Стараясь не шуметь, чтобы на следующий день не ловить осуждающих взглядов матери, вечно беспокоящейся, что ночная жизнь дочери плохо отразится на ее здоровье и красоте, Линда скинула туфли в холле и на цыпочках пробралась в свою комнату. Свет можно было уже не включать — солнечные лучи заливали спальню. С раздражением задвинув шторы на окнах, Линда стянула платье и уселась перед туалетным столиком снять макияж. На зеркале белел листок, прикрепленный скотчем. Сорвав его и немедленно узнав почерк матери, она прочла записку: «Доченька! Не забудь, к двенадцати часам мы должны ехать на оглашение завещания. Мама».

Часы показывали половину седьмого утра.

— Черт! — вслух выругалась Линда, понимая, что выспаться ей теперь конечно же не удастся. Но она тут же себя успокоила, решив, что наверстает упущенное после обеда. Иначе ей, пожалуй, не выдержать этого марафона с Мэтом Харрисоном, прилипшим так, что пришлось ему пообещать встретиться сегодня же вечером. Хотя, если вспомнить вытянувшееся лицо этой напыщенной Мадлен, от которой он к ней переметнулся, игра стоила свеч. Пусть подружка побесится! Потом, если захочет, она ей Мэта вернет — невелика добыча, не замуж же за него выходить. Просто не удержалась, чтобы не проверить еще разок силу своих чар…

Линда сладко потянулась. Интересно, а зачем им всей семьей тащиться к тетушкиному поверенному? Ну что такого могла им завещать эта старушенция? Вряд ли у нее остались какие-то ценности. Вот только если ее недвижимость… Интересно, а сколько сейчас может стоить квартира тетушки Жаклин? Жаль, что она, Линда, так и не удосужилась у нее ни разу побывать. Хотя ведь собиралась, правда, в основном из-за этого ее неотразимого соседа Пола Дугласа, о котором столько разговоров и в их тусовке, да и в их семье — говорят, не одна женщина голову из-за него потеряла. Кажется, он занимается антиквариатом и выпускает какой-то бюллетень. Ну да ладно, вот теперь на него и посмотрит — волей-неволей им придется побывать в оставленной тетушкой квартире…

Забравшись наконец под одеяло, Линда мысленно перебрала, о чем бы таком приятном ей помечтать — ее еще в школе подружки научили на сон грядущий думать только о самом хорошем. Она вспомнила, как чуть с ума не сошла, увидев синие глаза Харрисона. Только чего о них теперь мечтать, когда можно в реальности ими любоваться сколько угодно. Вот, вернувшись от поверенного, поспит и отправится на свидание с Мэтом. А все-таки интересно, какая сумма от тетушкиной квартиры достанется лично ей, Линде? Они ее, разумеется, продадут. На что им при их огромном особняке и таком же загородном доме жалкое тетушкино жилище в многоквартирном доме? А ведь это будут ее собственные, личные деньги — и трать их на что хочешь, папа все разрешит. Вот! Об этом и надо подумать: а чего же ей еще хочется?

Однако это оказался такой трудный вопрос, что ломать над ним голову Линда скоро отказалась — у нее и так всегда было все, чего бы она только ни пожелала. Ладно, пусть будут деньги, а применение им всегда найдется, мудро решила она, проваливаясь в сон.

Элин чувствовала себя чужой и одинокой. Отец сидел за рулем и с напряженной сосредоточенностью вел «даймлер». С заднего сиденья доносился монотонный голос матери, утешающей Линду, которая всем своим видом старалась показать, как она расстроена. С тех пор как они покинули офис поверенного, с Элин никто не разговаривал. С момента, как огласили завещание тетушки Жаклин, по которому вся недвижимость умершей отходила ей, все смотрели на нее словно на отвратительное насекомое.

— Твоя сестрица, наверное, сошла с ума!

Лаура Грейст сказала это мужу, но удар пришелся по младшей дочери. Любого, кто посмел бы благоволить Элин, а не ее красавице сестре Линде, мать назвала бы сумасшедшим. Слезы навернулись на глаза девушки. Она годами терпела родительскую неприязнь. Тетушка Жаклин была единственным искренне любившим ее человеком в семье Грейст. И Элин платила ей взаимностью. В последние годы тетушка и племянница особенно сдружились. Так разве это не справедливо, что тетушка Жаклин завещала именно ей свою недвижимость?

Элин с опаской глянула на отца, чтобы увидеть его реакцию на предположение о безумии его сестры. Лицо его было мрачным, брови раздраженно нахмурены. Руки крепко сжимали руль «даймлера». Между тем икающие рыдания Линды становились все громче.

— Не стоит продолжать, Лаура, — напряженно произнес Роберт Грейст. — Завещание имеет полную силу, и ни один суд не признает директрису самой престижной в Англии школы для девочек, сумасшедшей. Кроме того, я не намерен ворошить семейное грязное белье в судах. Нужно найти другое решение. Я уверен, мы сами в состоянии исправить эту досадную ошибку.

Элин сжалась от страха. Неужели у нее отберут наследство? В машине наступила тишина, рыдания Линды прекратились. Миссия выполнена, с горечью подумала Элин, сестрица рыданиями добилась своего. Она затылком чувствовала исходящую от нее мстительную враждебность. И родители тоже на ее стороне. Элин охватила печальная усталость.

Что бы, она ни делала, как бы ни старалась быть для родителей хорошей дочерью, Линда всегда была для них первой — самой красивой, самой умной и самой любимой. Она же, видать, родилась неудачницей, ею и останется навсегда, ничего с этим не поделаешь. А теперь тетушка Жаклин своим завещанием только еще больше осложнила ей жизнь.

В сущности, для их богатой семьи оставленная тетушкой квартира не представляет большой ценности, сухо размышляла Элин. Никто не повел бы и бровью, если бы она досталась Линде. Просто приняли бы это с пониманием. Все дело только в том, что тетушка нарушила принятые в семье правила: выделила ее, а не Линду. Но нечего даже стараться и доказывать, что она имела на это право, этим надо просто воспользоваться и покинуть дом. Ведь Элин уже давно поняла, что она не вписалась в свою семью. Очень горько, но бывает в жизни, видимо, и такое.

Покинуть дом! Покинуть дом и заняться тем, что она действительно хочет — добиться успеха в жизни, а не оставаться неудачницей, какой она всегда будет в кругу семьи. Эта мысль все глубже и глубже пускала корни в ее сознании. Тетушка Жаклин подарила ей место, где она сможет жить вне семьи. Если удастся найти работу — а ее устроит любая работа, только бы хватало на жизнь, — в свободное время можно будет делать эскизы. Когда же завещание тетушки Жаклин официально вступит в силу, она сможет открыть собственный специализированный магазин и продавать свои изделия. А если повезет, то и принимать заказы.

Звонок поверенному подтвердил, что Элин действительно в любое время может поселиться в тетиной квартире. Нужно лишь взять ключ в офисе стряпчего. Проблема лишь в том, чтобы найти работу, но ей это, безусловно, удастся. Должен же где-нибудь пригодиться ее диплом школы искусств.

На Элин нахлынула мощная волна благодарности. Если бы не тетя, она никогда не поступила бы в школу искусств. Отец вообще считал искусство несерьезным занятием, сомнительным в общественном отношении, и всячески препятствовал желанию дочери посвятить себя ему. Противостояние Элин с отцом длилось, пока в бой с братом не вступила тетушка Жаклин. Победа оказалась нелегкой, и еще неизвестно, чем бы закончилась борьба, если бы не строгий контроль со стороны тетушки Жаклин, обязавшей Элин быть достойной оказанной поддержки.

Честолюбие, которое постоянно гасила ее семья, разгорелось вновь. Элин открыла сундук и вытащила оттуда четыре огромных пластиковых мешка со своими работами. В них заключалось будущее, к которому она стремилась. Эти произведения составят основу ее специализированного магазина! Она собралась открыть мешок со своими любимыми изделиями, когда в комнату неожиданно вошла Линда, скривив в самодовольной ухмылке безупречный рот.

— Ну, Эли, ты довольна?

Увидев злобный блеск в глазах сестры, Элин решила не отвечать. Она молча положила пластиковые мешки в сундук и заперла его на ключ. В то время как мать и отец всячески чернили занятия младшей дочери, Линда не гнушалась пользоваться некоторыми работами сестры. Например, охотно щеголяла в платье цвета морской волны, которое Элин сшила для себя. Все, хватит, пообещала теперь себе Элин. Больше от нее Линда ничего не получит!

— Мне просто интересно, как тебе удалось убедить тетю оставить тебе квартиру? Я всегда считала тебя слишком гордой, чтобы что-то просить.

Элин с опаской посмотрела на сестру.

— Понятия не имею, почему она так сделала, и не знала, что она так поступит, — решительно ответила Элин.

— Старая сука-пуританка! Наверное, совсем сошла с ума! — Оставаясь наедине с Элин, Линда не старалась казаться милой и благовоспитанной. — Я рада, что она умерла! Ты всегда была ее любимицей. Правда, тебе от этого мало пользы, ведь папа-то на моей стороне!

Элин заскрежетала зубами. Ей хотелось ударить Линду, но она знала, что этот удар рикошетом отразится на ней. Поэтому, сдержавшись, пренебрежительно бросила:

— Сошла с ума, потому что была единственным человеком, которого ты не смогла обвести вокруг пальца!

На лице Линды появилась улыбка кошки, готовящейся к прыжку.

— А у тебя, Эли, оказывается, есть коготки?! Но я не советовала бы тебе показывать их папе. В конце концов, тетя умерла. Теперь она не может за тебя постоять, а завещание — всего лишь кусок бумаги, не так ли? — Ее глаза злобно сверкнули. — Кстати, папа хочет видеть тебя в библиотеке для разговора. Он просил меня прислать тебя к нему немедленно, а я чуть не забыла!

Внутри Элин все оборвалось. Разговор с отцом означал только одно: ей снова придется изведать силу его недовольства. Но она решительно отправилась на встречу с ним, убеждая себя говорить со спокойным достоинством, что бы он ни сказал.

— В будущем я попросил бы тебя не заставлять меня ждать, Элин, — раздраженно произнес он, когда она вошла в библиотеку.

Прошлый опыт подсказывал Элин, что оправдываться бесполезно. Повинуясь нетерпеливому жесту отца, она села в огромное кожаное кресло, в котором ее хрупкая фигурка казалась совсем маленькой, что подчеркивало ее с отцом психологическое неравенство. Но Элин была полна решимости стоять на своем.

Роберт Грейст был крепким человеком, по-прежнему красивым в свои сорок девять лет и по-прежнему слепо любящим Линду. Он зловеще откашлялся.

— Элин… Я обдумал этот неприятный вопрос. Ты, конечно, понимаешь, что завещание в его нынешнем виде полностью несправедливо по отношению к Линде. Ума не приложу, о чем думала Жаклин. Я решил, что ее квартира со всем содержимым должна быть выставлена на продажу. А деньги будут поделены между тобой и твоей сестрой.

Кровь отлила с лица Элин. Ее мечта о самостоятельной жизни, об исполнении честолюбивых планов рушилась.

— Ты не сможешь этого сделать, — неуверенно произнесла она.

— Разумеется, смогу. Необходимо только, чтобы ты подписала согласие. Естественно, я надеюсь, что ты поступишь правильно.

Он еще больше нахмурился, но Элин твердо решила не поддаваться.

— Нет, папа, я этого не сделаю. Тетя хотела, чтобы владелицей квартиры стала я, и…

Отец взорвался:

— Элин! Очень плохо, что ты за нашими спинами повлияла на тетю…

Слова Линды! Он всегда верил всему, что ему говорила старшая дочь, и ни разу не усомнился в ее словах.

Внезапно Элин встала, дрожа от накопившихся за годы обид.

— Хорошо же ты думаешь обо мне, папа! Ты веришь, что я пыталась влиять на тетю?

— А что мне остается думать? — пророкотал отец. — Просто немыслимо, чтобы при нормальном стечении обстоятельств Жаклин пренебрегла Линдой.

Элин сглотнула подкативший к горлу комок обиды и заговорила более сдержанно:

— Я не уступлю квартиру Линде! Я собираюсь в ней жить. Я найду работу и буду сама себя содержать. И в конце концов, открою магазин…

— Магазин?! — презрительно фыркнул отец.

— Да, магазин. Именно этого я хочу. Тебя никогда не интересовало, чего я хочу, папа. Мне нужно…

— Я не потерплю, чтобы моя дочь стала заурядной хозяйкой магазина! — закричал он.

— Тогда откажитесь от меня! Мне теперь все равно. Ты мог бы отказаться от меня много лет назад, вам всем всегда было наплевать на меня, — в отчаянии отозвалась Элин.

Отец побагровел.

— Я не могу поверить, что это говоришь ты, Элин. Ты всегда пользовалась той же любовью, тем же вниманием и теми же привилегиями, что и твоя сестра.

— Да что ты, папа? Неужели теми же? — с горькой насмешкой возразила она.

Отец покраснел еще больше.

— Элин, твоя ревность по отношению к Линде совершенно неуместна. — Его голос поднялся до настойчивого рева. — Приведи мне хоть один пример!

Элин больше не могла бороться с его слепотой. Она чуть опять не спустила больную тему на тормоза, но это был последний шанс открыть отцу глаза, в ее душе еще жила потребность достучаться до его сердца.

— Я могла бы привести тебе тысячи примеров, папа, но, если ты просишь хоть один, пожалуйста. — Быстрым шагом она подошла к столу и взяла фотографию в золоченой рамке, стоящую на самом почетном месте. — Вот ты и Линда в день окончания ею школы — гордый отец и красавица дочь. А где фотография, на которой мы с тобой, папа, в тот день, когда я закончила школу? — Сквозь нахлынувшие слезы Элин смотрела на фотографию. Обида была почти невыносимой. — Ты взял тогда Линду в город, купил ей самое красивое платье, которое мог найти, и так гордился ею, что нанял фотографа, который приехал сюда и запечатлел вас. Тебя и ее. А со мной ты так не сделал.

Он прочистил горло и грубовато-оборонительным тоном заявил:

— Ты не просила. Стоило тебе…

— Линде не пришлось просить, — печально произнесла Элин. — Я ждала, когда ты сам предложишь. Ждала, что ты дашь мне хоть немного той любви, которую всегда морем изливал на нее. Я слишком долго ждала, папа. А теперь мне все равно. Я оставлю за собой квартиру тети и утром уеду отсюда. — Она поставила фотографию на место и пошла к двери.

— Элин! Вернись!

Но она проигнорировала приказ и побежала в свою комнату, где начала собираться, бросая вещи в чемоданы и коробки. Никто не пришел с ней поговорить. Но она знала, что это только передышка. Линда не смирится с потерей, а отец непременно захочет сделать приятное любимой дочери. Что касается матери, Элин отлично понимала, что та никогда не примет ее решения покинуть дом, как она всегда принимала и одобряла любые поступки Линды.

В настроении мрачного смирения Элин спустилась к обеду. Гордость не позволяла ей прятаться от борьбы, которая разгорится вокруг ее стремления к независимости, а она, как всегда, была готова сопротивляться любому давлению.

Один натиск был отражен мгновенно. Линда пребывала в отличном расположении духа. Несправедливость ужасного завещания тетушки Жаклин была более чем восстановлена. Папа собирался завтра же положить на счет Линды сумму, равную стоимости квартиры тетушки Жаклин, чтобы она могла сорить этими деньгами, как ей вздумается.

— В интересах справедливости, — многозначительно заметил Роберт Грейст.

Глаза Линды блестели от счастья, а Элин взглянула на мать. На постаревшем варианте красивого лица старшей дочери читалось холодное осуждение. Элин посмотрела прямо в глаза отцу и проговорила с горькой иронией:

— Я больше не знаю, что справедливо, а что нет, папа. Я только знаю, что в этой семье мне нет места.

Отец поджал губы:

— Я разочарован в тебе, Элин. У тебя было время преодолеть вспышку раздражения и внять голосу разума. Поскольку я не могу силой заставить тебя письменно отказаться от того, что принадлежит тебе по закону, надеюсь, у тебя хватит здравого смысла добиться полезных доходов от квартиры Жаклин. Говорить о том, чтобы покинуть дом, нелепо.

— И все же я ухожу, папа. Я говорила с поверенным тети, и он сказал, что я имею полное право завтра же вступить во владение квартирой. Я ухожу завтра, — решительно повторила она.

— Ты не можешь уйти, Эли! — возбужденно заверещала мать. — Что скажут люди? Роберт, она не может уйти!

— Если ты уйдешь, Элин, то на поддержку можешь не рассчитывать, — пригрозил отец.

— Я этого не потерплю, Эли! — крикнула мать. — Я не допущу, чтобы ты ушла и лишила себя прежнего положения в обществе. Это неблагодарно и… по меньшей мере, эксцентрично.

— Ах, мамочка, — снисходительно успокоила ее Линда. — Эли уже двадцать один год. Пусть поживет некоторое время самостоятельно.

Элин скорчила ироническую гримасу. Разумеется, Линда с удовольствием встала на ее сторону. Остаться единственной дочерью в семье вполне соответствует ее планам. Мать же, Элин знала, волнует только «что скажут другие». Это всегда было ее первой и единственной заботой, единственным правилом, которому она следовала.

— Но она будет жить по соседству с этим человеком, — с явным отвращением произнесла Лаура. — Это не место для приличной девушки. Жаклин — ладно, никто не мог показать пальцем на старую деву, но доброе имя Эли безусловно будет в опасности.

— Не беспокойся, мамочка, — со смешком отозвалась Линда. — Пол Дуглас, вероятно, даже не обратит внимания на Эли.

— Ты не понимаешь главного, Линда, — раздраженно заявила мать. — Такая близость даст пищу для неприятных сплетен.

— Ах, мамочка! Эли вряд ли его заинтересует. Вспомни, какие у него были женщины. Все — знаменитости и потрясающие красавицы…

— Имя Грейстов привлекает всех, — важно заявила Лаура Грейст, слывшая завзятым снобом. — И возможно, этому человеку будет даже забавно втереть наше имя в грязь. Роберт, — обратилась она к мужу, — ты же не одобряешь, что Элин будет жить по соседству с ним? У него отвратительная, скандальная репутация. Ты не можешь закрыть на это глаза. Пол Дуглас — негодяй и распутник. И я не потерплю, чтобы наша дочь была хотя бы отдаленно связана с ним. Это немыслимо!

Отец перевел взгляд на младшую дочь.

— Элин, в маминых словах есть здравый смысл, — произнес он самым неуверенным тоном, каким когда-либо разговаривал с ней.

Сначала Элин заколебалась, желая достичь понимания, к которому всегда стремилась. Может быть, все-таки не так трудно достучаться до сердца и ума отца? Но Линда была рядом, и ее присутствие сдерживало. Элин посмотрела на сестру. Чуть заметная ухмылка на красиво очерченных губах говорила о том, что если даже путь к сердцу отца и откроется, то точно так же он может и закрыться. Во всяком случае, сейчас уже поздно. Слишком поздно.

— Я ведь воспитана в семье Грейст, папа. И мы никогда не заводили знакомств с соседями, правда?

Она действительно не собиралась связываться с печально известным человеком, который будет ее соседом, но не могла отрицать, что этот мужчина уже раздразнил ее любопытство. Сколько она ни навещала тетю, ей никогда не приходилось с ним встречаться. Тетушка Жаклин, несомненно, считала его неподходящим для знакомства с племянницей, даже мимолетного. Однако рано или поздно Элин придется с ним столкнуться, поскольку они будут жить на одном этаже многоквартирного дома.

Лауру Грейст между тем нисколько не успокаивала уверенность в благонравии Элин. Неспособность мужа поддержать ее аргументы только подливала масла в огонь, и даже утешительные фразы Линды на нее не действовали. Когда на следующее утро Элин складывала вещи в легковую машину с кузовом «универсал», Лаура продолжала ворчать, все более и более переходя на личности. Игнорировать поток резких оскорблений было трудно, но Элин решительно сдерживала гнев. Она уже сказала все, что собиралась сказать.

Во время прощания Линда вела себя весьма дипломатично. Элин изобразила улыбку и небрежно поцеловала мать в щеку:

— До свидания, мама, — затем повернулась к отцу, который в мрачном молчании помогал ей укладывать тяжелый багаж: — До свидания, папа. Спасибо за все, что ты для меня сделал.

Когда она собиралась повернуться, он взял ее за руку и возбужденно сжал ее.

— Приходи ко мне, если тебе что-нибудь понадобится, Эли, — хрипловатым голосом произнес он.

Сможет ли она? Нет, печально решила Элин. Это время ушло. Но сожаление об упущенных возможностях смягчило ее голос.

— Я это запомню, папа.

Прежде чем сесть в машину, она в последний раз взглянула на особняк Грейстов. Огромное, впечатляющее здание, настоящее учреждение, великолепный дом. Но он никогда не был для нее родным.

Элин села в машину, закрыла дверцу, завела мотор и, не обернувшись, поехала по аллее. Позади лежало прошлое, и это ее печалило. Она не сожалела о своем решении. Будущее манило… чистый лист, на котором она напишет свою судьбу.