ящерку раздобудь. Вот и гоняйся за этой проклятой ящеркой. Сидел бы сейчас под пальмой и попивал бы что-нибудь холодненькое.

— А где сидел бы? — вкрадчиво поинтересовался Ингви.

— На Тральфамадоре, естественно.

— А вода на этом Тральфамадоре имеется?

— Струями течёт. Какие там фонтаны! Но зачем вам вода? Там прекрасные вина, полно прохладительных напитков.

— Начнём с воды, — ответил Ингви.

— А вы, ребята, кажется, не местные? О! Какие люди! Или не люди, в общем, привет, Маннелиг. Так и скитаешься по пустыне? Что решил туристам Тральфамадор показать? Зарабатывать начал? Ну, это правильно. Даже проклятым нужно на что-то жить.

— Это не туристы. Это Мессия.

— Мессия? Вот здорово! Мессия — это хорошо. Вы уж помогите бедняге Маннелигу, а то сколько лет мыкается по белу свету, как неприкаянный. Туристы, не туристы, а ведь есть что показывать, если вы понимаете о чём я. Какие у нас сады! Птицы поют, ручьи, фонтаны, цветы всякие, и всё такое прочее. Жаль, что ты не можешь зайти к нам в гости, Маннелиг.

— А почему он не может зайти к вам в гости?

— Потому что Тральфамадор — оазис. А он вроде как проклят, Маннелиг, не Тральфамадор. В общем, Маннелиг не может войти в оазис. Проклятье — штука серьёзная.

— Да. Тральфамадор — единственное место в Тартаре, куда я не могу войти.

— А какие у нас фрукты! Спелые, сочные. Извини, Маннелиг, можешь не слушать.

— Но где же находится прекрасный Тральфамадор?

— Вон ту скалу видишь? Вот прямо на её вершине. Фрукты просто великолепны.

Путники поднялись на вершину скалы по узкой дороге и прошли через распахнутые настежь ворота. Летучий Тартарец остался снаружи.

— А где же сад? — удивился Хромой, — Только песок и какая-то древняя башня. Может я что-то путаю, но, по-моему… Маннелиг, можешь заходить, тут нет сада.

— Куда же он делся? Фрукты, деревья, фонтаны и всё остальное? Только двор залитый солнцем! — негодованию бывшего губернатора не было предела.

— Может у тех зелёных человечков спросить? — предложил Хромой, указывая на людей в зелёных плащах, сидевших на песке.

— Где же прекрасные сады Тральфамадора! — проорал Тимур прямо в ухо одному из местных, никак не отреагировавших на появление двадцати шести чужаков.

— Вот они, — ответил зелёный человечек, — указывая на пространство вокруг.

— А есть в этих садах что-нибудь кроме песка и камней?

— О да! Прекрасные деревья, фонтаны, певчие птицы.

— Да где всё это, чёрт возьми!

— Везде, — мечтательно продолжал зелёный человечек, — вокруг разливается неописуемое благоухание, листья шелестят на ветру.

— Так. Я всё понял. Вы, ребята, поменьше на солнышке днём сидите, может и садов поменьше станет. Перегреваться вредно. И тот паренёк из колодца похоже тоже лучиком по головушке получил изрядно.

— Это не хорошо, — сказал Киса.

— Это очень нехорошо, — согласился Санджар, — Если здесь нет сада, может и воды не оказаться, и тогда у нас будут большие неприятности.

— С этими блаженными разговаривать дальше бесполезно. Можно в башню сходить. Если там есть кто-нибудь, у кого хватило ума не сидеть на солнце, — предложил Тимур.

Двери были открыты. Путники вошли.

— Есть кто живой?

— Есть!

— Где?

— Наверху!

— Мы идём!

— Воды захватите!

— А где она?

— В бочках под лестницей. Принесите одну.

Киса ближе всех стоявший к бочкам поднял одну и стал подниматься по узкой винтовой лестнице, но, поднявшись на несколько ступеней, мерзко сквернословя, отдал бочку Полифему, сославшись на то, что та слишком тяжела для него.

— Ну что, Киса, печень пошаливает, пятьдесят два года — не шутка и погода нынче сухая? — довольно ухмыляясь, осведомился Слепой, пробивавшийся вперёд, расталкивая товарищей. Когда те, кому он при этом наступил на ноги поинтересовались что это он делает, Слепой ответил, что ему обязательно нужно оказаться выше Полифема.

— Как вы думаете, что случится, если он выронит бочку?

Бочка действительно была довольно увесистой, поэтому Полифем медленно но верно был оттеснён в конец шествия.

Наверху их встретил апатичный человек. Он сказал, что его зовут Пилигрим. Когда же его спросили, — «Куда же, к чёртовой матери, подевался прекрасный сад, по слухам, имеющийся в наличие на Тральфамадоре?» — он ответил:

— Сад? Сейчас всё будет.

Пилигрим долго искал что-то среди пустых горшков, а потом заявил:

— Закончилось. Придётся спуститься в подвал. Вы пока можете тут осмотреться.

Пилигрим ушёл вниз. Путники стояли у бойниц и созерцали пустыню. Поэт смотрел в подзорную трубу.

— Я вижу Гору, с деревом на вершине, и какие-то развалины к западу от неё. Да. Точно. Это город. Послушай, Маннелиг, как он называется, или назывался?

— Это Безымянный Город. Он лежал в руинах за долго до строительства Великих Пирамид Харлина, даже за долго до того, как предки строителей Пирамид пришли в долину Фэлнайфа. Они обходили это место стороной, потому что ощущали тяготевшее над ним проклятие. Древние и зловещие тайны, которых не знает и не должен знать ни один смертный, таились среди стен, почти занесённых песками. Нет ни одной легенды настолько древней, чтобы в ней упоминалось название этого города или те времена, когда он был еще полон жизни. Ещё когда мои предки были пастухами, они остерегались этого места, и говорили о нём раз что шёпотом у костров. Это о нём безумец Аль-Хазред сказал:

Кое-кто, всё же, отваживался забираться туда, в надежде чем-нибудь поживиться, или из любопытства. Но возвращались немногие, да и те сходили с ума. Так что скоро все стали держаться подальше от этого города. Но я однажды туда заглянул, уже после того, как был проклят, разумеется. Решил, что хуже уже не будет. Ошибался. Всегда может стать хуже. В этом городе ты чувствуешь себя ещё более проклятым. Атмосфера там такая.

— А что это за каменный лев с человеческой головой?

— Это Сфинкс. Он такой же древний, как Город, а может ещё древнее. Говорят, его построили зелёные человечки с Тральфамадора, но это неправда. Зачем им строить каменного льва с головой человека?

— А куда делся нос?

— Никто не знает, а Сфинкс молчит. Молчит и смотрит на мелких и суетливых людишек. И пусть молчит. Если он заговорит, ничем хорошим это не кончится.