Лемюэль прижался к стене своей темной спальни, напряженно вслушиваясь. Легкий ветерок колыхал тюлевые занавески. Желтый свет уличных фонарей просачивался в окно и растекался по кровати, шкафу, книгам, игрушкам и разбросанной одежде.

В соседней комнате шептались два голоса:

— Джин, надо что-то делать, — проговорил мужской голос.

В ответ тихо ахнули:

— Ральф, прошу тебя! Не трогай его! Ты должен держать себя в руках! Я не позволю причинить ему вред!

— Да не собираюсь я ничего такого с ним делать! — В шепоте слышалась застарелая боль. — Но почему он так себя ведет? Почему не играет в бейсбол? В салочки? Как все остальные ребята? Почему? Почему он жжет магазины и измывается над беспомощными животными? Почему?!

— Он… другой, Ральф. Мы должны попытаться понять.

— А может, врачу его показать? — проговорил его отец. — Может, у него секреция каких-то желез нарушена, откуда нам знать…

— К какому доктору? К старику Грейди? Но ты же сам сказал — он не сумел…

— Нет. Не к доку Грейди. Он отказался работать с нами после того, как Лемюэль испортил его рентгеновский аппарат и разломал всю мебель в приемной. Нет, думаю, проблема гораздо серьезнее.

Повисла напряженная пауза.

— Джин, я отвезу его… туда. В Хилл.

— О Ральф! Пожалуйста…

— Я сказал — значит, сделаю. — В голосе звучала мрачная решимость.

Так взревывают попавшиеся в ловушку звери.

— Возможно, психологи сумеют что-то сделать. Может, они помогут. А может, и нет.

— А если они оставят его в клинике? Принудительно? Ральф, у нас же никого нет, кроме него!

— Да, — хрипло пробормотал Ральф. — Я знаю. Никого нет. Но я уже принял решение. Еще в тот день, когда он ударил учителя ножом и выскочил в окно. Я покажу Лемюэля специалистам в Хилле.

День выдался теплым и погожим. Ветерок трепал листву, среди деревьев сверкало белизной, стеклом и металлом огромное здание клиники. Ральф Йоргенсон неуверенно оглядывался по сторонам и мял в руках шляпу — громадность госпиталя подавляла его.

А Лемюэль внимательно слушал. Настораживая свои большие, подвижные уши, он мог многое услышать — вокруг волновалось море голосов. Море накатывало волнами: голоса слышались изо всех комнат и приемных, на всех этажах. Его это возбуждало.

Доктор Джеймс Норт вышел навстречу и протянул руку. Высокий, красивый шатен чуть за тридцать, в очках в темной роговой оправе. Походка твердая, рукопожатие — а он и с Лемюэлем так поздоровался — быстрое и уверенное.

— Пойдемте, — трубным голосом пригласил он их внутрь.

Ральф двинулся к дверям его кабинета, но доктор Норт покачал головой:

— Вас я попрошу остаться снаружи. Только мальчик. Мы с Лемюэлем должны поговорить наедине.

Лемюэлем владело все то же возбуждение. Он пошел за доктором Нортом в кабинет. Норт быстро запер дверь на тройной магнитный замок.

— Можешь называть меня Джеймсом, — сказал он, тепло улыбнувшись мальчику. — А я тебя буду звать Лемом, хорошо?

— Хорошо, — осторожно ответил Лемюэль.

От человека не исходило никакой враждебности, однако он уже понял, что надо всегда быть начеку. Надо вести себя осторожно — даже с этим дружелюбным, симпатичным на вид доктором. Который, кстати, явно не глуп.

Норт закурил и окинул мальчика изучающим взглядом.

— Когда ты связал и стал препарировать этих старых, никому не нужных уродов, — сказал он задумчиво, — тобой ведь двигало чисто научное любопытство? Ты хотел знать — и тебя интересовали факты, а не мнения. Ты хотел сам понять, как устроено человеческое тело.

Лемюэль почувствовал, как растет его возбуждение.

— Но никто меня не понял…

— Да, это так, — и Норт покачал головой. — И никогда не поймет. Ты знаешь почему?

— Думаю, да.

Норт стал ходить туда-сюда по кабинету.

— Я хочу предложить тебе несколько тестов. Чтобы кое-что понять. Если ты не против, конечно. Так мы сможем оба больше узнать о тебе. Я ведь изучал тебя, Лем. Читал полицейские отчеты, статьи в газетах.

Он резко повернулся к письменному столу и извлек из ящика Миннесотский многоаспектный личностный опросник, пятна Роршаха, Бендер гештальт-тест, карты Зенера, планшетку для спиритических сеансов, игральные кости, детскую доску для письма, восковую куклу с кусочками ногтей и обрезками волос и кусочек свинца, который нужно превратить в золото.

— Что мне нужно сделать? — спросил Лемюэль.

— Я задам тебе несколько вопросов, а потом дам несколько предметов — поиграть. Посмотрю, как ты с ними будешь управляться, напишу пару заметок. Как тебе такой план?

Лемюэль не знал, что сказать. С одной стороны, он отчаянно нуждался в друге, с другой — он все-таки опасался доктора.

— Я…

Доктор Норт положил мальчику руку на плечо:

— Ты можешь доверять мне. Я не как те дети, которые тебя побили тем утром.

Лемюэль вскинул на доктора благодарный взгляд:

— Так вы знаете? Я обнаружил, что правила их игры — абсолютно произвольные. Поэтому я естественным образом решил сообразовываться с естественными целями. Когда бита оказалась у меня в руках, я ударил по голове сначала подающего, потом принимающего. А потом я обнаружил, что человеческие этика и мораль — они все устроены подобным же… — тут он осекся, потому что вдруг испугался. — Возможно, я…

Доктор Норт сел за стол и принялся тасовать карты Зенера.

— Лем, не волнуйся, — тихо сказал он. — Все будет хорошо. Я все понимаю.

Лемюэль выполнил все тесты. Потом они долго сидели и молчали. Часы уже показывали шесть, за окном садилось солнце. Наконец доктор Норт заговорил:

— Невероятно. Я сам не могу поверить в то, что вижу. Ты совершенно логичен в своих действиях, но полностью лишен таламических эмоций. Твой ум совершенно свободен от культурных и моральных представлений. Чистый, беспримесный случай паранойи при полном отсутствии эмпатии. Ты абсолютно не способен чувствовать печаль, сострадание или жалость — точнее, ты вообще ни на какие человеческие эмоции не способен.

Лемюэль кивнул:

— Да, это правда.

Доктор Норт откинулся в кресле, изумленный и растерянный.

— Даже мне трудно это представить. Невозможно, крайне удивительно. Твоя логика безупречна — ибо совершенно свободна от ценностной ориентации. Окружающий мир должен видеться тебе как враждебный, не так ли?

— Так.

— Конечно. Ты проанализировал модели человеческого поведения и увидел, что, стоит им раскусить тебя, и они тут же набросятся и попытаются убить.

— Потому что я — другой. Не такой, как они.

Удивлению Норта не было пределов.

— Паранойю всегда рассматривали как психическое заболевание. Но это вовсе не болезнь! Речь идет не об утрате связи с действительностью — напротив, параноик осознает реальность как она есть! Он — совершенный эмпирик… Его разум не затуманен этическими и моральными представлениями, культурными предрассудками… Параноик видит подлинное устройство мира. На самом деле он — единственный из нас, кто находится в здравом уме…

— Я читал «Майн кампф», — сказал Лемюэль. — И понял, что я не один.

И мысленно вознес благодарственную молитву: «Я не один». Есть «мы». И «нас» — много.

Доктор Норт заметил, как изменилось выражение его лица.

— «Волна из будущего», — пробормотал он. — Я не такой, как вы, но я хочу понять вас. И я благодарен судьбе за то, что я — просто человек, способный к таламическим эмоциям и ограниченный в силу полученного воспитания. Я не могу стать одним из вас, но испытывать сочувствие — вполне…

И он вскинул враз посветлевшее лицо:

— И я могу вам помочь!

Следующие несколько дней Лемюэль провел все в том же состоянии возбуждения. Доктор Норт договорился, что мальчик останется под его опекой, и тот поселился в городской квартире психиатра. Там Лемюэль не испытывал постоянного давления со стороны домашних и вел себя так, как хотел. Доктор Норт сразу же принялся помогать мальчику отыскать других параноиков-мутантов.

Однажды вечером после ужина доктор Норт спросил:

— Лемюэль, не мог бы ты поподробнее рассказать мне о своей теории обнуления? Мне все-таки достаточно трудно уяснить себе принцип безобъектной ориентации…

Лемюэль широким жестом обвел квартиру:

— Здесь в квартире много разных объектов — и у каждого есть имя. Книга, кресло, диван, ковер, лампа, занавески, окно, дверь, стена и так далее. Но это деление на объекты совершенно искусственно. Оно основано на устаревшей системе мышления. На самом деле никаких объектов не существует. Вселенная — это единое целое. А нас учили ее воспринимать как набор объектов. Вот эта вещь, вон та вещь… Когда же обнуление станет реальностью сознания, необходимость в этих вербальных разделениях одного от другого отпадет. В принципе, она давно отпала, просто пока не все поняли, насколько она бесполезна.

— Ты не мог бы привести пример? Или продемонстрировать, как это выглядит, опытным путем?

Лемюэль засомневался:

— Одному сложно. Лучше потом, когда мы отыщем других… Я могу это сделать, но не так, как надо. Масштаб будет не тот.

Доктор Норт внимательно наблюдал, а Лемюэль носился по квартире, собирая в кучу все попавшиеся под руку предметы. Свалив все книги, картины, ковры, занавески, мебель и безделушки на пол, он старательно расколотил все на мелкие куски — и на месте горы вещей осталась бесформенная масса.

— Вот так, — сказал он. Мальчик побледнел и никак не мог отдышаться после такого физического усилия. — Теперь произвольное деление на объекты устранено. А подобное сведение вещей к их изначальной однородности может быть сделано по отношению ко всей вселенной. Вселенная — это гештальт, единая субстанция, в которое живое и неживое, бытие и небытие не разделены. Это огромный энергетический вихрь, а не разрозненные частицы! За фасадом совершенно искусственного облика материальных вещей лежит подлинная реальность — огромный мир недифференцированной чистой энергии. Помни: объект — это не реальность. Таков первый закон обнуленного мышления!

На доктора Норта демонстрация обнуления произвела неизгладимое впечатление. Он торжественно кивнул и поддал ногой по обломку кресла — тот улетел в бесформенную кучу дерева, ткани, бумаги и битого стекла.

— Ты полагаешь, что вселенную можно вернуть в ее действительное состояние?

— Не знаю, — честно ответил Лемюэль. — Конечно, не все на это согласятся. Человеческие существа будут против, станут сопротивляться. Они же помешаны на вещах и не способны над этим подняться — ни дать ни взять обезьяны, которых хлебом не корми, а дай потрогать и утащить блестящую штучку. Все будет зависеть от того, насколько согласованно мы будем действовать.

Доктор Норт вытащил из кармана и развернул узкую полоску бумаги.

— У меня есть зацепка, — тихо сказал он. — Здесь — имя человека, который, похоже, один из вас. Мы поедем к нему завтра. А там посмотрим.

Доктор Джейкоб Веллер быстро и сухо поприветствовал их — они встретились у входа в его хорошо охраняемую лабораторию, из которой открывался прекрасный вид на Пало Альто. Огромный комплекс лабораторий и исследовательских бюро трудился над жизненно важными проектами, и его покой охранял целый полк одетых в одинаковую правительственную форму охранников. Мужчины и женщины в белых халатах работали день и ночь, не покладая рук.

— Мои исследования, — охотно пояснил доктор, знаком велев закрыть за ними двери на сейфовые замки, — были ключевами в деле разработки К-бомбы, то есть кобальтовой бомбы, призванной сменить водородную. Увидите — многие ведущие ядерные физики тоже обнуленные.

Лемюэль затаил дыхание и осторожно проговорил:

— Выходит…

— Ну конечно! — Веллер не стал ходить вокруг да около. — Мы работаем над этим уже много лет. Ракетные установки на Пинемюнде, атомная бомба в Лос-Аламос, водородная бомба, а теперь вот и кобальтовая. Есть, конечно, много специалистов не из числа обнуленных — обычные люди с таламическими эмоциями. Эйнштейн, к примеру. Но мы уже далеко продвинулись в наших разработках, и если оппозиция не окажет значительного сопротивления, мы вскоре сможем приступить к выполнению плана.

Дверь у дальней стены отъехала в сторону, и в лабораторию торжественно вступила процессия одетых в белое мужчин и женщин. Сердце Лемюэля подскочило — вот они! Вот они, взрослые, достигшие пика развития обнуленные! Мужчины! Женщины! А самое главное, они уже сколько лет работают над планом! Их всех легко опознать по длинным и подвижным ушам — с их помощью мутанты-обнуленные улавливают минимальные воздушные вибрации на больших дистанциях. И таким образом они общаются по всему миру, и никакие расстояния им не помеха.

— Расскажи о нашей программе, — приказал Веллер низенькому белокурому человеку, который стоял рядом с ним с суровым — вот он, важнейший момент! — лицом, спокойный и собранный.

— Кобальтовая бомба практически готова к испытаниям, — тихим ровным голосом проговорил он.

В речи чувствовался едва заметный немецкий акцент.

— Но это еще не все. У нас есть и дальнейшие планы. Мы подготовили также Э-бомбу — лучше ее для начальной фазы операции не придумаешь. Но мы никогда не делали официального заявления о ее существовании. Если человеческие существа узнают, нам придется иметь дело с сильным эмоциональным сопротивлением.

— А что такое Э-бомба? — спросил Лемюэль — его возбуждение уже достигло предела, даже лицо светилось.

— Это выражение, — сказал маленький блондин, — описывает процесс, в ходе которого планета Земля превращается в гигантскую батарейку, приобретает критическую массу и потом взрывается.

Эти слова безмерно впечатлили Лемюэля:

— Я и думать не мог, что вы так далеко зашли в разработках!

Блондин слабо улыбнулся:

— Да, мы достигли многого — ведь давно трудимся! Под руководством незабвенного доктора Раста я разрабатывал идеологические основы нашей программы. В конечном счете мы превратим всю вселенную в гомогенную массу. Однако на данный момент нам необходимо разобраться с Землей. Выполнив нашу миссию здесь, мы сможем перенести деятельность в другие миры — и продолжать этим заниматься до бесконечности.

— У нас уже есть возможность переместиться на другие планеты, — пояснил Веллер. — Доктор Фриш, прошу вас…

— Для этого вполне подойдут модифицированные ракеты, разработанные еще в Пинемюнде, — охотно рассказал блондин. — Мы построили корабль, способный доставить нас на Венеру. Там мы приступим ко второму этапу нашей миссии. Мы изготовим В-бомбу, и она вернет Венеру в ее первоначальное гомогенизированное состояние чистой энергии. Ну а потом… — Он слабо улыбнулся. — Потом настанет время испробовать С-бомбу. Бомбу, предназначенную для солнца. С помощью которой, если все получится, мы замкнем всю систему планет и лун в единый гештальт.

К двадцать пятому июня 1969 года обнуленные контролировали правительства всех значительных стран. Практическая подготовка миссии, начатая еще в середине тридцатых готов, была почти завершена. Соединенные Штаты и Советская Россия управлялись обнуленными. Обнуленные также занимали ключевые политические посты, и потому программа осуществлялась полным ходом. Время пришло. Надобность в секретности отпала.

С борта кружащего вокруг Земли корабля Лемюэль и доктор Норт видели, как взорвались первые водородные бомбы. Две державы нанесли ядерные удары одновременно — это тоже было частью плана. В течение часа стало ясно, что результаты даже превысили ожидания: большей части Северной Америки и Восточной Европы уже не существовало. Над ними колыхались огромные радиоактивные облака. В Африке, Азии, на бесчисленных островах и в прочих богом забытых местах человеческие существа дрожали от страха.

— Замечательно, — прозвучал в ушах Лемюэля голос доктора Веллера.

Доктор находился где-то под землей, в тщательно охраняемой штаб-квартире движения. Там завершали сборку корабля, которому предстояло лететь к Венере.

Лемюэль полностью согласился:

— Да, отличная работа. Мы сумели вернуть к изначальной реальности почти пятую часть земной поверхности.

— Нам предстоит сделать гораздо, гораздо больше! Следом мы должны задействовать кобальтовые бомбы. Взорвав их, мы нейтрализуем все человевеческие особи, и они не смогут помешать нам работать с установками для Э-бомб. Нам ведь предстоит построить для них терминалы. А это невозможно сделать, пока на Земле есть люди. Они наверняка попробуют вмешаться в процесс.

Через неделю была сброшена первая кобальтовая бомба. Следом запустили ракеты с кобальтовыми боеголовками — из особо секретных установок в России и Америке.

К пятому августа 1969 года население Земли сократилось до трех тысяч человек. В подземных бункерах сидели крайне довольные результатом своих трудов обнуленные. Процесс объединения в подлинный гештальт шел без сучка и задоринки. Сбывались мечты всех обнуленных.

— А теперь, — сказал доктор Веллер, — мы приступим к возведению терминалов для Э-бомб.

Один терминал строился в Перу — в Арекипе. Второй, с другой стороны земного шара, в Банданге, на Яве. Всего за месяц из земли выросли две гигантские башни, упирающиеся вершинами в пылевые облака. Обнуленные — все, как один, в защитных скафандрах и шлемах — неустанно трудились над завершением программы.

Доктор Веллер взял Лемюэля с собой, когда полетел в Перу. На всем пути от Сан-Франциско до Лимы пейзаж выглядел абсолютно одинаково: летящий пепел, догорающие огни там, где воспламенились металлы. Ни одного признака жизни, ни одного отдельно стоящего предмета — сплошной выгоревший шлак. Океаны превратились в исходящие паром котлы с кипящей водой. Границы суши и воды более не просматривались. Поверхность земли стала бело-серой, без вкраплений цвета. Голубые моря и зеленые леса, дороги, города и поля исчезли с ее лица.

— Вон там, — показал доктор Веллер. — Видишь?

Лемюэль хорошо разглядел постройку. Она оказалась настолько прекрасной, что у него едва не прервалось дыхание. Усилиями обнуленных над морем расплавленного шлака высился подобный гигантскому пузырю купол из прозрачного пластика. А внутри виднелся сам терминал — ажурная башня из сверкающего металла и проводов, взглянув на которую, доктор Веллер и Лемюэль уважительно примолкли.

— Вот видишь, — пояснил Веллер, проведя ракету через шлюз защитного колпака и посадив ее на поверхность. — Мы вернули в подлинное состояние лишь поверхность Земли. А в глубину не проникли — разве что на одну милю. А ведь основная масса планеты так и не преобразовалась. Вот для этого и нужна Э-бомба. Все еще жидкое ядро планеты взорвется, и Земля превратится в новое солнце. А потом мы применим С-бомбу, и вся система станет единым целым — огромной массой огненного газа.

Лемюэль кивнул:

— Логично. А потом…

— Потом Г-бомба. Мы проделаем то же самое с галактикой. Что же до завершающих стадий… О, наш план настолько величествен, настолько далеко простираются наши мечтания, что я даже боюсь загадывать. Но… после Г-бомбы… — тут Веллер слабо улыбнулся и блеснул глазами, — после Г-бомбы — В-бомба. Нас ждет вся Вселенная.

На выходе из ракеты их уже ждал доктор Фриш — какой-то нервный и дерганый.

— Доктор Веллер! — воскликнул он. — У нас проблемы! Непредвиденные обстоятельства!

— Что случилось?

Лицо Фриша исказилось — он был растерян и испуган. Однако собрав в кулак все свои способности обнуленного, он мобилизовал интеллект и подавил дурацкие таламические импульсы.

— Некоторое количество человеческих существ выжило!

Веллер не поверил своим ушам:

— В смысле? Но как…

— Я слышал их голоса! Как обычно, вращал ушами, наслаждаясь бульканьем и ревом океана жидкого шлака, и уловил необычный шум! Оказалось, это голоса человеческих существ!

— Но где?

— Под поверхностью земли. Некоторые богатые владельцы заводов и фабрик тайно перенесли предприятия под землю — хотя правительство строго-настрого запрещало подобное!

— Да, мы специально издали такие законы…

— Так вот, эти промышленники действовали, руководствуясь примитивной таламической жадностью. Они целые армии рабочих перебросили вниз — чтобы во время войны использовать их как рабов. В результате в живых осталось более десяти тысяч человек! И они…

— Что они?

— Они каким-то образом собрали огромные буры и теперь с огромной скоростью продвигаются в нашу сторону. Нам предстоит нешуточное сражение! Я уже оповестил команду корабля, летящего на Венеру. Его вскоре выведут на поверхность.

Лемюэль и доктор Веллер в ужасе переглянулись. Обнуленных — от силы тысяча, а врагов в десять раз больше!

— Какой кошмар, — выдавил доктор. — И надо же, мы так близки к завершению. Когда будут готовы башни-излучатели?

— Понадобится еще шесть дней, прежде чем Земля наберет критическую массу, — пробормотал Фриш. — А буры уже близко. Пошевелите ушами — вы их услышите.

Лемюэль и доктор Веллер последовали его совету, и до них тут донесся нестройный гам человеческих голосов. А также грохот, рев и звяканье вгрызающихся в землю буров — те двигались к двум строго определенным точкам. К терминалам.

— Да, это просто люди! Самые обычные! — охнул Лемюэль. — Это понятно по голосам!

— Мы в западне!

Веллер схватил бластер, Фриш тоже. Обнуленные спешно вооружались, о работе никто уже и не думал. С рвущим барабанные перепонки ревом бур пробил поверхность — и продолжил двигаться в их направлении. Обнуленные открыли шквальный огонь, а потом рассредоточились и принялись отступать к башне.

Появился второй бур, за ним третий. В воздухе гудели, перекрещивались и искрили энергетические лучи — обнуленные стреляли, люди стреляли в ответ. Люди действительно оказались самыми обычными — трудяги, загнанные под землю работодателями. Самые низшие формы человеческой жизни: клерки, водители автобусов, разнорабочие, машинистки, уборщики, портные, пекари, токари, клерки из транспортных цехов, члены бейсбольных команд, радиоведущие, автослесари, полицейские, уличные торговцы, продавцы мороженого, коммивояжеры, инкассаторы, секретари, сварщики, плотники, строители, фермеры, политики, торговцы — словом, мужчины и женщины, самый факт существования которых наполнял страхом сердца обнуленных.

Огромные массы обладающих эмоциями людей, настроенных против Великого Дела, против бомб, бактериального оружия и баллистических ракет, выходили на поверхность! О да, они все-таки сумели оказать сопротивление — и какое! Они не дали завершить работу суперлогикам! Какое безответственное, не достойное интеллекта вмешательство!

— Надежды на победу нет! — охнул Веллер. — Башни не удержать. Выводите корабль на поверхность.

Торговец и два сантехника в это время уже поджигали терминал. Группа людей в комбинезонах и грубых брезентовых рубахах обрывала провода. Остальные — такая же серая эмоциональная масса! — полосовала лучами бластеров пульты управления. А ведь это было чудо техники! Кое-где уже поднималось пламя, а башня угрожающе накренилась.

Тут показался корабль — его поднял на платформу сложный механизм. Обнуленные немедленно построились в две спокойные очереди и потекли внутрь — сосредоточенные и спокойные, несмотря на то что обезумевшие человеческие особи продолжали вести по ним огонь.

— Животные, — горько сказал Веллер. — Тупая масса. Безмозглые скоты, подвластные эмоциям. Твари, не способные мыслить логически.

Луч бластера сбил его с ног, и на место доктора заступил следующий обнуленный. Вскоре все они взошли на борт, и огромные створки люка с лязгом захлопнулись. Из дюз корабля с ревом вырвалось пламя, космолет устремился вверх, прорвал купол и исчез в небе.

Лемюэль лежал там, где упал, — безумный электрик подстрелил его, задев лучом бластера левую ногу. Он с печалью смотрел, как поднимается вверх корабль, медлит у поверхности защитного купола, с треском пробивает его и растворяется в пламенеющем небе. Вокруг суетились человеческие существа — они заделывали защитный купол, выкрикивали приказы и радостно вопили. Шум и гам терзали тонкий слух мальчика. Он из последних сил поднял руки и прикрыл ладонями уши.

Корабль улетел. А он остался здесь, на Земле. Но работа продолжится — хоть и без него.

До слуха донесся далекий голос. С борта уносящегося к Венере корабля кричал, сложив руки рупором, доктор Фриш. Еле слышный голос едва пробивался через несчетные мили разделяющего их космического пространства, однако Лемюэль сумел разобрать слова, несмотря на безобразные вопли взбесившихся человеков:

— Прощай! Ты будешь жить в нашей памяти!

— Работайте не покладая рук! — крикнул мальчик в ответ. — Не сдавайтесь и доведите наше дело до конца!

— Мы сделаем все, что должно! — слышимость ухудшалась. — Мы продолжим…

Тут голос прервался, но через несколько мгновений послышалось слабое:

— Мы победим…

А после этого настала полная тишина.

На губах Лемюэля играла счастливая, мирная и довольная улыбка. Он хорошо потрудился, о чем жалеть? Он лег на землю и принялся ждать, когда стая безмозглых человеческих животных его прикончит.

1958