.

 

Возвышение корлеонцев: Эпизод первый – Лучано Леджо (1943-1970)

Как и большинство фильмов американского производства, «Крестный отец» Фрэнсиса Форда Копполы, пошедший в прокат в Италии в 1972 году, был принят неодобрительно. Один критик назвал его «дистиллятом общих мест из истории итало-американских гангстеров». Отчасти это мнение, вероятно, было продиктовано обидой на США, которые через Голливуд стремились доказать всему миру, что мафия – сугубо американское «изобретение». Тот же самый критик охарактеризовал сицилийские эпизоды «Крестного отца» как «оскорбительно глупые» – ив данном случае был абсолютно прав: сцены сицилийской жизни в этом «крестном отце» всех фильмов о мафии и вправду изобилуют нелепостями. Вспомним Майкла Корлеоне в исполнении Аль Пачино, прогуливающегося по улицам города, чье имя он носит. Пораженный затянутыми черной материей ставнями и объявлениями о похоронах на стенах, он спрашивает сам себя вслух, куда подевались люди. «Все мертвы,- отвечает телохранитель, – от вендетты». Последнее слово он произносит так, словно это – некий природный катаклизм, что-то вроде Черной смерти, выкосившей население острова.

В те времена, когда по фильму Майкл Корлеоне посещал родной город, население острова страдало не столько от мафии, сколько от тифа: летом 1947 года от этой болезни скончались сорок или около того человек. Корлеоне, дороги и канализация которого были разрушены гусеницами американских танков, пребывал в незавидном положении. Число убийств, конечно же, не дотягивало до апокалиптического уровня, предложенного фильмом, но было, тем не менее, поразительно высоким. Одиннадцать убийств в 1944-м, шестнадцать – в 1945-м, семнадцать- в 1946-м, восемь в 1947-м и пять в 1948 году. Как и повсюду в Западной Сицилии, на эти годы пришлось возрождение мафии и кровавые расправы с вдохнувшими свободы крестьянами. Что касается Корлеоне, статистика преступности послевоенных лет в этом городе вызывает сегодня особый интерес, поскольку именно в те годы совершал свои первые убийства Лучано Леджо, мафиозо, добившийся впоследствии немалого влияния внутри Коза Ностры. Следуя примеру Леджо, его любимый ученик и земляк Коротышка Тото Риина во время второй войны мафии (1981-1983) учинил беспрецедентное избиение «людей чести». При Риине корлеонцы установили в мафии диктатуру – и, сами того не желая, почти покончили с мафией как с преступной организацией. Даже нынешний наследник Риины на посту «босса боссов» – человек, рожденный в Корлеоне и учившийся у Лучано Леджо. Не удивительно поэтому, что автор «Крестного отца» Марио Пьюзо, подбирая имя для своего героя дона Вито Корлеоне (сначала Андолини), остановился на названии города, подарившего миру наиболее жестоких и могущественных «людей чести».

Широко известны фотографии Лучано Леджо, сделанные на суде в Палермо в 1974 году. По ним трудно отказаться от впечатления, что он намеренно изображает из себя дона Корлеоне в исполнении Марлона Брандо. Сигара, тяжелый подбородок, высокомерный вид – пожалуй, между вымышленным персонажем и реальным человеком действительно имеется определенное сходство. Вообще-то лицо Леджо примелькалось в прессе еще до того, как «Крестный отец» вышел в прокат. Даже в отчетах Антимафии, которую никак не заподозрить во внимании к таким «легкомысленным» вещам, как внешность ответчиков, упоминаются «крупное, круглое, бесстрастное» лицо Леджо, его «ироническая, почти презрительная» усмешка (эти отчеты были опубликованы в год проката фильма). Если кинематографический дон Вито представлял собой образ мафии, какой она сама желала себя видеть, – справедливой и ориентированной на семейные ценности, то Лучано Леджо, по контрасту, олицетворял собой переменчивый нрав и жестокость мафиози. Тяжелые веки Брандо наделяли его персонажа почти аристократической надменностью; глаза навыкате Леджо говорили о непостоянстве и злонамеренности. Один pentito заявил, что «взгляд Леджо приводил в ужас самих мафиози. Достаточно было малейшего повода, чтобы он рассвирепел, и тогда его глаза начинали сверкать и все вокруг замолкали… В такие моменты начинало пахнуть смертью». Таков был человек, который, по словам того же pentito, однажды убил мафиозо и его любовницу, а потом изнасиловал и убил ее тринадцатилетнюю дочь.

Впрочем, если анализировать историю жизни Лучано Леджо с точки зрения психологии и психиатрии, она вполне укладывается в традиционное гангстерское клише. Безусловно, Леджо внушал страх, но причина, по которой он и его сторонники добились значительного влияния в Коза Ностре, состоит отнюдь не в том, что они были сделаны из более «жесткого» материала, нежели прочие мафиози. Скорее, причина заключается в том, что они изменили мафиозную тактику, придав новое содержание старым методам. Корлеонцы создали систему доминирования, идеально подходившую к новому политическому климату, который сложился на острове благодаря деятельности Антимафии, когда государство и общественное мнение обратили внимание на «проблему мафии», а вовлечение в наркоторговлю заставило пересмотреть традиционную структуру семей. Внутри Коза Ностры корлеонцы стали тем, чем сама Коза Ностра была для Сицилии – тайным и смертоносным паразитом. Чтобы понять, как сложилась и оформилась эта тактика, нужно проследить за возвышением корлеонцев – и начать с первых убийств, совершенных Леджо в 1940-е годы.

Лучано Леджо родился в 1925 году в бедной семье. Когда «общество чести» возродилось после высадки союзников в 1943 году, мелкого воришку Леджо завербовал Микеле Наварра, врач по профессии и капо Корлеоне по роду занятий. (В мафии много медиков, подобных Наварре, который в Корлеоне был лечащим врачом, а в 1946 году стал директором клиники, после того как его предшественник на этом посту был убит неизвестными.) Благодаря поддержке Наварры Леджо в двадцатилетнем возрасте стал охранником поместья неподалеку от Корлеоне. Еще со времен крестьянского вожака Бернардино Верро охранниками пригородных поместий становились мафиози, которые пользовались своим служебным положением, чтобы мошенничать, красть, запугивать работников и «снимать сливки» с землевладельцев.

В 1948 году, быть может, по приказу Наварры, Леджо совершил одно из наиболее громких политических убийств послевоенных лет, а крестьяне Корлеоне получили нового мученика-социалиста. Вечером 10 марта – близились первые всеобщие парламентские выборы – Леджо вывел под дулом пистолета из города активиста профсоюзного движения и ветерана Сопротивления Плачидо Риззотто; за городом он поставил Риззотто на колени и трижды выстрелил ему в голову. Останки Риззотто, вместе с еще двумя скелетами, были обнаружены восемнадцать месяцев спустя на дне шестидесятиметровой шахты. Жертву опознали по нескольким фрагментам одежды и по американским башмакам на резиновой подошве. Леджо остался вне подозрений, хотя двое подручных, помогавших ему похитить Риззотто, пришли в полицию с повинной и рассказали, где искать тело. В 1996 году (раньше, видимо, не было возможности) перед зданием городского совету Корлеоне установили бюст Плачидо Риззотто.

Вскоре после убийства Риззотто Леджо пустился в бега. Его задержали было в 1964 году, однако он сумел ускользнуть шесть лет спустя, чтобы попасться окончательно уже в 1974 году. От правосудия он скрывался так долго, что даже заработал прозвище Алый Первоцвет1. С литературным «прототипом» у Леджо, впрочем, было мало общего: он не отличался такой ловкостью и таким здоровьем, страдал хроническим простатитом и спондилезом (воспалением позвоночника, из-за которого ему приходилось носить фиксирующий кожаный пояс). Проблемы со здоровьем означали, что большую часть времени в бегах он провел в дорогих клиниках и на курортах. Следует, кстати говоря, отметить, что в подобном «уходе в подполье» для мафиози нет ничего необычного. Даже старый толстый дон Кало Виццини прибегал к этому средству. С другой стороны, до Леджо никто не проводил в «подполье» столько времени. Он стал образцом для корлеонцев, которые все постепенно превратились в Алых Первоцветов, неуловимых не только для правосудия, но и для соперников и конкурентов. Эта неуловимость стала частью новой мафиозной модели поведения: босс больше не проводил совещаний за столиком кафе на местной пьяцце, но где он устраивал сборища – оставалось лишь догадываться. Доказательством же существования и могущества мафии служили учиняемые ею жестокие расправы.

В 1956 году Леджо, по-прежнему числившийся в розыске, организовал животноводческую ферму в качестве прикрытия для операций по угону и перепродаже домашнего скота. Эта ферма стала его вызовом недавнему покровителю и боссу Микеле Наварре. Для начала Леджо заставил одного из людей Наварры отказаться от своей доли в ферме; затем, когда доверенный помощник Наварры приобрел земли по соседству с фермой, Леджо принялся донимать его постоянными набегами и хулиганскими нападениями. Вполне предсказуемо, что в июне 1958 года на ферму Леджо явились посланные Наваррой киллеры. Но, видимо, они находились под впечатлением репутации Леджо как меткого стрелка, поскольку открыли огонь слишком уж издалека, что позволило Леджо разделаться с ними ценой всего лишь царапины на руке.

Другого шанса Наварре он предоставлять не собирался. Два месяца спустя Наварра возвращался на машине в Корлеоне из Леркара Фридди вместе еще с одним врачом, нисколько не замешанным в дела мафии. За одним из поворотов дороги их ожидала «Альфа Ромео 1900», принадлежавшая Леджо. Глазам полицейских и репортеров, прибывших позднее на место расправы, предстала изрешеченная пулями машина жертв у подножия горного склона, причем пулевых отверстий на ней было столько, что ее впору было отправлять в Голливуд в качестве реквизита для гангстерских фильмов. После случившегося десятилетием ранее убийства Плачидо Риззотто это было первое преступление в Корлеоне, попавшее в заголовки общенациональных газет. Зловещая слава Леджо распространилась далеко за пределы родного города.

Выступление против Наварры было со стороны Леджо весьма рискованным шагом. Доктор воплощал собой стабильность, столь ценимую Коза Нострой, и был заметной политической фигурой, поскольку помимо прямых медицинских обязанностей возглавлял крестьянскую федерацию Корлеоне и профсоюз фермеров, а также занимал должность инспектора фонда социального страхования; среди его друзей насчитывалось немало влиятельных личностей, а один из его братьев руководил сицилийской автобусной компанией, основанной, к слову, самим Наваррой в 1943 году- первыми транспортными средствами этой компании стали брошенные армейские грузовики. Кроме того, Наварра контролировал большое количество голосов избирателей, поддерживал христианских демократов и пользовался уважением других боссов мафии, располагал как опытными боевиками, так и связями в Соединенных Штатах. Незадолго до смерти он даже удостоился чести быть возведенным в рыцарское достоинство (в итальянском варианте этого британского феномена), несмотря на подозрения в причастности к убийству Риззотто. Не удивительно, что жители Корлеоне называли его «U patri nostrb – «Наш отец». В истории мафии чрезвычайно редки случаи, когда «скороспелым самозванцам» позволяют безнаказанно расправляться со столь уважаемыми персонами.

После убийства Наварры Леджо не оставалось ничего другого, как продолжать начатое: отныне для него слова «выживание» и «победа» стали синонимами. Через месяц после гибели Наварры трое наиболее грозных помощников доктора были убиты в перестрелке в самом центре Корлеоне; несколько случайных свидетелей столкновения, в том числе детей, были ранены. За Корлеоне в прессе закрепилось прозвище Тум-стоун. В октябре 1958 года газета «Д’Оrа» посвятила целую полосу деятельности Леджо под заголовком «Опасно для жизни». Три дня спустя в редакции газеты взорвалась бомба.

Перестрелки и похищения людей в Корлеоне продолжались на протяжении пяти лет. Банда Леджо неуклонно приближалась к окончательной победе над сторонниками Наварры, когда взрыв в Чиакулли 30 июня 1963 года спровоцировал волну арестов и заставил мафию в Западной Сицилии фактически полностью затаиться. Самого Леджо арестовали в Корлеоне в 1964 году, в доме, принадлежавшем некой старой деве средних лет, до тех пор не вызывавшей у полиции ни малейших подозрений, поскольку она была когда-то невестой убитого мафией социалиста Плачидо Риззотто.

Когда в 1969 году шестьдесят четыре участника войны между бандой Леджо и сторонниками Наварры оказались на скамье подсудимых, их всех оправдали. Как ни удивительно, в «послужном списке» Леджо, несмотря на почти пятнадцать лет в роли киллера, всего один обвинительный приговор – за кражу нескольких снопов пшеницы. В документах парламентской комиссии по расследованию деятельности мафии утверждается, что оправданием мафиози обязаны запугиванию свидетелей и тому обстоятельству, что судья продемонстрировал чрезмерную «бессознательную придирчивость» по отношению к доказательствам, собранным обвинением. Похоже, Леджо удалось в промежуток между завершением расследования и началом суда уничтожить часть улик. Так, на месте расстрела Наварры были найдены фрагменты заднего стоп-сигнала автомобиля марки «Альфа Ромео». Эти фрагменты описали, сложили в мешок и отправили на хранение; когда впоследствии мешок открыли, выяснилось, что в нем находятся фрагменты стоп-сигнала машины совсем другой марки. Обвинение опротестовало оправдательный приговор, но к тому времени, когда состоялся второй суд и Леджо получил пожизненный срок, он снова скрылся в «подполье».

После оправдания банды Леджо мафия резко активизировалась. И постепенно стало ясно, что расклад сил внутри Коза Ностры изменился. Среди тех, кто убивал Кобру Микеле Каватайо на виале Лацио, были двое приближенных Леджо – Калоджеро Багарелла (он погиб в перестрелке, и это его тело запихнули в багажник) и Трактор Бернардо Провенцано (нынешний «босс боссов»). Статус, достигнутый Леджо в Коза Ностре, подтвердила Комиссия, воссозданная вскоре после расправы с Каватайо. Первоначально в нее входили три человека. Первым был Гаэтано Бадаламенти, крупный наркоторговец с надежными связями за океаном, один из тех, кто, собственно, и составлял положение о Комиссии. Второй – «Принц Виллаграции» Стефано Бонтате, капо самой крупной из семей Палермо, отпрыск уважаемой мафиозной династии – его отец нес гроб на похоронах дона Кало Виццини. Третьим оказался сам Лучано Леджо, хотя на заседаниях Комиссии его зачастую представлял доверенный человек – Коротышка Тото Риина.

Появление этого триумвирата означало, что новая Комиссия будет отличаться от той, которую учредили вслед за визитом на Сицилию в 1957 году Джо Банана. Из положения о Комиссии убрали правило, возбранявшее боссам присутствовать на заседаниях. Члены триумвирата стали, несомненно, наиболее влиятельными и могущественными «людьми чести» в Палермо, а следовательно, и во всей сицилийской мафии. Комиссия отныне представляла собой не просто противовес власти боссов, как надеялся когда-то Бушетта; она превратилась в орган власти, перекраивавший всю мафиозную структуру. Когда в 1974 году Комиссия заработала в расширенном составе, Коза Ностра уже приобрела ту иерархическую систему управления, которую Томмазо Бушетта описывал магистрату Джованни Фальконе и которая существует по сей день.

Каким же образом Лучано Леджо, выходец из беднейших кварталов Корлеоне, сумел подняться до высот власти и занять место в палермской элите? Ответ прост. Несмотря на ту зловещую ауру, которую придали Корлеоне Леджо и его кинематографический визави Марлон Брандо, этот город никогда не был «столицей» мафии. Задолго до первого ареста в 1964 году Леджо распространил свое влияние далеко за границы Корлеоне, закрепился там, где это имело смысл, – а именно в Палермо.

Как раз в Палермо Леджо провел большую часть того срока, когда он скрывался от правосудия; на городской оптовый рынок крошечная транспортная фирмочка Леджо доставляла мясо краденого домашнего скота; в Палермо «нахальный корлеонский казнокрад» Вито Чианчимино проталкивался к заветному месту в городском совете; в Палермо Леджо владел компанией, продававшей игральные автоматы, под завязку набитые контрабандными сигаретами. Леджо поддерживал тесные контакты с мафиози, имена которых вписаны в историю первой войны мафии, – братьями Ла Барбера, Бушеттой, Греко, Каватайо, Торреттой. В Палермо были «корни» мафии, в Палермо сосредотачивалась мощь «общества людей чести», поэтому Палермо суждено было стать главным призом во второй мафиозной войне.

 

Духовный кризис Леонардо Витале

История сицилийской мафии состоит не только из политических кампаний, коммерческих предприятий и войн. Десятилетие 1970-х стало сценой, на которой разыгрались две трагедии (о них речь пойдет ниже); в этих трагедиях, как в зеркале, отразилась исполненная тревог и хлопот повседневная жизнь мужчин, женщин и детей, вовлеченных в сферу деятельности мафии.

Около одиннадцати вечера 29 марта 1973 года Леонардо Витале вошел в местную штаб-квартиру местного «Летучего отряда» и заявил с порога, что на него снизошло прозрение и он хочет начать новую жизнь. Тридцатидвухлетний Витале принадлежал к семье Альтарелло Ди Байда и занимал пост capodecina (десятника). В присутствии ошарашенных его словами офицеров полиции Витале сознался в двух убийствах, в попытке убийства, в похищении и во множестве мелких преступлений. Он также назвал имена других преступников, объяснил, как распределяются обязанности внутри семьи, перечислил членов своей банды и поведал о возрождении Комиссии. Хотя он занимал в организации слишком ничтожное положение для того, чтобы знать членов Комиссии, ему довелось как-то увидеть Коротышку Тото Риину, который приезжал улаживать спор между семьей Витале и соседской шайкой. Новости просочились в прессу, и журналисты окрестили Витале «Валачи из пригородов Палермо». Иными словами, задолго до Томмазо Бушетты еще один pentito оказался готов раскрыть секреты мафии всем, кто соглашался его выслушать.

Через три недели после явки Витале с повинной следственный магистрат пригласил в тюрьму Уччардоне группу судебных психиатров и попросил их удостовериться в том, что суд не признает pentito невменяемым. У магистрата имелись основания беспокоиться за душевное здоровье Витале. Ранее в том же году, когда его задержали на острове Асинара по подозрению в причастности к похищению человека, он измазал себя собственными экскрементами. Психиатрам свой поступок Витале объяснил так:

«Это помогает мне собраться с мыслями, помогает понять, что такое действительно дурное дело, а что – так, ерунда… Этим я вреда людям не причиняю, а вот другими делами – да, бывало…»

Поступок Витале был куда красноречивее его слов, что неудивительно для полуграмотного человека. Впрочем, несмотря на все свое косноязычие, он ухитрился поведать историю, которую судебная медицина признала одним из наиболее достоверных описаний эмоционального состояния человека, принадлежащего к ассоциации, которая действует в сфере молчания и смерти.

Наибольшее влияние на Витале оказал дядя, заменивший ему умершего отца, по которому Леонардо сильно тосковал, и ставший одновременно его капо. «Он был для меня всем», – сказал Витале. А наибольшую тревогу у юноши вызывали сомнения в собственной сексуальной ориентации: «Я боялся оказаться педерастом, эта мысль преследовала меня с детства». В четырнадцать лет он перестал ходить в церковь, потому что решил, что Бог виноват в тех «грязных мыслишках», которые его одолевали. В мафиози он подался, чтобы «справиться с собой, отвадить треклятые мысли… Это был протест против Господа… Я хотел стать мужчиной».

На деле же судьба Леонардо Витале была предопределена с рождения вовсе на мифическими «комплексами». В роду Витале традиции мафии передавались из поколения в поколение: есть основания считать, что Леонардо – потомок одного из убийц, подвизавшихся при доне Раффаэле Палиццоло в 1890-е годы. В полном соответствии с обычаями семьи дядя Леонардо, заметив обожание в глазах племянника, начал испытывать его, как бы случайно задавая вопросы наподобие такого: «Видишь мои руки? Они в крови, а руки твоего отца обагрены кровью еще больше моих». Потом дядя потребовал от юноши продемонстрировать «мужество»: Леонардо убил лошадь, а в девятнадцать лет ему приказали убить человека. С заднего сиденья крохотного «Фиата 500» он выстрелил в жертву из дробовика; наградой стала совместная с дядей ловля жаворонков и посвящение в члены семьи Альтарелло Ди Байда. В ходе ритуала, сегодня известного нам по многочисленным описаниям, палец Леонардо прокололи шипом померанца, горькие плоды которого ценились на острове еще с арабских времен.

Отравление сторожевых собак, поджог автомобилей, налеты на цитрусовые плантации, убийство воришки, забравшегося в лимонную рощу, рассылка писем с угрозами, помеченных черепом, установка бомб в конторах конкурентов и «непонятливых», повреждение оборудования на стройплощадках – на протяжении последующих тринадцати лет Леонардо Витале занимался повседневными мафиозными делами и по приказу дяди собирал «налоги» с подвластной его семье территории. В 1969 году он убил другого мафиозо, что прибавило ему уважения. В результате дядя начал делиться с ним секретами организации, в частности, рассказал о Комиссии, настоявшей на убийстве журналиста газеты «Д’Ога» Мауро Де Мауро, исчезнувшего в 1970 году. Витале стал capodecina, что лично для него означало всего-навсего увеличение доли добычи.

Психиатрам Витале объяснил, что, раскрывая тайны мафии, он избавляется от своего прошлого и обретает себя. По его словам, ему казалось, что преступления совершал кто-то другой. Он нашел Господа, обрел внутренний мир и с громадным облегчением удостоверился, что не склонен к мужеложству. Впрочем, чем больше он рассказывал, тем мрачнее и раздражительнее становился. Однажды он сам себя исцарапал; по камере он расхаживал босым, поглаживая отросшую бороду и восклицая: «Безумец! Я безумец!». Магистраты задались вопросом, вправду ли Витале мучается от духовного кризиса, заставившего мафиозо вступить на праведный путь, или же он корчит из себя умалишенного, дабы его показания не имели силы на суде. По заключению психиатров Витале был признан «частично здоровым», при этом медики сочли, что эмоциональное состояние свидетеля не отражается на его памяти и не может служить опровержением достоверности его показаний. Записи самого Витале демонстрируют терзавшие его сомнения:

«Частичное здоровье = психическая болезнь. Мафия = социальная болезнь. Политическая мафия = социальная болезнь. Подкуп властей = социальная болезнь. Проституция = социальная болезнь, сифилис, триппер и прочее – физические болезни, которые давят на голову с самого детства. Религиозный кризис = психическая болезнь, растущая из других хворей. Таковы грехи, которым я, Леонардо Витале, возрожденный в вере в истинного Бога, предавался».

Дело было передано в суд в 1977 году. Из двадцати восьми обвиняемых осудили только самого Леонардо и его дядю. «Частичное здоровье» Витале и его сбивчивые ответы оказались вполне достаточным поводом для того, чтобы суд не принял во внимание аргументы обвинения. Так что оправдательный приговор вполне объясним, чего не скажешь об удивительном небрежении, проявленном властями по отношению к показаниям Витале о духовной природе мафии. Леонардо приговорили к двадцати пяти годам тюрьмы. Большую часть срока он провел в лечебнице для душевнобольных, откуда вышел в июне 1984 года. Вскоре многое из того, о чем он рассказывал в 1973 году, подтвердил Томмазо Бушетта. В воскресенье 2 декабря 1984 года Витале возвращался с мессы со своими матерью и сестрой; некий человек дважды выстрелил в него в упор. Немногим позднее Джованни Фальконе и Паоло Борселлино представили суду свои доказательства «теоремы Бушетты» при подготовке «максипроцесса». Их текст начинался с изложения истории Леонардо Витале, которую они подытоживали такими словами: «Будем надеяться, что хотя бы после его смерти к словам Витале отнесутся с тем доверием, какого они заслуживают».

 

Смерть «левого фанатика»: Пеппино Импастато

В 1970-е годы – иначе «годы свинца» – итальянской демократии пришлось выдержать самые тяжелые со времен фашизма испытания. В очередной раз борьба с мафией оказалась далеко не на первом месте в списке национальных приоритетов. 12 декабря 1969 года, через два дня после нападения на Кобру Микеле Каватайо, ознаменовавшего собой возвращение мафии к активной деятельности после затишья середины 1960-х, произошел взрыв бомбы в банковском здании на Пьяцца Фонтана в центре Милана, погибли шестнадцать человек, десятки были ранены. Еще через три дня некий анархист, задержанный по подозрению в причастности к этому взрыву, выбросился из окна комнаты для допросов на четвертом этаже здания полицейского управления Милана. Вскоре появились косвенные доказательства причастности к этому взрыву неофашистских группировок, а также подозрения в связи некоторых сотрудников итальянских спецслужб с неофашистами. Воинствующие левые устраивали демонстрации под лозунгом: «Государство воюет со своими гражданами». Они далеко не единственные считали, что демократии в стране угрожает опасность. В наличии антидемократического заговора сомневаться не приходилось, вопрос заключался в том – и он открыт до сих пор, – насколько глубоко этот заговор проник в структуры власти. В Италии реализовывалась «стратегия напряжения», программа террористических действий, призванная подготовить почву для правого переворота.

Эта стратегия была реакцией правых на растущее влияние левого крыла. В 1967-1968 годах по стране прокатились студенческие беспорядки, при подавлении которых полиция зачастую действовала неоправданно жестоко. «Горячей осенью» 1969 года страну охватили забастовки и демонстрации; казалось даже, что рабочее движение вот-вот перещеголяет радикализмом мнений итальянскую компартию.

Взрыв на Пьяцца Фонтана символизировал начало эпохи политической нестабильности и насилия. На протяжении последующего десятилетия в Италии то и дело случались террористические акты, организованные правыми. Наиболее громкий резонанс вызвал взрыв на вокзале в Болонье в августе 1980 года, жертвами которого стали восемьдесят пять человек. Впрочем, политическое насилие отнюдь не оставалось прерогативой исключительно правых. В середине 1970-х годов, когда мировой экономический кризис помог властям несколько утихомирить воинственность рабочего движения, шумливые радикалы из состава коммунистической партии начали осознавать, что, вопреки их чаяниям, революция пока не за углом. Для части этих радикалов вооруженная борьба с властями с целью углубления социальных конфликтов и «пробуждения» рабочего класса была логичным ответом на сокращение числа забастовок и «государственные преступления». Красные Бригады призвали к «ударам в сердце государства»; в конце 1970-х и начале 1980-х годов члены Бригад организовали ряд убийств – полицейских, магистратов, бизнесменов, журналистов и даже коммунистов, заподозренных в сотрудничестве с «государством эксплуататоров».

Участие мафии в разработке и реализации «стратегии напряжения» и заговоре правых – одна из излюбленных тем для рассуждений приверженцев теории заговора. Однако эти теории подтверждаются весьма немногочисленными фактами. В декабре 1970 года некий фашиствующий князь занял министерство внутренних дел в попытке государственного переворота; несколько часов спустя он мирно удалился, а общество узнало о случившемся много позже. Томмазо Бушетта и другие pentiti рассказывали, что боссам мафии предлагали принять участие в заговоре в обмен на отмену ряда обвинительных приговоров. Бушетта и Птенчик Греко летом 1970 года даже пересекли Атлантику, чтобы провести консультации с Леджо и прочими боссами в Катании, Риме, Милане и Цюрихе. Можно предположить, что многие боссы сомневались в целесообразности участия в заговоре. По словам одного pentito, в то время как раз разыгрывался Кубок мира по футболу, Италия уверенно двигалась по турнирной сетке к финальному матчу с Бразилией, так что большинство «людей чести» интересовалось не столько неофашистской революцией, сколько футболом. В конце концов мафия согласилась участвовать в мятеже, однако согласие это, похоже, было продиктовано желанием держать, что называется, руку на пульсе, а вовсе не стремлением помочь. Преследования, которым мафия подвергалась во времена «железного префекта» Чезаре Мори, по-прежнему заставляли Коза Ностру относиться к крайне правым с недоверием.

Помимо формального участия в заговоре 1970 года, мафия содействовала правым радикалам в установке бомбы в поезде Милан-Неаполь; взрыв произошел 23 декабря.1984 года и унес жизни шестнадцати человек. Подобные эпизоды способствовали появлению слухов о том, что Коза Ностра – всего лишь видимость организации, а на самом деле ею руководят из римских коридоров власти и над высшими эшелонами мафии простерта длань неведомого кукловода. В этих слухах не было ни капли истины. История мафии доказывает, что, идя на сотрудничество с правыми, Коза Ностра выдвигает собственные условия, на которых она жестко настаивает и примером которых может служить требование отменить обвинительные приговоры осужденным мафиози.

«Кровавый туман» конца 1960-х- начала 1970-х годов скрывал перемены, происходившие в итальянской юстиции, а между тем этим переменам было суждено оказать значительное влияние на дальнейшую историю мафии. На Сицилии, как и во многих других областях Италии, старые магистраты и судьи придерживались консервативных взглядов, некоторые из них были связаны с политиками родственными узами или масонскими ритуалами. Даже если среди них и не было тех, кто добровольно и преднамеренно сотрудничал с Коза Построй, этим мужчинам – а все судьи и магистраты поголовно были мужчинами – попросту не хватало духа завязать полноценную борьбу с организованной преступностью.

В 1960-е годы, с распространением высшего образования, началась смена поколений; вдобавок магистратура наконец получила собственные органы управления и относительную независимость от правительства, как это было в других европейских странах. К концу десятилетия организация молодых магистратов под названием «Магистратура Демократика» возглавила движение за реформу юридической системы. Некоторые из молодых магистратов всерьез вознамерились заняться новыми преступниками, этими «белыми воротничками» криминала – строительными мошенниками, политиками-коррупционерами, производителями, загрязнявшими окружающую среду.

Чем сильнее становилось влияние магистратов, тем больше они политизировались и тем чаще организовывали нечто вроде политических партий в миниатюре. В итоге появились жалобы на то, что магистраты начинают расследования и передают дела в суд, руководствуясь неприязнью к политическим противникам. Тем не менее, несмотря на все эти несомненные перегибы, успеха в борьбе с мафией в предстоящие годы без реформы итальянской юридической системы достичь было бы невозможно. К сожалению, такие реформы не происходят быстро, и эта не была исключением.

Порой в «годы свинца» казалось, что итальянская демократия не выдержит двойного давления «стратегии напряжения» и леворадикального терроризма. Самым напряженным моментом оказался день 16 марта 1978 года, когда Красные Бригады похитили наиболее крупную политическую фигуру партии христианских демократов, бывшего премьер-министра страны Альдо Моро, причем при похищении были убиты все охранники Моро и его личный водитель. Пятьдесят пять дней Италия, затаив дыхание, слушала споры политиков различных партий о том, что предпринять – отвергнуть требования похитителей или вступить в переговоры и попытаться спасти жизнь Моро. 9 мая Моро был казнен, его тело обнаружили в багажнике красного «рено», припаркованного на римской улочке, в нескольких десятках метров от штаб-квартиры христианских демократов и управления полиции.

Вполне естественно, что эти террористические атаки затмили собой озабоченность возрождением мафии и «режимом террора», установившимся в Западной Сицилии. Наглядным примером этого может служить история, произошедшая в тот же самый день, когда в Риме нашли тело Моро. Консервативная миланская газета «Согпеге della Sera» сообщила об инциденте в Чинизи, крохотном городке на западном побережье Сицилии, вдалеке от «сердца государства». Заголовок краткого сообщения гласил: «Левый фанатик разорван на куски собственной бомбой».

Тридцатилетнего «левого фанатика» звали Джузеппе (он предпочитал имя Пеппино) Импастато. Его гибель была не результатом неосторожного обращения со взрывным устройством и не самоубийством, как утверждалось позднее. Импастато был убит мафией Чинизи; чтобы установить это, потребовалось пятнадцать лет и многочисленные обращения к властям друзей и родственников погибшего. Чтобы понять, почему случай Импастато имеет историческое значение, достаточно взглянуть на фотографию группы «уважаемых людей» из Чинизи, приведенную в этой книге; снимок сделан в начале 1950-х годов. Пеппино – меньший из двух ребятишек в коротких штанишках, левой рукой он держится за руку отца.

Да, этот маленький мальчик вырос в человека радикальных убеждений, получил хорошее образование и посвятил половину жизни борьбе с капиталистами и угнетателями. Подобно многим молодым итальянцам того времени, он охотно участвовал в жарких идеологических спорах, что велись на вышедшем сегодня из употребления загадочном марксистском жаргоне; он был готов спорить обо всем на свете, начиная с войны во Вьетнаме и заканчивая нудизмом; он переходил из фракции во фракцию, увлеченный революционными идеями и при этом постоянно впадавший то в эйфорию, то в отчаяние (личные и романтические отношения были для него затруднительны). Однако для истории Пеппино важно не столько его увлечение политикой, сколько то обстоятельство, что вырос он в одном из наиболее мафиозных районов острова. Отец Пеппино был мафиозо, рядовым членом семьи Чинизи; среди родственников также насчитывалось несколько «людей чести», так что бунт Пеппино воспринимался окружающими как нечто немыслимое.

Выжившие родичи Импастато позднее вспоминали, что недовольство Пеппино окружавшей его с детских лет обстановкой впервые проявилось в 1963 году. Когда мальчику было пятнадцать лет, его двоюродный дядя и босс мафии Чинизи Чезаре Манцелла погиб от взрыва начиненной тротилом «Альфа Ромео Джульетты». Юный Пеппино был потрясен гибелью дяди. Весь город знал, что тело Чезаре разметало взрывом на сотни метров от кратера. Пеппино спросил у другого своего дяди: «Что он чувствовал?» Ответ – «Все произошло в мгновение ока» – нисколько не успокоил мальчика.

К семнадцати годам Пеппино всерьез увлекся политикой, выступал на митингах и подвизался в новостном листке «Социалистическая идея". Конфликт с мафией был неизбежным, ведь в этом городке хорошо помнили о жестоких расправах мафиози с вожаками крестьянского движения в послевоенные годы. В 1966 году он написал статью, озаглавленную: «Мафия: гора дерьма». Прочитав эту статью, один из родственников-мафиози предостерег его отца: «Будь он моим сыном, я бы его живьем закопал». Разгорелся домашний скандал, и Пеппино выгнали из дома.

Чинизи, несмотря на крохотные размеры, был одним из оплотов мафии в Западной Сицилии. В конце 1950-х годов там построили новый аэропорт Палермо, представлявший собой, безусловно, лакомый кусочек для вымогателей и контрабандистов. Из 8000 человек, составлявших население Чинизи, у 80 процентов имелись родственники в Соединенных Штатах. Естественно, что город превратился в крупный перевалочный пункт транспортировки наркотиков за океан. Босс Чинизи дон Тано Бадаламенти поддерживал тесные контакты с детройтскими гангстерами, имел «промежуточные» базы сбыта наркотиков в Риме и Милане и владел целой сетью строительных компаний. В Коза Ностре он пользовался большим влиянием, помогал Томмазо Бушетте в составлении положения о Комиссии в 1957 году и вошел в состав триумвирата в 1970 году. По словам одного pentito, заняв место в триумвирате, он перво-наперво приказал убрать одну мелкую сошку из Неаполя. Этот неаполитанец был тем самым человеком, который годами ранее дал на скачках пощечину Счастливчику Лучано. Через восемь лет после смерти Лучано Бадаламенти восстановил его поруганную честь, о чем не преминул сообщить американской Коза Ностре. Когда в 1974 году триумвират расширился до Комиссии, именно Бадаламенти доверили пост председателя.

Изгнание Пеппино раскололо семейство Импастато. Мать юноши, Фелисия Бартолотта Импастато, тайком подкармливала сына. Она была «замужем за мафией», но кровных родственников среди «людей чести» не имела. Отец Пеппино, настоящий мужлан, выпускал жену из дома только для того, чтобы она могла пообщаться с женами других мафиози. Он обвинял супругу в том, что она «опозорила» его, родив и воспитав такого сына. Позднее Фелисия признавалась: «Отчаяние… Страх… Он был настоящим диктатором. Когда я слышала, как он возвращается, у меня душа уходила в пятки». Фелисия была слишком запугана, чтобы в открытую поддержать сына, однако она пыталась убедить его хотя бы немного умерить пыл: «Джузеппе, послушай, я тоже не люблю мафию. Но разве ты не знаешь, каков твой отец? Поосторожнее, сынок».

Несмотря на угрозы мафии и просьбы матери, Пеппино продолжал лезть на рожон. Повторяя слова его матери, он боролся за «честность и справедливость», а ни того, ни другого мафия не принимала и не одобряла. Пеппино включился в кампанию защиты крестьян, у которых собирались отобрать их земли, чтобы проложить новую взлетно-посадочную полосу. Он также поддерживал рабочих-строителей, протестовавших против произвола подрядчиков. В середине 1970-х годов значительную часть своего времени он посвящал борьбе с «историческим компромиссом» итальянской компартии, решившей поддержать христианских демократов, которые, по мнению руководства партии, вели страну в правильном направлении. Радикалы громко возмущались, однако, вполне возможно, «исторический компромисс» спас Италию от повторения судьбы Чили, где военный заговор привел к свержению в 1973 году демократического правительства. Но, каковы бы ни были плюсы и минусы избранной коммунистами тактики в общенациональном масштабе, на Сицилии примирение компартии с христианскими демократами было воспринято как согласие коммунистов плясать под дудку мафии.

Пеппино не упускал случая в пух и прах раскритиковать идеологию хиппи, основавших свою первую в Италии коммуну на заброшенной вилле Флорио он считал, что люди не имеют права отказываться от политики ради секса и каннабиса. В 1977 году он основал радиостанцию «Radio Aut», которая вечерами передавала музыку чередовавшуюся с язвительными замечаниями в адрес «Мафиополиса» и «Мафияпа-литета», то есть города Чинизи и его городского совета с христианскими демократами во главе. Сатирические скетчи высмеивали местных мафиози и их темные делишки в образах персонажей «Божественной комедии» или героев Дикого Запада; босса Тано Бадаламенти вывели под прозрачным псевдонимом Тано Седуто («сидящий громила»). В очередной статье Пеппино упомянул о Бадаламенти как о «известном любителе приторговывать наркотиками и палить из дробовика». Весной 1978 года Пеппино помог организовать в городе фотовыставку «Мафия и ландшафт»: снимки наглядно демонстрировали ущерб, причиненный городу и окрестностям бурным строительством. Тем временем его выдвинули кандидатом на выборах в городской совет. Сохранилась одна жутковатая фотография, на которой несколько «уважаемых людей» пристально разглядывают экспонаты фотовыставки; эта фотография сделана за сутки до гибели Пеппино.

Импастато знал, чем рискует. Мать предупреждала его, что мафиози «хуже животных», что для них «прихлопнуть человека – пара пустяков». Вероятно, Пеппино рассчитывал, что его будет прикрывать принадлежность к семье потомственных мафиози. Сегодня известно наверняка, что отец Пеппино и вправду подумывал выступить против Бадаламенти в защиту сына. Но в сентябре 1977 года его сбила машина. Многие годы семейство Импастато считало, что это был несчастный случай, однако постепенно они пришли к выводу, что на самом деле это было спланированное убийство. Так или иначе, Пеппино лишился защиты. Но похоронах отца он отказался обменяться рукопожатиями с мафиози, которые пришли выразить уважение покойному, и тем нанес им страшное оскорбление; в последующие месяцы он постоянно обрушивался на мафию в своих выступлениях и статьях. Такое впечатление, будто он сознательно нарывался на пулю.

В ночь с 8 на 9 мая 1978 года Пеппино похитили на пути из радиостудии и на его собственной машине отвезли в заброшенный дом на окраине Палермо, поблизости от железной дороги и границы территории аэропорта. Там его били и пытали, а йотом, полуживого, бросили на железнодорожные пути с несколькими динамитными шашками, привязанными к телу.

На следующее утро обходчики сообщили, что полотно повреждено. Прибывшие на место карабинеры обнаружили машину Пеппино, его башмаки и очки рядом с кратером, оставшимся после взрыва. Фрагменты тела и одежды разбросало на триста метров вокруг; относительно целыми были только ноги, часть лица и несколько пальцев. Гибель Пеппино словно повторила гибель его дяди-мафиози в 1963 году, ту самую смерть, которая тогда заставила его спросить: «Что он чувствовал?» – и начать личную войну с мафией.

Двадцать два года спустя, 6 декабря 2000 года, парламентская комиссия представила доклад относительно действий властей по расследованию обстоятельств смерти Пеппино Импастато. В докладе делался вывод, что расследование проводилось торопливо и небрежно, в результате чего полиция, как того и добивались убийцы, зафиксировала смерть Пеппино Импастато как результат неосторожного обращения со взрывным устройством. Друзья и родственники Пеппино утверждали, что все не так просто, но к их мнению не прислушались.

Поразительно, но, вопреки широко известной в Чинизи и окрестностях кампании Пеппино против мафии, вопреки тому, что Чинизи издавна пользовался репутацией оплота мафии, вопреки угрозам, которые получали активисты левого движения, вопреки, наконец, тому, что сами карабинеры ранее извещали власти: «Импастато и его друзья не способны совершить террористический акт», – вопреки всему этому следователи не рассматривали версию о его убийстве как таковом, не говоря уже об убийстве, совершенном «людьми чести». Свидетели, принимавшие участие в первоначальном осмотре места трагедии, в том числе патологоанатом, собиравший фрагменты тела, в один голос утверждали, что видели пятна крови на стенах дома, в котором Пеппино мучили перед смертью. Поскольку со стороны железной дороги в этом доме не было ни дверей, ни окон, пятна крови не могли появиться на стенах после взрыва. Однако в отчете карабинеров о доме даже не упоминается, хотя машина Пеппино стояла рядом с ним.

На следующее утро после гибели Пеппино карабинеры провели обыск в студии «Radio Aut» и в домах родственников и друзей погибшего. Мать узнала о смерти сына только после того, как обыск завершился. В доме тетки Пеппино нашли его письмо, датированное несколькими месяцами ранее; в этом письме он сокрушался по поводу своих неудач «как мужчины и как революционера» и намекал, что подумывает свести счеты с жизнью. Письмо оказалось той самой уликой, на которой полиция выстроила гипотезу о «террористе-самоубийце». Пресса подхватила гипотезу; в следующие несколько дней были сознательно допущены утечки информации, чтобы объяснить пятна крови на стенах заброшенного дома. В анонимном материале в «Giornale di Sicilia» утверждалось, что это менструальная кровь и что в доме обнаружено несколько использованных тампонов. (Чистейший вымысел!) Друзья Пеппино отправились к заброшенному дому и потратили целый день, подбирая фрагменты тела и одежды Импастато, которые власти не удосужились собрать. В самом доме они наткнулись на камень, обагренный кровью; независимый судебный медэксперт, которому предъявили этот камень, установил, что кровь на нем – той же редкой группы, как и у Пеппино.

В последующие дни дома всех без исключения друзей Пеппино подверглись взлому. По Чинизи ходили слухи, что Пеппино располагал досье на местную мафию и на ее политических покровителей (он сам намекал на это), однако слухи так и остались слухами. Напряжение возрастало; на похоронах Пеппино тысяча молодых людей несла транспаранты: «Пеппино убила мафия», «С идеями Пеппино – вперед!». Позже молодежь собралась у дома Тано Бадаламенти и принялась скандировать: «Мясник!»

Парламентское расследование 2000 года представляет собой печальный каталог недочетов и подозрительных упущений. Брат Пеппино сообщил парламентариям, что местная мафия поддерживала дружеские отношения с карабинерами. «Я часто видел их (карабинеров) рука под руку с Тано Бадаламенти и его присными. Разве можно верить властям, когда мафиози ходят в обнимку с карабинерами?» Вывод комиссии таков: перед нами очередное доказательство традиционного сосуществования властей и мафии в городах, подобных Чинизи.

Каковы бы ни были истинные причины небрежности следователей, к тому времени, когда за дело взялись более компетентные магистраты, след успел остыть. Магистратам в 1984 году оставалось лишь подтвердить, что Пеппино пал от рук мафии и что установить конкретных виновников убийства невозможно.

Восемь лет спустя дело возобновили стараниями родственников Пеппино (прежде всего его матери и брата) и историка Умберто Сантино. Но даже в 1992 году следствие постановило, что имеющихся улик недостаточно для начала судебного процесса. Показания новых pentiti в конце концов привели в 1999 году дона Тано Бадаламенти на скамью подсудимых (его доставили из США, где он отбывал в тюрьме Нью-Джерси наказание за распространение наркотиков). Во время процесса над Бадаламенти и во время работы парламентской комиссии на Венецианском кинофестивале был показан фильм под названием «cento passi» – «Сотня шагов»; между домами Импастато и Бадаламенти было ровно сто шагов. Фильм получил премию «Золотой лев».

В апреле 2002 года дона Тано признали виновным в убийстве и приговорили к пожизненному заключению. Реакция Фелисии Бартолотты Импастато на этот приговор оказалась в высшей степени достойной:

«Я никогда и никому не собиралась мстить. Я всего лишь добивалась справедливости для своего сына. Признаюсь, после стольких лет ожидания я почти потеряла веру… Уж не думала, что мы когда-нибудь узнаем правду. Но, слава Господу, все закончилось так, как должно было закончиться. Я-то знала, как все было… Бадаламенти частенько звонил моему мужу Луиджи и жаловался на Пеппино, а муж просил его не убивать мальчика…»

Эти слова демонстрируют, сколь широка пропасть между такими людьми, как мать Пеппино Импастато, и законами пресловутой чести и омерты, на протяжении многих лет определявшими ее жизнь. Рассказы Фелисии Бартолотты позволили лучше понять роль женщин в Коза Ностре. Именно через женщин из семей, близких к Коза Ностре, традиционные ценности мафии – кодекс чести, презрение к закону, одобрение насилия – внушаются будущим мафиози с юных лет и передаются из поколения в поколение. В интервью 2001 года мать Пеппино объяснила, сколь важны женщины для мафии и как гордились некоторые женщины Чинизи тем, что могут назвать себя mafiose; она процитировала слова одной горожанки: «Мои братья родились мафиози. Одни рождаются глупыми, а другие- мафиози; так вот, мои братья родились мафиози!»

Сегодня борцы с мафией уже не так одиноки и не так далеки от властей, как Пеппино Импастато. На Сицилии существует целый ряд антимафиозных ассоциаций и организаций. Фелисия Бартолотта Импастато, как и ее сын, стала одним из символов этого общественного движения. Тем не менее не может не огорчать, что Сицилии по-прежнему нужны такие символы. И трудно отказаться от мысли, что справедливость, которую Фелисия и ее соратники восстановили после пятнадцати лет отчаянных усилий, по большому счету справедливостью не является.

 

Героин: «дело о пицце»

Боссы, которых начали выпускать из тюрьмы после решений судов в 1968-1969 годах, потеряли очень много денег. Судебные издержки и расходы на тюремное содержание опустошили их сундуки. Мафиози из Катании Антонино Кальдероне, впоследствии ставший свидетелем обвинения и в 1987 году беседовавший с магистратом Фальконе, вспоминал весьма любопытные подробности. По его словам, Коротышка Тото Риина рыдал как младенец, потому что не мог заплатить за то, чтобы его мать пустили к нему перед судом. Кальдероне также прибавил, что ситуация коренным образом изменилась, когда мафия снова набрала силу. «Все стали миллионерами. Внезапно, за какие-то два года. Благодаря наркотикам». История Козы Ностры в 1970-е годы неразрывно связана с наркоторговлей. Волна наркотиков захлестнула Сицилию, принесла мгновенное обогащение – и привела к самой кровопролитной схватке в истории мафии.

Не то чтобы мафиози Палермо в 1970 году были совсем уж нищими. Греко, «королевское семейство» Коза Ностры, чувствовали себя более чем комфортно. В Чинизи бизнес дона Тано Бадаламенти, основанный на заокеанских контактах, благополучно пережил первую войну мафии. Но многие другие капо нуждались в деньгах, и к корлеонцам это относилось в наибольшей степени. Поначалу они обратились к киднеппингу как к наиболее простому и доступному средству получить искомые средства и приумножить капитал. Главными целями являлись отпрыски ведущих сицилийских бизнесменов; вырученные деньги вкладывались в развитие нелегальной коммерции. На 1970-е годы пришелся расцвет контрабанды табака, основной перевалочной базой для которой служил Неаполь. В 1950-е годы Томмазо Бушетта перевозил с Сицилии на материк сотни ящиков с сигаретами, теперь же неаполитанские контрабандисты и их сицилийские подельники оперировали кораблями и флотилиями. Шеф каморры Микеле Заза по прозвищу Безумный Майк позднее признал, что ежемесячный оборот составлял 50 000 ящиков сигарет. Все больше и больше мафиози отправлялись в Неаполь в надежде урвать кусочек от столь сытного пирога.

Но даже доходы от контрабанды табака не шли ни в какое сравнение с доходами от поставок героина. Президент США Ричард Никсон объявил вскоре после своей инаугурации в 1969 году «войну наркотикам». Как и большинство подобных войн, эта оказалась быстро проигранной. Вынудив закрыть фабрики по очистке героина, находившиеся в Марселе и управлявшиеся корсиканцами, администрация Никсона добилась лишь того, что Сицилии представился шанс стать опорным пунктом на долгом пути героина от маковых полей Дальнего и Ближнего Востока на улицы американских городов. В 1975 году турецкий наркоторговец и торговец оружием, главный поставщик прикрытых властями фабрик Марселя, обратился с деловым предложением к Коза Ностре. Вскоре па западном побережье Сицилии одна за другой стали появляться лаборатории, персонал которых составляли химики, бежавшие из Марселя. В 1977 году количество «подсевших» на героин в Европе и Северной Америке резко возросло – сицилийские фабрики вышли на расчетную мощность. В период с 1974 по 1982 год мировой оборот героина вырос в шесть с половиной раз, а сицилийская мафия заняла доминирующее положение на этом рынке.

Однако мафиози не собирались довольствоваться положением «очистителей» и импортеров; при помощи американских коллег они намеревались создать собственную сеть сбыта. Томмазо Бушетта открыл первую пиццерию в Америке еще в 1966 году на кредит, полученный от нью-йоркского клана Гамбино. К концу 1970-х каждые девять из десяти незаконных иммигрантов, депортированных из США на Сицилию, были задержаны в пиццериях. Так что не удивительно, что поставки продуктов в итальянские рестораны по всей территории США были монополизированы сицилийской мафией. «Дело о пицце» 1986 года доказывает, что многие из этих ресторанов торговали не только маргаритой или пиццей «четыре сыра». Итальянские пиццерии стали узлами транснациональной сети транспортировки и продажи героина.

К 1982 году мафиози контролировали до 80 процентов от общего объема героина, доставляемого и распространяемого на северо-востоке Соединенных Штатов. Доходы, поступавшие на Сицилию, наверняка исчислялись сотнями миллионов долларов год, хотя точных цифр, разумеется, никто, кроме первых лиц мафии, никогда не узнает. В конце 1970-х годов Коза Ностра стала богаче и могущественнее, чем когда-либо прежде.

«Пицца-бизнес» привел к формированию новой системы отношений между двумя ветвями Коза Ностры. Сицилийцы – или «зипы», как пренебрежительно называли их боевики американской мафии – перестали быть дешевой рабочей силой для американских боссов. Главари мафии США больше не могли позволить себе того покровительственного тона, каким изъяснялся в 1957 году на острове Джо Банан. С их численностью, их организацией и их казавшимися неисчерпаемыми запасами героина сицилийцы добились в США определенной автономии.

Никербокер-авеню на территории клана Бонанно в Бруклине стала сицилийской колонией и терминалом доставки наркотиков. Один из федеральных агентов, внедрившийся в филадельфийскую семью Коза Ностры, выяснил, что Бруклином сегодня управляет сицилийская мафия, которую необходимо отличать от итало-американской Коза Ностры. Между ними существуют очевидные различия… Через Бруклин поступает весь героин, доставляемый в США… Сицилийцы пользуются услугами итало-американцев, чтобы распространять героин.

«Зипы» не только основали в США синдикат предпринимательства, они предпринимали попытки, вполне успешные, закрепиться в американском синдикате власти. Специальный агент Джозеф Д. Пистоне (он же Донни Браско), работал под прикрытием в семье Бонанно в Нью-Йорке с 1975 по 1981 год. Ему удалось, в частности, записать следующий диалог американских «людей чести», прослышавших, что сицилийцы метят в начальники:

«…Эти парни хотят захапать все. Еще чего не хватало – подчиняться им. Да что от нас тогда останется!..

…Эти долбаные зипы никого не желают слушать. Им палец в рот не клади, если не сейчас, так через три года точно оттяпают. И похоронят. Нельзя их наверх пускать, нельзя! Им плевать на все. Плевать на наших боссов. Никакого уважения».

В 1979 году сицилийский мафиозо возглавил клан Бонанно и правил им два года. По слухам, он отказался от верховной власти только потому, что плохо говорил по-английски.

Но сицилийцы и американцы далеко не всегда были соперниками на героиновом рынке. На деле многие из них состояли в кровном родстве. Когда мафиозо требуются надежные партнеры и работники, да еще в столь щекотливом деле, как наркобизнес, он перво-наперво обращается к родственникам, отдавая предпочтение тем, кто уже посвящен в мафию. В эпоху «героинового расцвета» 1970-х годов многие «люди чести» немедленно сориентировались и перестроили существовавший у них трансатлантический бизнес под новые условия. Это прежде всего относится к тем городам на побережье, которые имели наиболее тесные связи с США – например, Чинизи, обитель дона Тано Бадаламенти, или Кастелламаре дель Гольфо, откуда родом многие итало-американские преступные династии, скажем, Бонанно или Магаддино. У мафии Палермо тоже имелись родственники за океаном! Сальваторе Индзерилло, капо уважаемой семьи Пассо Ди Ригано и крупный наркоторговец, приходился кузеном Карло Гамбино, возглавлявшему самую могущественную из пяти нью-йоркских группировок вплоть до своей смерти в 1976 году.. Кланы Индзерилло, Бадаламенти и Магаддино путешествовали туда и обратно через Атлантику, американские и сицилийские кузены и кузины женились друг на друге и выходили замуж на протяжении поколений. «Трансокеанское» генеалогическое древо клана Индзерилло заставило судью Фальконе долго чесать в затылке и размышлять о «превратностях родственных связей».

В наркоторговле основное – надежные контакты и умение подобрать работоспособный коллектив: от инвесторов до поставщиков, от техников, очищающих сырье, до транспортировщиков, от уличных дилеров до финансистов, обладающих опытом уклонения от налогов и от чересчур пристального внимания Guardia di Finanza (итальянской налоговой полиции). Такие сети по определению транснациональны и охватывают общество снизу доверху. При этом между ними и мафией нельзя ставить знак равенства.

Мафиози связаны с наркотиками с тех самых пор, как наркотики появились в обороте. Но мафия сама по себе никогда не была «героиновым конгломератом». Как заметил Бушетта: «В наркобизнесе каждый сам по себе. Люди, обладающие наилучшими экономическими возможностями, выполняют большую часть работы». Под «экономическими возможностями» имеются в виду связи и контакты со специалистами за пределами мафии.

Разумеется, речь не идет о полной автономии; любой поступок «человека чести» имеет внутри Коза Ностры политические последствия. Семья обладает правом обложить налогом любую экономическую деятельность на своей территории или потребовать отступного с любого своего члена, вовлеченного в операции за пределами этой территории. Боссу мафии проще всего получать доход с «защиты» торговцев наркотиками. У этого способа есть и дополнительное преимущество: он позволяет вести бизнес на удалении, что немаловажно – ведь торговцы наркотиками не связаны омертой, а значит, если их арестуют, могут рассказать полиции то, что последней знать не положено.

Чем выше доходы, тем, естественно, острее конкуренция между семьями, и тут в дело вступает Комиссия. А Комиссия втягивает бизнес, по поводу которого возникли разногласия, в структуру Коза Ностры (этакий криминальный эквивалент передачи частной компании в государственное управление). Когда же группа старших боссов берется управлять бизнесом, это означает, что все они в нем разбираются – и что каждый из них претендует на свою долю.

Характерный пример – контрабанда табака через Неаполь в середине 1970-х годов. Комиссия выступала как консорциум или совместное предприятие, закупая табак через Безумного Майка Зазу (точно так же она приобретала героин до первой войны мафии). В 1974 году Зазу и некоторых других высших «сановников» каморры даже посвятили в члены Коза Ностры, чтобы польстить им и укрепить свое влияние. Тем не менее Комиссия не могла и не стала монополизировать ни контрабанду сигарет, ни наркобизнес. Хотя бы по той причине, что она представляла не весь остров, а лишь провинцию Палермо. Значительная часть героинового потока проходила мимо Комиссии, оставалась вне ее досягаемости. Эта огнеопасная атмосфера бизнеса, политики и взаимных подозрений весьма напоминала ту, которая привела к первой войне мафии.

 

Банкиры, масоны, налоговые инспекторы и мафиози

Благодаря доходам с наркобизнеса, поступавшим из Соединенных Штатов, в маленьких крестьянских домишках появлялись золотые унитазы, возводились многоквартирные дома и приморские виллы, опустошались полки ювелирных магазинов и бутиков Палермо кроме того, деньги вкладывались в легальные и нелегальные предприятия в Италии и по всей (Европе Героиновые доллары торили тропу и в финансовый сектор экономики (в 1970-е годы «архипелаг» местных частных и кооперативных банков удвоил свою долю на инвестиционном рынке Сицилии) и проникали вплоть до верхушки итальянской банковской системы, где смешивались с доходами от политической коррупции. Благодаря этим деньгам мафиози сумели проникнуть в верхние эшелоны власти. Джованни Фальконе появился во Дворце юстиции Палермо в 1978 году. Два года спустя «метод Фальконе» позволив добиться успеха в расследовании дела, напрямую связанного с транслатлантическим наркобизнесом Коза Ностры. В этом деле были замешаны босс Пассо Ди Ригано Сальваторе Индзерилло, так называемый клан Гамбино с Черри-Хилл в Бруклине, строительный магнат и крупнейший налогоплательщик Сицилии Розарио Спатола и бывший член мафиозного триумвирата Стефано Бонтате; все они были элементами ажурной сети брачных связей мафии. Фальконе также помогал магистратам из Милана расследовать случай мошенничества и убийства, который сулил сенсационные разоблачения в политической и финансовой элите страны: здесь присутствовали и коррупция, и сотрудничество с мафией, и заговор против демократии.

В центре скандала оказался банкир Микеле Синдона. В начале 1970-х годов Синдона считался самой влиятельным финансистом Италии. Он управлял одним из крупнейших банков США, распоряжался зарубежными инвестициями Ватикана и активно финансировал деятельность христианских демократов. Вдобавок его подозревали в отмывании денег Коза Ностры. Но в 1974 году империя Синдоны рухнула под бременем обвинений в мошенничестве, а бывший император бежал в Соединенные Штаты. Оттуда в 1979 году он нанял мафиозо и поручил тому убить адвоката, занимавшегося ликвидацией его итальянских активов. Когда власти по обе стороны Атлантики решили задать ему несколько вопросов, Синдона прибегнул к помощи мафиози, вовлеченных в героиновую цепочку «Индзерилло-Гамбино-Спатола-Бонтате», чтобы организовать собственное похищение, якобы проведенное Подрывным пролетарским комитетом за лучшую жизнь (разумеется, такой леворадикальной организации не существовало и в помине). Он провел около трех месяцев на Сицилии в руках «террористов» и даже позволил прострелить себе бедро (под наркозом), чтобы иметь доказательство пыток на будущее. Истинной целью похищения была рассылка «подметных писем» с угрозами бывшим политическим союзникам банкира в расчете на то, что они испугаются и отыщут средство спасти банки Синдоны – а следовательно, и деньги Коза Ностры. Увы, хитрость не сработала, Синдону «отпустили», и он сдался ФБР; он умер в тюрьме в 1986 году, сделав глоток кофе с цианидом.

Летом 1982 года под мостом Блэкфрайарс в Лондоне был найден труп другого итальянского банкира, Роберто Кальви. Во многом карьеры Синдоны и Кальви схожи: ранний взлет, тесные контакты с Ватиканом, финансирование политических партий, коллапс, судорожные попытки спастись и шантаж политиков. Лишь в апреле 2002 года итальянские власти наконец осознали, что Кальви не сам покончил счеты с жизнью, а ему помогли это сделать (если воспользоваться грамматической конструкцией итальянского языка, не «совершил самоубийство», а «был самоубийцей»). В процессе написания этой книги стало известно, что предстоит суд над неким боссом, связанным с корлеонцами и предположительно несущим ответственность за это убийство. Обвинение полагает, опираясь на показания очередного pentito, что Кальви прокручивал деньги мафии по той же схеме, что и Синдона, и что убили его тогда, когда он вышел из доверия. Можно заранее предположить, что потенциальный обвиняемый отвергнет все эти «домыслы».

Оба «банкира Господа Бога» были членами масонской ложи «Пропаганда 2», или П2. В марте 1981 года миланские магистраты, расследовавшие мнимое похищение Синдоны, обнаружили в офисе Великого мастера ложи Лучио Джелли список всех 962 членов П2. Среди принесших клятву верности была вся верхушка итальянских спецслужб, сорок четыре члена парламента, ведущие бизнесмены страны, генералы и адмиралы, полицейские, чиновники и журналисты. Парламентское расследование установило, что ложа П2 ставила целью изменить государственный строй и подорвать демократию, хотя далеко не все ее члены имели представление об этих целях. Великий мастер ложи почти наверняка вел тайные записи бесед членов ложи, чтобы иметь возможность при необходимости их шантажировать. Реальные масштабы деятельности П2 неясны до сих пор.

Взаимоотношения мафии с масонами проследить несложно. С 1970-х годов наиболее уважаемые из «людей чести» регулярно вступали в масонские ложи, тем самым устанавливая новые связи с бизнесменами, чиновниками и политиками. Как объяснил один pentito: «Через масонов легче легкого столковаться с коммерсантами, с властями, с теми людьми, с которым лучше не ссориться, а договариваться».

Одного примера вполне достаточно, чтобы показать, насколько влиятельными могут быть масонские ложи и насколько полезными – связи с масонами. Паралментская комиссия по расследованию деятельности Микеле Синдоны установила, что врач, выстреливший банкиру в ногу при опереточном похищении, был, цитируя его собственные слова, «сентиментальным масоном и гражданином мира» со связями как среди мафиози, так и в ложе П2. На протяжении девятнадцати лет он служил в санчасти при полицейском управлении Палермо и имел при этом друзей в правительстве США.

Ошибочно считать, что «белые воротнички»-масоны играют ведущую роль в их союзе с головорезами Коза Ностры. В конце концов здесь нет никакого «конфликта лояльностей», и человек вполне может быть членом обоих тайных обществ одновременно. При этом интересы Коза Ностры всегда имеют приоритет, как объясняли pentiti: «Масонская клятва для нас ничего не значит, потому что мы соблюдаем единственную клятву – ту, что принесли Коза Ностре».

Сегодня достоверно известно, что двое богатейших в 1960-е и 1970-е годы людей Сицилии принесли обе клятвы – и масонскую, и мафиозную. Это были кузены Сальво – Нино и Игнацио. Нино Сальво, общительный, но несдержанный на язык человек, принадлежал к семье Салеми из провинции Трапани. В 1955 году он женился на женщине, чей отец владел скромной компанией, выполнявшей контракты по взиманию налогов. На Сицилии как прямые, так и косвенные налоги уплачиваются через частные компании по системе, которую ведущий историк Палермо назвал «адской деньго пожирающей машиной». Вместе с тестем и своим более культурным двоюродным братом Игнацио Нино Сальво создал картель, в 1959 году получивший право собирать 40 процентов сицилийских налогов. В 1962 году с помощью «младотурка» Сальво Лимы компания кузенов Сальво получила контракт на сбор налогов в Палермо – а это сулило как минимум 2 миллиона долларов прибыли в год (в ценах 1960-х годов). Кузены продолжали прибирать к рукам налоговый бизнес и процветали вплоть до начала 1980-х годов. В других региона Италии норма прибыли в этом бизнесе составляла не более 3 процентов, а Сальво ухитрялись получать все 10, причем постоянно. Они также сумели получить весьма выгодные субсидии Европейского союза и итальянского правительства на развитие сельского хозяйства.

Разумеется, столь откровенный грабеж был попросту невозможен без солидной политической поддержки, прежде всего в сицилийской Региональной ассамблее. «Соглашение», существовавшее между Сальво, мафией и рядом фракций ассамблеи, отравляло всю политическую систему острова. Деньги Сальво поступали политикам, когда требовалось возобновить контракты или отразить очередную вялую попытку перевести сбор налогов в общественный фонд. Более того, на эти деньги фактически содержалась мафия, ведь в Региональной ассамблее, как и в городских советах по всему острову, многие политики были посажены на свои места при активном участии мафиози – естественно, не бесплатно.

В 1982 году судья Фальконе организовал проверку деятельности кузенов Сальво. Такого никто не ожидал. Лобовое столкновение Фальконе с мафией только начиналось. Между тем «наркотический бум» окончательно захлестнул Сицилию и обернулся большой кровью.

 

Возвышение корлеонцев: Эпизод второй – Накануне Mattanza (1970-1983)

Вторая война мафии 1981-1983 годов известна в Италии как la Mattanza. Это термин из области рыболовства1. Чтобы понять его смысл, совершенно не обязательно ехать, скажем, на старый рыбный промысел Флорио в Фавиньяне. Гораздо более полное представление об истинном значении этого слова можно составить, наблюдая, как Роберто Росселини фиксирует смену чувств на лице своей возлюбленной, великой актрисы Ингрид Бергман, в знаменитом эпизоде из фильма 1950 года «Стромболи». Бергман играет литовскую беженку, которая выходит замуж за бедного сицилийского рыбака, чтобы не оказаться в лагере для интернированных. Суровая реальность рыбацкой жизни разворачивается перед ее глазами: рыбаки возвращаются с моря в спокойную бухту, ставят лодки кругом и с ритмичными вскриками принимаются выбирать сети, полные громадных, яростно бьющихся рыбин. Затем достаются огромные зазубренные гарпуны, рыб умерщвляют, и морская вода окрашивается розовым…

Жестокая схватка 1981-1983 годов началась вовсе не неожиданно. На протяжении трех предшествующих лет карабинерам поступала подробная информация о предполагаемых линиях фронта и тактике потенциальных победителей – корлеонцев. В апреле 1978 года мафиозо Джузеппе Ди Кристина договорился о тайной встрече в уединенном месте с капитаном карабинеров. Ди Кристина был куда более сведущим информатором, нежели бедняга Леонардо Витале. Во-первых, он возглавлял мафию Риези, городка в центральной части Сицилии; во-вторых, он, по слухам, был одним из тех, кто, переодевшись в полицейскую форму, устроил в 1969 году бойню на виале Лацио, причем его присутствие среди боевиков призвано было показать, что казнь одобрена всей Коза Нострой, а не только мафией Палермо. Короче говоря, Ди Кристина был выходцем из «сердца мафии». Однако карабинеры, присутствовавшие на встрече, потом вспоминали, что выглядел он как загнанное животное.

Человеком, внушавшим Ди Кристине ужас, был Лучано Леджо. Как объяснил Ди Кристина, Леджо успел стать мультимиллионером и, хотя вот уже четыре года как находился в тюрьме, продолжал руководить мафией через Коротышку Риину и Трактора Провенцано. По словам Ди Кристины, эти двое, которых за глаза называли «зверями», совершили каждый не меньше сорока убийств. Основной доход Леджо получал с киднеппинга, осуществлявшегося в материковой Италии. В 1973 году был похищен в Риме Юджин Пол Жерри, семнадцатилетний внук одного из богатейших людей мира. Его освободили только через пять месяцев, когда был выплачен выкуп в два с половиной миллиона долларов; немногим ранее в редакцию одной из газет в доказательство решимости похитителей прислали ухо юноши и прядь его волос. По утверждению Ди Кристины, за этим похищением стоял Леджо.

Однако еще более важной, чем сведения о занятиях и развлечениях Лучано Леджо, была информация о политическом расколе внутри Коза Ностры. Организация раскололась на два лагеря. Бесспорным лидером первого был Леджо, против которого выступали сторонники дона Та но Бадаламенти, «сидящего громилы» Чинизи (и, так уж вышло, compare Леджо).

Ди Кристина утверждал, что корлеонцы намерены подавить противоборствующую фракцию. Они объезжали сицилийские городки, вербуя себе сторонников в Палермо и в остальной Сицилии. Как верный сторонник бывшего члена триумвирата Стефано Бонтате, ключевой фигуры фракции Бадаламенти, Ди Кристина оставался, по его словам, едва ли не последним препятствием на пути корлеонцев. (Будучи весьма близок к Бонтате, Ди Кристина о фракции Бадаламенти почти не говорил и не упомянул о том, что в нее входили двое крупнейших наркоторговцев Коза Ностры – босс Пассо Ди Ригано Сальваторе Индзерилло и пребывавший в заключении Томмазо Бушетта).

Как почти все мафиози, отваживавшиеся на разговор с полицией, Ди Кристина пришел сдаваться, когда у него не осталось иного выхода. Леджо командовал элитным «отрядом смерти» из четырнадцати человек, имевшим базы не только на Сицилии, но и в Риме, Неаполе и других итальянских городах. Корлеонцы проникли в семьи своих противников. (Позднее выяснилось, что они навербовали целую армию, переманивая «людей чести» тайком от боссов.) Ди Кристина возлагал последнюю надежду на карабинеров, предлагал тем первыми напасть на корлеонцев, например, захватить Провенцано, который скрывался от правосудия добрых пятнадцать лет. Ди Кристина сообщил, что Трактора совсем недавно видели близ Багьерии: он ехал в белом «Мерседесе», за рулем которого сидел молодой Джованни Lo scannacristiani Бруска. Бруски из клана Сан-Джузеппе Ято были давними союзниками Леджо и составляли основу фракции корлеонцев в провинции Палермо. Не случайно крестным отцом Lo scannacristiani, прошедшего посвящение в 1976 году, выступил сам Коротышка Риина.

Разговор с карабинерами Ди Кристина завершил мрачным замечанием: «К концу следующей недели мне должны привезти пуленепробиваемую машину… Вы же знаете, грехов за мной немного, но уж кое-что накопилось. Лучше подстраховаться». Несколько недель спустя расплата за грехи настигла Ди Кристину: он был застрелен в Пассо Ди Ригано, на окраине Палермо. Знай они, что искать, карабинеры сумели бы извлечь из обстоятельств смерти Ди Кристины дополнительные сведения о неизбежной войне мафии: дело в том, что Пассо Ди Ригано считался вотчиной Сальваторе Индзерилло, одного из вожаков антикорлеонцев. Едва ли можно вообразить более наглое sfregio – убийство босса мафии на заведомо чужой территории!

Тысячи людей собрались на похороны Ди Кристины – практически весь городок Риези. Приблизительно в то же время карабинеры подготовили красочный отчет о показаниях убитого:

«Информация, предоставленная Ди Кристиной, является уникальной и даже парадоксальной по своему содержанию. Из нее следует, что наряду с государством существует некая тайная и весьма эффективная власть, которая управляет, организует, делает деньги, убивает и даже выносит приговоры – и все это за спиной государства». Никаких действий предпринято не было.

После Ди Кристины были и другие перебежчики, и на основе их показаний удалось составить относительно полную картину разброда в мафии накануне второй войны. Корлеонцы начали маневрировать, стремясь к господству в Коза Ностре, вскоре после того как организация вернулась к активной деятельности под управлением триумвирата Бонтате-Бадаламенти-Леджо. Обладавший силой, но не располагавший в тот момент необходимыми средствами Леджо со своими «зверями» превратил киднеппинг в инструмент перераспределения богатства и демонстрации силы. Одной из жертв оказался сын дона Чиччо Вассалло, владельца крупной строительной компании, принимавшей участие в «разорении Палермо». Бадаламенти и Бонтате находились с Вассалло в достаточно близких отношениях, но они не могли ничего сделать в этой ситуации. Когда после растянувшихся на пять месяцев переговоров «плод созрел» и выкуп был выплачен, Коротышка Риина распределил полученные деньги между беднейшими семьями Палермо: корлеонцы уже смотрели далеко вперед и инвестировали не столько в коммерческие предприятия, сколько в будущих союзников.

В 1975 году Риина добился еще большего унижения Стефано Бонтате, похитив и убив тестя Нино Сальво – одного из двух кузенов, возглавлявших картель по сбору сицилийских налогов. Несмотря на все свои политические связи, богатство и положение в Коза Ностре, ни Сальво, ни Бонтате не смогли получить тело убитого для похорон. Риина наотрез отказался признавать свою причастность к похищению; как позднее обмолвился Бушетта «Коротышка врал в глаза». Другие мафиози, замечая не только дерзость и высокомерие Риины, но и полное бессилие Бонтате и Бадаламенти, делали соответствующие выводы насчет того, чью сторону принимать.

В 1977 году корлеонцы изгнали дона Тано Бадаламенти из Коза Ностры по обвинению в том, что он за спинами других боссов прикарманивал деньги от производства и продажи наркотиков; такое объяснение случившемуся дала Комиссия. Это событие наглядно продемонстрировало, какую власть в организации приобрели корлеонцы, – ведь «сидящий громила» из Чинизи одно время был председателем Комиссии. Несмотря на изгнание, Бадаламенти сохранил приверженцев в Чинизи и окрестностях, хотя сам жил за тысячи миль от Сицилии, в Соединенных Штатах; тем не менее изгнание показало, что статус Бадаламенти в организации уже далеко не тот, что раньше. Вместо Бадаламенти номинальным главой Комиссии назначили Папу Микеле Греко, сына Пидду-Лейтенанта. Отныне возвышение провинциалов-корлеонцев как бы освящалось «королевской династией» Греко, наиболее могущественным мафиозным кланом Палермо, причем в этом альянсе ведущую роль играли вовсе не последние.

Убийство Джузеппе Ди Кристины позволило корлеонцам распространить свою власть на центральную сицилийскую провинцию Кальтанисетта. Несколько месяцев спустя был убит Пиппо Кальдероне, в 1975 году создавший Региональную Комиссию – управляющий орган мафии на острове в целом. Семья Катании перешла в руки союзника корлеонцев и одного из крупнейших торговцев наркотиками и оружием Нитто Сантапаолы по прозвищу Охотник. Когда Охотник встал во главе Катании, большая часть структуры Коза Ностры за пределами Палермо оказалась во власти корлеонцев.

Приблизительно в это же время Леджо передал бразды правления своему ученику Коротышке Риине, которому всячески помогал Трактор Провенцано. Один из pentiti, хорошо знавший Риину, рассказывал, что его сдержанность и молчаливость резко контрастировали с эмоциональностью Леджо: «Я никогда не видел, чтобы он раздражался». Своих сторонников Риина старался приучить к тактике обмана. «От них требовалось всегда улыбаться. Коротышка подбирал себе таких людей, которые могли улыбаться всегда и везде, даже в разгар землетрясения».

С определенной точки зрения, Бонтате, Индзерилло и Бадаламенти по-прежнему обладали большей властью, нежели улыбчивые корлеонцы. Они оставались капо своих семей, обладали прочными связями в США, получали прибыль от оборота наркотиков и располагали покровителями в высших эшелонах итальянской политической системы; Бонтате вдобавок являлся связующим звеном между мафией и тайными масонскими ложами. Но эта их власть не распространялась на Козу Ностру в целом. Корлеонцы же не имели доступа к крупным финансовым потокам, связанным с наркобизнесом, но медленно и терпеливо устанавливали свои порядки и приобретали влияние внутри Коза Ностры. Втайне от остальных боссов они инвестировали деньги и «нематериальные ценности» в мафиозные семьи и Комиссию, стремясь к доминированию в синдикате власти, а не к получению грандиозных сиюминутных прибылей через синдикат предпринимательства. Завладев Комиссией, корлеонцы тем самым завладели аппаратом принятия решений организации, ее юридической системой, ее пропагандистским центром и, что важнее всего, ее военной машиной. Если Коза Ностра и вправду представляет собой государство в государстве, корлеонцы вплотную приблизились к совершению государственного переворота.

Томмазо Бушетту выпустили из тюрьмы в 1980 году. Прежде чем отправиться к молодой жене в Южную Америку, он провел несколько месяцев в Палермо, наслаждаясь поистине фараоновской роскошью, которой в скором времени суждено было утонуть в крови. Он остановился в гостиничном комплексе, принадлежавшем кузенам Сальво. Нино Сальво предложил ему выступить против Риины, но Бушетта, всегда отличавшийся замечательным нюхом, уже уловил, откуда дует ветер, и твердо вознамерился уехать за границу. Он также погостил у Бонтате и Индзерилло и обнаружил, что они не обращают внимания на происходящее вокруг, поскольку полностью поглощены героиновым бизнесом, как раз в ту пору находившимся на пике. Каждый день от пятидесяти до сотни грузовиков останавливались у ограды виллы Индзерилло, и многочисленные «муравьи» – сотрудники лабораторий, проверяющие, грузчики – принимались сновать туда-сюда под бдительным присмотром охранников. «Бонтате и Индзерилло рассуждали о виллах у моря и на горных склонах, о миллионах лир, яхтах и банках, причем с таким видом, словно речь шла о доставке продуктов к завтраку». Бушетта отказался от предложения подзадержаться и «накопить деньжат»; в качестве прощального подарка ему вручили, как он утверждает, 300 000 долларов. В январе 1981 года «босс двух континентов» сел на самолет в Бразилию, не планируя когда-либо возвращаться в родные места.

Mattanza, которую предсказывал Джузеппе Ди Кристина и к которой так долго готовились корлеонцы, началась 23 апреля 1981 года. Первой жертвой пал Стефано Бонтате, Принц Виллаграции: он возвращался на новенькой коллекционной красной «Альфа Ромео» с вечеринки по случаю собственного дня рождения, когда на светофоре его расстреляли из пулемета. Две с половиной недели спустя смерть настигла и Сальваторе Индзерилло. Он также ездил на «Альфа Ромео», только на бронированной; киллеры подстерегли его на выходе из дома любовницы, по дороге к машине.

Томмазо Бушетта и Тано Бадаламенти отсиживались соответственно в Бразилии и в Соединенных Штатах, поэтому убийства Бонтате и Индзерилло фактически обезглавили противников корлеонцев. Беспримерная наглость, с которой были совершены оба убийства, заставляла ожидать адекватного ответа; вместо этого корлеонцы устроили массовое избиение недовольных, а их уцелевшие противники пребывали в полной растерянности. «Призрачная армия», как выразился судья Фальконе, набранная корлеонцами в городишках провинции Палермо, неожиданно появлялась в том или ином городе, убивала и снова исчезала. Через месяц после смерти Индзерилло Томмазо Бушетта позвонил в Палермо из Бразилии, желая поговорить с главой строительной компании, близким и Бонтате, и Индзерилло. Этот человек умолял Бушетту вернуться и возглавить сопротивление корлеонцам. Однако «босс двух миров» не пожелал отдавать жизнь за безнадежное дело. Как это было в Корлеоне в 1958 году, когда убивали доктора Микеле Наварру, корлеонцы противопоставили богатству и политическому влиянию грубую силу. Кто победит, сомневаться не приходилось.

В последующие недели и месяцы в провинции Палермо погибли 200 сторонников Бонтате и Индзерилло, и это только те, чьи тела были обнаружены. Еще больше «людей чести» попросту исчезло. 30 ноября 1982 года в разных районах города были застрелены, к примеру, сразу двенадцать человек. Большинство погибало, не успев осознать, что им грозит опасность, преданные членами собственных семей, втайне примкнувших к корлеонцам; некоторых устраняли те, кому они привыкли доверять, после чего тела подобострастно демонстрировались победителям. Семьи и mandamenti убитых боссов незамедлительно передавались союзникам корлеонцев.

Mattanza затронула даже Соединенные Штаты. Джона Гамбино отправили из Нью-Йорка на Сицилию, чтобы он на месте разобрался в происходящем. Вернулся он с четкими инструкциями: во что бы то ни стало найти и уничтожить Томмазо Бушетту – и предать смерти всех мафиози из фракции Бонтате – Индзерилло, бежавших за океан. Вскоре в городке Монт-Лорел, штат Нью-Джерси, был найден труп брата Сальваторе Индзерилло- с пятью однодолларовыми купюрами во рту и одной, обернутой вокруг фаллоса.

Корлеонцы не просто уничтожали заведомых врагов, они убивали всех «людей чести», чья лояльность подвергалась хотя бы малейшему сомнению. Кроме того, они применяли тактику выжженной земли в отношении кланов Бонтате и Индзерилло, с чудовищной жестокостью расправляясь со всеми, кто имел несчастье состоять в кровном родстве со Стефано и Сальваторе, водить с ними дружбу или хотя бы поддерживать шапочное знакомство.

В качестве примера можно привести историю верного сторонника Бонтате Сальваторе Конторно, который чудом избежал смерти под проливным пулеметным огнем на центральной улице Бранкаччо, городка к востоку от Палермо. Разъяренные корлеонцы убили тридцать пять его родственников. Конторно отдался под защиту государства и стал давать показания не для протокола. Узнав летом 1984 года о том, что Томмазо Бушетта отныне является свидетелем обвинения, он долго отказывался этому верить, пока ему не устроили очную ставку с «боссом двух миров». Прежде чем согласиться на официальные показания, он встал перед Бушеттой на колени и принял благословение последнего. Его показания для «максипроцесса» важны едва ли меньше, чем показания Бушетты.

Mattanza продолжалась, и конца ей не предвиделось. Вероятно, его и быть не могло, поскольку, когда Коротышка Риина покончил со своими врагами и теми, кто пытался сохранить нейтралитет, он взялся за собственных сторонников, тщательно искореняя любые попытки проявить самостоятельность. Наиболее заметной жертвой этого периода стал Пино Греко по прозвищу Башмак, младший босс семьи Чиакулли, один из самых одиозных убийц первого этапа la Mattanza. Башмак входил в состав команд, которые расправились с Бонтате и Индзерилло. Когда юный сын Индзерилло поклялся отомстить за смерть отца, Башмак убил и мальчика. Внутри Коза Ностры ходили слухи, что Башмак сначала отрубил мальчику руку, чтобы наглядно продемонстрировать всю тщетность попыток сопротивляться корлеонцам. Осенью 1985 года Башмака застрелили его собственные подчиненные по приказу Риины.

Тактика, которую корлеонцы разрабатывали почти три десятилетия, принесла свои плоды: они установили в Коза Ностре диктатуру, основанную на насилии и страхе. И ни в коем случае нельзя утверждать следом за многочисленными pentiti, что тем самым они предали идеалы организации. Нет, они всего лишь раскрыли истинную сущность Коза Ностры.