Власовцы от журналистики

1 июля 1941-го в Ригу вошли фашисты. О «немецком времени» написано немало. Свидетельством тех лет являются и газеты. Среди десятков, выходивших на латышском и немецком, было две русских – «За Родину» и «Русский вестник». Редакция первой размещалась в двух городах – Пскове и Риге, второй – в столице Остланда, Риге, на Вагнера, 57. В отличии от «Родины», уделявшей основное внимание глобальным событиям войны, «Русский вестник» рассказывал и о вещах более приземленных.

Газеты выходила трижды в неделю. Полистаем и этот документ эпохи.

Вот что написано о последних днях июня 1941-го – перед падением города.

«Последние дни пребывания в Риге большевиков были полны растерянности, паники и беспорядка, как нельзя лучшим характеризовавшим всю бессмысленность и безалаберность большевистской системы правления. Над городом периодически появлялись германские разведывательные самолеты. По ним стреляли. Безрезультатно… Через город проходили разрозненные части Красной Армии, брошенные своим командованием на произвол судьбы, голодные и оборванные, они угрюмо и устало брели в разных направлениях…Какой разительный контраст представляли собой солдаты германской армии в сравнении с красноармейцами! Дранные шинели, а часто и отсутствие сапог – вот что дал своей армии «отец народов» Сталин…»

Конечно, к «объективности» власовцев от журналистики стоит подходить осторожно. Впрочем, о достоверности информации каждый может решать сам. Вот, на мой взгляд, дополнительный штрих, объясняющий, почему не все, кто мог эвакуироваться, воспользовались такой возможностью. «Чтобы сокрыть правду о неудачах первых дней войны власти Риги под страхом расстрела приказали снять все радио антенны, дабы население не могло черпать сведения из альтернативных радиостанций».

А вот как описывает газета день начала фашистской оккупации – 1 июля 1941 года. «Под колокольный звон в город вошли первые ударные части германской армии. Это был незабываемый день…Главным объектом восторгов, были, конечно, германские солдаты. И они этого заслужили, эти бравые солдаты армии Адольфа Гитлера. Их бодрый вид, веселые загорелые лица, военная выправка и безупречное обмундирование вызывали искреннее восхищение… Солдаты этой армии побеждали, побеждают и будут побеждать».

Тут же фотографии усталого, но довольного немецкого солдата, идущего по улицам Риги и подпись: «Германский солдат – доблестный защитник европейской культуры».

Несмотря на любовь к «доблестным защитникам европейской культуры», даже судя по «Русскому вестнику» жизнь при новых освободителях слаще не стала. «Выдача мыла в июле. Городским и сельским жителям, не производящим продуктов, на июльские купоны полагается следующее количество мыльных карточек: младенцам до полных трех лет – один кусок пенисто-ядристого мыла, детям от трех до восьми лет – один кусок пенистого мыла и две пачки порошка для стирки; юношам от восьми до двадцати лет и женщинам – один кусок пенистого мыла и одна пачка порошка для стирки; мужчинам старше двадцати лет – один кусок пенистого мыла, один кусок мыла для бритья…» По карточкам производилась выдача табачных изделий, сыра, водки. Все четко регламентировано. Как и во время расстрелов – куда что складывать и кому куда становиться.

Газета постоянно заигрывает с русским населением, пытаясь привлечь его на свою сторону: в Советском Союзе русские были лишены национального, немцы же хотят им вернуть «русскость». В тему и подбор фотоматериала: гитлеровцы играют с русскими детьми в занятой деревне; получают хлеб-соль от сияющих крестьян. В номерах за 1943 год интервью с беженцами из освобожденных Красной Армией областей России. Крестьяне, якобы, спасаются от репрессий большевиков.

Интересны июльские номера 1944-го. Линия фронта уже проходила через Латвию, но кому-то это все мало интересно. Тому, кто сладко спал и сытно ел при всех режимах. Они ходили на футбольные матчи между либавской «Олимпией» и рижской «Даугавиеши», на концерты немецкого пианиста Павла Кэнена, гастролировавшего в Риге и, конечно, в кино. В июле 1944-го в Риге были открыты десятки кинотеатров: «Блазма», «Дайле», «Гайсма», «Гранд-Кино», «Венеция «…Шли немецкие картины: легкие, комедийные, музыкальные – «Тирольские розы», «Трижды свадьба», «Веселые бродяги», «Танго ноктюрн»…

В отделе рекламы в основном ищут предметы коллекционирования. «Покупаю деньги, ордена, медали. Грециниеку, 7»; «Покупаю почтовые марки, монеты. Вальню, 20». Отец, коллекционер со стажем, рассказывал мне, что кое-кто именно в то время делал состояния. Часто – на чужой крови, присваивая ценности замученных в гетто. Старшее поколение коллекционеров знает фамилии этих «черных собирателей»…

В номере за 4 июля – «историческое» выступление фюрера. Трясущийся параноик призывал читателей «Русского вестника» «работать на победу».

«В гигантской исторической борьбе временные успехи или неудачи не играют никакой решающей роли. В величайшей борьбе за судьбу германского народа, которая решит вопрос о существовании или гибели многих поколений, каждый имеет только одну обязанность – непоколебимо сражаться и работать для победы».

Латышские «борцы с большевизмом» в постоянных интервью для русского читателя уверяют, что опасаться нечего, Гитлер не отдаст Остланд, но дни фашистской Риги сочтены. 5 июля «Русский вестник» последний раз «порадовал» читателей бодрыми статьями, а на следующий день не вышел.

Что стало с журналистами? С теми, кто скрывался под именами В. Гарцева, Сергей Иванов, Н. Балтийский, М. Романов, Н. Игумнов? (Неприятно поразило, что среди тех, кто поздравлял читателей с Новым, 1944-м годом, был известный художник Богданов-Бельский). Вероятно, эти дворняжки фашизма бежали в обозе отступающей гитлеровской армии, а потом тихо-мирно осели где-нибудь на Западе под вымышленными именами. И умерли, как добропорядочные бюргеры, почитаемые соседями. Ведь никто не догадывался, что они во время войны тоже убивали своих соотечественников – только не пулями, словом.

Закрыв газету, я первым делом пошел отмывать руки.

Остался русским

А на месте бизнес-центра – лагерь для военнопленных.

Игорь Борисович Антонов – старожил города, родился в Риге в 1930 году. Он сам позвонил мне – захотел рассказать о былом. К себе домой, на Юглу не смог пригласить – жена после инсульта. Встретились мы в центре, на «нейтральной территории». Несмотря на почтенный возраст, выглядит молодцевато, в глазах – огонек. Поэтому, узнав, что он инвалид второй группы, перенес четыре инфаркта, я решил, что ослышался.

– Возможно, наследственность. Отец – долгожитель. Да и бабушки, дедушки уходили, вволю пожив, – объяснил мой собеседник.

В генах старого рижанина разная кровь – русская, немецкая, польская, латышская. Мать была записана латышкой, хотя отец ее был чистокровным немцем – из балтийских баронов. Отец Игоря Борисовича – исконный русский, оказался в Латвии в 1918-м вместе с тетушкой. Они бежали из красной России, когда большевики расстреляли его отца – белого офицера.

– Я ведь не раз мог поменять национальность в паспорте, – говорит Игорь Борисович. – Имел право – по матери. Но, в отличие от многих, остался и останусь русским. Национальность для меня – не перчатки.

– Мы не шиковали, – вспоминает старый рижанин о довоенном времени. – Но и не бедствовали. По крайней мере, родители давали нам с сестрой и на кино, и в цирк.

Своего дома у Антоновых не было, квартиру снимали. Мама занималась домашним хозяйством, отец кустарничал, держал мастерскую на Центральном рынке.

– Пока семьи не было, отец поступил в университет, а потом понял – не потянуть учебу, – продолжает Антонов. – Стал ремонтировать патефоны, радиоприемники, электроаппаратуру. Я к нему часто забегал на рынок и хорошо помню, что один-два клиента всегда были в мастерской.

С шести лет Игоря определили в школу – русскую, на улице Гайзиня, где сейчас строительный колледж. Из детства в памяти остались поездки на огород – под Яунциемс, у Кишозера, а также походы на рыбалку. Отец был страстным рыболовом. Причем в то время не обязательно было тащиться за рыбой «за тридевять земель». За угрями Игорь с отцом охотились в центре города, на канале. А с набережной Двины почти никогда не уходили без пяти-семи килограммов окуней или лещей.

Помнит собеседник и «немецкое время».

– Как раз в июне 1941-го жили мы на даче – за Юглой, возле Этнографического музея, – рассказывает Игорь Борисович. – В последнюю минуту, когда немцы уже были под Ригой, родители надумали бежать. Вышли мы с вещичками на Псковское шоссе, но поздно. Ни попутки, ни души. Лишь кем-то оставленные коровы и овцы брели вдоль дороги. Вернулись назад.

Вскоре с дачи пришлось съехать. Этнографический музей гитлеровцы превратили в склад боеприпасов, обнесли колючей проволокой, выставили охрану. Невесело было и дома. Школа «переехала» по другому адресу, занятия – лишь раз в неделю.

Но самое стращное было то, что недалеко от их дома – на Маскавас появилась колючая проволока – еврейское гетто. Мой собеседник из окна дома видел, как колонну евреев немцы вели по Московской в сторону Центрального рынка. Потом он узнал, что их расстреляли в Бикерниекском лесу. Сопровождали людей фашисты с автоматами и полицаи в красно-бело-красных повязках. Игорь Борисович помнит, как полицай кричал на молодую женщину с грудным ребенком: «Заткните ему рот!».

После прихода фашистов, началась активная пропаганда именно среди русских рижан: мол, евреи такие-сякие, во всем виноваты. Но она не имела успеха. В «кровавые батальоны» русские не пошли.

Вскоре Игорь переехал к тетушке на улицу Виландес. И неподалеку от этой улицы тоже увидел бараки, ряды колючей проволоки. На Элизабетес (район нынешнего бизнес-центра) нацисты устроили лагерь для советских военнопленных.

– Мы с мальчишками иногда бросали за два ряда проволоки хлеб, картошку. Охрана, конечно же засекала нас, но относилась по– разному. Одни грозно кричали, чтобы проваливали, другие, делая вид, что не замечают, уходили в противоположную сторону.

О том, что в вермахте не все были одинаковы, говорит и такой эпизод. Игорь нередко наведывался в порт, где стояли вагоны с дровами, а их так не хватало в доме для растопки печки. Один раз часовой поимал воришку. Отвел в пустой вагон и приказал очистить его от мусора. Когда мальчик убрал, отпустил его с ворованными дровами. «Теперь ты их честно заработал», – сказал немец.

Самая большая беда подстерегала Антоновых в 1942-м. Мать вызвали в гестапо, и оттуда она уже не вернулась. Через некоторое время выяснилось, что ее увезли в тюрьму «Браса». На нее донесли, что она – «партейная». Только потом они узнали, что сделал это один из соседей по огороду под Яунциемсом. Почти год сидела мама в тюрьме – немцы прощупывали биографию. И все-таки ничего не накопали.

– Мама не была партийной, – говорит старый рижанин. – Но спасло ее не это, а то, что свободно владела немецким и у нее были предки немцы.

Отцу пришлось уйти с рынка и полностью перейти на надомный труд. Чинил он все то же за исключением радио: немцы запретили.

Лишь после войны отец Игоря Борисовича смог устроиться на большое предприятие: стал электриком на ВЭФе. По его стопам пошел и сын, всю жизнь проработавший на известных заводах города.

Какой красивой вы были парой

В Латгальском предместье затерялась улочка Резнас. Нажимаю кнопку звонка на старинной двери. На пороге – невысокая женщина. Та самая, о которой можно сказать словами одного из латышских писателей: «Во время войны они спасали честь нации».

Ольга Крузмане давно разменяла восьмой десяток. Но лицо и руки еще сохранили следы былой красоты. Когда она познакомилась с Яковом Шнейдером, ей было 20. Когда в Ригу вошла немецкая армия – 24.

Родилась Ольга в крестьянской семье в Каунетской волости у озера Разнас, а вскоре переехала в Резекне. Отца не помнит, он рано умер. Воспитывала ее мать. В Резекне девушка закончила среднюю школу, а через несколько лет переехала в столицу. Мама жила стесненно, крестьянское хозяйство разваливалось, а в Риге были родственники. У одной из них – торговки с Матвеевского рынка – девушка из Латгалии получила кров и работу. Стала подсоблять на рынке.

В том же 1937 году Ольга познакомилась с Яковом Шнейдером.

– Их было двое братьев – Изя и Яков, – вспоминает госпожа Крузмане. – Оба хороши собой: высокие, светловолосые. Мы были молоды, и жизнь казалась сплошной поэмой.

Яков работал фотографом в мастерской. Был очень общительным, веселым, имел немало друзей. Среди них латышей было ничуть не меньше, чем евреев.

– Ольга, а не было ли у вас предубеждения к евреям перед тем, как вы начали встречаться?

– Тогда все было иначе, – рассказывает она. – В нашей латышской школе в Резекне было немало еврейских детей, и не помню, чтобы возникали какие-то ссоры на национальной почве. К тому же Яков латышским владел как родным.

Знакомые любовались сказочно красивой парой. Но сказка продолжалась до того июльского дня 1941-го, когда в Ригу вошли гитлеровцы.

…Новые власти тут же приказали евреям надеть желтую звезду Давида и запретили ходить по тротуарам – оставили им обочины.

Ольга решила спасти дорогого человека. Поменяла квартиру, переехав с улицы Бривибас в Задвинье, на улицу Акменю, 15, в комнатку с кухней на первом этаже дома. Помог с обменом Артур Наркевич, латыш, приятель Якова.

– Я устроилась работать в немецкую столовую в Саркандаугаве, – продолжает Ольга. – А Яков тоже не сидел дома. Он не был похож на еврея и даже не думал, что кто-то его опознает. Встречался, общался с самыми разными людьми, даже с немцами. Парень был, что называется, пробивной. Что-то выменивал, приносил в дом продукты. Иногда мы отправлялись к его друзьям-латышам в Меллужи и Саулкрасты. Веселились, коптили рыбу.

Неладное Яков почувствовал поздней осенью 1942 года. За ним кто-то следил. Опасения вскоре оправдались. Поздним вечером 10 декабря 1942 года в квартиру постучали. Якова не было дома, открыла Ольга. На пороге стояли пять шуцманов: «Где твой жид?».

…Вернувшись домой, Яков увидел на пороге рыдающую Ольгу и все понял. Бросился бежать, но был схвачен. Утром их отвели в гестапо. Находилось оно на улице Реймерса, там, где сейчас здание МВД.

С той минуты для Ольги Крузмане и началось хождение по мукам, по всем кругам ада.

В гестапо на допросе соотечественник в нацистской форме кричал на нее:

– Вы знали, что укрывали жида?

– Не знала, – отвечала девушка. А они бил по столу стеком и снова повторял вопрос. Ольга так и не созналась.

Через неделю ее отвезли в Центральную тюрьму на улице Матиса.

– Меня поместили в темную камеру, в одиночку. Думала, все – конец. Но на утро отвели в другой корпус – там была камера примерно на 30 женщин.

Вначале Ольга смотреть не могла на ту баланду, которая называлась едой. Кроме стограммового хлеба, давали еще нечто похожее на суп, который заключенные называли – «новая Европа». Через какое-то время начала работать на кухне. В ее обязанности входил разнос порций по камерам.

– В одной из камер сидела латышка-комсомолка Миса. Совсем молоденькая, очень красивая девушка. Немцы считали ее особо опасной, держали в одиночке.

Увидела тогда Ольга и еврейских узниц. Их кормили не так, как других, – вдвое меньше давали еды. Это были живые скелеты – кожа, кости, желтые-прежелтые лица.

5 мая 1943 года в тюрьме расстреляли большую группу заключенных женщин – несколько сот человек. В ночь их всех собрали в одной камере, с первыми лучами солнца посадили в машину. Тогда увезли евреек, увезли Мису и еще одну подпольщицу – Лигиту Рекшане.

– Что мы пережили в ту ночь! Ведь надзиратели зашли и к нам, – продолжает Ольга. – В нашей камере было пять человек. Мы переглянулись: за кем? Оказывается, надзиратель Земитис хотел, чтобы я пошла в камеру, где только что были приговоренные, и собрала посуду, одеяла.

С осени 1943-го на расстрелы начали увозить еженедельно. А в начале декабря Ольге сказали, что ее якобы скоро отпустят. Но не тут-то было. Перед Рождеством вызвало тюремное начальство. Немецкий офицер поинтересовался: «За что сидите?». После этой «беседы» Ольга оказалась в Саласпилсском концлагере.

На глазах Ольги людей не убивали – они умирали от болезней и холода. Первыми – дети. Особенно много их было из Белоруссии, с Псковщины.

В августе 1944-го оставшихся в живых заключенных посадили в машину и повезли в Рижский порт. Оттуда кораблем – до Щецина, а затем телячьими вагонами в концлагерь Равенсбрюк. На какой-то фабрике близ лагеря Ольга делала гильзы, потом попала на кухню. Вставать приходилось ни свет ни заря – немцы любили проводить переклички и построения.

В Равенсбрюке заключенная из Латвии встретила конец войны. Но хождение по мукам для нее на этом не закончилось. Вскоре она заболела тифом – шесть недель была между жизнью и смертью. И все же молодой организм победил.

– Когда вышла из госпиталя в немецком городке Пренславе, не могла ноги передвигать, как пушинка была.

15 октября 1945 года, через месяц пути в товарняке, она вернулась в родной город. Ноги понесли, сердце позвало в тот дом. На улицу Акменю.

В 1946 году Ольга Крузмане устроилась в Рижский городской детдом сестричкой – да так и проработала там более сорока лет. До самого выхода на пенсию в 1989-м.

– Ольга, а какова судьба Якова?

– Он умер в той же тюрьме, на Матиса. Одна из надзирательниц, знавшая о наших отношениях, сказала мне: «Твой друг умер 19 октября 1943 года».

…Ольга так и не вышла замуж. Есть у нее родственники, двоюродные братья, сестры, но своей родной кровинки нет.

– В последние месяцы мне часто снится Яшенька. Вот так и кажется, он рядом, открывает дверь. Просыпаюсь – никого. Я знаю, мы с ним обязательно встретимся там, наверху.