Я вернулся в дом, закрыл за собой дверь и начал подниматься по лестнице со свечой в одной руке и посохом в другой. Серебряная цепь так и лежала в кармане куртки. Вверх я шел гораздо быстрее, чем вниз, хотя по-прежнему проявлял осторожность — не хотелось разбудить Мэг. Был у меня и еще один повод для беспокойства: мой ключ явно слишком велик для замка в письменном столе Ведьмака. Возможно, придется вскрывать стол ломиком, а это бесшумно не сделаешь.

Чем выше я поднимался, тем сильнее мною овладевало чувство тревоги. Мэг все еще спала, но в любое мгновение могла проснуться. Если она поднимется следом за мной, я могу снова использовать доску и сбежать через окно спальни. Вот только услышу ли я вовремя ее приближение? Алиса права: то, что я делаю, и впрямь ужасно глупо в нынешних обстоятельствах. Однако я постоянно напоминал себе о папе, и это придавало мне решимости.

Вскоре я уже стоял перед дверью на чердак. И только-только я собрался ее открыть, как моих ушей коснулись слабые звуки, похожие на царапанье…

Приложив ухо к двери, я испуганно прислушался. Царапанье раздалось снова. Кто мог издавать такие звуки? Как бы там ни было, я должен добыть то, что хотел Морган, значит, придется не обращать на них внимания. Я начал поворачивать ручку. И только тут, медленно входя в комнату, в полной мере осознал, что следовало мне, пока еще был выбор, уйти вместе с Алисой и Ведьмаком. Надо было рассказать хозяину все о Моргане и потом делать то, что он скажет. Ведьмак нашел бы лучший способ помочь папе.

Чутье подталкивало меня бежать — как будто голос в голове снова и снова вопил: «Опасность! Опасность! Опасность!» Войдя в комнату, я почувствовал сильное желание закрыть за собой дверь, однако сумел ему воспротивиться. Внутри было темно, и я поднял свечу, чтобы лучше видеть, но тут внезапный порыв холодного воздуха загасил ее.

Наверху можно было различить бледный прямоугольник светового люка, широко распахнутого, вот почему холодный ветер дул мне в лицо. На краю крыши сидели шесть маленьких птиц, в полном молчании, как будто ожидая чего-то. А под ними… Ох, это было ужасное зрелище!

Пол был усыпан перьями и клочьями птичьих трупиков, забрызган кровью, как если бы лиса забралась в курятник и похозяйничала там: крылья, лапы, головы и сотни, согни перьев… Под напором дующего сквозь люк ветра перья взлетали в воздух и закружились над моей головой.

Потом я увидел кого-то несравненно более крупного и, по правде говоря, не удивился, хотя от этого зрелища меня до костей пробрал озноб. В углу рядом с письменным столом скрючилась дикая ламия — глаза закрыты, веки набрякшие, тяжелые. Тело почему-то казалось меньше, а лицо, напротив, больше, чем когда я в прошлый раз мельком видел ее. И теперь это лицо выглядело не худым, а бледным и обрюзгшим; щеки напоминали два раздутых мешка. Прямо у меня на глазах рот ее слегка приоткрылся, по подбородку потекла струйка крови и закапала на пол. Ламия облизнула губы, открыла глаза и посмотрела на меня с таким выражением, словно имела в своем распоряжении вечность.

Она наелась. Наелась птиц. Открыла световой люк и начала сзывать птиц, заставляя их лететь прямо в свои когтистые лапы. Не в силах противиться колдовству, они подчинялись ей, и она высасывала из них, еще живых, кровь. У них были крылья, но не было воли, чтобы улететь.

А у меня крыльев не было, зато имелись ноги, но они тоже перестали повиноваться мне. От страха я не мог тронуться с места. Ведьма стала надвигаться на меня, очень медленно. Может, отяжелела от выпитой крови, а может, просто чувствовала, что нет нужды торопиться.

Если бы она кинулась на меня быстро, все было бы кончено, я так никогда и не покинул бы чердак. Однако она ползла медленно. Очень медленно. И это ужасное зрелище разрушило чары. Внезапно я почувствовал, что свободен, что снова могу двигаться, причем быстрее, чем когда бы то ни было.

У меня и мысли не мелькнуло о цепи или посохе — ноги все решили сами. Я развернулся и побежал. Позади послышалось трепыхание крыльев: мой побег освободил от действия заклинания и птиц. Охваченный ужасом, с бешено колотящимся сердцем, я несся вниз по ступеням с таким грохотом, что мог бы разбудить и мертвого. Однако это меня не волновало. Я хотел одного — оказаться как можно дальше от ламии. Только это имело значение. Все мое мужество испарилось.

Однако в тени у подножия лестницы меня уже поджидали.

Мэг.

Почему я не свернул на лестницу, ведущую в спальню, через которую проник в дом? Нужно было не мчаться как угорелому, а думать головой. Но я ничего не соображал от страха и упустил возможность сбежать. Дикая ламия слишком сильно насосалась крови, чтобы двигаться быстро. Я успел бы открыть окно, установить доску и переползти по ней на волю. А теперь грохот моих шагов разбудил Мэг.

Она стояла между мной и дверью, а позади, может уже даже на лестнице, меня преследовала дикая ламия. Мэг смотрела на меня, ее красивое лицо расплылось в широкой улыбке. Однако на лестнице хватало света, чтобы разглядеть — это была совсем не дружеская улыбка. Внезапно Мэг наклонилась в мою сторону и громко втянула носом воздух, три раза.

— Помнится, я говорила, что не отдам тебя сестре, — сказала она. — Но теперь все изменилось. Я знаю, что ты сделал. Придется заплатить за это. Кровью!

Я не отвечал, медленно пятясь вверх по лестнице. Заметив, что все еще сжимаю в руке огарок свечи, я сунул его в карман штанов, переложил посох в правую руку, а левой вытащил из кармана куртки серебряную цепь.

Мэг, видимо, увидела или почувствовала цепь, потому что внезапно бросилась на меня, выставив перед собой руки — так, словно собиралась вырвать мне глаза. Я испугался, бросил цепь, не успев хорошенько прицелиться, и, конечно, промахнулся. В смысле, цепь не задела голову Мэг, но, по счастью, скользнула по левому плечу и боку. Ведьма пронзительно завопила от боли и отшатнулась к стене.

Я проскочил мимо нее и обернулся, лишь домчавшись до основания лестницы. Сейчас, по крайней мере, дикая ламия не маячила у меня за спиной. Цепь так и лежала на верхних ступенях, а я остался с одним рябиновым посохом. Рябина, конечно, очень могущественное средство против ведьм, однако Мэг родом не из Графства — вдруг посох не подействует на нее?

Она вновь обрела равновесие и повернулась ко мне.

— Серебро причиняет мне боль, парень. — Ее лицо исказилось от ярости. — Как тебе понравится испытать такую же боль?

Она начала спускаться по лестнице, нарочно проводя рукой по стене так, чтобы в штукатурке оставались глубокие борозды от ее ногтей. Штукатурка была старая, очень твердая. Мэг показывала мне, что может сделать с моей плотью. Она опустилась еще на одну ступеньку, и я приготовил посох, поднял его повыше, собираясь нанести удар по голове и плечам.

Однако теперь ко мне уже вернулась способность соображать. Я сосредоточился и, когда одна бросилась на меня, быстро опустил посох и ударил ведьму по ногам. Глаза у Мэг расширились — она сообразила, что происходит, — однако остановиться не успела: запнувшись за посох, она лицом вниз грохнулась на ступеньки. Посох, правда, выбило у меня из рук, но зато появилась возможность схватить цепь, что я и сделал.

Я обмотал цепью левое запястье и приготовился бросить ее, полный решимости на этот раз не промахнуться.

Мэг насмешливо улыбнулась.

— Ты уже один раз промазал. Это не так легко, как бросать на столб в саду Грегори. И руки у тебя вспотели, да, парень? И начинают дрожать? У тебя остался один-единственный шанс, и потом ты будешь мой…

Я понимал — она просто старается подорвать мою уверенность, тогда я скорее промахнусь. Я сделал глубокий вдох и вспомнил, как проходило мое обучение. Девять раз из десяти я набрасывал цепь на столб. И никогда не промахивался дважды подряд. Только страх мог сейчас помешать мне. Только неуверенность. Мэг уже поднялась на ноги. Я снова глубоко вздохнул, сосредоточился и хорошенько прицелился.

Разворачиваясь в воздухе, цепь щелкнула, словно хлыст, и упала точно на ведьму, кольцами обмотав голову и тело. Мэг издала пронзительный крик, но внезапно смолкла — когда серебряная цепь, натянувшись, в самом прямом смысле заткнула ей рот. Ведьма рухнула на пол.

Я осторожно спустился по ступенькам и внимательно осмотрел ее. К моему облегчению, она оказалась крепко связана. Я заглянул ей в глаза и увидел там не только боль, но и вызов. Внезапно она перевела взгляд куда-то мне за спину, и выражение ее лица изменилось. Я обернулся и увидел Марсию, дикую ламию, ковыляющую вниз по лестнице.

И снова меня спасло то обстоятельство, что она вдоволь напилась крови и по-прежнему не могла передвигаться быстро, а иначе не успел бы я и глазом моргнуть, как все было бы кончено. Я схватил посох и двинулся навстречу ей. Ненависть пылала в ее глазах с тяжелыми веками, четыре тонкие конечности напряглись — она изготовилась прыгнуть. Даже не успев толком испугаться, я ударил посохом по одутловатому лицу. Она тяжело задышала от боли, обожженная прикосновением рябины, и я снова ударил ее, целясь в глаз. Ламия зашипела и попятилась. Ее сальные черные волосы подметали ступени, оставляя за ней липкие, влажные следы.

Не знаю, как долго я сражался с ней. Казалось, время остановилось. Пот заливал мне глаза, я тяжело дышал, сердце бешено колотилось от напряжения и страха. Я понимал, что в любое мгновение могу оступиться или ведьма сумеет застать меня врасплох, — и тогда вопьется острыми зубами в ногу. Но наконец я сумел отогнать ее к двери на чердак, а потом и внутрь, после чего захлопнул дверь и запер ее своим ключом. Дверь, конечно, долго не выдержит, это я понимал и, сбегая по лестнице, уже слышал, как ведьма принялась царапать дерево. Пора удирать. В лавке Эндрю я встречусь с остальными, и, как только Ведьмак придет в себя, мы сможем вернуться и окончательно навести тут порядок.

Однако когда я открыл дверь, выяснилось, что снаружи бушует буря; ветер швырял снег прямо мне в лицо. Может, я и сумел бы добраться до края расселины, но идти дальше было бы чистым безумием. Даже если бы я одолел спуск с пустоши, то мог бы замерзнуть, пытаясь найти дорогу в Адлингтон. Я быстро захлопнул дверь. Оставалось одно.

Мэг была не крупнее меня и не очень тяжела. Я решил отнести ее в подвал и положить в яму, а потом вместе с ней запереться за воротами, что обеспечивало относительную безопасность от нападения дикой ламии. По крайней мере, на время. Даже ворота не могут сдерживать Марсию вечно.

Однако был и еще один повод для беспокойства — третья ведьма, Бесси Хилл. Поэтому я оставил Мэг у спуска в подвал и стал искать мешок Ведьмака. Найдя его в конце концов на кухне, я набил карманы солью и железными опилками. Покончив с этим, я отнес Мэг в подвал, перекинув через плечо и придерживая правой рукой за ноги, а в левой неся посох и свечу. По дороге я прошел мимо Бесси Хилл, которая по-прежнему храпела на ступеньках. И запер за собой ворота.

Я так устал, что дальше готов был тащить Мэг за ноги, и пусть бы ее голова стукалась обо все ступеньки. Но я не стал этого делать. Она наверняка и так уже сильно страдала из-за плотно обхватившей ее серебряной цепи. И что бы там ни было, Ведьмак наверняка хотел, чтобы с нею обращались мягко. Что я и делал по мере сил.

И все же, опустив ее в яму, я не смог удержаться от насмешки.

— Пусть тебе приснится ваш сад! — сказал я и с огарком свечи начал снова подниматься по ступеням.

Теперь надо было разобраться с Бесси Хилл. Наверно, спускаясь, я разбудил ее, потому что, сопя и брызгая слюной, она снова ползла к воротам. Я набрал полные горсти соли и железных опилок, но не стал швырять в нее, а тремя ступеньками выше насыпал от стены к стене полоску соли и сверху добавил опилок. Перемешал их, и получилось что-то вроде барьера, который ведьма не в состоянии преодолеть.

В конце концов я поднялся к воротам и сел тремя ступеньками ниже их на случай, если ведьма-ламия сумеет спуститься и попытается дотянуться до меня через ворота.

Я сидел, глядя на огарок, который становился все короче и короче, и чувствуя сожаление из-за того, что сказал Мэг. Папе не понравилось бы, что я насмехался над ней. Он учил меня относиться к другим по-доброму. Мэг не может быть совсем уж скверной. Когда-то они с Ведьмаком любили друг друга. И какие чувства он испытает, увидев, что я посадил ее в яму, то есть сделал то, на что он сам никак не мог решиться?

Потом свеча догорела, и я остался в темноте. В подвале шептались и царапали камень мертвые ведьмы, а живая на лестнице принюхивалась и разочарованно сопела, не в силах преодолеть барьер из соли и железных опилок.

Я почти задремал, когда внезапно появилась дикая ламия, — в конце концов ей удалось прорваться сквозь дверь чердака. Я хорошо вижу в темноте, но тут, на ступеньках в подвал, стояла тьма-тьмущая. Я услышал шарканье ног, а потом лязг, когда плохо различимая фигура с силой врезалась в ворота и принялась скрести металл. Сердце у меня подскочило — похоже, ламия снова была голодна. Я начал слепо тыкать в нее посохом сквозь прутья ворот.

Поначалу от моих усилий не было никакого заметного проку — я слышал, как металл стонет, когда ведьма сгибала и рвала его. Однако потом мне повезло — удар пришелся в какое-то чувствительное место, скорее всего в глаз, потому что Марсия пронзительно заверещала, отступила от ворот и, хныча, начала снова подниматься по лестнице.

Едва буран утихнет и Ведьмак придет в себя, он вернется в дом и наведет тут порядок — в этом я был уверен. Одного я не знал — когда именно это произойдет. Буран может затянуться на весь долгий день и еще более долгую ночь; не исключено даже, что мне предстоит провести здесь, на лестнице, несколько дней. И сколько раз за это время Марсия будет ломиться в ворота?

Еще дважды она нападала, а когда я отогнал ее в третий раз, отступила на лестницу и скрылась из вида. Может, пошла охотиться на крыс или мышей? Какое-то время я боролся со сном — нельзя было позволить себе уснуть, потому что ворота уже утратили часть своей прочности. Если я не буду отгонять Марсию, она быстро расправится с ними.

Да, я здорово влип. Если бы я не вернулся за книгой, то давно уже был бы в покое и безопасности в доме Эндрю, вместе с Ведьмаком и Алисой.