Камера для арестантов стала для Спока камерой изощреннейшей пытки – пытки чувством вины. Виноватый перед всеми, он не мог оправдаться хотя бы потому, что его оправдания никому не нужны – дело сделано, и исправить что-либо поздно.

И попробуй докажи кому-нибудь, что он не мог убить Сибока вовсе не из-за приверженности к пацифистской философии Суракиана, а просто не мог поднять руку на своего старшего брата.

Но, если честно признаться, то было время, когда Спок смотрел на Сибока не как на брата, а как на преступника, заслуженно подвергшегося наказанию. И все-таки, даже в то время он не смог бы поднять на него руку, настолько он был признателен Сибоку за его доброту и братскую нежность. Память добра неизгладима, от кого бы это добро ни исходило. А Сибок вошел в жизнь и в память Спока как воплощение доброты.

Начать хотя бы с того, что Спок – наполовину землянин – чувствовал свою неполноценность, хотя и был, как он считал, единственным сыном своего отца – Сарека. Да и сам Сарек не скрывал, что ему хотелось бы иметь другого сына. И когда Споку исполнилось, по земным меркам, тридцать лет, Сибок вошел в их семью полноправным членом и действительным наследником своего отца.

Больше всего Спок боялся, что Сибок не признает его за настоящего брата, за настоящего вулканца, каким, без всяких сомнений, был Сибок. Кроме того, Сибок был адептом учения колинару, рожденный в Резиденции Гол, куда таким, как Спок, и доступ был запрещен.

Но представленный своему младшему брату, Сибок поднял руку в приветственном салюте вулканцев, и с братской теплотой в голосе произнес:

– Т'Хайл, брат.

И это приветствие разрушило все барьеры между братьями, отбросило прочь все сомнения, а породило искреннюю любовь…

Спок отогнал воспоминания, заставил себя вернуться к действительности – в камеру арестантов и к ее обитателям.

По тому, как вел себя капитан, было совершенно ясно, что он еще не остыл от недавних событий и заново переживает их: Кирк мерил камеру торопливыми шагами, мрачно глядя себе под ноги. Спок и Маккой молча сидели на одной жесткой койке и наблюдали за ним. Наконец Кирк не выдержал, остановился перед своим первым офицером и, размахивая перед его носом широко растопыренной кистью правой руки, недоуменно произнес:

– Черт возьми, Спок! Я просто не могу поверить!

Спок не изображал из себя невинную овечку. Он знал, что капитан прав, и что дальнейшее молчание недопустимо. Настало время дать объяснение и своему молчанию, и своим непонятным поступкам.

– Капитан, – начал он спокойным голосом, глядя в разъяренное лицо Кирка:

– Что я могу сделать, чтобы вернуть твое доверие?

– Еще раз предать всех нас, находящихся на борту корабля!

– Я сделал больше того, что ты предлагаешь – я предал тебя, своего капитана, и не надеюсь, что ты простишь меня, – подтвердил обвинение Спок.

– Простить тебя? – до шепота понизил свой голос Кирк, – да я бы дал тебе пинка, чтобы ты вылетел за борт…

– Если ты думаешь, что это поможет, – покорно согласился Спок.

– Я бы попридержал его, Джим, – с сарказмом вмешался Маккой, – в космосе и без того дерьма хватает.

Спок с удивлением посмотрел на доктора, а Кирк напомнил ему:

– Опять торопишься с этим словом, старина. – И вновь обратился к вулканцу:

– Спок, но почему ты так поступил? Все, что тебе предстояло сделать – это нажать на курок. Я не просил тебя убивать его. Я понимаю, что убийство для тебя неприемлемо. Но ты мог ранить его в ногу и хотя бы остановить таким образом. Неужели мне надо тебе объяснять, что общее благо весомее блага одного, хотя бы самого великого человека. Нам на нашей собственной шкуре довелось испытать этот классический афоризм.

– Капитан, – с убежденностью произнес Спок, – если бы я нажал на курок, Сибок был бы уже мертв.

– Почему? – глаза Джима лихорадочно блестели, он нетерпеливо ждал ответа, хлопая себя по бедрам, – объясни?

– Как объяснил сам Сибок, он не остановился бы, пока я не убил бы его, а просто раненый, он по-прежнему оставался бы грозным противником. Он не успокоился бы до тех пор, пока «Энтерпрайз» не оказался бы в его руках. Возможно, вы заметили, что Сибок…

Кирк с мольбой вскинул руки, словно прося божьей помощи:

– Спок, мы поставили на карту двести жизней против одной! Неужели ты не понимаешь, что должно перевесить?

– Я хорошо знаю Сибока – он не убьет…

– Да он – сумасшедший! – выкрикнул Кирк, сам едва не сходя с ума, и Спок понял, что пришло время для полного откровения.

– А вам не приходило в голову, капитан, что вы приказывали мне убить моего брата?

– Не сомневаюсь, что как вулканец, Сибок – твой собрат, могу даже допустить, что когда-то вы были друзьями. Но что-то я не заметил, что вы питали симпатии друг к другу, тем более, что с твоей стороны и оснований для этого не было. Так что твой довод…

Спок прервал его – предотвратить неизбежное не было никакой возможности:

– Ты не хочешь слушать меня, Джим. Но ты послушай: Сибок и я – мы сыновья одного отца – Сарека.

Маккой, сидевший рядом со Спокам, отшатнулся от него так, что чуть не упал с койки, успев издать лишь одно слово:

– Что?

Некоторое время капитан пристально смотрел на своего Первого офицера, пораженный услышанным. А придя в себя, спросил:

– Он – твой брат?

Спок кивнул.

– Ты шутишь, Спок?

– Нет.

– Спок, я, как капитан, хорошо знаю все твои биографические данные. Сибок не может быть твоим братом, согласно этим данным. А предоставление ложной информации для личного досье – это грубейшее нарушение воинских законов Федерации.

– Формально ты прав, – согласился Спок. – Не имело никакого смысла объяснять в биографических данных, что Сибок был сканн – изгнанник, считавшийся погибшим даже для его семьи, что сам факт его существования навсегда вычеркнут из всех официальных записей на Вулкане. В этом смысле у меня действительно нет брата.

Гнев Джима сменился ощущением полной опустошенности, и он расслабленно признался:

– Мне надо присесть. – Он подошел к койке и тяжело опустился на нее рядом с Маккоем. Доктор задумался и спросил:

– А почему ты не мог сказать прямо, что у вас с Сибоком один отец, но разные матери?

– Именно это я и хотел сказать.

– А я всегда считал, что твой отец не был женат до того, как повстречал твою мать.

– И да, и нет. – Споку трудно было разговаривать на эту тему. – Его первая жена Т'Ри решила стать жрицей, и брак аннулировали. Служителям культа разрешаются такие вещи. И Сарек был уверен, что их недолгий брак не дал прибавления. Т'Ри скрывала от него и зачатие, и рождение сына. До самой ее смерти Сарек не знал, что у него есть сын по имени Сибок. А после смерти Т'Ри взял Сибока к себе, и мы – два брата – жили вместе до тех пор, пока старейшины не изгнали его с Вулкана.

– Почему ты раньше об этом молчал? – вмешался Крик. – Даже тогда, когда узнал, что он – наш враг?

«Потому что он – преступник, – мог бы сказать Спок, – и сердце мое разрывалось надвое – одна его половина сгорала от стыда за него, а другая жаждала назвать его братом.»

Но он ответил проще:

– Я не был готов обсуждать столь сложные вещи. И прошу простить меня.

– И прощаю, и сам прошу у тебя прощения, – повинился Кирк. – Но «Энтерпрайз» в руках сумасшедшего, который к тому же оказался твоим братом.

Маккой с необычайной для него жесткостью остановил Джима:

– Оставь это. Спок не может убить своего брата, но ты его доведешь до того, что он убьет тебя, Джим. Возьми себя в руки и попытайся представить себя на его месте. Ну, представь, что корабль захватил не Сибок, а Сэм?

Кирк с каменным выражением на лице отвернулся в сторону, а Маккой упорствовал:

– Да в конечном счете пойми, что ты даже наказать его не можешь, потому что у тебя нет камеры-одиночки, чтобы отделить его от себя. Мы повязаны одной веревочкой.

Кирк смягчился:

– И одной проблемой – как выбраться отсюда. – Он обратился к Споку, – Извини меня, но и представь себя на моем месте.

– Я все понимаю, – отозвался вулканец.

– Но тем не менее я оскорблен, что кто-то другой управляет моим кораблем.

– А я поражен, – не мог не высказаться Спок, – что доктор принялся защищать меня.

Маккой проворчал:

– По всей видимости, твой дух – пока он был во мне – повернул мой рассудок куда-то не туда, и я начинаю понимать твою точку зрения, хоть не могу не удивляться ей.

– Аминь, – подытожил Кирк.

– Аминь, – эхом отозвался Спок.

Он так и не разобрался в своих чувствах к брату: ненависть, любовь, вражда…

Как офицер Звездного Флота он должен быть врагом своему брату, захватившему корабль, и он будет ему врагом, ибо долг – превыше всего. Но не будь Сибока, не было бы и Спока-офицера – думающего, переживающего, чувствующего.

Тридцать с лишним лет тому назад молодой Спок прогуливался ночью в саду и неожиданно наткнулся на плачущего Сибока. Сибок плакал беззвучно, лицо его сохраняло совершенно бесстрастное выражение, но время от времени он закрывал глаза, и слезы текли по его щекам как бы сами собой.

Спок был и поражен и напуган, увидев адепта колинару в таком состоянии. Он во всем старался подражать Сибоку и воспитал в себе выдержку истинного вулканца, и вдруг такое открытие.

Но Сибок был совершенно спокоен. При появлении Спока он неторопливо отер глаза и щеки и извинился:

– Прости меня, брат. Знай я, что ты в саду, я бы не дал волю своим чувствам, не стал бы тебя смущать. – Голос его был совершенно естественным, лишенным стыда.

Спок не мог выговорить ни слова. Он стоял и слушал, пораженный увиденным. А Сибок встал, подошел к нему вплотную, улыбнулся иронической улыбкой, которая довела Спока чуть ли не до полной прострации, и без тени смущения сказал:

– Меня воспитывали не так, как тебя, – меня учили не бояться своих чувств, не подавлять их.

– Я тоже не боюсь своих чувств, – почему-то солгал Спок и сам же уличил себя во лжи: он старался во всем подражать старшему брату.

– Не надо лгать, Спок, – поправил его Сибок. – Ты боишься, потому что старейшины убедили тебя в том, что чувства – это зло. А ты не додумался спросить у них, как они узнали об этом?

– Спросить у старейшин? – удивился Спок. – Сомневаться в их знаниях?

– А почему бы и нет? Может быть, их знания ошибочны? – как о чем-то самом простом сказал Сибок, но и выражение его лица, и звучание голоса были непримиримы.

Спок хотел запротестовать против кощунственного, по его мнению, предположения Сибока, но воздержался, впервые в своей жизни подумав, что и старейшины могут ошибаться, и перевел разговор на другое:

– А почему ты плачешь?

– Я плачу по своей матери, – признался Сибок, первый и последний раз упоминая при Споке о Т'Ри. – Плачу потому, что не сдержал данного ей обещания, нарушил данную ей клятву. И потому, что она умерла, а я скучаю по ней.

Ответ не удовлетворил любопытство Спока, Сибок это видел и опередил его вопрос своим:

– Ты готов идти по стопам отца и собираешься стать, как он, дипломатом?

Вопрос был непростой, в нем скрывался какой-то подвох, потому что и законы и традиции Вулкана предписывали сыну продолжать дело отца. Спок не собирался нарушать законы и утвердительно кивнул головой.

– И ты действительно хочешь стать дипломатом? – допытывался Сибок.

– Конечно, – не задумываясь, ответил Спок.

– И это все, что тебе надо? Ты желаешь только того, что тебе предписано желать? Ты хочешь жить и умереть так, как жили и умирали до тебя, не задумываясь, зачем ты живешь и во имя чего умираешь?

Над этим вопросом Спок думал, думает и будет, очевидно, думать всю свою жизнь.

* * *

Чехов, сидя в командирском кресле, пытался расшифровать таинственные слова Скотта. Что он хотел сказать о заложниках? И почему так неожиданно замолчал? Или его заставили замолчать?

Посоветоваться было не с кем, он остался один на капитанском мостике, вернее, один на один с извечным русским вопросом – «что делать?» Вопрос был простой, как и ответ на него: на корабле возникла опасная ситуация, и Чехову, исполняющему обязанности капитана, необходимо вооружиться.

Но вот этого-то как раз Чехов и не мог сделать. Чтобы вооружиться, ему следовало сходить в свою каюту за номерным фазером, а для этого придется покинуть капитанский мостик, оставить корабль неуправляемым. Истинно русская ситуация – всякий знает, что надо делать, и ничего не может сделать. Остается запастись русским терпением и ждать неведомо кого и неведомо чего, сидя со сложенными руками.

Когда за его спиной хлопнули двери лифта, он, оторвавшись от экрана, резко поднялся с кресла и с тревогой обернулся на шум. И тут же расслабился, увидев Ухуру и Зулу.

– Слава Богу! – хриплым от волнения голосом проговорил он. – Наконец-то появились живые лица. А где капитан?

Вопрос его повис в воздухе, а сам он удивленно замер, увидев, как из лифта вышел Сибок, сопровождаемый всеми тремя дипломатами и группой вооруженных светоармейцев. Удивление его возросло, когда он заметил, что все оружие было направлено против него одного, а Ухура и Зулу были как бы союзниками тех, кто стоял за их спинами. Это поразило его больше всего и, не обращая внимания на остальных, он с тревогой спросил у своих друзей:

– Что он с вами сделал? – взгляд его растерянно метался между Ухурой и Зулу. – Что он с вами сделал?

Ухура с приветливой улыбкой шла к нему, успокаивая на ходу:

– Все в порядке, Павел. Тебе нечего беспокоиться и некого бояться. Послушай Сибока, он тебе все объяснит.

– Его я уже наслушался и знаю, как он умеет заговаривать зубы, – пренебрежительно отмахнулся рукой Чехов и сделал шаг навстречу Ухуре и Зулу. – Что вы собираетесь делать?

Вместо ответа Зулу прошмыгнул мимо Чехова, занял свое место за штурвалом и, готовясь управлять кораблем, склонился над приборами.

– Что ты делаешь? – удивился Чехов.

– Прокладываю новый курс, – спокойно ответил Зулу, не отрывая своего взгляда от приборов.

Чехов сжал кулаки и, потрясая ими, гневно спросил у Сибока:

– Что ты сделал с моими друзьями?

Вместо Сибока ответил Зулу мягким вкрадчивым голосом:

– Павел, поверь мне, как другу, – я делаю то, что надо. И прошу тебя, как друга, – выслушай Сибока. Выслушай ради меня.

Просьбы друга обезоружила Павла. Безвольно опустив руки, он смотрел на приближающегося к нему Сибока все еще недружелюбно.

– Капитан, – обратился к нему Сибок, делая ударение на слове «капитан», давая этим понять, что Чехов в его понятии так и остался капитаном корабля, – не будем выяснять, кто кому заговаривает зубы. Но поверьте мне, что я – не знахарь-шарлатан.

По мере того, как Сибок говорил, он все ближе надвигался на Чехова, а голос его звучал все торжественней, слова казались все значительней. Вот он стоял уже рядом с Павлом, касаясь рукой его плеча.

– Да начхать мне на тебя, кто бы ты ни был, – все еще пытался отгородиться от него Чехов, с опозданием сообразив, что Сибок разговаривает с ним на чистом русском языке.

– Ты просто болен подозрительностью, как всякий русский, – убеждал его Сибок. – Но принудительно никого не лечат и силком не тащат к неведомой цели. Поэтому я прошу у тебя, как у капитана, разрешения выступить перед твоей командой и рассказать ей о своей цели.

Из уст Сибока даже слова о русской подозрительности звучали убедительно и не обидно. Чехов сделал шаг в сторону, уступая Сибоку место перед главным экраном.

* * *

Сломив упорное молчание Спока, выведав у него семейную тайну, Кирк не угомонился и пытался расшатать и взломать панель ограждения. Занятие не из легких – панель крепилась у самого потолка, и Кирку пришлось взобраться на плечи Спока и балансировать, вцепившись в края панели кончиками пальцев. Маккой, сидя на койке, с подчеркнутым безразличием наблюдал за ним, не говоря ни слова, а Спок, придерживая Кирка за лодыжки, упорно повторял:

– Бесполезная трата времени и силы.

Джим отмалчивался. Но когда один край панели отошел чуть в сторону, обнажая сложный узор проводов и контактов, он с подчеркнутой вежливостью сказал:

– Заткнись, я ищу выход. И кажется, что-то нашел. – Он приподнялся на цыпочки, протискивая пальцы поглубже в щель.

– Опрометчивое решение, – предупредил его Спок.

Не слушая вулканца, Кирк все глубже протискивал пальцы в щель, расширяя ее. И вдруг мощный удар тока ожег его руку, потряс все тело. Инстинктивно откинувшись назад, Джим потерял равновесие и свалился на пол. Спок пошатнулся, не устояв на ногах. Маккой сорвался с койки и подбежал к капитану:

– Все в порядке, Джим?

– Кажется, да, – ответил капитан и укорил Спока:

– Мог бы и предупредить, что это опасно.

– Что он и делал битый час, Джим, – вступился за Спока, а заодно и за корабль, доктор, помогая подняться на ноги упавшему:

– Знаете, я беру назад все нелестные комплименты, которые отпускал в адрес «Энтерпрайза». Оказывается, все на нем работает.

– А лучше всего камера для арестованных, – с раздражением поддержал его Джим, потирая ушибленный локоть. – Но мне наплевать на все, что вы говорите, – выход есть, и я его должен найти.

Спок заложил руки за спину, как настоящий арестант, и безнадежно заявил:

– Этот тюремный отсек совершенно новой конструкции, капитан, исключающий возможность побега.

– Всякий строитель тюрьмы уверен, что из нее нельзя будет убежать. Всякий арестант думает иначе. И не было тюрьмы, из которой кому-нибудь не удавалось бежать. Во всяком случае, я такой не знаю.

– Зато я хорошо знаю, капитан, что конструкторы проверяли данную систему на самый находчивой и самой изобретательной личности из преступного мира. И тому человеку не удалось бежать из подобной камеры, – настаивал на своем Спок.

Маккой хитро взглянул на Джима:

– Эти слова даже мне дали изрядную долю надежды, – какой арестант будет помогать своему тюремщику в строительстве тюрьмы?

Слова доктора направили мысль Кирка в несколько ином направлении, он с прищуром поглядел на Спока и спросил:

– Та самая находчивая личность из преступного мира наверняка имела обостренный нюх на всякого рода передряги и умела втягивать в них своих друзей, не так ли?

Спок на минутку призадумался и ответил:

– Несомненно, нюх у такой личности должен быть обостренный.

– Тогда можете быть уверены, Спок, что втроем мы сделаем то, что не удалось проделать одному.

– Сомневаюсь, – спокойно ответил Спок.

– Тогда тем более помоги мне еще раз, – Джим направился к Споку, чтобы снова забраться ему на плечи, но неожиданно остановился: экран терминала связи замерцал, осветился и показал Сибока, стоявшего на капитаном мостике в окружении Чехова, Ухуры и Зулу.

– И это моя команда! – с горечью воскликнул Кирк. – Этот негодяй скоро одурачит весь экипаж!

– Команда звездного корабля «Энтерпрайз»! – торжественно и с ноткой драматизма начал свою речь Сибок. – Я хотел бы вместе с вами обдумать основные проблемы и вопросы нашего бытия. – Он театрально принял позу погруженного в свои мысли человека, не имеющего ничего общего с бессмертным шедевром Родена «Мыслитель», и задал риторические вопросы:

– Кто я? Что я? Почему я обращаюсь к вам? И самые важный вопрос, над которым все мы размышляем всю свою жизнь – существует ли Бог?

Выдержав опять-таки театральную паузу, он продолжал:

– С незапамятных времен, скрытых от нас темнотою веков, мыслящее существо искало ответы на эти вопросы в себе самом. И не находило. Тогда оно подняло свои глаза к небу, увидело звезды и стало мечтать. Но всякая мечта требует подпитки конкретным содержанием.

Мои предки-вулканцы подпитывали свою мечту своими конкретными чувствами: они жили, они верили, они любили своими сердцами. И зашли в тупик. Чувства могли объяснить и оправдать сиюминутные порывы и поступки, а подчас и преступные действия. Чувства не давали ответа на основные вопросы бытия.

И тогда мои предки-вулканцы обратились к разуму. Рационализм стал их философией, религией и образом жизни. Подавляя в себе всякие чувства, они пришли, в конце концов, к разумософии Сурака, начисто отрицающей право наших чувств, наших эмоций на жизнь. Это и привело нас к несчастью.

Я не настаиваю на своей непогрешимости. Но посудите сами – если вы никого не ненавидите, то как вы можете любить кого-то? И если мудрость лежит в равнодушии, то кому нужна такая мудрость? И к чему она приведет?

Задумавшись над этими вопросами, я пришел к выводу, что мыслящее существо не может доверять ни своему разуму, ни своим чувствам – обе крайности ведут к тупику, к обессмысливанию жизни. Я пришел к выводу, что и над нашими чувствами, и над нашим разумом должно быть уравновешивающее начало – вера. Но не слепая вера в некоего доброго дядю, готового ублажать все наши прихоти. А вера в разумное начало бытия, в основе которого лежит любовь ко всему сущему.

Не я первый пришел к такому выводу, не я первый начал поиски всего сущего. Наши предки задолго до нас задавались теми же вопросами и задолго до нас нашли на них ответы. Но современная догматика, с презрением оглядывающаяся на прошлое, твердит нам о том, что все прозрения прошлого – всего лишь миф, легенда. Но никакой миф, никакая легенда не возникает на пустом месте. В основе всякого мифа, всякой легенды лежит или достоверное знание, или провидческое озарение.

Глаза Сибока загорелись фанатическим огнем, он наклонился над экраном и доверительно зашептал:

– Мне была поведана тайна. Мне было сказано, что есть место, откуда исходит разумное начало всего сущего. И нам с вами, братья по разуму и чувствам, предстоит открытие этого места. Имя этому месту – Ша Ка Ри…

Душа Чехова ликовала. Извечный, проклятый русский вопрос «что делать» оказался разрешен: искать Бога, искать основу всего сущего…

А в камере для арестантов всегда невозмутимый Спок присвистнул от удивления и проговорил:

– Поразительно, но он верит в то, что говорит. Он верит, что нашел Ша Ка Ри…

– Что это такое? – спросил поставленный в тупик Джим.

Сибок ответил ему с экрана:

– Планета Ша Ка Ри, которая даст нам ответы на все наши вопросы, расположена в самом центре нашей Галактики, за Великим Барьером.

Сибок закончил говорить, экран померк.

– Господи, благослови мою грешную душу! – перекрестился Маккой. – Я отправляюсь в землю обетованную, подобно древнему иудею, но вместо Божьего человека Моисея имею в поводырях пациента Бедлама, не страдающего косноязычием Моисея и не нуждающегося в Аароне.

Кирку было не до ветхозаветных историй, он всполошился настоящим:

– К центру галактики? И для этого ему понадобился «Энтерпрайз»?

Спок прокомментировал ситуацию:

– Центра Галактики достичь невозможно. Это знает любой школьник. Радиация настолько интенсивна, что ни одна экспедиция оттуда не возвращалась.

– Чистая правда, – подтвердил Кирк.

– Что же тогда, черт его побери, он имеет в виду? Что за Великий Барьер? – недоумевающе спросил Маккой.

– Наносной диск, – пояснил Спок, – опоясывающий пространство концентрации Больших Звезд.

– Час от часу не легче, – взорвался Маккой. – Что за диск, что за Большие Звезды?

– Кольцо или круг, отстоящий примерно на расстоянии тринадцати световых лет от центра Галактики и представляющий из себя концентрацию из космической пыли и молекулярных газов. Пыль до раскаленного состояния разогревается неизвестным источником энергии, расположенным где-то в центре кольца, излучающим из себя мощнейший поток гамма-и рентгеноизлучения. Последние исследования показывают, что этот источник, по меньшей мере, в десять миллионов раз сильнее Солнца Земли.

Маккой озадаченно нахмурил брови:

– И что все это означает? Гигантскую звезду?

Спок покачал головой:

– Вряд ли. Наносной диск вращается вокруг некоего центра, что подразумевает объект, обладающий притяжением столь невероятной силы, что его масса, при самой грубой оценке, должна быть в два миллиона раз больше солнечной массы.

– В два миллиона раз! – удивился Кирк. – Сколько же это звезд, вместе взятых?

– Возможно, что это – и одна звезда, но густая завеса из пыли и газа не позволяет что либо разглядеть и рассчитать массу ядра. А всякий пробел точного знания восполняется теориями. Мне известны пока что две. Одна из них предполагает, что это нечто – единое целое – нейтронная звезда или так называемая черная дыра невероятной плотности и гравитационной силы – и есть центр нашей Вселенной.

– А вторая, – спросил Кирк.

– «Белая дыра». Если хотите, нечто вроде машины созидания. – Спок многозначительно помолчал и вывел заключение из всего сказанного им. – Конечно, это все предположения, игра чистого разума.

После всего сказанного Споком всем захотелось помолчать. Потом Маккой раздумчиво спросил:

– И эта дыра… черная или белая… это то, что ищет Сибок?

Спок согласно кивнул.

– Да-а, – с сарказмом протянул доктор, – отправлялся бы один туда, хоть в самую середину всего, – он покрутил руками, – этого, как его… А нас зачем он тянет с собой?

– Да он – сумасшедший! – подвел итог всему сказанному Кирк. – «Энтерпрайз» просто не в состоянии выдержать столь интенсивную радиацию, которая поджидает его. А что уж говорить о команде? Хоть он и твой брат, Спок, но он – сумасшедший. И место ему не на капитанском мостике, а за решеткой.

Спок ответил ровным, бесстрастным голосом, но в глазах его сквозило откровенное беспокойство:

– Я придерживаюсь того же мнения. Какую бы цель ни ставил он перед собой, его действия – по меньшей мере, откровенная глупость. И это тем более странно, если учесть, что Сибок наделен мощным интеллектом, таким мощным, какого я не встречал ни у кого. И он лучше подкован в тех теориях, которые я вам вкратце изложил. Долгое время он занимался астрофизикой. Я преклоняюсь перед его знаниями и озадачен его намерениями, его рационализмом, который руководит моим братом вопреки проповедуемой им чувственности. Но, возможно, я ошибаюсь, возможно, он и вправду нашел нечто, объясняющее легенду о Ша Ка Ри.

– Спок! – взорвался Кирк. – Пока ты разглагольствуешь, пытаясь доказать, что твой брат – не сумасшедший, а всего-навсего преступник, я думаю о том, как вернуть мой корабль. И обещаю тебе, что как только я добьюсь этого, я подсажу к тебе Сибока, и можете обсуждать свое Ша Ка Ри хоть до позеленения. А пока…

Он замолчал, прислушиваясь к неясным стукам, доносившимся от дальней стены камеры, и раздраженно спросил:

– А это еще что?

Спок склонил голову, вслушиваясь в неясные звуки, уловил в них некую закономерность и ответил:

– Я предполагаю, что это – примитивный способ связи, известный как азбука Морзе. – Он подошел к стене, опустился на колени и приложил ухо к точке, откуда ясней всего слышались глухие звуки. Кирк присоединился к нему, прислушался и сказал:

– Ты, как всегда, прав, Спок, – это азбука Морзе. Она входила в программу обучения в Академии, но я был нерадивым учеником, а до практики дело так и не дошло.

Стук прекратился. Джим, вопреки своему заявлению о нерадивом ученике, поднял глаза к потолку и предложил:

– А ну, попробуем?.. Вначале было «О», потом «Т» и «У».

– Первое слово «отступите», – подсказал Маккой.

Кирк зашипел на него:

– Обойдемся без подсказок!.. Потом была пауза и новое слово: «В», «С», «Т».

– В сторону, – закончил Спок.

Все трое обменялись недоумевающими взглядами и беспомощными жестами рук, так и не решив, кому были предназначены и что значили два загадочных слова. Подсказка пришла со стороны: панель, над которой возился Кирк, неожиданно взорвалась, обдав их мелкими, как шрапнель, осколками.

Когда наконец пыль рассеялась, и арестованные могли открыть глаза, Кирк увидел голову и плечи Скотта, протиснувшегося в широкую пробоину. Не успев ничего сообразить, капитан услышал:

– Привет, джентльмены! Не ждали? Или никогда не убегали из тюрьмы? Вам выпал редкий шанс узнать, как это делается.

* * *

Скотт вел их по запутанному лабиринту корабельных отсеков под ворчливое брюзжание Маккоя:

– Теперь я нисколько не сомневаюсь, что Иона побывал в чреве кита. Но ему повезло – он был один и мог спокойно отдыхать, не рискуя сломать себе шею в поисках какого-то выхода. Помолился – и Бог его услышал. А кто услышит нас, грешных?

Убедившись, что, занятый своими мыслями, Скотт его не слышит, а Кирк и Спок заняты более реальными проблемами, он замолчал, прислушиваясь к их разговору. Спок рассуждал вслух:

– После выступления Сибока мы никому не можем доверять на корабле. Вы видели состояние заложников, состояние ваших ближайших помощников. Что говорить о других? Сибок всех обработал на борту этого корабля.

– Они все напоминают неофитов, – вмешался доктор, – новообращенцев в веру Сибока. И вы меня извините, Спок, но, насколько я знаю, насильственные методы психического воздействия, психического контроля были запрещены на Вулкане. По крайней мере, считались дурным тоном.

Спок с готовностью ответил:

– Не надо извиняться, доктор, потому что все то, что делает сейчас Сибок, всегда считалось и считается не только нарушением морали колинару, но и тягчайшим преступлением. Я вынужден был анализировать каждый известный мне поступок Сибока и пришел к неутешительному выводу: всякий, отвергающий часть из учения колинару, незаметно для себя отвергает и все учение. Можно признать ложным учение Зурака о приоритете разума над эмоциями, но нельзя отвергать мораль этого учения, запрещающую всякое насилие. К сожалению, мой брат Сибок отверг и само учение, и мораль – и стал преступником…

– Нам надо обезопасить его как можно скорее, – вмешался Кирк, – надо послать сигнал бедствия.

– Как это сделать?

– спросил Маккой. – На капитанский мостик нам не пробиться.

Спок мгновенно нашел выход:

– Можно воспользоваться узлом электронной связи кабины обзора.

Скотт поддержал его:

– Это лучший выход.

– Если не учитывать того, – вмешался Кирк, – что кабина находится на самом верху, а мы на самом низу корабля.

Скотт, знающий корабль лучше, чем десять пальцев своих рабочих рук, моментально предложил:

– Мы можем туда попасть, используя шахту запасного лифта.

– Ну уж нет! – решительно возразил Маккой. – Разбиться в лепешку, сорвавшись вниз, или быть размазанными по стенам? Увольте!

Скотт пренебрежительно махнул рукой и пояснил:

– Шахта закрыта на ремонт, и вам, доктор, не грозит опасность превратиться в паштет на блюде Сибока. Так что зря вы волнуетесь – хоть подъем будет и долгим, и, несомненно, опасным для вашей комплекции.

Доктору не хотелось оставаться в долгу, но не зная, как отплатить Скотту, он решил отыграться на Джиме:

– К тому же, насколько я помню, кое-кто из нас зарекался впредь не совершать высотные восхождения.

Кирк постарался не заметить его подковырки и серьезно наставлял Скотта:

– Позаботьтесь о транспортаторе, Скотт. Если нам удастся связаться со спасательным судном, он нам очень понадобится.

– Да, сэр. Можете на меня рассчитывать. Сделаю все, как надо.

– Но прежде чем уйти, расскажите, как нам попасть к шахте запасного лифта?

И Скотт разъяснил:

– Идите прямо по этому туннелю, потом поверните направо к гидровентиляционной отдушине, а потом налево к фильтрам – и увидите шахту. Вам ее не миновать.

Кирк улыбнулся и отметил:

– Мистер Скотт, вы великолепны!

Польщенный Скотт, проводив глазами удаляющуюся группу, направился в противоположном направлении, ведущем к транспортному отсеку. Ои был благодарен капитану, но без лишней скромности осознавал, что после аварии на старте он своими руками заново воссоздал не второй и не третий, но свой, скоттовский «Энтерпрайз». И он любил этот корабль, может быть, не меньше, чем капитана.

Погруженный в свои мысли, расточая сам себе дифирамбы, Скотт забыл, что на одном из поворотов надо наклонить голову, и ударился о низко проложенную ребристую трубу.

Многое в этом неуютном мире не устраивало доктора Маккоя. Но если и было что-нибудь, что он отвергал безоговорочно, так это – высота, которой он боялся и которую ненавидел больше всех монстров, называемых средствами передвижения, вместе взятых. Он с ужасом всматривался в тесную, как крышка гроба, шахту, бесконечно уходящую вверх. И единственным путем туда была узенькая лестница, предусмотренная на случай аварии и этого, запасного лифта… Даже Кирк, забыв о своей любви к высоте, был обескуражен этим вонзающимся в темноту колодцем, но постарался скрыть свою обескураженность под маской оптимизма:

– Гляди веселей, старина. По крайней мере, получим отличную физическую нагрузку.

– Скорей всего, сердечный приступ, – оборвал его Маккой.

Но Джим сделал вид, что не услышал его реплики, и начал восхождение. Волей-неволей Маккою пришлось последовать за ним – сзади его подгонял весьма выразительными жестами Спок.

«Гляди веселей, старина, – повторял про себя Маккой. – Тебе, бугаю, не знающему, куда девать свои силы, легче говорить это, чем мне слушать.» Но очень скоро он нашел утешение в том, что ему досталось место в середине, – если наверху их кто-то ждет, то первый удар примет на себя Кирк, а если придется падать вниз, то не одному, а вместе со Споком.

Однако вместе с утешением пришла и усталость. Казалось бы, он выбрал наилучший вариант движения – ступать нога в ногу, с интервалом в несколько секунд, с Джимом, но дыхания не хватало, он задыхался, как рыба, попавшая на берег, руки дрожали мелкой дрожью.

– Джим, – взмолился он, – прошу тебя, ради Бога, умерь свой пыл, иначе ты меня доконаешь.

Кирк был непоколебим.

– Никто иной как ты советовал мне больше заниматься спортом. Вот я и следую твоим советам. Научись и ты слушаться самого себя.

Он опустил голову вниз, чтобы взглянуть на Маккоя, и тут же остановился, спросив:

– А где Спок?

Преодолевая головокружение и тошнотворную слабость, доктор глянул в узкий промежуток между своих ботинок и ничего не увидел, кроме бездонной темноты шахты – Спока внизу не было.

Оба они – Кирк и Маккой – задались одним и тем же вопросом: как Спок мог упасть, не издав ни единого звука? Или они так были поглощены собой, а глубина шахты была так безмерна, что они не услышали ни крика, ни удара падающего тела?

Вдруг мягкий хлопок наверху вывел их из оцепенения. Маккой испуганно поднял голову и увидел Спока, медленно спускавшегося вниз. Доктор не сразу и сообразил, что он узнал Спока не по лицу, не по фигуре, а по тяжелым башмакам-левитаторам, тем самым, благодаря которым вулканец спас Кирка от неминуемой смерти.

Зависнув на уровне капитана, Спок не удержался от возможности высказаться:

– Надеюсь, я нашел более удобный способ подъема на высоту?

Ничего не отвечая, Кирк обхватил Спока за шею, и уже вдвоем они спустились к Маккою.

– Присоединяйся к нам, старина, – пригласил доктора Кирк. – Все на борт!

Маккой судорожно вцепился в ступеньку лестницы и замотал головой:

– Я умоляю вас, поднимайтесь без меня. Троих эта штука не потянет. Еще неизвестно, как она справится с двумя пассажирами. Так что уж лучше я дождусь следующего такси.

– Не дури, старина, – как ни сдерживался Джим, голос его был раздражительным. – Нам нельзя разъединяться. Ты знаешь это не хуже меня. Впрочем, – он снизил голос до шепота заговорщика, – можем попробовать и без тебя. Но у Спока нет времени возвращаться за тобой. Так что выбирай сам – встретимся на верхней палубе.

Это сработало. Маккой еще раз оглядел жуткую темноту под ними и над ними, зажмурил глаза и вслепую обхватил Джима за шею:

– Хоть к черту на рога, но вместе с вами.

Спустя какую-то минуту, убедившись, что ни рога, ни копыта человеческого врага ему не угрожают, он открыл глаза и в это же самое время услышал слова Спока:

– Похоже, доктор был прав – эта штука не рассчитана на тройной вес человеческого тела.

– Премного благодарен вам за вашу, хоть и позднюю, объективность, – мрачно отозвался доктор. – Моя правота, как я вижу, не избавит меня от надгробной плиты с надписью «Доктор Леонард Маккой».

– При условии, что от тебя останется то, что можно будет положить под надгробьем, – съязвил Кирк и осекся, глянув вниз. Маккой посмотрел туда же.

– Вот они, – кричал Зулу, указывая на них пальцем.

Мгновенное облегчение от возгласа Зулу сменилось горьким разочарованием, как только Маккой разглядел, что рядом с Зулу стоят солдаты из армии Сибока. До них было так близко, что доктор опытным глазом профессионала разглядел неуловимые изменения в поведении и во всем облике Зулу.

– Зулу тоже обработали, – шепнул он Джиму. Словно не слыша его, Кирк тихо сказал одно слово: «Ускорители». Спок засомневался:

– Капитан, если я их задействую, мы будем подниматься с бесконтрольной скоростью и можем столкнуться с потолком шахты. И если не убьемся, то покалечимся.

– Пока смертный живет, он имеет право выбора между Сциллой и Харибдой, – мрачно изрек Маккой.

– Включай ускорители, – приказал Кирк так, как приказывает старший по званию, и Споку оставалось только повиноваться.

Резким толчком их тройную связку подбросило вверх, и ступеньки лестницы замелькали с такой быстротой, что Маккой закрыл глаза, судорожно цепляясь за Джима и Спока.

Маккой хотел было закричать, но так же неожиданно, как и начался, взлет вверх прекратился, вызвав головокружение и тошнотворный привкус во рту. Маккой открыл глаза. Зулу и его команда остались где-то внизу. Голова еще кружилась, и позывы к тошноте не прошли, но доктор был не только жив, но и не покалечен. Судя по внешнему виду, Кирк был не в лучшем состоянии. Зато Спок был несокрушим.

– Боюсь, – сказал он, – что я поднялся на один уровень выше.

– Прощаю тебя, сын мой, – иезуитски слащаво прошепелявил в ответ Маккой, высвобождая Спока и Кирка из своих объятий. А оглядевшись, пожалел, что он не был пастырем и не мог отпустить все мыслимые и немыслимые грехи Споку, – они были в коридоре у обзорной кабины.

He тратя времени на ответ Маккою, Спок прошагал на палубу обзорной кабины и, подойдя к передатчику, включил его. Повернувшись к подходившему Кирку, сказал:

– Аварийный канал свободен.

Капитан склонился над микрофоном и заговорил:

– Всем, кто меня слышит. Говорит капитан Джеймс Кирк с космического корабля «Энтерпрайз» Звездного Флота Федерации. Если вы слышите меня, то дайте знать.

Прошло несколько минут тревожного ожидания, прежде чем еле слышный женский голос пробился сквозь шум и треск помех:

– «Энтерпрайз», это командование Звездного Флота. Мы слышим вас, но с большим трудом. Конец. Переходим на прием.

Повеселевший Маккой обменялся ободряющей улыбкой с Кирком, и капитан продолжал говорить:

– Корабль захвачен превосходящими силами противника и принужден идти навязанным курсом к Великому Барьеру. Наши координаты – три нуля икс. Требуется срочная помощь. Подтвердите прием.

– «Энтерпрайз», прием подтверждаем. Направляем спасательный корабль. Звездный Флот.

Кирк отключил канал связи, оглядел друзей и выдохнул из себя:

– Слава Богу!

И машинально повторил:

– Слава Богу!

* * *

На борту «Орконы» Виксис оторвалась от субкосмического передатчика. Ее игра была безупречной: экипаж «Энтерпрайза» одурачен. Она выжидающе посмотрела на своего капитана и явственно разглядела на его лице печать одержимости: глядя на нее и не видя, он отдал приказ рулевому:

– Татар, курс три нуля икс.

Виксис похолодела: она видела перед собой не целеустремленного, обласканного судьбой капитана, но сумасшедшего, маньяка. Упустив Кирка, он, по его мнению, настолько уронил свой авторитет в глазах команды, что не успокоится, пока не убьет злейшего врага империи и своего личного, которым он готов восхищаться и которого никто, кроме него, Клаа, не может победить.

А победила непобедимого Кирка она, Виксис, Первый офицер «Орконы», а не к Клаа. Это она перехватила сообщение Кирка о неполадках на борту «Энтерпрайза» и обнадежила его обещанием спасательного корабля.

Уверенный, что к нему спешит помощь, капитан Кирк летит прямиком к Великому Барьеру, откуда никто не возвращался, откуда нет возврата. Кирк летит навстречу своей гибели, что еще надо?

– Капитан, – осторожно произнесла Виксис, – выбранный вами курс ведет нас прямо к Великому Барьеру…

Ни одной черточкой своего окаменевшего лица Клаа не отреагировал на слова первого помощника, и Виксис подумала, что он окончательно сошел с ума и не слышит ее. Но едва-едва шевеля губами, глядя на нее и не видя, капитан Клаа твердо сказал:

– Куда бы ни направился Кирк, мы последуем за ним и уничтожим его.

Виксис не осмеливалась сказать что-либо в ответ. Молча вздохнув, она уставилась на резко изменившуюся картину звездного неба на своем экране – «Оркона» круто переходила на новый курс.