— Ты снова шастал по лесам с этой девчонкой? — спросил отец, едва Роб вошёл в комнату.
— Да, сэр, — ответил Роб.
— А там у тебя что лежит? — отец кивнул под кровать Роба.
— Где, сэр? — уточнил Роб, но сердце у него ушло в пятки.
Он знал, что именно нашёл отец под кроватью. Мясо. Роб спрятал его там, решив вынуть, когда снова настанет время кормить тигра.
— Откуда это мясо? — спросил отец, поддев ногой бурый от крови мешок.
— От Бошана, — без раздумий ответил Роб.
— Значит, от Бошана, — повторил отец глухо и грозно. — От Бошана… Этот Бошан платит мне такие крохи, что мы еле концы с концами сводим, а теперь ещё решил подкормить нас тухлятиной? Думает, я не в состоянии купить для сына мясо?
Роб открыл было рот, чтобы объяснить, как обстоит дело, но вспомнил наказ хозяина и прикусил язык.
— Ну, погоди же, Бошан! — прорычал отец. — Я тебя проучу! Жилы у отца на шее раздулись, стали выпуклыми, точно веточки на дереве. Он с размаху наподдал пакет ногой.
— Проучу! В другой раз подумаешь, честно ли ты платишь мне за труд и нужно ли нам твоё тухлое мясо!
Отец подошёл к футляру с ружьём. И остановился. Ружья не вынимал. Просто стоял, смотрел на него сквозь стекло и похрустывал суставами пальцев.
— Папа, — произнёс Роб. Но он не знал, что сказать дальше.
Вот мама всегда умела успокоить отца. Или руку ему на локоть положит, или имя его скажет — тихо так, с укоризной… И этого хватало. Но Роб гак не умел. Ещё с минуту он постоял возле отца, а потом взял со своей кровати деревянный чурбачок и ножик. Когда он выходил из комнаты, отец по-прежнему стоял возле футляра с запертым внутри ружьём и смотрел на него так, словно хотел открыть его силой мысли и взять ружьё в руки.
Усевшись под вывеску «Звезда Кентукки», Роб прислонился к одному из холодных, влажных столбов и принялся вырезать дальше.
Но мысли его ходили по кругу — вспоминался то отцовский гнев, то Сикстинины слёзы, — и он никак не мог сосредоточиться. Взглянув снизу вверх на изнанку вывески, Роб вдруг вспомнил ещё один запретный момент из прошлого… Он лежит под дубом, на расстеленном на земле одеяле. С одного боку от него мама, с другого — спящий отец. Отец похрапывает. А мама берёт его, Роба, за руку и показывает на пронизанные солнцем листья дуба.
— Гляди, сынок! Я в жизни не видела такого красивого, сочного зелёного цвета. Верно?
— Ага. — Роб рассматривает листья. — Зелёный… Точно его Бог только что придумал.
Мама сжала его руку.
— Ты прав. Так и есть. Первородная зелень. Её только что создал Бог. Мы с тобой видим мир одинаково.
Роб сосредоточился на зелёном цвете. И позволил ему просочиться через щель в чемодане, заполненном всем, о чём нельзя мечтать и просто думать… Зелень выбралась на свободу и заполнила его голову. И он вспомнил про Сверчка, попугайчика Уилли Мэй. Интересно, он был таким же ярко-зелёным? Первородным?
Так он и размышлял, а руки тем временем работали сами. Поэтому Роб ничуть не удивился, когда — отложив ножик и чуть отстранив поделку — он разглядел крыло, клюв и крошечный круглый глаз. Вот он, Сверчок, волнистый попугайчик Уилли Мэй, рождается заново под его ножом.
Он трудился над птичкой долго, так долго, что она стала совсем как настоящая — вот-вот запоёт. Когда Роб вернулся домой, отец спал, растянувшись в шезлонге. Ружьё лежало на своём месте, в запертом футляре, а вот мешка с мясом нигде не было. Значит, утром ему тигра уже не накормить… Придётся ждать, пока Бошан привезёт следующую порцию.
Подойдя к шезлонгу, Роб всмотрелся в спящего отца. Вот его руки — тяжёлые, узловатые; вот лысина на свесившейся набок голове. Мальчик пытался всё это запомнить и одновременно понять, разобраться, каким образом уживается в одном человеке этот страшный гнев и это благостное спокойствие. А ещё ведь он умеет петь, и улыбаться умеет — широко-широко… Тут отец вздрогнул и проснулся.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — ответил Роб.
— Который час?
— Не знаю… поздно уже.
Отец вздохнул.
— Давай-ка сюда твою мазь. Пора ноги мазать.
Роб передал ему тюбик.
Мир снаружи вздыхал и скрипел. Снова зарядил дождь. Папины руки касались ног Роба мягко и ласково.