Глава 1

В капитанской каюте на борту "Энтерпрайза-А" зазвонили морские часы, нарушая тишину и спокойно отмечая ход времени. Джеймс Кирк замер, склонившись с аккуратно сложенной гражданской туникой в руках над открытым чемоданчиком, лежавшим на кровати, затем выпрямился, прислушиваясь к этим звукам. В это время другие часы – старинные каминные в корпусе из полированного вишневого дерева, заведенные первый раз в этом году специально по такому торжественному поводу, – начали отбивать очередной час. Ровно девятнадцать. Скоро должны были появиться Спок и Маккой, чтобы отправиться вместе с ним на традиционную вечеринку с фейерверками: так команда всегда отмечала последний день на борту корабля после окончания долговременных миссий.

Девятнадцать часов: время неумолимо движется вперед. Вечер уже начался и очень, очень скоро подойдет к своему неизбежному завершению. Кирк бросил тунику в чемоданчик и шагнул к перегородке, чтобы надавить на контрольную клавишу и ввести кодовый пароль. Панель плавно поехала вверх, и он вынул из углубления несколько маленьких коробочек; в каждой из них лежала медаль. Он не задержался, чтобы посмотреть на них, а осторожно переправил все в чемоданчик, – так же, как и всегда, как он делал это уже много раз за свою жизнь, когда отправлялся в отпуск из капитанской каюты. Эта процедура всегда была одинаковой, и каждый раз он думал о том, что, может быть, уходит отсюда в последний раз.

Он задавался этим вопросом еще много лет назад, когда был молод и когда первый звездный корабль серии "Энтерпрайз" возвратился в космический док по окончании пятилетней миссии. Он тогда был зол, осознав, что адмирал Ногура решительно настроен присвоить ему звание адмирала и перевести на кабинетную работу. Теперь не было ни гнева, ни горечи – только легкая грусть и всепоглощающее чувство утраты. И еще была гордость при воспоминании о том, как все эти годы он сражался, чтобы вернуть свой корабль: он шел против Гейгачиро Ногуры, самого главы Звездного Флота, и выигрывал.

В этот раз, однако, Кирк не задавался вопросом по поводу того, будет ли эта ночь последней, которую он проведет на борту "Энтерпрайза-А" в качестве капитана. Не было никаких сомнений, что это именно так. И он, и его корабль подлежали декомиссии – вместе со всем старшим офицерским составом: Споком, Маккоем, Ухурой.., даже Скотти, который предпочел отставку продолжению службы в Звездном Флоте с другими офицерами.

Не будет больше никаких уступок ради будущего, никаких атак на начальство для того, чтобы вернуть свой корабль, чтобы предотвратить неизбежное. Он перепробовал это все уже давно и много раз, а теперь он к тому же и сам выдохся после многолетней борьбы за свое капитанское кресло. Кирк как бы между прочим отметил про себя, что боли в спине все еще досаждали ему. Он поранил ее совсем недавно, работая на шахтах под названием Рура Пенса: это была закрытая тюрьма клингонской планеты. Он никак не мог решиться на то, чтобы показать больную спину Маккою. Это было бы признанием правды, признанием того, что он был уже слишком стар, чтобы выдерживать все нагрузки капитанства.

Кирк огляделся, проверяя, все ли упаковал, взял в руки голографию с тумбочки и пристально посмотрел на улыбающееся лицо их с Кэрол сына Дэвида. Дэвид тоже канул в потоке времени – несколько лет тому назад, когда погиб от рук клингонов. Кирк осторожно поставил голографию назад на тумбочку рядом с каминными часами и старинной книгой, специально приготовленными к этому вечеру. Голография Дэвида всегда была первой вещью, которая появлялась в капитанской каюте Кирка и создавала особый уют, а когда Кирк покидал каюту, то упаковывал ее в последнюю очередь. Она останется на тумбочке до самого утра, и он уложит ее вместе с капитанской формой.

Интерком свистнул; Кирк вздрогнул от приступа боли в спине, когда попытался резко повернуться к контрольной панели. Он нажал клавишу и ответил:

– Кирк на связи.

Раздался знакомый женский голос, профильтрованный через каналы коммуникации:

– Ухура – капитану. Я...

Он перебил ее:

– Я думал, что вы уже собираетесь на вечеринку, командир.

– Так и есть, сэр. – Он по тону голоса почувствовал ее улыбку. – Но осталось несколько свободных минут, и я захотела провести их на смене.

– Понятно, – мягко сказал Кирк.

– Сэр, подпространственные помехи ослабли. Мне наконец-то удалось установить канал связи со Звездной Базой 23. Я могу соединить вас по видео даже сейчас, но предупреждаю, прием будет не так хорош.

– Ухура, вы прелесть!

– Знаю, сэр.

– Подключите меня из каюты. – Почувствовав, как от волнения его пульс участился, Кирк перешел к видовому экрану и стал смотреть на появившиеся статические разряды, которые заполнили его. Статика исчезла, открывая глазам зеленоватое, несколько расплывчатое изображение Кэрол Маркус на фоне обстановки, в которой Джим тут же узнал больничную палату на Звездной Базе и госпитальную кровать. Он только раз навестил Кэрол до того, как его отправили исполнять миссию, которую средства массовой информации уже успели окрестить "Кхитомерской" и последней миссией для него и для "Энтерпрайза". Кэрол была тяжело, почти смертельно ранена во время прямой клингонской атаки. Пока он оставался в ее палате, она так и не пришла в сознание, и он покинул ее, боясь, что больше никогда не увидит. Теперь же боль от потери "Энтерпрайза" несколько стихла при мысли о том, что с Кэрол все было в порядке и что она будет ждать его.

– Кэрол? – заговорил он быстро, словно спеша удостовериться, что это была именно она, что у нее все хорошо. – Кэрол, слава Богу! Ты себе даже представить не можешь, как приятно видеть тебя снова. Когда я оставил тебя в бессознательном состоянии, то боялся...

Одновременно с его словами раздался голос Кэрол:

– Джим! О, Боже, Джим, они сказали, что клингоны обвинили тебя в убийстве Горкина и отправили в ужасную тюрьму. Я так испугалась...

Они оба остановились в один и тот же миг и рассмеялись легко и восторженно.

– Похоже, тебе удалось пережить это, – наконец сказала Кэрол. Было трудно говорить из-за плохого приема, но ее лицо, как показалось Кирку, приобрело тот же бледно-зеленый оттенок, что и ее обычно золотистые волосы, и подушки, подоткнутые под спину больной, отчего у него создалось впечатление, что Кэрол была не правдоподобно, ужасающе бледна. Однако, если не считать этого, она выглядела здоровой и с электронным блокнотом на коленях, видимо, работала, сидя в постели.

Кирк улыбнулся:

– Как всегда. Как ты?

– Доктор говорит, что меня выпишут отсюда через день-два. Так с тобой действительно все в порядке?

– Все хорошо. Просто я в отставке, начиная с завтрашнего дня. Я сейчас сижу в космическом доке, Кэрол. Они декомиссуют нас. – Он старался, чтобы это прозвучало как бравада, но в голосе слышалась тяжесть, несмотря на все усилия.

Ее улыбка угасла. Они молчали несколько секунд, затем Кэрол сказала:

– Мне действительно очень жаль, Джим.

– Я знал, что рано или поздно это случится. – Он пожал плечами и выдавил слабую улыбку. – Так.., что ты собираешься предпринять через день-два?

Она просияла и расправила плечи: Кирку показалось, что он уловил яркие огоньки в ее глазах, которые всегда появлялись, когда она принималась говорить о своей работе.

– Я собираюсь восстановить исследовательскую станцию на Термисе, Джим. Теперь, когда отношения с клингонами налаживаются...

Он перебил ее:

– Кэрол, тебя чуть было не УБИЛИ! Пора относиться ко всему более спокойно, а не нестись вперед сломя голову.

Ее губы скривились в гримасе легкого раздражения:

– Кто бы об этом говорил! Сколько раз ты чуть было не ПОГИБ? И все равно я не могла удержать тебя от возвращения на твой проклятый корабль с этими чертовыми телепортами...

– Ну.., теперь у тебя есть такая возможность. – Он попытался не выдать голосом иронии, которую чувствовал. – Теперь у меня много времени. И я хотел бы провести его с тобой.

– Что ж, конечно. Ты ведь знаешь, что я всегда рада видеть тебя, Джим. Но приличного отпуска на Термисе не получится. Там ведь не на что смотреть – одни обугленные руины.

– Черт, – сказал он, – ты ведь могла бы и сама догадаться! Я не говорю об отдыхе на Термисе, в то время как ты будешь там работать. Я предлагаю тебе медовый месяц.

Она ошарашено уставилась на него округлившимися глазами и засмеялась, и, несмотря на плохой прием, Джиму показалось, что бледная кожа ее лица приобрела розовый оттенок.

– Джим, – удалось ей выдавить между приступами хохота, и это одно-единственное слово означало: "Это ведь шутка, не так ли?"

– Я серьезно, – ответил Кирк. – Только не говори мне, что не ожидала этого. – Он считал, что для нее здесь все должно быть совершенно ясно. Кирк попытался в точности вспомнить слова, которые они произнесли когда-то, решая, что поженятся, как только он уйдет в отставку, но именно эти воспоминания ускользали от него.

– Я не ожидала такого. – Ее улыбка исчезла, и на лице появилось выражение беспокойства. – Джим, ты ведь знаешь, что время, которое мы проводили вместе, особенное для меня, но.., мы ведь никогда ничего не говорили о формальностях.

– Значит, я говорю это теперь. Я люблю тебя, Кэрол. Я всегда думал, что мы будем вместе, как только я уйду в отставку. Что мы осядем. Ты даже говорила, что в лабораториях Маркус смогли бы использовать такого человека, как я...

– Что касается лабораторий Маркус, то я могу нанять тебя, не задумываясь, если захочешь. С такими связями, как у тебя, ты мог бы разъезжать по всей Галактике и способствовать созданию новых исследовательских станций. Множество путешествий, шанс попрактиковаться в дипломатии. Но я не смогу путешествовать с тобой. – Она глубоко вздохнула:

– Джим, я люблю тебя, но ты не смог бы осесть, если бы даже захотел. Ты будешь всегда в движении, без отдыха, в поисках новых ощущений – до самого твоего последнего часа. Если ты хочешь, чтобы мы купили где-нибудь маленький дом в совместное владение и занялись хозяйством.., это будет смерть для нас обоих.

– Понятно, – сказал он тихо.

– Джим, я не хочу тебя обижать.

– Нет.., нет, ты права, – признал он слабым голосом; и что было еще хуже, он действительно был согласен с Кэрол. Где-то в самых глубоких тайниках своего сознания он видел эту же сцену и не раз проигрывал ее в мыслях; он знал, что все будет именно так... И все же сейчас у него было такое ощущение, как будто из-под ног выбили палубу. – Мне не обидно, просто.., я немного устал. Ищу место, чтобы отдохнуть. Это была тяжелая миссия.

– Тогда приходи ко мне. Нам нужно поговорить.

За его спиной раздался звонок в дверь. Он обернулся, затем снова перевел взгляд на Кэрол:

– Мне нужно идти. Вечеринка с фейерверками...

– Я люблю тебя, Джим.

Он коснулся экрана, словно хотел схватить ее за руку, удержаться за нее.., за настоящее, но чувствовал, как время и Кэрол ускользают от него, как и корабль, на котором он сейчас стоял. Экран погас; Кирк повернулся к двери и сказал:

– Войдите.

Вошел Спок, держа два свертка – маленький поверх большого, оба аккуратно обернутые цветной бумагой. Вулканец заколебался у самого входа; выглядел он как-то скованно и явно не в своей тарелке.

– Что это? – Кирк указал на свертки с наигранным удивлением.

– Подарок, сэр. – Спок передал ему более объемистый. – Может быть, так не принято, но мне казалось.., что нужно каким-то образом отметить окончание долгих лет нашей совместной службы. – Кирк слабо улыбнулся, тронутый этим, и сел на кровать, чтобы развернуть упаковку. Он осторожно снял бумагу. Внутри ящичка, обложенный ватой, лежал сияющий полированным деревом секстант – старинный инструмент, который моряки использовали, чтобы плыть, определяя путь по звездам.

– Чтобы помочь мне найти мой путь? – спросил Кирк тихо, с благоговением проводя пальцами по гладкой поверхности. – Спок, спасибо! Он прекрасен...

Когда он говорил это, в дверь снова позвонили.

– Войдите, – сказал Джеймс, в то время как Маккой уже входил в комнату.

На лице доктора сияла широченная улыбка, в руках он держал две покрытые пылью бутылки. Но Джиму казалось, что улыбка была деланной. Фиолетовые тени собрались под голубыми глазами Маккоя. Он выглядел таким же изможденным, каким чувствовал себя Джим после злоключений на Рура Пенсе.

"Боже мой, – подумал Джим, – он стар.., да и я тоже".

– Ну, – сказал радостно Маккой, поднимая вверх бутылки, – я вижу, что вулканец меня обскакал! Я тоже пришел с подарками.

– ДВЕ бутылки? Надеюсь, что обе для меня. – Кирк покосился на них, жалея о том, что под рукой не было очков.

– Ни в коем случае! – доктор поднял одну из них и подул на наклейку. Кирк приподнял руку, чтобы заслониться от образовавшегося облака пыли.

– Эта самая старая, так что она твоя. – Кирк взял бутылку и улыбнулся, глядя на дату на наклейке.

– На долгую память, – сказал Маккой с еле заметной дрожью в голосе. Или это только показалось Джиму? – А эта...

Он подул на наклейку второй бутылки и подал ее Споку.

– Зачем, доктор Маккой? – спросил вулканец с ноткой удивления в голосе. – Это ведь алкоголь.

– Старый добрый саурианский бренди, если быть точным, – сказал наставительно доктор. – Пей его и вспоминай меня.., и то, что нужно иногда удаляться от мирских забот.

– Так и сделаю, – ответил Спок. – Если вы постараетесь вспоминать о логике при взгляде на это. – Он предложил Маккою меньший сверток. Доктор распаковал подарок и вынул кружок, сделанный из блестящего металла, размером с ладонь, на котором были выгравированы затейливые геометрические символы. Он нахмурился, глядя на него:

– Красиво, Спок... Но... Что это такое?

– Вулканская мандала. Ее нужно созерцать, чтобы успокоить сознание в приготовлениях к принятию логики.

– О, спасибо! – Маккой запихнул подарок в свой нагрудный карман. – Будь уверен, я буду пялиться на нее каждый раз, когда мне понадобится логика. Теперь ведь тебя не будет рядом, чтобы напоминать мне о ней...

– Джентльмены! – Кирк встал и направился к тумбочке:

– Я не очень хорошо умею заворачивать вещи, но.., это для тебя. – Он подал Споку маленькую книгу.

Вулканец посмотрел на нее, полистал страницы и позволил себе небольшую тень улыбки на лице.

– "Оды" Горация? Спасибо, капитан!

– Чтобы напоминать тебе обо мне, – сказал Джим.

Маккой поднял одну бровь:

– Ты не думаешь, что книга "Дон Жуан" была бы более подходящей?

– Следите за языком, доктор, или я оставлю подарок себе, – сообщил Кирк, указывая на старинные каминные часы. – У меня было немалое искушение так или иначе сохранить их. – Он открыл стеклянную дверцу и сделал полный оборот минутной стрелки; часы снова начали бить, это был насыщенный мелодичный звук, который эхом отдавался от перегородок.

Раскрыв рот от восторга, Маккой возбужденно вслушивался в каждый звук.

– На память о хороших временах, – улыбнулся Кирк.

– Джим.., они прекрасны! Пожалуй, это самый лучший подарок, который кто-либо когда-либо делал мне.., за исключением моих внуков, конечно. – Выражение лица доктора вдруг стало печальным, когда он посмотрел на своих друзей. – Я не могу даже представить себе, как жить без вас обоих. Это ведь так не закончится, верно? После всех этих лет это не может закончиться...

– Не надо плакаться, доктор! – Тон Джима стал твердым. У них впереди была долгая ночь, и в эту ночь ему сотни раз будут задавать вопросы по поводу того, что он собирается делать, когда у него больше не будет "Энтерпрайза", и сотни раз ему придется изощряться, выдумывая ответы. Ему совсем не нужна была депрессия сейчас, в самом начале. – И перестаньте говорить, что мы никогда больше не увидимся.

– Ну, и КОГДА мы увидимся?

– Как насчет завтрашнего дня? Я подумывал о том, чтобы отправиться в Йосемитэ, и думал, что, может быть, вы оба захотите пойти со мной...

– Я не смогу, – сказал сокрушенно Маккой. – Я собираюсь отправиться к Джоанне и ее семье, мы будем обсуждать вопрос о том, чтобы провести кое-какие исследования в Б-ренга секторе. А Спок собирается домой...

– Домой? – Джим быстро взглянул на своего первого офицера, желая убедиться, что это так. Спок кивнул.

– Я.., обсуждаю возможность того, чтобы заняться кое-какой дипломатической работой вместе с послом Сареком. Так что я возвращаюсь на Вулкан завтра и боюсь, что не смогу отправиться с тобой в Йосемитэ.

– Понятно, – тихо сказал Джим. И впервые он полностью осознал, что не просто расстается с друзьями на время отпуска, но прощается с теми, кто был ему дорог.

Внезапное чувство невыразимого одиночества волной накатило на него – меланхолия, смешанная со странным предчувствием. В его памяти вдруг ожили события многолетней давности. Он увидел самого себя, сидевшего у костра в парке Йосемитэ и с улыбкой глядевшего на своих двух друзей, лица которых освещали оранжевые блики пламени.

Именно так. Тогда он взобрался на Эль-Капитан, самый изрезанный пик в парке, и упал. И Спок подхватил его. И Боунз, как всегда взбешенный тем, как рисковал его друг, прочитал ему целую лекцию по поводу его поведения и спросил, не собирался ли он стать самоубийцей.

"Это было смешно, – ответил им тогда Кирк, – но даже когда я падал, то знал, что не погибну.., потому, что вы оба были со мной. Я всегда знал, что умру в одиночестве".

Теперь больше не будет рядом Спока, чтобы поймать его, не будет и Маккоя, чтобы читать нотации. Мысль о том, что теперь он терял все, все, что было ему дорого, – Кэрол, Спока, Боунза, "Энтерпрайз", – наконец, дошла до него. Он был теперь абсолютно один, без друзей и пристанища. Его передернуло. "Кто-то ходит по моей могиле..."

Но эта мысль показалась слишком эгоистичной. Он решительно отмел ее прочь, выдавил улыбку.

– Ну.., что ж, когда-нибудь мы соберемся, – капитан встал.

– Джентльмены! Спасибо вам за подарки. Я думаю, что сейчас самое время отправляться на праздник.

– Последняя вечеринка с фейерверками... – Маккой сделал глубокий вдох, который замер в его горле, когда он взглянул на друзей. – А мы точно готовы к этому?

– Совсем не готовы, – честно ответил Кирк. – Пошли.

 

Глава 2

Годом позже Павел Чехов, командующий, офицер Звездного Флота, стоял посреди бескрайнего и необозримого океана колосящейся пшеницы и вглядывался в безоблачное небо. Он терпеливо стоял и наблюдал за небом уже довольно давно и достаточно долго для того, чтобы почувствовать жару и ослепнуть от лучей яркого солнца. Достаточно долго для того, чтобы невольно начать размышлять о цели своего поиска.

Параллельные моря голубого и желтого – одно вверху, другое под ногами, – казалось, не имели границ и пробуждали в нем какое-то ослепительное ощущение отчаянной свободы, которое он носил в себе весь последний год после расставания с "Энтерпрайзом" и ухода со службы. Перемены было нелегко пережить, но, как офицер Звездного Флота, Чехов научился переносить их стойко. Только на этот раз они оказались особенно тяжелыми. Год или два назад он надеялся избежать этого ощущения, восстановив старые связи. Он снова начал встречаться с Ириной Галиулиной, его любовью еще со времен учебы в Академии, женщиной, с которой рассчитывал провести остаток своей жизни.., но только для того, чтобы узнать, что она собирается замуж.

После этого он приобрел небольшую дачу под Москвой и проводил все свободное время в одиночестве, за исключением редких встреч со старыми друзьями. Получив приглашение от Звездного Флота участвовать в крестинах "Энтерпрайза-В", он ухватился за этот шанс.

Сейчас он стоял рядом с Монтгомери Скоттом, который также хмурился, глядя на небо. Ему нравилось общество Скотта – отчасти потому, что тот, в отличие от него, был доволен собой и жизнью в отставке. Он осел в своем родном городишке в Шотландии вместе с семьей сестры, с удовольствием играя теперь роль любимого дядюшки и пописывая специальные статьи для технических журналов. К тому же он сообщил Чехову с откровенной гордостью, что Звездный Флот нанял его в качестве консультанта по вопросам разработки и создания новых кораблей. Семейные обязанности и работа для Звездного Флота оставляли ему достаточно времени, чтобы встречаться со старыми друзьями. Сейчас он выглядел таким же свежим, как и всегда. Лицо Скотта было смуглым от загара и светилось удовлетворением; но хотя он был еще достаточно крепким, Чехову показалось, что друг его несколько ссутулился под бременем лет.

Чехов завидовал ему. Возможно, со временем он тоже сможет найти в этой жизни собственную нишу, как это сделал Скотт. Но сейчас он чувствовал более близкое родство с капитаном... "С Джимом", – поправил он себя. Это было сложным, почти невозможным для него – перестать называть ранги после всех этих лет, таким же странным, как и слышать, что Скотт обращается к нему по имени – Павел. Кирк явно испытал сполна ту же неприкаянность и неудовлетворенность, которую ежедневно чувствовал Чехов. Он видел это по глазам капитана.., то есть Джима.

Цепь размышлений Чехова внезапно прервалась, когда он заметил что-то крохотное и темное на фоне голубизны неба. Он поднял руку и возбужденно указал на точку Скотту:

– Вот он.., там, на юге!

Скотт поднял руку к своему морщинистому лбу, чтобы заслониться от яркого сияния солнца. Мгновением позже, понаблюдав за объектом, он цокнул языком:

– Ты что, слепой? Это же птица!

Чехов уже был готов возразить, но тут рассмотрел крылья. Его плечи несколько поникли, когда возбуждение угасло.

– Гоняет по Кристаллическим Канавам! – резко сказал Скотт с некоторым негодованием. – Катается на потоках лавы.., орбитальное ныряние... Этот мужик проводит чертов декатлон по всей Галактике!

Чехов нахмурился, услышав нотку неодобрения в голосе Скотта. Конечно, ничего ужасного в орбитальном нырянии не было. На самом деле Чехов сам хотел как-нибудь попробовать это.., после того, как увидел в небе Джеймса Кирка. Он открыл было рот, чтобы сказать что-нибудь в защиту капитана. Возможно, Скотт, живя своей спокойной жизнью, так и не понял, что это такое – чувствовать себя неприкаянным, ненужным и отвергнутым, желать, жаждать новых ощущений.

Но Чехову так и не удалось объяснить это Скотту: раскат грома, за которым тут же последовал второй, отвлекли его.

– Теперь это, должно быть, точно он, – сказал Чехов. – Думаю, он только что преодолел звуковой барьер.

Оба заслонили глаза от солнца и уставились в небо. Через несколько секунд Чехов подумал, что, возможно, снова ошибся. Но, затем к востоку от того места, где он ожидал увидеть Кирка, посреди голубого океана появилась черная точка. Она стала резко расти, и теперь это определенно была не птица, а фигура человека, который свисал со строп парашюта.

Он быстро снижался и демонстративно приземлился на спину прямо в пшеницу, в нескольких метрах от них. Чехов и Скотт бросились к нему.

Кирк сел на земле и снял шлем, открывая взору широкую улыбку восторженного ребенка.

– Прямо в цель! Я прыгнул с Аравийского полуострова.., и приземлился здесь с точностью до дюйма. – Он встал на ноги, отмахнувшись от попыток двух друзей помочь ему, в пылу радости не замечая клубы дыма, которые валили от его почерневшего, опаленного костюма.

– Если быть точным, капитан, – сообщил Чехов, – ваша цель находится в тридцати метрах, – он указал на восток, – в том направлении.

Губы Кирка скривились в гримасе – такой же, какую Чехов так часто видел, стоя на мостике, когда Спок излагал капитану точные, но неприятные для слуха мысли. Возможно, подумал Чехов, сейчас он сообщил точную информацию именно потому, что Спока не было с ними.

– Спасибо за то, что указали на это, – ответил капитан. Он начал снимать костюм и внезапно вздрогнул – явно от боли.

Скотт покачал головой с очевидным неодобрением:

– Я ведь предупреждал тебя насчет спины! Нужно обратиться к доктору.

Кирк буркнул что-то скептическое и начал снимать "упряжь".

– Завтра, – сказал он Чехову возбужденно, зная, что молодой человек разделял его пристрастие к подобным рискованным трюкам в гораздо большей степени, чем его бывший инженер, – я хочу проделать триэллиптический прыжок. Это когда ты прыгаешь из северного Китая и делаешь три полных оборота по орбите, прежде чем снова войти в атмосферу...

Чехов был искренне заинтересован в том, чтобы послушать о триэллиптических прыжках, и, возможно, даже попробовать самому, но Кирк, очевидно, страдал забывчивостью. Сама мысль о том, что капитан может стать забывчивым, смутила Чехова. Он мягко сказал:

– Капитан! Возможно, вы забыли, что завтра церемония крестин...

Было совершенно очевидно, что Кирк помнил об этом. Вспышка раздражения исказила его лицо, затем угасла, переходя в выражения упрямства, когда он резко сказал:

– Я не пойду. – Он сделал паузу, снова принимаясь за свой парашют. – Скотти, помоги мне со стропами!

Скотт шагнул вперед и взял в руки стропы, потом посмотрел на капитана неумолимо и с укором:

– Что ты говоришь? Ты ведь обещал!

– Когда я ушел в отставку, то поклялся, что никогда в жизни моя нога больше не ступит на борт звездного корабля. Именно это я и имел в виду.

– Капитан... – с укором сказал Чехов, имея в виду: "Мы ведь знаем, что вы не говорили этого всерьез, сэр". Он не совсем понял, что заставило капитана так взорваться, – кроме, возможно, последних новостей по поводу того, что Спок и Маккой не смогут присоединиться к ним на церемонии. Ухура также не приедет: она отдыхала в далеком регионе Галактики перед возвращением к преподаванию в Академии. Не будет и Зулу, который сейчас командовал "Эксельсиором".

– Я не хочу больше об этом слышать, – сказал Кирк им обоим. – Я не пойду, и это ОКОНЧАТЕЛЬНО.

"Да, СЭР", – чуть было не вырвалось у Чехова, но Скотт многозначительно посмотрел на него; он почувствовал неуверенность в голосе капитана и совершенно не удивился бы, если бы к утру Кирк изменил свое решение.

* * *

В то мгновение, когда двери турболифта открылись, Джеймс Кирк сделал глубокий вдох и взял себя в руки. Год назад, в последние мгновения своего пребывания в качестве капитана корабля он поклялся, что больше никогда его нога не ступит на борт другого звездного корабля. По одной простой причине: он с болью осознавал, что никогда уже не будет сидеть в капитанском кресле. Все же, несмотря на вчерашние протесты, он исключительно из чувства долга и ответственности (не испытывая ни малейшего любопытства) согласился сопровождать своих друзей на церемонию крестин "Энтерпрайза-В".

Но с того момента, когда он прибыл в космический док, его постоянно преследовала мысль о том, что что-то было НЕ ТАК – что-то странное, неуловимое. Возможно, груз прошлого и сегодняшнее бесцельное существование довлели над ним, а может, он просто чувствовал разочарование из-за того, что его лучшие друзья, которые должны были сейчас стоять рядом, Спок и Боунз, не сумели приехать. Спок был среди членов дипломатической миссии, представляя интересы Вулкана, и не мог освободиться, хотя и направил краткое витиеватое послание, отдавая должное бывшей команде "Энтерпрайза-А" и поздравляя команду нового "Энтерпрайза-В". Что же касается Маккоя, то он со своей семьей улетел, чтобы присутствовать на церемонии по случаю окончания Вулканской Академии наук его внучкой; он также прислал вежливое послание с поздравлениями Звездному Флоту.., и личное сообщение для Джима, в котором говорилось: "Скучаю по тебе, дружище! Буду мысленно с тобой..."

Беспокойство Джим начал ощущать с прошлой ночи, когда не раз просыпался от кошмаров. И сейчас, в то самое мгновение, когда он смотрел на закрытую дверь турболифта, его захватили видения из снов предыдущей ночи, снов, в которых реальные воспоминания переплелись с игрой фантазии.

Йосемитэ. Эль-Капитан. Он взбирается, хватается пальцами за холодный камень, нащупывает удобную ступень ногами, вдыхает сладкий воздух Земли, смотрит на ястребов, парящих в вышине. Голова Спока появляется на фоне синевы неба, отвлекая его, и затем.., падение, – как это и случилось много лет назад, – такое стремительное, что у него перехватывает дыхание, кружится голова, пальцы царапают по обломку скалы...

Вдруг все вспыхивает вокруг, и вот он уже сидит перед лагерным костром рядом со Споком и Боунзом, объясняя, почему тогда не боялся.

"...Даже когда я падал, то знал, что не погибну, потому что вы оба были рядом со мной..."

"Капитан, – говорит Спок, когда это видение сменилось другим, и вот они уже сидят в каюте Джима на "Энтерпрайзе-А" в последнюю ночь его капитанства. – Я возвращаюсь на Вулкан".

И вот он снова падает.., падает в бесконечность, мимо Эль-Капитана, пролетая над Аравийским полуостровом: воздух ревет в ушах, а он ждет, когда же Спок поймает его.

Но Спока нет, он на Вулкане, и Боунза тоже нигде не видно. Джим одинок.., впервые в жизни он действительно один, скованный ужасом свободного падения. Но даже теперь он слышит, как доктор шепчет ему на ухо: "Скучаю по тебе, дружище..."

И затем в сознании возникает вопрос, который задал Маккой Споку еще в далеком прошлом, на клингонской "хищной птице" вскоре после того, как вулканец вернулся к жизни: "Что ты чувствовал, когда был мертвым?"

Нелепо так беспокоиться из-за снов. Кирк мотнул головой, пытаясь отогнать воспоминания. Жалеть себя было бесполезно. Возможно, это несправедливо, что сейчас рядом не было Спока и Маккоя, но он был искренне благодарен Скотту и Чехову, двум друзьям, которые стояли бок о бок. Кирк посмотрел на них и увидел, что настроение Чехова было таким же, как и его, тогда как Скотт чувствовал грусть, смешанную с любопытством, разглядывая новый дизайн турболифта.

И все же, несмотря на решимость выкинуть из головы сны предыдущей ночи, Кирк чувствовал, как его беспокойство растет. Единственное, что доставляло ему удовольствие в этом мероприятии, – возможность снова надеть свою старую форму.

Двери лифта открылись прямо в море яркого света и шума аплодисментов. Ослепленный, Кирк заморгал, пока, наконец, его глаза не привыкли к освещению. За открытыми дверями он увидел прожекторы, группу журналистов с электронными блокнотами и аплодирующую команду мостика. Он выдавил снисходительную улыбку и почувствовал, как Скотт и Чехов невольно напряглись за его спиной.

– Капитан Кирк, – тут же бросился в атаку один из репортеров, – как вы себя чувствуете, оказавшись снова на мостике "Энтерпрайза"?

Это был единственный вопрос, который ему удалось полностью расслышать среди поднявшегося "обстрела":

– Капитан, не могли бы вы уделить...

– Капитан Скотт, у вас есть комментарии...

– Командующий Чехов, после того, как вы увидели новый "Энтерпрайз", вы не жалеете...

К счастью, человек в форме шагнул вперед, проталкиваясь через толпу, и остановился перед светом прожекторов. Кирк знал, даже не глядя на знаки отличия, кто это был. Весомость полномочий придавала определенную уверенную грацию движениям и делала решительной походку капитана на его собственном корабле.

Напряжение, казалось, висело в воздухе вокруг этого человека. "Как сжатая пружина, – подумал Джим. – Был ли я таким же когда-то?"

– Прошу прощения, – сказал мужчина репортерам, проходя мимо них. – Прошу прощения, у вас еще будет достаточно времени, чтобы задать свои вопросы.

Журналисты тут же замерли, подобно отхлынувшей волне, – все, кроме оператора, который стал пристраиваться под удобным углом для того, чтобы лучше снимать: при этом его прожектор светил прямо в глаза Кирку. Джим пытался не смотреть туда, не хотел, чтобы его лицо выдало охватившее его чувство раздражения. Он глядел прямо на молодого офицера, который стоял перед ним.

– Я капитан Джон Гарриман, – нынешний командующий "Энтерпрайза" вежливо кивнул каждому из отставных офицеров, – и хотел бы поприветствовать вас на борту.

– Для нас это большая радость.

Несмотря на неудобство, которое чувствовал Кирк, на его лице появилась теплая, искренняя улыбка. Гарриман казался ему до боли молодым, до боли нетерпеливым, до боли серьезным во всем, что касалось его первого дня в качестве командующего. Без сомнения, именно таким был Джеймс Т. Кирк, когда впервые взошел как капитан на борт "Энтерпрайза". И хотя Гарриман изо всех сил пытался скрыть нервозность, он с явным благоговением смотрел на человека, который стоял перед ним.

– Я просто хотел, чтобы вы знали, как нам всем приятно в первом же путешествии видеть на борту людей, каждый из которых – живая легенда, – сказал Гарриман. – Я помню, как читал о ваших миссиях еще в школе.

Скотт и Чехов напряглись: на лице Гарримана отразилось замешательство, когда он понял свою промашку. Охватившая его паника была такой неподдельной, что Кирк скривил губы от удовольствия.

– Что ж, – сказал Джим, – можем мы тут немного осмотреться?

– Пожалуйста! – Гарриман показал жестом на сияющий мостик, испытывая откровенное облегчение от того, что его спасли из затруднительного положения. – Пожалуйста...

– Демора! – Чехов внезапно просиял от удовольствия, когда заметил знакомое лицо в море одетых в форму людей. Он тут же отошел в сторону, когда остальные трое церемонным шагом двинулись в направлении системы управления.

– Это новое капитанское кресло, – начал объяснять Гарриман двум совершенно не заинтересованным, но вежливым и внимательным гостям. Он гордо положил руку на подлокотник. – Если вы посмотрите на коммуникационную панель, то сможете увидеть несколько небольших, но существенных улучшений по сравнению с "Энтерпрайзом-А"...

Он монотонно говорил в течение нескольких секунд; Скотт, казалось, слушал очень внимательно, но Кирк был занят собственными мыслями. Затем Гарриман и Скотт быстро перешли к рулю, в то время как Джим задержался и с завистью опустил руку на спинку нового капитанского кресла. Казалось не правильным, что другой должен сидеть здесь, что рядом не было Боунза и Спока, стоящих на их обычных местах. Внезапно он ощутил сильнейший дискомфорт, и снова в его сознании вспыхнули воспоминания о его последней ночи на борту "Энтерпрайза" и о неожиданном холоде, который он почувствовал, когда Спок и Маккой признались, что их пути разошлись.

"...Даже когда я падал, то знал, что не погибну, потому что вы оба были со мной..."

"Стоп", – резко сказал он себе. Он снова плакался, снова жалел себя и все же никак не мог избавиться от необъяснимого предчувствия того, что в этих снах было некое предзнаменование.

– Итак, капитан... – сказал кто-то. Он поднял глаза и увидел журналистку с блокнотом.

Тем же прохладным тоном она продолжила:

– За последние тридцать лет это первый корабль под названием "Энтерпрайз" без Джеймса Т. Кирка в качестве капитана. Что вы чувствуете в связи с этим?

"Что, черт подери, я, по-вашему, должен чувствовать? – хотел он ответить, разозленный небрежностью ее тона. – Этот корабль был всей моей жизнью, всем для меня. А теперь..."

Вместо этого он вздохнул и взял себя в руки; на лице появилась застывшая улыбка:

– Все хорошо. Я рад, что сейчас нахожусь здесь, чтобы отправить его в путь.

Он попытался обойти ее, присоединиться к Гарриману и Скотту, но журналистка встала перед ним, отрезая путь к спасению.

– А что вы делали с тех пор, как ушли в отставку?

– Я.., просто старался занять себя. – Пойманный в ловушку, он сделал паузу и постарался поймать взгляд Гарримана, но молодой капитан и Скотт с энтузиазмом обсуждали новый дизайн руля.

– Прошу прощения, капитан! – позвал Чехов с такой требовательностью, что журналистка тут же попятилась.

Кирк с благодарностью посмотрел на него. Чехов ответил ему понимающим взглядом, затем с нескрываемой гордостью указал на офицера рядом с собой – молодую землянку со странно знакомыми темными глазами и смуглым лицом в обрамлении черных волос, которые ниспадали на плечи.

– Я хотел бы представить вам рулевого "Энтерпрайза-В".

"Мы раньше не встречались?" – чуть было не спросил Кирк, но Чехов продолжил:

– Мичман Демора Зулу – капитан Джеймс Кирк.

Его рот открылся от удивления. Какое-то мгновение он просто пялился на женщину, которая протянула ему руку и с безошибочно узнаваемыми уверенностью и юмором Зулу сказала:

– Рада познакомиться с вами, сэр! Мой отец рассказывал мне кое-какие... – в ее глазах зажглись еле заметные веселые огоньки, – ., интересные истории о вас.

Джим, наконец, обрел дар речи.

– Ваш отец... Хикару Зулу ваш отец? – Он знал, что у Зулу был ребенок, но речь шла о маленькой девочке, а уж никак не о дочери, достаточно взрослой для того, чтобы пойти в Академию и тем более управлять рулем звездного корабля. Чехов был ее названым дядюшкой и крестным отцом, что объясняло любящее выражение в его глазах, но...

Демора гордо выпрямилась:

– Да, сэр.

Чехов наклонился вперед и сказал шепотом:

– Вы видели ее, когда она еще была... – его рука опустилась вниз, показывая расстояние от пола до его пояса – рост девочки в то время. Кирк недоверчиво покачал головой. Конечно, все и так было ясно: круглые щеки под сияющими темными глазами, грациозная фигура. Он никогда бы не спутал ее с дочерью кого-то другого.

– Да, да, я помню. Еще тогда ты хотела стать рулевым, как твой отец. Но это ведь было не так давно. Это было не более, чем...

– Двенадцать лет назад, сэр, – сказал Чехов.

– Да.., что ж... – Кирк заколебался. К ее чести, Демора не выказала даже намека на удивление или раздражение, а просто ждала, пока капитан делал в голове быстрые подсчеты и затем вздохнул, соглашаясь.

– Поздравляю, мичман! – сказал он, наконец, и искренне улыбнулся. – Это был бы не "Энтерпрайз" без Зулу у руля.

– Спасибо, сэр, – ответила Демора, и ее тон свидетельствовал о том, что она унаследовала искренность и теплоту своего отца. – Если вы позволите... – она повернулась к Чехову:

– Я бы хотела показать вам новые инерциальные системы...

Кирку показалось, что он услышал слова, которые Демора едва было не произнесла: "Дядя Павел..."

Они отошли. Кирк посмотрел, как они удаляются, и внезапная всепоглощающая грусть охватила его, когда он подумал о собственном ребенке – Дэвиде, о Кэрол, об упущенных шансах. Чувство горькой утраты, потери Дэвида не только не утихло, но даже усилилось с годами, будто приближающийся собственный конец заставил Кирка увидеть все те возможности, которые он упустил за свою жизнь. Знай он с самого начала, что у него будет сын, жизнь могла бы сейчас быть иной. Возможно – только возможно, – он мог бы сделать все по-другому и сейчас Дэвид был бы жив...

Кирк мог бы сейчас быть рядом с ними вместо того, чтобы бороться с одиночеством, в то время как Кэрол пыталась забыть свое горе в работе. Он видел ее лишь дважды за последний год, и оба раза она была поглощена восстановлением станции Термис. Он начинал думать, что ее скорбь тоже усилилась с годами, что, может быть, он сам слишком напоминал Кэрол ее позднего сына.., так же, как сейчас Демора напомнила ему Зулу.

Он поднял глаза и увидел приближающегося Скотта. Тот улыбался.

– Чертовски хороший корабль, если вы меня спросите! – сказал Скотт с воодушевлением. – Что бы я ни отдал за экскурсию по инженерному отсеку...

Кирк уклончиво хихикнул, затем снова посмотрел на Демору, которая сейчас занимала свое место у руля.

– Знаешь, Скотти, меня это удивляет... – Веселое настроение Скотта ничуть не поколебалось:

– Что именно, сэр?

– Я о Зулу. Когда он находил время для семьи? – Скотти проследил за взглядом капитана и издал восхищенный возглас:

– Зулу дал миру еще одного хорошего офицера, не так ли?

– Она, похоже, славная девушка.

– Так и есть. – Скотт снова обратился к нему. – Все именно так, как ты всегда сам говорил. Если есть что-то достаточно важное, время всегда находится.

Кирк кивнул с отсутствующим видом. Какое-то мгновение они оба молчали, пока Скотт, наконец, не сказал низким голосом:

– Так... Вот, значит, почему ты гоняешь по Галактике как восемнадцатилетний! Отставка оказалась несколько одинокой, не так ли?

Кирк резко посмотрел на него:

– Я рад, что с таким чувством такта ты инженер, а не психолог.

Все еще сама напряженность и искренность, Гарриман подошел к ним и прервал разговор с преувеличенной вежливостью, что говорило о том, что на них устремлена кинокамера.

– Извините, джентльмены. Не займете ли вы свои места...

– О.., конечно! – Кирк выпрямился и "включил" дежурную улыбку. Скотт сделал то же самое, и они оба направились к трем креслам, установленным на мостике специально для них.

Когда Гарриман занял капитанское кресло, а каждый из членов команды – свой пост Чехов присоединился к ним, Скотти и Кирку, скользнув в третье кресло, бросая гордый взгляд дядюшки на Демору и шепча на ухо Кирку:

– Я не был таким молодым.

Кирк с любовью посмотрел на него:

– Нет! Ты был моложе.

– Приготовиться к отбытию из космического дока, – приказал Гарриман с некоторым волнением. Кирк чувствовал симпатию к молодому капитану. Ему самому было весьма нелегко командовать "Энтерпрайзом" много лет назад, и при этом молодому Джеймсу Кирку не приходилось делать это на виду у трех "живых легенд" и своры журналистов.

– Кормовые толкатели вперед на одну четверть, лево – и правосторонние в положение готовности, – распорядился Гарриман, затем развернул свое кресло и оказался лицом к трем почетным гостям. – Капитан Кирк, это была бы честь для меня, если бы вы отдали приказ отправляться в путь.

– Нет, – резко сказал Кирк, не раздумывая. Он не собирался грубить молодому человеку. Гарриман просто старался быть вежливым, чтобы оказать уважение, но Кирку его предложение казалось проявлением этакой снисходительности. Он не собирался выполнять роль марионетки и отдавать символический приказ: это лишь в еще большей степени подчеркивало тот факт, что "Энтерпрайз" уже не принадлежал ему. И он не хотел притворяться, что это было не так, даже на мгновение. – Нет. Спасибо.

Гарриман, похоже, принял его отказ за проявление скромности:

– Пожалуйста! Я настаиваю.

На мостике воцарилась тишина. Кирк с раздражением почувствовал, что взгляды всех, включая журналистов, усевшихся на другой стороне мостика, устремились на него. Он беспомощно посмотрел на Скотта, на Чехова, на улыбающегося Гарримана, который ожидал ответа, и поднялся. Тишина казалась оглушительной, и его слова были клапаном, который внезапно открывшись, разрядил напряжение.

– Выведите нас в пространство, – бесцветным голосом сказал он.

Команда снова разразилась оглушительными аплодисментами. Кирк сел, стараясь отвернуться от ослепительного света и надеясь, что камера не зафиксировала его неловкость и раздражение.

– ОЧЕНЬ хорошо, сэр, – одобрительно прошептал Чехов.

– У меня аж слезы подступили, – заметил Скотт.

Движимый импульсной энергией, корабль гладко заскользил из космического дока в пространство Солнечной системы. Кирк мог бы расслабиться и получать удовольствие от путешествия, но он, Скотт и Чехов были пойманы в ловушку на своих местах, очутившись под пристальными взглядами журналистов и глазом камеры, как преступники перед расстрельной командой. Он деланно улыбался в ослепительном свете прожектора, пока его челюсть не начала болеть, пока голова не закружилась от нелепых вопросов вроде: "Ну, вот вы и снова на борту звездного корабля "Энтерпрайз". Как вы себя чувствуете?"

Все трое промолчали на это. Джим взглянул на Чехова, затем на Скотта, понимая, что никто из них не хотел отвечать и надеялся, что это сделает кто-то другой.

Кирк глубоко вздохнул, затем снова "включил" дежурную улыбку и сказал:

– Просто отлично...

В тот же момент и Чехов, и Скотт тоже сдались и хором ответили:

– Хорошо!

И так все и продолжалось, пока Гарриман, наконец, не избавил их от этого, произнеся:

– Что ж, дамы и господа, мы только что вышли за пояс астероидов. Наш курс проложен так, что мы полетим за Плутон и затем вернемся назад в космический док... Просто небольшая пробежка вокруг дома.

Журналисты тут же разом повернулись к нему, словно осознав, что наконец-то появилась свежая жертва. Один из них тут же спросил:

– Капитан, а у нас будет время для того, чтобы опробовать искривители?

Он осекся при звуке тревожного сигнала, который издала коммуникационная консоль. Офицер по связи выкрикнул голосом, в котором было нескрываемое удивление, мгновенно передавшееся всем присутствующим:

– Мы принимаем сигнал бедствия, капитан! – В то же мгновение глаза Гарримана округлились, но он быстро взял себя в руки и распорядился:

– На громкоговорители.

Кирк вздрогнул при громком взрыве молнии, который последовал за этим. Женский голос с нотками отчаяния, искаженный настолько, что слова были едва различимы, произнес, профильтрованный через громкоговорители:

– Это транспорт "Лакул". Мы пойманы каким-то энергетическим искривлением. Мы не можем вырваться...

Дальнейшие слова были проглочены электрическими разрядами, но Кирк сумел различить несколько фраз: "...нужна немедленная помощь.., оно разрывает нас..."

Еще один оглушительный взрыв молнии наполнил воздух. Офицер по связи быстро забегал пальцами по своей консоли, затем покачал головой, глядя на Гарримана. Одновременно с этим офицер по науке проверила свою консоль и доложила:

– "Лакул" – один из двух кораблей, которые перевозят эль-аурианских беженцев на Землю.

Гарриман моргнул при этой информации, затем прочистил горло. Секунды пролетали – критические секунды, которые, как понимал Кирк, могли спасти или погубить жизни, и у него перехватило дыхание от ожидания и безмолвной мольбы, чтобы молодой человек быстро взял себя в руки и начал действовать. Изо всех сил сдерживаясь, он умудрился не шелохнуться, даже не сжать кулаки в ожидании реакции Гарримана.

Молодой капитан повернулся к рулю:

– Вы можете установить их местоположение?

Еще до того, как последний звук этой фразы сорвался с губ Гарримана, Демора спокойно ответила:

– Эти корабли находятся между отметками сто тридцать и двести пятнадцать. Дистанция – три световых года.

– Сигнальте ближайшим кораблям, – приказал Гарриман. – Мы не в том состоянии, чтобы обеспечить спасение. У нас даже недокомплект команды на борту.

Навигатор сверился со своей консолью и полуобернулся к капитану:

– Мы единственные в радиусе, сэр.

Гарриман еле заметно недовольно вздохнул, в то время как камера была сфокусирована на нем. Прошла еще одна секунда, и Кирк теперь уже ерзал на самом краешке своего кресла, вцепившись пальцами в колени, готовый вскочить и взять командование кораблем на себя, если молодой капитан не предпримет быстрых действий. Наконец, Гарриман глубоко вдохнул и расправил складки своей формы.

– Что ж, тогда.., насколько я понимаю, все ложится на наши плечи. – Он повернулся к Деморе. – Проложите курс перехвата и активируйте максимальное искривление.

Кирк безмолвно выдохнул, затем напрягся, ошарашенный, когда Скотт наклонился к нему и мягко сказал со смешливыми огоньками в глазах:

– Что-то не так с вашим креслом, капитан?

Джим угрюмо посмотрел на него, когда "Энтерпрайз" прыгнул в искривление.

Через минуту Демора подняла глаза от своей консоли:

– Мы в радиусе визуального контакта с энергетическим искривлением, капитан.

– На экран, – сказал Гарриман.

Все взгляды были сфокусированы на основном видовом экране, который продемонстрировал причудливую картинку: звезды и пространство, рассеченное мелькающей, бьющейся из стороны в сторону плетью чистой энергии, раскаленной добела полосой с фиолетовыми, голубыми и золотыми оттенками. Кирку казалось, что лента была живой, разгневанной.

– Что, черт подери, это такое? – прошептал Чехов.

– Я нашла транспортные корабли, – доложила Демора.

Вид дернулся в сторону, и на экране появились два избитых транспортных корабля, пойманных, подобно вырывающимся насекомым, фиолетовой пульсирующей паутиной.

– Корпуса начинают сминаться под давлением. Они долго не протянут.

Она резко уцепилась за свою консоль, когда "Энтерпрайз-В" неожиданно дернулся в сторону, бросая Кирка на Чехова.

– Мы сталкиваемся с серьезными гравитационными нарушениями под воздействием энергетической ленты, – сказал навигатор.

Сжимая ручки своего кресла, Гарриман распорядился:

– Сохраняйте дистанцию между нами и лентой. Совсем не нужно, чтобы и мы залетели туда. – Он нахмурился, глядя на экран, явно взвешивая свой следующий шаг.

Кирку решение казалось очевидным; он дал Гарриману еще две секунды, затем выпалил:

– Транспортные телепорты...

Скотт тут же нанес капитану меткий удар под ребра. Кирк мгновенно замолк. Он знал, что это был корабль Гарримана, а не его. Однако ситуация стремительно становилась безнадежной...

Гарриман посмотрел через плечо на Кирка с выражением, в котором не было и тени раздражения. Либо он был слишком учтивым, чтобы заметить оскорбление, либо искренне благодарным за любую помощь.

– У нас нет транспортных телепортов. – Кирк еле сдержался, чтобы скрыть откровенное негодование:

– Вы покинули космический док без транспортных телепортов?

– Они будут установлены лишь во вторник, – холодно ответил Гарриман. Он повернулся назад к рулю. – Мичман Зулу, попытайтесь создать субпространственное поле вокруг кораблей. Это может помочь им высвободиться.

– Есть, сэр. – Демора наклонилась над своей консолью.

"Нет", – чуть было не сказал Кирк, но прежде, чем он смог произнести это, Демора покачала головой и подняла глаза:

– Слишком сильные квантовые помехи, капитан.

Снова Гарриман перевел взгляд на бьющуюся на экране энергетическую ленту и нахмурился. Кирк не испытывал ничего, кроме симпатии, к молодому капитану, чей первый день в качестве командующего корабля превращался в подобие кошмара, причем корабль был неукомплектован и плохо снаряжен: Но если Гарриману не удастся придумать другой план, то симпатия симпатией, а...

– Как насчет выброса плазмы из искривляющих двигателей? – спросил Гарриман в пустоту. – Это может ослабить силу захвата ленты.

– Есть, сэр, – ответил навигатор. – Выбрасываю двигательную плазму...

Гарриман (это было видно) задержал дыхание на мгновение, затем перевел взгляд на Кирка, который ободряюще тепло улыбнулся ему.

– Это не действует, сэр, – сказал навигатор. – Я думаю...

– Сэр! – вскрикнула Демора. – Корпус корабля по правому борту коллапсирует!

На экране один из кораблей, обвитый концом ленты, разлетелся в ослепительном взрыве. Все на мостике "Энтерпрайза" внезапно замолчали, когда вспышка взрыва угасла и превратилась в облако разлетающихся осколков.

– Сколько беженцев было на корабле? – спросил Чехов, охваченный ужасом.

Не ему подобало сейчас говорить, тем более задавать такой резкий вопрос. Это была обязанность капитана корабля. Но в ужасе, который царил на мостике, этого, похоже, никто не заметил, и уж, конечно, не Гарриман, который с расширенными глазами и открытым ртом смотрел на экран.

– Двести шестьдесят пять, – спокойно ответила Демора.

Плечи двух человек поникли под грузом этого ответа.., одни принадлежали Гарриману, другие – Кирку.

"Вежливый дьявол! – сказал себе Кирк. – Двести шестьдесят пять... Я знаю, через что он сейчас проходит, но ведь нельзя же так просто сидеть и наблюдать, как это произойдет еще раз. Если он, не дай Бог, не спросит, я сам скажу ему..."

Демора заговорила снова, ее голос был встревоженным:

– Целостность корпуса "Лакула" упала на двенадцать процентов, сэр!

Гарриман медленно повернулся и встретился глазами с нетерпеливым взглядом Кирка. Неуверенность мелькнула на лице молодого человека. Кирк понимал: Гарриман не хотел показаться в столь невыгодном свете перед лицом всей своей команды и теперь уже смолкших репортеров. Но здесь, рядом, была помощь опытного человека и на кон были поставлены еще двести жизней...

– Капитан Кирк, – сказал Гарриман с восхитительным достоинством и спокойствием, – я оценил бы любое предложение, которое вы можете высказать.

Его слова произвели поразительный эффект и словно высвободили все чувства, кипевшие в душе Кирка. Именно это он испытал во сне прошлой ночью: свободное падение, такое же, как в парке Йосемитэ – падение с Эль-Капитана; он ощутил тот же трепет, который чувствовал, паря над планетой в небесном нырянии, еще вчера. Однако сейчас было и кое-что еще: сильное возбуждение, которое он пытался найти в своих приключениях, но так и не обрел... Он знал, почему: потому что на этот раз делал кое-что важное – он изменял ситуацию.

Кирк выстрелил из кресла, как пробка из бутылки шампанского, и менее чем через секунду стоял подле Гарримана, глядя на молодого человека глазами, в которых, как он надеялся, отразилось его уважение и благодарность.

– Первое, – сказал он таким тихим голосом, чтобы мог слышать только капитан, – приблизьтесь на расстояние телепортов и транспортируйте людей на борт.

Гарриман уставился на него с нескрываемым удивлением:

– Но как насчет гравитационных нарушений? Они разорвут нас на части!

Кирк положил руку на плечо молодого человека и сказал очень тихо и без малейшего намека на упрек:

– Риск – это часть игры, если вы хотите сидеть в этом кресле.

Гарриман замер, но лишь на мгновение, затем расправил плечи и мрачно повернулся к картинке на экране.

– Руль, – приказал он, – приблизиться на расстояние телепортов.

Кирк сощурился от внезапного ослепительного света и поднял глаза, чтобы увидеть оператора, который сейчас подходил к капитанскому креслу, чтобы получить лучший угол съемки.

– И второе! – рявкнул он так, чтобы его голос был слышен по всему мостику. – Выключите эту чертову штуку!

Оператор заколебался лишь на мгновение. Ярость на лицах двух капитанов, очевидно, убедила его. Он выключил камеру и присоединился к другим журналистам.

"Энтерпрайз" осторожно двинулся вперед. На экране бьющаяся плеть энергии становилась все ближе и ближе.., пока внезапно не ринулась на корабль, пройдя мимо него в каких-нибудь метрах. Кирк облегченно вздохнул и поблагодарил про себя Зулу за то, что тот передал свое умение рулевому.

– Мы на расстоянии, сэр, – сообщила Демора.

Гарриман, побледнев, смотрел на экран:

– Телепортируйте их прямо в больничный отсек.

"Напрямую?" – чуть было не воскликнул Кирк: внутрикорабельное телепортирование было в лучшем случае рискованным занятием, но прежде, чем он смог издать хотя бы звук, Гарриман вскинул на него глаза, очевидно, читая его мысли. Если бы ситуация не была такой критической, он, возможно, улыбнулся бы:

– Все в порядке, капитан. Как я сказал, новый корабль обладает новыми возможностями.

Озабоченно сдвинув брови, Чехов шагнул вперед и склонился к Гарриману:

– Сэр, сколько у вас медперсонала?

Моментальная вспышка гордости Гарримана сменилась выражением неловкости:

– Медперсонал не прибудет до вторника.

Чехов не терял времени на то, чтобы задавать ненужные вопросы. Он выпрямился и показал на двух репортеров, которые наблюдали за происходящим, сидя неподалеку.

– Вы и вы! Считайте, что вы только что стали медслужащими. Пошли.

Все трое бросились к турболифту, когда Демора сказала:

– Основной инженерный отсек докладывает о колебаниях в искривляющих плазменных реле.

Скотт был уже на ногах, прежде чем она закончила говорить.

– Обойти реле и перейти на аварийные системы, – сказал он, быстро двигаясь в направлении руля.

Кирк, забавляясь, взглянул на него с видом, который говорил: "Это не ты ли пихал меня под ребра несколько минут назад?.."

Скотт не снизошел до того, чтобы отреагировать.

– Сэр, – худощавый молодой лейтенант, явно только выпущенный из Академии, повернулся от кормовой консоли с паническим выражением на лице. – Я не могу поймать цель. – Он снова посмотрел на свою панель и покачал головой с выражением полного недоумения – Они, похоже, находятся в своего рода.., темпоральном потоке.

– Скотти? – позвал Кирк, но прежде, чем он успел повернуть голову к своему бывшему инженеру, тот уже оставил руль и стоял теперь рядом с молодым лейтенантом, хмурясь при взгляде на консоль.

Он зашипел от удивления:

– Что за черт?..

Кирк подошел и встал рядом. Скотт полуобернулся к своему бывшему капитану, не отрывая взгляда от сверхъестественных, не правдоподобных показателей на консоли.

– Их признаки жизни... В ФАЗЕ, они то появляются, то исчезают из нашего пространственно-временного континиума.

– Исчезают? – переспросил Кирк. – Куда? – Он выпучил глаза на консоль, но информация на ней была такой же невозможной, как и слова Скотта.

Скотт ничего не ответил, но наклонился и начал быстро работать с консолью, а лейтенант с уважением отодвинулся в сторону, уступая место.

– Сэр! – вскрикнул навигатор, и тон его голоса был наэлектризованным, что соответствовало виду на экране. – Корпус коллапсирует!

Во второй раз энергетическая лента обхватила обреченный корабль, подобно огромному ослепительному питону, который пожирал свою жертву. Пока Кирк наблюдал за этим, "Лакул" взорвался в феерическом фонтане вращающихся обломков. Кирк мгновенно повернулся к Скотту, на лице которого теперь было усталое, виноватое выражение, которого Кирк давно уже не видел у инженера.

– Я снял сорок семь, – сказал Скотт среди внезапно воцарившегося молчания, казалось, что его слова наполнили все пространство мостика. Он опустил глаза. – Из ста пятидесяти.

Не было времени для того, чтобы горевать об этом. Пол под ногами Кирка резко дернулся, бросив его на кресло Гарримана. Каким-то образом ему удалось удержаться на ногах, отреагировать, инстинктивно подняв руку на звук металлического скрежета, чтобы заслонить лицо, когда неожиданный дождь из обломков перегородки посыпался на него.

И тут все так же быстро закончилось, и корабль восстановил свое положение так резко, что Кирк чуть было снова не потерял равновесие. Он опустил руку и огляделся. Покореженная перегородка, никакой пробоины в корпусе, как он боялся. Никаких серьезных повреждений, все в порядке.., за исключением навигатора, который лежал, распростертый неподвижно на своей консоли; его глаза были открыты, голова залита кровью, а шея вывернута так неестественно, что Кирку не нужно было проверять человека, чтобы убедиться, что он был мертв. Рядом, с полными скорби глазами и побелевшими губами сидела Демора, уцепившись руками за свою консоль.

– Доклад! – выкрикнул Кирк, перекрывая визг клаксона, в то время как Скотт осторожно отодвинул в сторону мертвого человека и занял его место.

Демора с усилием вздохнула и взяла себя в руки:

– Мы пойманы гравитационным полем, источником которого является пространственная энергетическая лента.

На этот раз Гарриман не нуждался ни в ободрении, ни в совете:

– Все двигатели, полный реверс!

 

Глава 3

Секундами ранее на борту "Лакула" Толиан Соран сидел, скрестив ноги, на полу переполненной беглецами пассажирской кабины и безразлично смотрел на видовой экран, где сияющая лента билась в объятиях ночи космоса.

В отличие от других, которые стонали и ныли, услышав сообщение о том, что их второй корабль уничтожен, Соран не испытывал страха перед лентой. На самом деле он приветствовал ее.

С первого же дня, как он был спасен "Лакулом", Соран все время собирал силы для того, чтобы покончить счеты с жизнью. Он пытался сделать именно это – ввести свой аварийный шаттл под смертельные лучи боргов, – когда узнал, что Садориан Сити, его родной город, дом Леандры, был уничтожен. Его жена и дети погибли, их убили, и он с ужасом наблюдал за этим из своего безопасного укрытия на орбитальной обсерватории.

По чистой случайности пролетавший "Лакул" обнаружил его и телепортировал на борт.., совершенно против его воли. Он был уже мертв в душе, умер от горя. Он просто хотел, чтобы его телесная оболочка соединилась с духовной, хотел встретиться с семьей. Но ему не дали сделать этого.

Соран наблюдал за языками пламени на экране и мрачно улыбался. Лента выглядела как сверкающее лезвие, как смертельные лучи боргов, которые изрыли его родную планету. Наконец-то они пришли за ним, чтобы дать ему умереть, как это было предназначено, так же, как умерли Леандра, Эмо и Мара.

Содрогающийся корабль накренился, когда по нему ударила лента. "Наконец-то", – подумал Соран. Среди криков и хаотичных движений тел он сидел, вцепившись руками в колени, и отдавался на волю стихии. Перегородки вокруг него начали сминаться. Кусок металлического обломка ударил в лоб, и струя крови потекла на бровь и дальше, к глазам.

Но Соран только улыбался.

И вот посреди смятения сверкнул ослепительный свет, заставляя перегородки ломаться посередине, шевеля волосы на затылке Сорана. Он наполнил воздухом легкие, окунаясь в смерть, ожидая разрешения своих страданий; его сознание сфокусировалось на единственной мысли:

"Леандра..."

Тьма. Спокойствие. Тишина.

"Так вот она какая, – с удивлением подумал он. – Смерть..." Однако он понимал, что все еще находится в сознании, и понимание это принесло разочарование. Он надеялся раствориться и превратиться в ничто, в полное отсутствие мыслей, в пустоту. Но вот он здесь, слушает собственное дыхание и биение своего сердца.., ощущает движение прохладного, влажного воздуха своей кожей.

И другое теплое тело рядом.

Он открыл глаза во тьме. Это не была полная чернота, так как за окном мерцали звезды, посылая вниз мягкий свет. Пошевелился и почувствовал мягкую, гладкую ткань простыни на обнаженной коже спины, услышал тихие звуки волн, накатывавших на берег, почувствовал запах соленого воздуха, смешанный с ароматом экзотических цветов. Даже в этих густых сумерках он вдруг осознал, что это Талаал, курорт, где они любили друг друга в первую свадебную ночь.

Он повернулся на бок и обнаружил ее, лежащую рядом с собой; ее лицо светилось серебряными бликами от сияния звезд, темные волосы, длинные и мягкие, были разбросаны по подушке и пахли, как цветы.

– Леандра, – прошептал он и заплакал: с трудом сдерживаемые столько дней эмоции неожиданно прорвались наружу. Он обнял ее и прижал к груди, зарывшись лицом в волосы. Чудо из чудес, она была твердой, теплой.., не сном, но РЕАЛЬНОСТЬЮ, она действительно была здесь, в его руках.

– Леандра, о, боги, дорогие боги, Леандра... Все во Вселенной снова встало на свои места.

– Толиан? – прошептала она сонным голосом. – Дорогой, что такое? – Вид его искаженного мукой лица моментально отогнал от нее последние остатки сна.

– Что произошло? Тебе снились кошмары?

– Да, всего лишь снились, – сказал он с горечью, целуя ее лицо. – Обещай мне. Обещай мне, что ты никогда не уйдешь...

– Конечно, я никогда не уйду от тебя, Толиан. Ты знаешь это. Но что...

Ее образ потускнел, стал полупрозрачным, как исчезающий призрак. Соран закричал, почувствовав, что держит в руках не ее твердое, теплое тело, а лишь воздух. Однако он все еще видел перед собой ее тусклую тень; лента лунного света озаряла ее лицо, обеспокоенные глаза. Видеть ее и не иметь возможности коснуться...

– Леандра! – закричал он, но не смог услышать слова, которые срывались с ее шевелящихся губ. В то же мгновение он осознал присутствие другой реальности, которая теперь окутывала его, обволакивала: он стоял вместе с беженцами с "Лакула" на борту другого корабля.., корабля Федерации.

– Нет! – закричал Соран с яростью и горечью, пытаясь ухватиться за протянутые руки Леандры, но его собственные проходили сквозь пустоту.

– Нееееее...т!

* * *

На какое-то мгновение Павел Чехов заколебался, остановившись в дверях, и в изумлении посмотрел внутрь больничного отсека – но не на медицинское оборудование по последнему слову техники и не на более изысканный и более практичный дизайн больничного отсека, а на ужасную сцену, которая предстала его глазам.

Около пятидесяти беженцев с "Лакула" – изящные гуманоиды; последние представители расы эль-аурианцев, – лежали в бессознательном состоянии на диагностических кроватях, сидели, ошеломленные, на ковре, прислонившись к перегородкам, издавая стоны. Но не их раны и увечья заставили Чехова и двух репортеров, стоявших по бокам от него, застыть на месте. Наоборот: большинство беженцев, казалось, физически не пострадали, но Чехова ужаснуло выражение глаз эль-аурианцев, их взгляды, которые, как он ясно осознал, никогда не сможет забыть.

Он никак не мог отделаться от мысли, что вошел в сумасшедший дом восемнадцатого века.

Те, кто были в сознании, смотрели куда-то вдаль, на что-то невидимое, недоступное и такое прекрасное, что некоторые сидели молча. Другие цеплялись руками за воздух, пытались ухватиться за что-то незримое, но желанное. Однако все видели разное, каждый был погружен в собственный внутренний мир. Стоны, шепот, тихий плач сливались в мрачное, потустороннее бормотание, напоминающее молитву:

– Цвета касаются меня...

– Я пойман в стекле...

– Я вижу секунды...

– Помогите мне, помогите...

В это утро Чехов понял, почему капитан Кирк не хотел подниматься на борт "Энтерпрайза-В". Он тоже не хотел этого. Чехов не видел ничего хорошего в том, чтобы сидеть на борту звездного корабля и чувствовать себя бесполезным. Однако, как и капитан, он не смог остаться в стороне.

В то мгновение, когда Кирк взял на себя командование кораблем, Чехов ощутил невероятное возбуждение. В первый раз за последний год он почувствовал, что его существование имеет цель, что его действия правильны, что он нужен здесь и сейчас. Он не чувствовал ничего подобного со дня своей отставки, так что, не раздумывая ни секунды, взял на себя командование больничным отсеком. Ускоренный курс медобучения, пройденный в качестве главы службы безопасности на борту "Релианта", сослужил ему сейчас хорошую службу.

Он замешкался у входа в больничный отсек лишь на мгновение, затем быстро взял себя в руки и определил местонахождение диагностических сканеров. Он дал по одному сканеру каждому из журналистов, женщине и мужчине (оба были земляне), затем коротко проинструктировал их.

Прежде чем он закончил инструктаж, корабль резко накренился, бросая его на ближайшую перегородку.

– Боже мой! – закричал мужчина, когда Чехов столкнулся с ним; выпавший из его руки сканер застучал по палубе. – Что это было?

Чехов быстро восстановил равновесие, схватил с пола прибор и снова протянул мужчине, который с нескрываемым страхом посмотрел на него.

– Возьмите это, – приказал он. – Нам нужно работать...

Глаза женщины были расширенными от страха.

– Но что это было? Вы думаете, энергетическая лента...

Корабль снова дернулся, она бросила сканер и ухватилась за перегородку.

– Не имеет значения, что это такое, – сказал резко Чехов. – Оставим это тем, кто сейчас на мостике. Здесь больным нужна помощь. – И когда в ответ на него снова устремились два испуганных взгляда, он прогремел:

– Не думайте! Просто ДВИГАЙТЕСЬ! – с такой силой, что двое помощников, наконец, подобрали свои сканеры и пошли за ним к стонущей толпе.

– Не прогоняй меня; пожалуйста, разреши мне остаться...

– Я пойман, отпусти меня.

– Помогите мне. Кто-нибудь, помогите...

– Все хорошо, – сказал Чехов. Он встал на колени рядом с красивой женщиной с каштановыми волосами; по ее лицу трудно было определить возраст. Казалось, она была не ранена. Ее глаза, в которых стояла скорбь, смотрели мимо него, взгляд сосредоточился на каком-то далеком невидимом объекте. – Все в порядке. Мисс.., мэм.., вы меня слышите?

Она не ответила; казалось, она вообще не знала о его присутствии, в то время как он быстро проверял ее сканером. То же самое можно было сказать и о следующем из выживших: то же состояние полукататонии и всего несколько царапин. Стоя около третьего пациента, Чехов повернул голову к журналисту, который сканировал легкораненую жертву.

– До сих пор только легкие повреждения, – сказал он, и мужчина кивнул, показывая, что обнаружил то же самое.

Осмотрев двух эль-аурианцев, женщина-репортер встала и кивнула, соглашаясь. Чехов продолжил:

– Но такое впечатление, что они страдают от необъяснимого нервного шока...

– Что могло быть причиной? – спросила женщина. – Стресс от того, что на, них напали?

В то время как она говорила, ее коллега двинулся к другому пациенту, который сидел на биокровати, – бледному мужчине с еще более светлыми, серебряными волосами и глазами, которые показались Чехову похожими на яркое пламя свечей. Полоса кроваво-красного цвета пролегла от его лба до переносицы и затем шла ниже, захватывая глаз, и спускалась по щеке.

– Вероятно, нет, – ответил Чехов. – По крайней мере, не было бы такой массовой реакции. Может, энергетическая лента...

– Зачем? – вдруг вскрикнул бледный мужчина. Чехов повернулся и увидел, как хрупкий эль-аурианец схватил более крупного журналиста за плечи и стал притягивать к себе. – Зачем?

При виде безумного отчаяния в глазах раненого эль-аурианца Чехов поспешил к шкафу с оборудованием.

Репортер мудро не сопротивлялся и не пытался вырваться из захвата пациента.

– Все в порядке, – сказал он успокаивающе, – вы в безопасности. Вы на "Энтерпрайзе".

– Нет... – слово прозвучало хриплой мольбой, и окровавленный мужчина еще сильнее сдавил плечи репортера. – Мне нужно идти... Мне нужно вернуться! Я не понимаю! ОТПУСТИТЕ МЕНЯ!

Неожиданно он ослабил хватку на плечах и рванулся к горлу журналиста. Но прежде, чем он смог сжать горло, Чехов неслышно шагнул к нему за спину и опустошил гипоспрей в его руку.

Эль-аурианец упал без сознания перед журналистом, который смотрел на него округлившимися глазами. Потом потер руками свое горло и спросил:

– О чем он говорил?

Чехову так и не удалось ответить. Стоявшая перед ним женщина споткнулась. Он поймал ее за руку, удерживая от падения:

– Полегче там...

Казалось, не было никаких видимых причин для ее слабости и сканирование не выявило никаких внутренних повреждений. Это была маленькая женщина, не красивая, но симпатичная, и, что было типично для эль-аурианцев, по ее внешности нельзя было определить возраст. Каскад тонких темных шнурков ниспадал до ее талии, выбиваясь из-под большой фиолетовой шляпы. Она обратила к Чехову свое грустное лицо и посмотрела на него глазами, которые излучали такую глубину чувств, такое умиротворение и в то же время такую агонизирующую боль, что у него перехватило дыхание.

– Все будет хорошо, – сказал он, тепло улыбаясь ей, пытаясь отвлечь от боли. – Вот здесь, просто полежите...

И он подвел ее к биокровати.

Спустя годы, когда он будет вспоминать этот день и Джеймса Кирка, он будет думать и об этой женщине и задаваться вопросом, что же с ней произошло потом.

* * *

Двигатели "Энтерпрайза" взревели, сопротивляясь давлению энергетического захвата, но это было бесполезно. Беспомощный корабль постоянно сотрясало, энергетическая плетка хлестала по корпусу.

– Гасители инерции отказывают, – доложила Демора на раскачивающемся мостике за мгновение до того, как Скотт крикнул:

– Двигатели не слушаются!

Гарриман сжал подлокотники своего кресла с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Он поднял глаза на Кирка и тихо сказал:

– Не ожидал, что придется погибнуть в первый же день своей капитанской службы.

С еле заметной улыбкой Кирк наклонился поближе к уху молодого капитана, держась за край его кресла, чтобы сохранить равновесие.

– Первое, чему ты учишься, когда становишься капитаном, – это обманывать смерть. – Он выпрямился и позвал:

– Скотти!

Негодуя по поводу того, о чем, как он знал, собирался спросить Кирк, Скотт выкрикнул:

– Нет никакой возможности разрушить гравитационное поле такой чудовищной силы!

Посреди беспрестанной тряски корабль вдруг снова сильно подбросило. Демора ухватилась за свою консоль и закричала:

– Целостность корпуса снизилась до восьмидесяти двух процентов!

Кирк ничего не сказал, просто продолжал внимательно смотреть на Скотта, который, наконец, со злостью выдавил:

– Но у меня есть идея...

Кирк просиял:

– Я так и думал!

Скотт кивнул на зловещий вид на экране:

– Разряд антивещества перед кораблем.., это может ослабить поле на короткое время, чтобы мы могли вырваться.

Кирк медленно кивнул, обдумывая:

– Фотонная торпеда?

– Да.

Старый капитан повернулся к Деморе.

– Загрузите торпедный отсек, приготовьтесь выстрелить по моей команде.

– Капитан... – Демора повернулась в кресле, лицо ее выражало откровенную беспомощность. – У нас нет торпед вообще...

– Только не говорите мне о вторнике! – Кирк на мгновение закрыл глаза, затем открыл их, глядя на Гарримана, который развел руками.

– Капитан, – сказал Скотт, – может, попробуем СИМУЛИРОВАТЬ торпедный взрыв, используя резонансную вспышку из дефлекторного диска?

Стараясь сохранить равновесие на неустойчивой палубе, Кирк повернулся к нему с надеждой:

– Где дефлекторные реле?

– Палуба пятнадцать, – тут же ответила Демора, – секция двадцать один-альфа.

Гарриман встал, покачиваясь из-за вибрации палубы под ногами.

– Я пойду. Вы командуете мостиком. – И не задерживаясь, чтобы услышать ответ, он направился к турболифту.

– НЕТ, – резко сказал Кирк. Каким бы сильным ни было его желание скользнуть в это пустое капитанское кресло, но это был корабль Гарримана. И молодой человек только что доказал право на это. Лишь настоящий капитан может проглотить гордость и передать командование другому ради своей команды.

Гарриман замер и обернулся, чтобы взглянуть на старого капитана за спиной.

– Нет, – повторил Кирк, – место капитана на мостике корабля. – Он сделал паузу. – Я позабочусь об этом.

Гарриман улыбнулся одними глазами. Его лицо было мрачным, когда он кивнул Кирку, но в этом жесте было понимание всего, что скрывалось за словами старого капитана.

Кирк повернулся к Скотту, направляясь к турболифту:

– Сохрани корабль целым, пока я не вернусь.

– Как всегда, – ответил Скотт. Кирк улыбнулся ему за мгновение до того, как двери турболифта закрылись.

* * *

И когда двери турболифта открылись на пятнадцатом уровне, он снова был в захватывающем дух состоянии свободного падения, чувствуя одновременно ужас и блаженство. Ужас – потому что вспоминал кошмары прошлой ночи и знал, что Спока нет рядом, чтобы поймать его; блаженство – потому что снова делал то, для чего был рожден, – изменял что-то. Не было времени ни для размышлений, ни для фантазий – только для выверенных отработанных действий. Джим пустился бегом по дрожащему коридору со скоростью, на которую, как думал, давно уже не был способен. Он отмечал глазами обозначения секций, пока, наконец, не достиг дефлекторной комнаты с ее массивной башней-генератором, которая стояла за консолями.

Его сердце стучало как молот, дыхание было хриплым, но ничего из этого не имело значения. Впервые за последний год он действительно почувствовал себя живым. Он нашел панель перегородки и отодвинул ее в сторону, затем начал работать, перераспределяя дефлекторные цепи. Прошло не более минуты, когда настенный интерком свистнул и прохрипел отфильтрованным через линии связи едва различимым голосом Скотта:

– Мостик – капитану Кирку.

– Кирк на связи! – прокричал он, не отрываясь от своей работы. Нужно было сделать простую вещь, и если он не даст Скотти отвлечь себя, то закончит через считанные секунды...

– Капитан! – проговорил Скотт заунывным голосом, который Кирк так хорошо знал – достаточно хорошо, чтобы понять, что на этот раз ситуация была действительно критической. Даже если бы Скотт не связался с ним, он мог бы понять по дрожи "Энтерпрайза" – даже этого нового "Энтерпрайза", – что повреждения основного корпуса были огромными. – Не знаю, сколько еще смогу удерживать его! Мы разваливаемся!

Где-то вдалеке он услышал через интерком голос Деморы:

– Сорок пять секунд до структурного коллапса!

Кирк использовал критические секунды, чтобы сделать последние приготовления, затем захлопнул стенную панель с ощущением триумфа:

– Все! ПОШЛИ!

Он услышал, как Скотт отключил связь, и встал, покачиваясь на ногах, чтобы вернуться назад по сотрясающемуся коридору. Не было смысла спешить: они либо погибнут сейчас, либо спасутся. Он сделал все, что мог.

Прежде чем он прошел несколько метров, дрожь корабля резко ослабла. Кирк улыбнулся: значит, это странное предвестие смерти оказалось ложным. Он, конечно, был рад за себя и за всех на борту корабля и все же чувствовал легкое и даже в чем-то нелепое разочарование. Это была бы не такая уж плохая смерть. Будет ли у него еще когда-нибудь шанс изменить что-то?

Он был в середине коридора, когда это произошло: взрыв такой всепоглощающей силы, что казалось, будто разорвалась его голова. Его швырнуло вверх и ударило о перегородку или палубу – он не мог бы точно определить. В ослепительно-яркие миллисекунды он увидел, как все вокруг растворилось в фиолетово-белом пламени энергетической ленты, почувствовал, как его собственное тело растворяется вместе со всем.

Он был один. Он всегда знал, что это будет именно так. Не оставалось времени ни для мыслей, ни для сожаления в мимолетное мгновение растворения: только легкий всплеск радости по поводу того, что Маккой и Спок были в безопасности, что они продолжат свой жизненный путь без него.

И затем наступило молчание и начало последнего, бесконечного свободного падения...

 

Глава 4

Несколькими секундами ранее Монтгомери Скотт отключил связь с дефлекторной комнатой и уставился на экран, на хлещущую энергетическую полосу, подобную вспышке молнии, которая не погасла, а продолжала разрушать в дикой агонии. Теперь "Энтерпрайз" постоянно сотрясало, подбрасывало под звуки далекого грома, словно морское суденышко, застигнутое штормом посреди фиолетового моря. У Скотта захватило дыхание, когда Гарриман подался вперед, чтобы отдать распоряжения дочери Зулу:

– Активировать основной дефлектор! – Вместе с безмолвной, молящейся про себя командой, Скотт наблюдал, как яркий луч энергии выстрелил из основного дефлекторного диска и превратился во взрыв сверхновой звезды по правому борту корпуса корабля.

Он смотрел, затаив дыхание, но не испытывал страха, как молодой лейтенант, который сидел рядом за консолью. Скотт прожил яркую жизнь и в течение последних лет обрел новые ценности и в работе консультанта, и в своей семье.

По крайней мере, он считал себя удовлетворенным. Но в тот момент, когда Кирк улыбнулся ему из турболифта и сказал: "Сохрани его в целости, пока я не вернусь", Скотт почувствовал трепет, ощущение, которое почти совсем уже было забыл, и снова увидел, как по особенному загорелись глаза его капитана.

Если бы такое произошло в дни его молодости, он был бы охвачен ужасом, но слишком полон решимости выжить, чтобы показать свой испуг, чтобы позволить этому чувству помешать ему делать то, что требуется. Теперь все было по-иному. О, конечно, он ощущал страх смерти, да, но опыт и возраст теперь уже немолодого инженера давали себя знать. Он слишком часто сталкивался с подобными безвыходными ситуациями и всегда выходил сухим из воды.

Даже если он сейчас погибнет, то потеряет гораздо меньше, чем эти молодые люди, которые окружали его. Он мог чувствовать их страх, и это странным образом успокаивало его, заставляло быть более решительным, оказывая помощь.

Он положил руку на плечо молодого лейтенанта, сидевшего рядом, который был так поглощен наблюдением за тем, что разворачивалось на экране, что нервно дернулся от прикосновения. Скотт успокаивающе улыбнулся ему; на лице молодого офицера появилось глуповатое выражение, и он снова обратил свой взор на экран.

Скотт тоже повернулся, чтобы встретить свою судьбу, и увидел, как энергетическая плетка отреагировала на выброс дефлектора, отпрянув назад, затем заметалась, как агонизирующее вихревое облако.

Тряска ослабла; Скотт с силой выдохнул:

– Мы вырываемся!

Гримаса лейтенанта превратилась в улыбку. Гарриман кивнул в знак согласия. Скотт начал было подниматься, собираясь пойти и поздравить молодого капитана...

Экран окрасился ослепительно-белой вспышкой, и корабль резко дернуло с левого борта. Инженер вцепился в консоль, но руки соскользнули, и он упал спиной на палубу. Лейтенант был выброшен в кресло Скотта и чуть не свалился на него сверху, но вовремя восстановил равновесие.

Скотт оставался на полу в ожидании следующего удара: он ждал секунду, две, затем сел. Тряска постепенно ослабла, и корабль, наконец, успокоился.

Скотт медленно поднялся на ноги, наблюдая за Деморой, которая вскарабкалась назад, за свою консоль, и уставилась на показатели руля; широкая улыбка расплылась по ее губам:

– Мы свободны!

Гарриман сидел неподвижно в своем кресле. Какое-то мгновение он смотрел на экран, явно удивляясь тому, что все еще жив, затем ударил по контролю на подлокотнике.

– Ты сделал это, Кирк! – он повернулся в сторону Деморы:

– Доклад о повреждениях, мичман.

Улыбка Деморы уже угасла. С сосредоточенностью бывалого офицера она изучала показатели. "Хорошая девчушка", – подумал Скотти; в следующий раз при встрече с ее отцом он обязательно расскажет Зулу, как достойно она вела себя в критической ситуации.

– Небольшие повреждения в двигателе правого борта, – доложила Демора. Потом резко нахмурилась и вскинула глаза на Гарримана:

– У нас также прорыв корпуса в инженерной секции. Аварийные силовые поля сработали и держат.

Скотт не мог потом объяснить, как он понял, что именно произошло. Инженерная секция занимала на корабле очень большую площадь, и повреждения могли быть в любом месте, а не только в дефлекторной комнате. Однако в то мгновение, когда Демора сказала: "У нас прорыв корпуса в инженерной секции", его лоб покрылся испариной и тело похолодело. Какой-то миг он не мог говорить, но когда обрел эту способность, выдавил всего лишь хрип, который отдаленно напоминал вопрос:

– Где?

Демора посмотрела на него. Должно быть, выражение его лица и глаза выдали Скотта, так как она неожиданно поняла, о чем в действительности он спрашивал. Лицо девушки помрачнело, глаза сузились от беспокойства. Когда она посмотрела на свою консоль, Гарриман встал с кресла, словно тоже неожиданно почувствовал опасения Скотта.

"Пусть я ошибусь", – молился он про себя, но наблюдая за тем, как расширились от ужаса глаза Деморы, а затем снова сузились при виде показателей на консоли, понял, что был прав.

– Секции с двадцатой по двадцать восьмую, – мрачно прочитала мичман, – на палубах тринадцать, четырнадцать... – она подняла глаза на Скотта, – ..пятнадцать.

Оцепеневший Скотт рванулся к кормовой консоли и ударил по коммуникационному контролю.

– Мостик – капитану Кирку. – Он сделал паузу, подождал мгновение, затем повторил:

– Капитан Кирк, ПОЖАЛУЙСТА, ответьте.

Вечность молчала. Скотт не мог выдержать взгляды, которые теперь были устремлены на него. Он наклонил голову и на мгновение закрыл глаза.

Когда он собрался с силами, чтобы заговорить снова, то повернулся к Деморе:

– Попросите Чехова встретиться со мной на пятнадцатой палубе.

Он направился к турболифту, отдаленно чувствуя, что Гарриман следовал за ним.

* * *

В больничном отсеке Чехов продолжал помогать выжившим. Если не считать их общей ментальной дезориентации, единственным серьезным ранением был порез лба у светловолосого мужчины, который пытался напасть на репортера, а теперь спокойно лежал – в бессознательном состоянии и в смирительной рубашке. Из обоих журналистов получились весьма квалифицированные помощники, и казалось, что ситуация была под контролем.

Работая, он обнаружил, что стало гораздо легче поддерживать равновесие, и постепенно пришел к мысли, что тряска корабля ослабла. Он улыбнулся своим новоиспеченным помощникам, которые усердно сканировали пациентов.

– Видите? – спросил он. – Людям на мостике можно доверять, они позаботились о корабле. – Оба улыбнулись с облегчением.

– Слава Богу! – сказала женщина. – Я уже начинала бояться, что никогда не смогу написать отличную...

Чехов не успел дослушать до конца. Его внезапно потянуло в одну из сторон отсека и отбросило от диагностической кровати. Когда качка так же неожиданно прекратилась, он обнаружил, что упал на пол прямо на темнокожую женщину с интригующими глазами. Чехов быстро поднялся.

– С вами все в порядке?

Она не ответила, но рывком села на палубе. Ее фиолетовая шляпа упала; Чехов поднял ее и помог женщине надеть головной убор. Женщина без всякого выражения смотрела на него, когда он протянул ей руку, поднял и помог дойти до биокровати.

Все это время она смотрела сквозь него куда-то очень далеко. А потом вдруг моргнула, и, казалось, наконец-то увидела его, действительно увидела и посмотрела внимательно в его глаза.

– Теперь он ушел, – сказала она, обращаясь к Чехову с такой уверенностью и прямотой, что он не смог не отреагировать.

– Кто ушел? Ушел куда?

– На другую сторону... – ее лицо вдруг помрачнело от сострадания. – Он ушел.

Чехов вскинул голову, услышав голос женщины-репортера:

– Тряска прекратилась!

Но он отвлекся только на мгновение. Взгляд эль-аурианской женщины приковал его к себе и заставил продолжить разговор.

Конечно, глупо думать, что ее слова имели хоть какое-то значение. Она перенесла серьезное нервное потрясение и сейчас наверняка бредила. Он постарался представить, как бы справился с этим доктор Маккой. Он обязательно сказал бы: "Теперь, мэм, просто прилягте и расслабьтесь..." Чехов снова улыбнулся и взял ее за руку.

– Не говорите больше. Вам нужен отдых. – Он нехотя отвернулся от собеседницы.

– Твой друг, – сказала она с таким убеждением в голосе, что он оглянулся, но быстро справился с волной страха, которую пробудили в нем эти слова. Посмеявшись в душе над своими беспричинными тревогами, Чехов пошел прочь.

– Твой друг, Джим, – закончила она, и Чехов резко обернулся в ее сторону.

– Командующий Чехов! – голос Деморы профильтровался через интерком. Ее тон, казалось, был напряженным, нарочито-формальным. – Капитан Скотт просит вас встретиться с ним на пятнадцатой палубе, рядом с инженерной секцией.

Все еще глядя на непроницаемое лицо эль-аурианки, Чехов прошел мимо сидящих на палубе спасенных беженцев к ближайшей настенной панели интеркома.

– Демора, что такое? Что-то произошло?

Но она уже отключила связь.

Он оставил не прошедших сканирование пациентов на попечение репортеров и бросился к ближайшему турболифту. Краткое сообщение Деморы вселило в него непонятную тревогу, которая граничила с паникой. Но даже теперь он не позволял себе думать о том, что может обнаружить на пятнадцатом уровне, когда окажется там.

Двери лифта беззвучно открылись, и Чехов увидел Скотта и Гарримана, которые стояли на последних нескольких метрах неповрежденного участка коридора и молча смотрели в открытое пространство за мигающей прозрачной материей силового поля и исковерканными останками разлома.

– Боже мой! – прошептал Чехов, когда остановился рядом с ними. Еще до того, как задать вопрос, он знал, какой ответ последует. Поникшая фигура Скотта сказала ему обо всем еще до того, как он взглянул другу в лицо.

– Там был кто-нибудь?

Гарриман бросил взгляд, полный такого искреннего сострадания, что его сердце чуть было не выскочило из груди. Скотт же не повернул головы в его сторону, а, продолжая смотреть в черноту космоса на звезды, спокойно ответил:

– Да...

Время, оставшееся до приземления "Энтерпрайза-В", Чехов помнил очень смутно. Он не мог вспомнить, кто назвал ему имя пропавшего человека, не мог вспомнить, как вернулся на мостик. Но он очень ясно вспоминал тот момент, когда стоял со Скоттом и Гарриманом у руля и Демора со скрытой мукой в голосе сказала:

– Я проверила весь корабль и прилегающее пространство космоса. Никаких его следов...

Он посмотрел на Скотта, не в силах поверить в то, что не будет другого чуда, которое так же, как когда-то, вырвало бы его друга и капитана из пасти смерти. В конце концов, так ведь уже случалось раньше, когда Кирк был пойман в подпространстве рядом с Солианской границей. Они думали тогда, что он погиб, но капитан выжил.

Почему бы и теперь?..

Но Скотт лишь вздохнул, взглянув на пустое капитанское кресло, затем покачал головой.

– Просто пробежка вокруг дома, – прошептал он с горечью.

– Нет, – сказал Чехов и почувствовал, как слезы подступили к горлу, когда осознание реальности обрушилось на него всей своей тяжестью.

– Этого не может быть. Я никогда не думал, что это закончится так...

Скотт шагнул к другу и мягко положил руку ему на плечо:

– Все когда-нибудь заканчивается, приятель.

Двое мужчин какое-то время стояли отрешенные, замкнувшиеся в своем горе, не замечая репортеров и света прожектора камеры, пока Гарриман, наконец, не сказал:

– Поехали домой.

И пошел к своему центру управления и занял место капитана "Энтерпрайза".

 

Глава 5

На мостике звездного корабля "Эксельсиор" капитан Хикару Зулу сидел в командном кресле, глядя на звезды и тьму пространства за ними на видовом экране и потягивая чай. На мостике было тихо, как в море в безветренную погоду. Последние несколько дней тянулись чрезвычайно медленно, так что у него было достаточно времени для размышлений. "Эксельсиор" возвращался из картографической экспедиции в сектор Санатос, и теперь всем предстояло долгое и нудное путешествие домой для получения нового задания. Так что Зулу ничего больше не оставалось делать, как заниматься созерцанием. Сегодня предметом его мыслей стало время: он думал о том, что каждую секунду, пролетавшую мимо, сменяла другая, и еще, и еще, и ни одну из них нельзя было возвратить. Каждая следующая секунда вела его в неизвестное будущее.

Зулу улыбнулся: мрачность собственных раздумий позабавила его, и он решил, что она напрямую связана с запуском "Энтерпрайза-В". Он чувствовал одновременно разочарование и облегчение по поводу того, что не сможет вернуться на Землю вовремя, чтобы присутствовать на церемонии. Разочарование – потому что хотел бы разделить с Деморой радостное волнение в первый день ее первой миссии и увидеть своих старых друзей. Чувство же облегчения было вызвано тем, что эта церемония снова напомнила бы о том, что старых дней уже нельзя вернуть.

Все же это было хорошо – напоминать себе о бренности вещей. Скорбь являлась результатом бесполезной попытки ухватиться за недостижимое; счастье приходило после того, как ты принимал, как должное, все перемены и даже чью-либо смерть. Буддисты советовали очень действенный способ медитации специально для таких случаев: вообразить себя живым, процветающим и счастливым.

Теперь нужно было вообразить себя мертвым, с холодной серой кожей, когда твое тело костенеет...

Вообразить свое тело разлагающимся и наполненным червями, мясо отделяется от костей, оно растворяется, возвращается в землю...

Зулу созерцал собственную смерть достаточное количество раз, чтобы она больше не ужасала его. Но перспектива потерять все пока еще пугала. Когда-нибудь, говорил себе Зулу, этот сияющий корабль уйдет от него. Так же, как, уничтоженный, ушел в свое время и первый "Энтерпрайз", когда они были на планете Дженезис и наблюдали, как он промчался стрелой к смерти через сумеречное небо. Не дай Бог так же потерять "Эксельсиор". Может быть, он просто передаст его более молодому капитану...

Зулу прервал цепь своих размышлений, когда его первый офицер, Мазауд Волтэйн, прерывисто вздохнул. Ксеногеолог, Волтэйн давно уже маялся без дела, потому что исчерпал запас новых планет, где мог бы заняться работой. Зулу едва скрыл теплую улыбку, увидев, как Волтэйн, который стоял на своем обычном месте, слева от капитана, начал нервно дергать усы. Первого офицера недолюбливали в команде – отчасти из-за его абсолютного нежелания с кем бы то ни было общаться и из-за его репутации педанта, который стремится докапываться в работе до каждой мелочи. Но с течением времени Зулу полюбил его, потому что понял, что неловкость Волтэйна в общении с коллегами объяснялась не его отдаленностью от других, а свойственной лишь детям неспособностью к притворству. И, возможно, тем, что все слова он воспринимал буквально, немного напоминая этим Зулу другого первого офицера.

Комузел на его капитанском кресле внезапно издал тревожный сигнал. Зулу надавил на клавишу краем кулака, при этом едва не выплеснув чай из чашечки.

– Мостик.

– Капитан, – обычно спокойный, несколько монотонный голос лейтенанта Джугашвили теперь звучал на пол-октавы выше. Его возбуждение было настолько явным, что Зулу тут же поставил чашечку на блюдце и напрягся в своем кресле, – магнитные внутренние блоки не функционируют, мы теряем охладитель! Искривители выходят из строя.

Зулу поднял глаза на Волтэйна, пальцы которого перестали дергать усы и теперь замерли у губ. Ложур, навигатор-халканец, услышал доклад и теперь смотрел на капитана через плечо, повернув голову; символ его рода был вытатуирован между бледными бровями, сейчас плотно сдвинутыми. Рядом, за консолью руля, лейтенант Сандра Докси тоже повернулась, ее темно-каштановые волосы волнами ниспадали на плечи.

Докси была новичком в команде. Она в панике взглянула на Ложура, в то время как тот успокаивающе положил руку на спинку ее кресла. Эти двое были неразлучны с того момента, как Докси несколькими днями ранее прибыла из Академии Звездного Флота; Ложур играл при ней роль бывалого ветерана-инструктора при новичке.

– Сколько у нас времени? – спросил Зулу у Джугашвили.

– Менее трех минут, сэр.

Недостаточно, как он знал, судя по последним тренировкам, чтобы эвакуировать весь инженерный персонал в основную часть корпуса, а "Эксельсиор" оказался слишком далеко в открытом пространстве, чтобы доставить их в безопасное место.

– Всех эвакуировать на аварийные шлюпы!

– Есть, сэр.

– Красная тревога! – распорядился Зулу, отключив комсоединение, и клаксон начал нервно визжать у них над головами. Капитан повернулся в сторону руля так быстро, что чай выплеснулся из чашки и обрызгал хрупкое китайское блюдце. – Лейтенант Ложур, приготовьтесь отделить вторичную часть корпуса!

– Есть, капитан. – Ложур повернулся к своей консоли и приступил к работе.

– Докси, каково приблизительное расстояние до планет и других объектов?

Молодой лейтенант, казалось, справилась со своим минутным замешательством. Она ответила ровным голосом:

– Полпарсека до ближайшей Звездной Базы, сэр. Никаких планет в радиусе пяти парсеков. – Зулу одобрительно кивнул.

– Приготовьтесь перевести нас на максимальное искривление, Докси. Мне нужно, по крайней мере, два парсека между нами и вторичным корпусом, когда он взорвется. Мистер Ложур, начинайте процедуру отделения.

– Инициирую.

– Мистер Волтэйн...

Волтэйн, который бросился к своему посту в ту же секунду, как только была включена красная тревога, повернулся, чтобы ответить; его нетерпение теперь сменилось тем же сильным предчувствием беды, которое испытывали остальные члены команды.

– ..сколько времени осталось до детонации? – закончил Зулу.

– Две минуты шесть секунд, капитан. – Зулу удовлетворенно кивнул и стал ожидать, считая про себя секунды, пока, наконец, не раздался голос Ложура:

– Процедура отделения завершена, капитан. – Вид на экране сменился другим: теперь вместо звездной тьмы на нем появилось изображение вторичного корпуса, в котором находился инженерный отсек и искривляющие двигатели. Зулу наблюдал за тем, как рой крохотных аварийных шлюпов вырвался из бока корпуса подобно разгневанным пчелам, вылетающим из своего улья.

– Время?

– Одна минута тридцать секунд, сэр. – Зулу повернулся к навигатору:

– Ложур, у вас осталось тридцать секунд, чтобы переправить операторов шлюпов на борт.

– Есть, сэр. – Пока Докси смотрела на него расширенными зелеными глазами, Ложур приступил к своему занятию с видом, как заметил Зулу, бывалого морского волка, показывающего новичку, как нужно работать.

– Капитан! – Рэнд повернулась от коммуникационной консоли. Ее золотые были заколоты сверху, открывая грациозную шею. Из всей команды мостика Рэнд была самой опытной. Она наблюдала за событиями спокойно и как бы со стороны. Но теперь в ее голосе был оттенок любопытства, что заставило Зулу посмотреть на нее с беспокойством. – Вам личное послание. С Земли.

"От Деморы", – решил Зулу со скрытым чувством гордости. Возможно, хочет с восторгом рассказать о своем первом дне на борту "Энтерпрайза-В". Он был рад, что она хотела с ним поговорить, но разочарован, потому что не мог сейчас ответить.

– Придется с этим подождать.

– Это Павел Чехов, – сказала Рэнд. Только теперь небольшая дрожь в голосе выдала подлинное состояние офицера по связи. – Его голос.., я думаю... Что-то произошло, сэр!

Сначала Зулу не понял. Затем до него медленно дошло, что Чехов был одним из тех, кто присутствовал на борту "Энтерпрайза-В" при его первом запуске. Одна-единственная мысль тут же завладела им, отодвинув все остальные; он больше не слышал звука клаксона и не замечал суеты на мостике:

"Демора..."

У него замерло дыхание, тело похолодело.

Но нет.., это капитан Гарриман должен был связаться с ним, если бы что-то произошло с Деморой. Только если Павел, как друг, не захотел обойти формальности и сообщить ему первым...

Только если...

– Попросите его подождать. – Зулу повернулся к Волтэйну и резко потребовал:

– Время?

– Одна минута тринадцать секунд до взрыва искривляющего ядра, сэр.

– Через тринадцать секунд, – сказал Зулу Докси, – выведите нас отсюда. Искривление десять. Ложур...

– Понятно, капитан. Транспортный отсек докладывает, что все, кроме семи операторов аварийных шлюпов, переправлены на борт. Мы выловим их всех, сэр.

Зулу сделал вдох и встал с кресла, затем шагнул к посту Рэнд:

– Выведите это через ваш блок, командующий.

Она нажала на контроль. Небольшой видовой экран перед ней засиял взрывом статики, затем статика исчезла, а взору предстало лицо Павла Чехова.

Зулу подался вперед, опираясь рукой о консоль Рэнд, чтобы изучить лицо друга. Чехов, казалось, резко постарел с того момента, когда Зулу разговаривал с ним в последний раз. Однако не седые волосы или новые морщины создавали подобное впечатление.

"Нет", – решил Зулу. Все дело было во взгляде, наполненном безграничной скорбью, и красных воспаленных глазах. Этот взгляд подействовал на капитана "Эксельсиора" как физический удар. Он замер на месте.

– Павел, – сказал он мягко. – Боже мой, Павел... – Он попытался сформулировать вопрос, который уже дрожал на его губах, но не смог.

Вопрос так и повис невысказанным между ними: "Кто умер?"

– Хикару, – голос Чехова был грустным, но Павел держал себя в руках, хотя Зулу чувствовал, что скрытые эмоции грозили вот-вот выйти наружу. – Мне очень жаль, что именно я должен сообщить тебе. Во время запуска "Энтерпрайз-В" был пойман своего рода.., энергетическим искривлением. Корпус был пробит...

– Демора! – выпалил Зулу, но прежде чем последний слог сорвался с его губ, Чехов покачал головой.

За спиной капитана Ложур выкрикнул:

– Все операторы аварийных шлюпов на борту!

– Запускаю двигатели, – доложила Докси. – Искривление десять.

Зулу слышал их лишь краем уха, как будто бы они были далеко, и события, происходившие на мостике, вдруг потеряли значение.

– С ней все хорошо, – твердо сказал Чехов. – У нее еще не закончилась смена. Но.., капитан пошел в дефлекторную комнату, чтобы спасти корабль. Ему это удалось, но он... – переполненный чувствами, Чехов опустил глаза, – ..погиб...

– Капитан? – Зулу в замешательстве вскрикнул, глядя на экран. Он знал Гарримана, капитана "Энтерпрайза-В", лишь мельком. Но они не были друзьями. С чего бы это Павлу пришло в голову связаться с ним по этой причине?..

Возглас отчаяния сорвался с губ стоявшей рядом Рэнд, прежде чем она успела приложить руку ко рту.

Зулу посмотрел на нее и понял. Дрожь охватила его тело, а по спине пробежал холодок. Он сжал до боли края консоли Рэнд и прошептал:

– КАПИТАН...

Сама эта мысль казалась невозможной. Он мог себе представить, что услышит такое о Скотти или докторе, даже о Чехове, но о Кирке... Кирк был больше самой жизни. Легенда. Бессмертие. Кирк не мог умереть...

– Скотт взял на себя обязанность сообщить Ухуре и племяннику Кирка, – с трудом произнес Чехов, как будто ища подходящие слова и понимая, что они ускользают от него. – А я сообщу мистеру Споку. Звездный Флот устраивает поминальную службу. – Он заколебался:

– Мне очень жаль, Хикару. Не знаю, что еще сказать. Я не могу поверить, что это произошло...

– Павел, – Зулу коснулся края экрана, – Павел, друг мой! Спасибо, что именно ты сказал мне об этом. Будь здоров...

Вновь заполненное статикой, лицо Чехова исчезло с экрана.

Зулу положил руку на плечо Рэнд, затем повернулся к команде.

– Отменить красную тревогу. – Он говорил тихо, но в голосе была тяжесть, которая позволила ему перекрыть клаксон.

– Сэр? – Волтэйн вопросительно посмотрел на капитана; Ложур и Докси также обернулись.

– Отменить красную тревогу. – Зулу шагнул вниз с поста Рэнд и занял свое кресло, затем нажал контроль на подлокотнике. – Всем: тренировка закончена. – Он прерывисто вздохнул:

– Сегодня на борту "Энтерпрайза-В" погиб Джеймс Кирк. Я хотел бы почтить его память минутой молчания.

Клаксон тут же замер. На мостике вдруг наступила абсолютная тишина, когда не было ни звуков, ни движений.

Вместе со своей командой Зулу повернулся к видовому экрану и посмотрел на звезды, на тьму, на безмолвное будущее.

* * *

Леонард Маккой тихо проскользнул в небольшую стилизованную часовню неподалеку от штаб-квартиры Звездного Флота в Сан-Франциско и занял место в задних рядах, там, где солнечный свет, струившийся сквозь мозаичное окно, окрашивал стулья, ковер и ладони самого Маккоя в красный, голубой и фиолетовый цвета. Это было маленькое помещение без всяких украшений, за исключением длинных зеленых ветвей, испускавших аромат лилий, рядом с подиумом. Доктор намеренно пришел за сорок пять минут до начала, чтобы побыть несколько мгновений наедине с другом.

Нет, Кирка здесь не было. Это была всего лишь поминальная служба, не похороны. Джим покинул их, не оставив даже телесной оболочки: что ж, это было похоже на него. Капитан просто бесследно растворился в пространстве.

Маккой прислонился к спинке стула и глубоко вздохнул. Он мало спал прошлой ночью. Но даже когда удавалось заснуть, ему снился Джим, и он возвращался на много лет назад, к той миссии, когда капитан исчез, находясь на корабле-призраке "Релиант". Тогда они тоже думали, что он погиб. Но он был просто пойман в ловушку, в подпространстве.

В снах Маккой снова видел Кирка, парившего в волшебном полете, одетого в космический костюм и размахивавшего руками.., так же, как это было тогда, во время пространственной интерфазы, когда его призрачные очертания появились на мостике.

Только во сне Кирк не просил жестами о помощи, а приветствовал его. Улыбался, приглашая доктора присоединиться к нему. Маккой плакал от радости, видя друга счастливым и умиротворенным, и проснулся со слезами, которые ручьями стекали по щекам.

Наступали моменты, когда понимание того, что Джим ушел безвозвратно, наполняло его горечью. Однако этих моментов было гораздо меньше, чем тех, когда его скорбь отступала на второй план перед осознанием того, что Джим прожил прекрасную, достойную восхищения жизнь и сделал больше, радовался большему, испытал больше, чем многим когда-либо удастся.

Дверь мягко открылась. Маккой повернулся на звук и поймал взгляд Спока, который смотрел через открывшуюся щель. Вулканец увидел доктора и, отступив назад, начал снова закрывать дверь.

Маккой встал и шагнул в проход:

– Нет... Постой, Спок! Пожалуйста, войди... – Спок заколебался в дверном проеме:

– Я не хочу беспокоить вас, доктор.

– Если бы это был кто-нибудь другой, Спок, я бы предпочел остаться один. И я никогда не надеялся встретиться с тобой при подобных обстоятельствах.., но я рад, что ты здесь. – Глядя на вулканца, Маккой почувствовал, как подступила новая волна скорби, когда осознал, что они никогда больше не соберутся втроем. Джима никогда больше не будет с ними. Слезы подступили к глазам; доктор прочистил горло и взял себя в руки. Он думал, что достаточно долго горевал в одиночестве, чтобы не сорваться вот так, при других, и к тому же пообещал себе, что не поставит Спока в неловкое положение, расплакавшись на публике. Но обнаружил, что с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться на плече у Спока.

Маккою удалось неуверенно улыбнуться, когда Спок вошел внутрь; радуга цветов, отразившись от мозаичного стекла, пробежала по его лицу, на котором застыло торжественное выражение. К немалому удивлению Маккоя, Спок остановился перед ним, затем протянул руку:

– Доктор! Я тоже сожалею о случившемся. Но я рад видеть вас снова.

Маккой какое-то мгновение смотрел на протянутую руку (вулканцы были телепатами и, прикасаясь, обнаруживали с помощью этого физического контакта людей, у которых, с их точки зрения, сознание было хаотическим, беспорядочным), затем поднял глаза на друга и с благодарностью пожал ее. Пожатие Спока было твердым и теплым, и, как казалось Маккою, излучало такую умиротворенность, такое спокойствие и сострадание, что он почувствовал, как глаза снова становятся влажными.

– Я не могу поверить в это, – сказал Маккой с неожиданной болью. – Три дня прошло, а я просто не в силах привыкнуть. Не могу представить, что Джим ушел.

– Он ушел, – тон голоса Спока был спокойным, с едва заметным оттенком горечи, – верим мы в это или нет. – Он медленно выпустил руку Маккоя и кивнул на стулья:

– Может, нам присесть?

– Да, конечно. – Маккой снова занял свое место, вулканец устроился рядом. Некоторое время они наслаждались тишиной, их взгляды были направлены вперед, на лилии рядом с подиумом. Затем Маккой сказал:

– Спок, ты помнишь, как мы были в Йосемитэ с Джимом, когда он сказал, что всегда знал, что умрет в одиночестве?

– Да, – ровно ответил Спок.

– Никак не могу отделаться от мысли, что мне нужно было быть там рядом с ним. Конечно, я знаю, что ты не мог, что ты участвовал в миссии вместе с отцом, но я-то просто отдыхал с Джоанной, присутствовал на церемонии выпуска моей внучки. И, наверное, мог бы попасть на крестины "Энтерпрайза-В", если бы действительно хотел этого. Но.., я не хотел. Я, честно говоря, устал от Звездного Флота и не хотел тратить попусту время на борту корабля, где был совсем не нужен. Я не хотел, чтобы меня выставили на витрину. – Доктор заколебался. – Все время думаю, что если бы я был там, может быть...

– Доктор, – твердо прервал его Спок, – ваше присутствие не изменило бы ничего. Капитан отослал бы вас в больничный отсек и все равно пошел бы в дефлекторную комнату. Даже если бы вы оказались вместе с ним в дефлекторной комнате... – Он сделал паузу, едва заметный оттенок грусти в его глазах сказал Маккою, что вулканец точно так же чувствовал вину и просто убеждал себя в обратном. – ..это бы только осложнило для него ситуацию. Он бы беспокоился и о вашей безопасности.

Маккой обдумывал эти слова какое-то мгновение:

– Может быть, ты и прав... Я думаю, что если ему было предназначено покинуть нас, то он ушел именно так, как всегда этого хотел – спасая "Энтерпрайз".

Спок повернулся лицом к доктору и каким-то образом ему удалось улыбнуться, не поднимая краешков губ даже на миллиметр, хотя Маккой увидел, как от его глаз потянулись еле заметные лучики.

– Это не такая уж плохая смерть. – Маккой резко повернул голову, услышав эти слова:

– Именно так.., ты должен знать это, не так ли? – Воспоминания о том, как Спок умирал в агонии от радиационного облучения, были слишком ужасными, чтобы вынести их, и даже сейчас заставили доктора вздрогнуть всем телом. Все же была какая-то радость от понимания того, что смерть Джима была менее мучительной, более быстрой. – Знаешь что?

Вулканец молча смотрел на него в ожидании.

– Мне жаль тебя, Спок. – Он сказал это добродушно, искренне, без всякой иронии, с которой часто обращался к вулканцу в былые времена. – Потому что ты переживешь всех нас. И испытаешь тяжесть потери всех своих друзей. – Он сделал паузу, стараясь сохранить непринужденный тон, подавить горечь, которая нахлынула на него, но это не удалось. – Вот что ты получил, слоняясь между землянами. Ничего такого не заимел, чтобы оставить потомкам, и последнего путешествия на Маунт-Селия не совершил, чтобы привезти нас назад...

Внезапные слезы наконец-то вырвались наружу и наполнили его глаза, так что стоическое выражение лица Спока расплылось перед ним.

– Черт! – сказал Маккой, затем снова ругнулся, услышав прерывистые звуки собственного голоса. – ЧЕРТ! Мне очень жаль, Спок... – Он быстро стер ладонями влагу с лица, начал рыться по карманам в поисках носового, платка. – Я обещал себе, что при тебе не сделаю этого...

– Все в порядке, – мягко ответил вулканец. – Я прослужил с людьми достаточно долго, чтобы привыкнуть к открытому выражению эмоций.

Маккой изобразил извиняющуюся улыбку сквозь слезы и снова начал рыться по карманам. Платка не было, но он вынул что-то, что заставило его искренне улыбнуться.

– Посмотри на это, Спок! Спорю, что ты думал, будто я закинул ее в какой-нибудь ящик стола и забыл. – Он держал в руке вулканскую мандалу; ее медная поверхность уже позеленела от частых прикосновений. – Я ношу ее с собой. Можешь называть это моим вулканским талисманом. – Он смог даже демонстративно усмехнуться. – Пожалуй, мне стоит заняться ее созерцанием, прежде чем другие придут сюда. Что-то в эти дни у меня не слишком хорошо с логикой.

Он заколебался, вспоминая что-то, и потер пальцами металл.

– Помнишь день, когда ты подарил мне это?

– Конечно, доктор.

– А Джим подарил мне часы. Как будто это было вчера, но прошел уже год. Я не спал всю ночь и с полуночи до рассвета слушал, как часы Джима отбивали время. Он дал мне их на память о хороших временах, как он сказал.., но все, о чем я могу думать, так это о том, как быстро они проходят. Время просто течет сквозь пальцы, и мы не можем остановить его. Ты, я, даже это... – он поднял мандалу, – ..в один прекрасный день исчезнет.

– "Время, – процитировал тихо Спок, – пожирает все".

– Да, время... – Маккой резко вскинул голову и сказал с неожиданным гневом в голосе:

– Не могу перестать думать о времени...