Вика, Викуля, Виктория. Кого же из них звали Викой? Была ли среди них хоть одна Вика?

У ворот частной клиники Нику не на шутку разволновался, спасаясь нелепым занятием. Вспоминал, как часто ему в жизни встречались все эти Вики, Викули, Виктории – женщины, которых принято считать счастливыми обладательницами имен, символизирующих победу. Его собственное имя почему-то никто никогда не связывал с Никой, тоже богиней победы, то ли римской, то ли греческой.

Реклама «Фон Клиник», частной больницы, открытой в Кишиневе лет десять назад какими-то немцами – то ли медиками, то ли просто бизнесменами, – поначалу не сходила с телеэкранов. Подозрения Нику о том, что дела в клинике далеки от первоначальных фантазий, рассеялись на первых же шагах по ее территории. Это был какой-то другой Кишинев, о существовании которого он и не подозревал. Какой-то другой город в какой-нибудь Австрии или Швейцарии, где Нику тоже вряд ли когда-нибудь побывает. Зеркально-белый – неужто из слоновьей кости? – ангелок у подножья фонтана, прохладный даже на вид портик, похожий на гигантский гриб посреди сочно-зеленого травяного ковра с вкраплениями желтых, фиолетовых и красных цветов – среди всего этого великолепия сразу забывалось о том, что в калитку Нику шагнул прямо с разбитого асфальта.

На прием он записался заранее, позвонив в регистратуру по номеру, который узнал от Машиной одноклассницы. Долго общаться с Нику она не стала, даже не поинтересовалась его проблемой.

– Запись на консультацию в регистратуре, – сказала Виктория, дав понять, что каждое слово из ее уст имеет цену, и цену немалую.

Консультация стоила семьдесят евро, включая, заметил голос регистраторши, предварительное обследование. Что включало предварительно обследования, ему обещали объяснить уже в клинике, а для этого нужно было явиться лично и оплатить консультацию. Порочный круг и заоблачные цены не испугали Нику: буквально накануне у него выдался щедрый рабочий день – недвусмысленый намек на то, что в клинике все будет не менее удачно, чем в чужих квартирах.

А он взял их целых три – и это в один день. Из первых двух он ушел с двенадцатью тысячью леев наличными, спортивными часами «Сейко», совсем новой переносной установкой вай-фай и шкатулкой, которую ему не удалось вскрыть, но которую он, не раздумывая, захватил с собой. Крышка шкатулки была сделана из толстого рефленого стекла, что, впрочем, не могло скрыть от него ее содержимого: два десятка колец, три пары сережек и две цепочки. Последние, судя по видимой тяжести и массивным крестам, принадлежали мужчине.

Зато в третьей квартире его ждал сюрприз. Фотография, которую он сразу узнал – и рамку, и изображение под стеклом. Он ее хорошо помнил, и это обрамление, и этих людей – лысоватого мужчину и улыбающуюся блондинку, прижавшихся друг к другу щеками. Он видел их и даже мог точно сказать где – в квартире на улице Матея Басараба, в пятиэтажке за сороковой школой. В квартире, которую он взял лет восемь назад.

Они совсем не изменились – на фотографии уж точно, и он подумал, что их переезд мог стать последствием его первого визита к ним. Нику воспринял это как знак. Фотография подфартила ему в первый раз, не должна была она изменить ему и сейчас. Это был явно его день: три конверта, наивно рассованные в карманы мужского пиджака, висящего прямо в прихожей, Нику счел расплатой за мучительное безденежье. Должно же было наконец повезти, думал он и уже дома сообразил, что семь тысяч евро и четыре тысячи долларов оказались в пиджаке не случайно, и непростительная безалаберность хозяев тут, скорее всего, ни при чем. Нику взволнованно гулял по квартире, бормотал и ухмылялся себе под нос, подолгу задумывался и никак не мог припомнить, чтобы кому-нибудь когда-нибудь удалось унести уже заготовленные для дачи взятки конверты. Подарок ли небес, шанс ли на миллион – одно из двух уж точно выпало на его долю.

О связанном с ним проклятии людей с фотографии он не думал. Во дворе «Фон Клиник» вообще не думалось о плохом, даже о том, что через считанные шаги окажешься в полном распоряжении людей в халатах.

Нику задрал голову. Здание клиники, высотой в семь этажей, походило скорее на центральный музей в европейской столице. Высоченные колонны, утопленные между рядами окон, мускулистые атланты во врачебных халатах и колпаках, придерживающих козырек над главным входом, причудливые перила на площадке на крыше, где так к месту пришелся бы бассейн под небом, где врачи, сбросив с себя намокшие на операции костюмы, устало рассекают лазурную гладь, не спеша потягивают радужные коктейли и нежатся под солнцем на полосатых лежаках.

Доктора Вику звали Викторией Скрипченко, и когда Нику оказался перед триста седьмым кабинетом с табличкой «Репродуктивная психология и психоаналитическая сексология», он на мгновение задумался. Вспомнив, что бумажка с номером кабинета и фамилией врача является, помимо прочего, свидетельством оплаты за консультацию, он решил, что семьдесят евро – сумма достаточная, чтобы покорно сносить все, что ожидает его за этой дверью.

А пока его ожидало сомнение в правдивости Машиных слов. Вика, Викуля, Виктория, она же доктор Скрипченко оказалась довольно крупной женщиной под шестьдесят, носила очки и выглядела скорее не одноклассницей, а старшей сестрой Маши. Конечно той, прежней Маши, о схожести с которой пьяной женщины в слабо освещенном такси свидетельствовал лишь огненно-рыжий оттенок волос.

Приказав ему раздеться и заметив, как Нику вертится в поисках ширмы, Виктория Скрипченко указала ему на кровать в углу с толстым, накрытым кремовой простыней матрасом.

– Догола и ложитесь на кровать. Крючки и вешалки для одежды на стене.

Виктория на что-то нажала, и Нику увидел шторку, которую до этого и не приметил. Она чуть слышно заскрипела, проползая почти от изголовья кровати по едва заметной тонкой нити, почти сливающейся с потолком, пока не распрямилась, оказавшись вертикальными жалюзами, загораживающими кровать от остального кабинета. За исключением другой кровати, прямо напротив кушетки с Нику. Над этой второй кроватью, показавшейся голому Нику не вполне уместной в его положении, вдруг зажегся свет. Вернее, целая иллюминация, мягкая и не ослепляющая. Свет шел из небольшой люстры в потолке с похожими на бутоны тюльпана плафонами, а еще из-под синего абажура, пристроенного на тумбочке у самого изголовья. В целом, нельзя было не признать, что кровать напротив выглядела намного более уютной.

Внезапно Нику почувствовал, как его голова поднимается, плавно и вместе с верхней частью всего его организма, а все вместе – из-за поднимавшейся верхней части кровати. Привыкнуть к новому полусидячему положению ему не дали: докторша еще на что-то нажала и у Нику стали сгибаться ноги в коленях.

– Сидите спокойно, – предупредила она. – Уже скоро.

Ноги согнулись, но не провисли – уперлись в подставку, образовавшуюся после очередного сложения кровати, на этот раз в виде узкой планки шириной с размер стопы.

– Расслабьтесь и постарайтесь не двигаться, – сказала доктор Скрипченко. – Я буду с другой стороны ширмы.

Она вышла, отодвинув край жалюзей, и теперь Нику понял, почему не мог видеть причудливую кровать напротив, едва оказавшись в кабинете. Ширма с еще раскачивающимися от прикосновений Скрипченко жалюзами, теперь соприкасалась с довольно толстой, в ширину двух ладоней, стенкой, скрывавшей уютный уголок от посторонних глаз. Теперь все было понятно, и странная то ли кушетка, то ли кресло, где он уже то ли не лежал, то ли еще не сидел, и уютная инсталляция напротив – все было создано исключительно для пациентов. Спустя несколько мгновений Нику ощутил еще одно усовершенствование. Его тело стало мягко проваливаться, он чувствовал, как проседает под ним начинка кресла, а руки оставались на поверхности и теперь возлегали на невысоких подлокотниках, но главное – его мужское достоинство тоже покоилось на высоте. Хотя Нику был как никогда далек от эрекции, его член уже целился в верхнюю треть зеркала, невесть откуда взявшееся над кроватью напротив. Зеркало, в котором он отражался целиком, за исключением ног ниже коленей. Он чуть поднял и сблизил бедра, тут же нарвавшись на окрик докторши:

– Я же просила не шевелиться! Расслабьте ягодицы, разведите ноги в прежнее положение! Не сжимайте яички! Руки и спину не напрягать!

Он вспомнил данное себе обещание перед кабинетом. Быть молчаливым мужчиной. Что бы, мать вашу, не стряслось. В конце концов, он не у глазника на приеме, да и кто сказал, что не нужно беспрекословно выполнять требования окулиста? Нику расслабился, попутно почувствовав, что кресло стало гораздо удобнее и, чтобы переключиться, стал подробнее рассматривать обстановку напротив себя.

Кровать напротив и в самом деле смотрелась не по-медицински. Она была двуспальной, накрыта бирюзовой накидкой с бежевой бахромой по краям. Зеркала касались две красные подушки. Кованные железные ножки на ближней к Нику стенке кровати соединялись причудливыми узорами, образуя что-то напоминающее лилию, верхушка которой походила на корону.

Внезапно из-за ширмы раздался тихий треск и в образовавшуюся в жалюзях брешь просунулась голова Виктории Скрипченко.

– Все в порядке? – спросила она и, не дожидаясь ответа, начала раздавать новые указания. – Просто сидите и смотрите вперед. Руки остаются на месте. Ничего не трогайте и старайтесь не двигаться, даже не вертеть головой. Считайте, что вы смотрите фильм.

– А что, будет фильм?

– Разговаривать тоже не надо. Договорились? – и она исчезла за раскачаивающимися полосками.

Удивительное дело: в зеркальном отражении Нику теперь не видел себя. Что зеркало действительно наклонилось – вперед и под приличным углом, – он понял, когда от него отделился прямоугольник. Незаметная дверца, слева от синего абажура, из которой вышел мужчина в темно-красном, в тон подушек, халате и тут же закрыл за собой невидимую дверь, восстановил целостность зазеркалья. Не обращая внимания на Нику, словно того и не было перед ним в дурацком положении, голого, полусидящего-полулежащего на кресле-кушетке, мужчина развязал пояс халата и, скинув его, предстал перед Нику равным ему. По крайней мере, в плане абсолютной наготы. Забравшись в кровать и укрывшись накидкой с бахромой, мужчина легонько побарабанил по зеркалу над собой ногтями, обнажив безволосые подмышки.

В зеркале вновь возникла дверь, и теперь из нее вышла женщина. Невысокая, с темными волосами средней длины, прихваченными выше лба невидимым обручем, она не стала сбрасывать с себя халат, нежно-розоватый, отливающий сдержанным блеском, а прямо в нем полезла на кровать и стала целоваться с мужчиной, демонстрируя Нику светлую полоску нижнего белья из-под коротких пол халата.

– Не нужно отворачиваться, – голос Виктории прозвучал тихо и с явным расчетом не потревожить целующуюся пару.

Камеры, что ли за ним следят? Иначе откуда ей знать, что он опустил глаза, почувствовав шевеление между разведенными бедрами. Член почти не изменился в размерах, но эрекция была не за горами: перед Нику разыгрывался настоящий порнографический спектакль.

Мужчина стоял на кровати, в полный рост и спиной к зрителю. Его зад, однако, не был виден: мужчина накинул на себя покрывало и стал похож на бэтмена, готовящегося к полету с крыши небоскреба. Зато Нику видел накренившееся зеркало и в нем – кое-что поинтереснее. Во-первых, спину и ягодицы женщины, скинувшей с себя не только халат, но и трусики. Во-вторых, грудь мужчины и его ноги, которые он расставил так, что между ними умещалась вставшая на колени женщина. Наконец, его член, соединенный с ее губами, то утопавший в них, то выныривавший почти целиком. Зрелище, от которого хотелось зажмуриться. Сцена, от которой невозможно оторваться. Нику резко опустил и тут же поднял глаза, оценив метаморфозу своего второго «я», чувствуя, как оно становится первым. Член уже вытянулся, будто выполз из норы и все уверенней выбирался на свет.

Остатки таинственности слетели вместе с упавшим с плеч мужчины покрывалом: символический жест, означавший, что остановки не будет, что все будет идти только по нарастающей. Они демонстрировали ему свои профили, излучали агрессивность, а от звука их частых соприкосновений, этих ритмичных влажных шлепков, Нику и сам вспотел.

Потом была передышка, во время которой Нику почувствовал, как под мышками у него остывает сползающий ручеек пота. Потом – новый виток безумия, когда женщина, оскалившись, смотрела партнеру в глаза, словно выжигая в них слово «похоть», когда она подпрыгивала на его бедрах, пытаясь соскочить с его упругого шеста, но каждый раз передумывала в последнее мгновение. Ее писк переходил в стон. Вначале сдержанный, затем неуверенный и, наконец, в бесстыдный. Когда же она, выкатив глаза, стала исступленно бить себя ладонью по лобку, Нику зажмурился. Стиснул зубы и почувствовал, как первая струя нерешительно выскользнула из члена. Вскочив, Нику схватился за член, подставляя ладонь – в основном, безуспешно, – под ритмично извергающиеся потоки. Из-за распахнувшейся шторки в него полетело бумажное полотенце.

***

Через десять минут Нику сидел в удобном кресле у стеклянного столика, в соседнем кабинете, куда вела дверь из помещения, где ему только что довелось пережить одно из самых странных происшествий за всю свою жизнь. Отмывшись, одевшись и почти остыв от стыда, Нику ел грецкие орехи, изюм и курагу с небольшой тарелки, которую перед ним поставила девушка в костюме медсестры. Доктор Скрипченко сидела напротив него, за большим столом с монитором и забитыми бумагами настольными лотками в несколько ярусов.

– Знаю, что некоторые мои коллеги в подобных ситуациях начинают с извинений, – улыбнулась она. – Впрочем, у каждого врача – своя тактика.

Откинувшись в кресле, она сняла очки и положила их на стол.

– Надеюсь, вы понимаете, что то, чему мы вас только что подвергли – не унижение. Хотя, возможно, вы себя и почувствовали униженным. Согласна, подобного рода медицинское обследование удивляет и даже шокирует. Увы, без этого не обойтись: бывают же и у самых безопасных медикаментов побочные эффекты. Это устройство, – она вытянула указательный палец в сторону двери в соседний кабинет, – не просто трансформирующаяся кушетка. Это – диагностический аппарат высочайшей степени точности. Стоимостью восемьдесят тысяч евро – но это так, к слову. Главное же – начинка этого устройства, скрытая в том, что с виду кажется обычным матрацем. В этом матраце спрятаны почти четыреста электродов, более двухсот чувствительнейших датчиков, фиксирующих моментальные изменения состояния вашего организма. Малейшие возбуждения, связанные с работой половых гормонов и их влиянием на остальной организм не остаются без внимания нашего аппарата. Даже конструктивно он устроен так, чтобы максимально свести на нет влияние особенностей дизайна аппарата на конечные результаты обследования. К примеру, проще и дешевле было бы надеть на запястья и щиколотки специальные браслеты, снимающие показания. Знаете, бывают такие прищепки, которые используют для снятия кардиограммы? Учитывая особенности диагностики, разработчики устройства отказались от подобных решений, справедливо решив, что подобные дополнительные опции могут на подсознательном уровне как тормозить реакции, так и напротив, ускорять их. Могли же вы, к примеру, принять датчики в виде колец за наручники, которыми партнерша приковывает к кровати? Подобные вмешательства недопустимы, нам необходимо было подвести вас к началу собственно диагностического эксперимента в, так сказать, предельно нейтральном состоянии полового возбуждения.

– Вообще-то это было похоже на стресс.

– Поначалу – да, согласна. Но обстановка, которую вы могли наблюдать – уютное ложе напротив, мягкий свет, зеркало в конце концов, – все это располагало к умиротворению. Аппарат не врет: ваша нервная система быстро вернулось в нейтральное состояние.

– И что, это все было видно?

– Разумеется. Аппарат с экраном, перед которым я сидела, получает информацию прямо из вашего организма. Это информационный центр, собственно говоря – компьютер большой мощности. В него стекаются показания из спрятанных в кресло-кровать датчиков. Они позволяет получать результаты и корректировать процедуру обследования как путем изменения тех или иных установок, так и посредством контакта с обследуемым на предмет корректив в его поведение. Пока вы находились на кушетке, с вашего организма снимались показания, фиксировавшие процесс во всей его полноте. От первых сигналов возбуждения до эякуляции.

– Ну и зачем весь этот цирк? Нельзя было просто журналы дать, видео показать?

– Странный вопрос, – подняла брови докторша. – Вы же не спермограмму пришли делать и не жену на искусственное оплодотворение привели. Есть определенная диагностика, и напичканное датчиками кресло – лишь техническая сторона вопроса. Куда более важно было проследить эволюцию процесса. Проще говоря, понять, на что вы способны сейчас и что мешает вам добиваться большего.

– Я чем-то болен?

Доктор Скрипченко вздохнула.

– В вашем возрасте быстрое семяизвержение, безусловно, является отклонением от нормы. Причин может быть с десяток, но мы для того и провели диагностику, чтобы найти единственно верный ответ. Правильней было бы сказать – начать поиск этого ответа.

Нацепив очки, она подняла со стола несколько одиночных листов и сложила их стопкой, как будто нацелилась на длиннющий доклад.

– Ничего катастрофического я у вас не увидела. Потребуется, конечно, комплексное медикаментозное решение, но это скорее тонизирующее мероприятие. Витаминные комплексы в специальных пропорциях, ряд иммуностимулирующих препаратов. Ваша проблема не носит острого патологического характера, а главное, не обусловлена генетическими факторами. В последнем случае лечение наиболее затрудненное и дорогостоящее, да и, по правде говоря, без особых шансов на успех. Но не это главное, – она отложила листки и сняла очки. – Вы любили когда-нибудь?

Нику поднял брови, изображая недоумение от бестактности вопроса.

– Ваша искренность так же важна, как своевременность жалоб на боли в животе у пациента с острым аппендицитом. Я просто не смогу назначить вам полноценное лечение. Да и о каком верном диагнозе можно говорить, не имея всей полноты картины? Так что – любили или нет? Учтите, вопрос требует вашей открытости, а не моих извинений.

– Ну да, – буркнул Нику, – люблю. Одну женщину.

– Вы из-за нее здесь?

Он кивнул.

– Уже хорошо, – двумя пальцами Виктория потерла боковинки переносицы. – Понимаете, либиграф…. Либиграф – это прибор, на котором вы проходили обследование, – пояснила она. – Его изобретение произвело или, точнее говоря, производит революцию в диагностике мужской сексопатологии. Теперь мы имеем возможность наблюдать процесс полового влечения во всех его подробностях и, при наличии проблемы, находить слабые точки. Но более интересно другое, и исследования на эту тему – не у нас, конечно, а в ведущих научных институтах Штатов и Европы, – уже появляются. И, что совершенно невероятно, благодаря особенностям либиграфа, фиксирующим минимально возможные реакции организма, складывается поразительная и невероятная картина. Да что там, даже я ее наблюдаю каждый раз, проводя обследование. Даже сегодня, даже с вами. Это, – она взволнованно взмахнула руками, – это почти как Вселенная. Каждый раз – совершенно неповторимая комбинация элементов. Каждый раз – будто новое рождения мира. И это при том, что механизм, вроде бы, всем понятен и прост до невозможности.

Сейчас доктор Скрипчено была похоже на людей из телевизора, рассказывающих о контактах с пришельцами.

– Профессор Стюарт Конигсберг, – сказала она. – Вам это имя знать не обязательно, хоть он и является одним из разработчиков либиграфа. Профессор Конигсберг – один из ведущих в мире специалистов в области сексопатологии и психологии сексуальности. Он не просто предложил идею либиграфа. Не просто активно участвовал в его разработке. Он продолжает удивлять научный мир, открывая все новые возможности диагностики посредством своего великого аппарата. Точнее сказать, открывает целые миры мужской сексуальности. Например, он исследовал женатого мужчину, наблюдающего за видеозаписью измены собственной жены. Для подопытного это было полной неожиданностью, а вот женщину пришлось долго заманивать ради участия в эксперименте, но чего не сделаешь ради науки? Наблюдаемые при этом психосоматические реакции мужского организма представляли собой настолько целостный, настолько непредсказуемый, настолько уникальный процесс, что профессор Конигсберг – и к его мнению присоединяются все больше его коллег по всему миру, – высказал предположение, что зафиксированная реакция позволяет проследить механизм возникновения импотенции. Более того, определить комбинацию генов, отвечающую за возникновение мужского бессилия, тем самым вмешиваться в процесс на генном уровне.

– Не совсем понял, но у меня, кажется, немного другой случай.

– Конечно, другой. И даже могу достаточно подробно описать диагноз. Хотите?

– Ну а для чего же я столько денег заплатил?

– Ну уж точно не за постановку, которую наблюдали. Надеюсь, вы уже усвоили, что это – лишь часть исследования.

– Очень необычная, – усмехнулся Нику.

– Но очень эффективная, – заметила Скрипченко. – Итак, вы.

Она покрутилась в винтовом кресле.

– Вынуждена констатировать, что женщина, которую вы заявляете в качестве объекта собственного обожания, еще не является вашей сексуальной партнершей. То есть, вы наверняка обмениваетесь объятиями и поцелуями, но почти наверняка – и тут уж, так и быть, заранее извинюсь, – вы даже не видели ее обнаженной груди.

Она сделала паузу, добившись того, чего и добивалась. Молчания и отсутствия возражений.

– Более того, у вас не было, по крайней мере, в последние три-пять лет секса с любимым человеком. Точные сроки невозможно установить, описательная часть результатов, полученных с либиграфа еще не достигла таких высот. Но и этот результат, на мой взгляд, достаточно достоверен и в вашем случае уж точно немаловажен для дальнейших шагов.

– Все не совсем так, – сказал Нику.

– В смысле? Вы что, спите с девушкой, которую любите?

Он замялся.

– В этом кабинете нет ничего личного, – сказала Виктория Скрипченко. – Даже молодые люди, продемонстрировашие перед вами половой акт, являются сотрудниками клиники, хотя и внештатными. Они не обязаны испытывать друг к другу чувств, при том что, согласитесь, профессионально их изображают. Так что давайте условимся: с девушкой вы не спите, а если с кем-то и спите, то точно не любите. Об этом, кстати, профессор Конигсберг тоже пишет.

– И обо мне, что ли? – Нику издал растерянный смешок.

– О любви, представьте себе. Раз уж мы прибегли к аналогии со Вселенной, будет понятно и другое сравнение. Либиграф – это как новый сверхмощный телескоп. Казалось бы – вот они, сотни тысяч, миллионы новых планет и созвездий, вот только Вселенная от новых телескопов не становится меньше. Наоборот, появляется новые миллионы неразрешимых загадок. Новые телескопы – новые неизвестные горизонты, разве не так? Вот и с либиграфом так же. Он делает человека подобным бесконечности. Или, если хотите, богу. Да-да, не смейтесь, это на самом деле так.

– Значит, все-таки обо мне, – уже открыто улыбался Нику.

– Конечно, и о вас тоже. Вы, кстати, кто по профессии?

Нику содрогнулся.

– Это важно для обследования? – насупился он.

– Конечно, – серьезно ответила Скрипченко. – Я же сказала: мелочей нет, все взаимосвязано.

– Ну, шофер.

Ответом были недоуменно вскинутые брови доктора Скрипченко.

– Шофер серьезного человека, – на ходу додумал Нику. – Вы о нем даже слышали.

– Понимаю, – кивнула она. – Ну так вот. Ваш организм – это целая Вселенная, и чем больше уникальных диагностических приспособлений возникает для исследования организма, тем больше загадок встает перед исследователями. В этом смысле репродуктивная функция человека и вовсе необъяснимый феномен. Чем больше мы узнаем о ней, тем более невероятной представляются принципы ее функционирования. Неслучайно тот же профессор Конигсберг с определенного момента, под впечатлением от применения им же изобретенного либиграфа, ввел в научную терминологию понятие любви. Говорю же, ничего смешного. Любовь в данном случае настолько же равноценная величина, как категория бесконечности при определении Вселенной. Вселенная бесконечна – это основа миропонимания, но способен ли хоть один человек осознать бесконечность Вселенной, представить себе ее? Вот и любовь – она определяет репродуктивную функцию человека, направляет ее, но можем ли мы себе осознать ее в качестве четко очерченной и конечной категории? При том, что любовь – это совсем не результат химических реакций в организме и не результат взаимодействия нейронов. Подобный взгляд устарел, он примитивен и ни на йоту не приближает нас к сути явления. Вот вы, например. Как же мы поняли, что вы либо не влюблены, либо не имеете интимных отношений с объектом любви? Да все из показаний либиграфа и их расшифровки по профессору Конигсбергу. Понимаете, секс с любимым человеком меняет нейронные, психосоматические процессы, вообще – целый мир реакций до неузнавемости. Как будто появляются новые звездные системы за пределами галактики, вне которой, как считалось ранее, черная пустота. Одна за другой, еще и еще, они поражают своим количеством, разнообразием, слепят светом ярких звезд. Да, это целая поэзия. Выше поэзии – словами этого не выразить.

Одним пальцем Нику поворачивал тарелку, словно искал острый угол.

– Ваша вселенная показалась мне конечной. Небезынтересной, уникальной – как, впрочем у всех, – но я не увидела за ее пределами что-то, кроме той самой черной пустоты. Собственно, я увидела пределы вселенной, это и есть главный и неутешительный показатель. У вас нет отношений с любимым человеком, а скорее всего, никакого любимого человека и нет. Это и есть первопричина вашей проблемы. Вам необходимо влюбиться, и ваша Вселенная начнет рождать новые галактики, которые спрятаны в ее бесконечной темноте. Вы даже не подозреваете об их существовании. Или я не права?

Нику переусердствовал: сильно надавил пальцем на край тарелки и несколько орешков с сухофруктами высыпались на пол. Он с облегчением нагнулся, чтобы поднять их.

– Ничего страшного, не беспокойтесь, – склонилась вбок докторша и дождавшись, пока их взгляды снова встретятся, выпрямилась. – Любовь поможет вам обрести силу, которой вам недостает. С другой стороны, вы же пришли не просто за констатацией того, о чем могли догадаться безо всякого либиграфа, правильно? Думаю, я возьмусь за ваше лечение.

Она взяла бланк с верхнего лотка и стала быстро его заполнять.

– Подойдете с этим в регистратуру. Вам назначат время следующего приема и сообщат стоимость. О соблюдении личной гигиены говорить, наверное, не следует, но я всем все равно напоминаю. И обязательно поешьте хотя бы за час-полтора до приема. Что-нибудь калорийное, но не жирное. Подойдут паста, салат и мясо птицы. Сойдет обычная курятина. Алкоголя не употребляйте, желательно даже накануне. Тогда же выпишу вам курс медикаментозной укрепляющей терапии. Кстати, – они уже стоял друг напротив друга, и Нику принимал листок двумя пальцами, – вам меня кто-то рекомендовал?

– Вообще-то мне обещали здесь полную конфиденциальность, – нашелся он, хотя и почувствовал в затылке легкий холодок, вспомнив, как Маша со Скоростной на прощание внезапно послала ему воздушный поцелуй.

– Конечно, вы правы. Простите. Я почему-то решила, что вы знакомы с Яковом Владимировичем.

Нику смотрел на нее не мигая. Старый воровской прием, спасающий жизнь, когда жертва грабежа застает тебя в собственной квартире. Нужно смотреть прямо в глаза, медленно подойти к жертве, говорить тихо, но внятно. Уверять, что если жертва не натворит глупостей, все обойдется. Главное ведь жизнь, разве не так детка? Увы, прием срабатывал лишь с женщинами и с детьми; встреча с хозяином квартиры мужского пола оставляла небогатый выбор – стать мокрушником или, в лучшем случае, покалечиться самому до полусмерти.

Впрочем, он зря, кажется, завелся. По взгляду докторши можно было понять, что она готова забыть о своем любопытстве.

– Как угодно, – сказала она и, отпустив бланк, тут же снова протянула ему ладонь. – Так мы еще увидимся?