В овальном кабинете Белого дома царило столпотворение. Кинней созвал верных людей, многие из которых с радостью оказались бы как можно дальше отсюда. С опозданием вошел один из приглашенных.
– Вас только за смертью посылать, Госнелл, — рявкнул Президент.
– Извините, но репортеры просто не давали мне прохода. Набрасывались, как пираньи. Информационные агентства, телевидение… Да вообще каждая занюханная газетенка страны поставила палатку перед Белым домом.
– И вы еще удивляетесь, Госнелл? Не надо было зевать!
– Зевать? Да вы хоть понимаете, в каких условиях я работаю? Во всем регионе у меня всего десять агентов, которым можно по-настоящему доверять. Остальные не должны ни о чем догадываться. Кстати, когда вы намерены избавиться от того директора? Если бы сделали это вовремя, мне сейчас не пришлось бы пробиваться к вам в кабинет.
– Ну, сейчас я не могу. Однозначно не могу. Иначе никто не поверит в мою беспристрастность. Я даже не уверен, что смогу отвести обвинения от вас.
Лицо Госнелла стало пепельно-серым.
– Проклятый психованный старикашка! Он загубил все наши ланы. Не будь его, репортеришки оказались бы в наших руках. Ну ладно, мы его сцапали и отвезли…
– Ничего не хочу знать, Госнелл. Острота момента в том, что общественность узнала обо мне. И люди недоумевают, почему я хранил все в тайне.
– В правительстве немало позитивов, господин Президент, и…
– И что с того? Я президент, и ко мне особый счет. Да, верно, избранные официальные лица не могут смещаться с должности только на основании результатов тестирования. Но существует и такая вещь, как импичмент. А для него годится любой неблаговидный поступок, и мы подарили моим противникам блестящий шанс. Если мое имя будет замешано в этих дрязгах — всему конец. Помните Уотергейт?
– Кто же не помнит? Послушайте, господин Президент…
– Нет, это вы послушайте, Госнелл. Я намерен смыть с себя грязь, и немедленно. Слышите? А вы будете помалкивать и получать за меня шишки, пока все не стихнет. Помните — вы позитив, и вас не смогут посадить, даже если докажут, что вы совершили убийство. И лучшее тому доказательство — шрам у меня на спине.
Итак, пенсию вы получите — я об этом позабочусь. Обещаю. Поэтому, выйдя из этого зала, зайдите к моему помощнику и подпишите заявление об отставке. Он также проинструктирует вас, что следует говорить журналистам и о чем нужно помалкивать. И помните, пенсию я вам обещал, а получите вы ее или нет, зависит от остатков вашего здравого смысла. Все ясно?
– Да, господин Президент. Госнелл покинул зал.
– Эбелард! — взревел президент.
– Да, господин Президент, — отозвался один из присутствующих.
– Приставьте к нему хвост.
– Уже сделано, сэр. Мы установили за ним слежку сразу после той передачи. Должен сказать, что, избавившись от Госнелла, вы избрали наилучшую стратегию.
Кинней взглянул на своего секретаря — вылитый английский дворецкий. Лысого, сухопарого и вечно серьезного Джейсона Эбеларда, подумалось Киннею, наверняка не выносят все члены президентского кабинета.
– А ваша стратегия, Эбелард? Насколько мы продвинулись?
– Трудно сказать сэр, если вопрос ставить именно так. Большая часть наших «перестановок» завершена, но в основном она коснулась младших офицеров. Что касается ветеранов, тут я не стал бы торопиться. Не так просто проводить массовые перемещения среди высшего командного состава. Необходимо действовать осторожно, иначе пойдут пересуды.
– Если придется принимать радикальные меры, разговоров все равно не избежать.
– Это так, и все нужные приказы уже заготовлены. Однако в большей степени меня беспокоит, какой резонанс эти события получат за рубежом. Хотим мы того или нет, нам придется считаться мнением мировой общественности. В первую очередь я имею в виду русских.
– Они поймут. Они тоже тасуют свою армию.
– Вы и здесь правы, господин Президент. Однако начнем с того : го русские — очень экспансивная публика. Они осведомлены о нашем руководстве, как и мы об их верхушке. И если мы проведем радикальные перестановки в верховном командовании, особенно сейчас, когда они знают, что позитивы… Короче, случиться может самое неприятное.
– Понимаю. Что вы советуете?
– Прежде всего, «повысить» крупных военачальников — Маннергейма, Кавассоса и Пеллитьера. Можно назначить их в состав командования частями за рубежом или же вовсе перевести из полевых командиров на кабинетные должности. Тут мы ничем не рискуем — значение в Пентагон приравнивается к повышению по службе.
– А что можно сделать со Второй армией? Мы просто обязаны ять ее под контроль. И Аберден — там сосредоточена половина воружения Восточного побережья.
– С Аберденом все в порядке. С Брэггом тоже. Наши люди контролируют ситуацию. Но с Мидом дела плохи. Не вижу способа избавиться от генерала Гэтерола кроме… гм, ликвидации. Господи, надеюсь, вы не записываете?
– Конечно, нет. Может, я сумасшедший, но не болван. Послушайте, Эбелард, вы слышали, что я сказал Госнеллу. Делайте то, о необходимо. Лично вы как позитив ничем не рискуете. Вас нельзя привлечь к следствию и наказать. Именно по этой причине здесь наш замысел сработает… понимаете? Нас может остановить только одно — если кто-нибудь поймает нас раньше, чем мы свяжем концы всех веревочек. А вы… вы одна из ключевых фигур. Делайте свое дело, Джейсон, а о политике предоставьте волноваться мне. Хорошо?
Президент еще не утратил своего обаяния. С лица Эбеларда ис-)ло выражение тревоги, и он покинул комнату в радостном волнении: сам Президент обратился к нему по имени.