Монастырь остался позади, а через несколько минут дорога вывела Джима через новый перелесок на открытое, расчищенное от деревьев пространство. Обычно так делалось всегда: замки, да и вообще любые дома стояли на таких искусственных полянах. Амбуаз лежал перед ним как на ладони.

Ворота были закрыты.

Неожиданностью для Джима это не стало, однако одна мысль о том, что придется терять еще одну ночь, вызвала инстинктивное раздражение. Но что тут поделаешь! Джим развернулся и пошел искать место для ночлега.

Последний перелесок казался слишком жидким, чтобы укрыть его от чутких глаз. Джим снова миновал монастырь и вошел в лес за ним. Здесь заросли были намного гуще. Джим отошел от дороги на несколько шагов, схлопотал раз пять по физиономии гибкими ветками, вдоволь поспотыкался о корни и решил, что уже самое время превращаться в дракона. Сказано — сделано.

Джим тотчас почувствовал себя гораздо увереннее в лесу. Темнота его уже не пугала, ведь у него появился чуткий нюх, острый слух и животное чутье земли под ногами — всего этого прежде не было, так что прогулка по лесу стала для него почти развлечением. Тяжелая драконья туша легко ломилась сквозь заросли; тонкие стволы деревьев перед собой Джим просто отталкивал, а ветки могли лупцевать его толстую чешуйчатую шкуру сколько угодно: он все равно не ощущал их ударов.

Лес скорее был широкий, чем глубокий. Дракону это было на руку. Он прошел всего несколько сотен ярдов от дороги и, решив, что здесь он в безопасности, стал подыскивать удобную дыру, где он мог свернуться, и вдруг уткнулся в подножие отвесной стены.

Скала не производила впечатления массивной. Прямоугольная каменная глыба стояла на торце, высовываясь из земли на добрую сотню футов. Никакой растительности на ее стенах не наблюдалось, разве что у самой земли трава да мелкий кустарник облепили ее так, что скала была как бы бородатой. Склоны были столь круты, что Джим даже не пытался вскарабкаться на них. Он немного отошел назад в поисках места, где можно было бы расправить крылья, и взмыл к вершине скалы.

Он добрался до нее чуть ли не за секунду. Как уже было сказано, в скале было футов сто, однако деревья были и того ниже, а на самой вершине Джим обнаружил относительно плоскую площадку — на самом деле даже не плоскую: время, ветра и непогода выгрызли в ней впадину на манер огромного блюда, что делало из скалы удобную драконью спальню. Джим опустился на каменное ложе.

Несмотря на твердый камень под брюхом, он чувствовал себя довольно комфортабельно, поскольку был в толстой драконьей шкуре. Он сонно смотрел поверх деревьев, настраивая телескопические драконьи глаза на Амбуаз. В городе понемногу зажигались огни. Они да ночная тьма создали странный эффект: казалось, что Амбуаз куда ближе, чем на самом деле: Джим мог бы поклясться, что город съехал к самому подножию скалы, на которой он расположился на ночлег. Сквозь дрему он развлекался тем, что разглядывал поверх городской стены ближайшие к ней кварталы и посмеивался в душе своей мысли расположиться на ночлег именно на этой скале, с которой открывается такой чудный вид, как вдруг прямо под ним раздался резкий голос.

— Что ты здесь делаешь? — спросил голос.

Несомненно, дракон.

Сон как рукой сняло. Джим посмотрел вниз. Несмотря на темноту, он различил в пятнадцати футах ниже своего ложа прильнувший к склону скалы, подобно тому как летучие мыши прилепляются к грубым стенам пещер, крылатый силуэт дракона.

— Прежде чем ответить на твой вопрос, — произнес Джим, — позволь мне узнать, что ты здесь делаешь?

— Я имею право здесь находиться, — отрезал дракон из темноты. — Я — французский дракон! А ты на моей территории.

Драконья ярость Джима, близкая к человечьей ярости Брайена или Жиля, ни секунды не задумывавшихся, как ответить на вызов, росла все больше и больше.

— Я гость вашей страны, — ответил он. — Я оставил паспорт у двух французских драконов, Сорпила и Майгры…

— Это я знаю… — начал дракон, но Джим продолжал, несмотря на реплику собеседника:

— …что дает мне свободу передвижения в вашей стране. Я не обязан отчитываться перед любым встречным, что я здесь делаю — мое дело. И ты кто такой, чтобы задавать мне вопросы?

— Неважно, кто я, — ответил тот. Его или ее голос был выше, чем у Джима, из чего Джим сделал вывод, что его собеседник или собеседница значительно меньше по величине. — Для французского дракона естественно поинтересоваться, что тебе понадобилось в этих краях.

— Может быть, это и естественно, но боюсь, что, какой бы французский дракон ни пожелал узнать об этом, ему придется остаться в неведении. Я уже сказал, что это — мое дело, и касается оно только меня и больше никого, стало быть, и тебя оно не касается.

На некоторое время установилась тишина. Джим ждал от того дракона новых реплик или хотя бы уж действий. Он дал себе слово, что еще один вопрос таким тоном — и он бросится с вершины скалы на не в меру подозрительного французского дракона.

Однако, похоже, вопросов больше не было.

— Ты еще пожалеешь, что был невежлив и не ответил нам на вопрос! Вот увидишь! — подвел итог французский дракон. Раздалось хлопанье крыльев, и он, оторвавшись от скалы, растворился во тьме.

Джиму понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться. Встревоженного дракона успокоить не так легко, как человека. Он снова повернулся к Амбуазу, чтобы отвлечься от неприятного разговора, но адреналин, бурливший в крови, направил его мысли в новое русло.

Он вдруг представил себе, что угнездился здесь не столько для отдыха, сколько ради удобной позиции для атаки. С этой площадки он бы мог устремиться вниз, налететь на город и утащить какого-нибудь маленького пухленького джорджа. Он бы принес его назад на скалу и попировал без помех.

Идея была настолько шокирующей, что Джим очнулся. Раньше он никогда не рассматривал джорджей как драконью пищу. На самом деле он был уверен, что никогда не смог бы съесть человека. Однако, будучи драконом, он охотно, со всем потрохами ел свежезабитых, абсолютно сырых животных, оставляя только копыта и кости, и находил их очень вкусными. Мысль о том, что для нормального дракона человечина не менее съедобна, чем говядина, была какой-то неуютной. Единственная причина, по которой драконы исключили из своего меню джорджей, думал Джим, это хлопоты, связанные с добыванием оного деликатеса.

Драконы ведь не любят хлопот и стараются жить как можно спокойнее. Хотя дракон и наслаждается доброй битвой, случайно оказавшись втянутым в нее, все же специально искать приключений он не будет — слишком утомительно. И вдобавок, большинство из них на протяжении веков научились уважать способности джорджей еще до того дня, когда появились конные рыцари с пиками. Ведь даже в ту пору джорджей было слишком много.

Джима снова одолела дремота. Это совершенно естественно для дракона. Дракон любит поесть, выпить и поспать. Если есть и пить нечего, то сон приходит сам собой. Постепенно мысли Джима смешались, глаза закрылись, и он заснул.

Он проснулся, когда небо едва начало светлеть, и не удивительно: со скалы была видна линия горизонта на востоке, за городом, где уже разгорелся восход. Опять же, как и у всех здоровых драконов, пробуждение его было мгновенным и полным: он моментально стряхнул с себя все остатки сна, и к тому же, несмотря на то что спал Джим на скале, свернувшись клубочком, ни один член драконьего тела не затек.

Джиму одновременно хотелось и есть, и пить. Но драконы легко переносят голод и при необходимости могут поститься весьма долго, дожидаясь, пока им не подвернется что-нибудь съестное.

Он опустился к подножью скалы, превратился там в человека, оделся и направился в Амбуаз. Минут через двадцать Джим уже стоял на опушке леса, в двух шагах от обочины дороги, и разглядывал городские ворота. Перед ним толпилось человек тридцать-сорок, да еще по крайней мере десятка два телег и навьюченных лошадей и мулов.

Солнце встало. Оно поднималось все выше, но ворота так и не открывались. В этом, по мнению Джима, не было ничего удивительного. С одной стороны, привратники не откроют ворота раньше, чем им захочется, с другой — городские власти и купцы не потерпят, чтобы вероятные покупатели и продавцы слишком долго промешкали у ворот из-за нерадивости стражников. Стало быть, когда боязнь заслужить недовольство властей перевесит природную лень привратников, ворота откроются.

Одна из чаш весов перевесила только тогда, когда уже порядочно поднявшееся над горизонтом солнце осветило все городские стены. С момента рассвета протекло уже добрых полтора часа.

Как только одна из створок приотворилась, Джим вышел из-за деревьев и решительно направился к воротам. Торопиться, в общем, было ни к чему. Обе створки распахнулись настежь, и люди, минуя стражников, начали втягиваться в город прежде, чем Джим подошел к краю толпы…

По пути он успел поразмыслить, как ему пройти через ворота. Вопрос, решил Джим, в том, как прикинуться самым что ни на есть настоящим рыцарем. Как Брайен или Жиль повели бы себя в подобной ситуации? Впрочем, вряд ли по ним можно составить представление о типичном, среднем рыцаре. Они были достаточно вспыльчивы, но не слишком злобны. А в свою трактовку образа рыцаря, стершего ноги, потерявшего лошадь, да к тому же со вчерашнего дня лишившегося крова, Джим решил добавить толику злобы и раздраженности.

Толпа вокруг ворот оказалась довольно плотной. Вежливое мурлыканье типа «Извините, пожалуйста» или «Не были бы вы столь любезны подвинуться?», вкупе с осторожным лавированием между тесно сжатыми телами, бывшее в ходу в двадцатом веке, в средние века было не в моде. Соответственно, Джим воспользовался своими габаритами и, подобно футбольному защитнику, пробивающему массой своего тела стену обороны противника, вломился в толпу там, где, как ему показалось, она была чуть пореже.

— Прочь с дороги, олухи! — рычал он, разрезая ее плечом.

Мужчин, способных равняться с Джимом в росте, вокруг не было, но иные казались довольно коренастыми, а кое-кто весом, пожалуй, превзошел бы и Джима. А в данных обстоятельствах вес был существенным фактором.

— Эй, вы там, приятели! Послушайте!

Те, сквозь которых он лез, быстро обернулись, чтобы взглянуть на него. Но сам стиль его обращения — людей у ворот он величал «олухами», а стражников «приятелями» — заставил толпу расступиться. Стражник как раз собирался взять не то пошлину, не то обычную мзду с мужчины в перепачканной мукой одежде, за которым ехала телега, запряженная мулом. Он возмущенно обернулся, но, увидев одежду Джима, его меч и кинжал, изменил свои намерения.

— Сейчас же пропустите меня! — выпалил Джим, стремительно направившись к стражнику, который подобострастно отступил в сторону.

— Эти ваши чертовы дороги и поля… Моя лучшая лошадь, черт бы ее побрал, сломала ногу. Мне пришлось бродить в этих дьявольских лесах всю ночь, черт ее дери! А ну, ты! Пропусти меня!

Со словами «ну, ты» он сунул стражнику серебряный экю, что было слишком щедро для взятки в подобных обстоятельствах, но монеты поменьше у Джима не нашлось. Джим понадеялся, что такая щедрость будет воспринята привратником как свидетельство того, что этот джентльмен, потерявший лошадь и проведший ночь в лесу, был сильно не в себе.

— Спасибо, милорд, премного благодарен! — стражник торопливо зажал монету в кулаке, и она мгновенно исчезла из виду. Он понятия не имел, был ли Джим лордом, но в титуле «милорд» не было никакого вреда. Гораздо хуже было бы не обратиться к Джиму соответственно его положению. Джим протолкнулся мимо него и вошел в город.

Спустя полминуты он свернул за угол и совершенно скрылся с глаз стражников.

Улочка, на которой оказался Джим, была столь узка, что, разведя руки, он бы мог коснуться весьма грязных стен вполне тошнотворного вида. По обе стороны громоздились высокие стены домов и мощные глухие, почти столь же высокие, как дома, ограды, а земля под ногами была густо усеяна всеми видами нечистот и отбросов. Джим дошел до перекрестка. Перпендикулярный переулок оказался, на его взгляд, почище. Он свернул налево, полагая, что так выйдет со временем к центру города.

Однако переулок петлял так, что, когда Джим снова повернул налево, он обнаружил еще одну длинную улицу. Прошло довольно много времени, прежде чем ему удалось выйти на достаточно широкую, чистую и ровную улицу, которая была, несомненно, главной магистралью города, тянущейся от ворот. Однако оттуда Джима, к счастью, было уже не разглядеть.

Больше всего Джима интересовало, как найти сэра Жиля, Проще всего зайти в первую попавшуюся лавку и попросить у хозяина проводника, который может провести его, Джима, по всем постоялым дворам города. Из опыта прогулок по Уорчестеру и прочим английским городам, в которых ему уже довелось побывать, Джим знал, что если хозяин лавки просто объяснит на словах, как добраться до постоялого двора, то не успеет Джим пройти и пятидесяти шагов, как снова заблудится.

Стало быть, Джим шагал по улице, пока не наткнулся на обувную лавку. Там он заключил сделку с сапожником, наняв одного из подмастерьев. Опыт подсказывал Джиму, что лучше будет нанять одного из работников, чем пользоваться услугами того, кого свистнул с улицы. Очень часто якобы случайный прохожий оказывался сообщником хозяина лавки, который давал ему знак завести Джима в ловушку, где его могли ограбить, а то и убить. Но подмастерье, как правило, кое-какую ценность для хозяина представлял, и вероятность того, что он приведет Джима в засаду, была меньше.

Опять же, при заключении сделки нужно было проявить властность. Джим мрачно бранился, колотил кулаком по прилавку, изрыгал все ругательства, которые только приходили ему в голову, и наконец почувствовал, что в общем и целом ему удалось произвести впечатление джентльмена отнюдь не доброго нрава.

Он знал, что в глазах его собеседников подобные манеры говорят сразу о двух вещах. Во-первых, даже при намеке на опасность он пустит в ход меч, болтающийся у него на боку. Во-вторых, Джим вполне мог иметь в городе могущественных друзей, которые куда лучше, чем сам Джим, смогли бы устроить его обидчикам веселую жизнь.

Джим разгадал свой ребус. Похоже, каждая собака в городе уже знала, что на днях в Амбуаз приехали двое англичан, причем один из них — коротышка с роскошными развесистыми усами. В ту эпоху почти все рыцари имели обыкновение сбривать всю растительность на лице, так что подобное украшение на верхней губе само по себе оказывалось особой и основной приметой.

Похоже, что сэр Жиль и прочие англичане появились в городе совсем недавно. Они остановились в самом большом трактире, но им все равно не хватило места, поскольку с собой они привели свирепых, по мнению сапожника, на вид слуг. Их было так много, что их пришлось даже размещать в находящихся поблизости амбарах и даже расквартировать по домам. Их имен сапожник не знал, но он знал, что один из них прибыл вместе с очень большой и свирепой собакой, которую он, наверное, захватил с собой, чтобы охранять комнату и вещи.

Однако в Амбуазе в такой охране нет никакой необходимости, уверял сапожник. На самом деле, наличие такого зверя у англичан — чуть ли не оскорбление для города. С другой стороны, что можно поделать с таким важным лордом. Особенно если это — важный лорд из… э-э-э…

Здесь сапожник, по-видимому, наконец вспомнил, что перед ним стоит не француз, а такой же англичанин. Он прервал фразу на полуслове и принялся бранить подмастерье за то, что тот до сих пор околачивается в лавке, вместо того чтобы уже отвести джентльмена на постоялый двор.

Мальчик поспешил вывести Джима прочь из лавки. Джим последовал за юнцом, недоумевая: неужели сапожник может серьезно думать, что он, Джим, поверит в безопасность пребывания в Амбуазе, пусть даже в самой лучшей таверне. В этом веке и на суше, и на море миром правили два закона. Первый

— закон личного выживания, а второй — закон, гласивший: «Урви как можно больше», — хотя различные классы распоряжались тем, что получали, по-разному.

Крестьяне, беднейшие из бедных, нуждались в доходах единственно, чтобы выжить. Люди вроде сапожника хотели зарабатывать, чтобы получить достойный статус в своем сословии. Знать, от Брайена с Жилец до членов королевского дома, желали иметь деньги не только на то, чтобы потакать своим прихотям, но и на то, чтобы их царственные деяния подкреплялись неистощимым источником звонкой монеты.

Фактически высшие едой общества, насколько Джим мог судить, всегда играли на публику. Все, начиная от королей и кончая простыми рыцарями, играли свои роли столь самозабвенно, будто верили, что их дал им Господь Бог; и удовлетворение собственных желаний они ставили на второе место, а на первом оказывалось стремление как можно лучше сыграть на сцене мира ту роль, которая, по их мнению, была им отведена.

Словом, рыцари полагали, что они ведут себя по-рыцарски, короли — по-королевски, короче, в позднейшие времена точно так же актер, ради удовольствия публики, заплатившей за то, чтобы видеть его, будет изображать на сцене короля или рыцаря.

Наконец они подошли к двери трактира; дверь как дверь, как две капли воды похожая на те проемы в стенах, мимо которых им довелось пройти, — разве что лавки отличались от обычных домов тем, что дверь, в знак того, что внутри можно что-нибудь купить, оставалась приоткрытой.

В таверне дверь тоже была слегка приоткрыта. Джим распахнул ее настежь и вошел внутрь; подмастерье не получит вознаграждение за свои услуги и не уйдет, пока Джим не убедится, что попал туда, куда хотел. Его сомнения разрешил хозяин таверны, который мигом вышел приветствовать гостя. Ростом он не уступал Джиму, но был очень тощ и носил усы — не такие, как у сэра Жиля, гордо подкрученные вверх, а длинные, тонкие и черные, свисающие по обе стороны большого рта. Хозяин подтвердил, что не только сэр Жиль, но и еще один рыцарь остановились именно здесь.

— А второй рыцарь, — поинтересовался Джим, — как его зовут и каков его титул?

— Сэр Брайен Невилл-Смит, милорд, — трактирщик произнес титул неожиданным басом. — Они, кажется, друзья и ожидают еще одного друга. Милорд, вы, случаем, не барон Джеймс де Буа де Маленконтри?

— Да, ты угадал, — Джим едва не позабыл нахмуриться, отвечая на вопрос хозяина, так счастлив он был узнать, что Брайен уже здесь, — по всей видимости, даже с людьми, которых он намеревался дождаться в Бресте,

— и что Жиль и Брайен ожидали самого Джима.

— Немедленно проведите меня к ним!

— Сию секунду, — хозяин развернулся к лестнице, которая, как подсказал Джиму его опыт пребывания на постоялых дворах, вела прямо на второй этаж.

— Да, и заплатите за меня пареньку! — спохватился Джим. — Добавьте к моему счету.

Таким образом Джим искусно обошел проблему отсутствия мелочи — не давать же подмастерью целый экю! Хозяин сунул мальчику какую-то мелкую монету и начал подниматься по лестнице. Джим последовал за ним.

Встреча друзей была бурной. Жиль и Брайен приветствовали Джима как своего давно пропавшего брата.

Джима поначалу удивляло обыкновение обитателей этого мира делать столько шума из обычной встречи людей, не видевшихся всего день или два. Но потом он понял, что в эту эпоху люди, расставшись, имели не слишком много шансов увидеться вновь, — таковы уж условия этой жизни.

Здесь смерть оказывалась намного ближе и вероятнее, чем в двадцатом веке. Даже простая поездка в ближайший город могла обернуться несчастным случаем, а то и заранее подготовленной смертью, так что путник порой возвращался в родимый дом лишь в саване.

Джим в конце концов приспособился к местным обычаям — и к ритуалу встречи, и к неизбежному празднику, случавшемуся всегда, когда повод казался подходящим. В первые минуты он так был занят Брайеном и Жилем, что даже не заметил здоровенную черную четвероногую зверюгу, привольно развалившуюся на багаже, принесенном Брайеном на постоялый двор.

Джим повернулся к зверю:

— Арагх!

Арагх открыл глаза, приподнял голову с набитой переметной сумы, на которой он возлежал.

— А кого ты ожидал здесь встретить? — проворчал он. — Комнатную собачонку?

— Нет, конечно. Просто я рад тебя видеть. Но…

— И теперь ты собираешься спросить у меня, что я здесь делаю, не так ли?

— В общем, да… — признал Джим. Он уже было хотел объясниться, но Арагх прервал его:

— Не стоит. — Волк закрыл глаза и положил голову на суму.

Джим обернулся и посмотрел на Брайена; тот слегка пожал плечами и покачал головой. Судя по всему, он тоже ничего не знал. Джим решил отложить пока выяснение этого вопроса. А Жиль тем временем уже заказал неизменный кувшин вина. Усевшись за стол, Джим приготовился слушать рассказы о том, что произошло с его друзьями за то время, пока они были в разлуке.

От обочины дороги, где его оставил Джим, до постоялого двора Жиль добрался без особых приключений. Однако не успел он обустроиться в комнате, как на улице поднялся какой-то шум; Жиль спустился вниз и обнаружил там Брайена в сопровождении их воинов.

Как и следовало ожидать, приезд в город такого количества вооруженных людей произвел определенное волнение. Тем более что воины оказались англичанами, а не французами, хотя мирные жители Амбуаза привыкли смотреть косо на всех, чей вид говорил о том, что ремесло его обладателя — война и битвы.

— Шум и гам начались еще у ворот, — объяснил Брайен, дополняя рассказ Жиля. — Поскольку там было всего четыре стражника и ни у одного из них не хватило ума заметить нас прежде, чем мы оказались перед самым их носом, мы просто проехали мимо них. После этого оставалось только не сворачивать с главной улицы до тех пор, пока нам не удалось поймать за шкирку того, кто указал нам самую большую и лучшую таверну в городе.

— Могу себе представить, — заметил Джим. Он и правда мог.

— В таверне снова поднялась суета, — продолжал Брайен. — Нас было слишком много не только для постоялого двора, но и для конюшен, и даже для амбаров. К счастью, наш хозяин… Ты видел его?

— Да, он и сказал мне, что вы оба здесь, и провел меня к вам.

— Судя по его лицу, можно подумать, что всю жизнь он пил одну воду, — заметил Брайен, — но он имеет вес в обществе. Бьюсь об заклад, самый уважаемый человек в городе. Если я не ошибаюсь, он и сам был воином, когда был моложе. Как бы то ни было, он один сохранил холодную голову. Он решил для себя, что крышу над головой люди найдут в любом случае, и взялся обеспечить всех едой. Затем он привел меня сюда к Жилю.

— А я был счастлив видеть его. — Жиль подкрутил усы. — Если мы встретимся с отрядом французов, то не дадим себя в обиду, ведь кое-какое войско у нас теперь есть. А еще я почувствовал, что раз Брайен догнал меня, то и ты, Джеймс, скоро появишься. И вот — слава святому Катберту! — ты здесь.

— Да, — отозвался Джим, — я тоже счастлив встретиться с вами обоими.

Он взглянул на Брайена:

— Сказать по правде, я надеялся увидеть тебя, Брайен, но никак не ожидал, что ты догонишь нас так скоро, да еще и приведешь с собой людей. Кстати, сколько человек с тобой?

— Тридцать два, — ответил Брайен. — Остальные остались позади с Джоном Честером и Томом Сейвером. Я взял только самых опытных, включая твоего нового оруженосца Теолафа. Что касается того, что нам удалось так быстро вас догнать, то все дело в том, что приплыли они сразу после вашего отъезда. За это нам надо благодарить…

Джим сжал его руку.

— Арагх… — он взглянул на волка; тот, судя по всему, спал. — Нас никто не может подслушивать — скажем, через щель в полу, или через трубу, или еще через что-нибудь?

— На расстоянии добрых дюжины моих тел человечиной разите только вы втроем, — проворчал Арагх, не открывая глаз.

— Спасибо, Арагх, — поблагодарил Джим. Он вновь обратился к Брайену:

— Я полагаю, что впредь нам следует остерегаться и не произносить вслух никаких конкретных имен людей или названий городов, рек и так далее. Здесь нас, возможно, и правда никто не подслушивает, но… береженого Бог бережет.

— Ты прав, Джеймс, — согласился Брайен. Жиль в знак одобрения тоже промурлыкал что-то себе под нос. — Словом, у нас была возможность двигаться быстро и приехать в этот город еще до твоего появления. Вот, вкратце, и все.

— Я задыхаюсь в этом ящике! — раздался голос Арагха. Но когда Джим посмотрел на волка, его глаза были по-прежнему закрыты; он даже не изменил позы. — Когда мы выберемся отсюда?

— Что-нибудь мешает нам выехать прямо завтра? — спросил Джим друзей. Оба отрицательно покачали головами.

— Хотя кое о чем нам следует поговорить, — заметил Брайен. — Джеймс, ты ведь помнишь, наш друг советовал, чтобы я с отрядом следовал за вами на расстоянии. С его колокольни, конечно, виднее, во всяком случае, было виднее. Но теперь я полагаю, что нам следует оставить всех, даже тех, кого я привел, позади, а с собой взять только одного, без которого нам никак не обойтись. Таким образом, нас будет пятеро и мы поедем впереди. Мы с сэром Жилем уже обсудили это, и, когда выберемся на открытую дорогу, где нас точно никто не подслушает, мы можем привести тебе еще кучу доводов.

— Пятеро, вместе с Арагхом, — вставил сэр Жиль.

— Разумеется, с Арагхом, — послышался голос самого Арагха.

— Конечно, Арагх, — торопливо заверил Джим.

Он вопросительно взглянул на Брайена:

— А кто же пятый?

— Ты прошел мимо него внизу, — ответил Брайен. — Он в общем зале. Хотя его, может быть, нелегко заметить. Он любит забиваться в угол, и вообще он во всех отношениях тихий человек. Валлийский лучник с нами.