Дии Юлия

Блуждающие в мирах

Маршал Конфедерации. Карста

Долго скитался Ваагл Всемогущий, отдыха место искал, размышлений и трапезы скромной.

Здесь, на склоне горы, где небесные птицы в деревьях спасутся от летнего зноя, на камень-валун преклонился устало.

Свон простирался пред ним красотою окрестных земель и притягивал путника взор восхищённый.

Веры незыблемой символ — величие древнее гор — поражало.

Резчик искусный, в озере горном своим вдохновлён отражением, прочного древа акации белой подобие Богово режет умело.

Ставит фигурку на камни, вмиг оживает она, духом земли первородным объята, вниз устремляется, радуясь жизни и солнцу приветному.

Плотью животной на каждом шагу прирастая, кровью полнясь животворной, пристанище вечной души обретается в теле заветном.

В месте покоя и силы, мира оплот и божественной воли, град заложён, Карстою назван, на древнем наречьи — Обителью Смелых.

Ждать и догонять, как известно, занятие препротивнейшее. М-да-а-а-а… Уж поверьте на слово, милостивые государи, государыни мои! Примерно в том же русле текли мысли и несвежего вида чрезмерно крупного для окрестных мест сеньора, коротавшего одиночество у чадящего всеми своими древними швами и трещинками камина в злачной таверне на окраине Карсты — Оплота Веры дистрикта Святого Кууна, без сомнения, зловоннейшей дыры Королевства Свон. А иначе, смею вас уверить, друзья, и быть не могло, ибо сей замечательный Куун, будучи, согласно всё той же Священной Книге Ваагла, первым Прелатом Ордена в тутошних краях, сам по себе не мылся никогда и пастве страждущей наказывал. Побегает, бывало, голышом под летним дождичком, ветошью мозглой оботрется, вот типа того и вся недолга. Зимой червей на себе разводил, взращивал. Мучился адски! Коими, собственно, склонностями мазохистскими, а отнюдь не житием праведным, ежели злым языкам доверять, и выстрадал причисление лика своего к многочисленному сонму святых свонских.

Впрочем, вряд ли найдётся в нынешнюю смутную годину смельчак, отважившийся заявить во всеуслышание нечто подобное. Святой как-никак! Язык же, согласитесь, вещь нужная, редкая, дана человеку единожды, и лишаться её попусту нет никакого резона. Орден силён как никогда! Адепты его повсюду, да благословит Святой Куун их чудный смрад!

С приснопамятных времён чистоплотность в сём захолустье — сущий грех, всяк же уважающий себя человек, будь то зрелый муж, мальчик-паж или дева непорочная, подванивать должен, и чем ядрёней, забористей, тем лучше, дабы, к примеру, курзоном презренным не прослыть. Потому как не привечают аборигены содомию. Забить могут. Насмерть. Что и делают с превеликим удовольствием при любой оказии. Не по злобе, конечно же, решительно нет, а попросту ввиду отсутствия каких-либо иных достойных развлечений.

Земля здесь тяжёлая, родит бедно, иной раз и вовсе не плодоносит. Летом наводнения часты, зимой — морозы лютые. Частенько бывает, отлучится пьянчужка из кабака по нужде, да и не возвратится боле. Лишь посветлу найдется бедолага, в собственное дерьмо вмерзший. Без порток, без сапог, брюхо собаками вспорото, лицо крысами да кошками изгрызено. Сапоги, верно, мыши уволокли. Токмо зачем они им? Оченно морозы бывают лютые!

Разумеется, как и любая малоприспособленная для жизни местность, край здешний припасами для деятельности человеческой зело богат: рудой болотной, углём, камнем, лесом. Однако промысел оружейный испокон веков исключительно монахам дозволен. Монополия, так выходит, государева. Множество, должно отметить, средь них взросло оружейников умелых, металлургов, мужей, к иным наукам способных. Но то всё в массе своей люди пришлые, народец же туземный на весь Свон исключительно выносливостью да силой недюжинной славен. С раннего детства только и приучены, что глыбы в каменоломнях ворочать, тачки тяжеленные с углём, рудой до домниц катать, лес сплавлять.

И ведь всякий мудрый правитель тем или иным способом пытался коренной дурной люд оседлый к ремёслам привадить, труду общественному. Будь то корабельное дело, строительное, мануфактура ткацкая или, положим, гончарная. Тщетно! Рано или поздно, как водится, разворуют все, пожгут, передерутся и айда по домам, жён мять, бражничать. А чтобы, значит, с голоду не помереть, в сезон на юга батрачить подаются, в поля, шахты, на лесосеки. Кондотьерствуют, в наёмники подвизаются, на ристалищах потешных бьются, живота не щадя, другой раз грабежом не брезгуют. К зиме возвращаются, по трактирам сидят, заработанное прожигают, морды в кровь бьют друг другу, девок в закутах портят. Монету, как бы то ни было, в налог исправно несут, иначе и на кол недолго угодить! Соображают! Кому ж охота кишки-то рвать? Словом, нечего брать с голытьбы, притом злые они, точно псы цепные.

Опять же, по весне рекрутеры разномастные, до лёгкой наживы охочие, судейские со всего королевства съезжаются. Глядишь, кого за долги на галеры определят, кого в копейщики за мелкие провинности. Мало-мальски сообразительные, денежек от жён и собутыльников утаив, индульгенции покупают. Членовредительство или, скажем, самосуд неправый амнистии не подлежат, каторгой сурово караются. И никому ведь с копей соляных ещё сбежать не удалось. Гиблые места, да убоятся все!

Заграничные визитёры носы свои изнеженные совать сюда не брезгуют, наёмников вербуют, крупными барышами заманивая. Особняком держатся ланисты из земель Святого Сииркса — покровителя воинов и вообще всех любителей подраться. Множество забияк бесшабашных желают счастья попытать бойцовского на аренах Керка, да немногие живыми возвращаются. Поговаривают, убиенных «гладиаторов» и не хоронят вовсе. Мёдом пчелиным заливают, воском укупоривают, после же свозят далеко на юг, где в урочищах тайных, ночами тёмными безлунными, в час, когда Ваагл Всевидящий, веки усталые сомкнув, от трудов праведных отдыхает, меняют вождям пустынных племён на каменья драгоценные. Нигде более в Своне и окрестностях самоцветов подобной красоты не сыскать. У пустынников, в свою очередь, мяса недостаток хронический, тогда как редкое праздничное застолье без лакомств скоромных должно обходиться. К иной же плоти животной издревле не приучены они, не добыть её попросту в песках-то раскалённых.

Контрабанду монахи жестоко пресекают, границу патрулируют, убивая нещадно, обращая в рабов любителей лёгкой наживы. Коих, впрочем, всё одно меньше не становится. От же натура человечья, лишь бы не работать, а урвать-то всяк горазд! Так и повелось к всеобщему благоденствию, процветанию приграничному: свирепые кочевники людей в полон толпами не угоняют, разве что изредка потаскушек для утех плотских, Свону войска регулярные на границе держать без надобности. Выходит — каждому по потребностям, при неукоснительном соблюдении интересов государевых.

Богатеи в своем отдельном мирке жируют при казне под защитой Претонов местных или Прелатов орденских за мзду немалую. С последними шутки плохи, нипочем не спрятаться от длани их карающей, наказания не избежать. Шибко разрослось Братство Ордена, с королевскою Тайной Канцелярией соперничает. Шпионов, агентов не счесть с обеих сторон, табели о рангах, пределов, преград не существует для них. Всяк без суда и следствия в подземелья пытошные легко на дыбу угодить может. Страшно жить стало. Затаились разбойнички, разбежались по городам и весям. Кто в Сагрию мародёрствовать подался, кто на западное побережье в контрабандисты, каперы, пираты Гемурские. Оттого и зачах окрест промысел лихой, некого судить да колесовать-потрошить, жечь-рвать калёным железом на лобном месте.

Прошли времена весёлые, когда люди со всей округи чуть ли не через день поглазеть на публичные истязания и казни съезжались. Лицедеи бродячие, клоуны, крики, вопли пытуемых, кишки на помосте, запах горящей плоти, рёв экзальтированной толпы, кровь, эль рекой, блудницы с бесстыдно нагими грудями, пьянка-гулянка до утра. Было, да прошло… Палач с уныния лавку мясную держит. Всего-то и радостей осталось: воришку на рынке изловят, жену неверную с любовником застукают, ведьму-ведунью или, к примеру, вот курзона изобличат. Какой-никакой, а повод с родственниками встретиться, поговорить, руками помахать, размяться на свежем воздухе.

Изменника, еретика ли, фальшивомонетчика поймать — редкая удача! И палачу любо-дорого стариной тряхнуть, шкуру крючьями с кого заживо содрать. Всяко и помельче, известно, случается, шлюху грудастую не поделят, собаку чужую зашибут, ногу в сутолоке базарной отдавят. Всяко. Дерутся тогда, словно оглашенные, зачастую до смертоубийства доходит. Опять-таки, кто-то же должен соль-матушку в Сагрийских горах ковырять-добывать, света белого не взвидя, в страшных копях заживо гния? Мрут там даже самые отчаянные и выносливые, точно тараканы на морозе, оттого пополнение постоянно требуется.

Что ж, поговорили о том о сём, подошло времечко в таверну возвернуться, дабы горло промочить, трескотней несущественной иссушенное. За период недолгого отсутствия нашего, поверьте, декорации нисколько не менялись. На изрядно полинялой, жалобно скрипящей под порывами ветра вывеске всё так же гордо значилось: «Первый Мечник». По слухам, лет двадцать тому назад основал сие угодное Вааглу заведение вышедший на пенсию бывший лучший в округе, но опальный боец на мечах. Здесь его немного погодя, будто свинью в пьяной драке, и прирезали. А память осталась. Однако поспешим вовнутрь.

Уютное местечко, в коем по неведомым пока ещё причинам праздно томился упоминаемый в начале нашего повествования господин, являло собой небольшое, сравнительно чистое, насколько позволяют туземные обычаи, помещение посетителей эдак на двадцать пять — тридцать с огромным камином посередине, единственным квадратным маленьким окошком, тщательно забранным мешковиной, и предназначалось, по-видимому, для обслуживания уважаемых людей по особым случаям. Ни дать ни взять банкетный зал! Несколько коптящих под потолком толстенных свечей давали в достатке мутного дрожащего света, кроме того, — о невиданная роскошь! — подсвечник стоял на каждом столе. Не-е-ет, черни явно не место здесь! Иной расклад там, за стеной! М-м-м-м! Громкая ругань, хохот, глухие удары, крики, женский визг, чёрт-те какие еще музыкальнейшие звуки варящегося, бурлящего, рвано-вонючего необычайно живого перфоманса, проникая урывками сквозь худую перегородку, вызывали неудержимое желание поучаствовать, напиться до соплей, помацать огромные упругие грязные сиськи, вполне возможно, схлопотать по физиономии, вываляться в грязи и, сломав, наконец, к всеобщему удовольствию пару-тройку челюстей и носов, провести остаток ночи за решёткой в тёплой компании потерявшего всякий облик человеческий разномастного отребья. Впрочем, гость наш никакого интереса до всеобщего веселья не проявлял либо весьма деликатно заинтересованность эту свою скрывал.

С трудом вмещающийся за низеньким колченогим столом незнакомец походил на огромный валун посередь вспаханного поля, такой же одинокий и неуместный. Схожесть вдобавок усугублял неимоверно грязный камзол, ещё, верно, при жизни Святого Кууна потерявший первоначальный цвет, взамен приобретший столь любезный взору истых приверженцев чумазых добродетелей Преподобного равномерный землистый оттенок. Видно, хозяину его всё ж не раз приходилось искать приюта в хлеву, деля ночлег с нищими, свиньями, кошками да крысами, изобилующими, надо полагать, блохами, вшами, вонючими клопами и прочей паразитской живностью. Не так ли? Сапоги, однако, добротные, воловьей кожи, да и накидка меховая, небрежно брошенная на соседний стол, — знатная, даром что заляпана изрядно. Удивительное дело, но за всё это время незнакомец ни единого раза не почесался! Хотите верьте, хотите нет! Он вообще не делал ровным счетом ничего такого, присущего и привычного всем без исключения горожанам, приятнейшего до рези в животе, до коликов печёночных, как то: не пердел, не рыгал, в тарелку не блевал, на пол не сморкался, под себя не гадил. Можете себе представить? Нет? То-то же! «Неужто чужеземец?! — удивлённо воскликнет проницательный наблюдатель. — В такой дыре? Каким лихом его сюда занесло?» И, конечно же, будет прав.

Внешность чужака, несомненно, заслуживала особого внимания. На вид ему было эдак лет сорок пять — пятьдесят. Глядишь, и поболее, а приглядишься, и поменее. Никогда ведь доподлинно не угадаешь, что скрывается под грязно-русыми кашлатыми лохмами, бородою клочной да двухнедельным слоем грязи с копотью. Бывает, обреют лицо злодею, приговоренному к пытке грушею, — такие юнцы желторотые обнаруживаются, хоть святых вон выноси! Не наш случай, ясный пень, но всё же… Широченные покатые плечи венчала огромная лобастая голова, вмещающая, осмелимся предположить, столько мозгового вещества, коего иному умнику и малой толики хватило б, дабы мужем учёным прослыть. Не каждому по зубам, согласитесь, постичь магию букв, словообразование из оных или, положим, цифирное исчисление мудрёное осилить. Живописать же Заповеди Ваагла вензелями орнаментальными, судить со знаньем дела о движении светил небесных и философствовать непринуждённо вообще лишь немногим образованнейшим монахам доступно! К тому ж излишнее это, кому-то нужно ведь и закуты выгребать, топором орудовать, за плугом ходить, руки-ноги-головы на поле брани рубить.

Почти полностью сокрытое косматой неухоженной бородищей, лицо под ней просматривалось волевое и решительное. Крупный, преломленный чуть ниже переносицы нос, нависая над тяжёлым, далеко выдающимся подбородком, придавал незнакомцу сходство с огромной хищною птицей. Схожесть вдобавок усиливали глубоко посаженные серо-стального цвета глаза, при всей своей напускной осоловелости чутко реагировавшие на каждый звук, каждое дуновение сквознячка, любое мимолетное движение. У такого орла, в народе молвят, мышь за спиной не проскочит незамеченной! В то же время, кажущееся нарочито медлительным и неповоротливым, это грузное человечье нагромождение излучало некую затаённую энергию, силу недюжинную звериную, готовую в любой момент разжаться, развернуться пружиною стальной и молниеносно ударить насмерть! Справедливость подобных предположений совершенно недвусмысленно подтверждал и немереной длины обнажённый двуручный меч, возлежащий здесь же, на столе, под правой рукой хозяина.

О-о-о-о, что это был за меч! Чудесное оружие! Великолепный фламберг! Огненный клинок — Посланник Смерти! Воины, когда-либо державшие его в руках, прекрасно осведомлены — повреждения, нанесённые волнообразным лезвием, почти всегда смертельны. Поражённый им умрёт либо на поле боя, корчась от боли, источаемой страшными рваными ранами, либо незначительно позже в адском пламени пожирающей плоть гангрены.

Гм… Увечья и болезни, без сомнения, проявления бытия, интереснейшие во всех отношениях, однако всему свой черёд. Мы всё ж таки в таверне, и всякому, попирающему землю грешную, отлично известно: ничто не скрашивает томительное ожидание лучше отменной свиной ножки, сдобренной, ко всему прочему, парой кружек чудесного монастырского эля. Незнакомец наш, невзирая на внешний вид, весьма непрезентабельный, человеком был, видимо, благородным, к тому же, как мы уже выяснили, неглупым, потому именно так он и поступал, отрезая закопчённым кинжалом добрые ломти сочащегося, обжигающе горячего мяса, серого ноздреватого хлеба и, монотонно перемалывая их отменными зубами, периодически запивал все это сомнительного вида бурой жидкостью, распространяющей вокруг тошнотно-кислое благоухание. Изредка благородно отрыгивал, брал меч, некоторое время задумчиво, словно оценивая его железную всеразрушающую тяжесть, будто свыкаясь, роднясь с ней, держал грозное оружие в вытянутой руке, вставал, делал несколько искусных выпадов, хитроумных, доведённых до автоматизма, сочетаний кустодий, обсессий и инвазий, вращал, колол, рубил воображаемых противников, плотно заполняя пространство вкруг себя пронзительно свистящей сталью. Обычные ратники и двумя-то руками схожие железки с трудом ворочают, здесь же… Нда-а-а! Силища! Немного подустав, осторожно, с потаённым уважением, долго и тщательно протирал потемневшее в битвах лезвие сальной тряпицей, смазывая остатками свиного жира из тарелки, правил небольшим оселком, после чего водружал ровно на то же место подле себя. Затем подходил к очагу, прокаливал кинжал в раскалённых углях и снова неспешно принимался за еду, причём ритуалы эти, абсолютно, заметьте, бессмысленные с точки зрения любого нормального жителя Карсты, осуществлялись после каждого упражнения без видимых на то причин.

Знатный аккуратист, по всему видать, этот чужеземец! Тем не менее ждать одобрения столь вопиющего чистоплюйства в здешних краях уж вряд ли когда-либо приходилось. Напротив, стоило бы опасаться оказий малоприятных! Но человек в большинстве случаев действует по заведённой им традиции, следуя привычкам, кажущимся в иной реальности правильными, незыблемыми. Беспечно забывая порой о том, что всякие слабости, втайне от глаз любопытных взлелеянные: в носу, к примеру, остервенело ковырять, ногти грызть, в паху, заднице чесаться самозабвенно, папиросу о ноготь выстукивать, материться на родном языке или вот оружие с маниакальным упорством начищать, нет-нет, а обязательно проявятся в непредвиденных ситуациях и выдадут вас с потрохами.

Канул час, другой… Давным-давно уж всё съедено и выпито. В объедках, по обычаю сброшенных на пол, деловито суетились, пировали крысы. Всяки ведь животины насыщаться должны, привес набирать. В том-то и есть, наверное, главный смысл жизни. Придёт их черёд, и они, будьте покойны, станут чьей-то пищею насущной. Ещё час минул… Свечи почти все догорели и погасли. Богатырский храп, исходящий от большого, недвижимого, изнурённого вынужденным заточением тела, зависая под почерневшим от копоти потолком, опускался геликоптером, мерным рокотом заполняя убогую комнатёнку, напрочь заглушая отзвуки бурного веселья, творящегося за стеной. Вот и крысы, прервав трапезу, разгневанно пища на все лады, потянулись в норы, избегая возмутительных вибраций. В тёмном углу приоткрылась малоприметная дверь, впустив на мгновенье сонм громких развязных звуков, и тут же закрылась, восстановив вновь относительную тишину.

— Свои, Юра, свои! — спокойный, с едва заметным акцентом, голос остановил блеснувший молнией клинок в считанных сантиметрах от шеи. — Держи себя в руках, пожалуйста!

— Свои по домам сидят! Стучаться надо! А-ах! — позёвывая, сонным голосом недовольно проворчали из темноты. — Так ведь оно и до беды недалеко!

— А это и есть мой дом, если ты ещё не заметил! Руки заняты, неужто не видно?! — вошедший с грохотом вывалил у камина большущую охапку дров. — Замёрзнуть хочешь? В этой дыре обычных дров с огнем не сыщешь! Из личных запасов Его Превосходительства Окружного Судьи Гнууиса Милосердного, между прочим! Или Господин Маршал желают кизячка эндемичного термоядерного нюхнуть? Только намекните, это мы мигом устроим! В общий зал метнёмся на секундочку, нагребём ведерко, им и натопим! А чего в потёмках-то?

— Не паясничайте, Роланд, вам не идёт, — меч на прежнем месте, будто и не покидал его вовсе. — И вообще, что вы себе, на хрен, позволяете? Нет тут никакого Юры и уж тем более никакого Маршала непонятного. В тутошнем диалекте и слова-то схожие по смыслу отсутствуют, а вы…

— А что, по-вашему, присутствует… в тутошнем… хм… диалекте? — демонстративно игнорируя упрек, Роланд осторожно извлёк из-за пазухи вполне пригодные ещё огарочки свечей, уместно предположить, оттуда же, от Превосходительства, заменил ими сгоревшие, поджёг от лучины. — Научите нас, пожалуйста! — походя отфутболил в угол остатки крысиного банкета. — Вы же там, в Центре, самые умные! Всё знаете, всё умеете! Хансвурсты, мля!

— Скажи лучше, где пропадал, бубёныть? Все жданки съел!

— Где, где… Город такой в Казахстане есть — Караганда! Поди, слыхал? В условленном месте! Где же ещё? Птичку почтовую хоть бы прислали! Какую-никакую весточку! — стало светлее, фламберг, наконец, показался во всей своей огненной красе. — Это что ещё такое?! Холи шит! Святая Мандрака! Умом, что ли, все там тронулись?! Гвоздь в седле! Ты чего сюда притащил, осёл безмозглый?! Совсем еб*нулся, думмкопф?!

— Да что с тобой случилось-то, Рол, в самом деле?! Меч как меч, ничего особенного…

Пришло время, думается, представить восхищённой публике нашего нового знакомца. Забудем ведь, вспомним позже, а уж вроде как и ни к чему, быть может. В столь беспокойную пору от чумной болезни помереть запросто, иль убьёт кто по недомыслию. Итак, его звали Роланд. Гражданин ГДР, в совершенстве владеет основными европейскими диалектами, включая, как вы уже наверняка заметили, русский матерный. В сравнительно недавнем прошлом — сотрудник Штази. Рыжий, невысокий, кряжистый, руки волосатые, малость кривоногий, словом, местный типаж. Годков где-то за шестьдесят, по всем различимым признакам много старше Юрия.

Одет неброско. Ткани добротные, пошито аккуратно. Обувка приличная. Как говорится, простенько, но приличненько. Лицо умное, открытое, выражения, надо сказать, менее воинствующего. Скорее — интеллигентного, коль скоро схожие по смыслу определения в принципе приемлемы к нечёсаным, безобразно заросшим физиономиям. Волосы тёмные с проседью, нос прямой, глаза светло-карие, чуть навыкате, спокойные, и даже теперь волнение его выдавал лишь повышенных тонов, слегка срывающийся голос:

— Ничего особенного, говоришь?! У нас в Своне, чтоб ты понимал, легальное оружие только монахи куют. Дрек мит пфеффер! Исключительно их прерогатива! Конкурентов без суда и следствия железом калёным в подвалах монастырских выжгли и внимательнейшим образом теперь доглядывают, чтобы никто, нигде, ни-ни с оружейным железом не шалил. Плуги, бороны, гвозди, подковы — это пожалуйста! Хоть пояс верности жене! За ваши пфеннижки — любой изврат! Всякое же колющее, режущее, ножик самый малюсенький перочинный — табу! Безусловно, сподручно и к палке гвоздь присобачить, но это уже другая статья, причём в твоем случае доказывать-то особо нечего, контрабанда, и дело с концом! Не свонских оружейных дел мастеров эта работа, сразу видно. Уж чёрт-те, когда орденские повсеместно запретили употребление и, соответственно, изготовление подобных извращенских волнистых штучек! Улавливаешь? Чирей на пятке! Что интересно, как бы это кому ни показалось странным, именно с позиций гуманности.

«Да уж! Гуманности в этом сумеречном жутковатом мирке хоть отбавляй! — Юрий перебирал в уме скупую нарезку сведений, упиханных в него за несколько дней сотрудниками Центра подготовки Специальных Операций. — Старина Рол, вон, поди, лет двадцать уже, наверное, торчит здесь, бедолага! И ведь не свихнулся ещё! Как только человеком умудряется оставаться?»

— …В действительности, ежели приглядеться, ничего странного в том нет, особенно учитывая необычайную тягу туземцев к выяснению отношений с использованием всевозможных подручных средств, в первую очередь, естественно, дробящих, рубящих, колющих и режущих. К числу коих относятся, безусловно, и мечи. Фламберги, кстати говоря, в ту далекую пору пользовались в народе огромной популярностью именно благодаря заложенной в них конструктивной особенности без особых усилий наносить противнику практически неизлечимые ранения. В какой-то момент даже возникла угроза потери боеспособности значительной части свонской армии! Это в мирные-то дни! А главное, из-за чего? Я тут недавно у судьи в библиотеке дубликат чрезвычайно любопытного документика тридцатилетней давности отковырял. Простофиля мой, попутно замечу, до сих пор абсолютно убеждён, что его зятёк ни читать, ни писать не выучен. Святая наивность, да хранит его Ваагл Великодушный! Так вот одним из первых пунктов сего документа значилось примерно следующее: «Ввиду участившихся фактов смертельных и приводящих к оным исходов бытовых ссор в казармах и в походах армии Её Величества, с целью пресечения и дальнейшего недопущения подобного, приказываю!..» Далее следовал обычный, как и в любой армии, бесхитростный набор громогласных, ни к чему не обязывающих мер. Типа, красиво отписались — баба с возу! Жуйте кизяк! Причина, надеюсь, теперь понятна?

— Ещё вчера понятна! Очумелые дубосеки трошки поубивали друг друга! Гляньте-ка, эка невидаль для сверхгуманного тёмного Средневековья! Чего ты мне всё разжёвываешь, точно школьнику? Я ж не маленький!

— Мы, немцы, люди спокойные, основательные, а вы, славяне, — черти нетерпеливые, всё больше по верхам скачете! Хотя нет, не все скачете, некоторые… Помню, помню, как кое-кто «Дворцовый этикет» провалил! Пробкой чуть из Академии не вылетел! Слушай, парень, лучше внимательно, дабы глупых вопросов потом меньше возникало. Важный момент! Нетрудно догадаться, что основной урон по вполне объяснимым причинам был нанесён командному составу. Мечи понтовые дорогущие, простой пехоте не по ранжиру. Не по попе клизма, так сказать! Ну, ясный пень… М-м-м-м… Монахи, ребята сообразительные, быстренько все эти косяки выявили, обобщили и запретили. Напрочь! Гвоздь в седле! И, что примечательно, ты не поверишь! — тут же эстафету вселенского гуманизма дружненько подхватили по всей округе! Просто-таки эпидемия человеколюбия какая-то! Зарруга! Сначала в Элефии, что, в принципе, объяснимо, союзники как-никак, затем в Гемуре и Сагрийских княжествах. Чуть позже Онорский Фарриат присоединился и почти одновременно с ними — Гонгарский Союз. Причинам эдакого единодушия остаётся лишь подивиться! Не находишь? Нынче даже Южные племена не балуют! Есть ещё Северные племена и так называемые горцы — Пещерные Жители, но о них вообще мало что известно. Немногих же безбашенных, рискнувших ослушаться, общими усилиями методично изловили и заживо отправили разнообразить дастарханы Пустынников. Это чтоб присутствующие хорошенько прониклись всей серьёзностью возможных последствий! Нда-а-а… Страшная участь! Альбтраум, мля! — артистично всплеснул руками Роланд. — Сдаётся мне, ты не догоняешь, брат! Выкроим попозже свободную минуту-другую, так и быть, подсвечу тебе темку. Кое у кого из наиболее одиозных пиратов, слыхал я, запрещённые игрушки всё ещё в ходу. Это отщепенцы, почти повсеместно персоны нон грата, жестоко преследуемые в большинстве цивилизованных, пускай и по здешним меркам, стран. Мечтаешь пополнить их славные ряды? Феррюкнутый! Словом, желающих огненный меч вожделеть, пусть и тайно, тем более — сварганить втихаря, ни за какие деньги днём с огнём не сыщешь! Даже на заказ, в одном-единственном экземпляре. Вдруг подглядит кто? И ведь обязательно подглядят! Ходят, понятно, легенды всякие, где-то далеко за морем, за туманными островами Святого Пуута, в Новых Землях кузнецы есть, но… Мы же оба прекрасно знаем, Ури, из каких музейных запасников тебе сей злосчастный двуручник выдали попользоваться.

— Ошибаешься, Рол, бубёныть! Честно добытый в сражении боевой трофей!

— Дык как ты не поймешь-то, думм твоя копф! Один чёрт — контрабанда, а за неё, красавицу, друг мой ситный, без суда и следствия того… Казнь, значит, смертная вовсю полагается. То-то и оно! Знаешь, как это бывает, да? Здешний Прелат орденский попросту выносит вердикт, и вся недолга! Жуйте кизяк! Всего одно слово. Большой палец либо вверх, либо, с гораздо большей вероятностью, вниз, — наглядно продемонстрирован знаменитый жест зрительских антипатий, — причём напрягает как раз то, что собственно процесс дальнейших неминуемых истязаний самим же палачам на откуп и отдан! Подход, к слову, вполне оправданный. Кому ж, как не штатным потрошителям, лучше знать, какими именно изощрёнными способами в мир иной ту или иную жертву препроводить? В зависимости от состояния здоровья, типоразмеров, силы, выносливости приговорённого и прочих разных важных параметров. Власти лишь пожелания свои могут высказать. Живодёры же в околотке весьма искусные имеются! О-о-о, можешь мне поверить, насмотрелся! Рука лёгкая, неделю помереть спокойно не дадут! Крепыш вроде тебя… хм… большая удача! Въезжаешь, о чём я?! Упрёшься, и дольше промучаешься… Одного не понимаю, неужели твои начальнички, идиоты, оружия приличного аутигенного подобрать не смогли?! Доннерветтер! Полно ведь прекрасных мастеров в Своне!

— Да? А ничего, что пред тобою, так, между прочим, монсеньор Граах Ругонский, Претон Её Величества Королевы Морры, Верной Дочери Свона, Защитницы Отечества, Покровительницы Ордена, собственной персоной, а?! Имеющий, напомню, право, если у какого тут малька память подзакисла, носить любое оружие, хоть на Луне изготовленное! И владею я им, чтобы вы знали, по наследству от покойного ныне, да упокоит Ваагл душу его грешную, папаши своего, тоже, кстати говоря, Претона Ругонского — Фреема. Так что всё законно!

— Бля-а-а-а! Вымучил-таки? Смог? Неужели? Ну-ка, ну-ка, ещё послушаем! Дистрикту какого будете, боярин?

— Святого Ниикуса, покровителя торговли. Столица, Оплот Веры — Ругон. Не понял! Я что, на допросе у прокурора?

— Нет, дорогой мой, ты не у прокурора. Пока. Присаживайся. Курить принёс чего?

В наступившей паузе явственно слышался глухой стук, будто чем-то методично долбили в стену. «…Руга! …руга! …руга! …даба! …аш! …даба!» — в такт гулким ударам неразборчиво доносилось из-за перегородки.

— Сходить, что ль, глянуть? — озабоченно кивнул в сторону источника нервических фонаций трактирщик. — Судя по всему, башкой ведь…

— На кой оно тебе? За чужой, сгнивший от застарелого сифилиса мозжечок переживаешь? Успокойся уже, старик, сами разберутся! И потом, слуги, в конце концов, на что?

— Дык за стену волнительно…

— Постой-ка, брат мусью! Не понял, ты чего без сигарет-то? — встрепенулся вдруг тот, кого назвали Маршалом Юрой. — Совсем озверел?! Сеанс связи только-только закончился, оборудование тёпленькое еще. Забыл заказать, что ли? Ай-яй-яй, как опрометчиво! — с явным удовольствием оттаптывался теперь он на собеседнике. — А не прихвати я блочок по старой памяти, листву прошлогоднюю или кизяк свой хвалёный в самокрутки набивал бы, да? Мастерило!

— Сам ты это слово десять раз подряд! Заказывал, знамо дело!

— И что? Отказали? Тебе, последнему ныне здравствующему ветерану Грюнвальдской битвы?! Не свисти! Ни в жисть не поверю!

— Хм! Тоже мне шутник нашелся! — как-то криво ухмыльнулся Рол. — Помнишь, на соседнем потоке у технарей Оленька Бобкина училась? Партийная кличка — Губка Боб, гвоздь в седле! Страшненькая такая шикса, чернявенькая, в очках, вислозадая.

— А то! Я и сейчас частенько с ней пересекаюсь, когда в конторе бываю. В основном, правда, в столовке. Где-то рядышком по хозяйственной части трудится. Кажется, на нашем же этаже, только в противоположном крыле. С Жанкой общаются эпизодически. Они же с одной кафедры.

— Вот-вот! С красавицей благоверной твоей из одного инкубатора. Та самая. Замуж-то хоть вышла?

— Давно! Уж и развестись успела. Дочка у неё…

— Немудрено. Кто с ней жить-то станет? Даже из науки попёрли за профнепригодность. Таких дундуков до пенсии держат какими-нибудь МНСами или СНСами, диву даёшься! Не опаздывай да не бухай в рабочее время, всего и делов! А её турнули. Овца дурная упёртая…

— Нормальная женщина. Обычная… Какое, что-то я не догоняю, она к твоему куреву отношение имеет? Вернее, к его отсутствию, а?

— …Мне вот интересно, — продолжал Роланд задумчиво, — дурында до сих пор убеждена, что мусака — это мясо с картошкой? …Девчушке-то как, однако, с мамулькой не повезло! — понизил голос почти до шёпота. — Э-э-э-эх! Холи ш-ш-шит!

— Чего ты там прошипел, подколодный? Не разобрал… Мусака? Какая еще, к бениной маме, мусака? — не сразу нашёлся Юрий. — А-а-а-а! Кто о чём, а наш вечно голодный бош о хавчике! Ты, помнится, и в лагерях вечно обожрать кого-нибудь норовил, вандаба! Тебе-то что до того? У тебя харчи закончились или сигареты? Уж решись, наконец!

— Да, собственно, ничего, — пожал плечами тевтонец. — Просто на ум пришло. Наглядный пример, не более. Летом после третьего курса в Краснодарском крае практику проходили, не забыл, поди, ещё? Горный сплав, альпинизм, планеризм, прочий тренировочный онанизм, который в жизни-то, скорее всего, так никогда и не пригодится, припоминаешь?

— Ещё бы! Столько винища местного выжрали, ужас! Почитай, лет двадцать с лихвой минуло, а печень до сих пор кошмарит! Девки, девки-то до чего хороши на Кубани! Огонь!

— Да я не об том! Зарруга! При чём здесь девки? По окончании практики в гости набились мы к начальнику тамошнего Учебного центра, Сашке Самсонову, помнишь? Деньги все пропили, а кушать по-чёрному хотелось! Вот он и сжалился, позвал… Грек ещё с нами увязался ваш, маршальский… Как его… Смешное имя такое, типа Карабас Барабас… Бл*дь, напрочь забыл!

— Радуйся, бубёныть! Почти что вспомнил. Керберос Барнабидис. Керберос — демон в переводе с ихнего. Гм! Соответствует. Хороший, кстати, боец, выручил недавно меня в одной весьма щекотливой ситуации. Крепко плечо подставил, спасибо ему.

— А никто его в «плохиши» и не записывал. Он просто, помнится, тогда маму Сашкину, светлая ей память, как раз-таки мусаку готовить и пытался учить. Мама, правда, блюдо фирменное своё немножечко по-другому звала-величала — «мусаха». Без разницы… Так вот эти твои Карабас с Барабасом, как сейчас помню, вдвоём набросились, засранцы, на Галину Семёновну по тому самому поводу: типа, в их дремучей эллинской мухосрани благородную мусаку с плебейской картошечкой принято мутить. Кто только за язык тянул?! Дрек мит пфеффер! Это они зря! Хе-хе! Крупная дама была, видная, красивая…

Восстановление в памяти шаг за шагом событий давно минувших дней доставляло рассказчику явное удовольствие.

— В молодости греблей академической увлекалась, загребной на «восьмёрке» весловала. Короче, тяжеленная по жизни вышла рука у мамы Гали, хоть и музыкальная. Преподавала она, значится, если кто не в курсе, в свободное от хм… загребания время по классу фортепиано. В общем, летал демон наш по кухне, пока форточку не нашёл. Вандаба! А ответ её турецкому, то бишь греческому султану мне почему-то в память врезался не хуже таблицы умножения. Местами, может, и лучше. «Не знаю, — басила она, грозно схмурив брови, — из чего там у вас, пиндосов, мусаху кулёмают, моя бабушка-армянка завсегда с баклажанами готовила, и дело с концом! А кому не нравится, пусть топают, нах, к Иван Иванычу прогуляться!»

— Прямо так, позвольте полюбопытствовать, и рекла: «Топают, нах, к Иван Иванычу»?

— Ну… почти…

— А это далеко, простите?

— А в пудр-клозет!

— Куда-куда?!

— У них, провинциальной юго-расейской интеллигенции, означало буквально то же, что и ваше среднерусское «до ветру». В туалет то есть. Оставь-ка, брат, свои сортирные вопросы, гааш! Вслушайся лучше в просторечное, родное такое, столь милое слуху словцо — «кулёмают». Особо тогда восхитило, не забуду!

— Понятно… Как ты все эти мелочи помнить ухитряешься? Ума не приложу! Столько лет прошло, а ты все кулёмаешь, кулёмаешь… У меня словно вода сквозь сито… Не втыкает, кстати, что-то словцо твоё… хм… милое. Стоп машина! Зарруга! Откуда здесь пиндосы-то взялись? Ну откуда?! То ж американцы, они мусаку не едят!

— Э-э-эх! Тёмный ты, Юрка, что липовый арап, сажей вымазанный! Оттуда же, откуда и остальное недопонимание, — от дремучести твоей безмерной. Сие, впрочем, к сожалению, явление ныне массовое, смело констатируем — повальное. А любое недомыслие, оно ведь в большинстве случаев от никудышного образования, доннерветтер! Вместо того чтобы, понимаешь, знания базовые получать, регулярно закрепляя и проверяя их экзаменами серьёзными, вы, мой милый друг, как и многие-многие другие, ребусы-кроссворды на своих сраных ЕГЭ отгадывали! Думм ваши копф! Типа: «А ну-ка угадай!» Ещё и выбирали, красавчики, носы воротили: это, мол, не хочу сдавать, сиречь — изучать, слишком сложно для молодого неокрепшего мозга, это вроде того полегче, значит, так уж и быть — хочу. Тьфу! Хансвурсты! — Роланд помаленьку так, полегоньку всё более входил в раж. — Потому-то, к слову сказать, Академия у нас в Берлине базируется, а не в ваших Москве, Вашингтоне или, скажем, Париже, где тоже всё сплошь неучи, шайссе!

— Ага! — пробурчал себе под нос Маршал. — Особенно в Силиконовой долине!

— Какой? Что ещё, брат, за долина такая силиконовая? Сиськи, что ли, искусственные делают?

— Извини, погорячился! У вас и Соединённых Штатов-то нет как таковых.

— И, должен тебе сказать, слава богу, что нет! Гвоздь в седле! Мы, немцы, — люди консервативные, ни к чему нам штучки всякие фильдеперсовые. Зато у нас в Фатерланде, как, к слову, и в приснопамятные времена в вашей России многострадальной, по старинке учатся, согласно заповедям, наказам мудрого дедушки Хумбольдта. Коими славными традициями и гордимся весьма, весьма, считаю, заслуженно! Жуйте кизяк!

— А в том… в вашем… Советском Союзе, как нынче со школьным обучением дела обстоят?

— Как, как… Вполне ожидаемо, как в песне! Впереди планеты всей!

— А-а-а-а… Повезло кому-то! Наверное…

— Тебя кто к вступительным экзаменам в Академию натаскивал? …Сам Брукмюллер? Недолюбливаю австрияков, больно заносчивые. Но этот, признаюсь, хорош! Он же читал потом пару курсов у нас, помнишь? Чертовски хорош! Хоть и молодой… был… но старой закалки, основательный дядька! Голимую мартышку основам психостатики обучит. Как раз ярый сторонник концепции Вильхельма фон Хумбольдта…

— Слушай, Ролик, извини, конечно, что перебил, но почему ты Гумбольдта столь упёрто Хумбольдтом обзываешь?

— М-м-м-м… Ежели быть точным, звали его в натуре: Вильхельм Карл Кристиан Фердинанд фон Хумбольдт, а не просто там фон Гумбольдт какой-то вшивый! Во-вторых, это ж, скорее, к вам вопрос, уважаемый! Именно ведь вы, варвары, обожаете чужеродные фамилии-то коверкать! Да и вообще всё! Хайнрищ Хайне, скажем, товарищем Генрихом Гейне ни с того ни с сего стал у вас, Хумбольдт вот — Гумбольдтом, Дюркхайм — Дюркгеймом, Пиньинь, ну пусть Бэйцзин, — Пекином, наш любимый Господин — Хер — Гером, ну и так далее и тому подобное. Примеров, согласись, море!

— Так неблагозвучно ж!..

— Неблагозвучие, дражайший, в подавляющем большинстве случаев, оно от скудоумия, чтоб ты знал. Вы свой-то родной язык не уважаете! Целый пласт, самая, осмелюсь утверждать, выразительная его часть, под дискриминационным запретом у вас! Чего уж там о чужих-то говорить!

— Ты это о чём?

— О русском мате, разумеется! Зато дерьма всяческого англосакского насосали, о-го-го-о! Байки, вэйки, шмейки, девайсики, гаджеты, тренды, шменды, дуплексы, таунхаусы, софты, лофты, шмофты, хайпы, фигайпы, доннерветтер! Совсем, что ль, оскудел язык русский? Слов не хватает? Даже в Гражданство и то безграмотно… хм… принимаете. Шоурумы вон уже вовсю склоняете, вообще звездец! Шайссе! На каждом углу «аренда шоурумов» у них! Обоссаться можно! Не-е-е-ет, граждане, это вы зело на голову оскудели, не язык русский! Зарруга! И всё-таки скажи, пожалуйста, мил человек, шибко бы понравилось тебе, кабы для простоты произношения мы великого Льва Николаевича Толстого — зеркало, так сказать, русской революции — Лёвой Толстым с хамским ударением на первом слоге обзывали бы, ась? …Не шибко? А уж как над Достоевским-то можно было бы поизгаляться, о-о-о-о! Однако в большинстве случаев никто кроме вас, дружище, себе этого, заметь, не позволяет.

— Да мне, собственно, по фигу, кого как звать!

— Вот этим-то мы в основном и отличаемся, что вам всё по фигу, а нам — нет, хе-хе! Однако вернёмся к душке Брукмюллеру. Э-э-э-э… Так вот, спорить на темы образования дядечка сутками мог! До хрипоты в коленях! …Что? …Ты, бесспорно, не мартышка, старик, тем более даже не голимая, тебе до неё, мля, как до городу Парижу — раком! Шучу! …Ладно, не возбухай, я же любя! Согласись, всё-таки базовые знания по всем основным предметам обязательно нужны. Математика, физика там, биология, родной язык, литература, прочее… Да, не нужна тебе квантовая теория поля, ясный пень! Вандаба! Ты в элементарной-то физике не особо шаришь! И не сомневайся, мусаку лопают америкосы со страшной силою! Предостаточно греков там живёт-поживает.

— Позвольте, позвольте!

— Не позволю, милейший! — жёстко пресечена очередная робкая попытка хоть словцо вставить. — Вы, батенька, Чехова небось и вовсе в руки не брали, так же как, собственно, Ильфа и Петрова, Достоевского и многих, многих других. Зарруга! Рефератами, поди, из интернета обходились? Чирей на пятке! Экспозе бессмысленными?

— Чем-чем?

— Экспозе, грубо говоря — краткое содержание какого-нибудь документа или произведения. Уяснил? А Галина Семёновна вот читала, будьте покойны! Я-то дома у них собрание сочинений Антона Палыча сразу заприметил в библиотеке. Потёртое изрядно, читаное-перечитанное. И для неё, поверьте, Николай Анастасьевич Ананьев со всей своей простецкой, в чём-то буддистской, но всё ж философией отнюдь не пустой звук, а пища для ума. Там же, в частности, и пиндосы прямо упоминаются. А если б кое-кто повнимательней был, всенепременно услышал бы, как бабушка внучонка носатого своего, Лёшку Самсонова-младшего, пиндосиком ласково называла. Что же он, по-твоему, янки, что ли?! Пиндосами, чтобы вы знали, дорогой Маршал, издревле на русском Кавказе понтийских греков звали. Вслушайся-ка: пин-дос. Услышал? Фонетика явно не кельтская. Балканская фонетика в славянском исполнении. Так-то, дружище! Гут гекаут ист хальб фердаут! Жуйте кизяк…

Роланд прикрыл глаза и проникновенно, с какой-то грустной чувственностью продекламировал:

— «…Я не без нечистых мыслей глядел на её бюст и в то же время думал о ней: „Выучится музыке и манерам, выйдет замуж за какого-нибудь, прости господи, грека-пиндоса, — здесь бош голосом-то поднажал, дабы последние сомнения собеседника развеять, — проживёт серо и глупо, без всякой надобности, народит, сама не зная для чего, кучу детей и умрёт. Нелепая жизнь!“» — Антон Павлович Чехов, «Огни». Услышал, повторить? Или вот ещё оттуда же…

— Ладно, ладно! Достаточно! С пиндосами грамотно уел ты меня, зарруга-гааш! Соглашусь, бубёныть! Готовился, небось? Словари академические штудировал? Вандаба!

— Чо ты ругаешься через слово, как сапожник? Манеру взял, понимаешь! Всё не так. Брабусы-Барнабусы твои на «пиндосов» никак не отреагировали, привычно, видать, им, меня же словцо это весьма заинтриговало. Как, впрочем, заметь, в отличие от… хм… присутствующих, и всё новое, живое. Когда ж вы, говнюки, ни дать ни взять — гусеницы яблонной плодожорки, по саду расползлись, якобы воздухом свежим подышать, а на самом деле фрукты хозяйские хищничать, мы с Галиной Семёновной на веранде уединились. Она с неизменной своею папироской, я с сигареткой…

Некоторое время пожилой немец молча вспоминал, размышлял о чём-то. Задумчиво тёр переносицу, пальцами шевелил. Наконец очнулся, будто бы с забытья, продолжил:

— …Красота вокруг, лепота-а-а-а! Жердели рыжебокие пухленькие переспелые — вокруг шмяк-шмяк, шмяк-шмяк! Ты не поверишь, в стаканы с чаем норовили упасть! Ну просто самки домашней собаки! Хюндинен, доннерветтер! Руками отбивался! Обожаю, по большому секрету тебе признаюсь, чаёк из стаканов в подстаканниках попивать. С сахарком, знамо дело, с лимончиком, на ложку дуешь, губы обжигает! Мама Галя, по всему выходит, тоже любительница была. Вот не из чашечек нелепых с блюдечками-вензелёчками, а именно из стаканов. Понимаешь? Причем, заметь, из самых-самых об-нык-но-вен-но-вых, гранёных. Есть в том, видимо, что-то раздумчиво-поездное, такое, вагонско-ресторантовское…

Юра, как ни странно, тоже, подобно многим, питал слабость ко всяческим с незапамятных времен уж почти повсеместно вышедшим из употребления культовым штучкам, как то: старинные бензиновые зажигалки, виниловые пластинки, кассеты магнитофонные, фарфоровые статуэтки, разномастные блюдечки, тарелочки, монетки, марки почтовые, трусики женские. Удивительное дело, да? Совпадение ли, быть может, всех нас в душе тайно влечёт милая сердцу, уютная житейская архаика, судить не берёмся, тем не менее подставки с ручками, обычно металлическими, в кои, по свидетельству ещё самого Дмитрия Николаевича Ушакова, когда-то вставляли стаканы, блистали в буфете на даче у него изрядным количеством начищенных бочков. Начиная от простейших алюминиевых, неизменных завсегдатаев советских ведомственных столовок, и заканчивая изящными серебряными вещицами из Кубачей. Даже гжель расписная мелодичная с ложечками керамическими в наличии имелась. Но самые свои разлюбимые экземпляры надыбал он, проходя лётную подготовку в тихом, до тошноты душевной провинциальном подмосковном городке Жуковском. Там, глубоко в чаще таёжных дебрей славного наукограда, в краю непуганых Знаек-зазнаек, эдаком затерянном мирке динозавров расейского наукообразия, вдали от мирской суеты, попались ему на глаза мельхиоровые безмолвные и одновременно весьма красноречивые свидетели событий дней минувших. Посвящённые некогда юбилеям вождей пролетариата, помпезным вехам в развитии воздухоплавания, космонавтики, грандиозным стройкам коммунизма, иным эпохальным достижениям народного хозяйства и прочего оленеводства, выштампованные в металле отголоски былых великих свершений, никому уже не интересные, сальные, грязные, потёртые, доживали теперь свой век в затрапезном институтском буфетишке. Откуда взялись? Чёрт их знает! Верно, какой-нибудь Гарри Поттер местного розлива тайную комнату с хламом древним хозяйственным распечатал. Хе-хе!

Разумеется, как и у всякого нормального человека, первым же Юркиным неодолимым желанием, естественным образом возникшим при виде такого богачества, было их попросту спереть, но… Увы! К великому сожалению, положение обязывало.

Не пристало, согласитесь, будущему Маршалу Конфедерации, без ложной скромности — воплощению вселенского порядка и законности, мелочь, понимаешь, по карманам тырить! Не комильфо, знаете ли. Ничего не поделаешь, пришлось, тайком уронив скупую мужскую слезу, добровольно расстаться со скудными остатками и без того куцей стипендии. Но оно, други мои драгоценные, уж поверьте, того стоило!

К слову сказать, и недели не прошло с момента, когда счастливый обладатель совковых раритетов, бесцеремонно расталкивая замшело-степенную учёную братию, с сияющей физиогномией вывалился из столовки, таща охапку общепитовского барахла, как все подстаканники удивительнейшим образом куда-то вдруг исчезли! Испарились! Мистика! Полтергейст! Феномен исчезновения коих, при всём том, разумного объяснения не получил, вследствие чего был признан Явлением Необъяснимым, что и подтверждено документально замначальника института по АХЧ, скреплено Большой Круглой Печатью, а посему останется непреложным фактом на веки вечные.

Мда-а-а-а… Есть, как бы ни были убедительны противники дарвинизма, есть в людях что-то от мартышек. Во-первых, внешнее разительное сходство у некоторых, несомненно, просматривается, а уж обезьянничает-то народ и вовсе почём зря!

— …Я, видишь ли, Юрка, — продолжал размеренно бубнить Роланд, — паровозом люблю путешествовать и тележками самодвижущимися. Самолёты, дирижбандели там, шары дурацкие, иные воздухоплавательные мудовые рыдания, честно говоря, всегда недолюбливал. Чирей на пятке! Может, клаустрофобия, аэрофобия какие случились со мной в младенчестве, головкой о кафельный пол в роддоме уронили, сказать затрудняюсь. В одном абсолютно уверен: железный птах летать не должен, он же, надо понимать, тя-же-лен-ный! Короче, рождённый ползать, сам знаешь… Вот поезд — совсем другой коленкор! Трюхаешь себе, скажем, из Москвы в тот же Краснодар к Самсоновым, колёсные пары на стыках постукивают — тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыгдым, тыгдым-тыгдым. И вдруг! Тыгдыбыды-быдыбы-дыбыдыбым-дыбыдыбым! Чего испереживался-то? Хе-хе! Это мы стрелку проехали, гвоздь в седле! Сидишь, значится, лежишь, размышляешь о том-сём, мастурб… тьфу ты ну ты, яйцы круты! — медитируешь, зельбстферштендлищь, в такт передвижению. Мимо реки, леса, поля проплывают, полустанки, грады и веси, а на столике махоньком прикроватном, как в фильмах о войне, — обязательно чай в стаканах с подстаканниками горячий, обжигающий. Сахар по два кусочка в упаковке, мне отчего-то аэрофлотовский запомнился, и незабвенный дежурный ломтик лимона. Стаканчики покачиваются, ложечки звенят, судочки носят туда-сюда из вагона-ресторана. Борщик столовский! М-м-м-м! Вундерба-а-а-ар! Котлетки общепитовские с пюрешечкой, компотик! Ой-и-и-и! Держите меня семеро, щас ухо тебе отгрызу!

— Бл*дь, ты достал уже! Опять песнь о жратве завёл, чучело иноземное?! Вы мне это прекратите, гражданин-товарищ Роланд! Я этого не люблю! Я этого так не оставлю, понимаешь!

— …А ещё обычно курочку варили в дорогу, — ворковал неуемный германец, — и бульончик крепкий в термос наливали с собой. Куры в те далёкие времена — не уверен, правда, молодой человек, застали ли? — жирные, наваристые были, не чета нынешним безвкусным задрыгам клонированным.

Знаю не понаслышке, приходится заказывать иногда по праздникам пролетарским. Адскую плоть местных-то птеродактилей вообще прожевать невозможно, сколь её ни вари! — безнадежно махнул рукой. — Фер-р-ргебенс! Вот ежели, натурально, в мелкий фарш изрубить, тогда другое дело… Только, бывало, поезд тронется, подсядешь к столику, хлебушка нарежешь, сала, огурчик порубишь солёный бочковой, яичко облупишь, курочку холодную распластаешь, точно лягушонку препарированную, рюмочку нальёшь, выпьешь, сальца в топку бросишь… и хорошо-о-о-о! Натюрлищь гу-у-у-ут! Зе-е-ер гу-у-у-ут! …Не перебивай! В Европах так не принято, там кайфа вагонно-жрачного не догоняют. Они там много чего недопонимают, чудаки из Кро-Маньона! Поэтому мне в молодости завсегда по Союзу больше нравилось разъезжать. Огромная удивительная страна! Нда-а-а… Бульончику в крышку от термоса плеснёшь, а он будто янтарём подёрнут. Зер шён! Корочку хлебную тудысь — р-р-раз! — обмакнул, и она янтарно-жёлтая делается! А запах, запах-то какой! М-м-м-м! Вундершён! — вошел-таки в раж злой тевтон, прёт рiдна мова без удержу из него, аки иголки и булавки из Страшиловой башки. — С ума сойти можно, крышу сносит! Как слюни-то потекли, сразу же ещё рюмочку — хлоп! Острым огурчиком квашеным занюхал, корочкой бульонною горячей закуснул — и ты в дамках, фикен всех в арш! А уж после третьей, как говорится, не закусывая, и расслабиться впору, слюни подобрать, морду потную вытереть, с попутчиками потрындеть. Лучше, безусловно, с попутчицей. Разумеется, с хорошенькой… Гвоздь в седле! Сам-то когда крайний раз на поезде мотылялся куда-нибудь, а, служивый?

— Ну-у-у… — невольно голодно и гулко сглотнул Юрий, поперхнулся, слегка закашлялся. — Грхм, грхм! Честно признаюсь, давненько не приходилось. Грхм! Со времён Академии, наверное… Уж и не вспомнить. Как-то оно, дружище, без особой надобности. Конфедеративные Маршалы, ты ведь лучше меня знаешь, вынуждены в основном «психушкой» пользоваться, по земле же матушке меж пунктами перехода всё больше самолётками, вертолётками предпочитают. Большими да маленькими. Автомобильками ещё спортивными. Когда недалеко. Приходилось, бесспорно, и паровозами ползать… где-то там… — неопределенно махнул рукой, — на Диком Западе… Но то вынужденно. Грхм! Не дилижансом же почтовым! Тоска смертная в пыльной раздолбанной повозке неделями по бездорожью трястись. Уж лучше верхом, можешь мне поверить.

— Как тоска? Почему тоска? Шайссе! А коварные краснокожие? А грабители, шерифы, рейнджеры? Дикий Запад — колыбель свободы! Погони, перестрелки, окровавленные скальпы, бар «Сраный Койот»! Уау! Романтика! Неужто всё враньё сплошное?!

— Почему враньё? Это ты, верно, мальчишкой слишком много фильмов с участием Гойко Митича насмотрелся. Только там, в них, романтика и встречается… Индейская-прохиндейская… «Охотники за скальпами» Сидни Поллака лучше бы посмотрел на досуге.

— С Радичем, Гойко Радичем! О Поллаке не слыхал.

— Извини, брат, запамятовал. Всё у вас не как у людей!

— Зато у вас, дрек мит пфеффер, всё как в жопе у…

— На самом деле абсолютно не важно, — властным жестом трактирщик остановлен на полуслове, — Митич, Радич, Бабич или кто ещё, важно другое. Вот скажи, милый друг, много ль рыцарского романтизма в вашем этом феодальном зверинце под названием Свон?

— Да откуда ж, доннерветтер, ему тут взяться-то?! — нисколько не задумываясь, выпалил Роланд. — Как обычно в любом мрачном Средневековье — срач вокруг да рвач! Люди в массе своей лишь о том и думают, как бы у кого чего отжать, тут же пропить, прожрать и, соответственно, просрать! — эмоционально вышло, с надрывом, по всему видать, наболело у человека. — И чем выше, заметь, индивид в социальной иерархии, чем властнее, тем, соответственно, извращённее, бесстыже, мерзопакостней его поведение, холи ш-ш-шит! Общество развитого скотинизма, а никакого не романтизма, зар-р-руга! А у вас, что, не так разве?

— Гм! Видишь, как оно оборачивается-то… — полнейшей невозмутимостью своей Юрий, казалось, подначивал собеседника. — На поверку выходит, все они — лгунишки и мистификаторы, эти наши любимые-разлюбимые, будоражащие незрелое детское воображение Конан Дойли , Скотты , Сенкевичи , Дюмы , Стивенсоны , Сервантесы , прочие очковтиратели со своими благородными сэрами Найджелами Лорингами, доблестными рыцарями Айвенго, туповатыми, приторно-целомудренными Збышками из Богданца, унд филе, филе андере белыми и пушистыми Дон Кихотами. Короче, туфта всё это! Я правильно тебя понял?

— В какой-то мере, разумеется, правильно! Как же иначе? Если только не брать в расчёт плоские миры, там всякое такое возможно. Филен данк, к слову, за родную речь и зачёт по немецкому. В общем, хорош уже прикалываться, Юр, давай-ка по серьёзному. Тебе ли не знать?! Вместе ведь при Грюнвальде-Танненберге столовались! Да и при Равенне публика суровая подобралась, мягко говоря, не барышни кисейные попиз*ить у завалинки встретились. Все ровны, как на подбор, — профессиональные убийцы, насильники, мародёры, с ними дядька Гастон — Черномор! Хм… Рыцари без страха и упрёка, сорвиголовы, орлы! Одним словом — сборище конченых подонков, фикен их всех в арш! — на том запал и кончился, призадумался германец, репу зачесал. — Да-а-а… Збышка твоего сейчас уже, ясный пень, не припомню. Невысокого, видать, полёту гусёк был… Гвоздь в седле… В остальном же абсолютно вменяемые, адекватные ребята показались мне эти поляки: Повала, Пашко, Зындарм, Зигмунт… Помнишь, со злыми чехами из-за шлюх в кабаке схлестнулись? Грешным делом, думал, кирдык нам, до смерти изобьют! Собирался уж было подлые приемчики секретные применять, зарруга! А мог бы и спалиться. Да-а-а… Уберегло, хвала Вааглу! Всем в итоге на орехи досталось, но ляхи — молодцы, вписались тогда за нас. С базовыми инстинктами — нормалёк у них. Всё как у людей: пожрать, бухнуть, тёлку завалить, в морду дать кому-нибудь. Вера в Бога, естественно, повальная, но боле никаких там высоких идеалов. Бражничать, девок портить, мародёрствовать всегда приветствовалось. Зато бойцы классные! Сдюжили, сломали через колено тевтонскую военную машину! Это вам не хухры-мухры, это, между прочим, дорогого стоит! Не каждому войску под силу, вандаба-гааш! Мне, правда, не больно-то удобно было супротив земляков своих корячиться… Короче, в каждой эпохе, старичок, совершенно определённые жизненные приоритеты превалируют. Иначе не выжить. На дыбу ведь запросто угодить или ещё куда похуже. И здесь, сам понимаешь…

— Битте зер! Понимаю, но и ты должен понимать. Сказочек о милосердных цивилизованных индейцах, типа благородного семейства Чингачгуков, небось у Фени Купера начитался? Или не знаю, как там у вас его кличут…

— Чего отпираться-то, у него, у Купера.

— Так вот смею тебя уверить, нравы Дикого Запада мало чем от свонских отличаются. По крайней мере, в плане человеколюбия. И, чтоб ты понимал… гм… романтизма, соответственно, столько же. Уж поверь, я был там.

— Как же это? Времена-то разные, даже эпохи…

— Немного перефразируя Гераклита, примерно так: все течёт и движется и ничто не пребывает, лишь нравы людские неизменны. Уяснил? …Нет? Ну-у-у…

— Слушай, старик, что ты всё «нукаешь»? «Ну» да «ну», а к чему, почему — не пойму! Запряг, что ли?! Хм! Тоже мне, взял манеру идиотскую!

— Смир-р-рна! Стоять, бояться, отставить перебивать! Ты вот, брателла, хмыкаешь постоянно идиотски-многозначительно, я же при этом молчу, не зубоскалю?! Так имей, пожалуйста, уважение! Ну-у-у… — будто специально в воспитательных целях косноязычно протянул Маршал. — Вспомним… Ну вот хоть бы сцену в варьете из «Мастера и Маргариты» Булгакова. Ему-то ты веришь?! …Да? Значит, не всё ещё потеряно! Хотя лично я от этой вещицы, на морфии густо замешанной… мягко говоря, не кайфую… Больно попсовая, мейнстрима многовато… Ну ты не очень-то фрякай, а то сейчас как дам ногою по грудям! Это моё личное субъективное мнение! …Да, да, карты, денежный дождик, отрывание голов, фетишисты, всё такое прочее, и знаменитое воландовское резюме напоследок: «…обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…». Вот и мы о наболевшем квартирном вопросе. Всего-навсего иные аспекты постоянства нравов… — Юрий неспешно подбирал нужные слова. — Должен сказать, и те и другие, имеются в виду белые переселенцы и индейцы, — отморозки редкостные! Жестокие, беспощадные, весьма-весьма охочие до чужих баб, лошадей, огненной воды и абсолютно беспринципные, когда дело касается пригоршни-другой долларов. Оговорюсь, рассматриваем, разумеется, не осёдлый люд безропотный: белых, негров, китайцев, краснокожих — без разницы, им, колхозникам, всегда несладко жилось, а лишь тех, что по прериям в поисках лёгкой наживы гоцают. Много там лихого люда, дофигища! Потому-то мы, Маршалы, грёбаными дилижансами и не пользуемся. Зачем, скажи на милость, лишней неоправданной опасности себя и, соответственно, дело государственной важности подвергать? К тому ж медленные они зело, а в нашем деле, брат, скорость, оперативность иной раз решающее значение имеют.

Здесь Юра умолк, как бы пасуя, предлагая собеседнику проявить инициативу, возможно, перевести беседу в иное, более занимательное русло, но… Увы! Мяч так и остался лежать нетронутым на слегка примятом газоне. Делать нечего, окончательно разуверившись в своей затее, всосал с расстройства изрядное количество сомнительной свежести пива, страдальчески поморщился, прокашлявшись, продолжил:

— Грхм! И потом мы вроде беседу задушевную с Оли Бобкиной начали, точнее с причины отсутствия у тебя, красивого, сигарет, бубёныть! Или мне послышалось? Элементарный, казалось бы, посыл, да? А нагородил-то, наворотил — не просраться! И мусаку вспомнил, и индейцев, и Грюнвальд, и этого… как его… О, Гумбольдта Вильгельма Иваныча! Съел? …Гумбольдт, Хумбольдт, какая разница?! Да хоть Шмумбольдт, бл*дь, только в печь не суй! …Не знаю, ваше высокобродь, что ты там подумал, думал ли вообще, и как в вашей этой… Фатерляндии принято, но у нас, в России, традиционно в печь горшки суют, а не органы детородные! …Галине Семёновне незабвенной, опять же, дифирамбы пел, пел — не допел, теперь вот о поездах, борщиках, бульончиках какую-то хренотень, должно отметить, весьма аппетитную, выдумал! Грхм! Тебе волю дай, ты нам сейчас до кучи ещё и обо всех своих многочисленных обласканных барышнях песни военные споёшь. Знаем мы тебя! Хорошеньких, страшненьких, охваченных, неохваченных, всяких. Давай-ка лучше напрягись, братан, по существу! — вновь шумно сглотнув, плотоядно покосился на собеседника. — Закончи хоть бы одну мысль, а то жрать снова почти уже охота. Надеюсь, после крыс закусить чего-нибудь осталось? Проходил мимо, не обратил внимания, случаем?

Меж тем в редкие минуты успокоения души скучал, конечно же, наш неугомонный Маршал, как, впрочем, и все нормальные люди, по обычному неспешному существованию, когда без всякой суеты, бестолковых хлопот и нервотрёпки позволительно себе вот так по-человечески отправиться в путешествие на теплоходе, к примеру, от Москвы до Астрахани и обратно, дышать свежим волжским воздухом, посетить города славы русской, дивиться колокольням посередь морей глубоких, любоваться закатами в калмыцких степях раздольных или прокатиться на досуге, скажем, через всю страну на суперскоростном Восточном экспрессе, погостить недельку-другую в стольном городе Пиньине.

Бытует достаточно расхожих мнений в отношении понятий «жизнь» и «движение». От утверждений, назовём их для простоты понимания безапелляционно-функциональными, вроде: «движение это жизнь» или «жизнь это движение», что, кстати, согласитесь, отнюдь не равнозначно и вовсе не лишено смысла, до обывательски-спинальных, в различной степени коррелирующих друг с другом измышлизмов типа: «пешком от инфаркта», «бег от смерти», «бег от депрессии», «бег от целлюлита», далее по нисходящей: от любвеобильной тёщи, сварливой жены, злых кредиторов, чернобыльских мутантов, бешеной лисы Алисы, котища лишайного — Базилио, обнаглевших вкрай клопов-говорунов, муравьёв Ферд, Левшой подкованных вшей, блох, инфузорий грязных красных туфелек, вирусов-колобусов и прочей, прочей ахинеи.

Или вот ещё из перлов: «Наука — двигатель прогресса!». Не торговли, нет? Быть может, движитель? Как правильно? Что такое прогресс, и как его вообще куда-то двигать? Выходит, и задвинуть не грех? Задвигаем ведь эпизодически дружненько всей страной! Хе-хе! Мы же все всё знаем, всё понимаем и умеем. Особливо на кухне за рюмочкой. Семь классов прошли, ни в одном не задержались. Коты-хвастуны! Бакалавры, магистры, желторотые великие специалисты — молодые министры, советники бездарные, гааш! Ещё сам Лев Николаевич об этом говорил: «…Когда он сделался министром, не только все зависящие от него, а зависело от него очень много людей и приближенных, — но и все посторонние люди и он сам были уверены, что он очень умный государственный человек… Оказалось, что в нем ничего не было отличающего его от других малообразованных, самоуверенных чиновников, которые его вытеснили, и он сам понял это, но это нисколько не поколебало его убеждений о том, что он должен каждый год получать большое количество казенных денег и новые украшения для своего парадного наряда…». К тому ж сомнений ни у кого ни в чём нет, ну вот нисколечко! Соответственно, и успехов — на понюшку табаку не наскрести. Потому-то в силу кажущейся простоты и избитости темы, во избежание ненужных словоиспражнений, думаю, не стоит особо заострять на ней своё драгоценное внимание, лишь слегка коснёмся одной, на первый взгляд, несущественной, но интересной, как представляется, её частности — «жизнь в движении».

Отчего-то в голову сей же момент лезет всякая чепуха в образе немолодой уже, стройнящейся леди с усталым, невыразительным, слегка помятым спросонья лицом, каждое буднее утро в слякоть и грязь, дождь и мороз, зарядив в наушниках бодрую попсу, с упорством, достойным куда лучшего применения, нарезающей километры постылой набережной Яузы, на бегу заполняя лёгкие бодряще-веселящей смесью выхлопных газов, пыли и паров противогололёдных реагентов. Куда? Зачем? Бог её знает… Бежит, между прочим, неграмотно — пятки вместе, носки врозь, зато в понтовом розовом с блёстками костюмчике от Адольфа Дасслера. Стопу слегка вовнутрь надобно ставить, милочка, дабы большой пальчик ноги нагружен был и правильно работал! И ножку тянуть! Изящно, легко! Тянуть ножку, зарруга! Тьфу! Глаза б не глядели, бёдрами вихляет, точно кар-р-роста дефилирует! …И никакие мы не женоненавистники! С чего вы взяли, право слово? Ну, хорошо, хорошо! Пущай, для разнообразия, джентльмен окорочками теперь вихляет в голубеньком костюмчике от того же сапожника Ади или, положим, конкурента его, братца старшего, Руди. Не возбраняется.

Аналогичное, к слову, недоумение вызывают и настырные бичиклетисты, бичиклетоны, бодро мечущиеся в плотном потоке уныло плетущихся автомашин. Тоже свежачком выбрались подышать? Молодцы, приветствуется! Так держать, паны спортсмены! В парке, скверике, на стадионе ещё допустимо как-то все эти дефиле понять и простить, но там же нам неинтересно, там же нас не зрит никто! Э-э-эх! Ничего не поделаешь, приходится ради публики великосветской всяку гадость вдыхать и глотать.

Помню, в садике детском любила детвора, чего греха-то таить, выхлопы автомобильные нюхать. Соберёмся, бывало, дружною компашкой младшегруппников вкруг старенького «Запорожца»… М-м-м-м! За уши не оттянешь! Давно это было… Потом клей в моду вошёл. Особой популярностью столярный пользовался. Редкостная гадость! Ещё битум жевали и лыжную мазь. Вкуснотища-а-а! В седьмом-восьмом классах портвейн молдавский розовый заборокрасительный для себя открыли, сигареты «Партагас» распробовали. Ужасть до чего термоядерные! Мало кому ведь удалось удачно соскочить, большинство ныне курят и бухают. Только тс-с-с-с! Никому ни слова! Кто-то даже, к несчастью, на коксу подсел, есть и такие, страшно подумать! — на герыча!

Некоторые же до сих пор вот просто нюхают. Идут и нюхают, крутят педали и нюхают, живут и нюхают. Маньяки какие-то, честное слово! В общем, бежать нужно из больших городов, милостивые государи, государыни мои. В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов! Короче говоря, дабы избегнуть дальнейших нездоровых подобных ассоциаций, слегка уточним предмет нашего обсуждения и попробуем определить его как-нибудь иначе, к примеру: «жизнь во время движения» или, ещё точнее, — «жизнь в передвижении». Смекаете, к чему клоним? Да, да, догадливые вы наши! — к вопросу о путешествиях.

«Путе — шествовать», шествовать в пути либо по оному. Казалось бы, идеальный вариант — по старинке, пешим ходом, не правда ли? Однако, при всём при том, согласитесь, теряется всякий смысл сказанного, поскольку в данном случае имеет место в основном занудливое пыльное передвижение и лишь чутка, в минуты кратких привалов, — она, жизнь. Следственно, не путешествовать в буквальном смысле, а разъезжать, странствовать нынче всё боле нам приличествует, и не пешкодралом, стало быть, но, разумеется, и не на чём попало. И уж никоим образом не в аэроплане!

Какое же это, сами посудите, путешествие приятственное, когда любая самая малейшая дрожь в крылышках, ямка воздушная, теплящийся где-нибудь в двигателе проказник-огонёк, не приведи господи, непогода, громы-молнии за окошком к панике внутренней, смятению душевному приводят, а?! Сидят милы человечки взаперти всем гуртом, будто опарыши в чреве рыбины диковинной, глаза выпучили, ни живы ни мертвы, в подлокотники кресел спасительных вцепились, аж костяшки пальцев побелели! Плавали, знаем! Не дай боже, турбулентность ещё какая серьёзная на пути следования образуется, некоторые тут же под себя мочатся со страху! Лишь девочка в бизнес-классе, по издревле сложившейся традиции, уста младенческие широко разверзнув, истину глаголет дурниной: «Папа просил передать вам всем, что театр за-кры-ва-ет-ся!!! Нас всех тошни-и-ит!!!»

И нет в том ничего зазорного, постыдного, ибо ни остановиться, ни передохнуть, ни выйти по необходимости, ни воздуха свежего глотнуть. Пакетики, на крайняк, специальные предусмотрительно каждому пассажиру уготовлены. Ура, последние поблёвышки! Кайф? Дык не пакетом единым гигиеническим жив человек! Нету, понимаешь, стоп-крана в аэроплане, форточек тоже нету, гальюн один на всех и потолки низкие, на психику давит! Разве ж то жизнь? В тюрьме, уж извините за сравнение, и то в чём-то комфортнее, хоть форточки в камерах имеются! В остальном же всё довольно схоже, единственно, материалы отделочные менее качественные. Хотя… Это ещё поглядеть надобно, в какой-такой тюрьме. Ежели в норвежской, датской или, к примеру, голландской, так и вовсе не факт, что в ином раздолбанном расейском многоместном кукурузнике интерьер лучше. Вот и выходит не путешествие, а самое что ни на есть хоть и кратковременное, но заточение, усугублённое ко всему прочему невыносимо долго тянущимися часами тягостного ожидания… хм… мягкой посадки.

К тому ж не стоит сбрасывать со счетов и братка-супостата, разбойничка лихого, коварно притаившегося за кочкою болотной с дружком своим закадычным — Бяком. Нет, постойте-ка, что-то здесь не так… Может, Быком? Фрёкен Боком? Просто Боком? Каким: левым или правым? На спинке, на животике? Неужто рачком?! Гм! Кто о чём… Совсем память ни к чёрту! Призадумаешься тут. Нда-а-а… Буком! Конечно, Буком! По паспорту — «Бук-М1», кажется… Бьют, правда, в подобных случаях не по паспорту. Та-а-ак… Что там на очереди-то? Ага! Автомобильки, значит…

По своей идеологии, на наш взгляд, весьма близки к мотоциклистам, рикшам, осликам, прочим гужевым и не очень участникам дорожного движения и, как это ни странно, к велосипедистам с пешеходами. Оттого-то, наверное, завсегда меж ними жуткий антагонизм наблюдается! Хе-хе! Никак асфальт поделить не могут. Бьются, бьются и бьются! Безостановочно! Смеем, однако, утверждать, что все вышеперечисленные средства передвижения, включая, разумеется, и автобусы, мало приспособлены для продолжительных вояжей, коль скоро у вас не дом на колёсах, а за рулём кривляетесь — вы, собственной персоной. Ибо важнейшие образующие настоящего, будем говорить, правильного странствия — это, с одной стороны, определённая свобода действий, позволяющая чувствовать себя достаточно комфортно, как то: ходить-бродить, есть-пить, курить, спать, чистить зубы, флиртовать с женщинами, бесцельно валяться, газету читать на унитазе и всё это, заметьте! — в процессе беспрерывного движения к конечной цели путешествия. С другой — некоторая подневольность, заключающаяся в безусловном следовании к той самой цели.

Скажем так: «по рельсам» — в переносном и, вполне допустимо, буквальном смыслах. Подневольность, разумеется, не столь однозначная, нежели в самолете. Какая-то вариативность, согласитесь, всегда для самоуспокоения присутствовать должна. Тормоза, к примеру, остановки, полустанки, пристани, порты, вокзалы, наконец. Помните? — «Постой, паровоз, не стучите, колёса, кондуктор, нажми на тормоза-а-а!». Всегда ведь есть маза послать всех куда-то глубоко в арш, дёрнуть стоп-кран, сойти во чистом поле, удариться оземь и рыдать от счастья, что спустя пару часов нас не окажется под обломками сошедшего с рельсов состава. Никто и никогда, правда, в здравом уме подобного не исполнял, только в кино, но… Именно такой качественный синкретизм, сочетающий более-менее человеческие условия пребывания с пусть и абсолютно иллюзорной, но всё же какой-никакой возможностью влиять на собственную судьбу, без сомнений, способствует умиротворённо-рассудительному, в чём-то медитативному, правильному настрою путешественника на, собственно, само путешествие.

А какая, скажите пожалуйста, в малолитражке, переполненном автобусе или, ещё веселее, — в кузове грузовика-рефрижератора может быть свобода действий? Смешно, господа! Чтоб, значит, одному пассажиру нужду, извините, малую справить, всем тормозить приходится. И не надо лишних слов насчёт автобусов — туалеты, как правило, в них не фунциклируют! Тампоны, знаете ли, всяческие им мешают, прокладки, иногда целые памперсы. О как! Подытожив вкратце, позволим себе предложить вашему вниманию следующий тезис: всецело предаваться благостному восприятию проплывающих мимо красот кайфово лишь в некоей гармонии с заведённым положением вещей, максимально вне зависимости от сиюминутных закидонов и прихотей окружающих. Вот наконец-то и подобрались мы вплотную, братья, сёстры ненаглядные мои, совершенно, прошу отметить, естественным и непринуждённым путём, к столь любимому бундесовым желчным старикашкой средству передвижения, наиболее, кстати, и на наш неискушённый взгляд предпочтительному для странствий с удобствами, а именно: поезду и чуть менее подходящему в силу безусловной конструктивной схожести со своим печально знаменитым прапрадедушкой — «Титаником» — кораблям, яхтам, катерам, матрасикам надувным, прочим водоплавающим. Достойная жизнь в процессе передвижения на оных вполне, вполне возможна.

И можете теперь сколь угодно с пеной у рта обкричаться, что самолёт — самый быстрый и комфортный вид транспорта, фига с два кто в душе с вами чистосердечно согласится! Быстрый — без сомнения, для жизни же, кто бы что ни говорил, абсолютно неприспособленный. Так… Шмыг туда, шмыг сюда… В общем, баловство одно, никакой вдумчивости, можно сказать, основательности.

— Извольте! Пожрать принесут, только свистни! …При чём тут крысы? Здесь вам не тут, между прочим, здесь вам приличное заведение! …А-а-а-а, шутить изволите! Так бы сразу и сказал! Шутник, бл*дь… Ты что, старик, реально голоден? Серьёзно?! — привыкший по понятным причинам к вынужденной сдержанности в еде, Роланд искренне недоумевал. — Честное пионерское? Да вас, батенька, проще отравить, чем… Закончу-ка я сперва, с твоего высочайшего соизволения, добро? Спасибо, к слову, что напомнил про мысли мои путаные о Галине Семёновне. Та-а-ак… В конце же концов, торжественно обещаю и клянусь, дойдет и до тебя, жирафа лабытнангского, тончайшая… хм… кармическая связь промежду мамой Галей, мной, Губкой Бобом и отсутствием у меня в данный конкретный момент сигарет. Без которых я жить не могу!!! — взвопил вдруг и тут же затух. — Это всё к чаю, вместо сладкого. Не возражаешь? Хвала Вааглу, а то, глядишь, расплакался бы с расстройства! …Почему лабытнангского? То ж крупнейший жирафий заповедник в Европе. …Не в курсе? …Всё, кстати, твои дурацкие подстаканники!

— Мои?! Не оборзел ли ты, брат? Я разве вслух? Подумал всего лишь… Хватит мне здесь голову морочить, фокусник недоделанный! Это ты со своей жрачкой… этой… как там её… вагонско-ресторантовской, о! Разводилово дешёвое!

— Ладно, ладно, старик, поприкалывались и будет. Слушай лучше дальше о нас с Галиной Семёновной, не то мы так никогда и не закончим. На веранде, значится, если мне память не изменяет, уединились мы, да? Слава богу, нашлись! А вокруг нас как раз те самые курочки суповые домашние упитанные, осоловевшие от изобилия сладостной халявы, лениво переваливаясь с бочка на бочок, ходили-бродили там-сям, поклёвывая задумчиво-философически, и неслись прямо в жирный чернозём. Аромат акации, разливаясь в прохладе вечерних сумерек, перемешивался с дыханием цветущих роз, иных разнообразнейших медоносов, прочей остывающей тучной пряной зелени и, проникая через лобные носовые пазухи глубоко-глубоко в сморённый сытной трапезой мозг, окутывал сознание вуалью сантиментальности, пробуждая ностальгически бесплодное мыслеблудство…

— Охохошеньки хо-хо! А вы, батенька, оказывается, знатный рифмоплёт! Цветик-приветик! Скучает он, понимаешь! Сам-то понял, чего сморозил? Выстрел ещё какой-то…

— Да было б тебе известно, чудище-ракузище безграмотное, автор сего стихотворения ни на йоту не твой покорный слуга, а замечательный шотландский поэт Роберт Бёрнс!!! Заслуженный, осмелюсь утверждать — народный! Настоящий! Не какая-то там второразрядная самогонка, именуемая в простонародье скотч виски, — фикен тебя! — и не обоссанный, застиранный до дыр килт есть истинные символы Шотландии, улавливаешь?! Но Поэт! Поэтище! Певец народа! — Рола явно так и подмывало добавить ещё что-нибудь откровенно нетолерантное, виктимное, но, будучи всё-таки человеком благоразумным, к тому же значительно старше своего собеседника, вовремя одумался. — Не перебивай, пожалуйста. Сколько уже об том просить? Вникай, шалопут! Мнэ-э-э… — обстоятельно поковырявшись в носу, страдальчески гримасничая, выдрал оттуда изрядный клок шерсти и, с удовлетворением исследовав, бросил в камин. — Нда-а-а… Бражники барражировали, значит, цикады звенели оголтело. Да так задорно, близко, что вздумалось, словно в детстве, попытаться изловить хоть бы одну. Сходил, искал в ветвях, листве. Как всегда — безрезультатно. Великое множество шебутных насекомых весело хрущали, жужжали, скрежетали, шелестели, не нарушая притом всеобщей умиротворённости погожего тёплого августовского вечера. Словом, вечный кайф! Тогда-то любопытство моё и было полностью удовлетворено с томиком Чехова в руках под милым архаичным зелёным абажуром, поросшим местами редкими, чудом сохранившимися ободранными кистями. Сначала о пиндосах поговорили, затем о бренности и ничтожестве, о бесцельности жизни, о неизбежности смерти, о загробных потёмках и прочем, прочем, прочем…

— Эй! Эй! Эй! Остановись уже, песнопевец… хм… эвфуистический! Оля Бобкина-то здесь при чём?

— Ага-а-а! Чирей на пятке! Интересно стало, да? Слушай сюда! Помнишь наши традиционные школярские оргии с буфетом и прекрасными вакханками? Самое начало осени, тепло ещё, снимали какой-нибудь захудалый пансионатишко, день рождения курса, посвящение в студенты, всё такое… Надо ж однажды было такому приключиться, ближе к концу пьянки, значит, когда все накирялись уже изрядно, подъехала мадам Оля ко мне на хромой кобыле. Так, мол, и так, хочу секса с вами! О как! С места в карьер! Шайссе! Хочу и всё тут! Вы с Жанкой к тому времени пару часов уже варакались где-то в куширях, вандаба! Короче, скучалось мне. В выпускной год сие знаменательное событие произошло, как сейчас помню. Не то чтобы студенток хорошеньких мало тусилось, скорее наоборот! Так уж вышло, просто рядом экземпляров достойных не оказалось. Ни души, хоть ты тресни! Одиночество, скажу я тебе, старичок, пусть и весьма кратковременное, — жутко тяготящая штука! Особенно глубоко подшофе. Любой живой душе возрадуешься! Хоть кошечке-хромоножке, хоть таракашечке! Ну… Сбегал твой покорный слуга в корпус за одеялками и вдул ей, так сказать, от нечего делать, разочек чёрт-те где за теннисными кортами, в кустиках. Думм моя копф! Ближе, сам понимаешь, все тёплые местечки заняты были. Тобой же и тебе подобными, зарруга! Ничего, между нами, мальчиками, хорошо пошло, вертлявенькая шикса оказалась, ласковая. И вот, значится, когда лежали, отдыхали мы, звёздное небо разглядывали… Я, чего греха-то таить, наверняка еще трахнул бы девушку разок-другой-третий… четвёртый… спьяну-то, а там, глядишь, будучи человеком честным, порядочным, сдуру и женился б! Как тебе раскладец, а? Вандаба! Всё одно, почти сразу командировка светила длиною в целую жизнь… Так оно впоследствии, кстати говоря, и вышло, сам видишь. Э-хе-хе! — вздохнул Роланд с облегчением. — Кабы бестолковка о мусаке бодягу не завела… Мол, тем самым летом, когда, по всему выходит, мы пыль на полигонах раскалённую глотали, оне с подружками в Греции в рекреациях прохлаждалися. В общем… Слово за слово, значит… А сиськи, отдадим должное, классные у неё, большие, крепкие! Стал взбухать у меня потихоньку, примерился было снова уже на тётеньку залезть… Тут-то Оля о любимом своём греческом блюде — мусаке, о запеканке картофельной с мяском мне и поведала! Я вначале вежливо так подправил — позвольте-с, позвольте-с, мадам, то ж баклажаны! Она — ну ни в какую! Вспомнилась мне сразу Галина Семёновна, фраза её эпохальная. Вдохновило! Снова в бой — позвольте-с, мадам, вы не правы!! Она снова — ни в какую! Упёрлась, кусок баранины, что твоя ослица Буриданова! Шайссе! Нашла коса на камень! В результате милого обсуждения ейных греческих каникул, переросшего, как зачастую меж фордыбаками бывает, в бранную перепалку, послал я госпожу Бобкину на х*й открытым текстом и свалил с гордо поднятой головой, бросив, к стыду своему, каюсь, расстроенную голую женщину на произвол судьбы, ночью, вдали от родного дома, фактически ведь посередь дремучего тёмного леса. Пусть и не красавицу, но всё ж женщину! Говнюк, одним словом! Дрек мит пфеффер!

— Вот уж говнюк так говнюк, бубёныть! Всамделишный, без подмесу!

— Сам знаю! Поутру протрезвел, значит, опомнился, да-а-а-а… Со всех ног, сколь мочи, бросился было на поиски туфельки хрустальной, дабы извиниться за поведение своё свинское непотребное. Куда там! Видать, той же ночью и сбежала в тыкве своей прынцесса. Курва матка боска!

— Всё равно непонятно…

— Тормоз ты, Юрка! Где она сейчас трудится?

— Я же сказал — где-то по хозяйству.

— А точнее?

— Чёрт её знает! Как-то не интересовало меня.

— Вот-вот! А трудится девушка, к твоему сведению, в Управлении технического обеспечения и снабжения. В частности на ней всё трансграничье. И здесь не повезло зайчику. Трансграничье — закрытая зона. Никаких тебе командировок, пикников, увеселительных поездок. Скукотища! Всё строго по Инструкции. Положено дважды в месяц грузы технические отправлять — будьте любезны! Не положено — хрен вам в нос вместо сигарет! Всякие там нормативы, экономия электричества, энергии перехода, прочая шняга… Ну… Кому-то в порядке исключения, может, чего-нибудь дополнительно и перепадает. Гм! Уверен, что перепадает! Только не мне, сам понимаешь.

— Что, не простила до сих пор?! Впечатлительная девушка! Злопамятная, бубёныть!

— Знаешь… Чего уж тут… Ещё пару-тройку раз на больную мозоль наступал ей… Случайно, гадом буду! Язык мой — враг мой!

— Тогда, пожалуй, понятно… В двух словах объясниться можно. Нагородил-то, нагородил!

— А попиз*ить?! Скучно же!

— Дел, что ли, нет других? Болтун — находка для шпиёна!

— Какие ещё шпиёны? Зарруга-гааш! Разве что гемурские. Перекурить бы, как считаешь?

— Ладно, закуривай, бедолага! «Сержантский „Кэмел“». Настоящий, без фильтра. Насколько помню, твои любимые… Постой, здесь вроде табака покамест ещё не знают? Вдруг увидит кто? Или унюхают?

— Унюхают? Ты смеёшься? Добавим ко всему этому жуткому смраду немного запашка благородной смеси турецкого и вирджинского табаков. Никто и не заметит в общем букете, будь спок! Угощайся, брат.

— Спасибо, не курю. Бросил.

— Твой выбор. А я вот никак, — Роланд наконец-то длинно затянулся, медленно-медленно выпустил дым, ещё затянулся, и ещё, некоторое время безмолвно блаженствуя с закрытыми глазами. — Ка-а-айф! Два дня без курева. Альбтраум! Ты лучше бы покурил, дружище, ибо непонятно, сможешь ли когда-либо ещё это сделать.

— Хватит уже загадками говорить! В чём дело-то?!

— Дело в том, что никакой ты не Претон, мать твою! — взорвался внезапно собеседник, даже глаза непривычно нервно заблестели. — Никакой грёбаной не королевы! Зарруга! Ты — вообще никто и звать тебя никак! Вернее, конечно же, кто — Юрий Иванович Ширяев, вот кто! Конь в пальто! Аж цельный Маршал Конфедерации! Ах-ах-ах! Только здесь, позволю себе утверждать, всем насрать, чтоб ты знал, кто есть такой Маршал, куда он пошёл, зачем… Ни почёта тебе, ни уважения, ни одного маршальского офиса, где впору было бы вот хоть такусенькую малипусенькую боевую группу быстрого реагирования на всякий пожарный держать! Тебя что, не предупреждали?!

— Хорош орать, успокойся уже! Тише! Давай по порядку.

Воцарилась необычайная тишина. Такое впечатление, что в соседнем помещении закончился киносеанс. Отлучившись на пару минут куда-то в темноту, Рол благополучно вернулся, сел напротив, положив рядом два коротких меча в ножнах.

— Что это ещё? Зачем?

— На всякий пожарный. Мои кацбальгеры! — погладил ножны, в голосе нотки затаённой гордости. — Если помнишь, я умею с ними обращаться!

— Ничего не понимаю!

Снова дали кино. Публика в зале зашебаршилась, загалдела, стало спокойнее на душе.

— Сейчас поймёшь! — самообладание вернулось к говорящему. — Видишь ли, Юра… Хир ист, дружище, мюлль вендунгн… Ты дядя взрослый уже, миссия у тебя не первая, дай бог, не последняя, сам прекрасно должен понимать, что к чему. По Инструкции к моменту прибытия какого-либо агента в пункт назначения, то есть в данном конкретном случае сюда, в Свон, у меня, как принимающей стороны, на руках должно быть собрано буквально всё, до самых несущественных, казалось бы, мелочей, железобетонно обеспечивающее его легенду. По идее, вернее, всё по той же Инструкции, любой вновь прибывший должен выйти из камеры перехода уже полностью экипированным, всецело мотивированным, заряженным, будем так говорить, на выполнение основного задания. Ничто не должно ему воспрепятствовать! Я же всего-навсего призван осуществлять техническое обеспечение, сопровождение соответствующих психостатических процессов доставки в этот мир, к примеру, тебя, красивого, и, быстренько снабдив всем жизненно необходимым, обязан максимально оперативно выпроводить за пределы пункта перехода. Обязан! Догнал? Потому как от стабильной работы этого самого пункта пресловутого зачастую жизни человеческие зависят, результаты кропотливой работы огромного количества людей. Ты торчишь в рабочей зоне уже без малого сутки! Вандаба! Я работать не могу!

Юрий, несомненно, знал Инструкцию. Знал назубок, каждую буковку, каждую запятуечку. Он и сам мог бы всё это без запинки рассказать. Но сейчас ему отчего-то не хотелось перебивать, а хотелось слушать монотонное бухтение Роланда, чуть подзабытое, в то же время очень близкое, почти родное, представляя себя где-то там, в Берлине, молодым, в полупустой аудитории Академии, в ожидании чуда весны…

— …Кроме того, Ури, прошу учитывать, это ведь трансграничная область, через неё множество путей проходят, среди которых, что вполне ожидаемо, — туева хуча нелегальных. Само собой разумеется, и плотность переходов ощутимо выше обычного. Притом что в отличие от Конфедерации, где железною рукой бравых ребят из Корпуса Маршала, в частности, вашей, сэр, — честь вам, кстати, за это и хвала! — установлено некое подобие порядка, в здешних краях шарахаются все кому не лень! Контрабандисты, авантюристы, садисты, мазохисты, онанисты, преступники-рецидивисты, экстремалы всех мастей, разные сущности непонятные. Да-да! Не удивляйся! Казалось бы, раздолье для вашего брата! Работы невпроворот! Да только ручки коротки! Ты не поверишь, но моё оборудование, случается, по нескольку десятков раз за день фиксирует возникновение либо, если хочешь, исчезновение новых каналов. Не угнаться! Дас ист фантастиш! Здесь, в вонюче-дремучей средневековой Тмутаракани?! Холи шит! Уму непостижимо! Звёзды на небе зажигаются! Значит, это кому-то или, быть может, чему-то нужно? В том-то и кроется, сдаётся мне, причина посещения вами, Господин Маршал, старинного своего знакомца, меня то есть. Даже спрашивать не буду, с какой конкретно целью, да ты нипочём и не расскажешь.

Чудо весны сменилось знойным летом, скоро осень. Пора просыпаться!

— Нет, не расскажу, Рол. Меньше знаешь, лучше спишь. Лирики многовато, нельзя ли ближе к телу?

— Я же не просто бла-бла-бла, хочется подоходчивей объяснить. Вы, маршальские, из-за своей важности непомерной, корпоративного гонора, такой… пупземлистости, что ли, иной раз простые человеческие проблемы с большой неохотой воспринимаете. А иногда, знаешь, неплохо бы…

— Знаю, знаю! — отмахнулся устало. — Воспринимаю, как есть, точнее, как могу. Резину не тяни!

Страшная догадка тихонько, но весьма настойчиво постучалась в закалённое годами изнурительных психологических тренингов маршальское сознание, огрубевшее, выхолощенное, защищённое выкристаллизовавшейся в каждодневной беспощадной борьбе во благо Конфедерации непоколебимой уверенностью в собственных силах. Маршал не боится смерти! Маршал — боец до мозга костей! Маршал обязан выполнить поставленную задачу, даже ценой собственной жизни! В этом смысл его существования. Самое же страшное — зряшно окончить свои дни где-нибудь под забором, забитым до смерти озверелыми аборигенами, словно бродячая собака…

— Э-э-эх, Юра, Юра! — тяжко вздохнул Роланд. — Где-то что-то сбойнуло в системе, понимаешь? Замкнуло и перегорело. По расхлябанности ли, злому умыслу, винтик, может, какой не докрутили, гаечку… И покатилось под откос общее дело, точно снежный ком, нехорошестями обрастая. И прикатилось к нам, сюда, в Свон, в виде абсолютно необеспеченного, неприспособленного к выживанию в здешних суровых условиях конфедеративного Маршала. По совместительству закадычного приятеля моего, без преувеличения можно сказать, друга… Когда-нибудь компетентные службы, несомненно, во всём досконально разберутся, накажут, кого следует, допускаю, убьют пару-тройку челов. Сейчас же… Вас зайн золь, шикт зищ воль… Короче, нет у нас с тобой никаких вещных или любых иных убедительных свидетельств принадлежности товарища Ширяева, точнее, Гра… Ах, какого товарища! — к славной когорте Претонов Свонских. Вот ведь загвоздка в чём! Нету ни одного не то что подтверждающего, хоть бы чуточку намекающего на то документа! Какого-нибудь обгорелого обрывочка пергамента, строчечки, пусть и водой размытой, с именем, титулом твоим! Ни-че-го! Ни-че-го-шень-ки! Доннерветтер! Поэтому кури, если есть что! …Мне б нажраться! Да разве ж пойлом туземным набухаешься, по-нашенски, по-плохишски, в соплю?! Дистиллятор, к слову, хороший припрятан у меня, а толку-то? Бражку на чём ставить, на бурячке местном? Пробовали, бр-р-р-р!

Омерзительное пойло! Месяц центровых слёзно прошу сахару мешок прислать! На коленях буквально вымаливаю! И что вы себе думаете? Как об стенку горох! Вот тебе недобрым словом и Губка Боб! Забота о сотрудниках, зарруга-гааш! — Рол притормозил, вновь седлая ускользающую мысль. — Так вот! В благословенном Своне, заруби себе на носу, выделяясь хоть самую малость из быдлячей массы, хоть на полшишечки! — без бумажки ты даже не какашка, а всего-навсего кусок мяса для пыточной жаровни! И единственный вопрос, возможно обсуждаемый с местными поварами-садюгами, за немалый бакшиш, разумеется, так это степень и скорость твоей прожарки, не более того! Усёк, герой?! Куун-гааш! Это, называя вещи своими именами, ну… не катастрофа вселенского масштаба, но происшествие чрезвычайное! Весьма чрезвычайное!! Чрезвычайно чрезвычайное!!!

И оно случилось… Догадка, уже не догадка — гнетущая реальность обрушилась, придавила волю, парализовала разум. Опустело в душе, под ложечкой захолодало, оцепенело нагроможденье мышц. Не к месту припомнились жена, дети. Всего ведь пару недель назад в Завидово ездили, на катере гоняли, купались, загорали, шашлык жарили, рыбу ловили…

— Юр, очнись! Ахтунг! Ахтунг! Уа-а-ау! — находчивый немецкий парень довольно правдоподобно воспроизвёл сигнал воздушной тревоги. — В небе Покрышкин! …Что с тобой? Не время…

— Да что же это? Как… случиться могло?

— Причину после искать будем. Дерьмо скопившееся срочненько разгрести бы, мне работать нужно. Ты чего скис-то, сынок?

Недавние минутные сомненья душевные испарились, словно дым над водой. Мозг взорвался, зашипел, мысли будто шкварки по сковороде засуетились. Нефиг рассупониваться, некогда! Жить надо, брюхо своё спасать, задание выполнять! А главное… Главное — очень хотелось бы вернуться домой. Хоть по частям. Там соберут, будьте покойны!

— Кто скис?! Рано хоронишь, батя! Поверь, я в такие переделки попадал, ни через верх, ни через низ не выйти! Вышел же? Да при необходимости мы этот мухосранский городишко в фарш изрубим, бубёныть! Давай-ка, выкладывай подробную диспозицию, Чапай думать будет.

Поседевший вдали от родного дома, умудрённый опытом чуждой жизни пожилой служака, с доброй грустью поглядывая на сидящего перед ним совсем ещё молодого, полного сил человечка, думал сейчас о том, как же всё-таки непредсказуемо порою складывается жизнь, ломая, перемалывая человеческие судьбы, силой испытывая на прочность, вовлекая изощрённой хитростью, заманивая иной раз между молотом Судьбы и наковальней Безысходности, сподвигая побеждать — выживая и выживать — побеждая. Здесь-то и кроется главный смысл! В противном случае неизбежная смерть не принесёт никому счастья. Память же хоть и будет светлой, но лишь пока недолгий, словно пламя свечи, ореол геройства не затухнет и не будет забыт. А потом и вовсе потускнеет. С другой стороны, быть может, победы эти в первую очередь над собой? И ведут нас к пониманию простых человеческих ценностей, а отнюдь не своего места в пантеоне славы? Героям слава! Посмертно…

— Диспозицию, говоришь? Хм… Сразу хочу тебя предупредить, Ури, на рожон не лезь! Здесь тебе не тухлый Саракш, понимаешь, где непонятный дикошарый прогрессор легионеров малахольных фуфайкой по зоне гонял! Ферштеен?! Мак Сим, кажется, так? Салага, короче, по местным меркам! В Карсте бойцы крепкие, что на дух, что на руку! Кроме того, как назло в городе рота карстерийцев на постое. Карстерия, чтобы понятней было, — королевская гвардия, типа спецназа. Серьёзные, отлично подготовленные ребята! И ужасно злые! Возвращаются в Столицу, к месту постоянной дислокации, после очередной неудачной попытки усмирения Гонгарского Союза где-то далеко на северо-востоке. Поговаривают, немало добрых молодцев в таёжных лесах Гонгара головы сложили. Какого рожна их туда несёт? Ума не приложу! Исправно, чуть ли не ежегодно, под осень, точно на убой, топают, феррюкнутые! Зимой так же, но уже изрядно потрёпанные, обратно тащатся несолоно хлебавши! Почти у каждого, прошу учесть, — тяжёлый арбалет, меч, топор, кинжал. И ещё взвод этих, как их… мнэ-э-э… Арбузы, не арбузы… Аркебузы, о! Хороший доспех с ближней дистанции прошивают будьте-нате! Твой композитный, вне всяческого сомнения, не пробьют, но бодрый боевой дух, будь спок, на довольно-таки продолжительное время из тебя вышибут! И потом, от всего разом ведь не отмахнёшься, согласен? Тем более стреляют, суки, метко, причём стараются противника обездвижить, не убить. А дальше… Раненых врагов подбирают… Оскопляют… Кастриерн значит по-нашему! Серпы для этих целей небольшие у них при себе всегда имеются… Тупые, но вельми, говорят, практичные! И… всё такое прочее. Бр-р-р! Лучше самому зарезаться! Харакири! …Не нравится? Сеппуку сделай! Чем угодно! Хоть щепочкой какой! Хм… Тупой бамбуковой палкой зарежься! Короче, всегда имей мизерикорд под рукой. Уяснил? …Очень на то надеюсь! Шайссе! Брайте штирн венихь хирн! …Тогда начнём-ка мы, брат, с общих рекомендаций. Перво-наперво, фламберг прибери и постарайся до той поры, пока всё в нужном направлении счастливо не разрулится, им не отсвечивать.

— Принято. Оружие в ножнах. Кстати, может, найдётся железяка какая-нибудь подходящая на передержку? Желательно, разумеется, двуручная.

— Сейчас покумекаю. Та-а-ак… Цвайхендер вроде был… Ан нет его, Борька, змеёныш, подломил, швайн! Гвоздь в седле! Одолжил на недельку, обещал вернуть, да так с ним и пропал, хурензон!

— Постой, постой! Не тот ли это Пионер-Борька, что с нами под началом Гастона де Фуа при Равенне стажировался?

— Да, да! Из Управления перспективных разработок. Он самый.

— Хороший парень и боец отличный! Тоже здесь ошивается? Не помешал бы в сложившейся ситуации.

— Не в курсе. Пролетал тут пулей полгода назад, вандаба. Боле не слыхал о нём.

— Жаль.

— О, вспомнил! Имеется прекрасный эспадон! Годится?

— Спрашиваешь! Классика жанра! Тащи сюда!

— Есть ещё пара толедских клинков. В рекламе, сам знаешь, не нуждаются.

— Тоже тащи! С большой железкой не всегда, знаешь ли, сподручно, особенно в сомкнутом строю или на галереях замковых!

— Как ты весь этот металлолом унесёшь-то?

— Не переживай, бомбарды корабельные тягал!

— Всё равно не унесёте!

— Унесу, сынок, унесу!

— У вас тоже кино есть о занозистом мальчонке и Голиафе? Битва титанов! Ха-ха-ха! Ладно, хватит ржать, делу — время, сначала порешаем всё. Идем по восходящей. Следующая проблемка несколько важнее и сложнее, — продолжил трактирщик, задумчиво накручивая клок бороды на грязный палец. — Главный вопрос в том, как же ты, брателла, собственно, здесь очутился? К тому ж просочился по-шпионски, эдаким шептуном, а? Вот давай теперь вместе и подумаем, пошурупим. Та-а-ак, гвоздь в седле… В городе три въездные башни, две выездные. Везде охрана. Время нынче неспокойное, караулы усилены. Проверяют всех вновь прибывающих, и пеших, и конных, и ползком, и, надо сказать, прыжками. На посту не пьют, не спят. Недавно застукали троих, бражничали в караулке, так кнутом на площади выдрали, места живого не осталось! До полусмерти! Чирей на пятке! Палач, гнида, опять на радостях переусердствовал! Зарруга! Выживут ли? Не уверен… Парень ты статный, издалече видный, однозначно бы вопросы возникли. Кто здоровенный такой? Откуда? Куда? Зачем? Выходит, нипочём тебе незамеченным не проскочить. На ночь ворота запираются. Нда-а-а, задачка… Дрек мит пфеффер!

Тревожно! Мучительно тревожно на душе! Пульс учащённый: тук-тук, тук-тук, тук-тук… Ум холодный, ясный, словно погожее морозное утро.

— Иного нет у нас пути? Никакого?

— Ров ты, скорее всего, вплавь осилишь. Крепкий малый! — Роланд абсолютно серьезён. — А вот на стену высоченную взобраться без соответствующего альпинистского снаряжения вряд ли удастся. Остаётся только по воздуху, да крыльев нема! Ха-ха-ха!

— Шутки шутками, Рол, но каким-то образом я же сюда попал? Каким? Предположим на секундочку, что с документами и прочими причиндалами всё в порядке. Как монсеньор Граах в Карсте оказался?

— Э-э-э-э, дорогой Ури! Не след, дружище, как говорится, путать свою личную шерсть с государственной! В настоящий момент, несмотря на разительное внешнее сходство, ну просто как две капли воды! — ты и Претон Ругонский, совершенно очевидно, не имеете друг к другу абсолютно никакого отношения! Вы, уважаемый Маршал, если помните, прибыли в Свон не просто, понимаете ли, психоходом, а спецрейсом по закрытому психотранспортному каналу. На бешеной скорости по встречке, со спецсопровождением, мигалками и всё такое, в общем, ВИП-персона! Гааш! Предводитель же ругонского дворянства должны были незаметненько прикатить в скромном экипаже, любезно предоставленном неким Датти-Нууром, всего-навсего Главным Советником Её Величества Королевы Морры Свонской, Начальником Тайной Канцелярии и, по совместительству, Главой Гильдии Претонов. Живет такой, понимаешь, простой свонский парень, скромняга, фикен его в арш! Неоспоримое преимущество транспортных средств из гаража этого чувака — их не досматривают. Ни при каких, в том числе и самых отягчающих, обстоятельствах, даже в условиях войны! Чертовски интересный дядечка, смею тебя уверить. К слову, информация на будущее, вдруг пригодится? — великолепный фехтовальщик и стрелок! Так что в недобрый день завидишь его, друже, убедительнейше тебя попрошу, не выёживайся, перейди на противоположную сторону дороги, дольше проживёшь! Однако шутки в сторону! Здесь така шершавость… Не прибыла карета! Въезжаешь? Соответственно, Претона Грааха Ругонского в Карсте попросту быть не может! Зарруга! Ты думаешь, где твой покорный слуга сегодня полдня проваландался? Я бы сразу рассказал, кабы не твой кретинский фламберг! Шайссе! И так нервы ни туда, ни в Красну армию, а тут ещё эта железяка криминальная, мать её! Дай-ка пивка, першит в горле чего-то…

Не дожидаясь ответа, сграбастал со стола кружку и, сильно запрокинув голову, несколькими гулкими глотками выхлебал до дна. Кадык только и гулял туда-сюда, туда-сюда…

«Ну и горазды же боши пиво сосать, бубёныть! Лужёная глотка!» — с потайной завистью наблюдал за ним Юрий.

— У-у-у-у, отрава, бл*дь! — шумно высморкавшись на пол, Роланд утёр бороду засаленным обшлагом. — Когда привыкну? Полцарства за бутылочку «Францисканер»!

Решение всегда найдётся, ищи его, не ищи. И оно будет единственно верным, принимали вы участие в поиске его или нет. Придутся ли вам по вкусу последствия? Вопрос риторический, чему быть, того, всё одно, не миновать.

— В принципе, ты, наверное, мог бы и каким-нибудь попутным транспортом добраться. Нда-а-а… Я, к примеру, вчера три подводы всякой всячины притаранил. Мука там, мясо, дрова, сено для скота. Подворье-то большое! Думаю, инкогнито вполне мог бы незаметно в сене спрятаться. Да и попроситься не грех. Кто ж откажет-то? Как считаешь, а? Скажем, скрываясь от преследующих кровожадных бандитов и пиратов. Так ведь оно и было? За тобой гнались, да? Тем более что меня практически не досматривают, знают, чей родственник. Опять же, твоё присутствие здесь, в «Первом Мечнике», на постое легко объясняется. Я, в случае чего, подтвержу…

— Отлично! Бум считать, именно так я и прибыл!

— Терпение, Юра, терпение, и щетина превратится в золото! Не всё так просто, Претон! Кодекс учили? …Значит, плохо учили! Между тем параграфом восьмым статьи двадцать девятой предписано буквально следующее: «Прибыв без должного уведомления в Оплот Веры иной юрисдикции, незамедлительно явиться к Королевскому Наместнику со всеми своими документами, подтверждающими титул и полномочия. В случае отсутствия Наместника…» — и так далее и тому подобное. Стража на допросе однозначно покажет, что подводы въехали в город вчера, где тебя, спрашивается, всё это время черти носили? Жуйте кизяк! И какими, интересно знать, документами ты собираешься титул подтверждать? Я уж о полномочиях и не заикаюсь даже…

— Начнём с того, что учился я местами хорошо, прилежно. Вы же просто вынуждаете меня напомнить, гражданин трактирщик, подпункт семь того же параграфа, а именно: «Неявка допустима в случае серьёзного ранения либо заболевания, возможно угрожающего жизни и здоровью Наместника». Болен я, болен! Жар у меня! Чума забубённая! Подходит?

— Типун тебе на язык, накаркаешь ещё! Гм… Предположим, ты прав, Ури, а с документами-то что делать будем?

— Ну-у-у… Они могли потеряться, сгореть, утонуть, их могли украсть… Да всё, что угодно!

— Документы должны были быть здесь одновременно с тобой, гааш! И нигде более!

— Ты чего опять разорался? Нет никаких документов, из этого и исходи.

— Извини, погорячился. Гм… Ещё кружечку позволите? …Уф! Благодарствую!

Временное затишье нарушали лишь разнообразные животные звуки, будто кто на кочку болотную наступил. Забурлили, заурчали вкруг газы топяные! Сейчас рванёт! Глаза с поволокой в предвкушении…

— Рол! Шёл бы ты отсюда, брат, до ветру! И без того дышать нечем! Я, конечно, понимаю, местный колорит и всё такое, но… Чирей… э-э-э, где там? На жопе? Нет? …На пятке? …Иди, вон, к камину ближе придвигайся, поддай жару! Гляди только, чтобы анус не разорвало! Зарруга!

— …Слушай! Я тут вот о чём подумал. Ты знаешь, а неплохо ведь житуха складывается! — заиндевевшего с мороза Роланда слегка потряхивало. — Звёзды, по крайней мере, к нам пока благоволят. Пусти-ка к огоньку! Ишь расселся! Самое главное — Ругон пал и разграблен! М-м-м-м… Добра небось немерено хапнули, девок холёных под обозами изваляли всласть…

— Ишь размечтался, не отвлекайся! …Ну и воняешь же ты, дядя! Абкакен, да? Задницу-то хоть есть чем подтереть?! Руки… мыли?!

— А? Что? …Это ж хорошо! Это очень даже хорошо для нас с тобой! — грязные намеки благоразумно пропущены мимо ушей. — Святая Мандрака, как же на улице-то холодно! Бр-р-р-р! Не желаете между делом заведеньице посетить? Вот ключик только возьмите золотой… хм… буратиновый. Цивильно, кстати говоря, стульчак у меня там, ветошь свежая на гвоздике… Нет? Ну как хотите… — Рол зябко потирал руки. — Слухи между тем уже сюда докатились. Народ судачит, 1а Меченный умудрился-таки договориться с Здахарой Решительным. Невероятно, но факт! Презренный пират заключил военный союз с капером, грубо говоря, преступник со служащим государевым, фактически — полицаем! Гемурские каперы, видишь ли, обязаны при всём при том участвовать и в облавах на Гемурских же пиратов, — трактирщик вдруг зачесался, бешено, аж с хрустом! — И ведь не какой-то там вшивый пакт о временном перемирии, а вполне приличный себе договор об участии в совместной военной кампании. Чудеса, да и только! …Да что ж, сука, за бельё-то такое дерьмовое инсектицидное на сей раз прислали? Вандаба! Ни хрена не помогает!

— Мыться не пробовал? Может, мыла дать?

— Не умничай! Поживи с моё в этой помоечке! Вонять же ещё красиво надобно!

— На-ка, зацени! — в руках у Юрия небольшой флакон с прозрачной зеленоватой жидкостью. — Последнее достижение центровых парфюмеров, туалетная вода «Свежесть Карсты». Гарантирует вашему телу стойкий изысканный аромат в течение суток! …Сразу только не открывай. Подальше отойди, пожалуйста! …Да отвали ты от меня!!!

— Ничего запашок, впечатляет! У-ух! — Роланда аж передёрнуло. — Обертонов, единственно, маловато, слишком рафинированно. На хорошем грамотном носу недолго и спалиться!

— Прекрати уже чушь молоть! Неужто самому пару-тройку оттеняющих ноток в букет добавить сложно?

— Не сложно, друг мой, положительно не сложно! Пропукался и все дела! Я смотрю, тебе и костюмчик модных расцветок подобрали. Ну, а мы уж по старинке в грязи поваляемся, так привычнее.

Дурной пример заразителен. Закончив оголтело чесаться, собеседники некоторое время ходили-бродили, разминали кости, хрустели суставами и даже трошки поборолись. К всеобщему удивлению, несмотря на ощутимую разницу в весе, за явным преимуществом победить так никому и не удалось. Не зря в Своне говорят, мелкая рыбёшка сквозь пальцы уйдёт, а крупную не удержишь!

— Вернёмся к нашим Здандугам, не возражаешь? Фу-у-у! Ох и здоровый же ты мужик, Юрка, до сих пор отдышаться не могу! Ты, кстати, сигарет сколько притащил? Почти блок? Отлично, до следующей пересылки хватит! Будь добр, если тебе не трудно, зацепи уголёк щипчиками! О-о-от спасибо, мил человек!

Сигаретный дым клубился, размывая туманом дрожащие огоньки свечей, мирно потрескивали рубиновые россыпи углей в камине, и казалось, всё происходит где-нибудь в Вест-Индии эпохи Короля Якова, в маленьком уютном портовом кабачке, а не в безжалостно-враждебном мире свонского захолустья. Хотя, по большому счёту… Гм… Велика ли разница?

— …Ведь ежели по сути разобраться, осада Ругона — всего-навсего заурядный, на мой взгляд, грабительский пиратский рейд! — густо попыхивая сигареткой, продолжал рассудительный трактирщик. — И если бы не ряд занимательных деталей, стоило ли вообще тему поднимать? Уверяю тебя, очень даже стоило! Теперь слушай. На днях тамошний судья у родственничка моего проездом гостил. Центр в курсе, наверное, что я с сестрицей карстийского судьи сожительствую? С кем-то же нужно перепихнуться иногда… Да? Ну и хорошо! Гнууис Милосердный! Насмешил, гражданин гнус-гааш! Его высочайшее милосердие стольких денег стоит, а-ку-еть! Ха-ха! В лучшем случае гаррота перед повешением! Так вот хитрожопый ругонский типа шериф, как выяснилось, свалил из осаждённой крепости по какому-то тайному подземному ходу, переодевшись монахом за день-два до штурма. Шайссе! Ещё одна, кстати, местная головоломка: орденские словно прокажённые, никто их не трогает, даже Пустынники не жрут. Точно крысы чумные! Странно, да? И я о том же! При пущей необходимости непременно воспользуемся ценным наблюдением, рясы имеются в гардеробчике у меня. Короче, денёк потусовался у нас и мухой полетел в Несферу, в этот огромный бордель, к Королеве-нимфоманке под крылышко. Но кое-что из их тайных переговоров я всё ж таки подслушать сумел! Судя по его словам, к объединённой флотилии ставших уже притчей во языцех наших старых знакомых гемурских бандюков, Здандуги и Здахары, под стенами Ругона присоединилась третья, по-видимому, донельзя интересная компашка — вполне приличное войско под командованием некоего Вролля Бледного. Тёмная лошадка, я так понял. То ли из вождей Гонгарских, хурензон, то ли из северных племён, а может и вообще эдакий свободный радикал, флибустьер милостию Ваагла. В общем, откуда вынырнул сей командир, доподлинно неизвестно, при всём том армия его, хоть и малочисленная, воюет доблестно, умело, к тому ж осадные орудия в достатке имеются. Именно благодаря им, по свидетельствам очевидцев, при штурме цитадели осаждающим удалось значительно минимизировать потери, причём, что интересно, появление в стане врага товарища Бледного, со слов того же судьи, и привело в полнейшее смятение нашего ругонского гостя. Поспешность же вкупе с повышенными мерами безопасности, предпринятыми ушлым лжемонахом по пути в Столицу, допускаю, указывают на некое данное ему ранее поручение и определённую заинтересованность кого-то из ближайшего окружения Морры. Как тебе детальки? Ничего, да? Давай-ка дальше теперь ты, Юр, шпарь свою легенду. Гвоздь в седле! Попытаемся кубики сложить.

— Легенду? — задумался на минутку. — Что ж, это можно! С твоего позволения, начало пропущу. Не возражаешь? Кому из присутствующих, собственно, интересно, где я родился, папа, мама, братья, сёстры? Тем более легендарные. До момента спешной эвакуации из осаждённого Ругона — никому. Сиречь отсюда и начнём. По действующему сценарию, в самый разгар штурма должен был прибыть офицер Тайной Канцелярии. Предположительно тем же потайным тоннелем, через который впоследствии надлежало вызволять мою драгоценнейшую тушку. Вход в него, если мне не изменяет память, расположен в подвале дворца Претона, левое крыло, третий подземный уровень. В пятой слева от лестницы пыточной камере есть незаметная ниша, открывающаяся при нажатии в определённой последовательности кирпичей в стене за дыбой. Четвёртый ряд снизу, по-моему: шестой — седьмой — первый — четвёртый — третий от угла. Либо, так сказать, «с улицы» — ключом, находящимся, естественно, у офицера. Этим же путём, я почти уверен, свалил чуть ранее косящий под монаха некий пронырливый судейский…

— Один момент, Ури. Насколько я в курсе, все секретные ходы-выходы, крысиные норы-лазы — прерогатива ведомства таинственного и зловещего монсеньора Датти-Нуура. Каким же тогда образом, объясни мне, немчуре бестолковой, проник туда ругонский судья? Зарруга! Они, что, близкие родственники с этим, с Нууром? Вопрос… Зафиксируем его.

— Я тебе больше скажу, бубёныть! Во многих случаях, уж однозначно в зонах переходов, подземные коммуникации выстроены и контролируются исключительно Центром. Вместе с тем в любом варианте пройти их без опытного проводника категорически невозможно. Великое множество разных паскудных ловушек, секретов с летальным, разумеется, исходом поджидает беспечных путешественников. Так-то!

— Не сказать чтобы архи удивил, догадки были у меня кое-какие, но и особой ясности инфа твоя, прямо скажем, в нашу проблему не внесла. Только путаницы прибавилось! Гм… Дальше поехали.

— Подземный ход выводит в заброшенную каменоломню, километрах, наверное, в полутора от городской стены, где должны были принять эстафету люди Здандуги, по совместительству — агенты Тайной Канцелярии, и под видом важного пленника, окольными путями доставить меня к месту очередной пересадки в районе Волчьей Балки на восточном берегу озера Лехо. День-полтора пути на лошадях, не более. Дальше им нельзя, поймают — выпотрошат заживо! Собственные жареные кишки жрать заставят! Оттуда, после короткой передышки, предполагалось, уже с другими сопровождающими, добраться до зимника через Сурог. В это время года, по прогнозам, лёд на реке вполне крепок. Затем где-то полдня вдоль берега на север до Дубового Оврага, наиболее безопасного выхода зимой из Сурожского каньона, и далее, уже с комфортом, в обогреваемой карете, экспрессом до самой Карсты. И вот, собственно, я здесь! Вуаля!

— Хм… Странноватый, однако, маршрут! — всё тот же дежурный клок наматывается на тот же грязный палец. — С какого такого переляку, спрашивается, призванному ко двору Претону, пускай и в бегах, тащиться невесть куда, в вонючую провинциальную дыру, где его, сам понимаешь, никто с распростёртыми объятиями не ждёт, когда, переправившись через Сурог и далее, вниз по течению, через Нижнюю Балку до Столицы рукой подать, всего-то дня три-четыре пути, а? Чирей на пятке! Что скажете, товарищ Маршал?

— Такова легенда, Рол, мы всего лишь исполнители. А что, в Несфере разве есть переход?

— Нет, но…

— Вот потому и Карста, дружище!

— Поверь, Ури, я бы без проблем доставил тебя целёхонького и невредимого куда-нибудь в район Нижней Балки. Местность спокойная, равнинная, дороги приличные, меня каждая собака…

— Извините, что опять перебиваю, не вы ли, дядечка, совсем ещё недавно по-отечески так, назидательно Инструкцию мне пересказывали: «Любой вновь прибывший должен выйти из камеры перехода уже полностью экипированным»? Припоминаете? И тут же, на голубом глазу, предлагаете экскурсию в открытой двуколке по розовому и пушистому Свону, цитирую: «…абсолютно необеспеченному, неприспособленному к выживанию в здешних суровых условиях конфедеративному Маршалу», так, что ли? Ну, вы, батенька, артист!

— Нда-а-а… Договорились… Доннерветтер!

Пауза. В соседнем зале стало вдруг порядком шумно. Захватив предусмотрительно «кошкодёры», Роланд поспешил на выход. Больше всего в жизни Юрий ненавидел именно такие моменты. Когда требуется помощь, а ты вынужден бездействовать. Бездействовать и ждать, сжимая в руках бесполезное оружие. К счастью, на сей раз обошлось. Кацбальгеры, по крайней мере, чистенькие, выходит, не пригодились.

— Что-то случилось, Рол?

— У нас дурные гости. Холи шит! Прислуга местного Претона в компании какой-то бледной немощи. Редкостные уроды, фикен их в арш! Обычно у конкурентов тусуются, но сегодня там важные гости собрались. Господа офицеры Карстерии гуляют, вот мудошлёпов оттуда и попёрли к бениной маме!

— Не свезло ребятам. Судя по твоим рассказам, с этими орлами особо не поскандалишь… Долго ещё шалман продолжаться будет? — устало кивнул в сторону доносящегося из-за стены бурного веселья. — Полежать бы, отдохнуть…

— Дык до утра! Праздник же, Юр! День рождения монсеньора Хауума Карстийского, Претона Её Величества! По сложившейся традиции, сегодня-завтра гульба халявная, за всё, типа, башляет монсеньор. На самом же деле в основном за наш, кабатчиков, счёт, — недовольно проворчал Роланд. — Господа, оне при дворе проставляются, там тоже бухнуть любят. А на халяву народец здешний, знаешь ли, неделю жопу от лавки не оторвут, лишь бы место не потерять! Дрек мит пфеффер! Гадить будут под себя, блевать, покуда дармовщина не закончится! Сиди, не дёргайся! Наверху все койки заняты, даже приткнуть тебя пока некуда. С местной же каростой не ляжешь, если только в противогазе. Освободится местечко, мне сразу сообщат. Был бы ты Претон, другой коленкор! Мигом бы разогнали всех к еб*ни матери!

— Всю ночь, что ли, здесь торчать? Устал я… Дай-ка лучше ключик свой волшебный, пойду прогуляюсь.

— Потерпи маленько, дружище! К тому же кубики не сложились пока…

— Какие ещё, к едрене фене, кубики? Оборзел?! Лопну ведь!

— Да я не о том! Беги, беги, страдалец…

Пришёл черёд Маршалу тереть изрядно подмерзшие уши, протискиваясь ближе к очагу.

— Щели бы лучше заделал! Зарруга! Снизу сифонит, словно на трубе аэродинамической сидишь! Простатита не боишься?

— Неча засиживаться, поди не дома с книжкой! …Слушай! Как же это я запамятовал?! Вот осёл! Думм моя копф! А легенда?! — в голосе Роланда слышалась трудно скрываемая радость. — Ну-ка, вспоминай свои действия по прибытии в Свон!

— Вынужден тебя слегка разочаровать, Рол, — Юрий неспешно сгрёб кочергой уголья в камине поближе к себе. — Нечего вспоминать. Кончилась легенда.

— Как? — щенячья радость враз сменилась унынием. — Совсем нечего?

— Ну-у-у… Не совсем, конечно. Нанести официальные визиты, как ты совершенно правильно отметил, и сидеть в глубокой праздности, проедать командировочные. Ждать.

— Ждать? …Чего?

— Не «чего», а «кого»! Должен чел какой-то важный подскочить. И сам меня найти. Очень всё таинственно, мать их…

— Важный чел, говоришь? Давай-ка, пока суд да дело, отделим каракатиц от каракуртиц.

— Чего-чего?

— Не бери в голову, старинная немецкая поговорка.

— А-а-а… О! Хорошо, вспомнил! — Маршал пошарил в многочисленных складках камзола. — Тут у меня… Вот! Те самые командировочные. Надо бы поменять, дружище! К менялам здешним обращаться категорически запретили. Под колпаком, говорят, у орденской мафии. Типа, обуют на раз, сдадут на два! Все обменные операции с местными валютами велено исключительно через тебя проводить, — выложил на стол объёмистый кошель. — Будьте добры, уважаемый, отоварьте денежку!

— Посмотрим, посмотрим, что тут у нас?

Трактирщик, контрразведчик, физик-психостат, по совместительству теперь вот ещё, как выяснилось, и хозяин подпольного обменника, грубо говоря — меняла, небрежно высыпал содержимое кошеля на грязный стол. При виде солидных золотых кругляков с вкраплёнными по центру крупными блистающими самоцветами вскинулся, точно шершнем в яичко ужаленный:

— Бл*дь! Ругонские даны! А-ку-еть! Неужто настоящие?!!

— Хм… Не то чтобы без подмесу… Короче, зуб не дам, но сработано качественно. На глаз, по местным меркам — супер-пупер вооруженный, нипочём не отличить! — в Юрином голосе слышались явные нотки гордости за себя, за Центр, за доморощенных центровых фальшивомонетчиков. — Видишь вот эти, — охотно поднёс монету к самым глазам Роланда, — характерные раковинки и бороздки? В точности повторяют мельчайшие огрехи ругонских чеканщиков. Камни, кстати, местные, с югов. Остальное, сам знаешь, — дело техники.

— Занимательно, Ури, думм твоя копф! Только куда ты всё это денешь?!

— А что, собственно, не так? Чем ты опять недоволен-то, дедерон ворчливый?

— Не опять, а снова! Утюжок! — вскочил вновь, заходил возбужденно промеж столов. — Фу ты, ну ты, ножки гнуты! Лишний раз убеждаюсь, что начальнички твои идиоты и мудаки! Или идиотствующие мудаки. Мне так даже больше нравится. У тебя на даче в Подмосковье сад, огород есть? Тачку садовую видел, руками мацал?

— Дурацкий вопрос! При чём здесь…

— При том, — прервал его раздосадованный бош, — что придётся тебе тачку денег с собою возить. А то и две. Зачем столько?! Зачем даны? Прислали бы сотню драгов, на месяц-другой с лихвой хватило бы!

— Чего испереживался-то? Говно вопрос! Припрячем наши денежки по банкам и углам. Будем брать, не скупясь, когда занадобятся. Зато хватит фиг знает насколько! Внукам, бубёныть, твоим ещё останется!

— Гм… И то правда. Нервишки сдают, ни к чёрту стали! В отпуск бы. На море куда-нибудь… С женой, детишками…

Успокоившись, Рол присел. Побряцал мечами. Вытащил один, осмотрел внимательно, опробовал ногтем заточку. Удовлетворившись, вернул клинок в ножны, продолжил обсуждение прерванной темы:

— Значит, выходит, итого всего ходу — неделя, максимум — полторы. Хм… Самое тонкое место в операции. Тончайшее! — задумчиво почесал затылок. — Знаешь, Юр, за последние пару лет впечатление сложилось, что в Центре одни аферюги собрались! Или, как я уже говорил, мудаки, или одно из двух… В любом случае — ипанутые! Чирей на пятке! Какая бестолочь так бездумно напланировала?! Сам посуди, сколько важных, я бы даже сказал, кое для кого — жизненно важных и в то же время абсолютно непредсказуемых событий должно было произойти практически одновременно, да ещё, блин, с прогнозируемым результатом! Дас ист фантастиш! Начнём с того, что нашей взбалмошной шиксе — Королеве вдруг приспичило, лучшего слова и не выдумать, призвать ко двору засранца Грааха. Хочу Гра-а-ха! Хочу Гра-а-ха! — визгливым гнусавым голосом неожиданно взвопил Роланд. — Прецедент, судя по бл*дским замашкам Морры и её двора, вполне заурядный. Но для того нужно хотя бы знать, помнить, что он вообще существует, этот пресловутый Граах-гааш! И уж совершенно точно себе представлять, что у него, простите, есть… чего хотеть! — придирчиво окинул взглядом собеседника. — Ну… Может, чего и есть…

— На себя оборотись, орангутан рыжий! Зеркало дать?

— В ту пору, надо ж такому случиться! — лиса близёхонько бежала… Нет, аж целых две! Три! И сырный дух, как водится, наших прохиндейских лисицев-братишек остановил! — продолжил Рол, не обращая ровно никакого внимания на колкость собеседника. — Лисицы, значит, видят сыр, лисицев сыр пленил!

— Нет такого слова в русском языке: «лисицев»! — весьма своевременно возможность подвернулась нос немчуре безграмотной утереть. — Лисиц, коль скоро они всё ж на троих сообразить замыслили, сыр пленил, всасываешь? Ли-и-и-сиц! Тоже мне, великий знаток русской словесности, бубёныть! Грамотей хренов, гааш!

— Неважно! Чего ты вечно к словам придираешься, зарруга?! Важно, к примеру, что многоуважаемым гемурцам: братку Здандуге и морскому полицаю Здахаре — каким-то образом удалось полюбовно договориться о совместном набеге на Ругон, да ещё прицепом подтащить непонятного роду-племени бледнолицего Вролля с его вышколенной пехотой, откормленной тяжёлой кавалерией и невесть откуда взявшимися крупнокалиберными бомбардами, полевыми кулевринами, мортирами и устаревшими, но достаточно эффективными ещё огромными требушетами.

После чего бойцы свежеиспечённой гоп-компании быстренько, где-то суток за двое-трое, умудрились отжать у Свона отлично защищённый Ругон, оперативно его ограбили, повысили поголовье всяческого скота, насилуя женщин, осликов, коз, овец, и так же оперативно свалили. В результате чего, по идее, крутые яйца здешнего Претона должны были бы быть прибиты ржавыми гвоздями к его же обуглившемуся фамильному гербу над главными воротами замка. Вместе, надо понимать, с колесованным и освежёванным испанскими щекотушками монсеньором Граахом Ругонским собственной персоной. Очень, должен тебе сказать, прикольные штучки — эти щекотушки, как-нибудь покажу! Нда-а-а… Отвлечёмся-ка на минутку от основной темы. Хочу обратить твоё драгоценное внимание ещё на одну немаловажную деталь: сколь грамотно всё-таки выбран момент для атаки на Ругон! А?! Ощущаешь? Белиссимо! Гвоздь в седле! Этот нечестивый убивец Здандуга определённо начинает вызывать у меня искреннюю симпатию! Вандаба! Как военному стратегу ему не впервой уже удаётся начисто переигрывать хвалёных свонских полководцев. Не веришь? Вот смотри! Сейчас начало зимы, самое ненастье. Казалось бы, не совсем подходящий сезон для молниеносных военных кампаний, не так ли? Распутица, увязнешь — глазом не моргнёшь! Фактор, кстати, опрометчиво не принятый во внимание в своё время и моими дальними предками под Москвой. Да уж, повеселились тогда… Как там у Пушкина? «Наступала довольно скучная пора; стоял ноябрь уж у двора» — так, кажется?

— Приближалась, Роланд, приближалась пора у Пушкина!

— Хорошо! Спорить не стану, вам, русским, виднее. Значит, приближались шторма, ураганы, прочая буйная непогодица. Короче, хороший хозяин постылую жену за шнапсом не пошлёт! В то же самое время, заметь, порт Ругона до сих пор не замёрз. А-а-а вот где собака-то порылась! Сложившаяся к зиме диспозиция обусловлена, если ты ещё не в курсе, неумолимым воздействием на прибрежный климат тёплого течения — Вандааль Мор, несущего свои благословенные воды вдоль свонских берегов на северо-запад, омывая Гемур, и далее — север Элефии. Более-менее крепкий лёд встанет здесь не ранее, чем через две, может, три недели, что пока позволяет при должном умении высадить десант в защищённой от преобладающей в зимний период северной розы ветров ругонской бухте. Главное — не затягивать процесс, дабы не вмерзнуть дуриком до весны. Атаковать же городские укрепления предпочтительнее именно со стороны моря, ибо подходы там пологие. Кроме того, портовые сооружения, являющие собой фактически посад — второй внешний город, могут послужить наступающим войскам отличным прикрытием. Городской бой, знаешь ли, штука специфическая, кавалерии нипочём не развернуться… Здесь лишь одна закавыка… Гм! — Роланд задумчиво поковырялся в носу. — Над узким входом в бухту господствует форт «Гнездо аиста», соединённый с верхним замком вырубленной в скале галереей. Батареи форта контролируют фарватер, акваторию и практически всю территорию порта. С материка же стена цитадели построена на крутом возвышении и окружена широченным рвом, заполненным водой. Оттуда возможна разве что длительная изнурительная осада, в планы нападающих, разумеется, никоим образом не входившая. Как они со всем этим разобрались? Ума не приложу! Но разобрались же, чертяки! Жуйте кизяк! И всего-то за несколько дней! Офигеть!

— Хм… Откуда во всём такая осведомлённость, брат?

— Дык… Уж, поди, как лет двадцать без малого лямку тяну. Куча полезной информации ко мне стекается, прежде чем… хм… на материк уйти.

— Постой-ка, брат мусью! Не понял юмора, у Свона и союзников флота боевого, что ли, нет? Морские вроде страны. Уверен, поболе кораблей должно быть, нежели у каких-то там сраных пиратских недобитков!

— Конечно же есть! В том-то и цимес! Все их авантажии, чтобы ты правильно понимал, — прямое следствие исторически сложившихся, концептуальных, так сказать, различий в подходах к построению флотов, которые, как я уже с некоторым основанием могу предполагать, умничка Здандуга грамотно учёл. Зарруга! Пять баллов за находчивость! Понимаешь, Ури, союзные флоты до настоящего времени комплектовались лишь галерами разного калибра да галиотами. С точки зрения здорового прагматизма, при отсутствии какой-либо внятной морской доктрины, так оно, наверное, предпочтительней. Армады лёгких маневренных судов в полной мере достаточно для защиты близлежащих островов, морских границ и портов от любых незваных гостей. Как говорится, стадо козлов и волка забодает. Но то — чисто летний вариант. Гемурцы же народ весьма любознательный и забираются на своих судах далеко на север. По этой причине и ввиду отсутствия материковой части государство Гемур, дабы выжить, вынуждено строить, кроме всяких там каботажных судёнышек типа галер и фрегатов, большие, хорошо вооружённые суда зимнего класса. Мало ли что на островах произойдёт? Вулкан взбухнет или, скажем, землетрясение… Остаться в полной изоляции почти на полгода? Унылая перспективка, согласись! Так вот Здандуга-хурензон с сотоварищами дождались как раз того самого подходящего момента, когда холодные северные и северо-западные ветра, задувая навстречу могучему тёплому Вандааль Мору, регулярно провоцируют эдакие тайфунчики и ураганчики, сгребая реально большущие волны, — Роланд выстраивал фразу вдохновенно, будто искусный каменщик подстукивал слова-кирпичики, — неодолимое препятствие для гораздо более многочисленных, как ты совершенно правильно заметил, но слабооснащённых элефийских и свонских судёнышек, базирующихся вместе с тем несколько южнее, на островах Святого Пуута, вследствие чего вынужденных постоянно идти в крутой бейдевинд, что для галер с их малой осадкой и в более приличную погоду не очень-то приятно. Даже на вёслах. В то же время подобные волнения вполне по зубам огромным, пускай и малочисленным, гемурским галеасам, которым по большому счёту барабаново, какой там ветер, вандаба! — встречный или поперечный, несущим к тому же не менее полусотни тяжёлых орудий каждый и без числа двойных гаковниц с фальконетами. Таким образом, ждать неотложку с моря осаждённому Ругону нынче абсолютно бессмысленно, поверь! Зато неприятностей до кучи огребёшь сколь душе угодно! Улавливаешь? Чирей на пятке! Давай-ка теперь разберёмся с текущей ситуацией на суше и окончательно расставим все точки над «и».

С последними словами Роланд быстренько схематически набросал угольком прямо на столе карту западного Свона.

— Начну, пожалуй, со Столицы. Расположение Несферы, построенной в приснопамятные времена на месте слияния бурного Сурога с гораздо менее быстрой, зато куда более полноводной и широкой Нару, без сомнения, крайне удобно. Особенно с точки зрения обороны. Высокие, почти отвесные берега обеих рек делают город практически неприступным. Вместе с тем именно эти, казалось бы, положительные обстоятельства доставляют подчас массу неудобств. В частности, переброска мало-мальски приличного воинского контингента в период осеннее-весенней распутицы в любом направлении кроме северо-востока, на Карсту, весьма затруднена. Зимой несколько проще, когда лёд толстый. Несмотря на это, один чёрт приходится мостить деревянные гати, дабы обезопасить от нечаянного утопления тяжёлую конницу и артиллерию, что, совершенно очевидно, значительно замедляет продвижение войск. Разумеется, в случае официального объявления войны вперёд заблаговременно выдвигаются инженерные части. Свонцы в этом поднаторели, по нескольку раз в год переправы мастырят, но… Что? Летом? Летом, мой юный падаван, подавляющее большинство великих свонских рек больше напоминают огромные лужи, броды везде есть. Ну… Чуточку, быть может, брюхо лошадкам замочить придётся. Итак, мы, надеюсь, теперь отчётливо понимаем: оперативное подкрепление защитникам Ругона из Несферы нереально. Повторюсь, о-пе-ра-тив-но-е! Та же ситуация и с Карстой, всё тот же бурный Сурог надобно форсировать, сам знаешь…

— Погоди-ка, Рол! Но ведь согласно легенде, мы, то есть Претон Граах с сопровождением, должны были пересечь реку по зимнику. Лёд, как заявлено, бубёныть, вполне крепок в это время…

— Вполне крепок для чего, Ури? Для небольшой группы всадников? Ясное дело, крепок! Чем ты слушаешь вообще? Гааш! А чем думаешь, горшком вместо головы?! Доннерветтер! Представь-ка теперь себе, что неизбежно случится, когда на неокрепший лёд ступит многочисленная тяжёлая свонская кавалерия… Вас зайн золь, шикт зищ воль!

— Мосты строить не пробовали?

— А как же! Видишь ли, Юра… проблемка есть одна. Раз в три — четыре года на несчастный Свон стабильно обрушиваются такие наводнения, вам и не снилось! Жуткие! Всемирный потоп, зарруга! Бывает, только-только мост очередной отстроят, его по весне снова уносит к ебеням! В общем, сплошные недоразумения. Невосполнимые затраты, причём весьма некислые! А казна меж тем, как обычно, трещит по швам. Налоги давят, народ ропщет! Гвоздь в седле! Короче, вполне обоснованно решили пока с мостами погодить, времянками обходиться…

— Подрядчиков приказать пороть прилюдно!

— Было, дружище, всё было… И пороли, и потрошили, и на кол сажали. Ты бы видел… Пустое всё! Я сколько-то лет назад в Керке обретался, у нас здесь «психушник» не запустили ещё. И был весенний паводок. Река под самые стены подошла. Зеваки столпились на бастионах, а внизу пятиметровый вал воды ревёт… Жуткое зрелище! Дюже страшно! Деваться-то некуда! В нижнем городе воды по колено. Тюремные подземелья в одночасье затопило. Столько народу единовременно сгинуло, ты не представляешь! Если поразмыслить, может, и к лучшему оно, от пытателей умелых убереглись… Сидишь, дрожишь и ждёшь: стены выдержат аль нет? Шайссе! …Кстати, о Керке. — Докладчик старательно водил пальцем по схеме, размазывая угольную пыль. — Взгляни-ка на карту, Керк — последняя надежда Ругона. Ближе двух недель скорого ходу больше ни одного мало-мальски приличного городишки нет. И тут не свезло! Он же непосредственно в дельте выстроен и в начале зимы, считай, практически недоступен. Старушку Нару, как обычно, пучит от осенних дождей, разлилась маленько. Снуют, разумеется, горожане на лодочках туда-сюда, провиант возят, угольком, дровами запасаются, но не более того… Что там у нас ещё в загашнике? Негусто, брат! Остаются монастыри пограничные, небольшие баронские замки — родовые гнездовища, большей частью упадочные, разорённые, деревеньки редкие да хутора труднодоступные. Монахи вверенные им посты без приказа нипочём не оставят, их обязанности — молиться, еретиков ловить, браконьеров стеречь. Баронам же принципиально на Претонов прибор класть, они лишь всеобщей Королевской мобилизации подчиняются, да и то отлынивают всеми правдами и неправдами. Крестьяне — те и вовсе вояки никудышные, фикен их… И к какому же мы, интересно знать, в результате приходим выводу? А к тому, разлюбезный Ури, что неоткуда скорой помощи ругонцам было ждать, ни с моря, ни с суши! Нда-а-а… Такое вот оченно подходящее времечко Здандуга фон Меченный со своими воробышками подгадали. Учись, студент! Я сейчас…

Наивно, уверяю вас, предполагать, что с наступлением зимних холодов жизнь в Своне и его окрестностях замирала, войны прекращались, мир, благоденствие воцарялись до весны. Э-э-эх, кабы так! В действительности же иначе всё. Десятки, сотни, тысячи грязных, больных, измождённых, закованных в толстую стёганку, кожу, старое помятое железо людей с безумно горящими глазами, преодолевая нечеловеческие трудности, утопая в коварных промоинах, срываясь в бездонные пропасти, валясь от усталости, холода, голода, страшных ран и болезней, по принуждению ли, жизненной необходимости либо убеждениям истым, в одиночку, шайками, малыми и большими отрядами, армиями месили жуткую человечью грязь, беспрестанно двигаясь куда-то, будучи слепым орудием в чудовищных инфернальных замыслах Люцифера, пересекались то тут то там, сшибаясь в кровавых вакханалиях, расползаясь по миру подобно страшному зловонному заболеванию, неизлечимому и вечному, в неугасимом упоительном порыве — убивать, грабить, насиловать и вновь, и вновь убивать! Во имя кажущейся справедливости, за слепую веру, исполняя воинский долг, в безудержной жажде наживы или же попросту искушая фатум в авантюрном поиске острых ощущений — какая, собственно говоря, разница? При ближайшем рассмотрении выходит, в принципе, результат-то один — обычное смертоубийство.

Воюющий солдат, кто бы какими ореолами воинской доблести и благородного мужества ни окутывал его героический облик, по сути своей в той или иной мере убийца, мародёр, садист и насильник. Ремесло обязательно делает его таковым, он же, в свою очередь, оттачивая навыки и совершенствуясь в этом своем умении, применяя на практике всё новые и новые способы, приёмы, приспособления, с каждым разом поднимает «искусство войны» на новую, небывалую доселе высоту. Представляете? Массовое убийство людей уже, оказывается, бог знает с коих пор, аж с дохристианских времён Сунь Цзы, считается искусством! О как! А дабы не уронить себя в глазах восхищённой публики, убийце необходимо всего лишь легализоваться — обосновать либо принять как догму некие благовидные мотивации, коими и руководствоваться далее в ужасающих своих деяниях: с голодухи ли, в гневе праведном, мстя за понесённые обиды, очищая души заблудших зажжённым от костров аутодафе, светом высшего откровения, или избавляя землю грешную от недочеловеков, огнём и мечом насаждая единственно правильное, зачастую абсолютно непонятное, но кажущееся таким родным и близким мировоззрение, выжигая калёным железом повсюду грех, тем самым насаждая грех новый, ещё более страшный и неискоренимый. В этом суть большинства продвинутых свонских человеколюбивых вероучений.

Тогда, ступив на широкую, проложенную убеждениями, устланную благими намерениями дорогу, человек делается более не Человеком, а Карающей Дланью — исполнителем «высшей» воли какого-нибудь Ваагла, Кууна, Мандраки или той же… хм… Конфедерации, и даже изощрённое зверское убийство на лобном месте перестаёт быть привычным занятием палача-садиста, а приобретает некий высший, сакральный смысл. Но все эти дороги, вымощенные отнюдь не жёлтым кирпичом, уж поверьте, ведут в известное достойнейшее место, кто бы кого и в чём ни убеждал, какими знамениями ни осенял. Где доблестные рыцари-крестоносцы будут соседствовать с Джеком-потрошителем, а идейные борцы за чистоту партийных рядов — следователи НКВД, вертухаи лагерные — с Эдвардом Теодором Гейном, Андрюхой Чикатило, эсэсовцами, петлюровцами, бандеровцами и прочими, прочими, прочими достойнейшими персонажами…

А что же Роланд? В который уже раз, метнувшись куда-то, трактирщик теперь приволок полный поднос пива.

— Давай-ка ещё по одной, старичок, за встречу! А то я всё бессовестно выдул! Когда ж опять удастся… Тебе, между прочим, Ури, здорово повезло! Там, — он неопределённо махнул рукой, — напитки днём ещё закончились. Бар пуст, ждём-с новых поступлений! Это из моих личных запасов. Только тихо! — заговорщицки подмигнул. — Тс-с-с-с, никто не должен знать!

Эль из личных запасов ресторатора оказался значительно приличнее, нежели из общей поилки, что, однако, вовсе не помешало Юрию под шумок, на всякий случай, заглотать пару обеззараживающих пилюлек.

— Слушай, Рол! Я вот только чего никак в толк взять не могу… Не укладывается что-то в голове… Как же это так получается… Все говорят, мол, свонцы — хорошие вояки и всё такое, а города свои, порты стратегические, выходит, на произвол судьбы бросают? Хм! Неувязочка, понимаешь!

— Юрка, ты меня иной раз пугаешь своей патологической невнимательностью! Вандаба! Как только тебя в Корпус взяли, по блату, что ль? — Роланд, раздосадованный неприятием собеседником очевидных, казалось бы, вещей, с трудом подбирал слова. — Разве… Кем-либо здесь упоминалось, что Ругон был брошен на какой-то там произвол?! Скажи, с чего это ты взял? По-моему, утверждалось как раз обратное! Ругон отлично укреплён, и я сильно, очень сильно удивлён, просто-таки обескуражен столь скоротечным, да что там говорить, молниеносным его падением! Настоящий блицкриг! Дрек мит пфеффер! Да к тому ж зимой! Чтобы было понятнее… Пару лет назад весной схожая история произошла, когда гонгарцы, вероломно прокравшись через территорию Северных племён, форсировали по тайным бродам Великий Северный Мох, это болотина такая охренительная на севере страны, и внезапно накатили на Ругон. Тоже, кстати, рассчитывая на разлившийся Сурог и всё прочее, причём силами, абсолютно в том уверен, значительно, многократно превышавшими войска Здандуги, Здахары вместе взятых и ещё этого… Враля… Кого? Да, да! Его самого, Вролля-гааш! И что ты себе думаешь? Потусовались пару недель, каменьями покидались, ядрами, стрелами, почти разрушили пару бастионов. Всего-то! Тут как раз та самая пресловутая тяжёлая свонская кавалерия и подвалила из Несферы. Ка-а-ак дали кой-кому под арш! Затоптали! В бифштекс изрубили! Они и сейчас выдвинулись к Ругону, стопроцентно уверен. Подмога на подходе уже, и флот наверняка, несмотря на непогоду, спешно подтягивают, дабы границы перекрыть. Другой вопрос, ловить им, скорее всего, нечего, смылись наши бандючки. Улетели пташки! В Своне, вообще-то говоря, цитадели строят с таким запасом прочности, дабы подкрепление по любому бездорожью подойти успело. Иное дело, никто ж не ожидал, что товарищ Меченный с сокамерниками таку мулю провернёт. За два… ну… пускай за три-четыре дня! Красавец! Брависсимо! Ещё раз повторюсь, нет у меня никаких внятных объяснений сему фантастическому событию. Хотя, не скрою, ужасно хотелось бы иметь! Короче, жуйте кизяк, граждане…

Некоторое время собеседники молчали, каждый погружённый в свои потаённые мысли. Первым, как водится, не выдержал Рол:

— Давай-ка снова вернёмся к нашим кубикам-рубикам, — встал, подбросил в камин дров, ловко, не обжигаясь, послюнявив пальцы, убрал нагар с коптящих свечей. — Есть предложение отмотать плёнку чутка назад и вернуться к трагическому моменту падения неприступного Ругона. Не возражаешь? …Превосходно! Ведь именно тогда, согласно легенде, из таинственного подземелья, словно чёрт из табакерки, должен был выскочить супертайный агент супертайной канцелярии и, спасая Королевского Наместника от неминуемой, поговаривают, вполне заслуженной страшной экзекуции, увезти его, прихватив, разумеется, и личный архив, в неизвестном направлении. Что, я абсолютно уверен, и произошло. С последующим перемещением, как в дальнейшем наверняка выяснится, под юбку пятидесятилетней девушке Морре…

— Сколько, сколько ей?! Это… зарруга! Здесь вроде столько не живут… Страшна, небо-о-ось, бубёныть!

— Кто, Королева? Не знаю, не пробовал. На портрете вроде очень даже ничего, симпотная шикса, фигуристая… Также известно, что по пути в Столицу чудесным образом спасённый монсеньор Граах планировал посетить Карсту. Вернее, кто-то планировал за него. И всё это вытворялось в фазе исключительной стабильности совпадения матриц перехода, что бывает, в принципе, регулярно, но может и припоздниться недельки на полторы — две запросто! Тут появляешься ты. Тютелька в тютельку! Пути ваши счастливо пересекаются, само собой, в моей таверне, где на каком-то этапе осуществляется эрзац настоящего Претона на тебя — липового. Теперь всё внимание, по идее, приковано к вам, Юрий Иванович! Его же дальнейшая судьба представляется неинтересной и весьма туманной. А возможно, чего греха таить, и трагической… Красивая легенда, будто маслом писанная. Импресьён, твою за ногу! Вместе с тем в нашей истории всё не столь гладко. Вернее — просто криво! Доподлинно мы знаем лишь одно — Ругон пал, причём, слава Вааглу, пал вовремя! Слухи слухами, но подтверждение тому я получил и с почтовой птицей.

Побродив в глубокой задумчивости, выбрал ещё пару чурок покорявистей, аккуратно подложил в огонь, присел, протянув руки к исходящему от разгорающихся поленьев благостному теплу.

— Местная разновидность осокоря, — проговорил вполоборота. — Горит хорошо, тепло. У нас под Дрезденом на Эльбе тоже… чёрного тополя много… Как-то там сейчас, дома? — встрепенулся, будто ото сна очнулся. — В Своне, может ты не в курсе, ласточки почтовые в ходу и вороны, — вскочил, заходил, замерил шагами от стены до стены. — Голубь — птица тупая, вкусная и медлительная, оттого вечно голодающие туземцы где-нибудь её непременно изловят либо подстрелят. Ласточка — быстрая, подстрелить, изловить почти нереально, но тоже тупая, ибо летит только к хозяину. Ворон — самый оптимальный вариант, легко обучается и, как говорится, слуга двух господ. Кроме того, у аборигенов убить ворона считается дьявольски дурным знаком! К тому ж воронье мясо — жёсткое зело, не прожуёшь. Один у меня уже довольно давно, больше года, так сказать, на довольствии. Гамаюн звать. Разговаривает! Умница, каких мало! Человек принёс. Моего Генриха забрал, а этого взамен оставил. Велел выпустить, когда уже совсем крайняк к горлу, значит…

— Что за человек, из наших?

— Не представился, но Маген Давид на шее висел у него. Улавливаешь?

— О-о-о-о! И здесь братья-моссадовцы! Что же это за место такое… популярное?

— А вот второго… Стоп, стоп, стоп!

— Ты о чём?

— Не мешай, дай подумать… Та-а-ак! Известие о падении Ругона я получил где-то-о-о… — раздумчиво почесал щепкой за ухом. — Не где-то, а совершенно точно — десять дней тому назад. Как раз пропащий Генрих его и принёс! — Роланд буквально засветился, радостно потирая руки. — Необыкновенно меня возвращением своим птичка порадовала! Уж и не чаял! В том же послании значилось, что поводов для беспокойства нет, все необходимые документы в наличии, — вновь посерьёзнел, присел на краешек стола. — Родословная твоя, верительные грамоты, прочая филькина грамота. С соблюдением, заметь, что было конспирологически крайне важно, всех формальностей и секретностей, как то: кодовые слова, многочисленные секретные символы, помарки, пометки. Да-а-а… Шифруемся помаленьку! Сам когда-то в выдумывании этой шелухи картофельной посильное участие принимал. Затем… Дня через три… Да, правильно! Именно тогда, точнёхонько по графику, стабилизировалась результирующая матрица перехода, в просторечии, для злостных прогульщиков, — «Слойка Седова». Между нами, психостатами, говоря, началась очередная плутониада…

— Да знаю, знаю! Около шести с половиной земных суток. Психостаты… Гм… Словцо-то какое… Противное… Сродни психопатам!

— О-о-о! Не все, видать, лекции прогулял! — «психопатов» дипломатичный Роланд, конечно же, невозмутимо пропустил мимо ушей. — Правильно, сутки на Плутоне длятся чуть меньше земной недели. Приблизительно столько же по продолжительности стабильна в среднем слойка. Ну… Плюс-минус день, максимум два… Разумеется, плутониада никоим образом не связана, собственно, с девятой от солнышка планетой, просто так назвали. На сей раз, по моим расчётам, фаза стабильности предполагалась длиннее, где-то около восьми суток. И вот только после этого, хочу особо подчеркнуть, я дал отмашку в Центр, чтобы, значит, запускали Берлагу. Тебя, то-бишь.

Смутные сомнения закрались в маршальское сознание. Неопределённость чуток раздражала. Так бывает с шустрой назойливой мухой, поймать которую не удаётся, да и, честно говоря, недосуг, а докучает зело! Всецело занятый мыслями о насущном, отмахнулся, естественно, невпопад:

— Кого? Какая ещё берлога?

— Берлога? Ха-ха-ха! Умора! …Юр, ты в кого такой дикий, а? Мам, пап был у тебя или ты Маугли? Хансвурст! …Ладно, после! Известно, что ворон преодолевает расстояние от западного побережья до Карсты по прямой за день — два. Два — крайний срок. Всяко бывает, тварь живая же: покушать надо там, поспать, пёрышки почистить. Значит, с падения крепости прошло дней одиннадцать — двенадцать. Так? Это всецело подтверждают и ухитрившиеся выжить, каким-то, я бы даже сказал, мистическим образом избегнувшие светлого будущего загребных рабов на тяжеленных гемурских галеасах всадники разбитого ругонского гарнизона из местных, малочисленными разрозненными группками возвращающиеся восвояси. К слову, россказни о сумасшедшей суперудачной пиратской кампании они же, как сороки на хвосте, моментально по всей округе и разнесли! В «Мечнике» последние дни лишь о том и судачат! Будто тем других нет! Такого наслушаешься, прямо пришельцы какие-то со звёзд! Зигги Стардасты, доннерветтер, твою мать! Эти… Здандуги, Здахары, Врали… и чёрт-те кто с ними ещё там… Так вот… — зависла многозначительная пауза. — Согласно Инструкции, сверив в Центре с точностью до часа дату и время прибытия Маршала Конфедерации в Королевство Свон, я без промедления отправил полученную информацию той же птицей обратно. Без про-мед-ле-ни-я! Усёк, студент? Что произошло уже на следующий день, то есть неделя, ну, принимая во внимание поздний вечер, будем считать, шесть дней с тех пор минуло. Таким образом, учитывая возможности крылатого почтальона и справедливо полагая, что карета всё же потихоньку трюхала от Дубового Оврага в нужном направлении, она когда ещё должна была находиться в Вилеемском Лесу в Урочище Сов, где-то вёрст тридцать-сорок северо-западнее города. Но её нет! Гвоздь в седле! Я и позавчера там был, и вчера, и сегодня только вот вернулся. Как сквозь землю провалилась! Холи шит!

Сомнения не прояснились, но и не исчезли. Лишь затаились где-то на периферии мозга и неясно маячили там подобно теням на воде в утренней дымке…

— Погодь, погодь, дай-ка теперь я соображу… Значится, так… Ворон оттуда, ворон туда… Ночью, скорее всего, не летит, — по-детски загибая пальцы, бормотал Юрий. — Здесь, там проваландались… Реально дня три минимум… Этого вполне хватит, чтобы с некоторым напряжением сил добраться верхом от Ругона до реки Сурог. Пускай с учётом крюка и остановкой в Волчьей Балке… Там по каньону совсем недалече, дальше всё вроде понятно… Пожалуй, ты прав. Должна быть, бубёныть!

— Вот видишь!

— А что, это самое урочище — надёжное место? Выследить не могли?

— Надёжное. Тихо, спокойно. Да и кому надо? Местные вообще туда не суются. Ссут! Бытует поверье, что когда-то полвека назад ненастной тёмной ночью гонгарские ассасины вырезали в уютном, хм… курортном городишке Крех, что неподалёку отсюда на Ругонском тракте, подразделение свонской кавалерии. После поотрезали головы, посадили на лошадей, как следует принайтовили и отпустили на все четыре стороны, людей пугать. Тамошние волки их в Вилеемский лес и загнали. Волчищи матёрые — это тебе не пёсики тамбовские! Помнишь, у Майн Рида во «Всаднике без головы»? Только тут их до шиша было! Долго ещё волчары кровожадные пировали. Рык, вой стоял страшный! Со всего Свона небось сбежались, собакоголовые! Истошное предсмертное конское ржание в Карсте, говорят, слышалось! В общем, поговаривают, так они и мыкаются до сих пор незахороненные, ободранные, зловонные, несущие смерть! И люди, и кони. Мы с Борькой как раз там и встречались. Ночью. Пренеприятнейшие ощущения остались у меня, честно признаюсь! Бл*дь, чуть не обгадился, пока во тьме кромешной шарахался, урочище это грёбаное искал! Шайссе! Со всех сторон гукает, ухает, аукает! Ветер шумит, шуршит, воет! Деревья скрипят, кряхтят, крякают! Страшно, аж жуть!

— Хорошо, хорошо! Не увлекайся, дружище! Тебе бы книжечки детские кропать!

— А? Ну да… В самом начале нашей душещипательной беседы где-то уже упоминалось, да, что мы пойдём по возрастающей? Не так ли? Расслабься, добрались! Пришёл черёд, наконец, разобраться с ролью во всей этой истории единственного и неповторимого, блестящего и непревзойдённого, загадочного истинного арийца, беспощадного к врагам рейха… Извини, брат, заносит иногда! Короче, давай-ка порассуждаем о мистере Датти-Нууре.

— Ты что, знаешь его? Вы знакомы?

— Визажем не вышел! Чирей на пятке! Не кажется ли тебе, что без него либо его милостивого соизволения, участия в той или иной степени, вся твоя легенда — чистейшей воды липа, пшик? …Молчишь? Вам Теорию надёжности систем читали? …Нет? На пальцах примерно так: всякая компонента, могущая привести к отказу системы, части системы, должна быть по возможности продублирована и подлежит скорейшему восстановлению. Так вот твоя система жизнеобеспечения, твоя легенда донельзя напоминает пирамиду, стоящую вниз головой. Единственная точка, на которую всё опирается, худо-бедно держится, и есть наш пресловутый Датти-Нуур. Убери эту «компоненту», моментально развалится, рухнет вся пирамида. Тухлая система, суперненадёжная! Потому, что продублировать нечем, а восстановить и подавно! Так ли это в действительности? Давай разбираться степ бай степ.

Давненько, видимо, старина Роланд лишён был удовольствия поговорить с умным человеком. Пускай не с физиком-теоретиком и даже не с прикладником, но всё же! Родная речь, она ведь, уверяю вас, и кошке приятна, что уж говорить о пожилом агенте-то под прикрытием! А когда вдобавок ко всему ещё и слушатель благодарный нежданно-негаданно обрёлся, большего желать — Ваагла гневить!

— Кто мог подсунуть нашей монаршей пробл*душке бредовую идею в кои-то веки раз призвать ко двору феррюкнутого ругонского увальня — Грааха, как не Глава Гильдии Претонов? — вдохновенно вещал трактирщик, жестикулируя, словно глухонемой. — Согласен? Легко! Кто в состоянии подвигнуть к сотрудничеству самых, казалось бы, непримиримых противников, ловко манипулируя своей многочисленной агентурой в их ближайшем окружении? Думаю, сомнений ни у кого не возникает. Он же, я абсолютно в том уверен, и согласовал удобную для всех дату штурма Ругона. И участие в осаде воинов Враля, тьфу ты! — Вролля не кажется теперь таким уж неожиданным. О тайных связях монсеньора с северянами ходит масса весьма достоверных… хм… слухов! Его же агенты должны были вытащить и, без сомнений, вытащили Претона Ругонского из мясорубки, которую, заметь, тот же злокозненный пся крев ему и подсуропил! И, что крайне важно, — тут Рол мастерски выдержал паузу, — надеюсь, ты со мной согласишься: только его ребята способны беспрепятственно протащить через всю страну хоть чёрта лысого, не вызвав при этом ни у кого никаких подозрений!

— А монахи?

— А что монахи? Монахи — парни тоже не промах, спору нет, и всюду лезут без мыла, но сдаётся мне, даже с учётом их патологической пронырливости, здесь они явно не при делах.

— Принимается, ты всё ж в местной специфике получше разбираешься.

— Ошизеть, да?! Зарруга! Голова кругом идёт! Непонятно одно, на фига дядечке это всё нужно? Зачем ему за конфедератов впрягаться?

— Может, деньги? Всем известно, большинство вербовок…

— Юр, сам посуди, думм твоя копф! У человека в руках практически неограниченная власть! Денег там столько, нам и не снилось! Олигарх — гааш! Притом что тратиться особо не на что, всегда при желании даром заберёшь!

— Денег много не бывает, Ролик… Шантаж, угроза, страх, что ещё? Что-то же должно его мотивировать?

— Шантажировать, тем паче угрожать Начальнику Тайной Канцелярии здесь, в Своне?! Гм… Ты температуру с утра мерил? Нужно быть круглым идиотом либо мазохистом-самоубийцей, гвоздь в седле! — причём ну о-о-очень мазохистом! Года три назад под его чутким непосредственным руководством был жестоко подавлен голодный бунт на спорных территориях — островах Святого Пуута. В Западном Море расположены, упоминали о них. Гребцы на галерах взбунтовались. В общем, зря они это затеяли… Уж лучше было спокойненько с голоду помереть. Страна содрогнулась от ужаса! Представляешь себе? Палачи в изнеможении с ног валились, умом… того… трогались, рыдали… Словом, лично я никаких серьёзных мотиваций не вижу. Если только он не…

— Если что?

— Если только он не засланный казачок Конфедерации. Что в какой-то мере объяснило бы мою почтовую переписку инкогнито. Информация ведь, по большому счёту, ему предназначалась. Гм… Либо какому-то супер-пупер-влиятельному кукловоду из нашенских… Не слыхивал, правда, о таких.

— А по идейным соображениям?

— Какие ещё, к бениной маме, идеи, батенька?! Обсуждали же только что! Пожрать, извиняюсь, посрать, тёлку завалить… ну… убить кого-нибудь по пьяни! До высоких идей эпохи здешнего Возрождения как минимум пару веков тащиться на верблюдах! Или там на ослах… И всё бы хорошо, но… Словом, мы до сих пор так и не получили ответа на главный животрепещущий вопрос: куда это, интересно знать, запропастился наш воздушный шарик — грёбаная карета со всеми твоими аусвайсами и, самое главное, с этим придурком — гауляйтером ругонским Граахом?! При условии, разумеется, что парниша жив ещё… Также неплохо бы понять первопричины происходящего, вернее, непроисходящего и планы Провидения на ближайшее будущее. Какие у кого на сей счёт версии имеются? Пше прошу, пана!

— Старик, да ты прямо Шерлок Холмс! В одном стакане с доктором Ватсоном. Смешать, бубёныть, но не взбалтывать, дабы лбами не бились!

— Очень смешно! Ха. Ха. Ха. Я, к твоему сведению, не всё время штаны просиживал, средства радиоэлектронной борьбы разрабатывал. Случалось, и на оперативной работе подвизался. Должен тебе сказать, довольно успешно!

— Э-э-эх! Жаль, Штази уже лет двести как нет. Классных спецов фирма взращивала, было чему поучиться!

— А у вас, лохов, знаешь ли, много чего нет!

— Уж кто бы говорил! Чего-чего у нас точно нет, так это фантастического количества лозунгов, баннеров всяких уродских, плакатов, портретов, прославляющих истинно народную демократию, единственно правильный исторический выбор, партию великих свершений, образ вождя — отца нации и прочую, прочую ахинею! Тошнит!

— Зато мы Советский Союз сохранили в наилучшем виде! Лишь Прибалтика отделилась, да и та теперь назад слёзно просится. Разонравилось лабусам, видишь ли, в богадельне, доме престарелых под названием «Европа»! Жуйте кизяк! От словосочетания «Варшавский договор» любого натовца изжога прихватывает и волосы на жо… извините, на лобке дыбом встают! Наша марка золотом обеспечена вся до последнего пфеннижка, а доллар, заметь, чисто техасский, представь себе, за последние лет десять так подорожал, так подорожал, просто ужасть! — и нынче стоит аж цельных семьдесят пять советских копеек! Ещё в нашей жизни нет США и Канады, вместо них — кучка разрозненных, грызущихся промеж себя захолустных губерний! Что, съел? Доннерветтер! И Китай, кстати, весьма корректно выступает, в первые экономики мира не лезет. Единственно вот незадача-то! — стену Берлинскую пришлось вверх надстраивать. Задолбали фрицы западные, чесслово! Словно с «Атлантика» тонущего бегут! Шайссе!

— С «Титаника».

— Это у вас, раздолбаев, с «Титаника», а у нормальных людей с…

— Вы только посмотрите, эка невидаль! У нас с янки давно уже вполне приличные отношения сложились. А уж после того, как прошла мода на квадратные подбородки, надменно поджатые тонкие губёшки и лопоухие загорелые пустые, но горячие головы, вообще всему миру спокойней жить стало! В каждом образе жизни, Рол, есть свои преимущества, согласись. Не стоит друг друга лишний раз пытаться переубеждать, что белое — это чёрное, а чёрное — зелёное!

— Дык я и не пытаюсь. Всё жду вот хоть какую-нибудь версию. Хоть самую замухрыжную! …Ох уж эта мне мода! Она же возвращается, как ни странно, пусть и с некоторым запозданием, курва матка боска!

— На всё воля Ваагла! — Юрий осторожно взял со стола кацбальгеры, взвесил в руке легко, как обычно взвешивают метательные ножи, усмехнулся в бороду и, словно боясь сломать, аккуратно сложил игрушки на место. — Касаемо же версий, — задумчиво проговорил он, — то их, на мой неискушённый взгляд, сравнительно негусто. Во-первых, хотелось бы отметить, что сам факт всей этой глупой чехарды с исчезновением ругонского Претона и, соответственно, беспрецедентной подставой конфедеративного Маршала свидетельствует о полнейшей несостоятельности версии принадлежности Великого и Ужасного Свонского Экзекутора к агентуре Конфедерации. Согласись, Рол, любой агент из кожи вон вылезет, но инструкции выполнит. С огрехами ль, в зависимости от ситуации, мелкими нарушениями, но выполнит все-не-пре-мен-но! Любой ценой! Да ты и сам знаешь, как людей для работы в Корпусе готовят. Орлы! Тем более когда на карту фактически поставлена безопасность, проще говоря, жизнь должностного лица высшего органа исполнительной власти! Вопросы, как мне кажется, нужно задавать не здесь, а в недрах Центра, где, собственно, кое-как сляпали, иначе и не скажешь, эту халтурку. Специальная операция называется, уроды! По всей видимости, как ты правильно в начале разговора подметил, где-то винтик не докрутили, может, гаечку. Может, у них в головах этих самых винтиков-гаечек не хватает?! Словом, смело можно предположить: в какой-то момент наш ключевой игрок — мистер Датти-Нуур — вышел из-под контроля великих кукловодов или решил сыграть свою игру, что на самом деле ровно одно и то же. Зачем и почему? — вот в чём главный вопрос! К огромному моему сожалению, нам сейчас на этот вопрос никак не ответить. А потому давай-ка лучше озаботимся моими весьма, я бы сказал, безрадостными перспективами… Мне тут вдруг шальная мысль в голову пришла… Не мог, случаем, Генрих твой, падали несвежей обкушавшись, обгадиться где-нибудь по дороге и попросту не долететь до адресата? А? Что думаешь? Вот где оно, слабое звено, — почтальон-гааш! Что же ты не продублировал, а? Тоже мне, знаток… этой… как её… теории надёжности… систем, о! Ведь при условии, что твой безымянный визави весточку о моём прибытии не получил, нет ему никакого резона гнать куда-то в безвестность на свой страх и риск злосчастную карету с Граахом-гааш Ругонским. Разве не так? Сам думм головой-копф своей подумай, куда её тащить? Куда, твою мать?! Ежели нет там меня?! Зарруга!!!

— Не глухой я! Чего разорался? Чирей на пятке! Чем я тебе продублирую? Фокусам не обучен! Ни ласточки, ни даже синицы нету в рукаве у меня!

— А Гамаюн? Мозг физика подключай уже, оперативник хренов! Коль скоро Генрих вернулся по мою душу оттуда же, откуда у тебя Гамаюн, куда он, по-твоему, ещё полетит? Вандаба! Соображаешь?

— Гм!.. Во всяком случае правильный ход мысли. Хоть и Маршал… Но ведь велено было выпускать, когда крайняк…

— А что, не крайняк?! Не просто крайняк — пиз*ец всему!!!

— Твоя правда! Нда-а-а… Мне тут ещё одна странная штука уже неделю покоя не дает. Не знаю, по правде говоря, как к ней и подступиться… Отбрасываю за несбыточностью, снова в голову лезет… Прямо мания какая-то! Чирей на пятке! Понимаешь, Ури… Я Генриха когда отправлял… Поздно уже, почитай, ночь на дворе. Птицы на чердаке жили. Тепло там, уютно и потом кроме меня никто не ходит. Ключ один. Полетать, опять же, иной раз выпущу, места под крышей хватает… Так вот значит, только ворон улетел, задержался я ненадолго, покурить у окошка. Как на фронте, хе-хе! — в кулачок… Тихо, темно, спокойно. Обычный зимний вечер, никаких тебе праздников. И-и-и… Готов поклясться, слышал совсем рядом звук арбалетного выстрела! Ну… Ты, вояка, наверняка ведь знаешь, так это: тр-р-р, фьють, тынс, и — чпок — что-то вроде упало… Постоял минутки три, докурил, прислушался: вроде не слышно ничего… А теперь видишь, как оно вышло, курва матка!

— Ночью?! В чёрного ворона?! На лету из арбалета?! Ты что курил-то, Рол, дружище? Ну и штырит же тебя иной раз, брат! Где только ганджубасу в этой дыре надыбать изловчился? Колись! Даже допустив невероятное — наличие у соседей ПНВ, один чёрт попасть нереально!

— Я тож так сразу подумал, но внутреннее чутьё подсказывает мне: что-то здесь не так…

Помолчали, покурили, ногами покачали. Вернее, Рол курил, Юрец молчал, иногда ногой качал. Дело было вечером, делать было нечего. И именно в тот самый момент, когда чёрный кот забрался на чердак, вдруг сказал ребятам Юра просто так:

— Всё забываю спросить… — как-то уж очень осторожно, почти заискивающе поинтересовался он. — Ты подтверждение перехода отправил на материк? Правда, Ролик?

— Шутить изволите, господин Маршал? Разумеется, нет! Дуля с маслом вам, а не подтверждение, гвоздь в седле! Ты же рабочую зону не покинул. Нет, друг мой, рад бы, да не могу!

Уговаривать служаку Роланда нарушать незыблемое правило прикладной психостатики не имело ровно никакого смысла. Какой без пяти минут пенсионер, скажите на милость, пускай и друг, вздумает рисковать всем, что у него есть, ради прихоти минутной? На самом деле о подобной глупости и просить-то не стоило, нехорошо! А потому оставалась у Юрика лишь ма-а-аленькая лазейка.

— Бля-а-а-а… Вот попадалово-то! …Жанка с ума сойдёт! …Хорошо! А вдруг завтра всё образуется? Документы найдутся?

— Увы! Не образуется, Ури. Мы уже, так сказать, на тёмной стороне Луны, дарк сайд оф тзе мун. Расслоилась слойка, доннерветтер! — причём, что меня страшно удивило, пары часов не прошло с твоего прибытия! Вроде правильно я процесс вычислил, и сейчас переход, по идее, должен бы был ещё функционировать. Не шибко, надо понимать, стабильно, на излёте уже… Ан нет! Непредсказуемая всё-таки порой эта штука — психостатика, за что и люблю! В общем… Странно сеанс завершился, без привычной мерцающей активности, усиливающейся дивергенции и, соответственно, постепенного затухания мощности результирующего поля перехода. Словно рубильник выключил кто-то… Но если не я, то кто же? В Центре, сам прекрасно знаешь, ошибиться не могли… Вмешательство извне? Это какой же уровень технологий нужно иметь?! Словом, есть о чём поразмыслить на досуге. Потому как против недружественных подобных технологий нипочём не сдюжить… Следующая же плутониада не ранее чем дней через десять — двенадцать ожидается. Так что жуйте кизяк…

Лазейка схлопнулась. Смутные сомнения, терзавшие Маршала последние полчаса, наконец-то конкретизировались и тут же рассеялись. Пришла полная ясность: вот она, Наковальня Безысходности. Где там у нас Молот Судьбы? Ждём-с, вскорости прилетит…

— Ё-мое, чего ж делать-то?

— Да ничего! Посидишь здесь у меня, спрячу тебя где-нибудь на чердаке. Будем по вечерам разговоры разговаривать, чай пить, в нарды играть…

— Ролушка, старик! По-моему, ты не догоняешь всей серьёзности ситуации! Знаешь, кто лично наставлял меня перед командировкой?

— Это ты ни фига не догоняешь, сынок! Теперь уже без разницы, хоть Президент Конфедерации собственной персоной!..

— Круче!

— …Всё одно, валить тебе домой по компасу! …Круче?! …Иди ты! Куда уж?!..

Договорить друзьям, к сожалению, не удалось, ибо грохотнула дверь и в комнату со страшным шумом, чертыхаясь, спотыкаясь, ввалились четверо гоблинообразных, на удивление трезвых и оттого, видимо, чрезвычайно раздосадованных субъектов. Подробно останавливаться на их внешности не станем, много чести бузотёрам, отметим лишь безвкусно яркие, канареечных расцветок одеяния, привычные уже лохматость, неряшливость и неотступно следующий по пятам устойчивый козлиный запах! Все при мечах, ребята по свонским меркам рослые, крепкие, за исключением одного, низенького и кругленького, похожего на обрюзгшего красномордого поросёнка. Последний, что тут же выяснилось, и являлся главным заводилой, возбудителем, будем говорить, общественного порядка.

— Трактирщик! Зар-р-руга! — рычал он с порога. — Вандаба! Эль где? Где наш эль, мерзкий выкидыш кар-р-росты?!

Быстренько ныкнув кацбальгеры под стол, хозяин заведения, как и положено, поспешил навстречу чумному клиенту:

— За пивом уже послали, достопочтенный Хер, с минуты на минуту будет! — Роланд застыл в позе смирения, дежурная улыбка на устах. — Праздник сегодня, народу много, — тяжко воздыхая, сокрушённо развёл руками. — Сами понимаете, на всех выпивки не хватает! Возвращайтесь, пожалуйста, к столу, сей же момент принесут копчёных языков. За счёт заведения, разумеется!

Судя по всему, это и были те самые «дурные гости», недавнее появление которых столь явственно огорчило хозяина трактира.

— Не Хер, а Мхеер, сколько можно повторять?! Ноне всё за счет заведения! — размахивая руками, хамски перебил толстяк. — В день рождения патрона, да благословит его Святой Куун, всяк булдыга задарма упиться может и нажраться от пуза, окромя его верных слуг! Так выходит… Не кажется ли тебе это несправедливым, милейший Вруум, а? Мандрака-гааш!

— Не богохульничайте, уважаемый! Посетители вокруг…

— А-а-а! — отмахнулся сквернослов. — Прекрати эти свои идиотские нравоучения! Там, наверху, — ткнул в потолок заскорузлым, похожим на сардельку в перетяжечках пальцем, — уже поздно, спят давно все!

Коль скоро имелось в виду вытворяющееся этажом выше, то была заведомая ложь. О чём недвусмысленно свидетельствовали регулярно доносившиеся приглушённые отзвуки бурных совокуплений. Когда б ещё выше, на «высшем», так сказать, уровне… Так там никогда не спят, бдят всех до единого! И предостеречь богохульника в любом случае отнюдь не лишне. Да воздастся каждому по деяниям и помыслам его!

«Вот, оказывается, как в здешних местах старину Роланда кличут! — с улыбкой подумал Юрий. — Вруум! Звучное имечко! А почему это, интересно знать, в Центре мне о том сообщить не удосужились? Это что, несущественно, по их мнению?! Нет, прав Рол, то есть, извиняюсь, Вруум, разгонять сраный Центр нужно к бениной маме! Вернусь, этим и займёмся незамедлительно! А может, я сам… того… где-то что-то клювом прощёлкал? Не исключено… Гм… Между тем парню подсобить не мешало бы…»

— Гр-р-рхм! — прочистил он горло.

Мигом воцарилась гнетущая тишина. Даже за стеной, кажись, притихли.

— Это что ещё такое? — первым очухался, как и ожидалось, Мхеер.

Подбоченясь, стоял он, в упор надменно сверля незнакомца взглядом пронзительных поросячьих глазок, покачиваясь с пяток на носки и обратно, туда-сюда, туда-сюда, поскрипывая тяжёлыми коваными башмаками, скыр-скыр, скыр-скыр, и невооружённым глазом виделось, что гусь этот — прирождённый смутьян и провокатор! Вздорный пузан открыл уж рот, дабы ляпнуть какую-нибудь виктимную мерзость, как Юрий поднял взор, взгляды их встретились и гнусные, так и невыблеванные, словеса невнятным бульканьем трусливо застряли где-то глубоко в пьяной глотке. Весьма, должен вам сказать, щекотливый момент вырисовался! С одной стороны, шибко разогнавшись, тупорылому носорогу сразу и не затормозить, с другой — узрел верный слуга Претонов в зеркале добрейшей маршальской души нечто тревожное, неумолимо надвигающееся, леденящее подлую злобную душонку, отчего дыхание перехватило вдруг и сердчишко застучало часто-часто! Застывшая мизансцена. Замерло всё. Казалось, даже лютый северный ветер, недоумённо затаясь, перестал подвывать в старой каминной трубе. Роланд, душка, вовремя нашёлся, снял тягостное напряжение:

— Чужеземец, майн Хер абкакен!

— Вижу, что не местный! Что за тарабарщину несусветную ты вечно несёшь? Какой ещё «абкакен»? Слушать тошно! Уф! — куда миролюбивей проворчал толстяк, испытав, по всей видимости, столь значительное облегчение, что как-то незаметненько пропустил мимо ушей очередное глумливое коверкание наглым бошем его славного имени. — Гм… Вопрос, однако, не в том, так выходит… Ответь-ка, дорогой Вруум, — неуёмный баламут самоутверждающе шумно поводил носом, — почему у этого бродяги на столе превосходный эль, а у верных слуг обожаемого Претона лишь тухлая водица?!

В подобных случаях умение выдержать паузу, согласитесь, хорошее подспорье. Обладая неплохими навыками управления различного рода щекотливыми ситуациями, бывший сотрудник Штази отвечал лишь тогда, когда терпение собеседника окончательно иссякало, но ничуть не ранее. После чего вещал неторопливо и тихо, заставляя собеседника с нетерпением вслушиваться в каждое слово:

— Учу элефийский, фикен вас всех в арш, господа хорошие! — старина Рол стебался почём зря. — Насчёт же пива, почтеннейший, волею судеб случилось так, что этому, как вы изволили выразиться, бродяге посчастливилось прибыть сюда много раньше вас. Никакой другой причины мне и в голову-то не приходит. Впрочем, не извольте беспокоиться, сеньоры, уверен, заветный бочонок уже совсем-совсем близко! — попытался неуклюже отшутиться. — Считаем до трёх и-и-и…

— Раз, два, три — хрен с горы! И потом, что-то я не слыхал о прибытии в город каких-либо приметных гостей, — в странной задумчивости продолжал мистер Мхеер. — А ты ведь знаешь, любезный, начальник стражи — мой дальний родственник, и как раз намедни мы до поздней ночи просидели с ним в «Весельчаке Миихле», обсуждая за кружечкой-другой последние новости. Никаких упоминаний по поводу появления подобного чучела, — пренебрежительно кивнул в сторону Юрия, — не звучало. Не кажется ли тебе происходящее несколько странным, трактирщик?

«За чучело — ответишь, урод безмозглый!» — сделал зарубочку про себя Маршал.

— Ничего странного, досточтимый, — Роланд врал как по писаному, глазом не моргнув вот ну нисколечко! — Сего несчастного ругонского беженца, да поможет ему святой Ниикус, мои подводы подобрали вчера же в Вилеемском лесу, что по дороге из Креха, где ваш покорный слуга, как обычно, закупался у тамошних монахов продуктами, элем и кое-какой полезной утварью. Все знают, майн Хер феррюктен, на площади перед Аббатством самый дешёвый рынок в округе. Нынче времена тяжёлые, согласитесь, господа, трудно содержать приличное заведение. Меньше есть, пить, кутить стали, а у меня семья, хозяйство, знаете ли, приходится как-то выкручиваться. Как говорится, подальше отъедешь, дешевле прикупишь. Во-о-от… Незнакомец же выглядел шибко уставшим, к тому ж хворый он. Нельзя было его так оставлять, ночью определённо бы замёрз. Разве не взывал Святой Куун к милосердию? Кроме того, с виду сеньор показался мне господином приличным. Гляньте-ка вот: накидочка меховая, сапожки дублёные… Опять же, как оказалось, денежки водятся у него. Всё, будто сейчас помню, в сено зарывался, бедняга, согреться никак не мог! Пригрелся в конце концов, видать, заснул по дороге. Возница, добрая душа, вдобавок мешками горемыку прикрыл от холода. Стража-то его и не разглядела. Так и добрались. Приютили мы человечка. Да и как иначе? Звонкой монетой за постой вперёд уплачено. Всё чин чинарём!

— И много денег, интересно знать, наскребло оно… это… гнусное животное? — презрительно фыркнул толстяк.

— В чужой карман не заглядывал, но три звонких ругонских дана я таки выручил! — с нескрываемой гордостью объявил Рол. — А это, при всём моем уважении к карстийской гемме, куда более стоящие денежки! — затараторил он. — На одну денежку можно столько всего закупить…

— Три дана?! Ты не ошибся, милейший? — Вылезшие из орбит свинячьи глазёнки пялились на Юрия, словно на умалишённого. — Да одного ругонского золотого вполне хватило бы полгода по-человечески, включая, кстати, добрую жратву, проживать в «Весельчаке Миихле», не то что в твоём убогом клоповнике! Хорош… хм… беженец! Откуда деньжищи, босота? Обворовал кого или мародёрствовал, пока воины сражались?!

— У нас, между прочим, постоянные клиенты — весьма уважаемые люди! — очень натурально изобразил обиду Роланд. — И мы, к вашему сведению, никому не навязывались! Оне сами захотели-с…

— Твои постоянные клиенты — голытьба, охочая до дешёвых кар-р-рост! Зар-р-руга! И вообще, зачем он здесь? Проще было зарубить ур-р-рода прямо там, в лесу, да обобрать! Вандаба! Дурачина ты, простофиля, никто ж не видел! Хотя… Какой из тебя разбойник-гааш? Тряпка, так выходит…

Разговор меж тем плавненько, незаметно перешёл в столь откровенное русло, точно собеседники были одни-одинёшеньки во всём белом свете и рядом ну абсолютно никого, имеющего к нему отношение. Довольно-таки хамская манера, а? Признайте, господа!

— Э-э-эх! Что правда, то правда, — горестный вздох вышиб бы слезу из кого угодно, да хоть бы из мытаря. — Зачем же лишать человека жизни из-за денег, если он их мне и так платит? С детства убивать не приучен. Мда-а-а-а…

— Я вот о чём вдруг подумал, трактирщик, — глазки-пещерки Мхеера блестели теперь отвратительной алчностью. — По всему ведь получается, ты и твои, так выходит… хм… слуги… работнички грубейшим образом нарушаете закон. Гм! Тайком, значит, вовсю провозите в город гонгарских лазутчиков, может, даже гемурских… О-о-о-о, страшное дело! И как мне тут вполне уместно подсказывают уважаемые, пожелавшие, разумеется, из скромности остаться неназванными, горожане, всечасно, заметь, — пригрозил трактирщику пальцем, — пекущиеся о благе нашей чудесной процветающей Карсты, презренные шпионы платят тебе фальшивым, якобы ругонским, золотом! Не так ли, друзья мои? — вдохновлённый собственным красноречием, обратился он в темноту, откуда тут же донеслось нестройное одобрительное бурчание. — И, поди, не впервой?! — оратор возвысил голос, дабы подчеркнуть весомость сказанного. — У-у-у-у! — дружно раздалось в ответ. — Да-а-а… Должен сказать, попал ты, трактирщик, точно гусь на вертел! За это, уверяю тебя, по головке не погладят, ой не погладят! А вот косточки переломают все до единой, начиная с самой ма-а-ахонькой и болезненной, и мясо щекотушкой с них сдерут заживо! Уж я-то знаю! И ты знаешь, любезный Вруум. Видал небось в деле уважаемого нашего Раага, милостью Ваагла лучшего палача в этой части Свона? То-то же!

— Что вы, почтеннейший! За что? Какие лазутчики? — испугано причитал огульно обвинённый чуть ли не во всех смертных грехах несчастный кабатчик. — Почему фальшивым? Тут он, ругонец, с него и спросите! Деньги, поди, настоящие!

— Да кто ж ему поверит? Сам посуди, друг мой! Кто он есть такой и чего стоят его лживые бредни поперёк чистосердечного доноса достойнейшего жителя нашего города, состоящего, кроме всего прочего, прошу особо отметить, на важной государевой службе, а? У самого-то какие мысли на сей счет? …Никаких?

«Паренёк, однако, не промах! — с удивлением отметил Юрий. — А так сразу и не скажешь. Строит простачка из себя… Единственно, родился рановато. Во времена бандитского капитализма цены бы ему не было! Рэкетир милостию Ваагла!»

— Отчего же! — хорохорился Роланд. — Учитывая родственные связи, убеждён, вправе рассчитывать на снисходительность Его Превосходительства Окружного Судьи и справедливое рассмотрение моего дела по существу. Да тут и состава-то никакого нет, так, ерунда полнейшая, яйца выеденного не стоит!

— Заблуждаешься, трактирщик! — зловеще прошипел Мхеер, остервенело тыча жирнющим пальцем Ролу в грудь. — Никакая это не ерунда! И лучшее подтверждение тому вот он — твой новый постоялец! Не ты ли тайком протащил его в город? …Друг? Знакомый? Родственник? …Не знаешь его? Может, он злодейство какое злодейское супротив законной власти замышляет? Ты, случаем, над этим не задумывался? …Нет? А не мешало бы! Государственной изменой, знаешь ли, попахивает! И потом, будучи неплохо знакомым лично с Его Превосходительством Судьей, так выходит… Уверен, они проявят завидное рвение и старание, невзирая ни на какие там отношения. Во-первых, потому, что лучше уж самому выявить родственничка-предателя и заставить его во всем чистосердечно признаться, нежели это сделает кто-нибудь ещё. Ибо, будь ты хоть тысячу раз двоюродным братом Претона, однозначно на дыбу попадёшь за пособничество. А во-вторых, оглушительный успех в каком-нибудь, абсолютно неважно каком, деле государственной важности, уверен, ощутимо поспособствует переводу монсеньора Гнууиса в Столицу. О коем он с раннего детства беззаветно помышляет. Улавливаешь суть, зар-р-руга?!

«Знал бы ещё жиртрест-мясокомбинат, — улыбнулся внутри себя Маршал, — сколь близок ты на самом деле к истине! …А старина-то Рол, я смотрю, приуныл! Хо-хо! Велеречивость напыщенную словно ветром сдуло!»

— Лжесвидетельство, достопочтенный, — тяжкий грех! Ваагл Всевидящий каждому воздаст…

— Только вот не нужно по любому поводу, тем более без оного, приплетать монсеньора Ваагла, ладно?! Оставим его в покое, обыкался уже! А то манеру, видите ли, взяли: чуть что не по-ихнему — так сразу Ваагл! Ваагл — то! Ваагл — сё! Поминают имя святейшее всуе, понимаешь, все кому не лень, вандаба! И невдомёк дубоголовым, обернётся ведь напраслица бедой, ой обернется-а-а! К гадалке не ходи! А корить-то некого буде, сами накликали! Гааш! …Успокойся уже, воздаст! Всенепременнейше воздаст, без сомнений! Вопрос в том, кому и за что? И где это, хотелось бы понять, ты узрел лжесвидетельство, а, уродец? Слышь, трактирщик?! Давай, выкладывай, пока цел! Потайное проникновение в город имеет место быть? Ещё как имеет! Выяснять же, какого роду-племени этот выродок, — последовал злобный плевок в сторону Маршала, — нынче абсолютно без нужды! Важно лишь одно: грубейшим образом нарушены законы нашего благословенного поселения! Да хранит его Святой Куун! Попрано самое светлое и неприкасаемое, без преувеличения скажу — основы справедливости, спокойствия и милосердия! Хм… О чём это я? А-а-а, так выходит… Хоть бы и один, самый плюгавенький закончик нарушен! Здесь же… вопрос всеобщей безопасности! Это в смутное-то время! Ай-яй-яй! Вот напраслица, считай, и обернулась… Хе! Уразумел? Таким образом, намерения меня как законопослушного гражданина сообщить властям о сих вопиющих обстоятельствах — чисты и благородны! В чём, скажите на милость, заключается тяжесть греха моего, зар-р-руга? И потом, трактирщик, друже, может, я чего-нибудь недопонимаю, но, сдаётся, именно ты поставил всех в интересное положение, точно снедаемый похотью монах — заблудшую овечку! Ха-ха! Чего теперь скулить? Любой на моём месте просто обязан был бы сообщить! Иначе запросто ведь могут за соучастие привлечь! Вдруг кто заложит? Ты или вот этот твой чурбан, к примеру. Оно мне надо? С какой это, интересно знать, стати я должен тебя выгораживать, старый ты осёл, сам подумай? То-то и оно! Дальше… Вы, конечно же, знакомы с начальником караула — сержантом Гаалом, не правда ли? Хе-хе! Продувная бестия, скажу я тебе, этот сержант! Абсолютно в том убеждён, легко сумеет отвести от себя подозрения и, уж можешь не сомневаться, ловко перевесит всех дохлых ворон на тебя! А на кого же ещё, пораскинь остатками мозгов, милейший? Это ведь ты столь искусно спрятал шпиона, так выходит… Ну, хорошо, хорошо, чужестранца! — что даже он, старый служака с огромным опытом ищейки, не смог ничегошеньки обнаружить! При чём тут я или кто другой? Может, у тебя телеги с двойным дном, кто знает? Вот пущай и проверят заодно! Что интересно, караульные хором однозначно подтвердят его правоту. Иначе и быть не должно, время такое! Круговая порука процветает всеместно, уж не обессудь! Кому ж охота кнут-шкуродёр на площади терпеть? И вот тут-то выяснится самое интересное, драгоценный Вруум… Тайный умысел! Вандаба! У кого? Сам догадаешься, али подсказать? А по свонским правилам проведения дознания малейшее подозрение на наличие тайного умысла влечёт обязательное применение к подозреваемому лицу целого арсенала разнообразнейших, весьма изощрённых, истязаний. О-бя-за-тель-но-е! Кто в нашем случае то самое подозреваемое лицо, всем уже, надеюсь, стало понятно, да, разлюбезный? Ну а уж в умелых добрых руках преисполненного высшего человеколюбия, истосковавшегося по настоящей мужской работе мастера Раага ты подпишешься под чем угодно, включая, в числе прочего, и факт своего сатанинского происхождения, вымученного кровью в неравном браке Вилеемской Дьяволицы с Неистовым Единорогом! Сам в том уверишься незыблемо! Мажем? Ха-ха-ха! А за пару десятков карстийских гемм палачу в придачу всё золото Ругона станет на некоторое время фальшивым! Наблюдал, поди, как года полтора назад фальшивомонетчиков потрошили, да? Три дня без устали! Многоуважаемый сеньор Рааг после признавался мне, что совершенно обессилел! Да-а-а… Исхудал, бедняга, осунулся. Утомительнейшая, но очень нужная работа! Поговаривают, их истошные вопли всю дичь в окрестных лесах распугали. Правда ль, нет? Не знаю… Наблюдал, наблюдал! Я тебя в первых рядах заприметил!

Уф! Докладчик перевёл дух. Водички бы, а лучше эля… Последнее, уверяю вас, вполне можно было бы опустить, кабатчик и без этого зрелище являл из себя крайне никчёмное и жалкое. Трясущимися руками размазывал он по грязной физиономии невесть откуда навернувшиеся слёзы, губы дрожали, того и гляди зарыдает!

— Детки у меня… Малые… Не губите! Жена…

«Да вы поэт среди вымогателей, батенька! Менестрель, бубёныть! — не переставал удивляться Юрий. — Гнуснейший, по всей видимости, тип, далеко пойдёт! Ежели, конечно, кто-нибудь вовремя не остановит… А старина Рол до чего хорош! Ох, хоро-о-ош! Каюсь, недооценил я тебя поначалу! Мастер-класс! Станиславский с Немировичем и этим… как его… Данченко рыдают с жалости! На пенсии студию театральную с тобой откроем. Чур, я уборщиком в женской раздевалке!»

— Ну, ну, ну! — Мхеер по-отечески приобнял за плечи артистично всхлипывающего Роланда. — Мы, к глубочайшему сожалению моему, друзьями никогда не были, но ты же знаешь, я всегда готов прийти на помощь. Неужто не знаешь? Так знай наперёд! Просто по-соседски, по доброте душевной, тем более — родственнику Окружного Судьи! Кто ж откажет-то? В сущности — плёвое дело! Подмазывать начальника караула мне не впервой, а с бойцами своими он и без сопливых разберётся. Гааш! Будут молчать, точно куры потрошёные! Ха-ха! А ежели не будут… Языки вырвет или взаправду выпотрошит! Зар-р-руга! Хвала Вааглу, мы своевременно повстречались, так выходит… Ты боле никому не рассказывал, мерзкий выкидыш кар-р-росты? …Нет? И не вздумай, молчи уж лучше, не то мигом Раагу в лапы угодишь! …Я тебе помогу, можешь мне довериться! Сам понимаешь, из чужих рук сержант Гаал мзду не примет, забоится! А у меня — не забоится, мы же вроде того родственники, хоть и дальние. Опять-таки с ребятками своими вопросы как-нибудь решу, так выходит… — словно ища поддержки, огляделся по сторонам. Из темноты молча воняло. — Решу, решу, не сумлевайся! И лишку с тебя не возьму. По самым скромным оценкам выходит… Да чего там, точнёхонько в три ругонских дана и уложишься! Тютелька в тютельку! Заодно, между делом, можем тебя от постояльца сомнительного, гааш, избавить, чтобы, так выходит, расходов напрасных не несть. Надеюсь, никто кроме нас здесь его пока не приметил? …Превосходно! Аккурат под утречко, значится, и-и-и… того… это… закопаем, так выходит… Что дополнительно встанет заведению… встанет дополнительно… — шевеля мясистыми влажными губищами, некоторое время, вперив мутный взгляд в потолок, изображал напряжённую мозговую деятельность, вдруг заискрился весь, заулыбался приветно. — Так уж и быть, уложимся в ту же цену! Помни мою доброту! По рукам? — и, не дожидаясь ответа: — Значит, по рукам! Быстренько тащи сюда золотишко! Моё, так выходит…

«Браво! Ай, молодца! Бурные аплодисменты! Хоть бы одну денежку каку занюханную оставил на развод! Так нет же, всё оттяпать норовит, живоглот! Красавец! — где-то в глубине души Юрий уже даже малость сожалел, что там-сям регулярно приходится устранять подобных колоритных персонажей. И этот, судя по всему, ближайший в очереди. — На фига, спрашивается, Рол ему за бабки сболтнул? Глядишь, пожил бы ещё немножко, деловая колбаса… Хотя-а-а-а… Ан нет, бубёныть! Меня неудачно засветил! По-любасу, значит, в расход пустим!»

Будто в воду глядел Маршал. В то же время магическая мимема «деньги» возымела, по-видимому, мобилизующее воздействие на присутствующих. Мало-помалу начали выползать на свет остальные, держащиеся доселе в тени, участники дивертисмента. Пошатываясь, нервно мацая рукоятки мечей, злобные, наглые, вонючие. Юрий на всякий пожарный втихарца нащупал за спиной славный фламберг. Боевые потенции этих… хм… выблядков он, разумеется, уже заценил. Особой угрозы не представляли, но всё же…

— Плевать мне на этого бродягу, гааш! Ты обещал лучший в городе эль, писарь! — чуть не плача, обиженно проскулил один из них. — Вместо того торчим здесь битый час, горло нечем сполоснуть! …Эй! Зарруга! А что там о деньгах?

— Хочешь пивка, брат Ээхм? Отличного монастырского эля из личных запасов любезного Вруума? Ведь мы этого достойны, правильно?! Бери! Пей, только с хорошим человеком разговаривать не мешай! — взмок, раскраснелся от возбуждения перекормленный претонов письмоводитель. — Вот же оно, прямо под носом у тебя! Уверен, наш заезжий боров не станет возражать. Правда, боров? …Отвечай, кар-р-ростово отродье!

— Ты бы, это… гм… писаришка, нагар-то с фитилька снял… Коптит! — внешне Юра, отдадим ему должное, абсолютно бесстрастен.

— Что там прокудахтал, голодранец? …Не обращайте внимания, братья, сегодня боров угощает! Пока живой, так выходит… От трактирщика нынче что-то толку маловато. Гааш!

— Бананы из ушей вытащи, ушлёпок! Заодно пасть прополощи, крыса канцелярская! Воняет зело! — ни один мускул не дрогнул на хищном бородатом лице, лишь серо-стальные глаза метали молнии исподлобья.

Ни голосом, ни позой, ни единым движением своим не выказал он закипающее внутри неуёмное желание поставить свинообразного подонка на место, заткнуть его грязный, дурно пахнущий рот. И, неплохо бы, надолго… А вот с бананами явно у Юрки ляпсус трубецкой выскочил! Жесть! Хвала Вааглу, никто в запале не хватился. Ха! Не ровён час, пришлось бы тоже сказочки элефийские выдумывать.

— Гм! Ты что же это, гнида иноземная-гааш, выходит, позволяешь себе тявкать на верных слуг претоновых?! Думаешь, соришь тут деньгами, шваль ругонская, тебе всё с рук сойдёт? — обрюзгшая поросячья морда из красной вмиг сделалась пунцовой, косматые брови грозно съехались к переносице. — Ээхм-гааш, зар-р-руга! Чего застыл, словно истукан?! Хотел эля?! Уже, пей скорее! Пора развлечься! Давайте-ка, друзья, поджарим этого вшивого курзона! Пущай посидит, падаль, голой жопой на раскалённых угольях, глядишь, вежливее станет! — с перекошенным от злобы лицом обернулся к Роланду. — Подбрось-ка дров в камин, трактирщик! Тащи сюда жаровню ж-ж-живо! Мерзкий выкидыш кар-р-росты! Папаша Рааг будет гордиться нами! И… это… деньги, что должен мне… и моим добрым друзьям, прихвати заодно!

«О-о-о-о, уважаемый, да у вас апоплексический цвет лица! Вы бы, гражданин писарчук, поаккуратнее со здоровьицем-то! — промелькнуло в маршальском мозгу. — Нервы беречь надо! Так ведь и инсульт схлопотать недолго!»

Забегая малька вперёд, отметим: лучше бы бедолага Ээхм ещё недолго потерпел, дождавшись того самого заветного бочонка, о коем столь терпеливо увещевал милейший Вруум. Ибо, лишь только он наклонился, утробно рыгая, с глумливой ухмылочкой потянувшись за чужой кружкою, как Юрий, недолго думая, аккуратно, дабы не испачкаться, прихватив грязную, дрожащую то ли от инстинктивного страха, то ли беспробудного пьянства руку, чуть поддёрнул на себя, выведя из равновесия, без того плохо держащееся на ногах, долговязое тело и тут же, привстав, сильнейшим хлёстким ударом наотмашь отправил любителя халявного пивка отдохнуть в дальний угол, где тот с разбитым лицом и прилёг, сгрёбши к тому ж попутно в кучу пару столов и с десяток стульев. На мертвенно-бледном лице Роланда застыло выражение полнейшей безнадёги. «Шайссе! Шайссе! Шайссе!» — читалось по обескровленным губам. А кое-кого с удовольствием несло:

— Ну, что, ещё есть желающие… откушать комиссарского тела… то бишь эля? — Маршал, развалившись вальяжно, насколько позволяла корявая мебель, восседал в той же безмятежной позе, будто ничего и не случилось. — Нет? Хвала Вааглу! — в приветственном жесте, мило улыбаясь, поднял кружку. — Ваше здоровье! Хм… девочки!

«Девочки», улыбочка — это, пожалуй, ещё куда ни шло, глядишь, как-нибудь и перетерпелось бы, но вот с контуженным стариной Ээхмом явный перебор вышел!

— У-а-а-а-а! Убью, гнида! — опрометчиво в одиночку бросился на амбразуру взгорячённый мистер Мхеер, норовя ткнуть в лицо нашему герою заскорузлыми сардельками в перетяжечках. — Глаза выдавлю! Язык вырву! У-а-а-а-а!

Плохая, видимо, была затея с глазами, не всем по душе пришлась. На что только рассчитывал толстяк? Не зря говорят: все напасти — они от нервов. Легко избегнув сарделечных угроз, отработанным до автоматизма движением поднырнув под нападающего, Юра поднял его на «мельницу» и-и-и-и… И сдулся… Неимоверная тяжесть придавила! С виду вроде мелкий бес, а увесистый, точно свинцом набит! Пудов десять весу, не иначе! Хотелось, знаете ли, в лучшем виде, с хорошей амплитудой оземь противника приложить. Ох уж эта удаль молодецкая! Дешёвый выпендрёж! Никто на самом деле никого повреждать и в мыслях не держал, с подстраховочкой задумано было исполнить. Подумаешь, ну, уронили дядю, немножко вывели из строя на непродолжительное время. И что с того? Ради его же блага! Полежал бы, отдохнул, продышался, протрезвел. Ничего ведь страшного! При всём том не ожидал такой нагрузки наш богатырь. Да ещё растекся толстяк по Юриным плечам, точь-в-точь кондом, водой наполненный! Центр тяжести никак не зафиксировать!

От неожиданности ли, может, последствия психохода сказались, не оклемался окончательно, спортзал перед командировкой прогуливал, трудно сказать. В общем, дрогнул в коленях мужчина, крен дал на правый борт. Тут ещё достопочтенный мистер Мхеер наиглупейшим образом повёл себя. Вы не поверите, абсолютно неспортивно! Извернулся, гадёныш, да как вопьётся со всей дури зубами в Юрино-то плечо! Какая уж тут, к лешему, подстраховочка, руку бы не потерять! «Ах ты ж сука! Н-н-на тебе!» — только и успел прорычать взбешённый Маршал, со всей своей двухметровой дури втыкая незадачливого писаря головой прямёхонько в твердокаменный глинобитный пол. Хрясь! Классика боевого самбо! Хрусть! — характерный треск ломающихся шейных позвонков явственно засвидетельствовал повреждения, несовместимые с дальнейшим пребыванием уважаемого сеньора по эту сторону Фаргуга. Шмяк! — и бесформенный бурдюк питательной смеси для клопов распластался по полу, не подавая более признаков жизни…

«Сдох бобик! Чертовски жаль! — с огорчением констатировал про себя Маршал, тщетно пытаясь выщупать пульс на грязной сальной шее. — Бля буду, колдун ты, Юрка! Сглазил-таки дядечку… Нда-а-а, бубёныть… Плохи наши дела!»

Наивно было бы, согласитесь, полагать, что оставшиеся в строю соратники достопочтенного Мхеера, свято уверовав в сакральную фатальность бытия, отнесутся к свершившемуся трагическому факту с должным пиететом и, тихохонько собрав размётанные там-сям телеса в лице третьего, малость разобранного, но ничего себе ещё, вполне живого пока коллеги, чинно и степенно удалятся, дабы, уединившись где-нибудь, в траурной печали роняя скупые мужские слезы в кружки с червивым элем, скорбеть по безвременно ушедшему в мир иной сотоварищу. Э-хе-хе… Верно, где-нибудь так оно и бывает, но… Где угодно, только не в Карсте! Здесь человека убить, что высморкаться. Похороны же иной раз веселее складываются, нежели именины или, скажем, свадьба. Трезвость, рассудительность, спокойствие и уважение к усопшим, так уж повелось, не в почёте у местного плебса, скорее наоборот, а потому времени на всяческие там сантименты не оставалось вовсе…

Вжик! В стальном клинке мелькнули отблески свечей! По всему видать, уроки мастера Тальхоффера не прошли даром. Делай — раз! Пострел наш едва-едва, но поспел — хвала Вааглу! — выхватить меч из ножен. От же ловкач! Вовремя, однако, иначе, как пить дать, не сносить бы ему головушки буйной! В самое последнее мгновение словчился, парировал весьма, уверяю вас, опасную атаку, избегнув, таким образом, недавней печальной участи претонова писаря. О-о-ох! Клац!! Лязгнула сталью сталь, высекая искру недобрую. Базары кончились. Хочешь жить — шевели задницей! Бодро шевели, не рассусоливай! Делай — два! Тут же, без раздумий, обводка и привязь — понуждение силой, опустить оружие, раскрыться. Задавлю, мразь свонская! Жизнь в движении, жестокий танец мангуста и кобры — промедление смерти подобно! Делай — три! Достать супостата с незащищённой стороны! Ни секунды не медля — вперёд! Дистанция разорвана, вот он, противник, совсем близко! Слышится надсадное его дыхание, злобный хрип, скрежетание гнилых зубов. Запах изо рта — ужасающий! Фу-у-у-у! Сознание можно потерять! Но Маршал вам не какая-то там барышня кисейная, и не такое нюхивал! Малой волнистой гардой перехвачен, придушен неприятельский клинок, лицо врага гримасой ярости бессильной скривлено. А-а-а-а-а!!! Высвободиться тужится, не тут-то было! Делай — четыре! Чуть от себя и в противоход, не мешкая, с двух рук эфесом тяжеленного меча прямиком шарах в зубы!

«У Котауси злые глазауси, — припомнился вдруг позабытый детский стишок. — И злые-презлые зубауси!» Были зубауси, да сплыли… Страшная зуботычина! Кровь, ошмётки недожёванной гнили, раздробленные зубы. Нечто тёплое, липкое обдало щеку, шею, потекло за пазуху, источая вонь. Фу, мерзость! Утёрся, не глядя, пора бы уже, кстати, к вони-то и привыкнуть. Агрессор рухнул, точно подкошенный. Вот незадача, даже имени его не узнали. Да и… с ним! Мы заведомо описание процесса, собственно поединка, слегонца подрастянули и, выражаясь в понятиях Средневековья, скажем так, маленько дифференцировали, отчего у неискушённого читателя вполне могли сложиться неверные ощущения замедленного просмотра. Но вообще-то, надо чётко себе представлять, на всё про всё ушло лишь несколько секунд. Кратко и по делу! Айн — цвай — драй — фиир! Блок — обводка, привязь — подход, перехват — разящий удар! Готовченко, выходи строиться! Будто на тренировке. «Хвала Вааглу! — с облегчением пронеслось в Юркиной голове. — Вроде успокоился. Ещё один… хм… типа того… полутруп. Спасибо маэстро Хансу, нужным вещам обучил! …А как там у нас, интересно, последний из могикан поживает?» Легко поигрывая одной рукой увесистым фламбергом, с интересом разглядывал оставшегося на ногах бойца.

— Мочи его, Юрец, мочи гада! Не дай уйти козлищу! — горячим шёпотом подзуживал Роланд.

Отстаньте все к бениной маме! Мочить боле никого уже не хотелось. Устал безумно! Некоторое время соперники, устрашающе гримасничая, топтались лицом к лицу, поднимая пыль, грозно мыча и смачно сплёвывая друг другу под ноги. Меж тем к обоим вскоре пришло понимание: не пробиться местечковому рубаке через маршальский двуручник. Не-е-ет, нипочём не пробиться! Куда ему с полуторным мечиком-мечишкой? Да к тому ж супротив Юриной стати двухметровой длиннорукой? Настоящего бойца это, разумеется, не остановило бы, ретивый бультерьер и на большую собаку всенепременно бросится, но… Вовремя пришло прозрение: «Святая Ма…. Ма… Мандрака! — заикаясь, просипел потерявший внезапно голос карстиец, пятясь к двери с выражением натурального ужаса на лице. — Ог… Ог… Огненный меч! Огненный меч! Чур меня! — причитал он уже в голос, судорожно упихивая клинок в ножны. — Да избави меня Святой Куун! Ваагл Всемогущий, спаси и сохрани!». С чем и ломанулся к выходу, сметя попутно столпившихся за дверью зевак, завывая во всю глотку: «Огненный ме-е-е-е-еч!!!».

К немалому изумлению друзей наших, сии волшебные слова воздействовали на присутствующих в буквальном смысле отрезвляюще! Значительно эффективнее, нежели молоко, сода, какой-нибудь там алкозельцер, фестал или, положим, уголёк активированный. Таверна опустела в считаные минуты! Знающие люди, когда-то в стародавние времена, возможно, владевшие фламбергами, просто-напросто тихо поднялись и быстренько ретировались кто куда. Некоторые, поздоровее, проявив чудеса человеколюбия, уволокли с собой бездыханные тела собутыльников. Это в Карсте-то! Слыханное ли дело? Со страху, наверное, может, с перепоя… Те же, кто по молодости и в глаза ничего подобного не видывал, свинтили просто так, за компанию, руководствуясь главными принципами самосохранения: «Все бегут, и я бегу!» и «Как бы чего не вышло!».

Очнулся и, по-видимому, куда-то уполз от греха подальше злополучный халявщик — господин Ээхм. Остались лишь те немногие, в абсолютно замутнённое сознание коих кроме топора достучаться не могло уже ничего, а также безвременно почивший в бозе сеньор Мхеер и наш неназванный забияка, стараниями Маршала на довольно-таки длительное время избавленный от необходимости посещать дантиста.

— Нда-а-а, Ролушка, наломали мы тут с тобой… дровишек! — в лёгкой растерянности огляделся Юрий. — Что делать-то будем?

— Погоди, Ури, дай в себя малька прийти. Одно могу утверждать совершенно определённо — на чердаке ты теперь хрена лысого отсидишься! Э-э-эх, накрылись мои нарды! — разочарованно вздохнул Роланд. — Я, конечно, всяко ожидал, но…

— Сразу на чердаке надо было спать пристраивать меня, валенок сибирский! Глядишь, уберегло бы.

— Всё «бы» да «бы»! Наворотил тут, не разгрести… Телепень медвежеватый!

Честно говоря, было от чего пригорюниться! Грязь, вонь, опрокинутая, переломанная мебель, россыпи там-сям черепков битой посуды, хрустящие под ногами кости, чавкающие объедки, стонущий, едва шевелящийся в луже собственной крови, искалеченный туземец и в довершение всего — хладный труп предводителя местной гопоты с неестественно вывернутой шеей и приличным куском маршальского лапсердака в зубах. Перечисленное, согласитесь, вряд ли подняло бы настроение кому угодно, и уж тем паче — рачительному хозяину заведения! При том, что, как это ни странно, само, собственно, яблоко раздора, капля мёда, ящик Пандоры, предтеча, образно выражаясь, происшедших драматических событий — поднос с пивом — устоял. Устоял незыблемый, зар-р-руга, хоть ты тресни! Ни единой капли драгоценного эля не пролилось в ходе жарких баталий! Вот ведь оно как бывает. Чудеса, да и только! Ну… Делать нечего, подняли по кружечке… Уф! Эль хорош! Хоть что-то стоящее в этой феодальной мухосрани!

— Может, пока железку мою припрячешь куда-нибудь подальше и поглубже до лучших времен?

Капли эля блестящими бусинками скатываясь по сальным бородам, собирались веселыми ручейками, обильно орошая без того неряшливые наряды собеседников. Но, как говорится, грязью грязи не испортишь! И я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, текло и текло…

— Даже и не думай, засветили уже! Вообще-то это ты, Юрка, думм твоя копф, в основном наломал! Обязательно, бл*дь, было всех тут плющить и колбасить? Да? Слон в посудной лавке!

— Дык я же не специательно! Они сами…

— Что сами?! Шеи себе ломали?! Зубы выбивали?! Аккуратнее, что ли, не мог? Вандаба!

— Зри в корень, Рол! Нет документов — нет Претона. Гааш! Был бы Претон в наличии — ни одна гнида на аркебузный выстрел бы к нам не подползла, бубёныть! Соответственно, отсутствовали бы и хм… потерпевшие, мать их! Считаешь, не прав я?

— Прав, прав! До чего ж вы, молодёжь, любите сослагательное наклонение, просто кушать без него не желаете! Зар-р-руга! А не придумали б науки такой — психостатики, сидели бы вы сейчас, господин Маршал, дома на печи в обжимку с зазнобушкой своей, пельмешки трескали да детишек строгали, материнский капитал отрабатывали. И звали бы тебя, ну… скажем — Емеля. Ха-ха! Чем не дольче вита? …А жену Жанна, ежели мне память не изменяет, да? …Помню ещё! Красавица! Вся Академия сохла по ней… Жанна и Емеля, роман на печи! При таком раскладе только соседи скачки ваши диванные терпели бы эпизодически, да и то не факт…

— Факт, факт! Гм… Нынче по ней весь Центр сохнет, — ухмыльнулся Маршал. — Тот самый Департамент Безопасности, между прочим.

— Неужто?! Я-то думал, козни вражеские! Вот оно в чём дело! Чем же ты несчастной женщине так насра… извини, насолить умудрился, что она столь экстравагантным способом от тебя избавиться надумала?! Красавчик! Дрек мит пфеффер!

— Опять фиглярствуешь, недобиток эсэсовский? Внутреннюю безопасность бдит она, не внешнюю! И потом, не пойму я, у нас, что, всё замечательно по жизни складывается? Всё хорошо, прекрасная маркиза?! Уж не хочешь ли ты сказать, мил человек, что сбежавший сейчас отсюда шизанутый экстраверт утихомирился, перестал вопить всякие глупости и тихо-смирно повернул себе домой, спать под бочок к бабе сварливой? Сомневаюсь, однако! Уверен на все сто, за подмогой побежал, каналья! Зуб даю, бубёныть! В связи с чем вынужден ещё разок тебя настойчиво побеспокоить. Слышишь?! Э-эй, вандаба! Что делать-то будем?!!

— Чего разорался? Не глухой я! …Согласен с тобой, — вновь и вновь задумчиво накручивались локоны клочной бородёнки. — Времени действительно в обрез у нас, ибо где-то через полчасика — минут сорок, не более, абсолютно убеждён, ты будешь иметь честь познакомиться с сержантом Гаалом. Гааш! Пренеприятнейший, должен тебя предупредить, тип! Фикен его в арш! Мерзкий, скользкий и на редкость жестокий. Жди подлянки от него в любой момент, и добрый тебе совет — всегда держи урода в поле зрения. Мало ли что! Хоть шею успеешь свернуть подонку на прощание! Шайссе! Словом, от того, как ты усвоишь мои инструкции, без преувеличения скажу, будут зависеть наши жизни. В первую очередь — твоя! А потом уж и… Короче, слушай внимательно, не перебивай. Первое. Меч не прячь, напротив, держи на виду, дабы сразу всем понятно было — настоящий фламберг! Без дураков! Не зря, короче, люди по морозу телебонились через весь город. Второе. Стражу встречай на коленях, со смиренно склонённой головой, оружие на полу эфесом от себя. Лысину на всякий случай пеплом посыпь. Ха-ха-ха! Чтобы не отсвечивала! Шутка! Так здесь принято сдаваться в плен, покорность, значит, изображать. В глаза не смотри, ничего никому не рассказывай, о чём бы и кто тебя ни спрашивал! Да, чуть не забыл, шапку сними! И третье. Запомни как Отче наш: любые переговоры только с монахами! На крайняк с Судьей Гнууисом, поскольку он же — светский дознаватель по совместительству. Два в одном. Хе! Приговор всегда известен заранее. Удобно, да? Учти, Юра, сделаешь что-нибудь не так — избить могут, покалечить. Убить, глядишь, и не убьют, но покалечат — верняк! Холи шит! Оно нам надо? Как это ни парадоксально звучит, но именно твой фламберг и есть сейчас наше спасение. Жаль, временное. Нда-а-а…

С последними словами Роланд подошёл к окошку, приподнял край закрывавшей его мешковины и некоторое время высматривал, выслушивал пустынную улицу. Порывистый ветер, срывая огонь с редких, вопреки суровому ненастью теплящихся еще факелов, разбрасывал мечущиеся сполохи света по стенам убогих лачуг, подсвечивая облупившиеся грязные фасады, чёрные безжизненные бойницы окон, непролазные груды мусора, промеж которых пробивались, вились, свивались запорошённые, едва различимые тропинки. Что в безлюдной фантасмагории разглядеть пытался? — тайна, покрытая тем же всеобщим вонючим мраком. Убедившись наконец в тщетности попыток выведать из пустого что-либо полезное, снова подсел к столу, продолжил:

— Неплохо бы понимать местную специфику, Ури. За последние несколько десятилетий «пламенеющее» оружие и пользующихся им ёб*утых на голову мудаков, назвать иначе, извини, язык не поворачивается, уж очень демонизировали! Доннерветтер! Ну, очень! Чирей на пятке! Окружив при этом столь плотной завесой вымыслов и домыслов, что до одури суеверным туземцам подобные тебе товарищи нынче представляются не иначе как какими-то высшими, непобедимыми силами зла, исчадием ада, с коими ни в конном, ни в пешем бою, как ни крути, не совладать. Кроме того, ходит упорная молва, будто вы вдобавок ко всему ещё и колдануть можете, сглазить, и порчу навести! О как! Просто-таки Змеи Горынычи трёхголовые! …Можешь? …Нет? …Неправильный Горыныч из тебя какой-то, недоделанный… Обычную реакцию мы, в общем-то, только что наблюдали. Зачастую оно, кстати, в кассу. Жаль, не сегодня.

— Не понял, ты кого это мудаком обозвал ёб*утым, морда фашистская?!

— Ничего личного, дружище! Просто привык называть вещи своими именами, не более. Считаю, горькая правда куда лучше сладкой лжи, причём, прошу отметить, идеологически-мистическая суета вокруг пресловутых фламбергов затеяна была ещё в приснопамятные времена при активном непосредственном участии Ордена. Не понимаю, зачем им всё это понадобилось, но факт есть факт. Думаю, именно поэтому судьбы таких, как ты… хм… извращенцев вершат монахи. А парни в рясах, поверь, безумно не любят, когда в их дела суют нос! Относительно хорошая, согласись, весть, ибо пока Прелата нет в городе, с тебя, по идее, ни один волосок не должен упасть. Жуйте кизяк! Теперь новость плохая… Извини, я быстренько!

Что за манера идиотская — прерываться в самом важном месте, а?! Потерпеть, что ли, нельзя маненько? Времени ведь в обрез! Зарруга! Вандаба! Гааш!

— А состоит она в том, что Окружной Судья, стремясь во что бы то ни стало выслужиться перед Королевой, вправе возбудиться и провести дознание самолично, — продолжил трактирщик с места в карьер, — если на то, конечно же, имеются веские причины и велика вероятность побега заключённого. Здесь, безусловно, имеет место эдакая правовая коллизия. Местечковые карстийские нормы права слегка конфликтуют с федеральным законодательством, но, уверяю тебя, голову местному судейскому за это никто не снимет. Напротив, при удачном стечении обстоятельств могут и поощрить. В Столице на должностёнку, скажем, хлебную определят. Вместе с тем, Ури, дружок, авторитетно имею тебе сообщить: мёртвый писарь Претона — причина веская. Более чем веская! Офигительски веская! Видишь ли, в этом мире грамотный писака — огромная ценность! Шайссе! Возможность же побега, учитывая твои физические данные, сомнений вообще ни у кого не вызовет. Согласен? Теперь самое важное. У нас, судя по всему, аж целых три дня для разруливания ситуации. Таков по закону Карсты срок обязательного ожидания Прелата. Учитывая же статистику прошлых лет, процентов на девяносто девять с хвостиком смею предположить, что Их Высокопреосвященство вместе с Превосходительством подзадержатся в Несфере на недельку-другую, и это очень, очень хорошо! В любом ином случае тебя бы сразу выпотрошили на потеху великосветской публике. Сегодня же! Зарруга! И упаси милосердное небо кого-нибудь из нас когда-либо попасть в руки скучающих фавориток местной знати! Фурий своих сильные мира сего забавы ради частенько допускают к истязаниям. Так сказать, поучаствовать «на разогреве». Серьёзные повреждения вряд ли нанесут, но зрителей развлекут изрядно! Знаешь ли ты, сколько, мягко говоря, хм… неприятностей может доставить вошедшая в раж, глумливая извращённая скучающая сука, пользуясь полнейшей безнаказанностью, неограниченной властью над мужеским беспомощным, абсолютно доступным телом в приступе кровавой алголагнии, используя лишь самые обычные щипцы для завивки? О-о-о-о! Искренне желаю так никогда и не узнать. Ты, верно, в курсе, что волосы завивают чуток нагретыми щипцами, да? Так то волосы! Для хорошего дела или, если хочешь, тела с превеликим удовольствием и посильней нагреют. Докрасна! И завьют… что-нибудь… другое… Холи шит! Не грусти, таковы реалии, друг мой! Таковы свонские женщины…

— …Итак! Три длиннющих дня милостию монсеньора Ваагла! Красота! Используем же отпущенное нам максимально продуктивно и, я абсолютно в том уверен, — обязательно выкрутимся! Не знаю, правда, пока как, но выкрутимся… О судье же местном, надеюсь, ты всё услышал, гадёныш своего не упустит! Дрек мит пфеффер! К тому же родственничек мой — потомственный садист и, к слову, тайный курзон. Ну, педик, значит! Поэтому, кровь из задницы, нужно многое успеть, иначе она в буквальном смысле оттуда у нас польётся! Всё уяснил? Вопросы есть?

— А с этим что делать будем? — Юрий кивнул в сторону едва-едва пришедшего в себя, ошалелого полуживого беззубого аборигена, одиноко восседающего посередь всеобщей разрухи.

— Его режик? — Роланд поднял валявшийся рядом клинок.

— Да вроде бы…

— Вышел месяц из тумана… Вынул ножик из кармана… Буду резать… Буду бить… Ту-туру-туту-туту! Ну, скажи, дружок, что нам теперь с тобой делать, а? — обернулся трактирщик к ничего не понимающему туземцу. — Я кого спрашиваю?! Пёс тебя дернул нос в чужие дела совать, хурензон!

И внезапным выверенным ударом раскроил бедолаге череп. Ровнёхонько, словно арбуз. Чпок! Тот даже мяукнуть не успел, завалился на бок, точно тюфяк с соломой.

— Ты чего творишь, ох*ел с голодухи?!! Его-то за что?!

«Бл*дь! Неужели я когда-нибудь тоже… вот так… смогу? — вскипел маршальский мозг. — Ведь ни за что ни про что!»

— Кто бы говорил, сердобольный ты наш! Твои косяки, Ури, между прочим, подчищаю! — Рол преспокойно обтёр меч о бездыханного владельца, сел, закурил. — Хорошая сталь, сгодится трофей. Что-то ты слишком чувствительный стал, Маршал. Не узнаю тебя! Вандаба! …Нет? …Показалось? Мне, честно говоря, свидетели не нужны. Тебе-то уже пофиг, майн хер абкакен, один трупешник, два. Всё одно копи соляные пожизненно, либо на юга прокатишься к Пустынникам. Билет, правда, в один конец… Но ты не расстраивайся, там, в Центре, всенепременнейше чего-нибудь да придумают! Тортик пришлют, по случаю, к Рождеству. А мне здесь работать и работать ещё. На пенсию опять же скоро…

— Брось свои шуточки идиотские, и без того тошно!

— Ладно, не ерепенься! Давай-ка вытащим отсюда по крайней мере одного мертвяка. Глядишь, хоть от последнего эпизода отмажемся…

— Куда мы его?

— Куда, куда! В рыгаловку, к остальным! Там, почитай, в натуре живых и без того не осталось. Одним меньше, одним больше…

Общий зал встретил наших друзей вносшибательным амбре! Фу-у-у-у! Неповторимый букет стойких запахов перебродившего позапрошлогоднего капустного рассола, гниющего мяса, рыбы, взгорячённых любовью, девственно немытых тел, снующей под ногами в бесконечных поисках чего-нибудь сожрать облезлой псины, густо приправленный миазмами разной степени разложения продуктов животной и кишечной жизнедеятельности, свежо оттенял чадящий в камине тот самый «эндемичный термоядерный кизячок», с легким скепсисом упоминаемый ранее симпатягой Роландом. Поспешим согласиться, уж термоядерный так термоядерный! На все сто! Глаза режет не хуже перцового газа! Словом, зер аппетитлищ! Непривычно пустовато, правда. Ещё совсем недавно жизнь здесь бурлила гейзером, яблоку, да чего там яблоку! — вишенке некуда упасть было, горошине, а теперь вот пусто и уныло, как в животе у известного крокодила. Лишь немногие, без каких-либо видимых признаков жизни, забулдыги виднелись там-сям в тусклом мерцании редких свечей. Может, оно и к лучшему… Слугам бы ещё на глаза не попасться!

Быстренько пристроив покойничка за столик в тёмном углу возле двери, поспешили уж ретироваться, как вдруг недремлющее маршальское око — чёрт бы его побрал! — выхватило из всеобщего мутно-слезящегося бардака до безобразия странный предмет… Груша! Зарруга! Ух ты, разрази меня Ваагл! Откуда сие чудо зимой?! Тепло поигрывая жёлто-красными с восковым налетом бочками, вызывающе нагло возлежала она, чистенькая, на тарелочке, только что без голубой каёмочки, посередь всеобщей пьяно-блевотной вакханалии, призывно маня, словно пресловутый пирожок: «Ну-ка, съешь меня, дружок!». Возрадовался Юрий, протянул руку загребущую… Куда там! Не самая, видать, загребущая ручонка-то, позагребущее есть! Внезапно откуда ни возьмись раздалось: «Не тронь, га-а-аш! Ма-а-а-ё!!!» Храпевший здесь же в куче обгрызи пьянчуга, очнувшись ни с того ни с сего, вцепился в дивный фрукт обеими руками. Фи! Весь кайф грязными лапищами обломал! И только-только один из наших героев опять вознамерился, было, слегонца покалечить очередного доброго карстийца, дабы, значит, экспроприировать свою законную добычу, как другой заорал дурным голосом:

— Брось, не трогай! Холи шит!!! Юрка, валим отсюда! Шнеллер!!! Ходу, ходу!!!

Спорить на всякий случай не стал, нутром почуявши неладное. В общем, крайнее, что успел заметить Маршал, пред тем как трактирщик увесистым пинком выставил его за дверь, — два длинных гнилых зуба, впившихся в сочный плод… И брызнул сок… Ба-бах!!! Шандарах!!! Что ещё за фикен твою арш?!! Грохотнуло прилично, на войне как на войне! Чуть барабанные перепонки в мужчинах не полопались! Взрыв сам по себе вышел не очень мощный, перегородка устояла, зато сорванная дверь, пролетая, больно саданула Юрия в плечо. Рол, как и подобает гостеприимному хозяину, героически принял основной удар на себя. Злополучная дверца, крепко огрев боша по горбу, завалила его мордой в грязь, выломав к тому ж здоровенный кусок каминной кладки. Из образовавшейся щели сразу зачадило.

— Шайссе!!! Что это, Юра? Третья мировая? — легко контуженный Роланд смешно тряс головой, с трудом выбираясь из-под завала.

— Почём мне знать, какая тут у вас… мировая? Сами мы не местные…

— Пойдём, что ли… глянем?

Зашевелился улей, зажужжал на все лады! Взрывной волной, разумеется, махом все свечи задуло! Погас камин. И пришла темень. Похлеще египетской! Самая что ни на есть осязаемая тьма. Схватили по огарочку, поспешили обратно в зал. Любопытно же. А полюбоваться было чем, доложусь я вам! Дым коромыслом! От любителя фруктов осталось едва-едва более половины, остальное разметало в хлам, покрыв кругом стену и потолок сочащимся фаршем в замес с мозгами. Странно! Мебель почему-то не загорелась. Немного поодаль угадывались кишки, какие-то другие округленькие запчасти.

Густеющая кровь, смешиваясь с нечистотами, клеила подошвы к полу. Рядышком в поле зрения — пара свежих трупцов, да упокоит Ваагл их душу грешную!

— Глянь-ка, Ури! — трактирщик радовался, словно мальчишка, подглядывающий за старшей сестрой в душе. — Удачно мы орла своего подсадили, а? Башню напрочь снесло! Теперь уж точно никто не дободается! Зарруга!

Нда-а-а… Житный, прямо скажем, выдался денёк для усохшей бабуленции с косой. Хотя… Как говорится, ещё не вечер, наверняка чего-нибудь до кучи накосячит, колхозница! Окна к чертям собачьим вышибло, в образовавшиеся бреши дыхнуло зимнею стужей. Плохо людям, контуженные стонут, израненные вопят.

Шансов выжить мало у них. Местные доктора лишь кровь пускать обучены, а её и без оного нехватка. Словом, жуть! Дышать нечем, всё дерьмо воспарило, зависло в воздухе плотною пеленой. Видимость нулевая.

Откуда-то из щелей, словно клопы на тёпленькое, повылезли перепуганные слуги. Целый выводок! Где только прятались? С антресолей и галереи горошинами из стручка кубарем сыпались полуголые каросты с клиентами. Кто в рубахе, кто в подштанниках, засранными простынями обёрнутые. Девки простоволосые, обезумевшие со страху. Визжат, кричат, галдят, мечи наголо! Завертелась кутерьма в потёмках. Веселуха! Кому-то ногу отдавили, толкнули, локтём пихнули, тут же драчка завязалась. Пока разбирались, порезали слегка друг друга. Нашлись-таки середь присутствующих и здравомыслящие люди — охладили головы горячие.

Роланд метался в толпе, зычным, хорошо поставленным голосом раздавая команды прислуге: «Шевелись, кровососы ленивые! Клизьмонусы пентафталевые! …Берриморы! …Шнеллер, шнеллер! …Зарруга, доннерветтер! …Вандаба! …Гааш, козлы драные!!!». Воспользовавшись всеобщей суматохой, Маршал тихохонько сокрылся в своем убежище, дверцу кое-как приладил на место и прижух в уголке на лавочке. Довольно скоро, как ни странно, всеобщий кавардак угомонился. Объявился и взгорячённый, осипший, чуть подкопчённый, отчаянно воняющий козлом хозяин заведения:

— Не дышишь, Горыныч? Чирей на пятке! А как дышал! Как дышал! — прохрипел с порога. — Щас бы яблочко куснуть, да? Любитель фруктов! Дрек мит пфеффер! Хвала Вааглу, вроде разогнали всех по норам. Вот ассенизаторы мои конюшни Авгиевы разгребут маленько, подчистят в таверне, и всё ок! По новой загуляем!

— Так что это рвануло-то, разобрались?

— Шустрый ты малый! Вандаба! Только-только каросты осатаневшие утихомирились! Возблагодарим же небеса за ниспосланный нам бесценный дар! — Роланд картинно воздел руки. — Долгожданные бочонки с элем прибыли наконец-то! Почти полная подвода! Хоть чем-то глотки жаждущие заткнули! Честно говоря, Ури, и без твоих разбирательств забот хватило. Во всяком случае нужно чётко понимать, что бы то ни было, свонским технологиям до столь изящной вещицы с взрывным, так сказать… хм… характером, ровно пешкодралом до луны! Так-то, брат… Батюшки, у нас же пиво киснет! — спохватился весьма своевременно. — Нельзя же так, выдохнется продукт, вовсе вкус потеряет!

С чем и залил в себя очередную, незнамо уже какую, порцию бродилова. Вытащил из камина головешку, прикурил без спешки, кинул в огонь пустую пачку из-под сигарет, продолжил как ни в чём не бывало:

— Хотелось бы обратить драгоценное внимание всех присутствующих на череду довольно странных, по моему разумению, неурядиц, — к Ролу вновь вернулся характерный кудрявый стиль изложения, — удивительным образом совпавших с твоим прибытием в Свон. Не находишь? Сначала, значит, полнейшие непонятки с документами… Э-хе-хе… Транспортный канал опять-таки отработал как-то криво, непонятно… Это ещё его загадочное внезапное отключение… Да? Затем кодла упившихся недоумков, нарушив всевозможные правила приличий, хамским образом вторглась в ВИП-зону, в результате чего на нас повисла парочка жмуриков из числа претонских прихлебателей. Что, согласись, в условиях полнейшей неразберихи особо оптимизма не добавляет. И в завершение потешного машкерада — хит дня! — искусно зробленная смертоносная машинка, невесть откуда чудесным образом материализовавшаяся под самым нашим носом в момент, прошу жирно подчеркнуть красным, расположения к ей в непосредственной близости. Заметь, ни раньше, ни позже, а именно в тот самый момент! Иначе, сам понимаешь, рвануло бы совершенно отдельно от нас. Какой и у кого в том интерес? Справедливости ради отмечу, пока что Судьба хранит тебя, Маршал! Не проснись вовремя злосчастный любитель груш… Бр-р-р! Страшно себе представить! Словом, спасибо в его лице Вааглу, Ниикусу, Сирксу, Караглу, Кууну или там Мандраке и всем вместе взятым. Уберегли! Я, кстати, к грушам безразличен, мне бы капусты тушёной с сосисками… А ты?

— Обожаю, бубёныть! Целую авоську за один присест сожрать могу! Больше, чем пельменей! И пусть я потом сутки из сортира не вылезу…

— Вот-вот! Гм… Твой покорный слуга отчего-то именно так и предположил. Не многовато ли совпадений за одни сутки, друг мой? Призадумаешься тут… хм… твоё бубёныть!

Некоторое время друзья размышляли молча. Каждый о своём. Об общем не думалось, надоело. Потихоньку Юру сморило, чуть со стула не упал. Дабы не заснуть ненароком, пришлось возобновить беседу:

— Сдаётся мне, сеньор Гаал, сержант твой хвалёный, не торопится. Бог даст, вообще пронесёт, что думаешь, наимудрейший?

— Ну… Ежели имеется в виду внезапное учащение дефекации, сопровождаемое водянистым стулом, то это, поверь, лишь дело времени. Как, впрочем, я абсолютно в том уверен, и после авоськи груш. Хе-хе! Лопаешь ты свои пилюльки, нет, с непривычки пронесёт обязательно. Касаемо же начальника караула…

— Постой-ка, милейший! Не пойму, в голове чудит у меня или контузило? Вой звериный в ушах, лай… Всё россказни твои о волках вилеемских! — шутливо пригрозил пальцем. — Чертовщина теперь мерещится на каждом шагу! Это… самое… Хурензон ты, вот кто!

Однако Роланду, видимо, уже было не до шуток. Глаза полыхнули недобрым огнём, лицо посерьёзнело и даже, казалось, враз немного осунулось.

— То не вой, Ури. То песнь военная. Лукавого помянули, он тут как тут…

— Какая еще на хрен песнь?!

— Доблестные карстийские воины адский огненный меч воевать идут. А поют… Поют для храбрости они. Побаиваются люди скверных дьявольских штучек. Я же объяснял.

— Да-а-а… Выходит, не пронесло…

— Выходит, так… Ну, ты… это… не скучай тут без меня… Пойду куда-нибудь… С глаз долой, из сердца — вон! Жуйте кизяк. Нельзя нам вдвоём светиться, дело завалим… Главное, исполняй всё, как договорились, а я уж тебя в беде не оставлю, так и знай! — ободряюще похлопал Маршала по плечу. — И ещё… Постарайся никому больше не хамить, добре? Очень тебя прошу, брат!

С тем и канул в темноту, прихватив, разумеется, свои игрушечные кацбальгеры. Мы словно бы вернулись к истокам повествования. Всё тот же одинокий неуместный валун посередь злачной таверны на окраине Карсты — Оплота Веры дистрикта Святого Кууна, без сомнения, зловоннейшей дыры Королевства Свон. С одной лишь разницей: таверна видится нам теперь малость разбомблённой.

Оказавшись в полном одиночестве, лицом к лицу с чуждой, беспощадно враждебной действительностью, Юрий вдруг почувствовал себя неуютно, можно даже сказать, жутковато… Нет, конечно же, страху не место в сердце Маршала, иное дело — тревога. О-о-о! Её не избегнуть, не укротить. Единственное верное лекарство — водка, да и та, к огромному сожалению, не панацея. Сейчас бы сто грамм для храбрости… Отставить! Пожалуй, грамм двести пятьдесят — триста занадобится, не менее! Опять-таки, где ж взять-то её, родимую? У боша источник шнапса самопального, увы, иссяк! Головы же местных алхимиков большей частью поисками магистериума — камня философского — заняты, посредством коего в злато благородное легко серебро превращать, иные металлы плебейские. Такая им, значит, первостепеннейшей важности задача руководством на местах поставлена.

Ну, ещё социальные кое-какие заказики… Микстуры там, примочки свинцовые, настойки горшие, припарки, натирки шарлатанские для знати из всяческих гадостей варганят. Сушёные мышки, лягушки, прочие незаменимые ингредиенты вроде голов змеиных — всё в дело идет! Сусака, масака, понимаешь… буридо, фуридо! Дурят нашего брата почём зря! …Ах, да! Чуть не забыли! Яды же ещё! Уж в чём-чём преуспели, так это в ядах! На любой вкус и цвет: жёлтенькие, красненькие, зелёненькие, со вкусом арбуза, спелой дыньки, клубнички, медленнодействующие, быстрые, моментальные, безболезненные и ужасно мучительные, всё, что душе смятенной угодно! Доходнейший сегмент чёрного свонского алхимического рынка, доложусь я вам. А вот приличную простецкую самогоночку делать так и не научились!

Нет, гнать-то её гонят, ясный пень, но уж больно штука гнуснейшая на выходе получается, исключительно для наружного применения! На крайняк — по капелькам в настойках потреблять или отравить кого. Ха! В чистом виде без пагубных последствий для органона нипочём не потребить. Тьфу на них! …Тревожное ожидание встречи с неведомым. Кто бы ещё вчера мог предположить, а? К тому ж прогноз погоды на ближайшее будущее весьма неутешительный. А как всё хорошо начиналось! Весна, твою мать! И тут же паскудный звоночек, документики-то тю-тю! Подпортилась погодка, отменяется весна!

Совсем как в детстве в преддверии очередного родительского собрания, вернее, последующей неминуемой выволочки, когда заблаговременно объявленное классной инквизиторшей аутодафе для особо отличившихся нарушителей школьной угрюм-бурчеевщины воспринималось изначально чем-то далёким и почти нереальным. Целая неделя же ещё впереди! Столбик термометра, скажем, упадёт ниже абсолютного нуля, торнадо, землетрясение, цунами, эпидемия свинки, да мало ли чего хорошего в жизни произойти может! Химоза, ручка классная наша, в конце концов, глядишь, бациллу какую-нибудь зверчайшую подцепит! Всегда ведь, согласитесь, существовала вероятность отмены этого, не побоюсь красного словца, синедриона педагогического. Пускай и не очень высокая, но вполне достаточная для поддержания огонька надежды в неокрепших пацанских душах. В общем и целом позиция верная: живи, мальчиш-плохиш, сегодняшним не то что днём — часом, минутой! — лопай печенье с вареньем да радуйся!

Однако по мере приближения роковой даты всё чаще подавал тревожные сигналы зловредный червячок неопределённости и сомнений. Ага-а-а! Ты ещё и зуб кому-то выбил! Ну, держись, щусёнок! Где-то за день — два до, собственно, экзекуции наш Крысошубиус, прозванная так за кумедную привычку разгуливать с сентября по май в отороченной ободранной норкой кацавейке, прекращала делать намеченным сакральным жертвам какие-либо замечания и лишь зыркала строгим глазом, чего-то там внутре себя змейским образом фиксируя. Кое-какая определённость, само собой, возникала, сомнения же обуревали всё более…

Вы что себе думали, парочка покойников — иголка в стоге сена, что ли? Серьёзно? За всё ответите! Зарруги, гааш! Что-то с нами будет? Надежда угасает с последним лучиком света, прощальным вздохом. Может, все-таки пронесёт? Дудки! Исходя из богатейшего опыта человечества, в девяноста девяти и девяти в периоде случаев из ста — не проносит. Вот и сейчас леденящая кровь песнь жрецов местной Немезиды неумолимо приближалась. Ребята, вы случайно адресом не ошиблись? И полминуты не прошло, шум в соседнем помещении известил о прибытии патруля. По всему видать, не ошиблись…

Юра уже ждал. Как и полагается, преклонив колени, смиренно опустив голову, капюшон надвинут по самые глаза, меч на полу эфесом от себя. Аккурат следуя ценным указаниям Роланда. Единственно, позволил себе украдкой рассмотреть маленько стражников. Потенциальные притеснители, обидчики как-никак! Вдруг где ещё свидеться приведётся? Чтобы, значит, сразу, без раздумий… Не впечатлило. Хе-хе! Честно говоря, голыми руками бы всех передушил, точно хорёк цыплят, да больно момент не подходящий, пусть ещё поживут трошки. Пока…

Мда-а-а-а… Прав был, похоже, старина Рол, человеческого во впечатляющей внешности сержанта Гаала угадывалось мало. Коль скоро вдобавок ещё и характер соответствует… Гм… Попал, похоже, Маршал, как хрущ в муравейнике! Роста башибузук, сродни большинству туземцев, невысокого. Несуразно вытянутый широченный сутулый торс на коротеньких ножках и длиннющие ручищи до земли придавали господину начальнику стражи удивительное сходство с огромною всклокоченной обезьяной. А уж при взгляде на лицо желание не то что воду — вообще что-либо пить и вовсе пропадало!

Маленькие, широко посаженные, колючие глазки, спрятанные где-то глубоко под крутыми гребнями надбровных дуг, покрытых непроходимыми зарослями кустящихся бровей, сверкали злобно и недоверчиво, беспрестанно бегая, точно у кошки, охотящейся за шальной мухой. Узкий покатый лоб и вся его аккуратная миниатюрная черепушечка позволяли предполагать наличие мозгового вещества в количествах не более грецкого ореха.

Зато нижняя часть — впечатляла! О-о-о-о! Подобно ковшу карьерного экскаватора, мощнейший жевательный механизм, видимо, под тяжестью нижней челюсти, иногда самопроизвольно приоткрывался, пуская слюни, демонстрируя огромные, словно у павиана, почерневшие клыки и редкие, через два на третий, разведённые в разные стороны, точно у пилы, заострённые передние зубья, придававшие мастеру Гаалу, ко всему прочему, сходство с безнадёжно больным пародонтозом крокодилом. Не бешеный ли? Всяко возможно…

Нос… Нос отсутствовал. Почти. Сопатка сплющена, будто её долго и усердно втаптывали каблуком. Выделялись лишь хищно раздувающиеся ноздри. Грязные патлы неопределённого цвета и лихие гренадёрские усы, беспрестанно шевелящиеся от обилия обитающих в них вшей, торчали во все стороны, ещё более подчёркивая упоминаемое ранее сходство.

Одет по-походному: кожаные штаны, стёганка с металлическими бляхами, высокие сапоги, накидка козьим мехом вовнутрь. Всё грязное, вонючее, засаленное. Разумеется, вооружён до зубов и крайне опасен. Хорош гусь, не правда ли? Красавчик! Справедливости ради отметим: недостатка женского внимания господин Гаал не испытывал, скорее наоборот. Зато арийские лица конфедератов по местным меркам выглядели, мягко говоря, довольно потешно, а положа руку на сердце — попросту уродливо. Остальных, боязливо выглядывающих из-за спины бравого командира, разглядеть сразу не удалось.

— Что тут у нас? Грхм! О-о-о-о! — опасливо покосился на фламберг, затем на Юрия. — Святая Мандрака! Давненько не встречал дьявольщины в самом сердце Свона! Какими судьбами, чужеземец? Ты же не местный, да? Отвечай, зарруга!!!

Наклонился, не спуская глаз с пленника, медленно, осторожно поднял клинок. В ту же секунду подручные, словно стая озверевших голодных псов, бросились на Маршала. Не совсем, надо понимать, безоружного, но им же, собакам, невдомёк. Били недолго. Нос расквасили, губу, глаз заплыл. Зубы капа уберегла. Пару раз сунули в пах, щитки сработали исправно. Хорошая защита, спасибо Центру! Словом, обошлось без особых потерь.

— Ша, вандабы-гааш! Прекратить мордобой! Гр-р-рхм! Кнута орденского захотели на площади отведать, кар-р-ростово отродье?! Поднимите-ка его, ж-ж-живо! — тоже замахнулся было врезать разок-другой для профилактики, но инстинктивно учуяв смутную угрозу, вовремя сдержался.

На голову возвышающийся надо всеми, Юра напоминал теперь угрюмый скалистый морской утёс, атакуемый отовсюду суетливыми бессильными, по сути, волнами, пыжащимися сдвинуть, пихнуть его, хоть как-то поколебать. Всё тщетно. Вода, она, без сомнения, и камень точит, но… Герой наш явно не собирался долго здесь торчать, терпя всякие вахлацкие притязания. И если бы не весьма своевременное вмешательство отца-командира, неизвестно ещё, чем бы всё закончилось.

— Кто таков?! …Откуда?! …Будешь говорить?! …Не будешь, значит… Грхм! — осклабился в щербатой чернозубой ухмылке главный городской стражник. — Сообразительный малый, гааш! Кто научил?!

«Где ж ты зубы-то растерял, бедняжка? Молодой вроде мужик, а такой срам во рту! Стыдно, батенька! Целоваться-то как? — злорадствовал Маршал. — Хотя… Хм! О чём это я? Здесь, в грёбаной Карсте, вообще мыться не положено, не то что зубы чистить! Своими бы лучше не отсвечивать, мигом ведь, бубёныть, на сувениры растащат, зар-р-руги, гааш!»

Прагматичный вояка, однако, недаром умудрился до сержанта выслужиться. Каждая ведь задрипанная свонская лошадка прекрасно осведомлена: добыча Ордена — святое! Тем более столь редкий экземпляр — огненный меч! Так что сначала пущай монахи с этим уродом разбираются. Придёт черёд вызвериться остальным желающим — хорошо, не придёт — ещё лучше, на обзаведение потомством сил больше останется. Сколько долгих лет даже слухи о дьявольском оружии до Карсты не доходили, и тут на тебе! В лучшем виде! К тому же в его дежурство! Кто-нибудь обязательно да настучит. Гм! Плохо дело. Худшие опасения Гаала сбылись.

Хотя… Не всё так трагично! В ближайшее время Их Высокопреосвященство Прелат Ордена вряд ли успеют в Карсту возвернуться, а значит… Значит, по истечении законных трёх дней чужеземец волей-неволей окажется в милосердных руках Окружного Судьи — любезнейшего Гнууиса, с коим, имея в кошельке достаточное количество звонких гемм, хвала Вааглу, всегда есть маза договориться. При наличии, естественно, подходящего козла отпущения… О! Кстати, о козлах! Есть тут одна кандидатурка…

— Троон!

— Здесь, монсеньор!

— Пленника незамедлительно доставить в орденскую цитадель. Сдать, как положено, заковать в цепи. Головой отвечаешь! Грхм!

— Прошу прощения, командир, у монахов всё под завязочку. Пригнали с востока толпу арестантов из осуждённых мародёров. Болота будут монастырские осушать, дамбу строить. Намедни как раз расконвоировали. Плюнуть некуда!

— Тогда к Претону в подземелье. Кажется, там ещё оставались свободные камеры. Короче, подсадите куда-нибудь! Главное, где народу поменьше.

— Может, в городскую тюрьму?

— Не рассуждать, солдат! Делать, как велено! В городской тюрьме он и пары дней не протянет. За ноское тряпьё да обувку обязательно прирежут во сне, ровно барана! Гм… Сдаётся мне — не простой он, этот чужеземец… Нельзя его в расход… Пока… Судья пусть решает, с него и спрос… И чтобы боле никто чужака пальцем не тронул! Грхм! Слышали все?! Самолично проверю! Найду хоть синячок, шкуру спущу!!! — повысил голос до крика. — Бойцы! Обещаю, пред тем как этот курзон завизжит резаной свиньёй в умелых руках добряка Раага, каждый из вас сможет раззенковать его говносброс самым занозистым древком алебарды и пару-тройку раз пнуть по волосатым шарам! Тысяча чертей! Я ясно выразился?!

— Слушаюсь, монсеньор!

— Увести! …Да! Двоим караульным вернуться. Похоже, будет ещё работёнка.

— Пшё-о-ол! — Юрия со связанными за спиной руками взашей вытолкали за дверь.

Здесь пути наших друзей расходятся. Надолго ли? Одному Вааглу известно! Ибо будущее не подвластно человеку, чем бы кто ни тешил свое самолюбие. Будем стараться по возможности хоть бы не терять их из виду. Гм… Надеюсь, получится.

— Эй, люди, кто-нибудь! Грхм! Трактирщика сюда подать! Ж-ж-живо! Шевелитесь, кар-р-ростово отродье!

Ещё по пути сюда, в «Первый Мечник», на лицо грозный, в действительности же трусоватый и вероломный человечишко, сержант Гаал уготовил несчастному Врууму страшную участь. Дурак, дурак, а хитрый! Ведь, ежели детально разобраться, жизнь господина начальника стражи висела отныне на тонюсеньком волосочке! И он, что не удивительно, прекрасно это понимал! Виданное ли дело — вражеский лазутчик?! А потому размышлял о судьбе своей нелёгкой уже с того самого момента, лишь только в караулку ворвался смертельно перепуганный Моорек — конюший Претона, из сбивчивых показаний коего явственно следовал вопиющий факт присутствия где-то поблизости кровожадного чужеземца, предположительно — гемурского шпиона, безжалостно ломающего хребты несчастным горожанам и разящего всех почём зря направо и налево — аж страшно себе представить! — длиннющим, самым что ни на есть «огненным» мечом! О как!

Поскольку же не кто иной, а именно начальник стражи отвечает за безопасность и спокойствие горожан, выходило, что конкретно его, сержанта Гаала, преступная беспечность и явилась, по существу, первопричиной творящихся ужасных бесчинств. Да-а-а уж… «Огненный» меч этот ещё идиотский мифический на его голову! Откуда бы в Карсте ему взяться, а? Чушь какая-то собачья! Спьяну померещилось, не иначе! Впрочем, в подобные чудеса верилось меньше всего. И вообще, легко б отбоярился, особо не заморачиваясь, послал бы бойцов прогуляться туда-сюда, и дело с концом. Но!

Во-первых, судя по тревожным слухам, убит достопочтенный Мхеер — писарь Его Превосходительства, и это уже крайне серьёзно, а во-вторых, конюший, как ни странно, был абсолютно трезв, что более всего удивляло и настораживало. Пришлось тащиться с патрулём через весь город. Зима, ночь, пронизывающий до костей северный ветер. Представляете себе? Кошмар!

Отметим, что хоть и маловато, прямо скажем, извилин бороздили мозг предводителя доблестной карстийской стражи, пара-тройка функционировали довольно исправно. Первая, разумеется, у кого что отжать, урвать, вторая — как бы где не огрести, не спалиться по недомыслию. Третья — резервная — по обычаю, отдыхала под паром. Две рабочие извилины, не переставая, боролись промеж себя, всякий раз побеждая с переменным успехом, тем самым обеспечивая бравому усачу вполне достойную, по здешним меркам, житуху и некий, чуть выше среднего, социальный статус. И это бескрылое приземлённое полуживотное существование полностью устраивало нашего сержанта.

Однако в условиях подозрительного жестокого Средневековья цена любой, тем паче служебной, оплошности слишком высока — человеческая, пусть и зряшная, никчёмная, какая-никакая, но всё же жизнь. Поэтому в сложившейся ситуации превалировала, ясный пень, извилина номер два. Она-то и напрягалась всю дорогу, судорожно генерируя многочисленные версии ухода от конкретной ответственности.

На словах — сколько угодно! Общественное порицание, замечание, выговор, строгач с занесением — только в кайф! Даже столб позорный стерпится. Засветло, главное, своё успеть отстоять, ибо здесь на ночь караул снимают, умышленно оставляя приговорённого на произвол судьбы в лице толпы глумящихся подонков, отбросов общества, опущенных, озлобленных на весь мир, жаждущих вызвериться хоть на ком-то беззащитном. И поскольку шанс им такой в последнее время выпадает редко… О-о-о-о! Представить страшно, чем это, вернее всего, обернётся. До утра ведь высока вероятность и не дожить, без заступников-то! Хоть бы родственники какие, друзья… Касаемо же кнута, раскалённых щипцов, щекотушек всяческих, анальных груш, иных милых безделушек… Нет уж! Увольте!

В этой связи неоднократно упоминаемый Моореком трактирщик Вруум самолично, по его же собственному признанию, умудрившийся доставить злоумышленника прямёхонько в город, минуя все посты, с преступным умыслом ли, по недосмотру халатному — без разницы, донельзя лучше вписывался в общую картину чинимых злодейств и беспредела как пособник врагов Карсты. Да что там пособник, организатор и идейный вдохновитель! А самое главное, когда б всех шпионов и предателей быстренько выявить, изловить, заточить в темницу и хорошенько выпотрошить, то, вероятнее всего, факт их нелегального проникновения в город особо пристального внимания ни у кого не вызовет. По крайней мере, надежда, хоть и призрачная, но имелась на то.

Хм… Выбить же из хлипкого кабатчика нужные признания большого труда явно не составит. Вот так, в тесной сержантской голубятне, и возник коварный план полнейшей дискредитации нашего старинного знакомого — Роланда, дабы самому счастливо избежать неминуемых «дружеских» объятий глубокоуважаемого сеньора Раага. От же гнида служивая! Не срослось, в замыслах грязных своих маленько пообшибся он. Подвела извилина, понимаешь, всего не проинтуичила.

— Наконец-то! Где тебя носит, голубчик? — криво ухмыльнулся. — Тоже, бедолага, на орехи досталось?

Видок у Роланда и впрямь не первой свежести: весь в грязи, запёкшаяся кровь на лбу, под глазом синячище, в общем, потрёпанный. Весьма. Одежда тоже не столь опрятна, мягко говоря, как буквально ещё пару часиков назад. Табачищем разит! Кроме того, наш хитрый бош периодически содрогался телом, пучил глаза и конвульсивно тряс головой, довольно правдоподобно изображая обширную травмированность организма. Кацбальгеры же, несмотря ни на что, при хозяине…

— Молчать изволите? Гр-р-рхм! Хамишь?! Ну-ну! Неуважение к представителю власти, кар-р-ростово отродье! — огляделся по сторонам, заметил, наконец, выбитые двери, окна. — Святая Мандрака! Что у вас тут произошло?! Взрыв?!! Откуда?

— Похоже, какой-то пьяный гренадёр с гранатой баловался. Теперь нипочём и не узнать, какой. В фарш!

— Скорее похоже на артиллерийскую дуэль, трактирщик! Тебе не кажется?

— Вам оно виднее, — угрюмо констатировал Рол.

— Не шибко-то ты любезен, я смотрю, дражайший Вруум! Гм… Скажи-ка, в каких сношениях состоишь ты с… мнэ-э-э… Как, кстати, звать-то его? Этого бугая… Эй! Зарруга! Ты вообще слышишь меня?

— Кого?

— Терпение моё вздумал искушать, вандаба? Всему предел есть!

— Ой! Слышу, слышу! Да… плохо.

— Как звать постояльца твоего? Того самого, что сейчас отконвоировали?

— Откуда мне знать? — включил дурака кабатчик. — Спросили бы чего-нибудь полегче, чай не родственник. Фикен вас всех в арш! Я, что, по-вашему, с каждого постояльца родословную выспрашивать должен? Мне делать, что ли, нечего? Кто работать-то за меня будет?!

— Не юли, говнюк! Грхм! Кар-р-ростово отродье! Свидетель показал, заодно вы с чужаком!

— А мне по хрену, чего там ваш свидетель показал! Чирей на пятке! Нравится вам, с него и спрашивайте!

— Кому дерзишь, трактирщик?! Курзон гнойный!!! — Гаал вскочил, свирепо вращая глазами, за эфес схватился, того и гляди рубанёт. — Да я тебя…

— Что ты меня? — на «ты» было сделано особое ударение. — Понты корявые гнёшь, служивый? — злобный немец и бровью не повёл. — Остынь, мудрила! Пред тобою, так, между прочим, как лист перед травою, муж сестры Окружного Судьи и вдобавок, коли ты запамятовал, чурка неотёсанный, так я напомню — двоюродной сестры самого монсеньора Хауума Карстийского, Претона Её Величества! Она, ежели что со мной случится, глазёнки-то твои поросячьи мигом выцарапает! Слуги нас вдвоём подметили, всем им рот не заткнёшь. А ты, собственно, кто есть таков? Какого роду-племени? Ну-ка прихвастни родственничками, крестьянин! Ха-ха! Был один писарчук, да и тот… вышел весь! Сядь лучше и успокойся, если поговорить о чём хочешь.

Тевтон-то наш, как выяснилось, суров! К тому же попёр ва-банк. Давненько не прикладывали начальника стражи фейсом о тейбл. Да ещё столь основательно! Крыть, как оказалось, по существу нечем, пришлось умыться. Вовремя вторая извилина реверс включила. Едва сдерживая клокочущую вулканом злобу, опустился на место, притих. Затеи, впрочем, своей гнусной не оставил:

— Кто притащил убивца с кривым мечом в город, а? Зарруга!

Вместе с тем прожжённого контрразведчика рукой голой-то не взять! Рукавицы надобно… хм… ежовые.

— А кто его прошляпил, гааш?

— Плачет по тебе дыба, дражайший! Ой, плачет!

— Двое нас таких, сержант! В соседских камерах мучиться будем. Ха-ха! Ты бы успокоился, служивый! Имеется вполне разумный, на мой взгляд, для всех фигурантов дела выход из сложившейся, прямо скажем, аховой ситуасьён…

Но сержант Гаал, казалось, ничего уже не слышал. Челюсть отвисла, слюни — водопадом, клыки наружу, извечно бегающие глазёнки остекленели. Замер в стойке, словно пес охотничий, дичь причуявший. Того и гляди залает! С чего бы это? Ага-а-а! Всё дело в трактирщике, ибо в руках он крутил-вертел, как бы невзначай, пальчики шаловливые тренируя, настоящий золотой ругонский дан, чарующий блеск коего не спутать ни с одним другим блеском в целом мире!

— Святая… Мандрака! Откуда… это… у тебя?!

— Да так, верблюд один знакомый подарил.

— Странное имя… Вер-блюд…Кто таков? …Гемурец? …Гонгарец? …Сагриец? …Неужто Фарры Онорские заслали?!

— Что тебе кругом шпионы сплошь вражеские мерещатся? У вас, батенька, маниакально-депрессивный психоз, знаете ли! Ни то ни другое, никакое. Просто… верблюд, и всё тут! Гвоздь в седле! Короче, неважно. Заработать хочешь?

— Мзду не беру. Шкуру мигом спустят! Где её потом новую-то взять?

— Ага! Не берёшь ты… — проворчал в бороду Роланд. — Плавали, знаем! И потом, я же сказал: за-ра-бо-тать! — уже во весь голос. — Работа, поверь, вовсе не пыльная.

— Сколько денег?

— Всё твоё будет! — Рол помаячил заветной монетой перед самым носом стражника.

Молниеносная атака — и приунывшая было первая извилина с помпой праздновала заслуженную победу. Вторая — в глубоком нокауте.

— Вандаба, разрази меня гром! — глаза вертухая округлились до размера самих, собственно, ругонских данов. — Достаточно, чтобы развязать и выиграть маленькую победоносную войну! Ты действительно этого желаешь, достопочтенный?

— Нет. Да и к чему все эти сложности? Дело плёвое, любой сдюжит!

— Не томи, рассказывай! Грхм!

— Что ж, расскажу, пожалуй. Надеюсь, свидетель Моорек под надёжной охраной?

— Сомнения твои — пустое, трактирщик! Сутки — двое, как пить дать, в клетке просидит. Он же свидетель убийства достопочтенного Мхеера! Может и более.

— Сделай так, чтобы он замолчал. Навсегда. Уверен, мы поняли друг друга. И, кстати, брата Ээхма, слыхивал о таком? — тоже неплохо бы найти… С тем же резоном… Договорились? Лови! — Роланд небрежно бросил деньгу собеседнику, словно это мелочёвка какая-то. — Жуйте кизяк!

— Говно вопрос! — служака тут же попробовал металл на зуб. — М-м-м! Кажись, настоящая! — покачал головой. — За фальшивые-то мигом щекотушек выпишут. Единственно настораживает, больно уж подозрительно легко ты с большущими деньгами расстаёшься, милейший Вруум! Грхм! С чего бы?

— Я не жадный! Легко пришли, легко ушли… К тому ж не будь этих двух болтливых раздолбаев, мы с вами, многоуважаемый Гаал, уверен, вполне могли бы обо всём договориться.

— О чём, например?

— Ну… Положим, чужеземец находится в городе на легальных основаниях… То есть я как бы не виноват нисколько, да и ты вроде в полном поряде. Соображаешь?

— А он правда… не того? Не шпион?

— Беженец из Ругона, сержант! В этом я абсолютно уверен! А, чтобы, значит, и люди твои не чувствовали себя сиротами обделёнными, у меня ещё такая же штучка имеется.

— Но Мхеера-то он убил?

— Убил, убил. Бес попутал!

— Придётся отвечать.

— Все мы когда-нибудь ответ держать будем.

Появление в руках трактирщика очередного золотого вновь ввергло карстийского городничего в полнейший ступор, но, хвала Вааглу, ненадолго! На сей раз сержант оклемался довольно быстро и сразу же быка за рога:

— Пары ругонских данов, думаю, с лихвой хватит, дабы прикупить небольшой кабачок в Керке, вблизи самого большого ристалища в Своне — Арены Святого Сиркса. Грхм! — проговорил стражник мечтательно. — Нда-а-а… Доходное местечко! Весёлое, шумное, многолюдное! — смолк ненадолго. — Скажи-ка, дражайший, — усы его хищно зашевелились, — а что, собственно, мешает мне отобрать все твои монеты сейчас же, ни о чём со всякими там говноедами не договариваясь, а?! Вруум-гааш!!!

Вопрос, по-видимому, столь удивил Роланда, что последний не сразу-то и нашёлся с ответом:

— Как это… что? …Я, разумеется! Жуйте кизяк…

— Ты?! Ха-ха-ха! — не на шутку развеселился Гаал. — Да за столь крутые башли… Ха-ха-ха! Грхм! Всяк на моём месте толпу мозгляков вроде тебя голыми руками передушил бы! Уморил, зарруга! Ха-ха-ха! Вот и я сей же момент…

— Так уж прямо и всяк? Толпу передушил бы? Гм… Знаешь, — вдумчиво проговорил наш рыжий друг. — Один твой вкрай оборзелый дальний родственник совсем ещё недавно тоже хавальник на чужое добро разевал. Теперь вот дохлый лежит здесь, валяется, воняет! Дрек мит пфеффер! — пренебрежительно пнул ногой бездыханное тело претонского писаря Мхеера. — Выходит, мы не договорились, уважаемый? Жаль! Э-э-эх! — немного грустно вздохнул трактирщик. — Что ж, фикен тебя в арш, придётся денежки-то возвернуть. Шайссе! Давай-ка, возвертай взад этот… бакшиш, шельма!

— Да?! Хм… И кто же здесь этот смельчак, интересно знать, который рискнет денежки мои отобрать? — с нарочито деланным удивлением оглянулся по сторонам. — Ты, что ль, голодранец?!

— Конечно! Кто же ещё, по-твоему?

Не успел Гаал глазом моргнуть, как откуда-то из складок одежды в руках Рола возник небольшой аккуратный арбалет, заряженный короткой, тяжёлой, необычайно острой, так называемой пробойной стрелой. Всяк свонец, когда-либо имевший дело со стрелковым оружием, наверняка различит её, и наш потешный вояка — не исключение. Оттого, нацеленная в его грудь, смертельная игрушка слегка нервировала.

— Гони монету взад, зарруга хурензон! — кабатчик, похоже, не шутил.

— Ха… — хохотнул было начальник караула, но под прицелом как-то уж очень неуверенно. — Ты, мозгляк, сможешь в человека-то попасть, а, кар-р-ростово отродье?

Вместо ответа «мозгляк», не спуская с сержанта глаз, продолжая держать его на прицеле, поднял с полу забытый в спешке тяжёлый маршальский кинжал и, не разворачиваясь, одним молниеносным движением метнул в висевший на дальней стене деревянный щит с нарисованным то ли джокером, то ли клоуном. Тз-з-з-з! — браво отвибрировал глубоко вонзившийся в сухое дерево клинок.

— Не в бровь шуту балаганному, а в самый правый глаз! Не веришь? Сходи посмотри, вандаба! Готов и дальше судьбу испытывать, глупец? — в спокойном голосе Роланда послышались стальные угрожающие нотки. — Будь по-твоему. Но сначала всё же послушай. Видишь тёмный налет на кончике стрелы? Это яд онорской пустынной рогатки. Слыхал о таковой? Весьма сильнодействующая отрава, можешь мне поверить. Изготовлена самим Араахом, милостью Ваагла лучшим алхимиком Несферы. Посему, куда бы я тебе ни попал, солдат, а попаду я всенепременно, будь уверен, сдохнешь ты медленно и крайне мучительно. Достаточно лишь слегка царапнуть. Стрела же эта, выпущенная в упор, как ты и сам прекрасно знаешь, прошьёт насквозь любой доспех, не то что стёганку сраную твою! И будь спокоен, рука моя не дрогнет! А теперь хватит уже дурака валять, сгрузи-ка всё своё железо бесполезное на соседний стол, дабы не искушать меня боле смертоубийством, и подсаживайся, разговор есть.

Хочешь не хочешь, пришлось подчиняться. Ибо намерения трактирщика показались сержанту весьма решительными.

— Что я вижу, милейший Вруум! — Гаал вновь попытался перехватить инициативу. — Тайное оружие гонгарских ассасинов?! Контрабанда, братец! Грхм! За неё, знаешь…

— Знаю, знаю! Только никто, кроме нас двоих, его не видел. И не увидит. Однако даже будучи спрятанным под столом, подальше от любопытных глаз, нацелено оно прямёхонько в твое поганое брюхо! Выстрелю однажды, тут же разберу и сожгу. Чёрта с два после докопаешься до меня! Помни об этом, солдат.

— Тем не менее, одного моего ма-а-ахонького словечка с лихвой хватит, дабы обвинить тебя в контрабанде, трактирщик! — не унимался сержант.

Денежку между делом так и замылил. От же прохиндей, вандаба!

— Не льсти себе, дядя! Ха. Ха. Ха! — пришел черёд невесело усмехнуться нашему другу. — Не будет никакого словечка!

— Это ещё почему? Грхм! — искренне недоумевал стражник.

— Да потому, что либо мы договоримся полюбовно, — тут Роланд снизил голос почти до шёпота, — либо скоро, ой как скоро! — ты совершишь своё последнее увлекательнейшее путешествие через священный Фаргуг, о счастливейший из смердящих! Там, за Фаргугом, поверь, дружище, подобным тебе уготовлен радушный прием, где столь горячо любимые вами при жизни колеса, дыбы, щекотушки, груши, костоломки, череподробилки, членорезки, прочие пыталки покажутся каждому вновь прибывшему невинными детскими шалостями! Притом умрёшь ты вроде бы и по непонятным, но в то же время по вполне естественным причинам, поскольку стрельну я тебя легонько, скажем, руку или ногу чуть-чуть подраню. Остальные тридцать три… хм… удовольствия в течение долгой кошмарной ночи, уважаемый, вам обеспечит эликсир искупления болью монсеньора Арааха. Ужасная кончина, можешь не сомневаться, крайне болезненная! Честно говоря, созерцание твоих мучений и корчей доставило бы мне истинное удовольствие! Зар-р-руга! Но… К глубочайшему сожалению, живой ты нынче нужнее. Да-а-а-а… Яд же сей, на вашу беду, господин тюремщик, местные коновалы определять, лечить не выучились и, уверяю вас, до-о-олго ещё не выучатся. А потому спишут всё на Ваагла. Сегодня вроде того Ваагл дал, завтра… хм… настроение испортилось — взял. Обычное дело! Меня же, как ты очень любишь не к месту повторять, хм… мозгляка, никто ни в чём и не заподозрит. Не подхожу я на роль убивца! Ну никак! Согласен?

— А ты не так прост, как кажешься, трактирщик! Грхм! — воскликнул неприятно озадаченный командир карстийской стражи.

— Ежели ты не так глуп, как кажешься, сержант, то сделаешь правильный выбор, — отпарировал Рол. — Учти, времени у тебя немного. Некогда мне тут с тобой рассусоливать, служивый.

Возможно ли назвать предложенное равноценным выбором? Согласитесь, язык не повернётся. В гораздо большей степени смахивает на ультиматум, типа: малый, сходи-ка, грохни двух парней и получишь за это большущие деньжищи, причём авансом, в противном же случае ты — труп. Притом — больно и немедля! Хорошенькое дельце, не правда ли?!

— Предположим, убьёшь меня, что с того? Мои люди по-любому укажут на убийцу, и тогда участь твоя будет ничуть не лучше моей, а, может, и гора-а-аздо хуже. Умелец Рааг, знаешь ли, любит продлить удовольствие подольше. Всякие снадобья тайные имеются у него. Взбодрит, залечит и по новой калечит!

— Значит, всё-таки ошибся я… — Роланд сокрушённо покачал головой. — Глуп ты, солдат, как пенёк осиновый!

— Гнида! — глаза Гаала кровью налились, того и гляди лопнут. — Кабы не гонгарская пукалка, юродивый, не сносить тебе головы! Гр-р-рхм!

— Брось хорохориться! Оставь дешёвые бравады для малолетних карост, до коих, братец скунс, ты зело охоч! Доннерветтер! Тебе-то дохлому большой прибыток будет с мучений моих?! А кабачок в Керке? Когда ещё фортуна улыбнется? Да никогда! Не видать ни тебе, ни отродью твоему ныне, и присно, и во веки веков боле столько золота! Решил свой сингулярный шанс профукать? Ради чего?! …Короче, деньги верни, фармазон! Считаю до…

— Какой, какой? Сингу… чего?

— Единственный и неповторимый! Мнэ-э-э… По-элефийски!

— А-а-а… Так бы сразу и говорил. Только вот шибко на ум ты скорый, милейший Вруум, подумать человеку не даёшь. Чай, ведь не курицу на базаре покупаю, — озадаченно почесал голову сержант, — тут, знаешь ли, соображение требуется.

— Подумай, подумай. Я пока пивка, с вашего позволения. Не возражаете? Кстати, угощайтесь! Говорят, способствует. Мозги проясняются. Жуйте кизяк…

— С удовольствием!

Пили, не спуская глаз друг с друга. Бош, естественно, впереди планеты всей. Стражник подотстал чуток, но тоже ничего так, бодренько всосал! Видать, практика обширная у мужчины.

— Грхм! Уф! Хорошо! Я вот что подумал, — уж не рык звериный слышался, скорее, мирное ворчание. — Пожалуй, давай сюда вторую деньгу. Считай, договорились. Бойцов только дождусь своих и… пойдём дела делать…

— Совсем другой разговор! — очередной ругонский дан быстренько сменил хозяина. — Приятно иметь дело с человеком разумным. Хе! Пускай и не шибко прямоходящим… Погоди, постой! Не всё ещё порешали, служивый.

Трактирщик опять полез в свой волшебный карман и… При виде третьего золотого без того изрядно охваченного волнением Гаала чуть удар не хватил! Столько событий за один вечер! Голова кругом! Хороший глоток доброго эля из личных запасов трактирщика взбодрил, конечно, малость, но заметную дрожь в душе и конечностях всё ж не унял.

— Что?! Ещё?! Грхм!!!

— Здесь такая штука… Видишь ли, солдат, проникся вдруг к тебе я уважением. Можно сказать, симпатией. Плохого не держи, не курзон я!

— Вроде онорской рогатки за пазухой, что ль?

— Шутник! Ха-ха! Гм… И подумал, зачем, собственно, мне этот последний несчастный одинокий ругонский дан? — Рол медитативно крутил его перед глазами. — Пусть лучше у тебя будет три. Гвоздь в седле! Денежка к денежке, щепка на щепку, букашка на букашку. Ему не скучно и тебе хорошо. Ты как, не возражаешь?

— Кто? Я?!

Вид сержант сейчас имел малость ошарашенный, точно первоклашка у доски на семинаре по квантовой теории поля.

— Вроде кроме нас, — Роланд развёл руками, — и нет поблизости никого?

— Что сделать нужно?! Опять убить кого-нибудь? — лишённый остатков разума свалившимся невесть откуда фантастическим богатством, бедняга Гаал, похоже, бредил наяву. — Судью? Претона? Прелата? А может… саму Королеву Морру?! Ты только скажи, мы это мигом!

— Эй-эй-эй! Очнись! Отставить, солдат! Держи себя в руках! Зарруга! Больше никого убивать не требуется. Чирей на пятке! Объявятся бойцы, отправляй их назад за чужаком. Гааш! Хотя нет! С ними лучше топай, от греха подальше, кабы не напутали чего. Слышишь? Переведите его тотчас в судейские темницы. Там в одной из камер девку какую-то стрёмную со вчерашнего дня держат. Сам не имел чести лицезреть, но знаю достоверно. Одна, выходит, как перст в хоромах королевских. Хе-хе! Харчей, правда, не дают, только воду. Нда-а-а… Странно всё это… К ней, значится, и определите, всё спокойнее будет. На цепи она, уж точно мухи не обидит.

— И всего-то? — свежеиспечённый крез явно не верил ещё в своё счастье.

— Да.

— А тебе оно зачем?

— Хочешь денег? — не задавай излишних вопросов! Кстати, вот и они, вертухаи твои долгожданные. Троон с сотоварищами. Давайте, двигайте уже, не тратьте время попусту. И без глупостей мне, солдат! Мы теперь крепко повязаны, ибо в одиночку тебе всё одно не управиться.

— Это ещё почему?! — многозначительно ухмыльнулся Гаал. — Троон!!!

— Здесь, мой командир!

— Замёрзли, кар-р-ростово отродье?

— До кишок, монсеньор!

— Грейтесь пока. Там где-нибудь, подальше… — махнул рукой в сторону камина. — И быть наготове! Зарруги гааш! — обернулся к Ролу. — Больно шустрый ты, кабатчик! Пущай отдохнут маленько, согреются, не кони, поди!

Второго приглашения не понадобилось, стражники тут же упали на лавки и дружно захрапели.

— Куда ты, на х*й, денешься, думм твоя копф?! — продолжал бош, понизив голос. — Пойдёшь к менялам местным? Шуруй, валяй! Только помни! Доносчику приличная доля конфиската… извини, отобранного у изобличённого преступника имущества полагается, а долька там о-го-го вырисовывается! Изобличать же кого угодно, хоть младенцев невинных, заплечных дел мастера нынче так наблатыкались — не мне тебе рассказывать. Найдутся мухи, как говорится, был бы мёд! Сам, небось, не единожды схожие делишки проворачивал?! Что, запамятовал? Вспоминай! Короче, мигом судейским или монахам стуканут! Где бы ты ни засветился! Ну откуда, скажи на милость, у бедного, несчастного начальника городской стражи ругонское золотишко, а, берримора? Поэтому, ежели кинешь меня — пропадёшь стопудов! Однозначно, будет тебе сначала матумба, пока всё до последней геммы не вытрясут, а затем, как водится, — гаррота перед…

— Ма… Ма… Матумба? …Это по-каковски? …Больно?

— Оченно больно! Хм… — задумался ненадолго. — Будучи однажды в Элефии, услышал я древнюю притчу о доблестных воинах, попавших в плен к злобным гемурским пиратам. Рассказать? …Хорошо, слушай. Ну, как водится… Помучили их слегка, помучили и предложили, значит, выбор, типа: смерть или матумба? Один подумал, репу почесал, смекнул, что к чему и, вполне, согласись, резонно, выбрал матумбу. Тогда пираты, сколь обреталось их на флагманском галеасе, численностью, думаю, эдак человек триста — триста пятьдесят, чохом набросились на него, привязали к орудийному лафету и изнасиловали по полной всем кагалом! Порвали жопу на фашистский крест! В буквальном смысле слова! Представляешь себе?! Альбтраум, зарруга! Другой видит, дело — швах! Обсерился, конечно, тут же со страху, однако виду не подал и гордо заявил: «Я выбираю смерть!». Громко, так, чтобы все, понимаешь, услышали. Чтоб, избави Ваагл, с матумбой не попутали случайно! Главный пират дюже прослезился с доблести такой неслыханной! «Элефийцы, — говорит, — гордый и храбрый народ! Великий воин выбрал смерть! — у самого аж голос дрожал от волнения. — Так уважим же выбор смельчака, но… Но сначала матумба-а-а-а-а!!!». Аха-ха! Мораль сей басни уразумел? Вступайте в наш свонский матумбарий!

— А-а-а, вот оно как… Зря смеёшься, трактирщик, серьёзно всё! Что же мне со всем этим… добром прикажешь делать? …Брось ты свои глупые иноземные словечки, и без них голова кругом! Конфи… скат, матумба! Куун-гааш! — сержант явно нервничал.

— То-то и оно! Заходи, обращайся в любое время, поменяю! Мы же теперь, так сказать, подельники, согласен, брат? Нынче судья Гнууис с небольшим приварком всё бабло хавает, хоть ругонское, хоть гемурское, элефийское, хоть чёрт-те какое! Будь спок! Видать, за бугор драпать собрался, вандаба! Момента подходящего ждёт. У их благородий в сундуках разве что онорских триггов нет. Так туда и не добежать! Только тс-с-с-с! И всё, между прочим, наменяно лично через меня! Более того, сам я не подставляюсь, деньги не считаю, расписки не подписываю. Мое дело — договариваться. К чему лишний раз грамотностью отсвечивать? Договорюсь и по твоим делишкам, не бзди! Стряпает же всё писарь судейский по недомыслию, ему и огребать при оказии. Малахольный Грииг — знаешь, верно, его? Ха-ха! Тормоз от повозки! При пущей необходимости кому нужно курьером судейским доставочку легко организую. С охраной, как полагается! В Керк, положим, или куда прикажете. Хоть в Сагрию! Не бесплатно, разумеется, зато надёжно, фактически с гарантией. И вот ещё что, солдат… Допускаю, может, я в чём-то переигрываю, повторяюсь, однако заруби себе на носу! — Рол выразительно недобро глянул собеседнику в глаза. — Не вздумай никогда меня обманывать и не пытайся сбежать! И языком попусту не мели, гааш! Иначе собственноручно тебя пристрелю, точно собаку бешеную, либо сей же миг те, кому следует, узнают о богачестве твоём… хм… неправедном. Да за такие башли… У-ух! От монахов и Тайной Канцелярии, сам же знаешь, не спрятаться тебе, не скрыться. Ни в Керке, ни в Несфере, ни даже в Таранге. Нигде! Остается лишь к Пустынникам податься. Хе-хе! На ужин праздничный! Ну… При таком раскладе мешать не стану тебе, смертничек, валяй, скатертью дорожка! Так что жуйте кизяк…

— А когда я сам донесу на тебя? Как ты и говорил, за долю малую, а?!

— Донесёшь?! Ха-ха-ха! — Роланд, не удержавшись, хрипло заржал во всю глотку. — На кого? На меня?! Ха-ха-ха! — разбуженные громким смехом, бойцы засопели недовольно, ворочаясь возле камина. — За что?! Золотишко-то ругонское в твоём кармане, дубинушка стоеросовая, не в моём! Ха-ха-ха! Позабавил старика! До слёз! Это мне на тебя донести, что под одеялом пукнуть! Прямо сейчас, хочешь? Твоим же орлам! Сдаётся мне, с огромным удовольствием за те же денежки оттопчутся на тебе парни…

— Тише, ты! Кар-р-ростово отродье! Ш-ш-ш! — придушенно зашипел, замахал руками командир Гаал. — Вовсе не собирался я. Уж и пошутить нельзя! Значит, говоришь, в камере только девка? Стрёмная? Хм… Ладно, давай сюда бакшиш. Да не светись, зарруга! Под столом давай, незаметно! Вот и хорошо! Вот и славненько! …Троон!!! — рявкнул вдруг зычно. — Подъём! На выход товсь! Выходи стр-р-роиться!

— Постой-ка, любезный! — трактирщик слегка придержал сержанта за рукав. — Уверен, господа Моорек и Ээхм будут только благодарны, коли вы навестите их чуточку позже, скажем, завтра ближе к вечеру. Я же милости прошу, монсеньор, разумеется, вкупе с вашими доблестными бойцами, ко мне на кружечку превосходного эля сразу по переселению в судейскую кутузку злосчастного ругонца. Здесь ведь рукой подать, не так ли? Вкуснейшие подкопчённые свиные ножки прилагаются! Ну как, годится?

— М-м-м-м…

— Что вы! Что вы! — кабатчик расплылся в радушной улыбке. — Сегодня же день рождения Господина Претона! Всё за счёт Его Превосходительства!

— М-м-м! Не смею отказать, любезный Вруум! Сочтём за честь!

— Жду с нетерпением! — и уже вдогонку, сплюнув, пробурчал в бороду. — Йе мер дер гайциге хат, йе венигер вирд ер сат! Шайссе!

Ух! Свалили, наконец-то! Хвала Вааглу! Давайте-ка минуточек пятнадцать — двадцать перекурим всю эту на первый взгляд слегка сумбурную, релятивно-плюральную темпоральную событийность, а то одышка чего-то. Старость, сами понимаете, не радость! Альтер ист айн шверес мальтер. Кхе-кхе! В себя надо бы прийти, ситуацию непростую опять-таки обкумекать. Ну что за народец эти карстийцы, скажите на милость? Тяжёлый, душный, того и гляди объегорят на ровном месте! Ничего, не на таковских напали!

Перво-наперво немедля был вызван пред очи хозяйские помощник Дреен. Очень скоро он объявился — худощавый, смуглый, горбоносый южанин, лет тридцати — тридцати пяти, с грубоватыми и в то же время приятными чертами лица, глазами цвета морёного дуба и улыбкой до ушей. Ценный кадр! Молодой толковый управляющий, знаете ли, большая редкость в здешних краях! Порой Ролу казалось, будто при всей своей внешней открытости парнишка утаивал нечто важное и нужное, искусно скрываемое, недомолвленное. Словно выжидал удобного момента. Какого? Точно и не правая рука трактирщика вовсе, а, скорее, пытливый наблюдатель. Только вот чей? В большинстве случаев было это малозаметно, всё же нет-нет, а мылило глаз!

Как правило, Роланд отметал всяку глупую конспирологию, но временами его всё ж цепляло. Вот и сейчас Дреен стоял перед ним, серьёзный, готовый исполнить любое поручение, а в глазах — непонятки полнейшие! Что там, в башке кудрявой, творится? Одному Вааглу известно! Гм… Мнительный ты стал, старина Рол. Пора бы на заслуженный отдых, да кем заменить-то? Иными словами: «Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды».

Отдав необходимые указания по поводу всевозможных званых и незваных гостей, трактирщик поторопился на чердак, плотно прикрыл за собою дверь, зажёг свечу, огляделся. Гамаюн встретил его приветливым ворчанием:

— Вр-р-р-р-рум! — склонив на бок голову, птица следила за хозяином блестящим умным глазом.

— Я тоже несказанно рад тебя видеть, старина! Что, Гамаюнушка, надоело в клетке торчать, словно какаду облезлый? Потерпи, милок, потерпи! Скоро вдосталь налетаешься, разомнёшь крылышки.

Мерцающий огонёк свечи высветил в углу небольшое, видавшее виды бюро, захламлённое свитками пергамента, огрызками перьев, прочей писательской ерундой. За этой самой конторкой тихими безлунными ночами под скрип пера, пение сверчков и вопли жесточайше терзаемых, насилуемых у позорного столба прелюбодеек рождались летописи славных городов свонских, обретали новую жизнь туземные предания, мифы, легенды, а в редкие свободные часы творился, пухнул будто на дрожжах очередной объёмистый научный труд по прикладной психостатике. Того и гляди, докторская взрастёт!

Здесь, в убогой обшарпанной мансарде, версталась львиная доля пересылаемых в Центр сведений о странноватом трансграничном мире, приводящем в восторг яйцеголовых аналитиков-конфедератов, здесь же являлись свету прелестные ироничные куплеты, распеваемые затем менестрелями по всему Королевству. За двадцать с лишним долгоиграющих лет Роланд мало-помалу принял эту удивительную, немного… хм… пугающую реальность, сроднился с ней, врос корнями. Она, в свою очередь, подобно капитолийской волчице, пустила приблудшее дитя, вскормила молоком земли своей, позволив попросту жить, любить, множиться. И теперь вот всё висит на волоске.

Нда-а-а-а… Стоило ли, считай, полжизни напрягаться, создавая посередь смертельно опасной эпохи брутального Средневековья хрупкую светлую иллюзию, островок чего-то домашнего, родного? Наверное, всё-таки да, стоило! Особливо когда ты чуточку не такой как все засланный казачок. Жизнь ведь, как мы её понимаем, она в подавляющем большинстве случаев вообще штука иллюзорная. Эдакая халтурно срежиссированная, дешёвая мелодрама с единственно ярким моментом прозрения в завсегда трагическом финале.

А что же кукловоды? Кто они, эти большей частью остающиеся за кадром продюсеры, режиссёры, сценаристы? Отвечу: всё те же циничные правители с многочисленными камарильями вплоть до последнего шута придворного и уж несомненно бессовестные заевшиеся попы! Куда ж без них, без дармоедов-то?! По крайней мере, здесь у нас, в Своне, примерно так. Но и они несвободны в своих поступках. Ежедневно, еженощно, ежечасно тревожный страх одолевает, отравляет их бренное существование. От него не спрятаться, не скрыться. Сановные повелители мишурного блеска, Прелаты — авгуры Ваагла, погрязшие в интригах Претоны — хозяева жизни, все вынуждены заигрывать с чернью, расшаркиваться с себе подобными, ибо ужасен бунт голодных, но куда боле ужасны — предательство приближённых и месть отверженных. И ты, Брут? — сакраментальный вопрос, донельзя лучше характеризующий суть безграничного свонского человеколюбия, причём на любых уровнях, будь то придворные козни или «чистосердечный» донос обиженного лавочника.

Страх, ненависть и зависть всегда, согласитесь, идут рука об руку с озлобленной жестокостью. Жестокость, в свою очередь, порождает насилие, сеет смерть и, как неизбежность, взращивает сонм коварных, нападающих исподтишка, будто шакалы, жаждущих отмщения, подбирающихся со всех сторон беспощадных врагов, изощрённо посягающих руками наёмных убийц, подкупая чем-то вечно недовольную челядь, реванширующих отравляя, угрожая, убивая бунтами, заговорами, дворцовыми переворотами, провоцируя перманентное, высасывающее жизненные силы ожидание фатального возмездия — главную причину чёрной, сушащей душу депрессии и новых страхов. Зависть же с ненавистью — извечный гарнир к людскому малодушию вроде картофеля фри, лучка маринованного да горчички к доброму куску венской свинины.

Круг замыкается. Не в состоянии вырваться из порочной круговерти, повинуясь чужой воле, люди подчас с лёгкостью совершают ужасные злодеяния, убивают и умирают мучительно, в большинстве своём за чужие догматы, слепо принятые на веру. И так же непринуждённо зачастую меняют, казалось бы, незыблемые доселе воззрения, будь только оппонент чуточку убедительней, имея, как аргумент, более силы в руках и ногах, дубину поувесистей, испанскую щекотушку или щипцы раскалённые. Что, собственно, вполне объяснимо, ведь любые невыстраданные верования — блажь, пустые никчёмные иллюзии, в той или иной мере порождаемые всё тем же страхом. Пред государством ли с его Тайной Канцелярией, Орденом, Вааглом Всевидящим, мрачной перспективой вечного гниения в аду… Да перед чем угодно, лишь бы смерды в стойлах не взбрыкивали! Хе-хе! Не грех и ориентацию сменить по необходимости, преспокойно продолжив бесчинства под иными хоругвями. Такова жизнь в здешних краях заповедных. Издалече оно, допустим, кому и интересным покажется, вблизи же большей частью мутит от всех этих безобразий!

При всём том, что углублённость коадаптации нашего милейшего агента-трактирщика несколько превысила ограниченный многочисленными Правилами и Инструкциями предельно допустимый уровень, он всё же, как ни крути, не принадлежал сему миру с его живописанными страшилками и пугалками, а потому не боялся. Радел за дело — без сомнения! С должной осторожностью, но без боязни. Разве что за семью переживал. А потому на всякий непредвиденный случай старый контрразведчик, само собой разумеется, подготовил целую кучу отвлекающих и отходных манёвров. Как же иначе-то? Это с одной стороны. С другой… Гм… Большинство руководяще-направляющих указивок Центра давно уже стали для него чем-то второстепенным, рутинным, порой даже тяготящим. Нехорошо, ясное дело, государева служба как-никак, но так уж вышло, ибо, честно говоря, в нём нынче нуждались более, чем он, собственно, в опеке центровых отцов-командиров.

Добившись тихой сапой лет пятнадцать назад при старом либеральном руководстве негласного права на категорически запрещённую при исполнении личную жизнь, Роланд теперь оказался в, мягко говоря, неловком положении. Грубо выражаясь — в глубокой жопе! Будучи конфедеральным служащим и к тому же профессионалом высочайшего уровня, он попросту обязан был любой ценой выцарапывать Маршала, ко всему прочему ещё и закадычного приятеля своего — Юрку Ширяева, из крайне затруднительного положения. Любой ценой!!! Соображаете? В то же самое время святой долг любящего мужа и отца — уберечь семью от нависшей страшной опасности. Задачка, сами понимаете, не из элементарных. Как говорится, и рыбку съесть, и на банан влезть, и косточкой не подавиться! Весьма велика вероятность нелёгкого, ох нелёгкого, выбора! Вы бы, к примеру, при схожих обстоятельствах чем поступились? Да уж… Обстановочка, бл*дь!

Присев, трактирщик погладил шлифованное не одним десятком обшлагов дерево, закапанное чернилами, испещрённое перлами непреходящего школярского фольклора наподобие: «Учитил Суург — курзон гнойный! Хазяйка Кенна — пражжоная кароста!», аккуратно заточил гусиное перо, отложил, добавил свежих чернил в непроливайку, задумался… Результатом сих невесёлых размышлизмов явился вскоре довольно пространный манускрипт, изобилующий милыми шаловливыми словечками вроде: «фикен», «арш», «шайссе», «дрек» и тому подобными. Демонстративно наплевав на требования обязательной конспирации, Роланд подробнейшим образом изложил своё видение ситуации цветистым немецким языком, для пущей убедительности лакирнув местами доброй русской матерщиной. Получилось и правда хорошо. Хм! Душещипательный рассказик вышел, уж поверьте!

Перечитав пару раз, подправив описки, бош остался страшно собою доволен! Местные, ежели и перехватят, всё одно ни чёрта не разберутся, зато таинственный получатель со столь оригинальной подачи гарантированно проникнется серьёзностью момента! Без малейших на то сомнений! Хорошенько упаковав послание в герметичный деревянный футлярчик и принайтовив его как следует к лапе пернатого почтальона, совсем уж было собрался выпустить ворона, но внезапно одумался.

Вновь и вновь всплывали в голове, беспокоили ошельмованные Маршалом события той самой злополучной ночи, когда последний раз отправлял с письмом Генриха. Ведь при всей своей кажущейся фантастичности, даже абсурдности, версия возможного злокозненного покушения на вороного почтаря не воспринималась уже чем-то из ряда вон выходящим. Звук арбалетного выстрела в предрассветной тишине тоже, согласитесь, ни с чем не спутаешь! Голова-то у бывалого вояки вроде как пока еще тьфу-тьфу-тьфу! В порядке! Тр-р-р, фьють, тынс, чпок! Припоминаете? И давайте не будем сейчас порожняк гонять, рассуждая о пользе или бесполезности ПНВ! Пустое это.

Чтоб вы правильно понимали, дорогие читатели, в Своне далеко не все технические приблуды исправно функционируют. Может, слепой настройщик роялей на звук пулял? Ему-то темень однозначно не помеха! Там слух о-го-го! — глаз не нужно. Кто знает? Стало быть, пусть и натянуто, предположив, что Генриха таки подстрелили на ужин, неплохо бы понимать, кто и, главное, зачем? Вопросы, без сомнения, занимательные, но сейчас нужны ответы… Трактирщик погасил свечу, прислушался.

Дом жил — проживал своей обычной жизнью, поскрипывая половицами, шурша крысами, постукивая ставенками, там-сям слышался людской гомон, женское приглушённое взвизгивание, вкусно пахло жареным ночным обжорством. Постояльцы, верно, не все ещё утихомирились, каросты гуляли, денежек насосавшись, слуги трудились сверхурочно. С улицы никаких посторонних звуков не проникало. Попытка же высмотреть во тьме через слюдяное окошко что-либо заслуживающее внимания, вполне ожидаемо, успехом не увенчалась. Хошь не хошь, а пришлось отворять оконце-то.

Колючий порыв ветра тут же ледяными иголками саданул в лицо, разметал пергаменты, сдул перо с парты. Гамаюн недовольно нахохлился. Рол отпрянул, принявшись спешно кутаться в невесть откуда весьма уместно оказавшуюся под рукой меховую накидку. У-ух! Ну и ветрило! Зарруга! Мало-помалу глаза привыкли к темноте и непогоде, перестали слезиться. Ничего интересного, заслуживающего внимания, кругом лишь ставни запертые… Запертые ставни… Кое-где вовсе окон нет… Стоп! Окно открытое! Наконец-то! Хоть какое-то разнообразие! Вон мужик в пиджаке! А вон оно, дерево! Кому это, интересно знать, понадобилось столь оригинальным способом закаляться по ночам, а?! Тараканов небось со свету сживают, клопов? Дык без толку это! Любой ребёнок знает, жилище полностью вымораживать надобно. Странно, очень странно! Так, так… Померещилось ли бошу, нет, только заметил он в подозрительном окне движение мимолётное, будто пятно светлое промелькнуло. Чертовщина какая-то! Закрыл ставни, присел в раздумьи. А что это, кстати, за дом? На противоположной стороне улицы, метров пятнадцать до него…

Ба-а-а! То ж орденская гостиничка! Монахи странствующие останавливаются в ней, угрюмые пилигримы, паломники, страждущие припасть к иссохшим мощам Святого Кууна. Все, как один, аскеты, удобств не признают. Короче, сплошная антисанитария, Мандрака гааш! Та-а-ак… Мансардный этаж… Обычно святые отцы в «Мечнике» столуются, но, случается, заказывают еду и в номера. Дабы с разбитными каростами, к примеру, лишний раз не сталкиваться, искушений лишних избегнуть. Хоть и наносное всё это. Сами посудите: лишь ночь факелы зажжёт, девки только и шарятся туда-сюда, туда-сюда! Исповедаться бегают, не иначе! Ха-ха! Да простит Ваагл Великодушный грехи наши развесёлые!

А в мансарду-то как раз пару недель назад интересные ребята заехали. Бойцы, должно отметить, дюже странные! С виду вроде монахи как монахи, повадки же звериные и выправку военную не скрыть. Разумеется, средь орденских тоже доблестных воинов в достатке, однако благочестие в той или иной мере завсегда присутствует. Эти же — зверьё зверьём! Не молятся, в храм не ходят, ни с кем не общаются, весь чердак изгадили. Уж на что карстийцы люди к вони индифферентные, и то ропщут! Еды переводят немыслимое количество! Платят, правда, исправно, каждый день одну и ту же сумму, точно командировочные. Поговаривают, сам Судья Гнууис за них хлопотал, да кто ж проверит-то! По всему выходит — они, вандаба!

Само собой, ненавязчиво так, но кое у кого из читателей наверняка ведь тоже возникло смутное ощущение некоей корреляции весьма своевременного явления этих господ с нашими занимательными событиями, правда? Вот-вот! И мы о том же… Никак помещение проветривают? Да уж, не мешало бы! Трактирщик снова выглянул в окно и вновь приметил движение. Теперь уже совершенно явственно! Шпионят за кем, что ль? Не за ним ли самим?! Чем обязан? Ну, дела!!!

Откуда-то со стороны торговых рядов донёсся жуткий вой, аж мурашки под воротник забежали. Ого! Ни хрена ж себе! Что за нечисть в Смердиловке завелась? Чур меня! Опасливо украдкой перекрестившись, хозяин быстренько прикрыл ставни, типа спрятался. Свонцы не крестятся. Левую, сердечную руку вверх, к Вааглу, тянут, правую к груди прижимают, к сердцу ближе. Оружие при себе? Всегда! Надо понимать, Гамаюн — последняя надежда, рисковать им нельзя. Нда-а-а… Как быть? Доверившись интуиции, Рол накинул на клетку покрывало, дабы птицу не тревожить, и по стеночке, по стеночке, стараясь не попасть в поле зрения таинственных соглядатаев, прокрался к двери. Свечу вновь зажегши, оставил гореть, словно в комнате остался кто-то. Жалко, конечно, хороший огарочек пропадёт, но… Ничего не поделаешь, ради общего блага почти всегда приходится жертвовать чем-то личным! Не так ли? Затем спустился по рабочей лестнице, прошёл, никем не замеченный, минуя подсобные помещения, кухню, вышедши аккурат через чёрный ход. Как раз к волшебному туалету. Там постоял немного, осмотрелся, отлил заодно. Вроде тихо, никаких вокруг вражьих шевелений.

Путь предстоял, в принципе, недалёкий, да больно уж погода мерзопакостная! Где-то поблизости истошно лаяли собаки. Пока огородами пробирался до городской площади, замерз вусмерть! Здесь, вдали от жилья, меж трёх раскидистых осокорей выпустил птицу. Пара взмахов мощных крыльев — и Гамаюн, коротко каркнув на прощание, растворился во мраке ночи. На сей раз обошлось без настораживающих звуков, лишь вой ветра проводил пернатого странника в дальнюю дорогу.

Вернувшись домой с приятным чувством честно выполненного долга, Роланд какое-то время ещё отогревался у камина, слушая вполуха бубнение исполнительного Дреена, затем пропустил накоротке кружечку-другую, так, чисто для приличия, с Гаалом и его ребятами и лишь под утро добрался наконец до спальни, где сей же момент уставший, но довольный забылся тяжёлым беспробудным сном в уютных объятиях преданной любящей Безлы.

Милая, милая Безла! Не уделить в нашем повествовании хоть бы малой толики внимания этой, без преувеличения, замечательной во всех отношениях женщине было бы, уверяю вас, попросту бессовестно! Ибо добровольно связать свою жизнь с педантичным занудой вроде Роланда — сам по себе уже, согласитесь, поступок весьма ответственный. Учитывая же специфику его, мягко говоря, беспокойной деятельности, о коей она благодаря живому ясному уму и недюжинной интуиции с давних пор, разумеется, догадывалась, так и вовсе в некотором роде геройство!

Миниатюрная, ладненько скроенная, нисколько непохожая на большинство ширококостных бочкообразных свонских фрау, сестра карстийского законника, при всей своей кажущейся хрупкости, обладала редкой физической силой и воинским умением, обращаясь с оружием по-свойски, не хуже иного вархунда или, скажем, дюжего лангенарма. Жёсткая вертикальная складочка меж тонкими бровями вразлёт, немного тяжеловатая нижняя челюсть, частенько играющие на скулах желваки характер выдавали волевой, решительный и малость авантюрный. В то же время чуть припухшие, красиво очерченные губы, глубокие, далеко не всегда, к слову, мечущие молнии, озорные чагравые глазищи, томный перелив крепких крутых бёдер, удивительно, несмотря на зрелый возраст, соблазнительные, прекрасных очертаний, упругие яблочки грудей, явственно угадывающиеся под блио тончайшей элефийской шерсти, позволяли судить о необычайной чувственности их обладательницы, диковатой, непредсказуемой, оттого всегда свежей и желанной. Добавьте в канву непослушные, вечно выбивающиеся из-под атура тёмно-медные вихры, слегка вздёрнутый аккуратный носик, рассыпь очаровательных веснушек по щекам — и вы получите вполне, для начала, достаточное представление о незаурядной внешности любимой жены психостата-трактирщика.

Хозяйственная, работящая, чуточку взбалмошная, в меру с хитрецой, весёлая, а главное — добрая, беззаветно преданная мужу и семье, Безла являла собой удивительную противоположность единоутробному брату своему — Его Превосходительству Окружному Судье Гнууису Милосердному, человечишке предельно мерзкому, ежели судить по немногочисленным пока ещё, но на удивление единодушным свидетельствам очевидцев. Несхожесть просматривалась столь разительная, что, казалось, люди эти рождены на разных полюсах разных планет, в разные эпохи. В то же время вышли они из одного материнского чрева, что в числе прочих подобных казусов есть, без сомнений, занимательнейший божественный парадокс. Или, ежели хотите, граждане эволюционисты, загадка матушки-природы.

Ещё большей загадкой была присущая ей поразительная, абсолютно несвойственная чумазым карстийцам чистоплотность. Оттого-то, видать, и засиделась мамзель в девках, аж до самого явления здешнему народу чистоплюя Роланда! Ха-ха! Шутить изволим-с. Это, надо понимать, решительно не означало принятия ванн по нескольку раз на дню, шампанское с утречка или там, к примеру, кофе со свежайшим круассаном в постельку, иные, привычные для нынешних цивилизованных людей, гигиенические и не очень процедуры. Воды-то, окромя небесной, до появления доблестного боша небось боялась панически, как и все в Карсте, но запашок пердячий, не единожды подмечалось, напрягал девушку сызмальства. Посему, чуть повзрослев, намастырилась плутовка пользоваться различными протирками, присыпками, отдушками, нивелирующими в какой-то мере ароматы её естественных и… хм… сопутствующих, назовем их, отправлений. Коим парфюмом, по слухам, за необременительные интимные услуги в достатке снабжал сеньориту некий престарелый карстийский алхимик, зело охочий до юных прелестей.

Радетелей добрачной строгой нравственности просьба не беспокоиться, ничего страшного! На подобные мелкие шалости молоденьких холостячек в землях Святого Кууна испокон веков смотрели сквозь пальцы. А может ли быть иначе, сами посудите, милостивые государи, коль скоро в постоянных ползучих междоусобицах перманентно насилуется всё женское население страны от мала до велика? Вследствие чего сохранение биологической девственности и, следовательно, целомудрие как некая далекая от жестокой действительности, абстрактная и бесполезная здесь категория нравственности, ясный пень, всерьёз практически никем не воспринимаются. Разве что монахами, да и те себя блюдут лишь на людях, пока светло… Ха-ха!

Вот жена — иное дело! В южных дистриктах, к примеру, за супружескую измену камнями побивают, где-то на востоке жгут заживо, в благословенной же Карсте — верх гуманизма! — всего-навсего сутки позорного столба полагаются. Что в то же время милосердие мнимое, иезуитское, ибо случайно выживают единицы, да и те, калеки, живут недолго в беспрестанных мольбах о скорой, избавляющей от страданий смерти. Между тем имеются в Своне злачные местечки куда интереснее! Скажем, Несфера, где блуд даже с замужними женщинами не то что не возбраняется, но приветствуется! Представляете себе глубину падения нравов? Пропасть бездонная! Дух захватывает, слюни текут, глаза похотью горят! Ну да обо всём по порядку.

Гм… О чём это мы? Ах, да! Старший брат Безлы, будучи в силу понятных обстоятельств страшно законспирированным, но конченным курзоном, весьма благосклонно относился к асоциальным склонностям сестры и иногда втихарца запускал свои холёные изнеженные ручки в её косметичку. Сообразительная девица странные исчезновения предметов личной гигиены, без особого, мягко говоря, удовольствия добываемых в поте лица под грязным задрипанным одеялом противного старикашки, конечно же, замечала и, само собой, злилась безмерно, но виду благоразумно не выказывала. В свет же Шерочка с Машерочкой выходили рука об руку, как принято — вонючки вонючками, что, впрочем, ввиду скоротечности мероприятий больших хлопот никому не доставляло.

Надо отметить, ей вообще-то повезло с сексуальной ориентацией кровника, ибо не сыскать сестричке лучшей подружки, нежели братец-гей, к тому ж ещё и всесильный Окружной Судья. Посему, невзирая на крайне негативное отношение к гнусным садистским и, как злые языки поговаривают, педофильским склонностям ближайшего ныне здравствующего родственничка, умница Безла, отдадим ей должное, всегда умела с ним ладить, без ложной скромности пользуясь при необходимости высокими вельможными связями. Не будем также забывать вдобавок о довольно близком её родстве с монсеньором Хауумом Карстийским, Претоном Её Величества, которому наша героиня приходилась двоюродной сестрой по материнской линии. Так что старина Рол, при всём прочем, некисло устроился, фикен его в арш! Зарруга гааш!

Впереди торил дорожку сквозь злое ненастье известный уже нам товарищ — командир Троон. Одной рукой поддерживая лежащий на плече конфискованный у Юры же обнажённый двуручный мечище, другой тянул за собой верёвку длиною, наверное, метра три, с противоположного конца которой, привязанный за шею, уныло тащился злостный возмутитель общественного порядка, он же беглый ругонский Претон — Граах, он же гемурский шпион — убийца маленьких детей, он же легендарный Маршал Конфедерации — Ширяев Юрий Иванович, кость в горле нарушителей психопространства, гроза преступников всех мастей и окрасов. Янус многоликий наш, сколько же вас там, в едином лице, скопилось?! То ли ещё будет!

Второй боец, с клинком наголо прикрывая левый фланг конвоя, шлёпал по грязи ровнёхонько в пределах досягаемости разящего удара мечом, третий — в арьергарде на приличном отдалении с взведённым арбалетом. При этом ведущий, от же сука! — регулярно, не оборачиваясь, дёргал за верёвку, словно убеждаясь, на месте ли узник, не удрал ещё? Когда же Юра, поддаваясь этим идиотским подёргиваниям, прибавлял ходу, сблизиться с Трооном ему не позволяли, вынуждая идти как бы «в натяг». В результате никто не приближался к заключённому настолько, чтоб, к примеру, можно было быстренько кого-нибудь убить и оружием завладеть. В то же время любое агрессивное намерение узника прочитывалось с полтычка и пресекалось мгновенно.

Нда-а-а… С подобным способом конвоирования Юрий сталкивался впервые. Не то чтобы сам господин Маршал частенько бывал в шкуре арестанта, решительно нет! — по роду службы скорее наоборот, и потому грамотные действия конвойных смог оценить по достоинству. Казалось, никаких проблем, ситуация под контролем. Руки всего-навсего связаны, причём спереди! Для многоопытного спеца, коим, без сомнения, являлся любой выпускник Академии, согласитесь, спутанные руки, тем более какой-то там гнилой верёвкой, — простое недоразумение! Это даже не наручники на больших пальцах, от коих, ежели кто подзабыл, довольно быстро научили избавляться уже на первом курсе. Экзамены сдавали, практикумы по выживанию в агрессивной среде. Однако сейчас ни о каком контроле над ситуацией и речи быть не могло!

Юра вдруг с небывалой тревогой осознал, что при желании грохнут его прямо вот здесь, в ближайшей куче дерьма, причём сделают это без особых заморочек, глазом не моргнув. И никто, и ничто не в силах будет тому помешать. Одного-двух гоблинов с собой в могилу он, конечно же, постарается прихватить, только кому и какая с того польза? Непонятно… Гм… Особого энтузиазма это его осознание, ясное дело, не вызывало, но и беспокойства, каких-либо агрессивных намерений в поведении стражников тоже не просматривалось. Уже неплохо. Вернее, очень даже хорошо! Вели его просто-напросто в кутузку — и вся недолга. Со знанием дела, жёстко, как положено. Ничего не попишешь, такая уж у людей работа. Маршалы тоже ведь, должно отметить, на службе особо не церемонятся. И калечат, случается, и убивают… Да что тут говорить, только-только свидетелями были, мозг ещё не остыл!

«Главное — не дёргаться! — размышлял Юрий. — Дёргаться вообще вредно. Иной раз так вредно, аж до смерти! Гм… Чему там нас учили-то, а? Та-а-ак… Первым делом неплохо бы избавиться от всякой ненужной ху*ни, типа верёвок, цепей, наручников… — делая вид, что кутается в плащ, поднял руки, незаметно опробовав зубами узлы на прочность. — Хорошо вяжут, суки, не перегрызть, бубёныть! Что ж… Доктор сказал — резать, значит, бум резать! — принялся украдкой обшаривать многочисленные потайные кармашки. — Ага, отмычки! Малость не то… Ещё отмычки! …И ещё! Ух ты, прямо набор юного домушника! Судя по всему, пригодятся вскорости, бля буду…»

Исподтишка огляделся по сторонам. Убедившись, что его телодвижения подозрений у стражи покамест не вызывают, продолжил самокопание.

«…Лохи карстийские! Хм! Грамотно обыскать человека не обучены! Да и откуда умение-то? Не говоря уж о-о-о… У нас ведь как? Руки на руль! …Выйти из машины! …Не двигаться, стрелять буду! …Ноги шире! …Лежать, руки за голову! Кура! Млеко! Яйки! Аусвайс! Цурюк! Хенде хох! Шнеллер, шнеллер! Расстреляю! По-нашенски, по-фашистски, где-то так… Интересно, а здесь как бы всё это выглядело? …Стоять! Спешиться! Руки на лошадь! …Так, что ли? А вдруг она пойдет сдуру или, к примеру, вскачь припустит? Прикольно, бубёныть! Хе-хе! Шарились, шарились, не нашарились… Оно и к лучшему… О! Вроде то что надо! — в очередном тайничке поиски наконец-то увенчались успехом, обнаружилось маленькое острейшее лезвие. — Уже легче! С чего начнем? …Руки? Это всё ерунда… Шея! Ежели мастер Троон дёрнет посильней, свернёт запросто! Маленький, да удаленький, вон железяку-то мою тяжеленную с собой легко таскает! Не всякий сдюжит, н-н-н-нда… Выходит, для начала галстук пеньковый неплохо бы ослабить… А кого при надобности и по горлу полоснуть. Хе! Вжик, и он уже на небесах! …Что, собственно, потом, гражданин Ширяев?»

Относительно широкая, вполне себе освещённая и, как вскоре выяснилось, довольно опрятная, Улица Безутешных Вдов, в конце коей, где-то там, позади, у самой крепостной стены, давнёшенько исчезли из виду теплящиеся во мгле бушующей непогоды огоньки гостеприимного, уютного, издали кажущегося уже почти что родным «Первого Мечника», к огромному сожалению Маршала, закончилась. Маршрут конвоя волею судеб и командира Троона пролегал нынче через зловонный переулок, петляющий задами городских торговых рядов, сыздавна облюбованных торговцами красным мясом и птицей. Ко всему прочему, столь тесный, что два в меру упитанных горожанина местами расходились в нём с величайшими неудобствами. Конвойный мечник тут же предусмотрительно отстал, и, тяжело сопя, топал теперь где-то позади, замыкая строй.

В этих местах на задворках мясных лавок забивали скот для потребы всего города с его шумными посадами, лоскутными таборами, толпами пыльных измождённых паломников, молчаливо гремящими цепями каторжными этапами, сливая, вываливая в узкий проулок нескончаемые потоки чёрной кровавой жижи и горы гниющей требухи. Днём и ночью, в стужу и зной, не останавливаясь ни на секунду, здесь кипела работа, обрекая на смерть безумное количество несчастного безропотного живья ради набитых желудков вонючих, упившихся недоумков, возомнивших себя высшими творениями Ваагла. С какой такой стати, интересно знать, им это втемяшилось? Сколь легко, впрочем, бездумно уверовать в сущую глупость, гораздо проще, нежели пытаться реально что-либо понять! Самодовольные вместилища чревоугодия и прочих гнусных пороков, зарруга гааш!

Ежесекундно рискуя быть облитыми помоями или ещё чем похуже такими же вот венцами творения, путники буквально протискивались меж нависающими со всех сторон осклизлыми стенами и заборами, проваливаясь местами по колено в зловонную жижу. Концентрация дерьма на единицу площади просто зашкаливала! Гм… Близкой и понятной видится нам грустная история злосчастного переулка, бывшего в стародавности Забойным, потом потихоньку эволюционирующего в Смердиловку, а со временем как-то само собою, из-за облюбовавших его несметных полчищ бродячих собак, сволакивающихся со всей округи поживиться хорошо выдержанными мясными деликатесами, ставшего Пёсьей Промежностью. Каковое неприличное, но весьма, должно отметить, подходящее название к нему до настоящего времени и прилипло.

Давным-давно уже окрест не встречались ни кошки, ни крысы, ни даже ма-а-ахонькие мышонки, ибо собаки свирепствовали по-страшному! Вся территория жёстко контролировалась клыкастой облезлой братвой, и горе несчастному пьянчужке, по недоразумению заплутавшему в здешних краях с перепою. Редко кому удавалось вернуться без серьезных потерь, да и вообще удавалось… Иногда, потехи ради, сюда свозили искалеченных, обречённых на смерть узников. Раскрасневшаяся, взгорячённая несвежим элем и свежей кровью заживо разрываемых на куски, надрывно визжащих человечьих тел, толпа тогда с радостным плотским гиканьем облепляла окрестные заборы. Развлекуха! Хе-хе!

Вот и сейчас утробное рычание, злобное подлое потявкивание доносились из-за каждого столба, чахлого куста, из каждого тёмного тупичка, закутка. Десятки, сотни горящих недобрым огнём глаз провожали нежданных гостей. То тут, то там метались клацающие зубами тени, готовые напасть в любую секунду. Но не нападали. Троон с сотоварищами не боялись собак, боялись, скорее, собаки. Псин отпугивал запах несущего смерть, безжалостно агрессивного металла. Это ведь, согласитесь, ни в коей мере не честный поединок клыков и когтей и не беспомощный связанный кусок рыдающей от страха и боли плоти! Металл безоглядно убивает всё, к чему прикоснётся. Он не знает ни пощады, ни милости! Юрий, разумеется, этой местной специфики взаимоотношений четвероногого и двуногого зверья не разумел, оттого внизу живота у него противно захолодало…

— Держать строй! Не отставать, курзоны гнойные гааш! — наконец-то обернувшись, зычно рявкнул Троон. — Рубить в куски всяку сучью тварь! Мать ваша — кар-р-роста!

Бывало, после очередной эпидемии, унёсшей жизни доброй трети, а то, кстати, и поболее, благословенных жителей Карсты, городские власти озабочивались тамошней нездоровой санитарно-эпидемиологической обстановкой, и тогда каторжники, сжигая лёгкие тяжёлыми миазмами, захлёбываясь собственной рвотой, вручную разгребали, вычищали дочиста эту самую адскую Промежность, но, увы, ненадолго… Проходил месяц, другой, напасти отступали, город обновлялся, оживал, жизнь обретала привычное русло, новые люди, новые чаяния, страхи притуплялись, и всё возвращалось на круги свои. Включая грязь непролазную. Удивительная беспечность! Когда-нибудь именно она погубит человечество. Не грязь, разумеется, други мои, беспечность! А может, и грязь, кто знает…

«…Что потом? …Потом, видимо, подадут черепаховый суп, и я, так полагаю, планируюсь в роли бульонки-Тортилы. Не пойдёт! — дурацкие мысли не по теме лезли в голову. — Э-э-эх! Жаль новые шузы, провоняют напрочь! Нипочём не отмыть ведь потом, не отдраить! Хвала Вааглу, портянки не промокли вроде пока, сухие… Хорошая пропитка, надо бы спросить в отделе техобеспечения пару тюбиков. И в Завидово пригодится, за грибами, за ягодой, на рыбалку… Какого лешего нас сюда понесло?»

Однако маршрут был выбран мастером Трооном не случайно. Таким образом конвой миновал большинство питейных заведений, избежав тем самым массы ненужных соблазнов, и, что гораздо важнее, время в пути сократилось минут на пятнадцать — двадцать, не менее. В условиях же ветреного промозглого ненастья, согласитесь, каждая тёплая сухая минутка на вес золота. Да ещё ночью, в добрый праздник, когда все вокруг веселятся и бражничают. Тем более что зимой здесь не сильно-то и воняет.

«…Если сейчас же втихую успеть подрезать верёвки, как вариант есть маза сигануть во-о-он за ту большущую кучу мусора и мигом отползти во двор. Там воротина приоткрыта. Вываляюсь в грязи, конечно, как свинья в баларужине, зато единственный реальный шанс избежать арбалетной стрелы. Наверняка с той стороны засов какой-нибудь имеется. Здесь без засовов не живут. Не выжить попросту. Или подпереть есть чем… Совершенно определённо сразу вся троица за мной не ломанётся. Ишь разожрали хари, колбасники, поперёк себя шире, бубёныть! Так что одновременно втроём в одну калитку нипочём не пролезть. Придётся ребятишкам, значит, того… этого… поодиночке, выходит, протискиваться… Хм! Тут-то я им козью рожу и устрою! Легко! — маразм крепчал, пленник умоблудствовал. — Потом освежую, в чан с мясом, и дело шито-крыто! В фарш для пельменей человечинки, наверное, тоже неплохо добавлять… Собачек можно подкормить… Вон их сколько тут, бедняжек бездомных! Того и гляди куснёт гадина какая-нибудь! …Фу! Мерзость! И чего только я этим добьюсь? Да ничего хорошего! — мозг потихоньку отработал в нужном направлении. — Пять трупов! К утру за мою буйну голову вывесят такой ценничек нехилый — родные вши наперегонки стучать побегут! Даже если в результате невероятных усилий удастся выбраться за стену, сколько ещё протяну? День? Два? Всё равно наверняка поймают и непременно жесточайше выпотрошат… Оно мне надо? Больно ведь! …Старину Роланда опять же до кучи подставлю. Вместе, между прочим, с семьёй. А за оборудованием кто присматривать будет, обеспечивать, так сказать, его бесперебойное психофункционирование? …Дед Пихто? …Нетушки! Пусть будет по-роландовски. Германец велел — в тюрьму, значит, в тюрьму!»

Приняв во внимание сии разумные доводы, Маршал как-то сразу успокоился и, перестав мандражировать, смиренно поплёлся навстречу утренней заре вкупе с собственной судьбою. Внезапно впереди идущий остановился, верёвка провисла и напирающие сзади конвоиры, зазевавшись, по инерции затолкали Маршала прямиком в спину командира.

«До чего ж вонюч, подлец! — Юра брезгливо поморщился. — В носу свербит!»

«Стоять! Назад! — в голосе Троона послышалась странная, едва уловимая дрожь. — Прочь с дороги, мерзкие твари!»

Сей же момент раздался до того ужасающий, леденящий душу вой, что никаких более команд конвою, уж поверьте, не занадобилось! Оттормозились будьте-нате, встали, точно столбы вкопанные! Это вам не просто там какое-то жалкое щенячье подвывание! Его Величество Вой, величавый и всепоглощающий, прозвучал столь грозно и сильно в своей наводящей неуемный страх, животной красоте, что, честно признаюсь, у всех, включая нашего безбашенного конфедерата, поджилки затряслись! Народ тут же инстинктивно сдал назад. Поводок, ясное дело, натянулся.

«Отставить раком пятиться! Гааш вашу мать!!! — мечище уже соскочил с плеча и угрожающе маячил в руках стражника. — Стоять! Пленника в каре! Сомкнуть ряды! Держать строй!»

Внезапно вкруг опустилась удивительная тишина. Не было слышно ни лая, ни рычания снующих поодаль шавок, ни завывания злющего ветра, продолжающего втихомолку теперь неистово крутить снежные вихри, ни громогласных призывов Троона к оружию, словно в любимой детской сказке: разевает щука рот, а не слышно, что поёт. Юрию вдруг припомнилось Завидово зимой, когда на его родной водно-моторной базе оставалось совсем мало народу. Никто по ночам не горлопанил, дурацкими трёхсотсильными движками под окнами не рычал, загулявших жён, выпивох-мужей, разбосяковавшихся обкуренных детишек на всю округу отборным матом не разыскивал. Оставались лишь на голубом глазу вороватое начальство, пенсионеры-старожилы, вполне заслуженно ищущие в белой тишине уединения и покоя, да чуток сибаритствующих люмпенов, понурых, усугубляющих застарелую подагру халявной горькой, в пьяных больных соплях затем обиженно дующихся на весь белый свет, прикрывая собственную полнейшую несостоятельность мифическими плаксивыми историйками о фатальной несправедливости судьбы-злодейки. Все — тихушники по определению, а посему общее состояние зимнего спокойствия ими почти не нарушалось. Порою же становилось так тихо… Тихо-тихо… Что слышно было, как падает снег… И в этом наступившем чудесном безмолвии отчётливо прозвучал едва-едва слышный, мягкий голос, почти шёпот:

— Посторонись, солдат.

— Прочь с дороги, треклятая ведьма! Твоё место на божественном костре, и, клянусь Вааглом, сейчас ты там окажешься! — голосу Троона явно недоставало решимости, что он отчаянно и пытался компенсировать многократным повышением громкости. — Сделаешь… ещё хоть шаг… Я изрублю тебя на куски и насажу голову на пику в назидание твоим же… уродливым… псинам!

Интересненько, интересненько, какие там такие ещё пёсики уродливые нарисовались, что мастер наш фломастер струхнул слегонца? Маршал по-тихому, стараясь особо не светиться, выглянул из-за плеча командира. Любознательность, без сомнения, вещь нужная, но осторожность тоже ведь, согласитесь, никогда не помешает. Мало ли что и откуда внезапно прилетит? Впереди, как и ожидалось, было темновато, но кое-что разглядеть ему всё же удалось. И это кое-что, без сомнения, зрелище являло из себя прелюбопытнейшее!

Прямо перед мастером Трооном, метрах, наверное, в трёх, угадывался чей-то силуэт. Балахон, капюшон… В принципе, это могло бы быть кем угодно: женщиной, девочкой, мальчиком, субтильным юношей, дряхлым стариком, в общем худым и невысоким человечком любого возраста и пола. Но все слышали голос… К тому же мастер Троон употребил слово: «ведьма», а уж ему-то лучше других видно, с чем или с кем он, собственно, имеет дело. Так что покамест для простоты повествования будем считать встреченное бесполое существо женщиной. О возрасте, по понятным причинам, до поры до времени тактично умолчим.

Дальше — интереснее. И… опаснее… Чуть сзади виднелись силуэты сидящих то ли собак, то ли непонятно чего. Юрий сразу насчитал штук пять и там, дальше, ещё. Всего, наверное, с десяток. Только вот собак ли? Внешне странные животные издалека смахивали на огромных ирландских волкодавов, с той лишь разницей, что, сидя, последние почти достигали роста взрослого мужчины!

«Да уж! — в Юриной голове безуспешно роились скудные обрывки сведений о флоре и фауне Свона. — Прямо скажем, симпатичные зверьки! Рядом с этими монстрами проклятие рода Баскервилей — милый безобидный пуделишка!»

Кроме того, их глаза светились. Да, да! Просьба не удивляться! Не в отражённом свете, как у обычных животных, вовсе нет! Откуда бы ему здесь ночью взяться, свету-то? Глаза мерцали изнутри красноватым дьявольским огнем. Бр-р-р-р! Так не бывает, скажете вы, обман зрения? Приглядитесь-ка повнимательнее, господа хорошие, очень даже бывает! Стал, в общем-то, понятен наиболее вероятный источник того самого зловещего воя. Мда-а-а… Эти зверюги, судя по всему, выть горазды! Словно в ответ на хамский демарш командира Троона, а может, учуяв в голосе стражника неприкрытую агрессию, два ближайших к нему чудища вскочили и с диким рычанием бросились вперёд.

О-о-о-о! Словами трудно описать. Подобному желательно быть очевидцем. Децибелы… Знаменитое соло Джоуи Де Майо на концерте «Мыловаров» в Ганновере, март тысяча девятьсот девяносто четвертого, припоминаете? Нервно курит в сторонке, уверяю вас! Года два назад, будучи в Южной Африке гостем одного многоуважаемого отставника Корпуса Маршалов, Юрий, сам того не желая, оказался невольным свидетелем серьёзной разборки между львами. Естественно, из-за самки, из-за чего же ещё?! Гм… Впечатлило. Шерсть клоками, рёв на всю саванну! Но то издалека и из машины, а здесь, извиняйте, грубо говоря, в двух шагах, да ещё руки связаны! И рёв покруче будет! Куда деваться-то?! Деваться куда?!!

— Назад! — удивительное дело, но одного еле заметного движения ведьминой руки оказалось вполне достаточно, дабы усмирить грозных тварей. — Ищешь смерти, солдат? Ты глуп, слова твои — никчёмная отрыжка! Стражи изорвут вас в клочки, лишь только кто-нибудь возомнит причинить мне хоть капельку зла, не то что пальцем шевельнёт!

«Стражи, говоришь, бубёныть? Изорвут? Верю, верю! — Маршал раздосадовался не на шутку. — А вот Центру лучше бы в бессрочный отпуск полным составом уйти к моему возвращению!»

— Пропали, пропали! Вилеемская Дьяволица! — сопливые трясущиеся причитания раздавались из-за спины.

— Чего тебе нужно, ведьма? — командир конвоя тихонько посторонился, былой гонор будто ветром сдуло. — Говори скорее, мы спешим.

— Оружие в ножны, солдат, и никто не причинит вам вреда. Мне всего лишь нужно переговорить с пленником. Надеюсь, ты меня услышал? Ничего предосудительного, поверь, пара несущественных фраз.

— Не положено. Понимаешь? — Троон поджал хвост, заскулил, как побитая собака. — Меня накажут. Дюже важный пленник, страшно опасный… Меч огненный… при нём был… Кнут на площади — это, знаешь ли, ведьма, удовольствие весьма сомнительное…

— Волнения твои излишни. Никто ничего не узнает. Обещаю.

— Никто ничего не узнает? Ах-ах! А эти? Рты суровьём зашьёшь? Всё одно ведь заложат, мать их — кар-р-роста! — обречённо кивнул на прижавшихся друг к другу, с ужасом озирающихся вокруг конвойных. — Проще убить да бросить тут. К утру и косточек не останется! Твоим… этим… скормить. Да-да… И преспокойненько свалить всё на нашего бравого ругонца. Ему один хрен не выкрутиться! — почувствовав необъяснимую, но явную заинтересованность колдуньи, командир конвоя вздохнул с облегчением, расправил плечи. — Язык вот только вырвать, дабы лишнего не болтал… Это ж надо было до такого додуматься, достопочтенного Мхеера завалить! Башка огромная, а тупой болван, точно дерево деревянное! Зарруга!

— Доверься мне, солдат. Писарь заслужил кару. Пусть благодарит Ваагла, что легко отделался. И прекратите дрожать уже! — шикнула ведема на конвойных. — Мужчины вы, в конце-то концов, или кутята новорождённые?! — вновь оборотилась к Троону. — По ту сторону Фаргуга за подобные мысли неправедные гнить тебе вечно заживо в трясине зловонной червям на потребу!

— Ой-ёй-ёй! Ты что себе возомнила, нечисть чахлая? Надеешься, Ваагл Всевидящий за штучки ведьмакские тебе небеса обетованные уготовил? Ха! Брось свои мечты несбыточные, в одном гнилом болоте париться будем! — стражник, криво ухмыляясь в попытке хоть как-то сохранить бледноватое лицо, нарочито медленно, не без помощи соратников упихнул мечище в ножны за спиной. — Ладно уж, иди, разговаривай с этим своим… сраным пленником. Да смотри, не затягивай там! — вконец, видимо, на почве нервного стресса потеряв нюх, продолжил хамовато фиглярничать мастер Троон. — Торопимся мы… Посмотрим заодно, чего стоит ведьмино слово… Кстати, я тут подумал… Личико-то покажешь? …Хорошенькая? …Нет? …Да не больно-то и надо! Зарруга! Сглазишь ещё…

Напрашивается закономерный вопрос: а был ли выбор? По-моему, ничего иного ребятам, кроме как довериться… хм… нечисти чахлой, в сложившейся ситуации и не оставалось. Уж больно расклад сил тухлый, явно не в их пользу!

— Спасибо, солдат, что позволил не убивать вас, — ведьмин шёпот ироничен, насколько это вообще возможно. — Я отблагодарю. Верь мне.

Тишина исчезла столь же неожиданно, как и появилась. Дворняги, затеявши свару, скубились почём зря, лаяли, рычали, грызли друг дружку за разны болезные места. Ветрило взвыл с утроенной силой, отдуваясь, видимо, за мгновения вынужденного молчания. Всё окрест пришло в шумное движение, стучали ворота, гремели засовы, петли скрипели. Вороны, заброшенные небывалой подъёмною силой под самые рваные небеса, упёрто сопротивлялись распоясавшемуся вконец ветродую, каркали визгливо, словно умалишённые, пикировали, гадя с лёту прямёхонько на топчущуюся внизу честную компанию. И вот те на! — гражданин с тусклыми глазами опять начал сваливаться с тумбы… Ну что ты будешь делать, а?! Опять! Когда ж ему надоест-то, придурку? Зарруга, гааш! …Постойте-ка, постойте-ка! Сдаётся, где-то мы уже слышали про тумбу… Или матумбу? Чёрт побери, окончательно запутались! …Плагиат?! Так и есть, он, родимый, то есть Хармс! Что ж… Хармс так Хармс, пущай будет. Хороший человек добрым словом байку не испортит.

Лишь конвоиры — явно чужие на этом празднике жизни, — предусмотрительно укрывшись плащами от вороньих вражеских поползновений, молча ожидали скорейшего, желательно, хм… безболезненного окончания своего не в меру подзатянувшегося, весьма, весьма, согласитесь, событийного ночного дозора. И сквозь эту веселящую лающе-воюще-каркающе-гремящую какофонию всё явственней слышался Маршалу призывный шёпот колдуньи. Ближе и ближе. Казалось, не шла она — плыла в воздухе, едва касаясь зловонной жижи. Ног не замочила! Виданное ли дело, левитация наяву, вандаба?! Уж рядом, бисова душа, тянет, тянет ручонки к нему свои шаловливые! То ли удушить злонамерилась, то ли обнять. Хотя… Может, хоровод время пришло водить? Гм! Всяки разны казусы в рабочее время случаются.

Льнёт, точно Царевна-лягушонка к Ивану-царевичу. Только вот кому охота, скажите на милость, склизкое земноводное, к тому ж со стрелой в зубах, ротом трогать, а? Так ведь без огляду и подраниться немудрено! Юра, разумеется, инстинктивно пытался было избегнуть особо близких контактов третьего рода, куда там! Не отвертеться! Руки связаны — не отобьёшься, ноги в верёвке запутались — не сбежишь, сверху вороны поганые наседают — не улетишь! Да ещё эти её Стражи с добрыми красными глазами… Милейшие создания, доложусь я вам, просто душки! Попал, короче, наш пострел, как муравей под слониху.

С трепетом душевным ожидая очередных неприятностей, холодных мертвячьих прикосновений, вдруг ощутил вместо того неожиданно мягкое, доброе рукопожатие. От те на! Будто оказавшись на мгновенье в далёком детстве, глотнул тёплого парного молока из уветливых бабушкиных рук да картошечки навернул варёной, рассыпчатой с маслицем душистым, лучком репчатым и укропчиком! И пришло спокойствие. Столь неуместное здесь, в холодной промозглой брыдкой Пёсьей Промежности, где смерть и злоба правят бал, что сам поначалу усомнился! Карамба, нам в довесок ещё и кушать захотелось! Картошечки, понимаешь, Мандрака гааш! А нету её и взяться неоткуда… Время замерло, всё замерло… Лишь двое избранных, держась за руки, о чём-то беседовали неспешно.

— Кто ты, ведьма? Мы знакомы? — Юрины безуспешные попытки заглянуть под низко опущенный капюшон не увенчались успехом. — Почему в столь странном месте? Оригинальный антураж для первого свидания, не находишь? — продемонстрировал связанные руки. — И вообще, зачем мы здесь?

— Хм! Честно говоря, стоило огромных усилий затащить вас сюда, воин! Нда-а-а… Тяжёлые вы люди, и ты вовсе не исключение. Касаемо же места… Я тут неподалёку угол снимаю для своих старых друзей, — обвела руками слоняющихся подле здоровенных лохматых тварей. — А их, поверь, очень, очень трудно собрать воедино! И, самое главное, удерживать потом от всяческих глупостей. Но необходимо. Причём, как ни странно, именно тогда, когда в результате требуется всего лишь один из них. Избранный. Как ты уже, наверное, догадался, достопочтенные горожане в здравом уме сюда не суются, что, соответственно, практически сводит на нет риск нежелательных встреч. Провианту, опять-таки, в достатке, мальчишкам нет надобности никого убивать, чтобы поесть. А посему здесь самый безопасный район в городе. По крайней мере, для нас. Да и для тебя, воин, теперь тоже…

— Для меня?! — состроил брезгливую гримасу. — С какой это, интересно знать, стати…

— Послушай, воин! — в шёпоте ведемы угадывалось трудно скрываемое раздражение. — Я слабею и не смогу бесконечно долго удерживать Стражей. Представь себе на минутку, чем это для вас обернётся! А потому давай не будем более впустую тратить время. Меньше болтай, больше полезных вещей усвоишь!

— Хорошо, хорошо! — усмехнулся в бороду Маршал. — Слушаюсь и повинуюсь! Говорите, моя Госпожа, я весь внимание.

— Подожди малость… Посмотрю кое-что…

Некоторое время колдунья молчала. Юрий чувствовал, как дрожат её руки и покалывает, будто искорки от них проскакивают. Необыкновенно приятно! Ведьма вдруг забилась в конвульсиях, упав на колени, голова её запрокинулась, и наш герой сумел всё ж мельком разглядеть… М-м-м! Вкусные, зрелые, чуть припухшие, красиво очерченные губы… Весьма интригующе, однако! Стражи тут же навострили уши, глухо зарычали, но — хвала Вааглу! — с места не стронулись. Всё одно, от этого рыка обсериться недолго! Предупреждали бы чем, хвостами махали, что ли, для профилактики, адские создания!

— Кошмар! Впервые сталкиваюсь с подобным! — ведунья еле стояла на ногах, но держалась молодцом, хоть речь её всё ещё и бессвязна, словно в бреду. — Будущее твоё сокрыто, это пугает, воин! Обычно я вижу, но не сейчас… Кто-то или что-то… О-о-о! Огромное! …Преклоняюсь! Не желает… Хотя… Кое-что всё ж… Насилие, кровь, разрушения… Море крови, ты посередь кровавого хаоса, с огненным карающим мечом… Женщина… Животное… Страсть! Королева! …Сколь нелепая страшная смерть! И… Торжество… Торжество света! …На краю вселенной. Один на один с вечностью… Отныне твоя ноша, твой удел, воин, — одиночество. Всегда и во всём. В толпе обожателей ли, на вершине высочайшей горы, в бездонной пещере, без разницы… Подобно щепке в бушующем море, будешь метаться, не видя берегов, но придёт время, и все узнают… Близкие, друзья твои — пешки, пожертвуют собою без раздумий… Всё ради одного, чтобы жил и… Но помни всегда, король без армии — ничто! Ты, воин, — фигура неразменная… В чьих игрищах? Не могу… Нет, не для того я сюда прислана, не в моих силах…

— Постой, постой! Дорогая, я и половины не понял, чего ты там бормочешь!

— Хамишь! Ни разу я не твоя дорогая! — бред прошёл, колдунья вернулась в текущую реальность. — Предупреждала же, будь внимательнее! Повторить не смогу, что сам вспомнишь, восполнишь, то и Мандрака в помощь… Видела, кстати, твою… хм… дорогую. Красивая. Сильная! Но… Странные у вас отношения… Кто другой поубивали бы уже друг дружку, порезали б на ремни… Да ты и сам всё об том знаешь!

— Для кого странные, для кого — нет. Короче, не тема это для домыслов твоих досужих!

— Согласна! Виновата… Две вещи открылись совершенно отчётливо. Остерегайся женщину-кошку. Животное! Смерть вкруг неё.

— Что ещё за…

— Не знаю, не перебивай! Демоны Тьмы рядом. Здесь, в этом городе! Следуют за тобою по пятам. Подстерегают на каждом шагу, всё зло, неприятности через них. Можешь поверить, меня важные люди прислали. Очень важные, ты и не представляешь!

— Какие? Кто тебя прислал?

— Имя? Чин? Звание? Это, что ли, имеется в виду?

— Вроде того.

— Ха-ха-ха! — ведьмины плечи сотряслись в беззвучном смехе. — Слеп ты, воин, и глух. Разве имеет шутовская атрибутика хоть какое-то значение? Ты это серьёзно? Ничего, ничего! Придёт твой срок, прозреешь.

— Ты не ответила!

— И не отвечу! Я же говорила, придёт срок, прозреешь! Теперь, собственно, то, ради чего мы встретились. Только больше никаких вопросов! Договорились? Время не ждёт. Давай-ка, быстренько, времени не тратя даром, выбери себе дружка. Ну… то есть Стража.

— Как это? Зачем? Собаку, что ли, покупаю?

— Почти что. Не собаку, конечно, Страж — сущность посерьёзнее, но принцип тот же. Загляни в себя, слушай сердцем.

«Весёленькое дельце! Гм… Новая забава для детей младшего школьного возраста: выбери себе домашнее страшилище! Корпорация монстров „Лучшая Нечисть Свона и Ко“ гарантирует! Мало того, что все конкретно страшные, зубастые, красноглазые, так ещё и темно вокруг, как, извиняйте, у питекантропа в жопе! …Эти дядьки, хвала Вааглу, в доисторические времена вымерли, некому обижаться! …Как прикажете выбирать, бубёныть? Сердцем в натуре слушать? Э-хе-хе… Кто б научил! — в полнейшем замешательстве Маршал огляделся по сторонам. — Все равны, как на подбор, с ними дядька, то бишь, судя по всему, тётька… Однако нет! Не все равны! Не все, мать вашу за лохматую ногу!»

Внимание его привлёк лежащий чуть поодаль Страж. Огромная лохматая башка покоилась на мощных лапах. Ничего особенного, если бы не одно но… Не видно было красных глаз.

«…Может, они не красные у него? Или глаз не видно? …Что бы это значило? …По всему выходит, глаза закрыты? Не сдох ли? — подумалось с сожалением. — Да нет же, бока вздымаются, дышит… ровно… — Юру вдруг осенило. — Спит, бродяга! Тут такая, понимаешь, бурлеска разыгрывается, а он, змей, дрыхнет! Крепкая, видать, у парня нервная система, в критической ситуации сто пудов не подведёт! Ежели только нарколепсией, случаем, не страдает… По фигу сомнения! Люб он мне, и всё тут!»

— Этого хочу!

— Уверен? — подождав некоторое время, посланница неких загадочных сил, видимо, окончательно убедившись в твёрдости принятого собеседником решения, наконец-то вздохнула с облегчением. — Уф! Правильный выбор, воин. Оправдал! Слушай теперь меня внимательно и вникай! В ситуацию ты попал непростую, но и покамест некритичную. Не усугубляй! Жди помощи от друзей, придёт всенепременно. Спуску никому не давай, воин, но сам на рожон лезть не смей! В том истинная сила! По мелочам не цапайся. Из-за тряпок там, обувки… Лучше остаться голым, но здоровым, чем… Ну, ты понял! Впредь, до наступления определённых событий, Страж будет сопровождать тебя повсюду, куда бы ты ни направил стопы свои. Зримо, незримо, так и знай, будучи всегда рядом, при возникновении ощутимой угрозы приложит все мыслимые и немыслимые усилия для спасения твоей бренной жизни. Даже ценой собственной! Чего, без крайней на то нужды, лучше бы избегнуть, но… Всяко бывает, ты же знаешь. Хотя, смею тебя уверить, убить Стража не так-то просто! Чрезвычайно сложно! Только не сметь расслабляться, воин! Не вздумай! Реальная ли угроза, не реальная, решать не тебе и не ему! И не здесь. Там решают! — махнула куда-то в сторону облаков. — Так что драчка какая случится, ловушка, подстава — отмахивайся добросовестно. Железом, камнем, дубьём, чем придётся! И ещё… Иди на судилище без страха, там многое тебе откроется, решится. Ну вот, кажется, и всё… Пора знакомиться!

Страж тут как тут. Трётся, хвостом виляет, точно псэ дворовый. Вблизи просто громадина! Верхом ездить можно, полный доспех легко вытянет! Ничего, псиной вроде особо не пахнет. Подошёл, обнюхал и… лизнул в шею! Жутковатое ощущение! Враз измусолил всего! Язык огроменный, аки у жирафа!

— Ты мне это брось! — отмахиваться Юрик, по вполне понятным причинам, не рискнул, зато очень смело повысил тон до решительно-строгого. — Я этого не люблю! Чем прикажешь теперь слюнищи вытирать твои?! Верблюд!

За ухом всё же дружески почесал. Высоковато, правда! И красные глазищи не показались уж такими впрямь злобными. Нормальные глаза. С хитрецой.

— Позволь ещё один маленький вопросик, госпожа колд… Извиняйте, уважаемая, не знаю, как и обратиться…

— Да ладно тебе! Спрашивай.

— Когда наступят эти самые определённые события? Ну… Сколько нам с лохматым вместе лямку-то тянуть?

— Честно? Не знаю… Будет вам знамение… А может, и не будет… Тяните пока… Идите уже с миром, никто вас теперь не тронет! И я пойду себе…

— Куда? А эти? — Маршал кивнул на Троона с сотоварищами. — Ты же им пообещала!

— Ах, что же это я! — довольно искренне изобразив забывчивость, ведьма приблизилась к конвоирам. — Прошу прощения, запамятовала! Начнём, пожалуй, с вас, господа! Вы, двое! Да, да, вы, кто же ещё? Завтра утром собирайте свои манатки, жён, детей, кошек, собак, мышей, тараканов и направляйтесь-ка для начала в Керк. Знакомое местечко? Прекрасно! Пару дней там перекантуетесь. Купите у аббата Гилеема крепкие повозки и хороших лошадей. Он не обманет, колёса на следующий день не отвалятся, лошади не падут. Уяснили? После двигайте на Ругон. Со всем скарбом, не торопясь около месяца ходу вам. За то время многое восстановят в городе. В порту Ругона найдёте мастера Риимса из Гронды. Да глядите в оба, не перепутайте! Много там всяких Риимсов рыщут, простачков ищут! Кто-нибудь ранее бывал в Столице Святого Ниикуса? …Нет? …Пристанище жуликов и воров!

Осторожней там! С оружием не расставаться! Разденут, разуют, жён, детей за долги в рабство заберут! Шрам у него над правым глазом. Скажете, из Карсты вы, коммерцией, мол, желаете заняться на паях. Он вас примет. Для начала покажете ему вот это, — сняла с себя какой-то амулет. — Кто его не обманывает, с теми и он всегда по-хорошему. А кто обманывает… В общем, вы меня поняли! О Карсте боле не вспоминайте, ручаюсь, в Ругоне вам хорошо заживётся. Теперь ты, мастер Троон… За хамство беспардонное, по идее, надо бы в лягушку тебя превратить! Или в крысу! Как считаешь? Может, в червяка?

— Испугался я. Бес попутал. Прости, ведьма…

— Кто попутал? Ха-ха! Насмешил. Ваагл простит! Останешься в Карсте. Здесь тебе судьбой уготовано. Через три дня пленника, — она указала на Маршала, — будут судить. Притворись больным, на суд не ходи. Отмажься под любым предлогом! Слышишь? Под любым! В тот день приходи к зданию суда, жди снаружи. Встретишь высокого сановного человека в красном плаще. Подойдёшь, предупредишь нижайше. Скажешь, ждут его большие неприятности, не знаешь какие, но чтоб осторожней был. К оружию призови. Понял? Относись с почтением к нему, служи, помогай, защищай. Будет тебе через него счастье! — в наступившей паузе, казалось, слышалось натужное скрипенье неповоротливых свонских мозгов. — Лишь только мы расстанемся, вы, трое, всё позабудете. Да будет так!

Колдунья очертила в воздухе знак «зорро». Вспыхнув на мгновение, он тут же исчез, ослепив, обескуражив отшатнувшихся людей. Пахнуло гарью. Стражам, разумеется, хоть бы хны!

— Но не до конца, — продолжила она. — После приснятся вам вещие сны, из них узнаете нужное. Пусть каждый решает за себя, уговаривать не стану. Сделаете, как я велела, и Ваагл вам поможет. Теперь же прощайте!

— Хм! — неуёмный Троон, как всегда, в сомненьях. — И где же, интересно, нашим беднякам деньжат на хороших лошадей с новой упряжью и повозки раздобыть? Это ведь целое состояние! А паи?

— Деньжат? Гм… Хороший вопрос! Кажется, ты, милейший, видел, как трактирщик Вруум передавал что-то втихаря командиру вашему, сержанту Гаалу?

— Ну-у-у… Не знаю я. Видел, не видел… С сержантом Гаалом, знаешь ли, ведьма, шутки плохи!

— Как хотите. Дело, конечно, ваше… — последовала серия артистичных пауз, пожиманий плечами, изящно подчёркивающих мнимую малозначимость сказанного, типа: что-то не пойму я, стоило ли здесь вообще о чём-то говорить? — Но там было… Если не ошибаюсь… Где-то-о-о… М-м-м-м… Точно! Три ругонских дана!

— Сколько, сколько?!! Зарруга!!! — забыв о собственных нелёгких переживаниях, хором взвопили стражники.

— Вот и я говорю, — оживилась ведьма, — не слишком ли жирно для старого скряги Гаала, а? Что вы на это скажете, господа?

— Откуда?!!

— Откуда у простого трактирщика такое богачество? Ничего сверхъестественного, поверьте! Попросту оказался в нужное время в нужной части Вилеемского леса, — кивнула на Маршала. — Это, к вашему сведению, вон его деньги. Сомневающиеся могут полюбопытствовать на досуге. Услышать всю историю, так сказать, из первых уст. Насколько я знаю — плата за счастливое избавление от неминуемой гибели. Львиная доля которой, между прочим, если не ошибаюсь, по личным договорённостям между достопочтенным Вруумом и командиром Гаалом предназначалась кому, как думаете? Да, да! — именно вам, господа!

«Поразительная осведомлённость! — искренне недоумевал Юра. — Только-только ведь, буквально у меня на глазах, Рол весьма своевременно сымпровизировал специально для ох*евшего вконец господина Мхеера какую-то феерически-идиллическую ахинею о том, как подобрал голодного, холодного беженца в неприветливом Вилеемском лесу, обогрел, обосрал, спать уложил. А беженец, в результате оказавшийся богатеньким Буратинкой, в свою очередь его, Рола, озолотил. Эдакая свонская версия „Морозко“! Готов об заклад биться, страдающий ожирением мозга и всего прочего свинотный Претонов писарь никому байку эту скоропалительную раззвонить не успел, ибо я почти сразу же отпинал его прямиком за тихую речку… как её… Фаргуг! О! Притом что дурные люди оттуда вроде не возвращаются. Нда-а-а… А все вокруг, включая каких-то непонятных сущностей, бубёныть, об этой лаже знают уже! Мало того, желаемое за действительное выдают, будто так и надо! Но то же чистейшей воды вымысел, враки! Так ведь и сам поверишь со временем… Гм… Чудеса, да и только!»

— …Один золотой — мастеру Троону, и вам, как младшим по званию, один на двоих, — гнула тем временем своё колдунья. — Тоже неплохой приварок по жизни от Ваагла Всемилостивого, не правда ли? Вполне справедливо, мне кажется…

«Во-о-от оно что! Не забыть бы, лишь только бош проявится, поинтересоваться у него по поводу этих самых непонятных… хм… личных договорённостей с засранцем Гаалом, — Маршал вспомнил вдруг, забеспокоился о туманной судьбе командировочных. — С какой стати, интересно знать, наш гэдээровский прощелыга казённое добро разбазаривает?!»

— …Чуть позже, обещаю, вам представится возможность перетолковать обо всём наболевшем с любимым начальством. Будьте покойны! И тогда, уважаемый Троон, ты обязательно вспомнишь о странной судьбе прикарманенного кое-кем золотишка, уж я-то постараюсь! …О-о-о! Что это с вами? Уверяю вас, опасения напрасны, господа! Клянусь кровью Неистового Единорога, гражданину Гаалу не отвертеться! Да, да, не удивляйтесь! Старый лис опасность за версту чует! А вдруг вы донесёте? Из него же всё вытрясут вместе с кишками! Вам — солидные премиальные, а ему что? Дыба? Щекотушки? Так хоть один дан да останется. Вернее, целый дан! По нынешним меркам — немалое состояние! Полкабачка в центре Керка — это вам не хухры-мухры! Иначе ведь, согласитесь, придётся сегодняшний конвой перебить в полном составе, включая пленника, что, учитывая ваше явное преимущество в силе и боевой мощи, весьма маловероятно. Но будьте всегда вместе и начеку! К тому же Гаал — подлый трус! Встретив мало-мальски серьёзный отпор, наш грозный сержант тут же скиснет, можете мне поверить! — концовка монолога неожиданно вышла весьма убедительной, глаза конвоиров разгорелись ярче, чем у иных Стражей. — И, кстати, настоятельно рекомендую, так, между делом, завтра же, с самого ранья, обменять у трактирщика Вруума вырученное ругонское золото на карстийские геммы, от греха подальше! И на повозки хватит, и на лошадей, и на паи в новом деле. К менялам из Гильдии Святого Ниикуса не вздумайте соваться! Все как один — агенты Тайной Канцелярии! Кое-кто и Ордена, по совместительству… Чуть не забыла! Мешки для денег прихватите, да поболее! Всех ваших кошелей не хватит. Хоть если с родственников и друзей соберёте. И ещё, послушайтесь доброго совета, не торопитесь заковывать пленника в цепи, повремените до утра. Хорошо? Постараюсь при необходимости напоминать, коли в нужный момент сами что-то не сообразите. Добро! Заболталась я что-то лишку с вами, пора мне! Прощайте, господа!

— Постой! Как его хоть звать-то?

— Кого? Стража?

— Разумеется! Кого же ещё?!

— …Мур.

— Ты мурлычешь, ведьма? Или…

— Мур!

— Ага… Понял… Странная, однако, кличка для собаки. Извини, для Стража. Кошачья какая-то. Знаешь, жил когда-то в давние поры тяготевший к написанию книг кот-философ…

— Имя, воин, не кличка, причём, в отличие от упомянутого тобой хоффмановского просветлённого котейки Мурра, произносится и пишется с одним «р» на конце. Клички же, как ты совершенно правильно поправился, бывают лишь у простецких домашних животинок. По мне, так в Своне Страж по имени Мур воспринимается ничуть не странней, нежели человек по имени, скажем… хм… Юрий. На местном диалекте — Муур и Юуур. Ха-ха! Близнецы-братья! Всё зависит от ситуации, воин. Где-нибудь в сердце Аравийской пустыни уместнее, наверное, звучало бы Абдалла. Кстати, не забывай его кормить. Преимущественно мясом. Не Абдаллу, надо понимать, Мура…

— Откуда?! Откуда ты знаешь… слышала моё… это имя, ведьма?!

Интересно, что упоминания эзотеричной свонской дамой абсолютно чуждых здесь Абдаллы в Аравийской пустыне и замечательнейшего господина — Эрнста Теодора Амадеуса Хоффмана вкупе с его милым пушистым продвинутым персонажем особого удивления у собеседника не вызвали. Гм… Странная избирательность, не находите?

— Вперёд, солдаты! Не можем же мы всю ночь топтаться в этой клоаке! — командир Троон потянул верёвку. — Нам ещё возвращаться, зарруга! Сержант Гаал поговаривал, работёнка есть. И хотелось бы в конце концов успеть выпить у тёплого очага по кружечке доброго монастырского эля за здоровье нашего благословенного Претона! Пошевеливайся, р-р-ругонец! Мать твоя — кар-р-роста!

Грхм! Проникновенная получилась речь. Конвой двинулся.

«Бл*дь! Как всегда на самом интересном! Где ведема? Куда Стражи подевались? — Маршал растерянно озирался по сторонам. — Даже собачки исчезли. И вороны больше на голову не срут… Что за чертовщина?!»

Лишь ветер подвывает… У-у-у-у! Хоть что-то привычное! Дыба с виселицей тоже небось примелькались? …Пока не очень? Ничего, ничего, не расстраивайтесь, ещё успеется! В большинстве случаев неотвратимо надвигающиеся или, по крайней мере, в той или иной степени не зависящие от человека события воспринимаются им более-менее спокойно, без особой истерики. Звучит несколько банально, соглашусь, но нужно ведь с чего-то начинать измышления наши выдумывать, да? И хотя закидоны, бесспорно, бывают у всех разные — нервные срывы там, экстатические припадки кое у кого случаются, как-то: самобичевание, терзание грудей острыми раковинами, нанесение себе, любимым, порезов, самооскопление, вырывание с корнем волос, бесчинства футбольных фанатов, митинги, демонстрации в поддержку действующей власти и тому подобное, характер они носят в основном системный, не индивидуальный и зависят от уровня эмоционального воздействия конкретной ситуации на традиционно-обрядовую, философско-религиозную либо социально-кастовую составляющие психоосновы индивидуума. Чем слабее психооснова, тем, соответственно, явнее аффектные проявления.

В то же время симптоматика у всех в конкретном социуме приблизительно одинакова. Скажем, вполне прогнозируемая смерть близкого человека от старости либо, что нередко бывает, от тяжёлой продолжительной болезни христианами, традиционно оплакивающими умерших, «воющими» причитывающими православными воспринимается куда более сдержанно, нежели, к примеру, мусульманами, которые в иных случаях нанимают дополнительных специальных «плакальщиц». Между тем тайские и тайваньские буддисты искренне радуются подобным событиям, считая смерть человека избавлением от тяжестей и невзгод жизни, цыгане-лютеране пляшут на похоронах, аборигены же с Папуа — Новая Гвинея — те так вообще нет-нет, а скушают умершего родственничка с хренком, соусом авокадо и выражением глубочайшей скорби на лицах. И прошу отметить, живьём-с… Ха-ха! Шутка! Зарруга!

При всём при том никакой цыган, пусть и не лютеранин, водочку закусывать фуа-гра из печени безвременно усопшего папаши ни при каких обстоятельствах не станет, так же, как христианину не к лицу джигу на похоронах отплясывать. Разве что врагов. Это мы любим! Луна вон время от времени падает, гвоздей на неё не напасёшься! С другой стороны, несмотря на то, что утверждение: «все люди смертны», по крайней мере — биологически, никем никогда сомнению не подвергалось, подавляющее большинство людей, вопреки здравому смыслу, всё равно видят в смерти близких лишь горькую невосполнимую утрату, а вовсе не естественное и неизбежное завершение жизненного пути. Тоже, кстати, ожидаемо. Потому, что — опять-таки, увы! — таковы традиции.

Иное дело — несоразмерная реакция на регулярные, досаднейшие отклонения от весьма, должно отметить, субъективных, нередко весьма экзальтированных, личных, в чём-то даже интимных ожиданий и всегда в той или иной степени ошибочных частных прогнозов. Крутовато заложили, да? Речь попросту идёт об упорном, зачастую — умственно-болезненном нежелании подавляющего числа сограждан адекватно оценивать действительность. Причём не то чтобы сознательно или там по наитию, бессознательно, а на каком-то клеточном, зарруга, молекулярном уровне! Вот тема! Вечная! Самая что ни на есть сугубо индивидуально-бессистемная и интересная! Ведь все, за редчайшим исключением, люди, так или иначе страдающие различными формами мании величия, склонны к хронической переоценке, сиречь, зависимо от ситуации, — недооценке жизненных реалий как раз прямо пропорционально величине собственной значимости. Хе-хе! Не исключая и моменты редкого благоразумия. Редчайшего!

Человек по жизни убеждён, что всё будет именно так, как ему видится, верится, хочется, как указали вожди, кукловоды, верховные жрецы. Притом безрассудство сие присуще любому индивиду, будь то простецкий лондонский вольный каменщик; свободный от предрассудков и карьерных поползновений потомственный вечный бханги-мусорщик из Мумбая; убелённый сединами, цепляющийся за тёплое местечко академик с Ленинского проспекта, дом четырнадцать; или к примеру вот майор спецслужб, по совместительству — завклубом. Без разницы, уж поверьте! И все, без исключения, ужасно расстраиваются, когда что-нибудь идёт наперекосяк. Представляете? Бывает, так расстраиваются, точно достопочтенный мистер Крук, мокрого места не остаётся! Люди же здравомыслящие, положа руку на сердце, признаются себе: в натуре всегда что-нибудь да не так. В силу чего предпочитают относиться к унылой прозе жизни подобающе философически.

Мудрые свонцы говорят: ложка говна в кринке молока, глаз не видит — брюхо рвёт! И ещё: человек предполагает, а Ваагл — располагает. Где-то мы это уже слышали… Строить предположения, высчитывать вероятности, математические и прочие ожидания, неуклюже прогнозировать, плохонько, мягко говоря, предсказывать погоду, сносно гадать на кофейной гуще, картах, воде, свечах и прочих достойнейших предметах, экстраполировать, интерполировать, системно моделировать — излюбленное занятие человечества с приснопамятных времен. В то же время, ежели разобраться, досужие рассуждения о вероятности наступления какого-либо события, в сущности, бессмысленны. Ибо произойдёт оное всенепременно. На то, собственно, и событие.

Со-Бытие… С Бытием, значит, ныне и присно, ну… и так далее. Бытие же — штука божественная, разумению нашему неподвластная, как бы всякие приверженцы абиогенеза не тужились, притягивая за уши разнообразные зубодробительные теории, одна другой завиральнее. Событие — настоящая и единственная реальность. К вопросу о всяких там невнятных вероятностях — стопроцентная! Всё остальное — либо безжизненные картинки прошлого, либо всего лишь домыслы и слухи о непостижимом туманном будущем, не имеющие ничего общего с собственно бытием. Короче, от лукавого!

Зададимся, к примеру, простецким вопросом: может ли вдруг, ни с того ни с сего, прилететь небольшой такой метеоритик в самый разгар рабочего дня и разнести к едрене фене, скажем, Детинец наш заповедный — Кремль со всей его челядью обрыдлой? Теоретически, конечно, всё возможно, начнут разводить антимонии маститые учёные, но, к сожалению, вероятность наступления сего события ничтожно мала, увы! Примутся слюной брызгать, какашками швыряться, бороды оппонентам с пионерским задором в клочья рвать, хамски перекрикивая друг друга в запале академических препирательств, рисовать на стенах переполненных аудиторий длиннющие выкладки, являя учёному миру убедительнейшие доказательства своей незыблемой правоты.

Нам, гоям, один хрен, не понять. Наше дело — молча хавать всю эту шнягу.

Он вот возьми, чертяка, и прилети в Челябинск! Тупо. Но под очень острым углом. И никто, кстати, его не заприметил, не ожидал. От же сука! Скорее всего, ввиду полнейшей ничтожности той самой, не заслуживающей просто ну вообще никаковского внимания, вшивенькой такой, малюсенькой-малюсенькой стопроцентной вероятности! И в Детинце не ждали. Весьма, честно говоря, опрометчиво, поскольку подобного Дара Божьего — пары сотен килотонн Небесного Огня в тротиловом эквиваленте — вполне достаточно для решения локальных насущных проблем в одном отдельно взятом государстве. На всё хватило бы: и на помощников нерадивых, и на советчиков бездумных! Велико ли расстояние от Москвы до Челябинска, скажите на милость, по космическим-то меркам, а? Мизер! То-то и оно! Грош цена всем нашим прогнозам-гипнозам! Значит, запасаемся терпением и ждём-с…

А ждать-то на самом деле, господа хорошие, и нечего. Прилетит, не прилетит — какая, собственно, разница? Чего гадать-то? Пущай этими глупостями несусветными математики-аналитики-прогнозисты занимаются вкупе с цыганками, ясновидящими и пророками разношёрстными. Кого волнует, что безуспешно? Главное, настойчиво! Главное — заявлять во всеуслышание о себе почаще, в комитет нобельский головой стучаться регулярно, а то ведь в суете житейской и подзабыть могут. У цыганок, провидиц, справедливости ради отметим, получается иногда, угадывают. Нда-а-а… Нам-то, други мои, какое по большому счёту дело до всех этих умозрительных догадок, неточных прогнозов, абсурдных безжизненных гипотез, шокирующих шарлатанских предсказаний? А? Давайте-ка, уважаемые, избавляться от ненужной шелухи пустых фантазий кучки умоблудствующих головастиков. Хе-хе! Руками бы лучше блудили!

Живите сейчас, сию минуту, правильно, полной грудью, с душой! Что мешает-то? Ага! Вот где собака порылась! Здесь мы вас слегка подковырнём! Несбывшиеся, разной степени меркантильности, надежды, мечты, желания, пускай и самые незначительные, а пуще прочего — неизвестность и уж тем паче следствие последнего — внезапность, то есть, следуя человеческой логике, полнейшая нелепость, несвоевременность происходящего, — вот что, как правило, дезориентирует, расстраивает, настораживает, порою даже здорово пугает!

Зачастую мы, сами того не замечая, всю свою сознательную жизнь лишь тем и обеспокоены, что взращиваем, холим, лелеем дурные и всякие другие привычки, предпочтения, иллюзии, бездумно расточая жизненные силы главным образом на создание раковинок, подобно улиткам, кажущихся прочными домиков для пагубных в большинстве своём пристрастий, мечтательных плотских устремлений, тесно прилепляясь друг к другу, поддерживая, скрепляя растворами цементов лучших марок, всячески сохраняя, оберегая от фатальных потрясений привычный образ жизни, эдакое комфортно-аморфное статус-кво, при коем чистое, без излишних душевных примесей, сытое потребление поступательно, без суеты и особых усилий растёт в соответствии с повышением социально-блатного статуса. Не спорьте! Без блата — никуда! Пока, по крайней мере… В этом истинный смысл существования человека разумного, социально ориентированного — скрепиться с себе подобными!

Скрепы знаете, что такое? Думаете, раз в полгода достаточно подержаться за свечку в самозабвенном единении с такими же, вдруг, ни с того ни с сего, вновь обращёнными в некое лоно блажными? С чего бы это?! Вот когда у вас зомбовизор шире, чем у соседа, и самодвижущаяся тележка — шайтан-арба с «прицелом» на капоте того же «S» класса — самое то! И сразу становятся понятны и приятны все ориентиры! Главное ведь что? — благосостояние! И оно, бл*дь, неуклонно должно расти, коррелируя с набитыми снедью утробами, захламлёнными жилищами-чуланами, которые просто-таки жизненно необходимо постоянно набивать, уплотнять и всё более захламлять! Затем с огромным сожалением чуток освобождать и далее — по кругу. На то они и чуланы. Пока же всякое беспринципное злопамятное существо с залысинами над пустыми блёклыми глазками, развинченной походкой и извечными, чисто по-жигански, руками в карманах строгих костюмных брюк упивается собственной значимостью, прикорытная жизнь избранных — неизменно замечательна!

Соответственно, экстраполируем и на всю народную массу. Указано всем жить замечательно, значит, быть тому! Ежели по недомыслию противиться кто вздумает, то помните, граждане алкоголики, тунеядцы, хулиганы, либералы и олигархи, Рассея-матушка — страна огромная, есть где потрудиться во благо, так сказать. Ужасно всё же интересно, что оно там, в карманах, гоняет, оно же роду среднего? А в ответ — тишина, лишь слышен запах свежих чернил да шелест новых страниц моего пухлого досье… Э-э-эх! Варежки, варежки, хоть без работы не останемся! Климат суровый, на рукавицы да ватнички всегда спрос хороший!

Весь кайф нашего бытия — именно в этой добровольно-принудительной так называемой стабильности. Оттого-то боимся мы неизвестности и внезапных перемен. Короче, капуста цветёт, бизнес процветает. Денежки капают — кап-кап, будто водица из крана худого подтекает. Кран-то, по большому секрету, и взаправду худой! Красавица-жена регулярно верность супружескую блюдёт. Это радует! Полиция — охраняет. Детишки престижный колледж исправно посещают, учатся прилежно. Все довольны, все смеются! Как говаривал известный креативный персонаж: «Хороший дом, хорошая жена — что ещё нужно человеку, чтобы встретить старость?» Для полноты картины добавим: добропорядочный Отец Нации и заботливое человеколюбивое Правительство. Без них, любимых, согласно многочисленным честным и объективным социологическим опросам, даже достойная старость — не радость! Да что там старость достойная — просто посрать не в кайф! Опрошенных завсегда не менее двух — Отец и Председатель. Сталин и Мао слушают вас.

И всё бы хорошо, ровненько, но стоит лишь выбродить чему-нибудь ирреальному, выходящему за пределы нашего понимания — и незыблемая доселе цитадель мироустройства моментально разваливается на глазах, точно карточный домик! Разлагается, словно труп смердящий! Мы строили, строили и наконец построили. Да здравствуем Мы! Ур-р-ра-а-а-а! Что-то случилось. Вдруг… Осень наступила, отцвела капуста, до весны увяло половое чувство. Да так качественно увяло! — никакая виагра не помогает. Денежки — тю-тю! — напряг вышел, кризис мировой, по обычаю, нежданно-негаданно подкрался, пальнул дулом кривым из-за угла.

Жену-красавицу — шлюху привокзальную — начальник, оказывается, с многочисленными друзьями, знакомыми и просто любителями чужих халявных жен периодически сутками харят в сауне всем кагалом! Командировка в Питер, типа. И ничего не поделаешь, вандаба! — от этого во многом теперь зависит благосостояние семьи. Прокурорша — сука, дело шьёт, денег хочет, злобствует. Красивая баба, видная, а толку-то? Мама больная, муж — алкоголик. Любовником бы к ней заделаться, оттрахать по-человечески, умиротворяюще, да не получается, не стоит же! Дочь по объявлению на сайте проститутских знакомств интим-услуги в авто оказывает за деньги. Та хоть, в отличие от мамы, сущности бл*дской своей не скрывает, заботами о всеобщем благополучии не бравирует. Сын-растаман не работает нигде, только жрёт, извиняюсь, срёт да спит. На коксу подсел. Отец Нации, словоблудием прикрывшись, бросил Нацию на произвол Судьбы. И Судьба, пользуясь, значит, случаем, дерёт несчастную вовсю! Короче, великое множество в жизни приятственных и не очень событий происходит.

Тут-то и начинается истерическая суета сует, горячка нервная, от которой зачастую наш честолюбивый, но недалёкий человечек сгорает дотла. Меж тем нужно попросту быть готовым всегда и ко всему. Тем паче, согласитесь, — Маршалу Конфедерации, жизнь которого априори проистекает в разномастных экстремальных реалиях. Блуждание по мирам — вообще штука, без сомнения, опасная, эмпирически непредсказуемая! Кто знает, куда влипнешь, с чем сшибёшься в следующее мгновение? Никто, кроме Создателя, ибо он во главе всякого угла. Хорошо бы себе уяснить, что любое самое фантастическое, из ряда вон выходящее событие — всего лишь закономерное звено в некоей абсолютно логичной цепи событийности и в то же время — точка пересечения бесконечного множества иных разнообразных цепочек. Этот репер — наше настоящее, а настоящего, увы, не предсказать, не избегнуть, как бы мы в прошлом ни тужились, в будущем ни сокрушались. Остаётся лишь гадать. Для того-то, кстати, и кофей пьют.

Оно, настоящее, не должно вызывать ни удивления, ни оторопи, и относиться ко всему следует ровно, как к должному, данному свыше, оценивая происходящее объективно конкретно, без каких-либо ложных, в подавляющем большинстве завышенных, ожиданий или мелочных честолюбивых вожделений. Капуста отцвела? — говно вопрос! Весна придёт, новую рассаду высадим, ещё лучше, крепче прежнего! Импотенция вообще не проблема, при желании хоть моржовый имплантат пришпилим себе запросто! Деньги? Не в деньгах счастье! Жена поднапряжётся, побольше зелени накосит, закопаем на Поле чудес у Якубовича. Взрастёт оно, денежное дерево-то, всенепременнейше взрастёт! Вон, у Саймака какие-то дурашливые Роллы денежные деревья выращивали — чем мы, славяне, хуже?

В том же, что она, шалава, трахается напропалую со всеми подряд, кто виноват-то? У кого не стоит? Как девушке прикажете быть в сложившейся ситуации? Тихо увядать безвременно? Верх нездорового эгоцентризма, зиждущегося на гнусном частнособственничестве — ревности чёрной! А так совмещает дама полезное с приятным, окружающим хорошо, и ей для кожи лица пользительно. В семейный бюджет к тому ж приварок солидный. Вот самочувствие-то половое поправим, будет и нам мирикал иногда по выходным! По будням, уж извиняйте, други, расписано всё! На крайняк, в групповушку с собственной женой, знаю точно, всегда подпустят, что тоже, без сомнения, интересно. Опять-таки, сачкануть дозволено при случае, желающих подменить достаточно! Хе-хе! Главное, впросак не попасть. Могут ведь и того… оприходовать по недоразумению… хм… с милой-то жёнушкой за компанию. А вот с прокуроршей сложнее… Супругу, что ли, как-нибудь на допрос к ней прихватить? Ходят слухи — обе бисексуалки в активном поиске. Обе, кстати, прехорошенькие! Вдвоём, глядишь, груз неподъёмный и осилят, расшевелят… Дети… Как молоды мы были! Упустили детей давненько! Ломти отрезанные, теперь пущай уж сами копыта стирают, опыта набираются, каждый своего. В жизни всё сгодится.

Мда-а-а-а… Пошловато малость вышло, согласны, зато, как нам кажется, доходчиво. Хочется, знаете ли, иногда чего-нибудь эдакого, с грязнотцой. Не замечали за собою? Пошлость, она при нашей жизни-то лоскутно-ярмарочной отовсюду прёт. Из зомбоящиков, громкоговорителей, речей тронных, заявлений политических, витрин, спектаклей, рекламы навязчивой идиотской — отовсюду! Столько всего увидишь, узнаешь, оторопь с непривычки берёт! Оказывается, молоденьким провинциалкам с кофейным зубным налётом в Рим летать не комильфо, зато с неокрашенными корнями волос — самое то!

Особливо хорош ещё сравнительно недавно активно тиражируемый по всей Столице, кустодиевского типа, увешанный гирляндами бубликов, обложенный горами пирогов красномордый купчина толстопузый, громогласно вещающий с огромных плакатов, нависающих, давящих и без того придавленных, замордованных плиткой тротуарною, бордюрными камнями, платными стоянками в тесных двориках и отсутствием в магазинах простецкой парной новозеландской мраморной говядины обычных маленьких горожан — персональных пенсионеров: «А отечественные пироги — вкуснее!».

Во как! Вот оно что! А мужики-то не знают! Не у всякого на них ещё и денег хватит. Супостатские-то небось дешевле! Где ваши глаза, ум, честь и совесть, господа-товарищи? «Отечество» и все от оного производные — слова сплошь пафосные, торжественные, для особых случаев припасённые! «Отечество в опасности!», «Отечественная война», орден «За заслуги перед Отечеством» — звучит гордо, чёрт вас побери! И всегда ведь с большой буквы! Какие, на хрен, ещё пироги? Тоже с большой буквы прикажете? Ополоумели?! Столь вопиюще пауперским отношением к родному языку любое, самое доброе, начинание легко нивелируется до уровня табуретки. Ну там «русские», «российские» пироги, «московские» — ещё куда ни шло! Просто: «наши», в конце-то концов! Все бы ничего, но «отечественные пироги» — это сильно! Так же, как, между прочим, и «отечественные производители». Быки, может, хряки, бараны, козлы, петухи? Тонко! Тоньше, чем комар писает! Как вам глянется «отечественный кондом» или, скажем, «отечественные стринги», а? Внушаеть? …Не внушаеть? …В чём разница-то? И так во всём…

Просто либо мы честны перед собой, либо лукавим. Сродни тому, как в миллениум вместо прекрасной «Патриотической песни» великого Михаила Глинки в каждый дом вернули весьма посредственный «Гимн партии большевиков» Александрова. Хотели, как лучше? А сбылось это! Скушайте «Сникерс»! Вы — не вы, когда голодны! Легче? То-то же! Лишь понимание того, что все без исключения события происходят с нами, но не вокруг нас, посему именно мы ответственны за свои поступки, и нет иных виноватых в промахах, неудачах наших, и именно человек есть главный единственный аргумент временной функции, называемой — жизнь человеческая, а не кто-то иной, пусть и бесконечно высший, коему, поверьте, не стоит постоянно докучать пустыми челобитными и назойливыми мольбами, даёт возможность, честно и беспристрастно определяясь со своими взаимоотношениями в каждом конкретном житейском эпизоде, понять истинную логику бытия и только через это — заложенный в неё Создателем некий духовный смысл. Так сказать, обрести себя, поверить в собственные душевные силы. Для многих — хоть в чём-то, хоть как-то! Порой уже не важно, в чём и как, лишь бы как-нибудь!

И тянуть нельзя. Жизнь, она ведь словно авиалайнер — стремительно-неумолима, по ходу не соскочишь, с чистого листа не начнёшь. Родился — взлетел, жил в полёте, состарился — приземлился, и вся недолга. А вот откуда, как, с кем, куда и зачем… Гм… Это, собственно, и есть та самая временная функция, с которой, к слову, всё не столь просто. Поскольку вот она-то, сама функция, как раз-таки чисто его, Создателя, прерогатива. Собственно Бытие и есть. Что день грядущий нам готовит? Бог его знает! Для нас — тайна за семью печатями, вследствие чего обсуждению не подлежит.

Давайте-ка лучше о насущном. Кончилась чёрная икра и купить не на что? Ай-яй-яй, какой ужас! На картошечку хватит? Огурчики солёные свои? Ничего страшного, откушаем нынче простецкой картохи в мундирах, чай не графья! Деткам на завтра хватит? Вот и хорошо! Успокоимся, подумаем наконец о чём-то, кроме ослепительно сияющего бабла, чаще, кстати, — ослепляющего! Сделаем что-нибудь обычное, человечное. Сегодня! Сей момент! А то вдруг метеорит? И прямо по башке — хлобысь! «Лето! Недавно я услышал где-то, что скоро прилетит комета и что тогда мы все умрём, м-м-м…» Песенку детскую сочиним, Пиноккио смастырим из полена, собаку бездомную накормим…

«И в чём, собственно, кроется причина твоих, мужик, переживаний, а? Проявляются тут всякие, понимаешь, исчезают, когда вздумается! Эка невидаль! — Юра всё вышесказанное прекрасно понимал, а потому оторопь как-то сама собой быстренько прошла. — Ой-ёй-ёй! Какие мы великие! Что, ведьмов не видали, что ли? Их, вон, в любой фольклорной реальности пруд пруди, бубёныть! В ступах, на мётлах, в избушках и во всяких разных дурных компаниях! Плосковато, конечно, всё, лубочно. Добро и Зло, чёрное и белое… Серого, вон, цельных пятьдесят оттенков, а всё одно — плосковато и убого! Зато я с Наиной Киевной лично знаком! С самой товарищем Горыныч!».

И об этом прямо сейчас. Вот только следующую книжицу добудьте, и дело в шляпе. Хе-хе! Гм… Ничего, кстати, смешного, всё очень даже сурьёзно! Дальше-то… Уж поверьте, бубёныть!