Контрабанда маслинами – и ради этого он рисковал собственной шкурой? Должно быть, его жизнь и вправду стоит недорого, раз у ее обладателя так тяжело с мозгами.

В подвале, куда он спустился по чертовски крутой лестнице, держась рукой за одну из ее опор, а другой светя себе под ноги и не сразу обнаруживая следующую ступеньку, пахло легким вином и каким-то маринадом. Уже внизу он споткнулся о что-то тяжелое и, нагнувшись и посветив телефоном, обнаружил причину маринованного аромата. Это была жестяная банка, пятилитровая банка греческих маслин. Ряды банок уходили, насколько Нику мог судить, вдаль, тянулись к затянутому тьмой горизонту, в котором подвал мерещился бесконечной галереей щедрости средиземноморского климата.

Нику поднял руку с мобильником и увидел бочки. Всего лишь две ближайшие, в зоне видимости, но не было причины не думать, что бочки с вином, как и банки с оливками, не стремятся в темную бесконечность, воздавая хвалу отечественным виноградникам.

– Чтоб вы сдохли, – бросил Нику в темноту.

Заканчивался второй час его пребывания в соседском особняке и Нику еле передвигал ногами. Он дико устал и вдруг сообразил, что в подвале должно быть освещение, которое он может включить, не опасаясь быть замеченным. Главное, закрыть за собой люк. Подняться по лестнице и попытаться потянуть на себя кусок пола со столом, не дав этой конструкции с размаху разбить тебе голову.

Хорошо, а где выключатель? Под лестницей или все же наверху? Может, у входной двери есть электрический щит с отдельным тумблером для подземелья?

– Твари, – сказал Нику, глядя перед собой и не видя ничего. Из этой ночи он вынес одно ясное знание: он терпеть не может постоянно будить нажатием кнопки гаснущий уже через несколько мгновений экран мобильного телефона.

Ну их всех! Посветив вперед и обнаружив лестницу, он на прощание пнул одну из жестяных банок. Банка покачнулась, отозвавшись вполне ясным металлическим эхом. Банки, наполненные маслинами и рассолом, так не звучат.

Присев, Нику постучал по ней костяшками пальцев. Банка была тяжелой, но Нику был готов биться о заклад, что внутри не было ни капли жидкости. Он осмотрел крышку: та была нетронута, кольцо консервного ножа плотно прилегало к поверхности. Подняв кольцо и не дождавшись обычного в таких случаях короткого свиста, Нику потянул кольцо на себя, в два счета сорвав крышку с банки.

Мобильник упал вслед за брошенным им хиленьким светом. Прямо на перевязанные пачки купюр.

***

Подсчет добычи занял у него остаток ночи и все утро, а если считать полдень, то и часть дня. Он не мог уснуть, знал, что надо уснуть, терпел удары молота внутри головы. Устраивался на диване, сворачивался комочком, набросив на себя плед, и все равно вертелся без сна. Он помнил эту цифру – нет, не пытался запомнить, а просто запомнил и все, – и все равно боялся, что забудет. Записать? Это Нику отмел сразу: память, может, и не так надежна, но она не оставляет вещественных доказательств. Кто знает, не придут ли за ним? Может и не завтра, вот только куда все это деть – он вряд ли сумеет решить и через месяц.

Триста семьдесят тысяч евро. Тридцать семь пачек по десять тысяч. Там, в подвале, Нику сразу поверил в подлинность – и банковских лент, и самих купюр. Он просто совал пачки за пазуху, опустошив одну банку и едва начав вторую, проклиная себя за то, что не додумался прихватить кулек, благодаря себя за болоневую куртку с тугой резинкой внизу. Он выбирался из подземелья, чувствуя себя террористом-самоубийцей, обвязанным взрывчаткой – каково им это, таскать на себе эти тяжести, зная, что они разнесут тебя в клочья?

– Чтоб их разорвало, – сказал Нику, остановившись у ворот.

Выбраться наружу не представлялось возможным, даже если бы он свалил к подножию ворот все пачки с деньгами. Он трогал пластиковую стену перед собой, гладкую и сырую, на которое то появлялось, то исчезало мутное пятно от желтого подмигивания светофора.

В доме должен быть пульт! Нику уже повернулся было назад, но не сделал и шага: пульт эти ребята наверняка захватили с собой, а если и есть резервный – попробуй, найди. До утра точно не управиться.

Вспомнив о чем-то, Нику поднял над собой почти бессильный на улице мобильник. Вот она, коробка! Как-то же можно открывать ворота, если пульт пришел в негодность. Он потрогал коробку, висевшую на колонне слева от ворот – крышка на ней не открывалась. Нику погладил коробку с боков, нащупав на одном из них круглое отверстие. Все ясно: это место для ключа, такого узкого, цилиндрического. Ключ, видимо, на одной связки с пультом.

– Блядь, – сказал Нику и плюнул. Стремянка – и та, если есть, заперта в гараже.

Он заглянул в просвет между пластиком и металлическими прутьями. Как раз по ширине ступни, вот только до ближайшего стержня, соединяющего пластик с металлом, не дотянуться даже вытянутой рукой.

На всякий случай он задрал голову – убедиться, что изнутри забор так же неприступен, как и на подступах. Барабаня по пластику, Нику дошел до калитки, высотой с ворота, но сделанной из сплошного металла. Не то что выступы – швы на ней не прощупывались. Зато был замок и задвижка, подняв которую, Нику не сразу понял, что калитка движется; решил, что это от головокружения.

Но это был не сон и не обморок. Послушно отворившись, калитка открыла ему чудесный вид, за который он уже готов был заплатить деньги, которые бы не отдал и за райский пейзаж с пальмой на фоне морской глади. Чертову кучу пачек евро за асфальтовую дорожку, ведущую к перекрестку с мигающим желтым светофором. Все деньги мира за глубокий вдох, который Нику сделал, покинув проклятый двор, помчавшись к дому кратчайшим путем, наплевав на оставленную открытой калитку.

Вздохнуть полной грудью и бежать – вот и все, о чем он думал после получаса насилия над его членом. Он и не понял, когда кончил, лишь понял, что все уже произошло, когда увидел прямо перед собой подскочившую девушку. Под смех и аплодисменты она хватала салфетки с ближайшего стола, промокала ими лицо и пальцы, комкала бумагу и бросала прямо на пол.

Из Джонни его вынимали двое мужчин в костюмах, явившихся в комнату после того, как все разошлись. В промежуток между оргазмом и появлением мужиков Нику вынужден был еще минут двадцать молча наблюдать за восторгами участниц тренинга, словами благодарности блодинки, раздачей каждой из них дипломов и даже слезами на прощание.

– Убью, блядь! – выпалил он, содрав со рта мерзкую ленту, оказавшуюся скочем – плотным, цвета кофе с молоком.

– Убьешь, убьешь, – успокаивали его мужчины в костюмах, явно сотрудники службы безопасности «Афины» – высокие, подтянутые, сильные.

Подхватив Нику под руки, они посадили его на стул – тот самый из-за соседнего столика, за которым сидела активная участница. Активничала она и во время практической части: ее голова трижды опускалась к ногам Нику, но жребий попасть под его струю выпал другой счастливице.

На прием к Виктории Скрипченко он попал лишь три дня спустя. Она сама ему позвонила – с извинениями, объяснениями и ближайшими планами. Нет, она не ждет его прощения, но надеется на понимание. Да, все прошло именно так, как она и задумывала. Тест, можно сказать, выдался образцовым. Да, это можно назвать и бартером: участницы курсов орального секса получают в свое распоряжение живой и работающий мужской организм, взамен мы получаем уникальный по своей интенсивности тест на достигнутые за время терапии результаты. Да, результаты весьма обнадеживают, а если учесть, что вас стимулировали жены, подруги и любовницы весьма состоятельных кишиневцев, есть повод испытать и повод для гордости. Второй такой возможности в жизни может и не быть. Никакие они не шлюхи, а наставница – и вовсе звезда. В своей, конечно, области. Екатерина Любимцева – не слышали? Ведущий российский тренер по оральному сексу, разработчица авторских курсов и уникальных методик. Впервые организовала в Кишиневе свои курсы, на которые, кстати, смогли попасть далеко не все желающие. Разумеется, продолжение следует. Нет, Джонни тут ни при чем, в нем больше нет необходимости. Другие методики, не менее эффективные и показательные.

Через три дня после разговора на нем опробовали первую из обещанных методик. Ее звали Лизой, и она была негритянкой.

– Это еще зачем? – спросил он, когда доктор Скрипченко впервые протянула ему ее фотографию?

– Вы расист? – удивилась она. – Не любите чернокожих женщин?

– Да не то что.., – замялся Нику. – Точно не знаю.

– Вот именно, не знаете. То, что нам нужно.

Скрипченко сдержала слово: все девушки, с которыми Нику проводил время в течение двух следующих недель – прямо в клинике, в специальной комнате, больше похожей на номер дорогого отеля, – были разными, но одинаково эффективными. После Лизы была Наталья, маленькая, но очень гибкая блондинка, затем Габриела, сильная пышногрудая брюнетка с пирсингом по всему телу, после которой настала очередь Оксаны, высокой сорокасемилетней блондинки, поразившей Нику накачаным прессом, подтянутой грудью и фантазиями, больше похожими на извращения. Последней из девушек была Мизуки, настоящая, в отличие от липовой африканки Лизы, японка, из двух языков, русского и румынского, владевшая лишь шестью словами. Мизуки оказалась гейшей, самой настоящей, и доктор Скрипченко не удержалась от замечания, что приезд и услуги японки обошлись центру дороже, чем стоимость всего его курса.

– Хорошо, что мы ее наняли для лечения сразу семи пациентов, – сказала Виктория и, заметив, как Нику побледнел, добавила, – но беспокоиться незачем. Безопасность, как и конфиденциальность, мы гарантируем. В конце концов, есть же письменные обязательства.

Подписывать и в самом деле приходилось кучу бумаг. Даже протоколы допросов за всю свою жизнь Нику подписывал реже. Каждая новая схема лечения, не говоря уже о взаимных декларациях перед каждой новой девушкой – за все Нику вынуждали ручаться собственноручной подписью. Даже последний платеж, уже по завершению трехмесячного лечения, у него приняли лишь после того, как он подписал подсунутую ему бумагу.

Преображение обошлось ему недешево.

Семь десятых процента от трехсот семидесяти тысяч.

***

– Триста семьдесят, – сказал голос, и Нику открыл глаза.

Ему все-таки удалось уснуть. Когда именно? У памяти редко бывает ответ на этот вопрос, куда важнее то, что он видит проснувшись. Силуэт на стуле в нескольких шагах от дивана. Фигуру человека, которая не растворяется в полумраке вечерней комнаты, не уплывает с остатками сна.

– Триста семьдесят штук.

Нику вскочил, насколько это было возможно, а в его положении это означало – приподняться на локтях на диване.

– Так, спокойно! Лежи, где лежишь!

Свет в глаза, суматоха, люди в комнате. Уйма посторонних людей в его квартире и все – в одной комнате. Опираясь на локоть одной руки, Нику другой укрывал глаза от света; спросонья даже свет от собственной люстры ошарашивал не хуже десятка посторонних в квартире.

– Руку! – приказал незнакомец на стуле. – Руку от лица убери.

Нику щурился и отворачивался, но о нем уже составили представление.

– Изменился, – сказал тот же голос. – Не постарел, конечно. Но и не возмужал. Хер его знает, как объяснить.

Сосредоточившись на одной точке, в районе собственных колен, Нику посчитал до пяти и поднял глаза на незнакомца. Ему не показалось – этот голос он слышал и раньше. И еще, видел этот огромный шрам через всю щеку.

– Вижу, узнал, – сказал человек и покачался на стуле. – Сам не думал, что свидемся.

Не может быть. Постика. Майор Эдуард Постика, первый поймавший его мент. Сейчас-то уже наверное полковник.

– Ты, похоже, недавно с дела? – кивнул Постика на дверь, ведущую в коридор.

Двое из пяти сопровождающих тут же вышли из комнаты, словно услышали секретный код.

– Богатый улов, – сказал Постика. – Наверняка больше, чем за всю твою предыдущую карьеру. Ну, чего молчишь?

Свесив ноги, на пол, Нику прислонился к спинке дивана.

– Ордер есть? – спросил он.

– Ордер? – Постика удивленно поднял глаза на своих. Один из них хмыкнул и улыбнулся. – Нет. Ордер забыли прихватить.

– Тогда…, – развел руками Нику.

– Что? – в упор поинтересовался Постика. – Что тогда?

– Тогда, – Нику стаскивал с себя запутавшийся в ногах плед, – тогда получается, что вы проникли в квартиру незаконно.

Постика мрачно кивнул.

– Получается так, – согласился он. – Но тогда получается, что тебе пиздец. Так получается.

Нику окинул взглядом каменные лица стоящих мужчин.

– Вы не имеете права. Полиция…

– Полиция? – оглянулся Постика. – Где полиция? Вы, ребятки, часом не из полиции?

На каменных лицах с трудом прорезались недоверчивые улыбки.

– Нику! – удивленно воскликнул Постика, будто только сейчас заметил его. – Может, ты сам из ментовки?

– То есть… Разве вы не…

– Я? – с искренним удивлением Постика ткнул себя пальцем в грудь. – Уже двенадцатый год как в отставке.

– Вот оно что, – сказал Нику.

– Вот как получается, – сказал Постика. – Так что обязательств перед законом у нас никаких, уж прости. Парни, ну-ка, несите их сюда!

Вышедшие в коридор мужики вернулись с пакетами. С тремя кульками из магазина «Грин Хиллз», в которые Нику сложил улов прошлой ночи, все тридцать семь туго перевязанных пачек. Теперь пакеты лежали у ног Эдуарда Постики.

– Чтобы такое добыть, надо бронированный фургон грабануть, – сказал он. – Без мокрухи не обойтись, пару инкассаторов по-любому пришлось бы уложить. Так что тебе повезло – вместо группы захвата пришли мы.

– По-любому же кранты.

– От тебя зависит. Есть варианты. Мы ведь не просто так здесь, или что, думаешь, ради этих сраных денег? – он пнул ногой один из пакетов. – Нет, бабки мы все равно заберем. Это, кстати, в твоих же интересах… Чего лыбишься? Знал ведь, кого брал. И просчитал, что денег не хватятся – по крайней мере, пока. Для них сейчас эти деньги – как камень на шее для купающегося. Только ведь можно все и по-другому повернуть. К примеру, деньги ты не украл, а вынес. Соображаешь? Вынес, чтобы припрятать на время, пока идет следствие. До особняка этого они все равно доберуться, это дело пары суток, ну а что там останется – то ты просто не успел вынести. Сечешь?

– Да я их не знаю вообще! – повысил голос Нику.

– Да что ты, родной! А бабки вот эти вот – откуда они?

– Украл!

– Докажи!

– Доказать? – опешил Нику.

– Ага. Даже если ты будешь плести, как узнал про арест высокопоставленного чиновника, как понял, что он и есть тот самый перец, которого видел в соседнем доме, что подумал, а не может ли быть такого, что в доме этом прячут до хренища наличности – кто тебе поверит? Кто поверит, что все это, включая тот факт, что дом тебе преподнесли как на блюдечке, еще и свалили неизвестно куда, что все это не просто счастливое совпадение?

– Так оно и есть.

– Хрена там! – крикнул Постика. – Ты сообщник! Участник организованной преступной группы во главе с заместителем министра финансов. Твое мнимое ограбление – всего лишь инсценировка с целью сокрытия улик. Знаешь, по скольким статьям сразу пойдут ваша шайка? Догадываешься, сколько получишь?

– Да вы что? Вы же ничего не докажете!

– Просто поверь мне на слово. Доказывать придется тебе. Причем безрезультатно.

– Зачем все это? Забирайте деньги и оставьте меня. Вообще все забирайте!

– Дайте-ка огня!

Шагнув к бывшему менту, один из его сопровождающих вложил в его протянутую ладонь серебристую зажигалку.

– Смотри! – сказал Постика и поднял с пола один из пакетов.

Целофан загорелся мгновенно и сильно, едва не подпалив ему руку. Бросив пакет перед собой, Постика поднялся, чтобы подправить выпавшие через проженные дыры пачки. Деньги горели более размеренно. Казалось, что изображения с купюр испаряются до того, как бумага обращается в пепел. Через пару минут все было кончено. На ковре осталась черная воронка, визитеров Нику видел сквозь плотную завесу горького дыма.

– Кстати, твоих рук дело, – сказал Постика, показав пальцем на черное пятно. – Сжег, опасаясь обыска. Хочешь, и остальные сожгу?

Нику пожал плечами.

– Они все равно уже ваши, – сказал он.

– Они народные, – криво улыбнулся Постика. – И присвоены незаконными путями. Уверен, в суде это докажут. Так что уцелевшие деньги мы, пожалуй, возьмем с собой. Ты, кстати, тоже собирайся.

– Куда?

– Как куда? В полицию. Явка с повинной. Ребята, помогите подозреваемому побыстрее собраться, – добавил он, когда Нику демонстративно сложил руки на груди.

– Да вы чт…, – сказал Нику, прежде чем ему скрутили руки.

– Твою ма…, – добавил он и получил в зубы. Удар вышел плотным, но расчетливым – таким, чтобы не сломать челюсть.

За спиной щелкнули наручники. Теперь он мог сидеть только в полусогнутом положении.

– Ну вот и хорошо, – констатировал Постика. – А теперь оставьте нас вдвоем.

Переставив стул ближе к дивану и спинкой вперед, он сел и достал из куртки пачку сигарет.

– У тебя все равно дымно, – сказал он, закуривая.

– Что вам надо? – прохрипел Нику, с трудом разнимая челюсти. Сломать не сломали, но боль была нешуточная.

– Да это тебе больше надо – никак не дойдет, что ли? Не договоримся – сгорят не только деньги. Сам сгоришь, вместе с квартирой.

Молчание.

– Вынужден повториться. Мы к тебе не просто так, – продолжил Постика. – И должен был уже понять, что не за бабками. Мне, Нику, помощь твоя нужна. Что скажешь?

– Скажу, что болит, когда говорю.

– Это пройдет. У меня в штате все спортсмены, бьют грамотно. Если не надо ломать – не сломают. Тебя вот пока не надо.

– Мне так сидеть тяжело.

– Потерпи. У самого времени нет, поэтому давай к делу. Учти, я все знаю. И про «Фон Клиник», и про Скрипченко, и про то, с кем ты там, где и как. Все, как ты и сам, может, не помнишь. Пока все понятно?

Нику, как мог, помотал пригнутой головой.

– Уроды, – сказал он.

– Ну зачем так? Тебе же реально помогли.

– Сука конченая!

– Ты про Скрипченко? Зря, – сказал Постика, не дождавшись ответа. – Большая умница, специалист реально мирового уровня. С трудом удерживаем ее от переезда в Москву – лучшие российские клиники приглашают. Что уставился?

Нику смотрел на него исподлобья.

– Да, мы, – сказал Постика. – И клиника наша. Я – один из собственников. Проясняется картина?

Нику опустил глаза.

– Они гарантировали конфиденциальность.

– Гарантировали, – подтвердил Постика. – Только вот что получается. Если ты согласишься с моим предложением, претензии к «Фон Клиник» не будет смысла предъявлять. Не согласишься – тогда уже будут претензии к тебе. Такие, что сам уже ни к кому ничего не предъявишь. Надеюсь, и это понятно.

Он поднялся, оглядываясь в поисках пепельницы в квартире некурящего Нику. Так ничего и не попросив, сел, погасив окурок о ножку стула.

– Теперь, как говорили у нас в уголовке, по существу. Есть одна баба, тридцати лет от роду. Крашеная блондинка. Стройная, в меру длинноногая. Красивая. Не вульгарная. Имеет слабость к сексу. Можно даже назвать ее нимфоманкой. Сильная. Достаточно сильная, чтобы несколько месяцев воздерживаться от секса в отсутствии супруга. А супруг, на минуточку, скоро год как в тюрьме. Мое предложение простое и понятное. Соблазнить бабу. Закрутить с ней шуры-муры. Вопросы есть?

Молчание.

– Ну, хорошо, давай начистоту. У меня большая проблема. Даже не у меня, а у моего шефа, а это – еще серьезнее, чем самая большая из моих проблем. В общем, он как мальчишка влюбился в эту бабу. У него, понятное дело, семья, дети, все как положено. Но это мелочи. За ним, если коротко, стоит столько денег, структур и людей… Короче, нельзя ему никак жениться на ней.

Нику лениво вскинул брови.

– Ну да, разводиться собрался. Блядь, я уже вторую неделю толком не сплю. С ребятами – не с этими, конечно, это так, клуб самоубийц, – с серьезными ребятами, которые зависят от шефа, пытаемся просчитать риски. От них он, кстати, тоже зависит. Даже от меня. Короче, хуйня полная. Выручай, родной.

Нику рассматривал ожог от сигареты на ножке стула.

– Все деньги, – Постика кивнул на кульки, – само собой твои. Две трети, как я понимаю. Все, что заплатил в «Фон Клиник», все до последнего лея, тебе вернут. Деньги, кстати, сможешь положить на свой личный счет. В банке проблем не возникнет, никаких вопросов о происхождении суммы – ну там, от налоговой, от антикоррупции, – ничего этого не будет. Обещаю. Да, и главное – выезд. Обеспечим безопасный выезд за пределы страны. Хочешь – в Таиланд, хочешь – в Эквадор. Посидишь у моря, попросираешь заслуженно заработанные бабки. По-моему, неплохая компенсация за бабу, которая только и мечтает, чтобы ее затащили в постель.

– Вы сами сказали, – начал Нику и замолчал.

– Да-да, – оживился Постика. – Продолжай.

– Вы сказали, что она верна мужу.

– Была верна. Теперь она верна моему шефу, и это большая проблема.

Нику поежился.

– И что, ради этого вы устроили у меня, – он попытался указать глазами себе за спину, – все это?

– О! – подскочил Постика. – Сейчас исправим.

Заглянув за спину Нику, он потрогал его за запястья, чем-то щелкнул и Нику понял, что свободен. Наручники болтались перед его носом, на пальцах Эдуарда Постики.

– Веди себя хорошо, – сказал Постика и вернулся к стулу.

Бросил наручники на сиденье, сам остался стоять, предплечиями опершись о спинку стула.

– Я, между прочим, жду ответа, – напомнил он как бы между прочим.

Нику растирал не успевшие отечь запястья.

Можно вопрос? – Постика кивнул. – Почему я?

– Вообще-то в клинике мне рекомендовали еще трех кандидатов с не меньшими, чем у тебя достижениями. Одна проблема – биографии не годились.

– Нечем было прессовать? – спросил Нику.

– Рад, что мы настолько хорошо понимаем друг друга, – усмехнулся Постика. – Быстрее сойдемся – легче разбежимся. И, кстати, ко всему уже сказанному, обещаю дополнительный бонус. Не хочешь спросить какой?

Молчание.

– Сдам тебе Толика. Захочешь – укатаешь до смерти, никто и не хватится.

– Кто такой Толик?

Постика улыбнулся себе под ноги.

– Козел, который только что чуть не сломал тебе челюсть.