Моя скорость в бою – не черная магия; это магия моего естества, магия моей сущности. Я – Грималкин.

Ведьма-убийца обязана быть быстрой. У меня это качество есть. Но достаточно ли природной быстроты, когда имеешь дело с опытными лучниками, которые стреляют едва ли не в упор? А Торн, которая еще не достигла полной силы?

Пока все эти неуместные мысли проносились у меня в голове, тело подчинилось инстинкту.

Я так натренировала свое тело, что оно стало оружием: все сухожилия, мышцы и кости действовали скоординированно и в некоторых ситуациях сами по себе, не дожидаясь команды разума.

Разум слишком медлителен.

Я ныряю вперед, сворачиваясь в комок. Останавливаю сердце. Вскидываю клинок в левой руке и отражаю им стрелу. Время словно замедляется. Я думаю о Томе Уорде, обладающем способностью притормаживать бег времени, и смеюсь! Ведьма-убийца тоже умеет это делать – но по-своему. Ее движения столь быстры, что в сравнении с ними движения других как бы замедляются.

Это часть моего естества, магия моей сущности, магия упорных тренировок. Я – Грималкин!

Я существую в «сейчас», и я несу смерть.

Отражаю вторую стрелу и бросаю взгляд вправо. Торн делает все то же, что и я. Мы разделяемся, сходимся и снова разделяемся, как вода, бегущая по острым камням. Я хорошо ее обучила и не могла бы желать лучшей ученицы. Когда я умру, она заменит меня. Никто из клана Малкинов не устоит против нее в бою.

Я в гуще врагов. И двигаюсь дальше. Лучник вскрикивает и падает замертво. Забыть, что совсем недавно мы сражались на одной стороне. Мы сошлись в рукопашной, и они уже не могут пользоваться луками. Ситуация изменилась. Мы или они. Кто-то выживет, кто-то умрет. И они тоже это знают. Такова суть боя. Либо убиваешь ты, либо убивают тебя. Поэтому я убиваю. Убиваю снова и снова, и крики умирающих доносятся словно издалека.

Я позволяю сердцу одно биение, и кровь врывается в вены.

Кружусь, рублю, верчусь и снова рублю. Повсюду кровавые брызги. В считаные секунды я добираюсь до священника. За ним – путь к воротам. Это возможно. Это нам по силам. Мы еще можем спастись.

Но тут – слишком скоро – дыхание застревает в горле и внезапная боль пронзает грудь. Слабость бросает меня на колени. Яд кретча. Я сопротивляюсь, но все застилает тьма.

Смерть?

Последняя моя мысль – о Торн. Она так юна и теперь тоже умрет. Миг сожаления – это я навлекла на нее беду. А потом – тьма и забвение.

Но я не умерла. Очнулась – со вкусом крови во рту, крепко связанная, в каком-то темном углу.

Железные кандалы сковывали руки и ноги, до боли обжигая кожу. Я лежала на спине у сырой стены, но попытка перекатиться удалась только наполовину. Еще одна, протянувшаяся от ног, цепь вела к железному кольцу в каменном полу. Мне удалось сесть и прислониться спиной к стене. Было темно, но мои ведьмовские глаза могли видеть даже самые дальние уголки темницы. Здесь воняло смертью. Десяток, а то и более, людей умерли здесь за последние годы. Сэр Гилберт казался человеком добронравным и милостивым, но и он держал в заточении узников, и некоторые из них закончили свои дни в этом подземелье. Какие преступления они совершили? Сейчас это не важно. Мое преступление определяется тем, что я ведьма. От священника мне не стоит ждать ничего, кроме боли и смерти. Провидица предсказала мне смерть – но смерть в бою, с кинжалом в руке, а не в темнице, прикованной к стене беспомощной пленницей. Но провидицы не всегда точны в своих предвидениях – бывает, ошибаются и они.

Утешала мысль, что по крайней мере голову дьявола они не найдут. Слишком хорошо я ее спрятала. Обнаружить ее местонахождение мог лишь сильный черный маг, но для этого ему нужно было сначала попасть в замок. Как сказал рыцарь, стены крепости могли выдержать даже долгую, в несколько недель, осаду. И каждый день, пока голова будет оставаться здесь, в углу под потолком, добавит Тому Уорду времени для поисков ответа на вопрос, как покончить с дьяволом навсегда.

Слабость как будто прошла, но теперь это было уже не важно. Когда ты скована по рукам и ногам, шансов на спасение немного. Кожаная перевязь осталась на мне, но ножны были пусты – оружие забрали. Всё, кроме одного – последнего, магического. Того, что сберегалось на самый крайний случай. Время для его использования следовало выбирать с величайшей тщательностью, поскольку применить его можно было только один раз.

Вот тогда я и услышала первый крик. Тоненький, высокий, протяжный, он повис в воздухе – женский крик, крик, извергнутый невыносимой болью.

Вскоре он повторился, и по спине у меня пробежал холодок. Кого-то пытали.

Уж не Торн ли?

Мое сердце сжалось, когда через секунду опасение подтвердилось новым криком.

– Пожалуйста! Пожалуйста! – умоляла она. – Не делайте этого! Все что угодно, только не это!

Торн была отважна, горда и вынослива. Какое же истязание могло заставить ее просить о пощаде таким пронзительным, дрожащим голосом?

Сидеть и слушать такое невозможно. Но прежде нужно было оценить ситуацию, и для этого я располагала средствами, не требующими большого расхода сил. Достаточно применить магию шаманов и еще раз выпустить душу из тела.

Полностью сосредоточившись и выдерживая нужную интонацию, я произнесла положенные слова. На секунду все погрузилось во тьму, но уже в следующий миг я воспарила над собственным прикованным к полу телом в мире, где все отсвечивало зеленым. Я посмотрела на себя – глаза закрыты, дыхание ровное, – подплыла к двери и легко прошла сквозь нее.

Оказавшись в коридоре, я без труда отыскала камеру, где пытали Торн. Слева, соседняя с моей. Дверь распахнута. Охранник, чья жизненная сила и излучала зеленый свет, стоял спиной к стене. Проникнув внутрь, я с одного взгляда поняла, что происходит. Торн лежала на спине, привязанная веревками к железному столу. На голых руках и плечах была кровь. Над ней склонился плотный, раздетый по пояс мужчина с волосатой, лоснящейся от пота грудью. В правой руке верзила держал шило, длинным и острым концом которого периодически тыкал в тело пленницы. Прием этот использовался для нахождения места, где ее мог касаться дьявол, – места, нечувствительного к боли, наличие которого служило доказательством ее принадлежности к племени ведьм.

Необходимости в такой процедуре не было никакой – мы и сами никогда не отрицали, что являемся ведьмами. Но присутствующему здесь священнику происходящее определенно доставляло удовольствие, что подтверждала блуждающая на его губах улыбка.

И тогда я поняла, что именно заставляет мою ученицу так кричать и молить о пощаде. Дело было не в шиле и не в той ужасной боли, которую причинял ей истязатель. Нет – ужас вызывал инструмент в руке священника. Ножницы. Они принадлежали мне, и я пользовалась ими, чтобы срезать большие пальцы у убитых мной врагов. Остальное мое оружие было разложено аккуратным рядком на небольшом деревянном столике в дальнем углу комнаты. Священник явно имел некоторое представление о ведьмовских традициях – ведь из всего ассортимента он выбрал именно ножницы.

Вываренные в котле при правильном исполнении определенных ритуалов, кости больших пальцев приносят их владельцу черную магическую силу. И потеря этих пальцев – едва ли не худшее, что может случиться с ведьмой. Такая утрата для нее великое бесчестье: все ее пожизненные достижения обесцениваются и обращаются в ничто. Судьбы ужаснее для ведьмы-убийцы быть не может. Возвеличенная и прославляемая, внушающая страх врагам и уважаемая своим кланом, она в один миг превращается в предмет насмешек и презрения.

Некоторые ведьмы переживают унижение и потерю пальцев, но большинство после такой процедуры умирают от шока. Последствия будут даже в том случае, если пальцы забирают уже после смерти. Считается, что изуродованная таким образом ведьма не может возродиться, не может еще раз вернуться на землю. Ее доля – навеки остаться во Тьме.

Неудивительно, что Торн кричала от отчаяния. Стыд, унижение и обещание вечной Тьмы – что может быть хуже? Она не только надеялась стать величайшей убийцей клана Малкинов всех времен, но и хотела, чтобы эта репутация осталась в памяти живущих и после ее смерти. И вот теперь священник угрожал лишить ее всех надежд двумя щелчками ножниц. Быстро оценив ситуацию, я взяла на заметку двух охранников у дальней стены. Итак, разделаться предстояло с четырьмя противниками в комнате и одним в коридоре.

Быстро вернувшись в темницу, я вошла в свое тело, открыла глаза и обратилась к последнему из моих магических ресурсов. Вытянув шею и высунув язык, я захватила им ожерелье, затолкала в рот последнюю заряженную кость и втянула в себя остатки хранившейся в ней силы. Закончив, я выпустила ее изо рта и сосредоточила все внимание на стоящем за дверью охраннике.

Сил было слишком мало, чтобы заставить стражника войти в мою камеру и освободить меня от цепей. Но я могла вложить ему в голову зернышко сомнения – ведь в его обязанности входило не только патрулирование коридора и охрана пыточной, но и наблюдение за моим состоянием. Чтобы зародить беспокойство, хватило простенького заклинания.

Прошло несколько секунд, и стражник вставил в замок ключ, повернул его, открыл дверь и вошел. Сделав два шага вперед, он остановился и пристально на меня посмотрел. Я затаила дыхание. Исполнить задуманное было непросто и на вторую попытку рассчитывать не стоило.

Зуб мудрости на левой стороне нижней челюсти у меня полый. Я сама просверлила в нем глубокую узкую дыру, использовав выкованный специально для этой цели инструмент. В этой полости лежит короткая тонкая игла, покрытая ядом, ослабляющим волю. Под действием этого яда человек не в состоянии противиться постороннему внушению. Принимая малые дозы и постепенно увеличивая их, я за годы выработала невосприимчивость к отраве и поэтому могу без вреда для себя держать во рту отравленную иголку. Кончиком языка я сдвинула ложную верхушку зуба и вытянула иголку из полости, а секундой позже уже держала ее между губами. Многократная тренировка дала результат, но игла была крохотная, а стражник все еще стоял у двери, что не гарантировало успеха.

В последний момент он начал поворачиваться – должно быть, инстинкт самосохранения предупредил об опасности. Но поздно. Сосредоточившись, я выплюнула иголку, и она вонзилась ему в шею, прямо под правым ухом. Стражник пошатнулся и едва не упал. На его лице проступило выражение растерянности и замешательства.

– Смотри на меня! – приказала я. – Молчи, слушай все, что я скажу, и выполняй немедленно!

Яд уже начал действовать. Стражник шумно дышал раскрыв рот, и слюна стекала по нижней губе, капая на пол. Он не сводил с меня глаз.

– Освободи меня от цепей!

Стражник подошел, но завозился с ключами – яд нарушил координацию движений. Время шло, и священник мог в любой момент пустить в ход ножницы, но мне ничего не оставалось, как только набраться терпения, сохранять спокойствие и ждать.

Оковы наконец пали. Я забрала у стражника оружие – два кинжала и тяжелую дубинку. Могла бы и убить его – но зачем? Я приказала ему лечь на пол и уснуть, и когда выходила, он уже громко храпел.

С замиранием сердца – только бы снова не услышать крик Торн – я выскользнула в коридор. Схватив Торн за левую руку, отец Хьюит раскрыл ножницы и приготовился срезать первую костяшку. Я атаковала с ходу, едва переступив порог.

Опережая мысли, левая рука бросила кинжал. Мое собственное метательное оружие прекрасно подходит для убийства на расстоянии – оно идеально сбалансировано и калибровано. К тому же я постоянно с ним практикуюсь. Этот кинжал принадлежал другому и был мне незнаком. Да и предназначался он не для метания, а для рукопашного боя. Так что рисковать я не стала.

В обычной ситуации моя цель – горло или глаз. И то и другое означало бы почти мгновенную смерть, но попасть в эти мишени сложнее. Так что сейчас я вогнала кинжал глубоко в плечо – цель была легкая, и отец Хьюит тут же выронил ножницы. К тому же у меня были на него планы, а убить его при необходимости можно будет и позже.

Другой кинжал и дубинка пошли в ход в схватке с двумя стражниками. Думать не пришлось – направляемое годами тренировок, тело действовало само по себе, а мозг наслаждался боем.

Моя атака была столь стремительной, что первый противник умер, не издав ни звука. Второй, возможно, остался в живых, но удар в висок вырубил его на достаточно долгое время. Все заняло не больше двух секунд. Верзила, пыточных дел мастер, все еще держал в руке шило. Им он и попытался меня ударить, но я парировала выпад дубинкой и убила его, вонзив кинжал между ребер – в самое сердце.

Рухнувший на колени священник скулил от боли. Я отбросила дубинку и вытащила кинжал из его плеча. Он вскрикнул. Я перерезала веревки, которыми Торн привязали к столу. Вопли отца Хьюита меня не беспокоили – высокие и пронзительные, они вполне могли принадлежать истязаемой женщине и вряд ли вызовут у кого-то подозрение.

Теперь нам предстояло выйти из замка, и я намеревалась использовать священника в качестве заложника. Главным препятствием на пути к свободе могли стать уцелевшие лучники, способные поразить нас издалека.

– Ты в безопасности, – сказала я, помогая Торн подняться со стола. – Знаю, тебе больно, ты пережила испытание, после которого даже сильная ведьма может повредиться рассудком. Но сейчас важно, чтобы ты собралась и приготовилась действовать. Готова? Или тебе нужно еще несколько мгновений, чтобы взять себя в руки?

– Готова, – ответила Торн и храбро улыбнулась, хотя голос ее напоминал хрип. А я испытала гордость за ученицу – она держалась даже лучше, чем я ожидала.

– Тогда сначала нам нужно забрать голову дьявола.

Заправив в ножны клинки и ножницы, я оторвала полоску от подола сутаны и, скомкав, засунула священнику в рот, после чего потащила его за собой. Он не сопротивлялся, и весь его вид выражал смертельный ужас.

До своей комнаты мы добрались без происшествий, и вскоре кожаный мешок снова висел у меня на плече. Ведя пред собой пленника, мы вышли во двор. Было темно, небо закрыли тяжелые тучи, и до рассвета оставалось не меньше трех часов. Не лучшие условия для лучников.

У решетки, прислонившись к ней спиной, стоял караульный. При нашем приближении он поднял факел. Неверное пламя высветило вначале фигуру отца Хьюита, и выражение послушания и почтения сменилось изумлением и страхом, когда караульный увидел бледное от ужаса лицо священника и окровавленный рукав сутаны.

Я приставила клинок к горлу заложника:

– Мы уходим. Дай нам пройти – или он умрет!

Дрожащими руками солдат ухватился за ворот и начал поднимать решетку. Лязг цепей нарушил ночной покой. Шум привлек внимание других караульных, удивленных тем, что кто-то выходит или входит в замок в столь поздний час.

– Кто идет? – окликнул голос со стены. – Покажись!

Мы шагнули в тень и прижались к стене. Решетка поднималась томительно медленно, но в конце концов достигла достаточной высоты, чтобы мы нырнули под нее.

– Хватит. Теперь открой ворота! Живей! – приказала я и, схватив священника за волосы, снова приставила к его горлу клинок.

Перепуганный солдат поспешно подчинился и быстро открыл ворота, потянув на себя тяжелые створки. За ними нас ждала внешняя решетка и подъемный мост. Не дожидаясь приказа, караульный быстро сделал то, что от него требовалось.

С другой стороны двора уже долетали крики и быстрые шаги. Из опасения стать мишенями для лучников мы держались подальше от выхода, готовые отразить любую атаку. Но лучников там не оказалось – только трое вооруженных пиками солдат.

– Они твои, Торн! – прошипела я, зная, что после мук и истязаний ей полезно как можно скорее вернуть веру в себя.

– Все трое?

– Да, и поторопись!

Почти как я и учила, она вихрем устремилась им навстречу. Ее боевые навыки были отточены едва ли не до совершенства. Некоторые Торн приобрела за счет долгих часов упорных тренировок, но было и кое-что, чему научиться нельзя. Воинский талант дался ей от рождения, и теперь, демонстрируя совершенную грацию, она ловко избегала выпадов пикейщиков, а ее клинки сверкали, неся быструю смерть. Все закончилось в считаные секунды.

Еще пара лет, подумала я, и она сравняется со мной.

А что потом?

Когда-нибудь она сможет победить меня, как я взяла верх над Кернольд. Мысль эта не испугала, а обрадовала меня. Я не хотела бы жить, когда начну терять силы. И было приятно сознавать, что у меня есть достойная преемница.

Солдат уже опускал мост, но сквозь тьму к нам приближались другие шаги. На этот раз я не стала отдавать Торн приказ. Одна из приближавшихся фигур выделялась меньшим ростом. Это был Уилл, сын погибшего рыцаря.

Группа была в двадцати шагах от нас – пятеро мужчин, причем двое, прикрывавших мальчишку, были последними лучниками.

– Освободите отца Хьюита! – крикнул Уилл. – Оскорблять священника грех!

– Скажи своим людям, чтобы опустили оружие, и я сохраню ему жизнь, – ответила я негромко. – А иначе это жалкое подобие священника умрет и ответственность за его смерть ляжет на твои плечи.

– Из-за вас погиб мой отец! – с надрывом прокричал мальчишка. – Теперь погибнете и вы!

Он положил руки на плечи лучникам:

– Цельтесь ниже! Они попытаются нырнуть под стрелы!

Лучники подняли луки и выстрелили.