Пристаун, построенный на берегах реки Рибл, оказался самым большим городом, где мне когда-либо приходилось бывать. Мы спускались по склону холма, и река, словно огромная змея, мерцала оранжевым в лучах заходящего солнца.

Это был настоящий город церквей – сплошные шпили и башни, возвышающиеся над рядами небольших домов. Прямо на вершине холма, почти в центре города, стоял кафедральный собор. Внутри его легко поместились бы три самые большие церкви, какие мне приходилось видеть раньше. И еще колокольня… Построенная из известняка, почти белая и такая высокая, что, наверно, в дождливый день крест на ее вершине скрывался в облаках.

– Это самая большая колокольня в мире, да? – в волнении спросил я.

– Нет, парень, – с улыбкой ответил Ведьмак. – Но самая большая в Графстве. Что неудивительно, если вспомнить, как много в этом городе священников. Хотел бы я, чтобы их тут было поменьше, но придется рискнуть. – Улыбка на его лице вдруг погасла. – Легок на помине! – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

И вытолкнул меня сквозь дыру в живой изгороди на соседнее поле. Приложил палец к губам в знак молчания и заставил припасть к земле рядом с ним. Я замер, вслушиваясь в звуки приближающихся шагов.

Это была высокая, густая живая изгородь из боярышника, и листья на ней еще по большей части не облетели, но даже сквозь них я смог разглядеть черную сутану над башмаками. Мимо шел священник.

Мы оставались на месте еще какое-то время после того, как шаги стихли в отдалении. Только тогда Ведьмак снова вывел меня на дорогу. Я никак не мог понять, к чему была вся эта суета. В путешествиях нам не раз попадались священники, и, хотя они не проявляли особого дружелюбия, никогда прежде мы не прятались.

– Нужно быть настороже, парень, – объяснил Ведьмак. – Со священниками всегда могут возникнуть хлопоты, но в этом городе они по-настоящему опасны. Видишь ли, епископ Пристауна – дядя верховного квизитора. Не сомневаюсь, ты слышал о нем.

Я кивнул.

– Он охотится на ведьм, да?

– Точно, парень. Схватив того, кого считает ведьмой или колдуном, он нахлобучивает черную шляпу и вершит суд… обычно очень скорый. На следующий день он надевает другую шляпу, превращается в палача и организует сожжение. Говорят, верховный квизитор добился в этом деле высот мастерства, и поглазеть на казнь собирается много народу. По слухам, он с особой тщательностью устанавливает столб таким образом, чтобы бедная ведьма мучилась как можно дольше. Предполагается, что боль заставляет ее сожалеть о своих деяниях, она молит Бога о прощении, и, таким образом, после смерти душа ее будет спасена. Но это всего лишь слова. Квизитор не знает того, что известно любому ведьмаку. Он не распознает настоящую ведьму, даже если она вылезет из могилы и ухватит его за ногу! Нет, он просто жестокий человек, который любит причинять боль. Эта работа доставляет ему удовольствие. К тому же он богатеет, продавая дома и имущество казненных.

Да, и потому нас ждут дополнительные трудности. Видишь ли, квизитор считает, что ведьмаки – те же колдуны. Церковь не любит тех, кто вмешивается в дела тьмы, пусть даже борется с ней. По их мнению, этим могут заниматься только священники. Квизитор имеет право арестовать любого, и вооруженные церковные старосты исполняют все его приказания. Но не вешай нос, парень, потому что на этом плохие новости заканчиваются.

А хорошие новости вот какие. Квизитор живет в большом городе на юге, далеко за пределами Графства, и редко выбирается на север. Так что если нас узнают и его вызовут, ему понадобится неделя, чтобы добраться сюда, даже верхом. Вдобавок меня никто здесь не ждет.

Никому и в голову не придет, что я появлюсь на похоронах брата, с которым не разговаривал сорок лет.

Однако меня эти его слова не очень-то успокоили. Ведьмак начал спускаться по склону холма, и я двинулся следом, в ужасе от услышанного. Мой наставник был в своем плаще, с посохом ведьмака, и казалось очень рискованным входить в город в таком виде. Только я собрался заговорить об этом, как он жестом остановил меня, и мы свернули налево, в небольшую рощу. Углубившись в нее примерно на тридцать шагов, Ведьмак остановился.

– Все правильно, парень, – сказал он. – Сними плащ и дай его мне.

Я не возражал. По его тону я понял, что он собирается сделать, но не мог взять в толк, как именно. Ведьмак тоже снял плащ и положил посох на землю.

– Теперь принеси-ка мне немного тонких веток. Не слишком тяжелых, я имею в виду.

Я выполнил его просьбу. Он положил посох среди веток и обмотал все это нашими плащами. К этому моменту мне уже стало ясно, что он задумал. Ветки торчали с обеих сторон вязанки. Создавалось впечатление, будто мы просто сходили в лес за хворостом. Такая вот маскировка.

– Неподалеку от кафедрального собора много маленьких гостиниц. – Ведьмак бросил мне серебряную монету. – Нам с тобой не стоит останавливаться в одной и той же, потому что если придут за мной, то арестуют и тебя. Тебе лучше вообще не знать, где я буду, парень. Квизитор применяет пытки. Захватив одного из нас, он быстро заполучит и второго. Я пойду первым. Выжди десять минут и отправляйся следом.

Подыщи себе гостиницу, в названии которой нет никаких упоминаний о церкви – чтобы мы с тобой по чистой случайности не оказались в одной и той же. Не ужинай – завтра нам предстоит работа. Похороны назначены на девять утра, но постарайся оказаться в соборе раньше. Если я уже буду там, держись от меня подальше.

Я понял, что он имел в виду, говоря о работе. Нам предстояло спуститься в катакомбы, чтобы лицом к лицу встретиться с Лихом. Эта мысль мне совсем не понравилась.

– Ох, и еще кое-что, – снова заговорил Ведьмак, уже совсем собравшись уходить. – Возьмешь мой мешок с собой. О чем не следует забывать, входя с ним в такой город, как Пристаун?

– Что нужно держать его в правой руке. Он кивнул в знак согласия, подхватил вязанку – правой рукой – и ушел.

Мы оба были левшами, а этого священники не одобряют. Они считают, что все левши «порченые», легко поддаются искушению дьявола или даже состоят в союзе с ним.

Я выждал даже больше десяти минут, чтобы дать наставнику возможность уйти подальше, и стал спускаться по склону холма с тяжелым мешком в руке, держа курс на колокольню. В городе мне снова пришлось подниматься в гору, чтобы попасть к кафедральному собору. Оказавшись рядом с ним, я принялся искать гостиницу.

Их и правда было здесь очень много. Похоже, на каждой мощенной булыжником улице имелась хотя бы одна. Плохо только, что почти все их названия так или иначе имели отношение к церкви. Перечислю лишь немногие: «Посох епископа», «У колокольни», «Веселый монах», «Митра», «Святая книга и свеча». Последнее название напомнило мне о том, почему мы вообще оказались в Пристауне. Брат Ведьмака убедился на собственной шкуре: святые книги и свечи обычно бесполезны против тьмы. Даже в сочетании с колоколом.

Вскоре стало ясно, что Ведьмак облегчил выбор гостиницы для себя, но сделал его очень трудным для меня. Я потратил немало времени, бродя по лабиринту узких переулков и широких улиц Пристауна. Пройдя по улице Филда и потом по другой, под названием Путь Монаха, я не обнаружил на них ни одной гостиничной вывески. Улицы были мощены булыжником и полны людей, которые все как будто куда-то спешили. Большой рынок в конце Пути Монаха уже закрывался, но кое-кто из продавцов и покупателей все еще продолжал торговаться. Здесь очень сильно пахло рыбой, и над площадью с пронзительными криками носилась стая чаек.

Мне постоянно попадались люди в сутанах. Увидев кого-нибудь из них, я сворачивал или переходил на другую сторону. Просто не верилось, что в одном городе может быть столько священников.

Потом я спустился с Рыбачьего холма. Увидев вдали реку, я пошел обратно и в конце концов описал круг, но без толку. Просить людей подсказать дорогу к гостинице, название которой не имело бы никакого отношения к церкви, я не мог из опасения, что меня сочтут сумасшедшим. Меньше всего мне хотелось привлекать внимание. Хотя я и нес черный кожаный мешок Ведьмака в правой руке, но то и дело ловил на себе любопытные взгляды.

Наконец незадолго до наступления темноты я нашел где остановиться. Рядом с кафедральным собором, неподалеку от того места, откуда я начал свои поиски, была маленькая гостиница под названием «Черный бык».

До того как стать учеником Ведьмака, я никогда не останавливался в гостиницах, никогда не уходил далеко от папиной фермы. С тех пор мне не раз приходилось проводить в гостинице ночь – мы часто отправлялись в путь, иногда затягивающийся на несколько дней. Это могло бы случаться и чаще, если бы Ведьмак не был таким бережливым. Если погода не была по-настоящему плохой, он считал, что раскидистое дерево или старый сарай – вполне подходящее укрытие для ночлега. Однако сейчас я впервые останавливался в гостинице самостоятельно и потому немного нервничал, открывая дверь.

За ней оказалась большая темная комната, освещенная единственным фонарем. По комнате было расставлено множество столов и пустых кресел около них, а в дальнем конце была стойка. От нее исходил неприятный уксусный запах – дерево насквозь пропиталось прокисшим элем. Справа от стойки висел маленький колокольчик, и я позвонил в него.

Тут же позади нее открылась дверь, и оттуда, вытирая большие руки о грязный фартук, вышел лысый человек.

– Мне нужна комната на ночь, пожалуйста, – сказал я и быстро добавил: – Хотя, возможно, я останусь тут дольше.

Он смотрел на меня с таким видом, словно я был какой-то пакостью, которую он только что обнаружил на подошве своего башмака, но стоило мне вытащить и положить на прилавок серебряную монету, как выражение лица у него чуть-чуть изменилось в лучшую сторону.

– Ужин подать, господин?

Я покачал головой. И не только потому, что должен был поститься. Одного взгляда на его грязный фартук было достаточно, чтобы отбить аппетит.

Пять минут спустя я оказался наверху в своей комнате и запер дверь. Постель была в беспорядке, простыни грязные. Ведьмак на моем месте выразил бы недовольство, но я очень хотел спать, а здесь всяко было лучше, чем в щелястом сарае.

Вместо белой дорожки, пересекающей зеленую лужайку в направлении западной части сада, и привычного для меня зрелища холма Клин Парлик я видел лишь ряд грязных домов на противоположной стороне улицы, из труб которых стлался дым.

Что ж, я лег в постель, так и не выпустив из рук мешок Ведьмака, и почти сразу же заснул.

На следующее утро в начале девятого я уже шагал к кафедральному собору. Мешок я запер в своей комнате, поскольку странно было бы появиться с ним на заупокойной службе. Я слегка волновался, оставляя его в гостинице, но, как и дверь, мешок запирался на замок, и оба ключа лежали в моем кармане. Нес я с собой и третий ключ.

Ведьмак дал мне его, когда послал в Хоршоу утихомирить потрошителя. Ключ изготовил другой его брат, слесарь Эндрю. Этим ключом можно было открыть почти любой не слишком сложный замок. Вообще-то мне следовало вернуть его, но я знал, что у Ведьмака есть и другие такие же, и, раз он не спрашивал, я оставил ключ себе. Полезная штука, вроде маленькой трутницы, которую подарил мне папа в начале моего ученичества. Ее я тоже всегда носил в кармане. Когда-то она принадлежала моему деду и считалась фамильным достоянием, но для меня, ставшего учеником ведьмака, трутница оказалась особенно полезной.

Я долго взбирался на холм, держась справа от колокольни. Утро выдалось сырое, мелкий дождь моросил в лицо. Верхнюю треть колокольни, а то и больше скрывали тяжелые серые тучи, быстро бегущие с юго-запада. В воздухе ощущался неприятный запах сточных канав, из труб домов валил дым, стелющийся низко над улицами.

Большинство людей тоже торопливо поднимались на холм. Одна женщина только что не бежала, волоча за собой двух ребятишек, маленькие ножки которых не поспевали за ней.

– Шевелитесь! Быстрее! – ворчала она. – А не то все пропустим!

Сначала я подумал, что люди торопятся на похороны, но потом понял, что вряд ли – слишком уж возбужденный у них был вид. Добравшись до плоской площадки на вершине холма, я свернул налево к собору. По обе стороны дороги толпились взволнованные люди, как будто ожидая чего-то. Они преграждали мне путь, и я со всей возможной осторожностью стал пробираться сквозь толпу, стараясь не наступить кому-нибудь на ногу и постоянно извиняясь. Однако, в конце концов толпа стала такой плотной, что я вынужден был остановиться.

Долго ждать не пришлось. Справа от меня неожиданно раздались хлопки и приветственные возгласы, однако они не мешали расслышать цоканье лошадиных копыт. В направлении кафедрального собора двигалась большая процессия. Впереди ехали два всадника в черных шляпах и плащах, с мечами на бедрах. За ними следовали другие всадники, вооруженные кинжалами и огромными дубинками… десять… двадцать… пятьдесят… и в конце, чуть в отдалении от остальных, еще один всадник на огромном белом жеребце.

На нем тоже был черный плащ, но под плащом у горла и на запястьях проглядывала дорогая кольчуга, а рукоятка меча была инкрустирована рубинами. Сапоги из прекрасно выделанной кожи стоили, пожалуй, больше, чем крестьянин зарабатывает за год.

Судя по одежде и манере держаться, всадник был из числа тех, кто привык отдавать приказы. Впрочем, это не вызвало бы сомнений, будь он даже в лохмотьях. Из-под широкополой красной шляпы выглядывали светлые волосы, а голубизне глаз уступало даже летнее небо.

Я смотрел на него как завороженный. Он был почти нечеловечески красив, но одновременно и силен, с выступающим подбородком и свидетельствующим о непреклонной решимости лбом. Однако, взглянув еще раз в голубые глаза, я увидел в них жестокость и злобу.

Он напомнил мне рыцаря, который однажды проскакал мимо нашего хутора, когда я был еще совсем маленьким. Тот тоже даже не взглянул в нашу сторону. Для него мы просто не существовали. Ну, по крайней мере, так сказал папа. По его словам, рыцарь был из «благородных». С одного взгляда на него становилось ясно, что он вышел из семьи, все предки которой на протяжении столетий обладали богатством и властью.

При слове «благородных» папа сплюнул на землю и добавил, что мне здорово повезло родиться крестьянским сыном, зарабатывающим себе на хлеб честным трудом.

Этот скачущий через Пристаун человек, несомненно, тоже принадлежал к «благородным». Высокомерие и властность были написаны у него на лице. К своему ужасу я понял, что горделивый всадник, скорее всего, – квизитор, поскольку позади него два коня тянули открытую повозку, где стояли люди в цепях.

В основном это были женщины, но и пара мужчин тоже. Они выглядели так, словно уже давно ничего не ели. Их одежда была в грязи, на теле видны следы побоев. У одной несчастной глаз так сильно заплыл, что напоминал гнилой помидор. Некоторые женщины безнадежно стенали, по их щекам струились слезы. Одна снова и снова с надрывом выкрикивала, что невиновна. Но тщетно. Они оказались в плену, вскоре их будут пытать, а потом сожгут.

Внезапно к повозке метнулась молодая женщина, подбежала к одному из плененных мужчин и попыталась сунуть ему яблоко. Может, она была его родственницей… дочерью, к примеру.

К моему ужасу, квизитор просто развернул коня и сшиб ее с ног. Только что она стояла с яблоком в протянутой руке и вот уже лежит на мостовой, крича от боли. Я хорошо разглядел безжалостное выражение его лица. Он радовался тому, что заставляет ее страдать. Повозка в сопровождении еще большего числа вооруженных всадников с грохотом проезжала мимо, и приветственные крики в толпе сменились оскорблениями и воплями: «На костер их!»

И тут я разглядел среди пленников закованную в цепи девочку, не старше меня, с широко распахнутыми от страха глазами. От дождя темные пряди ее волос прилипли ко лбу, капли стекали с кончика носа и подбородка, точно слезы. Я смотрел на ее черное платье, на остроносые туфли – и едва верил своим глазам.

Это была Алиса. И она стала пленницей квизитора.