Настоящая работа, однако, началась только тогда, когда они вернулись в Институт. Николаю пришлось самым подробным образом рассказать всю историю своих приключений. Его то и дело перебивали, по нескольку раз заставляли объяснять одно и то же, рисовать Мало снаружи и изнутри.

Рисовал он неважно, и все-таки и сомо кусапиенс у него получился похожий, и гигантские животные, и клетчатые лизуны. Во многом помогли записи, которые он надиктовал в аппарат пирранского скафандра. Зато звездные жители и обитатели Райской планеты на его рисунках почти не отличались друг от друга, хотя в жизни были очень разные. Но что поделаешь, если он не умеет рисовать людей.

Дольше всего его мучили, когда он описывал рас — положение звезд перед посадкой на каждую планету, особенно на Пирру. Ему даже показывали разные звездные карты, но на этот вопрос Ники Буян не мог дать удовлетворительного ответа. До того ли ему тогда было! Сейчас-то он понимал, как это важно для экипажа будущего звездолета, и все время сам себя ругал в душе за ненаблюдательность.

Его и самого исследовали какими-то аппаратами, делали бессчетное количество снимков — и изнутри, и снаружи. И наконец отпустили совсем обессиленного, да еще дали диктофон и попросили записать и зарисовать все, что он вспомнит дополнительно. Аппарат записывал звук, как старинный магнитофон, кроме того, сверху у него был экран, на котором можно было рисовать палочкой. Нарисуешь картинку, нажмешь кнопку, аппарат передает рисунок в свою электронную память и освобождает экран для следующего рисунка.

— Ты сказал им про звездолет? — спросил Ники своего переводчика, когда ученые занялись аппаратами и перестали обращать на него внимание.

— Да, — ответил Сашо, — но об этом еще рано думать. Все равно решать твою судьбу будут не они, а другие люди.

Ники возмутился.

— Это еще почему? Я сам буду решать свою судьбу!

— Ты, дедушка Николай, стал выдающимся гражданином мира, а выдающиеся граждане должны делать то, что от них требуется, а не то, чего им хочется. Я попросил комиссию, чтобы тебя оставили при мне, пока ты не привыкнешь к новому миру.

Ники обрадовался.

— Давай вернемся на базу, а?

— Надо подумать, — хитро улыбнулся воспитатель. — Куда такому старику, как ты, ходить в школу! И потом ученики — тоже вроде выдающихся граждан, они должны делать что полагается, а не что захочется.

— Я буду хорошо учиться, вот увидишь! — горячо заверил его Ники и потом выпалил то, о чем уже давно думал: — Сашо, у вас, наверное, есть очень мощные передатчики. Можно мне послать сигнал по радио? Вы пошлете мои слова в космос, а на Пирре их наверняка услышат. Ведь Нуми уже рассказала им про меня, и они знают, на какой длине волны мы разговариваем. Она вам и скажет, где они находятся. И звездолет полетит куда надо.

Студент явно не разделял его восторга.

— Идея интересная. Но если ты собираешься поболтать со своей Нуми про разные дела, то из этого ничего не выйдет. Мы уже давно и наверняка знаем, что на расстоянии двадцати световых лет вокруг нас нет ничего живого. Значит, эта твоя Пирра очень, очень далеко.

— А может, раньше они просто не понимали вас, а теперь Нуми сможет им переводить, — настаивал на своем Ники.

— Дедушка, не горячись, лично мне твоя идея нравится, и я сейчас скажу им о твоем предложении. Но ты сам убедишься, что некоторые вещи просто невозможны.

Молодой воспитатель коротко поговорил с женщиной, склонившейся над каким-то аппаратом. Она задумчиво кивнула, что-то ответила, куда-то показала рукой и мило улыбнулась Ники. Кажется, ей предложение тоже понравилось.

Сашо повел мальчика по коридору, осматривая бесконечные двери с непонятными надписями. Он пояснил на ходу:

— Сейчас я тебя познакомлю с моей мамой.

— Но ведь она у тебя где-то ужасно далеко! — удивился Ники.

— Именно. Вот и посмотришь, как это делается. Наконец они нашли нужную дверь и оказались в каком-то подобии кабины, набитой аппаратами и экранами. Сашо тут же подсел к одному экрану. Нажал какой-то рычажок, экран вспыхнул, и Сашо заговорил с ним по-русски, хотя никакого изображения там не было.

— Прошу связать меня с районом Юпитера, спутник Европа, восьмая база. Прошу Велину Диеву.

— Заказ принят. Можете передавать сообщение, — вежливо ответил пустой экран.

Сашо схватил Ники за рукав, притянул к себе и заговорил по-болгарски, но медленно и раздельно, будто диктовал письмо.

— Здравствуй, дорогая мама! Как видишь, я жив и здоров. Села чувствует себя хорошо и учится отлично. Пользуюсь служебной поездкой в город, чтобы поговорить с тобой. Надеюсь, что ты тоже здорова и бодра и что твой муж вернулся с Сатурна. А теперь посмотри на паренька, который стоит рядом со мной, и запомни его! Он представляет собой исключительное явление большой важности для всего человечества. Наверное, скоро ты сама о нем узнаешь из научных бюллетеней. Его зовут Николай Буяновский, мы обнаружили его возле нашей учебной базы. Мне поручили заботиться о нем, так что не знаю, смогу ли я провести каникулы с тобой. К сожалению, не имею права ничего больше говорить до появления официальных сообщений. Желаю тебе всего самого хорошего и до скорого свидания. Стоп.

— Сообщение передано. За ответом явитесь в девятнадцать часов по лунному времени, — сказал экран и погас.

Сашо устало потянулся, а исключительное явление робко спросило:

— Сашо, а где же твоя мама?

— Еще увидишь. Ну, понял, что беседовать с твоей пирранкой так, как тебе хочется, просто невозможно? Пошли погуляем.

Они вышли из института и снова оказались в саду, полном цветов и плодовых деревьев. Он был похож на уголок Райской планеты.

— Можешь рвать вон с того дерева, — сказал Александр. — А пока будешь жевать, я тебе кое-что объясню.

Ники тут же выбрал самое крупное лунное яблоко — есть другие плоды молодой воспитатель пока ему не разрешал. Ничего, пусть только желудок привыкнет к здешней пище, он покажет кухонным роботам, что такое хороший едок!

Глядя, с какой жадностью мальчик впился зубами в яблоко, Сашо засмеялся:

— Эх ты, ненасытный!.. А теперь слушай: этот самый спутник Юпитера находится примерно в пятистах тридцати миллионах километров отсюда. Как видишь, совсем пустяковое расстояние по сравнению с межзвездными, правда? Но мое сообщение дойдет дотуда через разные ретрансляторы за час, хотя движется оно с наибольшей возможной скоростью — скоростью света. Если маму тут же найдут, она подойдет к экрану, выслушает мое сообщение и потом ответит мне. И ответа придется ждать еще один час.

Сашо медленно шел по узкой дорожке между цветами. Ники даже перестал жевать — так ошеломила его ужасная догадка.

— Теперь представь себе, как выглядел бы твой разговор с Нуми. Допустим, что Пирра находится не очень далеко, например, в двух десятках световых лет от нас. Ты ведь знаешь, что расстояния между звездами измеряются временем, за которое доходит до них свет? Их можно выражать и в километрах, но тогда получаются чересчур большие числа, а это неудобно. Так вот, если ты сейчас здесь скажешь: «Дорогая Нуми, познакомься с моим товарищем с Луны Сашо Диевым», то в лучшем случае твоя Нуми увидит тебя на экране лет через двадцать. Тогда ей будет года тридцать два — тридцать три. А мы будем — конечно, на экране, — такими, как сейчас, одному двадцать один год, другому — четырнадцать. Представляешь себе, дедушка Николай, что она тебе ответит? «Мне очень приятно, Ники, познакомиться с твоим другом. Кажется, он чудесный парень, жаль только, что слишком молод, а не то я бы с удовольствием вышла за него замуж».

Ники глотал уже только слезы, однако воспитатель шел впереди и ничего не замечал, все так же весело фантазируя:

— Мало этого. Для того, чтобы услышать ее ответ, мы с тобой, дедушка Николай, должны будем явиться к экрану еще через двадцать лет, то есть через сорок. Тогда тебе будет пятьдесят четыре года, а мне шестьдесят два. Посмотрим мы с тобой на красивую женщину тридцати лет, и ты с огорчением скажешь ей: «Ах, Нуми, зачем ты так! Разве ты меня больше не любишь? Это я хочу на тебе жениться, а не Сашо, он уже старый хрыч!» Но пока твои слова долетят до нее, ей уже будет семьдесят три года, вот и окажется, что женихи мы с тобой — неподходящие. И она засмеется: «Милые дети, я уже старовата для вас. Давайте поговорим о чем-нибудь другом». Однако ее слова, Ники, дойдут до нас еще через сорок лет, когда тебе будет уже девяносто четыре года, и Мне будет очень обидно, что какая-то семидесятилетняя пирранка относится ко мне безо всякого уважения. Но если я ей скажу: «Ты что, какой же я ребенок в свои сто один год!», она рассердится, потому что услышит мои слова, когда ей исполнится сто тридцать лет, а старики — народ раздражительный. Ну и раскудахтается же наша старушка! Хорошо, что мы-то с тобой ее слов уже не услышим, потому что для этого нам придется прожить еще по сорок лет, что не каждому удается…

Ники даже подавился кусочком яблока. Сашо обернулся, увидел, что мальчик кашляет и вытирает слезы, но, наверное, не догадался, что слезы эти — не от кашля, потому что продолжал все так же бессердечно:

— Вот что такое межзвездные разговоры, дорогой Ники! Поверь, это мучительная история. А если Пирра находится в сотнях, в тысячах световых лет от нас? Тогда ваш разговор вообще не состоится. Понимаешь?

Ники уже не слушал, оглушенный горем. Однако молодой воспитатель говорил истину, а истина — увы — вещь беспощадная. Каждый из вас, кому приходилось вести межзвездный разговор с какой-нибудь девочкой с далекой звезды, — не в мечтах, а по радио или телевидению, — знает, какая это мучительная история.