Белый, как сама смерть, Большой Брат – Искусство Военное, постоянно совершенствует и обогащает свой смертоносный арсенал, хищнически используя для этого науку и технику. Меньшие же искусства не имеют такой возможности постоянно обновляемого и разнообразного паразитирования. Они вынуждены постоянно глодать три кости так называемых «вечных тем»: «красота», «доброзло» и «любовь».

Пропасть, лежащая между картиной, даваемой искусством, и реальной жизнью, можно увидеть хотя бы по позиции, занимаемой им по отношению к красоте, в сравнении с религиозной её трактовкой. Красота (врода, uroda) – контрастная разновидность уродства – это откровенно хищная (суггесторная) выдумка. Каноны её меняются в унисон с циклотимической пресыщаемостью хищных законодателей мод, обусловленной их непотребством, и это их противоестественное восприятие постоянно навязывается обществу. Иллюзорность химеры красоты с очевидностью доказывается фактом некрасивости большинства людей по её законам. Региональные и расовые представления о красоте демонстрируют не просто относительность, но скорее – её фиктивность.

Религия пыталась и пытается снять или обойти это заблуждение с помощью демонстративного неотвращения уродов, калек, юродивых. Некогда такие несчастные «блаженные» даже возводились в ранг «божьих» людей. Всё это – шаг в направлении выработки общего знаменателя для человечества в его отношении к понятиям «красота», «любовь», «добро». Но шаг этот ничтожно мал и во многом формален, даже лицемерен. Это никак не приближает к раскрепощению человеческого сознания от хищных пут. То, что необходимо сейчас – это понимание человека, как биологического вместилища Разума, кому-то нужного, но с непонятными нам целями, имеющими к земной жизни весьма ограниченное отношение.

Скорее всего, именно поэтому на Земле об этих целях ничего и не известно. С таким буквально зверски затуманенным сознанием невозможно понять эти цели, быть может, даже лежащие на виду, но – недоступные нынешним людям-зверям. Так не открываются нашим кошкам и собакам знания, заключённые в книгах домашних библиотек. Не могут понимать и не замечают большей части этих знаний и олигофрены. Точно так же, вероятно, не замечается людьми во Вселенной что-то очень для них важное.

Можно также с определённой долей вероятности предполагать, что если кто-то из людей и заметит что-то этакое-разэтакое, то он немедленно будет убран из жизни, но, можно надеяться, – не из Мира. Естественно, что такая выдающаяся находка совершенно недоступна хищным гоминидам. Изъятие же индивида, увидевшего продолжение ветви земной Жизни или даже некую тень её, необходимо для того, чтобы избежать «утечки информации» в среду хищных гоминид. Вымирающий, самоустраняющийся контингент – уже ненужная опалубка Разума, но ещё способная нанести непоправимый вред всему «зданию» человечества. Если не убрать вовремя послеоперационные швы, то начнётся загноение – можно и так оценивать диалектически двойственную роль хищных гоминид в становлении человечества.

Происхождение понятия «красоты», помимо биологического фактора (естественного отбора), имеет также и хищное (с человеческой спецификой) наложение. Эта добавка проявляется в стремлении хищных гоминид к противоестественному, как и всё их нелюдское поведение, украшательству, что впоследствии определилось, как «щегольство». Хищных вообще отличает стремление к навешиванию на себя ненужных, но «красивых» вещей – от норковых шуб миллионерш Запада, леопардовых накидок у королей племён Тропической Африки до татуировок у уголовников, перьев на заднице у папуасов, не считая всяких ярких и блестящих побрякушек у всех у них вместе взятых. Раньше в СССР продавцы, официанты, теневики, «цеховики» и прочие жулики выделялись именно пристрастием к украшательству безо всякого чувства меры, что переводило их стремление к «красоте» в ранг прямых улик (иномарки, золотые цепи и т.д.). Сейчас в России тем же грешат «новые русские», уже официальные воры – «законные» и «в законе».

Можно заодно проследить и то, как «красота» проникла в архитектуру, превратив её в «застывшую музыку» или ещё бог весть знает во что, не пойдя по пути чистых, уютных и опрятных симпатичных домиков (кое-где в странах «золотого миллиарда» такие застройки всё же есть: в небольших городках и – даже «с перебором» – во всяких там сверхпрестижных Беверли Хиллс). А заставила зодчих, губя и ломая тысячи человеческих жизней и судеб, строить огромные уродливые каменные муравейники, перенаселённые или же, наоборот, занимаемые только одним-единственным забальзамированным чучелом сановного мертвеца. Пирамиды, дворцы, небоскрёбы…

Выводя монументальную и многоэтажную архитектуру частично из того воздействия, которое не могло не оказать на воображение позднейших зодчих величие египетских пирамид, можно усмотреть здесь и некий весьма вероятный «допирамидный» этап. Начинается он с охоты – этого любимейшего занятия царей, монархов, тоталитарного руководства и их сынков. Аналогия состоит в том, что охотники за черепами и современные «добытчики» любят украшать именно свои морд… головы. Губные пластины, золотые зубы, золотые же оправы очков, экстравагантные головные уборы и причёски – какое-то стремление любым способом показать себя, да так, чтобы было видно сразу, издалека некое «стремление ввысь». Это отмечает присловье о спесивцах: «без штанов, но в шляпе». Дома у знати всегда должны были быть выше, чем у трудящихся слоев населения, которым, понятно, больше всего подходят шалаши и землянки, пещеры и трущобы.

Эта «возвышенность» проявляется и в способе укладки богатых охотничьих трофеев в большие кучи. Нужно показать, что убито много – на манер победных триумфов у римлян. Быть может, и сама идея пирамиды происходит прямиком от кучи человеческих черепов, наиболее удобно и легко складывающихся именно в четырёхгранную пирамиду – самое устойчивое сооружение из округлых предметов. Именно так укладывали когда-то пушечные ядра. Поэтому, возможно, и не следует искать какие-то исторические связи между Древним Египтом и культурами ацтеков, инка, майя, на том лишь основании, что по обе стороны Атлантического океана строили пирамиды. Скорее можно усмотреть (и это предположение не менее правомерно) в большей ступенчатости американских пирамид влияние тамошнего тогдашнего обычая – с детства плющить головы деревянными струбцинами. Такие черепа труднее потом уложить в ровные кучи, затылки будут выступать (как дыни в сравнении с арбузами).

Истинная же красота – это духовная красота человека. Как бы высокопарно и выспренно это ни звучало, но проявления этого достаточно «приземлённы». Известен психологический тест – аудитории демонстрируют фотографию неизвестного человека, одной части зрителей сообщают, что это убийца, а другой, что это видный учёный. И возникает такое же двойственное отношение к человеку, изображённому на фотографии, первым он кажется страшным, вторым – привлекательным.

Здесь воочию видна связь таких философских понятий, как «этическое» и «эстетическое». Самый, что ни на есть урод, если он добрый, всё же «смотрится» приемлемо, классический литературный пример – Квазимодо. И наоборот, почему, например, такими дьявольски некрасивыми, мягко говоря, кажутся многим людям евреи? Ведь они, если присмотреться, на самом деле не намного страшнее арабов или цыган. Среди них, как и среди всех южных народов, есть индивиды и очень страшные и очень красивые, в отличие, скажем, от более «усреднённо-размазанных» северян-европейцев. Так, Ясир Арафат, враг евреев номер один, или Николай Сванидзе, их наипервейший друг, не меньше похожи на чертей (какими их обычно изображают на карикатурах и на иллюстрациях к сказкам), чем вор-олигарх Борис Березовский. А как сплошь страхолюдны австралийские аборигены, – но вот доброта, незлобивость выручает. Евреи же, как известно, пользуются всемирной славой «самого гадкого народа на Земле», по выражению А.Куприна. Отсюда и соответствующее восприятие «лиц еврейской национальности». Геополитик А.Г.Дугин даже использует действительно дьявольскую, «мефистофельскую» внешность упомянутого «русскоязычного» вороватого – и по повадкам, и по сути – олигарха, как символическую – для характеристики очередного («перестроечного») еврейского порабощения России.