Люк начал рассказывать подробности о посещении Корни, вынимая при этом из карманов ломти хлеба. Еще он принес два куска сала и передал нам привет от миссис О’Ши. Она очень жалела, что мы не пришли вместе с Люком и она не могла нас как следует накормить.

— Такая добрая, такая превосходная женщина! — сказал Люк. — Не успел я войти в дом, как она усадила меня за стол и принялась потчевать: целую гору еды выставила. Так только кормили Финна Мак-Кула в старинных сагах. А теперь и вы поешьте, а я расскажу вам, что мне удалось узнать.

От хлеба, извлеченного из карманов Люка, несло застарелым запахом рыбы. Все принадлежавшее Люку пахло рыбой, точно он был не человек, а тюлень. Но мы, конечно, и виду не подали. Мы были очень ему благодарны, что он подумал о нас и принес еды.

— Во-первых, жеребенок цел и невредим, — начал Люк. — Сегодня утром они отвели его на гору и спрятали в овечьей пещере. С ним Бэтти Кили, племянник миссис О’Ши. Так что о жеребенке можете не волноваться.

— А почему они решили его спрятать? — сразу же спросил Пэт.

— Потому что сегодня утром у них был твой отец. Искал вас, — ответил Люк. — Они все в один голос утверждают, что сами вы по своей воле никуда бы не уехали, не сказав никому ни слова, и, значит, ваше исчезновение наверняка как-то связано с тайной жеребенка. Вот они и спрятали его подальше на всякий случай. Целее будет.

— А что сделал мой отец, когда узнал, что нас нет на Росморе? — тихо спросил Пэт.

— Это ему очень не понравилось, — веско проговорил Люк. — Да, не понравилось. Один инишронец видел в море шхуну, которая шла в сторону Росмора. Он обратил внимание, что она как-то очень странно шла: хлопала кормой по воде, как резвящаяся акула хвостом. Но он недолго наблюдал за ней. Сам он шел из Гаравина, и ему скоро надоело вертеть головой.

— А отец не сказал, что он собирается делать? — нетерпеливо спросил Пэт.

— Он сказал, что вернется на Инишрон, соберет всю инишронскую флотилию и пойдет в погоню за шхуной. На что Корни О’Ши заметил, что было бы разумнее сообщить о вашем исчезновении полиции и они выйдут на поиски в спасательном катере. Тогда они отправились в полицию повидать сержанта… Отломи мне, пожалуйста, маленький кусочек от твоего хлеба, сынок, — вдруг застеснявшись, обратился ко мне Люк.

Я сейчас же отломил и протянул ему. Гляжу, Пэт теребит грудь своего свитера, лицо сморщилось от досады — так ему не терпелось услышать скорее, что было дальше. Но Люк, обрадовавшись хлебу, казалось, не замечал нетерпения моего друга. Я поспешно спросил его:

— Ну, и что сказал сержант?

— Сержант не мешкая вышел в море на спасательном катере. Они объехали все побережье в поисках этой чертовой шхуны. И сейчас еще плавали бы вдоль побережья, но…

— Что «но»?

— Но возле Леттермуллена нашли мачту шхуны, выброшенную морем на прибрежные скалы. Но, кроме мачты, больше ничего не нашли, — добавил он быстро, догадавшись, какая мысль родилась одновременно у меня и у Пэта. — К мачте была привязана толстая длинная веревка, вроде буксирного каната. Похоже на то, что ею были привязаны к мачте два ваших приятеля, когда их выбросило на берег.

— И что подумал отец? — еще тише спросил Пэт.

— Он сказал, что искать вас дальше нет смысла, — ответил Люк. — Сержант же не терял надежды. Он сказал, что мачта очень напоминает спасательное приспособление. Тогда все отправились в казармы Леттермора, и сержант велел полицейским прочесать всю окрестность в поисках потерпевших кораблекрушение. Не прошло и часу, как его люди обнаружили ваших приятелей. Те ушли в горы и спрятались в доме одного местного жителя. Сидели у него, попивали пиво и очень жалели себя, ругая на чем свет стоит Майка Коффи.

— Майка Коффи? И они назвали его имя полиции?

— Не только назвали. Вы бы слышали, какими именами они честили его! Они сказали полицейским, что на такую работу, как прошлой ночью, надо посылать людей на надежном судне. Они говорили, что Майка надо посадить в тюрьму за то, что он подсунул им эту дырявую калошу. Во всем, сказали они, виноват их рост. Надо же было вырасти такими верзилами! Только им полицейская форма пришлась впору. Да, жители гор умеют варить пиво — чему-чему, а этому их учить не надо. После одной кружки выложишь первому встречному все о своих предках до десятого колена. А после двух признаешься, что поджег Сан-Франциско.

Хотя мы сами направили килморанскую полицию на след этих негодяев, мы почему-то не очень обрадовались, что их так быстро поймали.

— А вы не слыхали случайно, — поинтересовался я, — как их зовут и откуда они?

— Из Керримена. Во всяком случае, так они сказали полицейским. Майк Коффи тоже оттуда.

По тону Люка было ясно, что ничего хорошего от жителей Керримена он никогда и не ожидал.

— Они называли друг друга Фокси и Джо, — продолжал Люк. — Вот все, что мне удалось от них узнать.

— А где они сейчас?

— Их отправили в Голуэй. Будут судить за кражу полицейских мундиров, хотя никто не понимает, где они их раздобыли. Для начала хватит и этого. Остальное выплывет позже само собой. Не сомневаюсь, что в ближайшем будущем вы с ними больше не увидитесь.

— А Майк Коффи? Что о нем говорят?

— Будут предприняты самые тщательные поиски. Рано или поздно поиски приведут на Лошадиный остров. Мы должны попасть туда раньше полиции, иначе не видать нам вороной кобылы как своих ушей.

— Вы думаете, что полиция поплывет на Лошадиный остров?

— А я и сам не знаю, что думать, — признался Люк. — Одно ясно: чем скорее мы попадем туда, тем лучше. Заберем то, что нам надо, и пусть плывет туда кто хочет.

Мы понимали, что Люк прав. Его старенький парусник творил чудеса. Несмотря на скрип, на дыры в парусах и на трещины в шпангоутах, он не плыл, а летел по сверкающему морю, как будто это было его первое плавание. Люк вел его мастерски. Стоило ему шевельнуть пальцем, и ветер послушно надувал паруса. На него весело было смотреть. Пэт сказал ему самую большую похвалу, на которую был способен:

— Ты, Люк, управляешься с парусами не хуже моего брата Джона.

Люк довольно улыбнулся, обнажив два ряда великолепных белых зубов.

Немного погодя я спросил его:

— А о самом Майке Коффи вы ничего не слыхали? Интересно, куда он вчера делся?

— Слыхал. Говорят, что он приплыл на Росмор, оставил Энди в шхуне, а сам отправился к Стефену Костеллоу. Выпил у него полторы пинты портеру и купил спичек для трубки. Стефен сам его обслуживал, а потом проводил на пристань. И шхуна Майка взяла курс на запад, в сторону Клифдена. С того времени Майка больше никто не видел.

— Вот уж никогда не слыхал, чтобы Стефен водил дружбу с Майком Коффи, — с сомнением покачав головой, проговорил Пэт.

— Миссис О’Ши сказала, что вчера они были как два неразлучных дружка. Держу пари, у Стефена Костеллоу тоже рыльце в пушку. Не зря к нему Майк вчера пожаловал.

Пэт не мог этому поверить.

— Да, — сказал он, — Стефен скряга, каких мало, но совесть у него чиста.

Люк, однако, покачал головой:

— Я много видел и знаю, что скупец рано или поздно непременно впутается в какое-нибудь темное дело. Он ведь привык только о своей выгоде думать, вот и приходится вступать в сделку с совестью. В конце концов она у него делается как кожа угря, гладкая и непробиваемая. Я вовсе не утверждаю, что Стефен конокрад. Насколько мне известно, он так богат, что ему просто нет смысла утруждать себя таким опасным ремеслом. Но существует еще много других неблаговидных дел, боящихся света дня.

— А что это могут быть за дела? — нахмурился Пэт.

— О некоторых вы и сами можете легко догадаться.

Сказав это, Люк поджал губы, давая понять, что разговор окончен. Пэт призадумался. Я видел, что последние слова Люка не дают ему покоя, и он силится проникнуть в тайные замыслы Костеллоу, порожденные его маленьким, хитрым умишком.

Что до меня, то я очень скоро бросил думать о старом Стефене. Мы уже приближались к Инишрону. Рассыпанные по острову белые крапинки постепенно выросли в дома, серая паутина, оплетавшая поля, сделалась каменной изгородью, обозначились валуны, которых так много на нашей земле. Наконец в кристально чистом воздухе стали видны над крышами сизые дымки.

Подойдя ближе, мы увидели, что бухта забита лесом мачт, как будто в ней собрались все парусники Инишрона. Не заходя в бухту, мы повернули вдоль берега к маленькому заливчику в скалах как раз под домом Конроев. Там на каменистом пляже стоял вытащенный из воды их парусник. Солнце уже клонилось к закату, и залив был в тени. Естественная гряда скал образовывала нечто вроде маленькой гавани. Мы быстро вошли в нее и выпрыгнули на берег.

— Бегом наверх! — скомандовал Люк. — Скорее ведите сюда бабушку. А я побуду здесь. Захватите с собой какой-нибудь еды, если найдется! — прокричал он нам вслед, когда мы уже карабкались наверх. — И ради бога, будьте осторожны. Вон тут какие камни, и молодому охрометь недолго, не то что восьмидесятилетней старухе.

— Побережемся! — отозвался Пэт.

Мы, как горные козлы, прыгали с камня на камень, спеша скрыться с глаз Люка. Как он ни старался умерить голос, это ему плохо удавалось: его в любую минуту могли услышать на пристани.

Берег в этих местах крутой, скалистый, глядит прямо в лицо Атлантики, поэтому большую часть года открыт всем ветрам и бурям. После каждого шторма вид побережья меняется: гигантские руки океана всякий раз заново расставляют огромные скалы. Поднявшись на край откоса, мы двинулись по старой, мощенной нетесаным камнем дороге и вскоре вышли к пологому зеленому склону. Шелковистая трава ласкала босые ноги. По склону бродили овцы, выгнанные на летнее пастбище, и трава в некоторых местах была уже съедена под корень.

Мы поднялись по склону и остановились: отсюда были видны зады усадьбы Конроев. Дверь черного хода была закрыта. По загончику ходили куры. Я показал на них Пэту.

— Это значит, что дома никого нет? — спросил я.

— Да, — ответил Пэт. — Матушка всегда их сюда загоняет, когда уходит куда-нибудь. Будь она дома, они бы гуляли у переднего крыльца, норовили проскочить в кухню. Нам повезло.

— А бабушка-то дома? — спросил я с сомнением: уж очень вокруг было пустынно, как вымерло.

— Бабушка всегда дома.

Нам осталось пересечь два поля. Держась в тени каменной изгороди, мы очень скоро подошли к торцу дома. Бросив взгляд на дорогу, ведущую к большаку, завернули за угол и очутились у переднего крыльца.

Я бы не удивился, если бы входная дверь оказалась запертой, как запираются на ночь или когда надолго уходят. Но закрыта была только нижняя створка двери, так что мы могли видеть внутренность кухни. На горке у противоположной стены блестели в лучах заката фаянсовые кувшины. Вся остальная кухня была погружена в полумрак. Даже огонь в очаге горел как будто приглушенно. Пэт резко толкнул нижнюю створку, и мы вошли.

Бабушка сидела на своем обычном месте, на лавке у очага. Увидев нас, она вздрогнула и от неожиданности уронила с колен крупные черные четки. Пэт нагнулся и поднял их. Бабушка протянула руку и легонько коснулась его лба. Потом, чуть-чуть всхлипнув, глубоко вздохнула.

— В нашей семье утопленников еще не было, Пэтчин, — сказала она. — Ни одного. И я не хочу, чтобы ты был первый.

— А где все?

— Ушли в Гаравин. Дай бог, чтобы отец твой не встретил по дороге Майка Коффи. А то, неровен час, быть греху. В полдень они с Джоном пришли домой, взяли ружья, те, что для охоты на тюленей, и опять ушли. Ну и раскудахтались тут твоя матушка с сестрицами, как куры, увидев лису! Я велела им идти в Гаравин вслед за мужчинами, сказала, что останусь дома одна и буду молиться за спасение всех заблудших душ… Постойте, как же это вы не встретили их в Гаравине? — вдруг спросила бабушка.

— Мы причалили не в бухте, а здесь внизу, у Куандуба. С нами Люк из Килморана. Он сейчас внизу, сторожит свой парусник. Замечательный человек! Его можно принять за инишронца. Он едет с нами на Лошадиный остров.

Бабушка остро поглядела сначала на Пэта, потом на меня:

— Вы собрались на Лошадиный остров?

— Нам надо. Мы хотим привезти оттуда вороную кобылицу. Ты поедешь с нами?

Секунду вид у бабушки был как будто испуганный. Потом она медленно поднялась и, как во сне, проговорила:

— Да, да, я еду с вами. На мой дорогой остров. Я сказала, что хочу еще раз побывать там. Да, сказала. И вы не забыли моих слов.

Она подошла к горке и взяла белый пузатый кувшин с розами. Вынула из кувшина ключик на шнурке и протянула Пэту:

— Открой, пожалуйста, Пэтчин-агра, этот ларь, я достану оттуда шаль.

Пэт отпер резной ларь, стоявший у двери черного хода. Мне было всегда любопытно, что в нем, и я вместе с Пэтом и бабушкой заглянул внутрь. На самом верху лежало аккуратно свернутое темно-коричневое платье, какие я видел только на покойниках. Взглянув на платье, бабушка засмеялась:

— Гляньте-ка, а я-то думала, теперь мне только в этом наряде щеголять. Вынь его аккуратно, Пэтчин, я не хочу, чтобы оно помялось. А теперь достань шаль.

Пэт вынул красивую бежевую шаль, вышитую по краям коричневыми, светло-зелеными и красными цветами.

— Под шалью чистый фартук в клеточку. Его тоже достань. А это платье аккуратно положи на место.

Пэт сделал, как ему было сказано. Запер ларь, протянул ключик бабушке. Она велела нам отвернуться и опустила ключ уже в другой кувшин. Потом надела поверх красной юбки белый в голубую клеточку фартук и набросила на плечи мягкую красивую шаль.

— Я готова, — сказала она.

Мы взяли свежеиспеченный каравай содового хлеба и несколько холодных вареных картофелин — корм, приготовленный курам. Все это мы сложили в старый мешок из-под муки и еще прихватили пшеничной крупы, чтобы сварить кашу. Подхватили бабушку под руки с обеих сторон и двинулись в путь. Я чувствовал, как ее худенькое тело пробирает дрожь, и на какой-то миг мне стало вдруг страшно: что же это мы делаем? Бабушка, точно прочитав мои мысли, сказала:

— Не беспокойся обо мне, Дэнни. Со мной ничего не случится. Просто я очень, очень давно не выходила из дому.

Мы повели бабушку той дорогой, по которой пришли за ней: через два поля, вниз по отлогому зеленому склону и по старой дороге вдоль высокого берега. Шли мы очень медленно, с трудом преодолевая каменные изгороди, через которые полчаса назад перескакивали с такой легкостью. В наших краях ворот в изгородях никогда не делали да и по сей день не делают, не стоит того: земля у нас бедная, кроме картошки, мы ничего не сажаем.

Когда мы спускались по зеленому склону, я случайно обернулся, и мне показалось, что кто-то за нами следит. Из-за изгороди, которую мы только что преодолели, высунулась чья-то голова и тотчас спряталась. Кто бы это ни был, он мог прекрасно следить за нами сквозь щели между камнями, из которых сложена изгородь. Я ничего не сказал Пэту. Торопить бабушку не было смысла. Ну прибавит она шагу, а спустимся на берег — может совсем обессилеть.

Пока мы спускались вниз, я раз пять оборачивался. Пэт наконец это заметил. И бабушка заметила.

— В этой части острова сегодня нет ни души, Дэнни, — сказала она. — Все сейчас в Гаравине, оплакивают двух пропавших без вести мальчишек. А они стали уже совсем взрослые, вполне могут обходиться без нянек.

Но Пэт смотрел на меня с тревогой. Он понимал, я беспокоюсь не зря. Однако он не стал спрашивать, в чем дело.

Наконец мы спустились на каменку, бежавшую вдоль обрыва. Бабушка тяжело опиралась на нас, ее красивая шаль поминутно сползала с плеч. Мы уже почти несли ее. На полдороге она вдруг остановилась и сказала:

— Боюсь, я слишком стара. Куда уж мне путешествовать! Старухам положено сидеть на лавке у очага и вязать внукам чулки. Это им сподручнее.

— Теперь что назад идти, что вперед — все равно, — подразнил ее Пэт.

Я опять обернулся и на этот раз успел заметить не только голову, но и плечи нашего преследователя. Это была женщина, и я вздохнул с облегчением. По молодости лет мне тогда все женщины казались слабыми, беззащитными созданиями, которые и мухи не обидят. И я вместе с Пэтом стал подбадривать бабушку: осталось ведь совсем немного. Но она резко оборвала нас:

— А я и не думаю возвращаться обратно! Это вы, наверное, хотите от меня избавиться. Я только так болтаю. Душа у меня молодая, как у вас. Вот только ноги дряхлые.

И она храбро двинулась дальше.

Завидев нас, Люк сейчас же запрыгал по камням навстречу. Когда мы дошли до спуска, он уже был наверху и сказал, обращаясь к бабушке:

— Простите меня, миссис Конрой, мадам, но я сейчас сделаю одну штуку.

Без дальнейших церемоний он подхватил бабушку на руки и понес ее вниз с такой легкостью, как корзину морских водорослей. Бабушка только вскрикнула и больше не произнесла ни звука. Мы с Пэтом шли по обе стороны — у нас от страха душа в пятки ушла: вдруг Люк уронит бабушку. Бабушка — это видно — очень легкая, но ее пышные юбки мешают Люку смотреть под ноги. Мы боялись, что он может попасть ногой в расщелину и упасть наземь вместе со своей ношей. Что мы скажем отцу Пэта, если не вернем домой его мать в целости и сохранности? Но, видно, больше всех мы боялись бабушки Пэта: ведь мы и помыслить не смели отправиться в плавание без нее.

Скоро мы поняли, что за Люка можно не опасаться. У него было поразительное чутье: его нога всякий раз попадала именно туда, куда надо. И он даже не запыхался.

— Мне частенько приходится выходить в море ночью, — объяснил он, — потому я так легко хожу по камням вслепую. Вам не страшно, миссис Конрой? — закончил он с беспокойством.

— Нет, — твердо сказала бабушка, — ни капельки не страшно.

У самой воды Люк осторожно опустил бабушку на землю. Она одернула фартук, пригладила седые волосы и поплотнее закуталась в шаль. Потом поглядела на обрыв, по которому мы только что спустились, и любезным голосом проговорила:

— От души вас благодарю, Люк, за помощь. Можно подумать, что вы только то и делаете всю жизнь, что носите женщин по скалам.

Вдруг она вскрикнула и показала пальцем на большой камень:

— Пэтчин, глянь, кто хочет пожелать нам попутного ветра! Ну-ка, мисс Доил, выходите из-за скалы и попрощайтесь с нами, как подобает благовоспитанной женщине!

Мы все повернулись, куда показывала бабушка, и мне стоило большого труда сдержать смех. Из-за большого камня явилась собственной персоной мисс Доил. Вид у нее был, как всегда, гордый и неприступный, только сейчас она прихрамывала на одну ногу: ведь идти ей пришлось через весь остров. А сколько нам было известно, ни она, ни ее сестра никуда не ходили пешком. Один или два раза они осчастливили наш дом своим королевским присутствием, бывали изредка и у других жителей острова, но всегда для визитов пользовались двуколкой. Сейчас она являла собой довольно жалкое зрелище: волосы висели сосульками, платье порвалось, у одной туфли оторвался каблук. Я был сильно зол на нее за то, что она нагнала на меня такого страху.

— Что вы здесь делаете? — закричал я. — Зачем следите за нами? Возвращайтесь домой и попробуйте только заикнитесь кому-нибудь о том, что вы здесь видели! Вам тогда не поздоровится!

— Ты очень грубый мальчик, — заметила мисс Доил. — Я все про тебя расскажу твоему отцу.

— Ступайте-ка домой, мадам, — сказал ей Люк. — Не задерживайте нас.

— Кто этот человек? — требовательным тоном спросила мисс Доил у Пэта. — И по какому праву он похищает миссис Конрой?

— Это твою бабушку, наверное, когда-то похитили, а меня похитить нельзя, — отрезала бабушка. — Я просто хочу прокатиться под парусом. Ступай-ка домой поскорее, будь паинькой. А то тебя ночь на дороге застанет.

Но мисс Доил не двигалась с места. Тогда Люк сказал:

— Ну, вот что, ребятишки. Нам нельзя попусту терять время, пора отчаливать.

Люк прыгнул в лодку, мы подхватили бабушку и подали ее ему. Мисс Доил все стояла и не спускала с нас глаз. Пока мы возились с парусом, она подошла ближе и буквально сунула в парусник нос. Ну как от нее отделаться? Разве только камнем швырнуть! Но мы не могли этого сделать, все-таки она женщина, объяснили мы бабушке, подсказавшей нам, как избавиться от надоеды.

— Мне стыдно за тебя! — сказала ей бабушка, презрительно фыркнув.

Мисс Доил стояла так близко, что у меня мелькнула мысль: уж не хочет ли она в последний момент прыгнуть к нам? Я не мог понять, что она затевает и почему ее так волнует наша поездка. Мы отчалили — она, однако, не шевельнулась. Когда мы отошли от берега на ярд, мисс Доил повернулась и стала карабкаться вверх по скалам. Добравшись до кромки обрыва, она остановилась, выпрямилась и встала как вкопанная, провожая нас взглядом, покуда мы не отплыли ярдов на триста. Потом заковыляла вдоль берега и вскоре затерялась среди скал.