Бо выпрямился, внезапно насторожившись. Отвел от нее взгляд и быстро оглядел комнату в поисках острых предметов. Ему ничто не угрожает. По крайней мере, физически. Риск, связанный с Мэгги Сент-Джон, в другом: она может запудрить ему мозги своей кажущейся ранимостью и заставить найти оправдание ее поведению.

Только в данный момент она не выглядела ни ранимой, ни нуждающейся в оправданиях.

Бо попытался совместить ту испуганную женщину, которую раньше видел сжавшейся в комок, с непреклонной блондинкой, сидящей перед ним сейчас. Он не ожидал встретить ни ту, ни другую. Одна решала конфликты с помощью скальпеля, а другая, казалось, боялась собственной тени.

Нельзя сказать, чтобы его ожидания имели значение для дела. На основании ее близости к очагу пожара он считал ее основной подозреваемой. В его задачу не входило понять ее; Бо должен был или арестовать, или снять с нее подозрения. Все так просто. Только он сомневался, чтобы с Мэгги Сент-Джон хоть что-то было просто. Во всяком случае, его реакция на нее простой не была.

Еще раз оглядев ее, Бо поискал какие-либо признаки того, что она сожалеет об инциденте с Тибодо. Но вместо того чтобы опустить глаза, она вздернула подбородок и вызывающе ответила на его пристальный взгляд. Бо преисполнился уверенности в том, что похотливый доктор Тибодо не слишком умен. Он несомненно выбрал для шуток не ту женщину.

Изображая изумленного «доброго копа», он шагнул к ней и спросил:

— И как же поживает этот славный доктор? — таким легкомысленным тоном, будто говорил о погоде.

Ее подбородок слегка опустился, казалось, из нее выпустили воздух, словно она испытала облегчение, что ей не придется выслушивать еще одну лекцию, вести еще одну битву, защищаться еще раз, после многочисленных оборонных боев. Бо задал себе вопрос, сражается ли Мэгги по привычке и сколько сражений она выиграла за все эти годы. «Вероятно, больше, чем проиграла», — решил он.

— Тибодо не разрезан на кусочки, если вы это пытаетесь выяснить. Я и не собиралась его трогать. — Сожаление наконец просочилось в ее голосе, и настороженность еще немного уменьшилась. — Я даже не осознавала, что держу что-то в руке, пока он не начал пятиться. Сперва я подумала, что мой искренний гнев наконец-то проник в его толстый череп. Затем увидела, что подкрепляю каждое утверждение взмахом скальпеля.

Мэгги подняла одну бровь и пожала плечами.

— Может быть, мне следовало раньше попробовать этот способ. Этот человек слушал меня очень внимательно.

— Леди, я бы вас тоже слушал очень внимательно. Со скальпелем или без.

Мэгги бросила на него быстрый взгляд и спросила себя, знает ли он, как мало она нуждается в его внимании. Сейчас ей хотелось, чтобы он закрыл свой блокнот, перестал смотреть на нее так, словно видит ее насквозь, и ушел. Чем больше он задаст вопросов, тем сильнее у нее разболится голова. Ее макушка и так уже готова была взорваться от боли.

Нервным движением потерев глаза, Мэгги настойчиво продолжала:

— Я только хотела, чтобы он понял раз и навсегда, что ему следует оставить медсестер в покое. У меня не было намерения нападать на него с холодным оружием.

— Уверен, что вам удалось убедить в этом больничный Совет.

— Не совсем. — Она рассмеялась. — Но поскольку сестры уже не раз жаловались на привычку Тибодо трогать и щупать их, они не могли принять особенно жесткие меры. Пообещали не увольнять меня, если я не подам на них в суд.

— Похоже на классическую ситуацию, когда все в выигрыше.

Она запустила обе руки в волосы, пропустила их сквозь пальцы и потерла затылок.

— Да, при условии, что я готова поджать хвост и уползти в нору.

— Вы считаете, что принять перевод в другое отделение — значит поджать хвост?

— Едва ли. Сперва они на неделю отстранили меня от работы, а затем перевели. Предполагалось, что я использую свободное время для размышления над собственным ошибочным поведением.

— Использовали?

— Конечно. — Каждое ее слово было пропитано сарказмом. — В следующий раз сперва положу скальпель на место.

— Вы все еще, по-видимому, враждебно настроены по отношению к больнице.

— А вы бы не были враждебно настроены? — резко спросила она.

— Не знаю. Речь идет о вас.

Конечно, она все еще сердилась, но стоит признаться в этом — и ее имя встанет первым в очень коротком списке подозреваемых. Если оно уже там не стоит. Мэгги закрыла левый глаз, почувствовав резкую боль, кольнувшую без предупреждения. Она уже не могла ясно соображать. Грейсон давил на чувствительные места и заставлял ее защищаться. Но в последнее время это не так уж трудно было сделать.

Вся ее жизнь была игрой в «спеши, не торопясь», полной обещаний, что следующая очередь — ее и что все наладится. Но эта очередь никак не подходила. Ничего не налаживалось. Иметь вспыльчивый характер — не преступление. Не преступление остро чувствовать несправедливость. Хотя, кажется, Грейсон именно так и считает. Боже, у него такой возмутительно уверенный вид. Этот человек наткнулся на мотив и решил, что нашел ключ к разгадке.

Когда приступ головной боли утих, Мэгги сказала ему:

— Что бы вы ни думали, я недостаточно сильно сердита, чтобы сжечь целую больницу.

Он дал тишине сомкнуться вокруг них, сблизить их ненадолго. Потом тихо высказал предположение:

— Может, вы были достаточно сердиты, чтобы поджечь маленький ее кусочек?

Мэгги резко глотнула воздух, а затем вынуждена была признать, что этот человек знает свое дело. Голос его звучал низко и тихо, был полон сочувствия и понимания. Даже с намеком на одобрение. Такой голос мог заставить женщину признаться в чем угодно.

Он незаметно приблизился, и его большие, широкие плечи оказались достаточно близко от нее — на тот случай, если ей захочется утешения, или облегчить душу от чувства вины и во всем признаться. Она видела, что пуговка на его воротнике висит на ниточке, что неосторожное движение бритвой оставило царапину на щеке, — и ее внезапно потрясло то, насколько остро она ощущает присутствие этого человека.

Бо уже не писал в своем блокноте. Все его внимание было поглощено ею. У Мэгги было странное ощущение, что Грейсон обладает способностью сужать весь мир до самых существенно необходимых вещей. За пределами этой комнаты не существовало никаких последствий. За какие-то секунды он ухитрился вторгнуться в ее пространство и создать иллюзию безопасности. Никто еще никогда не давал ей почувствовать себя в безопасности.

Как же ему это удалось?

Как ему удавалось заставить людей так легко верить в него, верить в его защиту? Это было невероятно соблазнительное качество. Мэгги представила себе, как люди выкладывают ему сокровенные тайны. Но этот его талант на нее совершенно не действует. Он не может защитить ее от того, чего она боится, а в том, в чем он ее подозревает, она не виновата.

Мэгги решила нажать на несколько болезненных кнопочек самого Грейсона. Он это заслужил, так бесцеремонно играя на ее эмоциях. Мэгги опустила глаза, словно подавленная чувством вины, и наклонилась к нему, почти касаясь грудью его груди.

В самый последний момент перед соприкосновением она подняла на него глаза и прошептала:

— Хорошая попытка. Но я не собираюсь признаваться.

Бо решил, что Мэгги способна свести с ума мужчину, приложив к этому очень мало усилий. Его мозг перестал функционировать логически и слушался только чувств. Она излучала огромное количество тепла, заставляя его чувствовать ее тело, хотя он и не держал ее в объятиях. Бо напрягся, оказавшись во власти чувственности, глядящей на него из сумеречно-синих глаз. Мужчина может навсегда утонуть в этих глазах. Мазки туши в уголках только заставляли их казаться больше. Светящаяся кожа, большие синие глаза, светло-русые волосы. Это был «маленький папин ангелочек», выросший и превратившийся в падшего ангела, которого пожелает любой мужчина. Он точно желал.

Но в данный момент ему не это нужно. Не с ней. Не с женщиной, которую он меньше пятнадцати минут назад видел опасно балансирующей на грани самообладания. Ему не хочется идти этой дорогой. В кои-то веки за всю жизнь его дни и ночи были как раз такими, как ему нравилось. Простыми, спокойными и обыденными.

Играя в покер каждый месяц в пожарном депо, он, как правило, выигрывал больше, чем проигрывал. Благодаря тому, что Бо постоянно арендовал крытую ложу на бейсбольном стадионе университета Луизианы, его телефон звонил регулярно, так как дружки из пожарного депо добивались права занять в ней второе место. Время от времени завязывались даже отношения с тщательно выбранной леди, которой были известны основные правила игры: никаких обязательств, кроме лишней зубной щетки в ванной. В женщинах ему нравилась страстность. Ум? Непременно. Но никаких неприятностей.

Нет уж, сейчас ему ничего такого не нужно.

Он даже не уверен, подлинным ли было приглашение, замеченное им в его глазах, или это просто трюк специально для проверки ее реакции. Не в первый раз женщина строила ему глазки в надежде что-то скрыть. Бо посмотрел вниз, на то место, где их тела почти соприкасались, потом снова на Мэгги.

— Не думаю, что вам этого хочется.

— Чего хочется?

— Рассердить меня.

— Разве я вас сержу? — Нарочитая невинность в тоне послужила для него предупреждением за секунду до того, как ее взгляд из обольстительного превратился в гневный. — Что вы о себе воображаете, Грейсон? Манипулируете ситуацией! Играете чувствами и жизнью людей, а у самого нет ни малейших доказательств.

— Поверьте. — Бо отступил назад, подальше от нее. — Я и не начал еще играть с вами.

— Правильно. — Она вытянула вперед руки и скрестила запястья. — Вероятно, вы ждете того момента, когда потащите меня к себе, где в вашем распоряжении имеются все орудия допроса. Так почему бы вам не вынуть наручники и не покончить с этим? Вы явно думаете, что это я устроила пожар.

Он не обратил на ее тираду никакого внимания.

— Вы курите, мисс Сент-Джон?

Она медленно опустила руки, явно озадаченная.

— Уже нет. Бросила. Несколько лет назад.

— Сами бросили?

— Нет, с помощью пластыря.

— И больше не курили?

— Нет.

— Уверены? Люди во время стресса склонны оступаться.

— Кто вам сказал, что у меня был стресс?

— Вы со скальпелем напали на человека.

Мэгги воздела руки и закатила глаза.

— Я же объяснила! Это была ошибка!

— Был ли тот приступ паники, который я наблюдал, еще одной ошибкой?

— Это не был приступ паники.

— Какой сорт сигарет вы курили?

Бо видел, как тень неуверенности прошла по ее лицу при этой внезапной смене предмета разговора. Большинство свидетелей ответили бы на этот вопрос автоматически. Но не Мэгги: она была осторожна.

Ему так легко было понять стоящую перед ней дилемму. Ей потребуется мгновение для того, чтобы понять, что он что-то нашел в хозяйственном помещении. Затем она попытается вспомнить, курит ли кто-нибудь в приемном отделении, или в клинике, или в морге ее сорт сигарет. Не припомнив, будет думать, должна ли она солгать.

Тень улыбки заиграла на ее губах, и она ответила:

— Курила те, что продавали со скидкой. Я экономна.

— У вас не было постоянного сорта?

— Вы так спрашиваете, словно подозреваете меня во лжи.

— А это не так?

— Хотите, чтобы я прошла проверку на детекторе?

— Пока нет. — Он записал еще несколько строчек в свой блокнот и протянул ей. — Пока я хочу, чтобы вы это прочли. Это неофициальные показания. Вы должны их подписать. Просто на тот случай, если вас собьет грузовик раньше, чем вы доберетесь к нам в центр города, чтобы дать официальные показания.

Мэгги нерешительно протянула руку к блокноту.

— Вы ведь действительно считаете, что это сделала я?

— Это просто обычный порядок. Особенно при пожарах в общественных местах. — Он протянул ей ручку. — Прежде чем подписать, поставьте, пожалуйста, время, когда вы ушли со своего этажа в морг, и примерное время, которое потребовалось вам для того, чтобы добраться до места пожара.

Она нацарапала то, что требовалось.

— Обычный порядок, как же.

Просмотрев его записи, расписалась с росчерком и бросила блокнот вместе с ручкой на тележку рядом с ним.

— Вот. Подписала. А теперь, если не возражаете, у меня много дел.

— Когда вы сможете…

— В понедельник утром. С самого раннего утра. Дам вам свои официальные показания, и тогда вы сможете сравнивать эти показания сколько душе угодно.

— Уверен, что с ними все будет в порядке.

— Конечно. Рассказ не изменится, потому что это правда. Я оказалась не в том месте и не в то время. Достаточно плохо уже то, что вы считаете, будто я устроила пожар, но вы еще и считаете меня настолько тупой, чтобы ошиваться там и обнаружить его!

— Так случается сплошь и рядом. Людям нравится ходить в героях.

— Только не мне. — Она быстро прошла мимо него к двери и распахнула ее. — Мне в понедельник принести с собой дыбу, или у вас есть собственная?

— Думаю, наши отношения еще не зашли так далеко, и дыбу применять рано. Принесите только пару шелковых шарфиков, я вас привяжу ими покрепче к стулу. В девять?

Ему показалось, что Мэгги сейчас уйдет, больше ничего не сказав, но она остановилась в дверях, крепко сжав пальцами без колец ручку. И глядя через плечо, бросила:

— Я готова сотрудничать. Даже принесу шелковые шарфики, если это требуется, чтобы вас убедить. Но я бы вам была крайне признательна, если бы вы не высказывали свои подозрения, пока не будете уверены в чем-то определенном. Совершенно уверены. Здесь, на нашей любимой каторге, работает множество людей, которые с радостью воспользуются предлогом, чтобы вышвырнуть меня вон. Пожалуйста, не давайте им этого предлога.

— Мисс Сент-Джон, вас ни в чем не обвиняют.

— Так не забудьте сказать это всем, с кем будете беседовать. Скорость распространения информации по системе Интернет ничто по сравнению с больничными сплетнями.

Она исчезла за дверью, и Бо почувствовал, как энергия покинула комнату с ней вместе. Осталось только убеждение, что у Мэгги есть что скрывать. У него не было отпечатков пальцев, не было свидетелей начала пожара, а вещественные доказательства были очень скудными. С другой стороны, была возможность и мотив.

И еще предстояло встретиться с двумя людьми. Он сверился с записями. Беннет. Как назвала его Мэгги? Доктор «Зовите-меня-просто-Господом-Богом».

Бо захлопнул блокнот. Вот с него-то он и начнет.

Мэгги заглянула к Донне всего на несколько минут, чтобы забрать свою сумочку и представить беседу с Грейсоном, как скучный эпизод обычной процедуры опроса свидетелей. Затем пожаловалась, что ее тошнит от запаха дыма, и под этим предлогом отпросилась домой. В этом она не солгала. Запах пропитал ее одежду, волосы, мозг.

Как только двери лифта открылись на первом этаже, Мэгги ринулась через длинный и широкий вестибюль к выходу. Ей хотелось выйти отсюда, из этих больничных стен, которые смыкались вокруг нее. Маска, надетая ради Грейсона и Донны, быстро разрушалась, а рассыпаться на части на глазах у всей больницы означало повредить своей карьере. Они бы не поняли. Да и как им понять? Ни у кого не было ни малейшего представления о ее состоянии.

Дело было не в ссоре с Беннетом. И не в отстранении от работы. И не в переводе в другое отделение. Дело было вообще не в больнице. Дело было в далеком прошлом, которое никак не хотело умирать.

Восемнадцать лет назад она все бы отдала за эти воспоминания. Она потратила так много времени, пытаясь вызвать их, думая, что они вернут ей душевное равновесие. В конце концов она перестала задавать вопросы, на которые не было ответов, и примирилась с тем, что та ночь осталась в прошлом. Научилась жить в настоящем, не сожалея о прошлом. Так почему же она вспоминает теперь?

Мэгги окатило волной горячего влажного воздуха, когда она вышла в парилку, маскирующуюся под июль месяц в городе Батон-Руж. Она была рада этому шоку. Ей необходимо было, чтобы что-то вернуло ее в настоящее.

Крытая стоянка для автомашин персонала находилась справа, площадка для машин «скорой помощи» — слева. От асфальта поднимались волны жара, в которых дрожали изображения автомашин. Именно так ощущал себя ее мозг — одно изображение накладывалось на другое, и оба получались искаженными. Если это зависело от нее, ей хотелось, чтобы эти изображения никогда не стали более отчетливыми.

Она даже собиралась приложить все усилия, чтобы помешать этому. Все, что ей необходимо, — это немного отдохнуть, побыть в тишине, и еще большая миска пышек. Все остальное приложится. Мэгги уже была на полпути к дому и наполовину убедила себя, что больше не будет никаких воспоминаний, когда вдали раздался вой сирены «скорой помощи», и воспоминания снова нахлынули. Настоящее исчезло, она снова оказалась одна в луизианской ночи.

— Сара! — Это имя зазвенело у нее в голове, заглушая включенный на полную мощность вопль сирены приближающейся «скорой».

Затем сердитый рев автомобильного гудка рывком вернул Мэгги обратно в настоящее и расколол воспоминание на тысячу кусочков. Сердце ее остановилось, потом слишком часто, до боли, забилось вновь. Инстинктивно она крутанула руль, чтобы избежать столкновения, но внимание ее было далеко от дороги.

— Нет, нет, нет, — шептала она, вцепившись пальцами в руль. — Больше не надо. Я не хочу знать.

Это не ее вина. Не может быть ее вина. Они сказали, что она не виновата. Снова и снова Мэгги пыталась убедить себя, что они были правы. Что с того, что она вспомнила? Это ничего не могло изменить.

Нет, могло.

Мэгги взглянула в зеркало заднего вида, резко повернула руль влево и развернула машину назад. Ей все равно. Она должна увидеть Кэролайн. Если кто-нибудь мог ее понять, то только Кэролайн. Возможно, если она расскажет обо всем, воспоминания потеряют свою силу.

Она не сознавала раньше, как глубоко десятилетний ребенок может ощущать ужас. Или как много подробностей может вместить доля секунды. Она чувствовала запах свежескошенной травы. Помнила, как выглядел фасад дома ночью. Цвели гортензии. Днем они были похожи на большие голубые шары из оберточной бумаги. В ту ночь они казались просто серыми в потоке лунного света.

Мэгги сильно нажала ногой на педаль. Потом увеличила громкость радио и настроила его на волну старых песен. Она знает слова старых песен и сможет подпевать. А если сможет подпевать, то сможет сконцентрироваться на чем-то другом и не думать о той ночи.

Она пела всю дорогу до салона красоты Кэролайн.

Площадка для парковки была полна машин, а дежурная была новенькой. Когда Мэгги улыбнулась и проехала, не останавливаясь, в дальний конец, девушка вскочила.

— О, нет! Нельзя…

Ее прервало полное ужаса восклицание Кэролайн:

— Боже правый!

В одной руке она держала флакон, в другой — маленькую мисочку для смешивания красок. В противном случае она бы, наверное, в отчаянии прижала ладони к своему тщательно накрашенному лицу.

— Мэгги Сент-Джон, ты выглядишь так, что даже кошка тобой бы побрезговала! Очевидно, положение катастрофическое, но ты не волнуйся. Как-нибудь сделаем. Лучше начать с паровой ванночки для лица. У тебя совершенно серое лицо, дорогая, то есть абсолютно серого цвета!

— Я начала вспоминать, — произнесла Мэгги без предисловий, когда Кэролайн замолчала. Она не знала, как еще это выразить. — Ту ночь, когда погибла Сара. Пожар. Я что-то вспомнила. Начинаю вспоминать.

Договорив, Мэгги осознала, что в салоне тихо, как в больничном морге. Обмен сплетнями прекратился в тот момент, когда клиенты и служащие обернулись, чтобы посмотреть на то, что Кэролайн назвала катастрофическим положением. Пока Мэгги выкладывала свою тайну, все они ловили каждое ее слово. Воспитание не позволило ахнуть присутствующим дамам, когда она бросила бомбу, упомянув о гибели и пожаре, но все теперь сидели с открытыми ртами.

Здорово! Мэгги сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Во что еще она сегодня вляпается?

Мэгги поправила ремешок сумочки и стала ждать, когда заговорит Кэролайн. Именно для этого и существуют добрые друзья. Они прерывают неловкое молчание и зажигают трехсотсвечовую лампочку под названием «перспектива» над вашей проблемой. Кэролайн Поуг в этом деле не было равных. Она на семь лет старше, и за все годы, что Мэгги ее знала, ни разу не паниковала по какому-либо поводу.

— Бет Энн! — позвала Кэролайн. — Я начала смешивать краску для миссис Пирс. Будь другом, закончи за меня. Ей необходимо подержать краску подольше, так что не торопись. — Конечно. — Миниатюрная женщина с торчащими от геля волосами подошла к ним.

Кэролайн вручила ей бутылочку и миску, не взглянув на Бет Энн и даже не улыбнувшись миссис Пирс.

— Я буду у себя в кабинете. — Она приглашающим жестом склонила голову к плечу.

— Господи, Кэролайн, — тихо сказала ей Мэгги, следуя за выкрашенной хной рыжеволосой подругой в глубину салона. — Я не этого ожидала. Ты должна была рассмеяться, а не отменять свои дела. Ты должна была непонимающе посмотреть на меня и спросить: «И почему такой шум?»

Дверь за ними закрылась со щелчком. Кэролайн обняла ее с кажущейся небрежностью, но крепко. Потом подтолкнула к стулу.

— Там у некоторых слишком чуткие уши и длинные носы, которые они любят совать в чужие дела. Если бы я ответила тебе хоть слово, ты бы продолжала выплескивать все, что у тебя на душе. Ты прямо как насос, всегда готова забить фонтаном. Так-то лучше. А теперь расскажи мне, детка. Почему такой шум?

— Разве ты не слышала, что я сказала? — Мэгги повысила голос больше, чем намеревалась. В желудке начались неприятные спазмы. Внезапно она потеряла уверенность в том, что ей хочется кому-то рассказывать о том, что с ней происходит, но было уже слишком поздно прятать голову в песок. — Я начинаю вспоминать.

В первый раз на лице Кэролайн отразились какие-то чувства. Ее карие глаза стали печальными, она развязала свой рабочий передник и сняла через голову.

— Да. Я слышала. Ты знала, что это когда-нибудь произойдет. Есть шанс, что это будут только отрывочные воспоминания, если не применить интенсивное лечение. Ты бросила эту затею много лет назад. Поклялась, что больше никогда не вернешься к этим фантазиям. Аминь. И вот к тебе вернулось одно мимолетное воспоминание…

— Три. Три мимолетных воспоминания. И все такие четкие, как кадры кино.

Печаль в глазах Кэролайн сменилась изумлением, она присела на край стола.

— Три? Это случилось трижды? — Она развела руками. — Расскажи подробно.

Мэгги начала с пожара и, запинаясь, добралась до расспросов Грейсона, удивленная собственной неуверенностью при выборе того, что рассказывать, а о чем умолчать. Ее встреча с этим человеком казалась ей личной, интимной. Он остался в ее зыбком сознании как прочное воспоминание среди хаоса. Наконец она рассказала Кэролайн о сирене и о том, как чуть было не попала в аварию.

— Я боюсь ложиться спать, — призналась Мэгги, запуская пальцы в волосы и убирая их с лица. — Господи, Кэролайн, что если это я устроила пожар, в котором погибла Сара? Не знаю, смогу ли я жить с этим.

— Причиной пожара был загоревшийся жир! — В голосе Кэролайн звучал вызов, она говорила с убежденностью человека, который уже не в первый раз повторяет одно и то же. — Сара жарила хрустящий картофель. Она разогрела сковородку и уснула на кухне. Так начался пожар. Не из-за тебя. Произошел несчастный случай.

— Все просто предположили, что виновата Сара. — Мэгги встала и начала ходить по комнате, насколько позволяли ее габариты. И все равно она шагала по ней, не в силах оставаться на месте. — А что, если она уже спала, когда я устроила пожар? Иначе зачем бы я заблокировала воспоминания о том дне на все эти годы?

— Тебе было десять лет. Вот почему. Любой бы испугался. Ты была приемным ребенком, отягощенным множеством проблем, Бог свидетель. Тебя несколько лет совали в разные семьи, и только ты прижилась здесь… Могу только представить, что творилось у тебя в голове, когда ты увидела, как горит твой первый настоящий дом. Ты обожала Сару. Она была тебе как старшая сестра… Сара была моей лучшей подругой со школьных дней. Я знала ее лучше, чем кто бы то ни было. Иногда она бывала неосторожной. Ты ни в чем не виновата.

— Не будь так уверена. — Мэгги перестала метаться из угла в угол и наконец произнесла вслух то, что ее угнетало: — Ты знаешь, в чем заключались мои проблемы.

— Ну и что? Ты играла со спичками. Может, подожгла кучку-другую листьев. Этот пожар устроила не ты, Мэгги. Я уверена в этом. Поверь мне, если не хочешь верить собственному сердцу.

Мэгги опустилась в кресло и откинула голову на спинку.

— Господи, как бы мне этого хотелось.

— Так поверь. Послушай. Моя Андреа сейчас не старше, чем Сара была тогда. Говорю тебе, семнадцать лет — не очень-то разумный возраст. — Кэролайн плюхнулась на стул у стола. — Она все время выкидывает идиотские штуки, например — забывает выключить утюг. Вот она могла бы запросто сжечь дом.

— Правда? На прошлой неделе ты мне рассказывала, какая Андреа умная.

— Она действительно умная. Умеет вывернуть и сложить пакетики от презервативов так, что они превращаются в розы, и привязать их к палочке проволочкой. Представь себе, как я этим горжусь. Единственная моя надежда — что она сможет продавать достаточно этих букетиков из «безопасного секса», чтобы прокормить меня в старости.

Мэгги невольно улыбнулась. Андреа была любимицей матери и заменяла Мэгги племянницу. На секунду она задумалась о возрасте Андреа — возрасте Сары. В десять лет семнадцать казались возрастом зрелости. Теперь, когда ей уже вот-вот стукнет тридцать, семнадцать лет казались почти младенчеством.

Семнадцатилетние выкидывают идиотские штуки. Кэролайн права.

Подняв голову, Мэгги спросила:

— Так ты не думаешь, что эти воспоминания — это начало конца?

Кэролайн передвинула кипу бумаг, чтобы наклониться вперед.

— Если бы ты не открыла дверь в чулан и не обнаружила там огонь, ничего бы этого не случилось. И не случится снова.

— А что, если случится?

— Если случится, тогда нам придется с этим разбираться. Но у тебя нет повода ударяться в панику. Воспоминания могут покоиться в прошлом, а ты можешь продолжать жить своей жизнью.

— Это не так просто. — Мэгги выложила последнюю из плохих новостей. — Меня допрашивал следователь из департамента пожарной безопасности — Грейсон. Он думает, что я виновата в этом пожаре.

— Мэгги! Нет!

— К сожалению, да. Он положил на меня глаз. И не собирается позволить мне оставить все в прошлом или скрыться самой.

— Он обвинил тебя?

— Из него лишнего слова не вытянешь, он вообще немногословен. Грейсон сильный, молчаливый тип, один вид которого заставляет дрожать коленки. Мне придется прийти к нему в понедельник и дать официальные показания. Одному Богу известно, какую информацию он выудит к тому времени.

— Позвонишь мне после разговора с ним?

Мэгги взяла сумочку и поднялась.

— Конечно. Почему бы нет? Мне разрешается сделать один телефонный звонок. Могу с таким же успехом позвонить тебе. А потом ты позвонишь адвокату.