— Твой приход, — в четвертый раз сказала Барбара, — твой приход такая неожиданность…

— Извини, — в пятый раз сказал Эпштейн, — по это действительно так, как я тебе объяснил: я не знаю, не знал, куда мне деваться сегодня вечером.

— Можешь не извиняться, Эп, я же тебе всегда говорила, приходи, когда только вздумается.

— Как поживают твои детишки?

— Ты разве не слышал, что я опять выхожу замуж?

— Но мы уже два года с тобой не виделись и не говорили по телефону.

— Я поняла так, что ты больше не хочешь у меня бывать.

— Да, — сказал Эпштейн и посмотрел на Барбару.

— Надо же, — начала она, — за это время я еще больше потолстела. Не очень, правда, но все-таки заметно. Хотя, видит бог, пора бы остановиться.

— Ты по-прежнему работаешь полный день? А что Карл, дает о себе знать?

— Карл бросил графику. Скоро год, как он занимается живописью. Сидит без гроша. Раз в два месяца является сюда повидать детей и взять у меня денег.

— Ты даешь ему деньги?

— Не могу же я допустить, чтобы он умер с голоду…

— Иногда мне кажется, что и я не лучше…

— Молчи, — сказала Барбара. — Я сама хотела ребенка.

— И все-таки…

— Это был и будет мой ребенок, Эп.

— А Карл ничего не говорил по этому поводу?

— Говорил. Один раз он сказал: странно, трое старших — просто моя копия, а вот младший кого-то мне напоминает, не могу только вспомнить кого.

— Мартин все еще похож на меня?

— С каждым годом все больше. Хочешь взглянуть на него? Он спит.

— Да, я хочу его видеть.

— Пойдем.

Барбара открыла дверь в детскую, и в луче света, падавшем из столовой, Эпштейн увидел личико своего трехлетнего сына. Барбара опять закрыла дверь. Эпштейн оглядел комнату.

— Я не перестаю восхищаться тобой, — сказал он.

— Для этого у тебя нет никаких оснований, — ответила она. — Пошли, выпьем по бокалу красного. Видишь, с тех пор как ты побывал здесь впервые, красное вино у меня не переводится. Ты по-прежнему пьешь его?

— И подумать только, в каком качестве я в первый раз посетил эту квартиру…

Барбара наполнила бокалы «вальполичеллой».

— Ты был прекрасным консультантом по вопросам брака.

— Не скажи. Карл все-таки бросил тебя.

— Ты тут ни при чем.

— А в чем же дело?

— Ты мне тогда сказал: теперь вы обязаны думать только о себе и о том, что вам еще дорого. Не забывайте, что каждый человек — самоценная личность и не должен зависеть от другого.

— Я так сказал?

— Да. В этой самой комнате.

— Немножко напыщенно.

— Я и стала думать о себе и о детях, и все пошло на лад.

— Для меня по-прежнему загадка, как ты сводишь концы с концами. Сперва трое, потом четверо детей, муж, который не только оставил тебя с носом, но еще смеет требовать у тебя деньги, тебе приходится работать… непостижимо.

— Прекрасно. Ты восхищаешься мной. А я восхищаюсь тобой.

— Нашла кем восхищаться.

— Эп, можно я тебе кое-что скажу?

— Говори, конечно.

— Я вполне уверена, что люблю того человека, за которого через несколько недель выйду замуж, но если ты придешь ко мне даже после свадьбы, я приму тебя, Эп.

— Понятно, — ответил Эпштейн.

— Хочешь знать, за что я тебя люблю? Что меня восхищает в тебе?

— Бог ты мой, сам я себе кажусь каким-то нищим.

— Ты и есть нищий, Эп.

— Вот именно.

— Я всегда знала, почему ты ходишь ко мне.

— Из-за Сильвии?

— Мы никогда не говорили о твоей жене.

Эпштейн молчал.

— Ты никогда не жаловался.

— Нет.

— Никогда не делал мне подарков.

— Это верно.

— Никогда не считал меня своей подругой.

— И это правда.

— Ты приходил, когда у тебя была потребность, а потом опять уходил.

— Я уже давно не приходил к тебе.

— Я тебе не была нужна.

— Это неверно.

— Тогда плохо, что ты не приходил.

— Я думал: для тебя так будет лучше.

— Для меня лучше, чтобы ты приходил!

— В самом деле?

— Ты не приходил из-за Мартина.

— Может быть.

— Повторяю тебе еще раз: Мартин — мой ребенок. Я хотела иметь ребенка от тебя.

— Ты когда-нибудь скажешь ему, кто его отец?

— Может быть, скажу. Может быть, нет. Важно, что я сама знаю, кто отец.

Эпштейн выпил вина и посмотрел на женщину, которой он восхищался, но которая отнюдь не принадлежала к «его» типу женщин и на его вкус была слишком полная и округлая.

— Откуда ты взялась такая? — спросил он.

Барбара улыбнулась и покачала головой. Она поднялась, подошла к нему и стала трепать его волосы.

— Я же тебе рассказывала, — ответила она.

Он прижался к ней лицом и попросил:

— Ты должна мне рассказать еще раз — сегодня. Сейчас.

Она пригладила ему волосы и вернулась на свое место.

— Твой отец был пьяница, и твоя мать его выгнала.

— Мой отец был болен, безнадежно болен, и мать его вовсе не выгоняла. Вечерами он блуждал по улицам и не находил дороги домой. Он бродил из дома в дом, с этажа на этаж. Из-за детей матери пришлось подать на развод.

— Шестеро детей, — сказал Эпштейн. — И как только она одна подняла вас всех!

— Видишь ли, — начала Барбара, — когда мама подала на развод, мне было шесть лет, но я была самая младшая. Трое старших уже работали и приносили домой деньги. По крайней мере первое время.

— И вы спали по двое в одной постели…

— Ну и что!

— В пятнадцать лет ты пошла работать.

— Обычное дело.

— Ты состояла в «Союзе социалистической молодежи».

— До тех пор, пока функционеры не начали меня раздражать.

— В восемнадцать лет ты вышла замуж.

— Пришлось.

— И Карлу было столько же.

— Карлу было девятнадцать.

— Ты любила его?

— Тогда я об этом не думала. У нас с Карлом родился ребенок, потом второй, потом третий. Остальное было неважно.

— Я очень любил Карла, — сказал Эпштейн.

— А теперь уже не любишь?

— Я не могу думать о нем без отвращения.

— Отчего это?

— Оттого, что он тебя бросил. Оттого, что он пришел к тебе и сказал, что не может жить без другой женщины.

— Когда мне было шестнадцать лет и я еще жила у мамы, Карл ведь приходил вовсе не ко мне… Он приходил к нам в дом, в семью, потому что рано лишился матери. А у меня у единственной еще не было дружка. Вот мы с ним и сошлись… Потом пошли дети…

— Это не оправдание.

— Он все еще ищет.

— Чего?

— Его ведь все бросили.

— Тебе его жаль?

— Я бы с удовольствием помогла ему, если бы имела возможность.

— У вас был разговор о том, что он, может быть, вернется к тебе?

— Я не хочу, чтобы он вернулся.

— Ты права.

— Мне пришлось бы самой ему сказать: вернись, он вернулся бы, а потом начал бы меня упрекать. Ты, мол, воспользовалась моим стесненным положением. Карл настоящий ребенок.

— Ты знаешь, Сильвия уходит от меня.

— Смотри, не наделай теперь ошибок, — заметила Барбара.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты никогда ничего не говорил мне о своих отношениях с женой.

— Я каждый раз врал тебе, что Сильвия уехала к морю.

— В самом начале я как-то тебя спросила: ты любишь меня только в постели? Ты ответил: если тебя это не устраивает, я больше никогда не приду. Я сказала: устраивает. Мы никогда не разговаривали по телефону, никогда не переписывались, никуда вместе не ходили. Ты приходил ко мне, когда был голоден, и, если я оказывалась дома, все было хорошо.

— Один-единственный раз тебя не оказалось…

— Пусть так будет и дальше. Ты сказал, что Сильвия тебя бросает, и хватит: больше ничего не рассказывай.

— Но пойми хотя бы одно: я был бы рад, если бы мог держать себя с Сильвией так, как ты держишь себя с Карлом.

— У тебя это получится.

— Наверно, не сразу.

— Конечно, не сразу. Тебя будет трепать лихорадка, ты хорошенько наревешься, а потом утихнешь.

— Откуда ты все это знаешь?

— Ты никогда не был для меня загадкой.

— Какой суммой денег ты обходишься?

— Я теперь очень хорошо зарабатываю. Семьсот франков в месяц. Пятьсот франков должен давать Карл, на детей. А за квартиру я плачу всего восемьдесят. Мне ее предоставило ведомство социального обеспечения.

— Почему ты прибавляешь пятьсот франков от Карла, когда на самом деле не он дает тебе деньги, а ты ему?

— Сначала я их прибавляю, а потом опять отнимаю.

— Ну и арифметика!

— Ведь если Карл добьется успеха, он мелочиться не станет.

— А он добьется успеха?

— Верить я в это не верю. Но надеюсь.

— Вот я добился успеха.

— Ты добился большого успеха. В бюро, где я работаю, есть справочник «Who’s who», там значится твое имя.

— Знаешь, сколько я зарабатываю?

— Не меньше трех тысяч.

— Не меньше шести. Плюс тиражные. Проценты с прибыли. Деньги на представительские расходы. Машина.

— Кто много получает, тот много и тратит. Разве ты копишь деньги?

— Я построил себе дом. У меня ковры, картины.

— Купи хоть одну картину у Карла!

— А почему ты не скажешь мне, чтобы я дал тебе денег на Мартина?

— Мне хватает денег. Не знаю даже, куда бы я их девала, будь их у меня больше.

— Что ты думаешь об истории с Оливером?

— Я думаю, главное, что ты сейчас должен делать, — это при каждом удобном случае показывать Оливеру, как сильно ты его любишь.

— Для верности я нанял ему одного из лучших адвокатов.

— Оливер должен как можно чаще убеждаться в том, что ты его очень любишь.

— Я на самом деле его очень люблю.

— Знаю.

— Почему он это сделал?

— Он ничего не сделал.

— Можно ли поверить в его рассказ о Юдит?

— Только в его рассказ о Юдит и можно поверить.

— Да есть ли Юдит на самом деле? И была ли когда-нибудь?

— Да, Юдит была.

— А может, эта Юдит звалась Рут?

— Для Оливера Юдит была. Обо всем остальном забудь.

— Но судьи-то ему не поверят.

— Не поверят.

— Ты бы назвала историю с Юдит любовной историей?

— Это и есть любовная история.

— А у нас с тобой тоже любовная история?

— Да.

— Но ведь ни один разумный человек не назовет наши отношения любовью. Всякий скажет: Эп ходит к одной бабе.

— А ты не рассказывай нашу историю разумным людям.

— Сильвия бросает меня. Это тоже любовная история?

— Да, это тоже любовная история. Но трагическая любовная история.

— Почему трагическая? Трагическая — для меня?

— Нет. Для Сильвии.

— Она уходит к человеку, который однажды уже бросил жену и детей, теперь он опять бросает жену и детей.

— Он и Сильвию бросит.

— Потому эта история трагическая?

— Да. Потому что Сильвия и сейчас уже чувствует, что он ее бросит.

— И все-таки уходит к нему…

— Потому и уходит.

— Откуда ты все это знаешь?

— Да ничего я не знаю. Открой-ка лучше вторую бутылку. Люблю смотреть, как ты пьешь красное вино.

— А знаешь, ты ведь не героиня моего романа.

— Ты мне уже говорил это, и не раз.

— Я не женюсь больше.

— Но ты еще будешь влюбляться.

— Но не женюсь!

— Вполне вероятно.

— Я тебе говорил, что иногда меня охватывает бешенство…

— Тебе хочется избить Сильвию и этого мужика?

— Почему я не избил его, когда он явился к нам и укатил с Сильвией на глазах у меня и у Оливера?

— Не со всяким можно драться.

— Я мог бы дать ему по морде.

— Ты прекрасно знаешь, с кем можно связываться, а с кем нет.

— Но я не дал ему по морде.

— Потому что ты всегда любил Сильвию и сейчас любишь.

— Больше не люблю.

— Ерунда. Ты любишь ее. И потому даешь ей уйти.

— Не надо мне было связываться с этой газетой.

— Ты уйдешь оттуда в свое время.

— Хватит ли меня на это?

— Ты не можешь долго жить в разладе с совестью.

— Недавно, когда я был в Париже, я всерьез думал о том, чтобы уйти из газеты.

— Ты и уйдешь, когда утрясется все это дело с Оливером.

— Откуда ты знаешь?

— Такой уж ты. Ты гораздо искреннее и честнее, чем сам о себе думаешь.

— Могли бы мы с тобой пожениться?

— Нет.

— И все-таки я иногда задаю себе этот вопрос.

— Я бы никогда за тебя не пошла.

— Почему?

— Не хочу, чтобы ты лгал.

— Понятно, — ответил Эпштейн.

Они умолкли и только медленно потягивали вино. Барбара включила приемник и нашла станцию «Европа I». Передавали «Baby come back» и «When Iʼm sixty-four». Потом Эпштейн сказал:

— Я бы хотел эту ночь провести у тебя.

И Барбара ответила:

— Да.