…Мучительно-щемяще-сладостно-неописуемо, когда мы с тобой сплетались в одно, и казалось, всё вокруг нас наполнялось той силой любви, что источали наши тела, а потом долго лежали в изнеможении (слова ни к чему, нет, нет), потом ты одевалась. «Не смотри, не нужно…» — и я покорно отворачивался, хотя хотел посмотреть.

Я и в постели, перед тем как кинуться на тебя со всей страстью, что пробуждало твоё смуглое тело, моя дорогая, вначале набрасывался на тебя мысленно, поедая глазами твою грудь, молодую и упругую (сколько же тебе лет… лет… я не знаю твоего возраста и мне это не нужно, правда?) Гладкие руки, живот… а потом неистовые наши объятия, безумные ласки, распаляющие… похоть? Нет, нечто большее, твоё и моё сознания сплетались в одно ещё во время обоюдных ласк и словно уходили на миллионы километров от этой постели в твоей съёмной квартирке, от города, страны, Земли, за миллионы световых лет мы парили… И уже там сливались своими высшими телами друг с другом. А наши земные оболочки вели себя как положено земным — хищник набрасывался на вожделенную добычу, и добыча нисколько не сопротивлялась, она сама становилась хищником, и поглощала данное ей вместе с владельцем… И, наконец, восторженный вопль двух победивших друг друга существ отзывался в стенах комнаты.

Я тоже одевался, ты запирала скрипучую дверь квартиры (идиллия кончилась — подтверждало хрюканье ключа в замке, и на меня накатывала нелепая злость на простенький металлический механизм, будто злорадствующий), мы спускались на улицу и долго гуляли по вечереющему городу, словно дети, взявшись за руки.

Заходили в какое-нибудь кафе, они часто переполнены в это время, но для нас всегда почему-то находился столик. Ты пила своё белое сухое, а я всё не мог налюбоваться тобой, как пацан семнадцатилетний, с глупой, должно быть улыбкой… Если бы не кем-то когда-то созданные морально-этические нормы, я бы взял тебя прямо тут, на столике, грубо задрав подол твоего чёрного платья, (ты всегда любила чёрное), словно изголодавшийся солдат в захваченной деревне берёт поселянку. И твой крик, если бы ты кричала от неожиданности и стыда, что ЭТО происходит прилюдно, только подстёгивал бы меня…

Сказка заканчивалась, когда мы доставали свои телефоны, чтобы вызвать такси. Ты никогда не позволяла мне заказать для тебя машину, и я никогда не знал, куда ты едешь — к себе ли, нет. И, странное дело, не ревновал тебя ни капли.

Я же прозаически направлялся домой, к жене, Люсе драгоценнейшей — как я периодически заверял её, и сыну тринадцатилетнему. Я открывал дверь своим ключом, Люська обычно сидела перед телевизором, или же слушала музыку — стоны сладкоголосых певичек-шлюх и безголосых полупокеров под однообразный ритм. Она поднимала на меня глаза: «Ну что ты долго так, опять на работе?..» — задавала традиционный вопрос и получив аналогичный ответ, сообщала, что ужин на кухне. Словно рыба в аквариуме, мелькала мысль, пока я шёл на кухню. Есть обычно не хотелось, и, поковырявшись для вида в еде, я потихоньку сваливал её в пластиковый пакет и отправлял в мусорное ведро, чтобы не было лишних подозрений.

Нет, я был, полагаю, добросовестным мужем и отцом. Деньги в дом, и супруге уделял внимание, меня и на неё хватало, на традиционную супружескую «палку перед сном». Просто, когда исполнял супружеский долг, я крепко зажмуривался и представлял Тебя, в то время как входил в жену, и в мозгу загорался маленький огонёк, тёмный огонёк нашей с Тобой страсти, а жена в это время охала. Полные женщины, как моя Люся, быстрее достигают оргазма, и огонёк угасал. Люся вскоре засыпала, прихрапывая, и я следом за нею.

Дитё наше чаще всего у себя в комнате резалось в одну из бесчисленных своих игр, или просто лазило в долбаном Интернете. Меня меньше всего интересовало, где там чадушко шарахается. Нет, периодически я конечно, как добропорядочный семьянин, устраивал сыну разносы, чаще для порядка: «я в твои годы!..», «Бля, нынешнему поколению ничего не надо…» — так я по-отечески наставлял изредка, чаще всего за провинности, чаще всего по выходным. И прыщавое худое чадо в жёлтой майке с дебилоидным каким-то рисунком и камуфляжных штанах, из которых сын в последние дни не вылезал, покорно опускало длинноволосую башку, краснея и блудливо взглядывая на меня и в сторону, мол «Пизди, пизди, папаша, всё равно, по-моему, будет!».

Вот такая банальная жизнь, как у многих мужчин. И с тобой мы познакомились, как водится, тоже банально: я охранник в фирме, куда ты устраивалась на работу, но так и не устроилась. Впрочем, теперь это неважно. Когда ты вошла, я равнодушно окликнул тебя: «Девушка, вы к кому?» — и окаменел от твоего взгляда, и всё моё мужицкое, полузвериное всколыхнулось тогда во мне. И мы с тобой стали говорить так, словно знали друг друга с рождения, легко и непринуждённо, правда, говорил больше я. Ты мне ещё тогда показалась немного замкнутой. Ты дала мне свой номер, я про себя ещё хмыкнул: мол или сверхдоступная, не подцепить бы чего на ней, или динАмит. Последнее мне казалось наиболее вероятным, поэтому я небрежно алёкнул в трубку вечером, по дороге с работы, предложив встретиться где-нибудь. Но, услышав твоё тихое: «Я никуда не хочу идти… Приезжай лучше ко мне», словно дар речи потерял, промычал: «А что, можно?» — и в ответ услышал, как ты называешь свой адрес…

Тогда в постель мы попали… Попали совершенно неожиданно: только что сидели, разговаривали, причём ты у себя дома казалась такой же молчаливой, и вдруг я бросаюсь, обнимаю тебя и наши губы уже в поцелуе а ты не противишься и я с лихорадочной поспешностью начинаю раздевать тебя, а ты помогаешь мне с полуулыбкой и влажно поблёскивающими глазами, и я покрываю всё твоё тело поцелуями и жадно, жадно оглаживаю… И эти встречи длятся уже несколько месяцев и ты всегда малоразговорчива, и я люблю в тебе всё — и твою страсть и твою молчаливость… Всё!.

«Всё…» — эта фраза не пришла мне в голову, когда я тем летним утром, прохаживаясь по охраняемому мною офису и позёвывая в кулак, услышал писк SMS-сообщения в телефоне. Мои жена и сын, покатили в Анапу, у меня же отпуск только осенью. Я, автоматически добывая мобильник из сумочки на поясе, предвкушал, какой месяц любви будет у нас с тобой, как я переселюсь на это время к тебе, как…

«Прости, вынуждена уехать» — бесстрастный телефон отобразил на экране твоё сообщение. Я аж глаза протёр, через мгновение уже набирал твой номер, сбрасывал и снова набирал. «Телефон абонента выключен или…» — бесстрастно вещал автоматический голос, и на меня накатывалось отчаяние с каждым словом бесстрастной машины, и дикая бессознательная злоба, которую я всё же обуздал до той поры, пока не вбежал в туалет и не разбил свой «самсунг» о кафельную стену. Уборщица-киргизка, как раз драившая унитазы, испуганно взглянула на меня, узкие щёлки её глаз расширились как у этих… из мультиков аниме, обожаемых моим сыном.

Я кое-как дотерпел до конца работы; помню, что ловил на себе недоуменные взгляды офисных работников, но мне было плевать: перед глазами всё плыло. С работы я сразу же отправился к тебе домой, долго звонил в дверь, помнится, негромко бормотал «открой», и всё повторял твоё имя. Потом в отчаянии принялся попросту колотить носком ботинка в твою дверь. Наверное, что-то кричал — из соседней квартиры высунулось нечто бесполое и провизжало, что я грабитель и про милицию. Дверь той квартиры захлопнулась, скре-жетнули многочисленные замки-запоры. Я опомнился и зашагал вниз по лестнице.

Купил в, кстати, подвернувшемся салончике сотовой связи новый мобильник и «симку», тотчас набрал номер, выученный мною наизусть. «Телефон абонента…»

«Бля-я-ядь… Так быстро. Махом всё. За что же ты-ы-ы-ы…» — это я скулил, как побитый щенок уже дома, совершенно один. Назавтра был выходной, и ещё утром я предвкушал, что мы с тобой будем делать в этот выходной, кроме секса… В голове шумело, и отнюдь не от выпитого мною коньяка. Стены комнаты словно смыкались вокруг меня, и в каждой тени мне мерещилась ты, и я продолжал скулить-выть, благо никто меня не видел.

Я прошёл в ванную, чтобы сполоснуться. Ты на мгновение явилась мне в зеркале, и вновь из зеркала смотрело на меня моё покрасневшее лицо. Я с силой ударил кулаком в собственное отражение, осколки радостно брызнули в стороны.

«Это… да херня… нет, не херня… как это могло произойти… ладно… а мои в отъезде…» — такое лютое отчаяние и тоска накатили новой волной… Выход кажется, был где-то рядом, а именно…

Я для храбрости накатил ещё стакан коньяка, прошёл на кухню, потом вернулся, было в комнату — вспомнил, что самоубийцы перед смертью обычно оставляют какие-то записки; начал было писать на вырванном листке что-то вроде: «Сынок, прости меня за…», ай, муть это всё, на хрен кому на самом деле нужны эти сопли!..

Вернувшись на кухню, врубил все четыре конфорки газовой плиты, прилёг тут же, на диванчике кухонном. Мне не было страшно нисколько, и чувства вины я теперь ни перед кем не испытывал…Только вот слабость испытываю… затошнило и я, повернувшись на бок, сблевал на коврик, выливая коньяк, тоску, так быстро закончившуюся любовь, мысли о семье… «Сынок, прости-и-и…». И имя моей любимой… Любимой… ЛЮБИМОЙ… Твоё имя на моих губах вме-сте с желчью и желудочным соком… Я теряю сознание и слышу твои лёгкие шаги, и твои прохладная ладонь на моей щеке, и губы к губам, как ещё совсем недавно… Где-то ломают дверь…

* * *

Спустя неделю.

Девушка в чёрном вышла из здания аэровокзала под накрапывающий дождь. Всей поклажи — небольшая сумка через плечо. Таксист-дагестанец услужливо распахнул дверь переднего сидения, прищёлкнул языком, не удержавшись. Но девушка села на заднее. Он всю дорогу пытался завязать знакомство, безудержно треща, пока пассажирка не попросила дать ей поговорить по телефону. Обескураженный сын гор примолк. Мобильный номер не отзывался, девушка набрала домашний, она по нему ни разу не звонила. Трубку снял не любимый, а женщина. Девушку это ничуть не удивило.

— Можно Виктора?

— А кто его спрашивает? — в голосе женщины явственное подозрение.

— Это с работы, из отдела кадров, солгала девушка.

— А-а-а… С работы, значит, — чувствовалось, что на том конце провода женщина приосанилась аж, готовясь к битве. — Так вот, прошмандовка с работы, в больнице твой Виктор, в больнице кобель, травиться он урод, вздумал, а мы из-за него с сыном и не отдохнули, соседи хоть запах почуяли дверь взломали да ебаришку твоего вытащили, чтоб он сдох с тобой вместе!!! А ты, значит…

Девушка нажала на мобильном кнопку «Отбой», посидела полминуты.

— Можно закурю? — спросила у водителя. Тот кивнул и, придерживая одной рукой баранку, протянул в сторону пассажирки прикуриватель.

Девушка закурила, глядя на проносящиеся мимо однотонные ряды многоэтажек.