I

Твоя идея была, Толик, твоя?! — Сеня яростно накручивал баранку, и очки его в полутьме салона тоже яростно блестели.

Они переругивались уже давно, третий их спутник, Александр, молчаливый здоровяк, курил на переднем сидении, лениво выпуская дым в боковое окно машины.

— Моя, моя! Чем ты недоволен, а? — бубнил Толик с заднего сидения.

— Но, мы же не знаем ни деревню эту, ни это долбанное кладбище!

— Всегда от «фонаря» ездили, и всё получалось как надо…

— Сейчас и узнаем, — добродушно-примирительно пророкотал Александр, выщёлкивая окурок в окно, — тот, пыля искрами, исчез далеко позади машины, в надвигающихся сумерках.

— Нет, за семь вёрст киселя хлебать ехать… — Сеня примолк, они уже въезжали в деревню на медленной скорости, и заходящее солнце ласково играло бликами в стёклах их автомобиля. Брошенная деревенька встретила их двумя рядами бесхозных домов, потемневших, покосившихся. У Сени даже что-то похожее на жалость шевельнулось, как у многих при виде щенка или котёнка бездомного. Действительно, судя по всему тут уже никто давно не жил. Машина остановилась прямо посередине улицы. Трое выбрались из неё, все в камуфляжных костюмах и армейских ботинках, причём костюмы сидели на всех троих достаточно мешковато.

— Ну, что, други, — Сеня, разминая ноги, глянул на часы, — произведём инспекцию вверенной нам территории?

— Давай, пока время есть, — поддержал Александр, закуривая очередную сигарету. — Толь, как, говоришь, деревня называется, вернее называлась?

— «Ново-Ебуново» она называлась! — загоготал Сеня. Извлёк из багажника монтировку, устремился к одному из домов, чьи двери были заколочены досками крест-накрест, и споро сорвал дощатую крестовину. Они прошли сени, пахнуло сыростью. Вошли в переднюю комнату, «горницу», как прежде в деревнях звали. Толик закашлялся от едкой пыли, что ударила в ноздри. Сеня подсветил фонариком, встроенным в дешёвый мобильник. Луч прошёлся по комнате: абсолютно голые стены, отошедшие обои, маленькая табуретка, валяющаяся в углу.

— Да ни хрена тут интересного! Пыль одна.

Он прошагал в другую комнату, гулко грохоча своими «берцами» по полу пустого дома — и тут ничего, только древний шифоньер у стены. Аккуратно приоткрыл дверцу, там висело лишь драповое пальто. Сеня вытянул его из шкафа. Из рукава выскочил какой-то крупный жук, упал на пол и тут же хрустнул в темноте под носком «берца».

— Ха, глянь какой фасончик, года «сорок лохматого», не иначе! Толян, лови, на кладбище ночью холодно, небось, будет! — Сеня, хохоча, сделал вид, будто собирается метнуть пальто в друга, тот было увернулся.

— Хорош баловаться, дети прямо! — Александр прогудел. — И вообще есть хочется.

Сеня, посерьёзнев, глянул на часы:

— Рановато ещё. Погоди, скоро поедим!

Они вышли. На улице Сеня оббил пыль с их первого трофея об угол дома и, свернув, взял под мышку.

II

Они перешли в другой дом, настоящую избушку, перекошенную всю. Саня распахнул дверь, потревоженные мухи загудели в полумраке, заколотились в оконные стёкла со звоном. Он посветил внутри своим фонариком — телефоном, присвистнул, увидев иконы в «красном» углу. В луч попал сундук, на котором кто — то лежал, прикрытый байковым одеялом.

— Толян, притаракань сумку из машины, «доски» уложим. Да, и лопаты заодно из багажника выгрузи, скоро уже. А мы тут…

Александр сдёрнул одеяло с лежащего на сундуке — морщинистое лицо, разбухшее тело, запах разложения… Старуха видимо умерла или от голода, или же сердечко старое не выдержало, мало ли… Он шумно сглотнул.

— Во, блин, и ходить далеко не надо, лепота-а-а! — Сеня протянул пальто Александру, тот набросил его на старуху, тщательно запеленал свою поклажу и подхватил на плечо. Сеня бросился к выходу придержать двери. Высокий Александр в полутьме, не видя притолоки, задел об неё головой и выругался.

Толик принёс сумку, Сеня, передав ему фонарик, поднялся на цыпочки и принялся аккуратно снимать иконы с треугольной полочки «красного угла».

Наконец они вышли из старухиного домика. Александр, пыхтя, ждал их у машины, драповый свёрток не спуская с плеча.

— Ну, вы там чего так долго? Вспотел аж!

— Ладно тебе, своя ноша не тянет, как говорится! — Сеня аккуратно по ставил сумку с иконами на заднее сиденье, — лопаты нам не понадобятся уже, начальную еду добыли. Давай понесу до кладбища, — он принял у Александра с плеча на плечо укутанный в пальто труп.

— Толян, вперёд иди!

Тот, подсвечивая путь фонариком, двинулся вперёд, друзья следом.

III

Путь на кладбище лежал через рощицу. Небо безлунное, в аккурат к новолунию подгадали, только звёзды поблёскивают холодны, как… И ковш Большой Медведицы низко навис, так и кажется, зачерпнёт сейчас из бездны небесной тьму вперемешку с мелкими звёздочками и опрокинет на землю струящимся потоком. В темноте заухал, было, филин, ответом ему был дружный свист весёлой троицы, и испуганный филин, где-то неподалёку примостившийся, слышно было, захлопал крыльями, улетая прочь.

Толик пнул чудом сохранившуюся, держащуюся на соплях, что называется, калитку кладбища, сколоченную из штакетин, и первым прошёл по хрустнувшим дощечкам. Уже пыхтящий от усталости Сеня и Александр пошли за ним. Они разыскали почти чистое место на середине кладбища, чья-то видимо очень древняя, ушедшая в землю могилка с полусгнившим крестом. Александр аккуратно спустил с плеча свёрток с трупом старухи прямо на могилу, развернул драповое пальто, откуда-то вылетела пара мух и, жужжа, унеслась во тьму. На левой щеке старухи было, видимо, трупное пятно, сейчас это место провалилось, и отверстие кишело личинками мух, мелкие червячки вползали и выползали из него, подползали к приоткрытому рту и проваливались туда. Александр извлёк из кармана армейский нож и принялся срезать остатки одежды на трупе. Сеня с лёгкостью выдернул из земли крест и вновь воткнул, но уже вершиной вниз. С основания креста сыпанули комочки земли.

— Ну что, готовы все? Эх, очки надо было в машине оставить, хоть возвращайся!

Александр хмыкнул:

— «Доски» продадим — новые купишь!

— Думаешь, ценные? Хм, старые вообще-то…

Сеня перекрестился как-то странно: живот, лоб, левое плечо, затем правое. И забормотал:

(Александр и Толик хором вторили: «Червь!»)

(Александр и Толик повторяли слова нестройно)

Сеня приумолк, чуть закрыв глаза, только очки поблёскивали при свете фонарика. Потом бросил Александру:

— Ладно, начинай, что ли?

Александр вырезал из старухиной вялой плоти три ломтя подгнивающего мяса, дал Сене и Толику по одному, и жадно зачавкал своим. Сеня аккуратно откусил, покатал во рту, явно наслаждаясь вкусом. Толик ел не торопясь, мелкими кусочками. Первым начал совершать превращение Сеня: глаза засветились красным, тело принялось, словно расти, удлиняться, он замотал головой, отбрасывая ненужные теперь очки, поднялся. Кожа на лице заходила ходуном, и сквозь лопающийся рот из тела того, что когда-то было человеком, начала протискиваться голова огромного червя. Через несколько минут мерзкая кольчатая тварь добрых двух метров длиной и толщиной с пивной бочонок поползла по кладбищу. Следом преобразились в подобные существа и его спутники.

Тела червей внедрились в кладбищенскую землю, скрываясь в ней и вновь появляясь на поверхности, вминая в землю надгробные кресты, отыскивая и пожирая куски полусгнившей мёртвой плоти… Уже через час кладбище было всё изрыто воронками, как после бомбёжки.

IV

Лучи солнца осветили изуродованную землю на месте старого кладбища и раздутые тела трёх огромных червей. Насытившиеся за ночь, три серовато-розовых туши лежали неподвижно, и с виду никто не заподозрил бы в ЭТОМ живые существа. По телу одной из тварей пробежала дрожь… сильнее… ещё… Оно лопнуло вдоль, из отвратительного слизистого мешка, сам весь в потёках светло-зелёной слизи, начал выбираться человек — Толик. Он замычал, было, прикрывая рукой глаза от солнца, немного посидел, ожидая пока и глаза и тело после двух трансмутаций подряд вновь привыкнут к окружающей среде. Видимо привыкли — он поднялся и ещё нетвёрдой походкой, увязая в кладбищенской земле и проваливаясь в рытвины, что оставили за ночь он и его спутники, кинулся к тополям, росшим на краю кладбища. Углядев на одном из них засохший сук, подпрыгнул и повис на нём, ломая.

Шлёпнувшись на землю, вновь, сжимая сук в руке, лихорадочно бросился назад и с разбегу вонзил своё оружие в одного из огромных червей. Тот лопнул с хлопком, тот, кто был им до превращения в червя, ещё не успел вновь стать человеком. Толик с остервенением начал расшвыривать суком то, что было внутри: слизистые комки, в которых уже угадывались человеческие внутренности, полетели в разные стороны. Позади него раздался ещё один хлопок — третий участник компании вернулся в первоначальное, человеческое состояние.

Александр, также как получасом раньше и Толик, застонал, прикрывая глаза от солнечного света, поэтому удар тополиного сука пришёлся ему в костяшки пальцев. Он повалился навзничь, следующий удар попал уже прямо в глаз, и кусок дерева, на который навалился Толик, дошёл до самого мозга. Тело здоровяка забилось в конвульсиях.

Всё… всех.

Толик трусцой рванул в деревню, когда пробегал сквозь проход, ржавый гвоздь из разломанной кладбищенской калитки вонзился в босую ступню, и Толик, подвывая, покатился по земле. Поднялся, кряхтя и чертыхаясь, и похромал дальше, обнажённое тело невыносимо жгла подсохшая смесь слизи и земли.

Бочка из-под бензина возле одного из домов до краёв была полна водой. Он взбаламутил ряску и принялся ожесточённо плескаться, смывая с себя корку грязи. Немного обсохнув, Толик открыл багажник машины, извлёк запасной комплект камуфляжа и тапочки-«вьетнамки».

«.. Моё… всё… и „доски“… всё мне… и секрет Червя тоже…» — в мозгу билось, пока он выезжал из брошенной деревни.