Во дворце графини, в тёмном пустом бальном зале, спала слониха. Ей снилось, будто она идёт по бескрайней саванне, под сияющим голубым небом, и спину ей пригревает солнышко. А вдали стоит мальчик, стоит и ждёт. Она долго идёт к нему, а когда наконец доходит, он смотрит на неё как тогда, днём, из толпы. Но сейчас он ничего не говорит. Они идут вместе по высокой траве, и слониха — прямо во сне — думает: «Как же здорово идти рядом с этим мальчиком!» Ей кажется, что все в ее жизни теперь устроилось правильно. Она счастлива. А солнце так приятно греет спину…

В тюрьме, на своём плаще, расстеленном на соломенном топчане, лежал фокусник. Он глядел в окно в надежде, что тучи раздвинутся и он увидит свою звезду. В последнее время ему не спалось по ночам. Стоило ему закрыть глаза, как слониха снова и снова пробивала крышу оперного театра и приземлялась на мадам ЛеВон. Воспоминание было таким острым, таким явственным, что он не находил себе места. Он уже и думать ни о чём другом не мог — только о слонихе и о том великом чуде, которое ему удалось сотворить, чтобы явить её миру.

А ещё ему было невероятно одиноко. Хоть бы увидеть человеческое лицо! Любое! Пусть даже лицо несчастной мадам ЛеВон! Пусть эта калека приедет, пусть обвиняет его, грозит — он всё равно будет счастлив. Появись она сейчас здесь, он обязательно показал бы ей звезду, которая светит иногда прямо в окно, и спросил: «Вам доводилось когда — нибудь видеть такую красоту? Неужели у вас не разрывается сердце, оттого что в нашем мрачном, тёмном мире светят такие яркие, такие прекрасные звёзды?»

Короче говоря, в тот вечер фокусник не спал. Он услышал, как со скрежетом открылась дверь тюрьмы и по длинному гулкому коридору затопали две пары ног. Фокусник встал, надел плащ.

Взглянув через решётку в двери камеры, он увидел, как в коридоре среди тьмы, раскачиваясь, приближается пятно света. Сердце у фокусника ёкнуло, и он крикнул, заранее крикнул этому свету.

Что же он крикнул? Да вы наверняка догадываетесь.

— Я хотел сделать лилии! — прокричал фокусник. — Поймите, я собирался сделать букет лилий.

Лео Матьен поднял над головой фонарь, и Питер разглядел арестанта: длинная неопрятная борода, поломанные ногти, плащ с разводами плесени… и горящие глаза. Они горели как у загнанного зверя: в них читались и отчаяние, и мольба, и злость.

Надежды Питера рухнули. Этот человек вряд ли способен сотворить даже самое незатейливое чудо, не говоря уже о таком серьёзном деле, как отправка слонихи в родные края.

— Кто вы? — спросил фокусник. — Кто вас прислал?

— Меня зовут Лео Матьен, — сказал маленький полицейский. — А это — Питер Огюст Дюшен. Мы пришли поговорить с вами о слонихе.

— Ну, разумеется, — кивнув, произнёс фокусник. — О ком же ещё?!

— Мы хотим, чтобы вы сколдовали всё обратно и отправили её домой, — сказал Питер.

Фокусник рассмеялся, и смех его был не очень приятным.

— Домой, говоришь, отправить? А с какой стати?

— Она умрёт, если вы этого не сделаете, — объяснил Питер.

— Почему это?

— Потому что она скучает по дому, — ответил Питер. — Она тоскует. Вы разбили ей сердце.

— Так, значит, теперь понадобился фокус от тоски и разбитого сердца? — Фокусник вздохнул и снова засмеялся, а потом покачал головой. — То, что случилось, было так прекрасно, так величественно и удивительно, вы даже не поверите! И как всё бесславно закончилось…

Откуда — то из недр тюрьмы донёсся плач. Точно так же — глухо, словно придушенно, — плакал порой по ночам Вильно Луц, думая, что Питер спит.

«Мир разбит вдребезги, как слонихино сердце, — думал Питер. — Его уже не собрать, не склеить…

Фокусник стоял молча, прижавшись лбом к прутьям решётки.

А далёкий плач всё не смолкал, лишь становился то громче, то тише. И вдруг Питер увидел, что фокусник тоже плачет. Крупные редкие слёзы текли по его лицу и терялись в бороде. Может, всё — таки ещё не всё потеряно?

— Я верю, — тихо произнёс Питер.

— Кому? Во что? — спросил фокусник, не поднимая головы.

— Я верю, что всё можно поправить. Верю, что вы способны совершить чудо.

Фокусник покачал головой.

— А что, если?.. — подсказал Лео Матьен.

Фокусник поднял голову и взглянул на полицейского.

— Что, если? — переспросил он. — Это вопрос для настоящих волшебников.

— Верно, — согласился Лео. — Для волшебников. Но и для нас, обычных людей, живущих в обычном мире, это тоже важный вопрос. Так вот: что, если?.. Что, если вы просто попробуете?

— Я уже пробовал, — ответил фокусник. — Я пробовал отправить её назад. Ничего не вышло. — По его лицу продолжали катиться слёзы. — Но, поймите, я и не хотел, чтобы вышло! Она так прекрасна! Она — моё лучшее в жизни чудо.

— Если отправить её домой, тоже получится чудо, — сказал Лео Матьен.

— Вы правы, вы правы, — задумчиво проговорил фокусник.

Он перевёл взгляд с Лео Матьена на Питера, а потом снова на Лео.

— Пожалуйста! — попросил Питер.

Фонарь у Лео в руке дрогнул, пламя внутри колыхнулось, и тень фокусника заплясала за его спиной, на стене камеры. Сначала она уменьшилась, почти исчезла, а потом выросла, нависла над хозяином, словно совсем другое, отдельное от него существо. Тень тоже, вместе с Питером, ждала, пока фокусник примет решение — решение, от которого, похоже, зависела участь целого мира.

— Хорошо, — произнёс наконец фокусник. — Я попробую. Но мне нужны две вещи. Во — первых, сама слониха. Не могу же я без неё возвращать её домой. А во — вторых, мне нужна мадам ЛеВон. Приведите сюда эту даму вместе со слонихой.

— Но как? Это невозможно! — воскликнул Питер.

— Чудеса всегда связаны с невозможным, — сказал фокусник. — Они начинаются с невозможного, заканчиваются им же, да и посерёдке без невозможного не обойтись. На то они и чудеса.