— Ты все прочитал, Оливер? — спросил шеф.

— Да, — ответил Оливер.

— И что ты теперь нам скажешь? — спросил Лутц, прокурор по делам несовершеннолетних.

— Вы о чем?

— Показания, которые ты только что прочел, ты давал поздно ночью, после изнурительного бегства из Лозанны.

— Кто, собственно, послал тебя в Лозанну? — спросил шеф.

— Что значит «послал»?

— Скажи-ка нам теперь правду! — приказал шеф.

— А я только правду и говорю, — ответил Оливер.

— Так кто послал тебя в Лозанну?

— Никто.

— Это правда? — спросил Лутц.

— Конечно.

— У меня другие сведения, — сказал шеф.

— А какие?

— Мне известно, что в Лозанну тебя послал один человек.

— Но вам неизвестно кто?

— Твоя мать?

— Ну, эта!

— Что ты имеешь против своей матери? — спросил шеф.

— Будь я на месте папы…

— Говори откровенно, Оливер. Кстати, если ты хочешь кофе, чаю или шоколаду…

— Спасибо, я ничего не хочу.

— В девять часов ты получишь ужин, — сказал Лутц.

— Итак, что бы ты сделал, будь ты на месте папы?

— Ах, ничего…

— Значит, это не мама тебя туда послала?

— Нет.

— Но и не папа, поскольку он был тогда в Париже.

— Я просто сам взял и поехал в Лозанну, к Ирэн, улица Шандьен, тридцать один.

— При аресте у тебя оказалось триста пятьдесят франков. Откуда у тебя эти деньги?

— У меня вообще водятся деньги.

— Такие большие? — спросил Лутц.

— Почему у меня не может быть таких денег?

— Не надо так сразу обижаться, Оливер, — сказал шеф. — Пойми, это ведь необычно, чтобы парень твоих лет имел в кармане столько денег.

— Я и сам необычный парень.

— Ты и ведешь себя так, будто ты много старше? — спросил Лутц.

— Во всяком случае, взрослым уж меня не обдурить.

— Разве у тебя сложилось впечатление, что взрослые хотят тебя обдурить? — спросил шеф.

— Они всегда стараются обдурить нас, молодежь.

— Объясни толком, что ты хочешь сказать, — попросил Лутц.

— Двадцать девятого июня я тоже участвовал.

— Участвовал — в чем? — спросил шеф.

— В демонстрации. Я бросал камни и даже попал в одного полицейского. Мне кажется, он был тяжело ранен.

— А против чего была эта демонстрация? — спросил шеф.

— Против взрослых, против полиции, против политики.

— Но ведь лично тебе живется хорошо, — заметил Лутц. — Твой отец много зарабатывает, ты живешь с родителями в прекрасном доме, у тебя масса денег.

— Эти деньги я заработал, — ответил Оливер.

— Ах вот как, — удивился шеф, — ты их заработал. Где же ты их заработал?

— У папы в газете.

— Какую же работу ты делал для «Миттагблатта»? — спросил шеф.

— Я им все рассказал про Рут Кауц.

— Ах, значит, ты все рассказал про Рут Кауц! А кому именно?

— Да Зайлеру. А он из этого сделал очерк.

— И за это он дал тебе денег? — спросил Лутц.

— Я ведь не дурак, я же знаю, сколько в газете платят за такие статьи.

— Это папа тебе сказал, сколько должны платить за такие статьи, то есть сколько можно за них получить?

— Конечно, папа.

— А папе ты тоже рассказал про Рут Кауц? — спросил шеф.

— Папа таких историй не любит.

— Тем не менее он главный редактор? — спросил Лутц.

— Папа знает, что делает.

— Никто здесь не скажет худого слова о твоем отце, — сказал шеф. — Я думаю, господин прокурор хотел только обратить твое внимание на это противоречие.

— Вот именно, — подтвердил Лутц.

— Но послушай-ка, Оливер, раз ты так хорошо знал, за какими происшествиями охотится газета, уж не присочинил ли ты кое-что?

— Я не враль!

— Пойми, Оливер, когда люди рассказывают о каких-либо происшествиях, случается, что одно они забывают, другое преувеличивают или выхватывают что-то, что им кажется наиболее важным… Рассказы, Оливер, остаются рассказами.

— О Рут Кауц я рассказал только то, что знаю.

— Хорошо. Пусть так. Тогда другой вопрос: теперь ты уверяешь, что задушил эту девушку. С какой же стати ты рассказывал о ней в редакции, ведь в конечном счете все это оборачивается против тебя. Если верить всему тому, что ты наговорил о Рут, то волей-неволей приходишь к мысли — ты ее сильно ненавидел. Так что все это тебя же и уличает.

— Я не вру, как…

— Как кто? — спросил Лутц.

— Как взрослые.

— Если уж ты такой правдолюб, ты должен был сразу же прийти к нам. Ты ведь слышал, что девушка пропала. Почему ты не пришел прямо к нам?

— Не знаю.

— Ты боялся? — спросил Лутц.

— Не знаю.

— Я вполне могу допустить, что ты боялся, но тогда позволь тебя спросить, почему ты не спрятал туфли? Не будь этих туфель, мы бы, наверно, еще долго ходили вокруг да около. Так почему же ты не устранил эту улику?

— Я забыл про туфли.

— Ты читал вчерашний номер «Миттагблатта»?

— Да.

— То, что написал Зайлер?

— Да.

— Это ты сообщил ему, что Рут часто ходила босиком?

— Но это правда.

— Да, — сказал шеф, — правда, мать девушки тоже подтвердила это. Когда ты успел рассказать Зайлеру то, что он опубликовал во вчерашнем номере?

— После того, как я узнал, что меня ищет полиция.

— Ты побывал в редакции?

— Почему вы думаете?

— Кто тебе сообщил, что тебя ищет полиция?

— Никто.

— На каком вокзале ты сел в поезд, чтобы ехать в Лозанну?

— На Главном.

— А тебе известно, что с двенадцати часов дня все вокзалы были взяты под строжайший контроль и у тебя не было ни малейшей возможности проскочить? Так где ты сел в поезд?

— Этого я не скажу.

— От кого ты узнал, что тебя ищет полиция?

— Ни от кого.

— Но ведь ты беседовал с Зайлером?

— Да, я звонил ему из Лозанны.

— Почему Зайлеру ты сказал, что Рут убежала босиком, а нам говоришь, что забыл про туфли?

— Про туфли я неожиданно вспомнил за обедом.

— Почему ты не пришел к нам? Ты все время твердишь, что хочешь говорить только правду. Взрослых ты упрекаешь в том, что они изолгались — к сожалению, о многих это действительно можно сказать, — а сам удрал в Лозанну?

— Я не знаю. Мне вдруг стало страшно, и папы не было дома…

— С мамой у тебя нет контакта? — спросил Лутц.

— Мама не хотела, чтобы я появился на свет.

— Откуда тебе это так хорошо известно?

— Мне все известно.

— Все — о твоих родителях? — спросил Лутц.

— Да, — ответил Оливер.

— А откуда тебе это известно? — спросил шеф.

— Я прочел все письма.

— Какие письма?

— Папа всегда оставляет себе копии писем, которые он пишет. Маме он написал много писем.

— Когда мама уезжала отдыхать?

— Нет. Даже когда мы были все вместе. Но один раз мама нас бросила, и тогда папа стал ей писать. Вот в одном из этих писем все так прямо и сказано.

— Что там так прямо и сказано? — спросил Лутц.

— Все.

— А что именно, ты не помнишь? — настаивал Лутц.

— Мама не хотела, чтобы я родился, и из-за меня она…

— Довольно, Оливер, ты не обязан все нам рассказывать, — сказал шеф, но Лутц возразил:

— Если бы мы узнали, что тебе известно, это могло бы помочь следствию.

— Из-за меня мама не хотела больше жить с папой, зато она путалась с сотней других! — выкрикнул Оливер.

— Плачь, Оливер, не стесняйся, у тебя для этого есть причины.

— Я и не думаю плакать, — сказал Оливер. — Я ненавижу свою мать. Пусть хоть умрет — мне не жалко.

— Почему ты поехал в Лозанну? — спросил шеф.

— Я хотел спрятаться, пока не вернется папа.

— Это Зайлер отправил тебя в Лозанну?

— Очень мне нужен этот психованный Зайлер.

— Ну, хорошо. Значит, ты сам решил ехать в Лозанну, а про туфли случайно вспомнил за обедом?

— Совершенно верно.

— Тогда пойдем дальше. Кстати, если хочешь кофе или еще чего-нибудь…

— Нет, я ничего не хочу, большое спасибо, — поблагодарил Оливер.

— Когда ты познакомился с Рут Кауц? — спросил шеф.

— Точно не помню. Может, год, а может, и полтора года назад.

— А где?

— У Караяна, то есть, извините, у Герберта. Родители Герберта уехали на субботу и воскресенье и разрешили ему устроить вечеринку.

— Чем вы занимаетесь на таких вечеринках? — спросил Лутц.

— У родителей Герберта есть стереофонический проигрыватель. Слушаем пластинки, танцуем, пьем, флиртуем и тому подобное.

— Что вы пьете?

— Кока-колу, виски.

— Виски?

— Еще ром-колу.

— Спиртные напитки?

— Естественно!

— Ты находишь это естественным? — спросил Лутц.

— А вы не находите?

— Послушай, Оливер, здесь мы задаем вопросы. А твое дело — отвечать, — отчеканил Лутц. — Значит, ты и твои друзья считаете, что пить виски — естественно?

— Да.

— И кроме того, вы танцуете?

— Да.

— И больше ничего?

— Девчонки флиртуют с ребятами, и наоборот.

— И больше ничего не происходит? — нажимал Лутц.

— Все, что полагается.

— А что полагается?

— Если двое захотят, то они занимаются…

— Чем занимаются?

— Любовью.

— То есть они вступают в половые сношения?

— Мы говорим только «занимаются любовью». Или просто «занимаются».

— В шестнадцать лет? — спросил Лутц.

— Ну, господин Лутц, — вмешался шеф, — мы с вами давно знаем, что нынешняя молодежь не так скована, как были мы когда-то. Значит, ты познакомился с Рут Кауц на той вечеринке?

— Да.

— И у вас тогда же возникли интимные отношения? — спросил шеф. — Теперь ты уже этого не помнишь?

— Почему же, помню, — ответил Оливер. — Мы занимались этим в коридоре.

— И с тех пор у вас пошла любовь? — спросил шеф.

— Да что вы, — возразил Оливер, — теперь так не бывает. Подвернется случай — можно еще раз. А не с этой, так с другой.

— Выходит, о более или менее прочной связи между тобой и Рут Кауц говорить не приходится? — спросил шеф.

— Нет.

— Но ты с ней после этого еще встречался?

— Виделись почти каждый день.

— А что было семнадцатого августа? Когда и где вы условились встретиться?

— Точно по дням я не помню.

— Расскажи, что ты помнишь.

— Мне кажется, это было в позапрошлую субботу. Мои родители уехали, и я позвал Рут к себе, а она сказала, нет, она должна быть дома. И вообще, на что я ей сдался и так далее. Тогда я предложил, давай в первый же день, когда у нас рано кончатся уроки, покатаемся на моторке, ты можешь попробовать встать на водные лыжи. Тут она сказала: ладно, давай.

— Когда и где вы встретились в тот день?

— На вокзале в Тифенбруннене. Это конечная станция. Оттуда пешком дошли до Цолликона. Вы же знаете, где находится наш домик.

— В котором часу это было?

— Я не смотрел на часы, мы просто уговорились, что после обеда поедем в Тифенбруннен и будем там друг друга ждать.

— Потом вы пошли пешком в Цолликон, где у вас лодка?

— Да.

— А потом? Расскажи по порядку, что вы делали. Неужели я должен вытягивать из тебя каждое слово?

— А как вы себе представляете, что мы делали?

— Я никак себе не представляю, и вообще я ничего не знаю, меня там не было, поэтому ты должен мне все рассказать, — потребовал шеф.

— Значит, мы пошли в домик, разделись…

— В одном помещении? — спросил Лутц.

— Я раздел ее, а она — меня.

— Продолжай, — сказал шеф.

— Потом мы делали это…

— Где? — спросил Лутц.

— На надувном матраце.

— Мы проведем следственный эксперимент, и ты нам все покажешь.

— Продолжай, пожалуйста, — сказал шеф.

— Потом я спустил на воду лодку, и мы поехали на Верхнее озеро, я там знаю бухточку, где удобно встать на водные лыжи. Значит, мы поехали туда, и я показал Рут, как надо кататься. Примерно через час нам это надоело, и мы поехали обратно на Нижнее озеро, там мы купались, прямо с лодки, накупались всласть, но купанье меня очень возбудило, и мы тогда опять…

— Посреди озера, в лодке? — перебил Лутц.

— Да. В лодке ведь есть каюта. Вы разве не видели нашу лодку?

— Я еще увижу ее, а ты покажешь нам, как все это было.

— Дальше что? — спросил шеф.

— Рут была тоже ужасно возбуждена, и мы занимались любовью, а потом она сказала: поехали обратно к домику, я хочу есть. Рут знала, что там у нас на кухне всегда есть какая-нибудь еда и напитки. Тогда мы поехали обратно, поели и выпили немного, а потом лежали на террасе, у самого озера, на надувном матраце…

— А когда ты убил Рут? — спросил Лутц.

— Когда я что? — переспросил Оливер.

— Когда случилось самое страшное? — повторил Лутц.

— Подумай хорошенько, прежде чем отвечать, — предупредил шеф.

— Я сейчас уже толком не помню. Вдруг Рут сказала, мне пора домой, и стала одеваться. А когда она оделась, я опять дико захотел ее, но она ни в какую, сопротивлялась, как черт, и я еще больше озверел. И тут она мне выдала, ты, мол, мне вообще ни к чему, я пошла с тобой только из-за того, что ты богатый, гони-ка деньги, иначе я все расскажу моему отцу, тебе не поздоровится.

— Ну, а потом, потом? — настаивал Лутц.

— Я теперь уже не помню. Потом смотрю, а она мертвая.

Пауза.

— Когда началась ссора, вы лежали на земле? — спросил шеф.

— Я уже не помню.

— Это же было совсем недавно, — заметил Лутц.

— Я тут же начисто забыл про Рут, а вспомнил, только когда все кругом о ней заговорили.

— На первом допросе ты отлично помнил все подробности, — подчеркнул Лутц.

— Да, — согласился Оливер, — вот как это было: она хотела убежать, а я потащил ее назад, я что-то ей сказал, схватил за горло, и мы повалились на пол. Рут ударилась головой о порог и умерла.

— Потеряла сознание, — поправил шеф.

— Нет, умерла, — возразил Оливер.

— Так быстро это не бывает, Оливер, — сказал шеф.

— А что ты сделал потом? — спросил Лутц.

— Да, что я сделал потом?

— Давай, давай, говори! — требовал Лутц.

— Я совершенно успокоился.

— Как это понять? — спросил Лутц.

— Я больше ее не хотел.

— Ты испугался?

— Нет, кого я мог испугаться?

— Тебе не пришло в голову сразу позвать на помощь — врача или речную полицию? Ведь ты не впервые на озере, знаешь порядок. Четыре года уже ходишь с отцом на моторке…

— Мне кажется, что я втащил Рут в лодку и поехал на Верхнее озеро, там, посреди озера, я бросил ее в воду.

— Тебе кажется или ты действительно это сделал? — спросил шеф.

— Я это сделал.

— Говоришь, посреди Верхнего озера?

— Примерно посередине.

— В котором часу это было?

— Понятия не имею. Я больше на часы не смотрел.

— А ты не помнишь, где стояло солнце?

— Нет.

— Ты задушил девушку, когда она без сознания лежала на полу? — спросил Лутц.

— Ради бога, — попросил шеф.

— Конечно, задушил. «Больше ты мне этого не скажешь!» — крикнул я и стал ее душить.

— И душил, пока она не перестала дышать? — спросил Лутц.

— Пока сердце не перестало биться.

— А ты хорошо слушал? — спросил Лутц.

— Я полагаю, нам лучше сейчас прервать, — вмешался шеф.

— Но я все же хотел бы услышать ответ на свой вопрос. Так как же, Оливер? Ты хорошо слушал?

— Я прижал ухо к ее левой груди.

— Ты обнажил ей левую грудь?

— Разумеется.

— И убедился, что Рут мертва?

— Конечно, она была мертва.

— На сегодня все, — сказал Лутц.

— Я провожу тебя в камеру, — сказал шеф, — потом тебе принесут ужин. А чтобы ты хорошо спал, я дам тебе снотворное.

— На мой взгляд, это лишние поблажки, — заметил Лутц.

— Парню надо дать возможность выспаться, — возразил шеф.

— Скажите, чтобы завтра его привели ко мне в девять часов, — сказал Лутц.