Джим подошел к дереву, в тени которого лежал Жиль. Люди позаботились о том, чтобы устроить раненого поудобнее: под голову ему на манер подушки положили несколько стеганых курток латников, а шлем и те части доспехов, что можно было снять, не потревожив ран, лежали рядом с рыцарем. Мелюзина по-прежнему не отходила от него: она стояла на коленях у его изголовья и что-то говорила, несмотря на то, что, по всей видимости. Жиль не мог ей ответить.

Едва завидев Джима, она замолчала и перевела на него глаза.

— Наконец-то! — сказала она. — Поторопись, пожалуйста! Ему надо поговорить с тобой, а сил для разговора почти не осталось. Тебе придется приложить ухо прямо к его рту.

Джим опустился на колени и взял Жиля за руку, но та, совершенно обескровленная, казалась холодной и чужой в пальцах Джима.

— Лучше бы мне лишиться чего угодно, только не тебя. Жиль, — проговорил он.

Он увидел, что умирающий пристально смотрит на него, и уловил слабый огонек жизни в его глазах.

— Я услышу все, что ты скажешь, — пообещал Джим. — Я приложу ухо к твоим губам.

Не вставая с колен, он наклонился и прижал ухо прямо к холодным губам Жиля, но мгновение спустя опомнился и отвел голову на долю дюйма назад, чтобы дать Жилю сказать то, что он хотел. Джим напряг слух.

— Море… — с огромным трудом прошептал Жиль. — Там… похорони…

— Даю тебе слово. Жиль, — Джим сжал руку друга, — будь спокоен. Тебя похоронят в море. Обещаю!

Джим не понял, что случилось в следующий момент — то ли Жиль просто вздохнул, то ли какой-то неясный звук, родившись в его груди, вырвался через губы, но глаза рыцаря закрылись, а лицо разгладилось.

— Бедняга, — сказала Мелюзина: она так и не выпустила его руку.

Жиль еще был жив. Он дышал, и грудь его слабо вздымалась.

— Вода, — промолвила Мелюзина, опуская глаза. — Совсем как я: перед смертью ему нужна вода.

Джим поднялся на ноги и обнаружил, что его полукругом обступили латники во главе с принцем, неотступно наблюдавшие за Джимом и Жилем. Во всех глазах светилась одна и та же надежда: люди смотрели на Джима и думали, что он сможет что-нибудь сделать, чтобы сохранить рыцарю жизнь.

Джим медленно покачал головой.

— Он хотел сказать мне, что желает быть погребенным в море, — сообщил он окружающим. — Я пообещал, что сделаю это.

Джим повернулся к Жилю спиной, хотя даже предположить не мог, что это возможно. Его горло сжалось, он прокашлялся и принялся пробиваться сквозь полукруг латников, чтобы вернуться на прежнее свое место — под флаг, где граф Камберленд и король Франции Иоанн по-прежнему обсуждали условия перемирия. Даже на самый поверхностный взгляд было ясно, что проблема, как остановить рубак на поле боя, как и прежде, оставалась проблемой. Когда Джеймс подошел, король и граф беседовали о том, как будут погребать мертвецов.

— Да, — говорил король Иоанн. — Да, милорд граф, эта идея мне нравится. Я сам возведу часовню и определю ей содержание, чтобы они вознесли молитвы за французов, павших сегодня на этом поле.

— Не сомневаюсь, что и король Эдвард сделает то же самое для англичан, павших здесь же, — добавил граф. — Само поле мы прикажем освятить, и все погибшие сегодня англичане будут погребены на нем.

— В одной могиле, — кивнул король Иоанн. — Да, с телами французов поступят так же. Так нам и подобает сделать, чтобы этот день не забылся; это, в соответствии с нашими дальнейшими намерениями, привлечет к себе внимание всего мира скорее, нежели факт несостоявшегося перемирия. Наши павшие воины, покоящиеся вместе, хотя и в раздельных могилах, — вот что наложит печать молчания на уста, готовые задать вопрос.

— Мы обыщем все поле, чтобы не упустить ни одного погибшего английского рыцаря. Простые люди, то есть не джентльмены, — тут граф махнул рукой, — упокоятся в лесу, чтобы своим присутствием не умалить торжественности того факта, что здесь лежат наши джентльмены.

— И французские дворяне тоже, — подхватил король Иоанн. — Простые солдаты и особенно генуэзцы не должны лежать на поле; их мы похороним в стороне. Тут и говорить не о чем…

— Простите, — вставил Джим.

Какое-то мгновение граф и король не слышали его или просто не хотели обращать на него внимания. Наконец они медленно повернули головы и посмотрели на него.

— Думаю, это один из ваших англичан, — прошептал король.

— Да, к моему величайшему стыду, — зарычал граф, не отводя от Джима глаза. — Сэр, вы столь неотесанны, что я теряюсь в догадках, из какой глуши вы явились сюда? Мы с королем Франции беседуем…

Граф говорил с Джимом таким тоном, что тот едва не заскрипел зубами, однако попытался придать своему голосу столько спокойствия и учтивости, сколько смог.

— Я знаю, — начал он. — Ваше величество, милорд, прошу простить меня за вторжение. Я бы не осмелился вмешаться в вашу беседу, если бы не услышал, что вы собираетесь похоронить рыцарей с обеих сторон в общих могилах и построить часовни для молитв об их душах. Это прекрасная идея. Я бы хотел только обратить ваше внимание на то, что одного из павших сегодня рыцарей необходимо похоронить не здесь, а в другом месте.

Граф Камберленд вперил глаза в лицо Джима, и коротко подстриженная борода графа, не говоря уж о его седоватых усах, встала дыбом.

— Что еще за необходимость; кто он вообще такой?! — взревел граф. — Еще чего! Будет похоронен вместе с остальными! Иначе зачем строить часовню и говорить, что здесь лежат все англичане?!

— Боюсь, — выдавил Джим, с трудом сохраняя спокойствие и умиротворенность в своем голосе, — что это невозможно…

— Черт бы тебя побрал! — взорвался граф. — Это ты будешь мне тут говорить о необходимости, о том, что я чего-то должен?! Да где ты набрался наглости-то такой?! Я сказал, что он будет лежать здесь, и он будет лежать здесь! А теперь ступай прочь!

— Вы не понимаете, — отчаявшись, сказал Джим. — Я же говорю о сэре Жиле де Мер. О рыцаре, который, как мы уже говорили, спас принца от рыцарей Мальвина, посланных, чтобы убить его. Так неужели он не заработал права быть похороненным где он хочет и когда он хочет?

— Будет лежать вместе с остальными! — орал граф. — Пошел вон! Не то я тебя вышвырну отсюда!

— Вышвырнете отсюда, милорд? — впервые в голосе Джима зазвучал отклик давно охватившего его, но до сей поры сдерживаемого гнева. — С вами только четыре человека.

Он не стал говорить, что у него самого, напротив, пятьдесят воинов; впрочем, в этом не было особой нужды: глаза у графа были на месте.

— Пошел вон! — повторил милорд.

По природе Джим не был особенным упрямцем, но сейчас эта черта внезапно ожила в нем и расцвела пышным цветом.

— Я уйду после того, как вы хорошенько усвоите себе, что сэр Жиль, согласно его желанию, будет похоронен в море. Я дал ему слово, что так и будет.

— Да что мне твое слово! — взвился граф. — Ты думаешь, что я испугаюсь твоего красного щита или того, что о тебе рассказывают? Ты хочешь со своей горсткой людей вынудить меня делать то, чего желаешь ты, потому что я один? Не тебе решать это дело! Его уже решили — я и его королевское величество. Он будет похоронен вместе с остальными, и никто ничего тут не изменит. Я сказал!

Внезапное упрямство полностью овладело Джимом.

— В таком случае вы напрасно сотрясаете воздух; того, о чем вы говорите, не будет, — заявил Джим. — Я уйду. Но, уходя, еще раз повторяю, что сэр Жиль не будет похоронен на этом поле. Он будет погребен там, где просил, — в море.

Граф побагровел от ярости.

— С таким нахальством я еще никогда не сталкивался! — взорвался он. — Клянусь Небесным Воинством, ты можешь сколько угодно твердить, что твой приятель, этот чертов рыцарь, будет похоронен в море. Можешь даже попытаться утащить отсюда его тело. Но как только начнется перемирие — а это точно случится через двадцать четыре часа, а то и раньше, — я пошлю по твоему следу достаточно людей, чтобы они загнали тебя, как кролика, и вернули его кости и вонючую плоть на них туда, где они должны лежать.

— Вашей светлости не придется ждать двадцать четыре часа, — злобно прошипел Мальвин из-за спины короля Франции, — это обещаю я, министр Франции.

— Ну так попробуйте вдвоем остановить меня! — бросил Джим и развернулся, собравшись идти за телом Жиля — если он уже умер, — чтобы отправиться с ним к далекому Английскому Проливу, переплыв через который они оказались в этой стране.

— Минутку, — раздался голос Каролинуса.

На глазах у Джима вновь, будто из ниоткуда, к флагу вышел Каролинус. Вот только не на Джима он смотрел и не к Джиму обращался. Он говорил с графом.

— Не угодно ли вашей светлости выслушать меня…

— Ступай прочь, колдун! — взвыл граф. — Я не желаю больше слышать ни слова на эту тему! Вопрос исчерпан. Понял? Исчерпан. Вся власть здесь в моих руках, и я сказал, что будет дальше. Вам всем надо бы это понять.

Он опять повернулся к королю, будто затем, чтобы продолжить беседу. Каролинус вытянул руку и схватил Джима за плечо.

— Подожди здесь, — попросил Каролинус, сурово взглянув в лицо Джиму.

Джим не двинулся с места. Неожиданно стремительными шагами Каролинус направился к латникам, обступившим тело сэра Жиля, и скрылся в толпе. Джим ждал: однако, поскольку ничего не происходило, он опять повернулся лицом к королю и графу, оживленно обсуждавшим тему часовен, которые надо воздвигнуть на поле, чтобы можно было помолиться за тех, кто будет лежать в двух братских могилах.

Они по-прежнему не обращали на Джима ни малейшего внимания, а тому сказать было нечего. Так что он стоял себе и стоял, вполуха прислушиваясь к дискуссии. За беседой Джим следил не очень внимательно, потому что ум его был напряжен как никогда. Ему надо опустить тело Жиля в морские волны так, чтобы при этом ничего не случилось. Причем сделать это надо было уже не в уме, а на самом деле.

Тут вдруг перед его глазами мелькнула фигурка в голубом камзоле, и перед Джимом предстал принц Эдвард. Лицо юного принца пылало.

— Что я слышу, милорд! — обратился он к графу Камберленду. — Моему храброму сэру Жилю не разрешают покоиться там, где он пожелает?

С явным усилием граф Камберленд подавил чувства, которые давеча одолевали Джима. Он попытался вразумить принца.

— Дело всего лишь в необходимых условиях перемирия, о которых я, как представитель англичан, договорился с королем Иоанном, — сказал он. — Чтобы наше перемирие действительно имело место и удовлетворяло как Англию, так и Францию, мы решили построить на этом поле две часовни и вырыть две большие могилы — одну для французских рыцарей, павших в этой битве, а другую — для тех английских рыцарей, которых постигла та же участь. Быть погребенным там — большая честь, не говоря уж о том, что молитвы о душах павших, возносимые в этой часовне, будут весьма полезны погибшим.

Принц сверкнул глазами.

— Вы не ответили на мой вопрос, граф! Я спросил, будет ли сэр Жиль похоронен там, где он желает, или нет?

— Ваше высочество, — ответил граф, — необходимо, чтобы он лежал вместе с остальными английскими рыцарями, павшими в этой битве.

— Наперекор своему желанию?

— Сожалею, ваше высочество, но это так, — торжественно произнес граф.

— И наперекор моему желанию?

Разумеется, графу в храбрости никак нельзя было отказать. Но при этих словах принца он все-таки бросил быстрый взгляд на короля Иоанна. Французский же монарх как раз в этот миг отвернулся и погрузился в созерцание битвы, полностью выбыв из беседы. Тогда Камберленд вновь перевел глаза на своего собеседника. Темная тень гнева понемногу наползала на лицо аристократа, и Джим понял, что на сей раз проснулось упрямство графа.

— Мне бы не хотелось ни в чем прекословить вашим желаниям, ваше высочество, — ответил граф, — но вы еще, прошу прощения, молоды, и хотя отчасти знаете этот мир, но основы межнациональной политики, которые…

— Я сказал: моему?! — взорвался принц.

— Ваше высочество, — взмолился граф, и лицо его потемнело, — да поймите же вы! Здесь я командую английскими силами. Армия может иметь только одного командира. Как командир, я своей честью и ответственностью перед вашим монаршим отцом должен решать, что лучше, а что хуже для всего войска. Сожалею, но сэр Жиль будет похоронен здесь. Это необходимо. Вы и сами должны это понимать.

— Я понимаю одно: передо мной стоит наглый граф, который осмелился перечить своему принцу, — принц уже почти кричал. — Вы забыли, что сэр Жиль не был под вашим командованием, не был в рядах вашей армии. Он, как и добрый рыцарь, стоящий рядом со мной, входил в группу, посланную, чтобы вызволить меня из ужаснейшего плена; они прекрасно справились с этим! Он находился под моим командованием, а не вашим. Он будет похоронен там, где хочет, — в море, и больше нигде!

— Я бесконечно сожалею, ваше высочество, — упрямо продолжал свое граф, — но никак не могу допустить, что он не находился под моим командованием. Все англичане, сражавшиеся и погибшие в этой битве, подчиняются мне. Он будет лежать вместе с остальными.

Джим, стоявший рядом с принцем, вздрогнул; он никак не мог придумать, что делать в этой ситуации. Он не раз уже замечал, что аристократы в этом мире живут так, будто не сходят с театральных подмостков: сейчас повторялось то же самое. Граф просто исполняет роль, к которой, по его мнению, подготовила его жизнь. Он не отступает от своей власти ни на йоту, несмотря на то что таким образом рискует нажить себе смертельного врага, принадлежащего к королевской фамилии, да к тому же и первого наследника английского престола.

Если принц в дальнейшем займет место своего отца, то графа в будущем может ожидать лишь полный крах и опала. Но может быть, принц уже сейчас в силах расправиться с графом, а то и просто казнить его, не дожидаясь восшествия на престол. Однако рыцарь и граф не может пойти на попятную.

Соответственно и принц чувствовал, что ему брошен вызов. Просто немыслимо, чтобы какой-то граф в чем-то перечил английскому кронпринцу. Так что положение таково, что никто не мог отступить. Джим лихорадочно искал какой-нибудь предлог, чтобы прервать диалог графа и принца, когда Эдвард продемонстрировал, что он и сам может найти решение.

— Хорошо же, спесивый граф! — выкрикнул принц. — Ты добился своего! Я был прав с самого начала! Я отправляюсь на поле и поведу за собой столько англичан, сколько смогу собрать. Тогда посмотрим, победим ли мы сегодня!

— Мой юный брат! — король Иоанн рванулся вперед и поднял руку, чтобы остановить юношу.

Но принц Эдвард уже развернулся на каблуках.

— Коня мне! — провозгласил он. — Готовьтесь следовать за мной на по…

Он осекся на полуслове. Все задрали головы к небу. Тогда и принц развернулся и поднял голову, глядя прямо на запад, в небо над английскими позициями. Джим последовал его примеру.

То, что на первый взгляд казалось огромной кучей черных пятнышек, по мере приближения все яснее принимало форму множества драконьих тел.

Картина была волнующей. Джим лучше разбирался в подобных вещах благодаря своему опыту существования в драконьей туше; переждав первый приступ изумления, он умерил свое не в меру буйное воображение и решил, что в небе сотни две драконов, вряд ли больше. Но если особо не всматриваться, то казалось — и не только ему, но, конечно, и всем остальным, — что драконы заполнили собой все небо. Воздух буквально кишел тысячами тел.

Когда первые ряды драконов поравнялись с английскими позициями, в воздух взвилось несколько стрел. Но драконы летели слишком высоко, чтобы лучники могли нанести им какой-нибудь урон. Они надвигались, и тень понемногу ложилась на поле сражения, все схватки на котором прекратились. Противники, отчаянно рубившиеся мгновение назад, сидели на конях, по-прежнему не выпуская из рук мечей, и смотрели, задрав головы, на надвигающуюся драконью тучу.

Джим не удержался от вздоха облегчения. Никто не услышал его.

«Что ж, — подумал он, готовый засмеяться от счастья, — лучше поздно, чем никогда».

Драконы приближались. Когда они появились над самим полем, то остановились в движении вперед, поймали термалы и принялись кружить над головами солдат, каждый сам по себе. Чтобы полностью закрыть солнечный свет, их было маловато, но казалось, что драконы легко покроют своей тенью всю землю под собой.

На поле наконец услышали герольдов. Оружие вернулось в ножны или на седла, откуда его давеча взяли. Щиты опустились. Казалось, что англичане и французы, покрытые драконьей тенью, стали одной дружеской компанией. По крайней мере, теперь они все услышали весть о перемирии, провозглашенную английскими и французскими герольдами.

— Что их сюда привело? — послышался за спиной Джима удивленный голос короля Иоанна. — Зачем они прилетели?

Джим обернулся к королю и графу.

— Они прилетели на помощь англичанам, ваше высочество, — ответил Джим. — Воспользовавшись своим положением Рыцаря-Дракона, я некоторое время назад заключил с ними соглашение. Они прибыли немного позже, чем я надеялся. — Граф уставился на Джима. Граф взял себя в руки первым.

— Раз уж так Получилось, то вы, быть может, желаете обсудить условия капитуляции, ваше высочество? — спросил он.

— Нет, — отрезал Джим.

Граф рванулся было к нему. Но затем, поняв, что ситуация изменилась, проглотил брань, крутившуюся у него на языке.

— Могу ли я спросить, почему, сэр Рыцарь-Дракон? — наконец спросил он, изо всех сил пытаясь удержаться в рамках вежливости.

— Потому что к большему благу и вящей славе не только Англии, но и Франции, — пояснил Джим, — этому дню суждено закончиться перемирием. Поверьте мне, милорд и ваше величество. Так и должно быть.

Граф и король еще раз обменялись быстрыми взглядами и вновь перевели глаза на Джима. Слов не было. Да, в общем-то, что в этом удивительного? Уж теперь-то им просто не о чем было говорить.