Дядя Миша
Кто из вецмилгравских рыболовов не знает дядю Мишу: с весны по осень каждый день его можно увидеть с удочкой на набережной возле Даугавы. Ловит так, что соседи лишь руками разводят. Но мало кто из них в курсе, что дядя Миша старожил послевоенного Вецмилгрависа, человек интересной судьбы.
Михаил Егорович Астратенков – с Псковщины, из – под Пустошек. Родился в деревне, в 12 километрах от городка. Зимой 1943–го, когда фронт начал приближаться, немцы собрали всех пацанов, посадили на подводы и увезли поглубже в тыл. И так почти до конца войны – перевозили от одного места к другому. Мальчишки оказались у них в качестве пленников. Ночевали в деревенских баньках. А с утра лопату в руки – и копай окопы.
Наших увидели в 1945–м, под Тукумсом. Потом СМЕРШ разбирался, как оказались у фрицев. Ничего не наскребли, а клеймо в паспорте надолго осталось – «находился на оккупированной территории».
Летом 1945–го дядю Мишу призвали в армию – из Елгавы предстояло пешком дойти до Пскова, где формировалась часть. До Риги шли ротой, а затем – по 3–5 человек. Каждые три дня были пункты, где выдавали продовольственные пайки. Но многие ребята пытались доставать провиант на хуторах и… исчезали.
– Война только кончилась, хутора кишели недобитыми фашистами, – рассказывает Михаил Егорович. – Потом поступила команда по одному на хутора не заходить. Однако все равно, когда пришли в Псков, рота недосчиталась шестерых.
Служил мой собеседник шесть лет. Начинал на финской границе, заканчивал на иранской – в Ленинакане. В 1951–м демобилизовался. Брат работал на Рижском судоремонтном заводе, в Вецмилгрависе. Туда и поехал после дембеля.
Вначале жили в бараке – он находился рядом с общежитием нынешнего судоремонтного завода, на улице Эммас. Пленные немцы построили. В то время многоэтажек в Вецмилгрависе не было – бараки да частные домики. Позже в районе завода поднялись типовые двухэтажки – сегодня в них жилые дома. А тогда это были общежития для рабочих. Завод был огромный – тысяч на 12. Многие приезжали на работу из города.
– Мост через Даугаву в те годы был только один – железнодорожный, – вспоминает старожил. – Через него и поезда ходили, и автобусы. Автобусы – маленькие, как спичечные коробки. А еще паром несколько лет курсировал – от Вецмилгрависа до суперфосфатного завода.
Дядя Миша показывает первую запись в трудовой книжке: 1951 год, токарь 3–го разряда Рижского судоремонтного завода. Уже через год появилась вторая запись: откомандирован в распоряжение начальника 5–го отделения милиции города Риги. В милицию направили по комсомольской путевке. 25 лет от звонка до звонка и прослужил там. Из них 18 – в Межапарке.
Тогда в милиции были постовые. Мой собеседник стал одним из них.
Межапарк тех лет близко не сравнить с нынешним. Море народу и зимой, и летом. На катке только по будням собиралось свыше 2 тысяч человек, по воскресеньям – вдвое больше. Летом столпотворение на танцплощадке. Она находилась недалеко от Большой эстрады. Постовому нужно было следить за порядком. И при таком скоплении народу драк, серьезных ЧП на его участке не было.
– Случалось, конечно, хулиганили, – вспоминает бывший старшина милиции. – На катке в салки играли на высокой скорости, а это было опасно при большом скоплении людей. Я быстро пресекал эти вещи. При исполнении сам был на коньках.
– От него на коньках никто не уходил, – вступает в разговор супруга Зинаида Николаевна. – Здорово катался.
А еще дядя Миша был отличным лыжником, прекрасно плавал, бегал и, само собой разумеется, стрелял.
В Межапарке в советское время была прекрасная лыжная база с пунктом проката, можно было взять напрокат и коньки. Зинаида Николаевна часто приходила сюда с подругами. Родом с русского севера, она с детства хорошо ходила на лыжах. В Межапарке и познакомилась с будущим супругом. Пришла на танцы с подругой, а он их отправился провожать.
– Мне выдавали 10 контрамарок, – смеется Михаил Егорович. – Раздавал их знакомым и хулиганам, вставшим на путь исправления. Они за порядком мне помогали следить.
Дядя Миша показывает почетные грамоты 1962–1963 годов. «За безупречное несение службы в зимнем сезоне на катке парка. Директор Р. Бруверис. Секретарь парторганизации Е. Свиридов».
Неужели и впрямь идиллия? Ни краж, ни разбойных нападений?
– Случалось, – продолжает Михаил Егорович. – Мне как постовому надо было и за улицами присматривать. А зимой, когда только появились норковые шапки, объявились воры. Срывали прямо на остановках 2–го троллейбуса. Охотились мы за ними и повязали.
Другой криминал – кражи кур. В Межапарке дома были частные и почти в каждом – сарай с курами. Кто – то повадился красть.
– Смотрим однажды зимой – мужик с большим мешком идет. Решили проверить. Он наутек, но не тут – то было. У несуна оказалось 12 кур!
В 1968–м старый барак в Вецмилгрависе, где жил дядя Мища, снесли, и он с семьей переехал в новый пятиэтажный кирпичный дом у реки. Тогда в Вецмилгрависе и начали подниматься многоэтажки. Раньше вокруг были частные домики, много сирени.
– Но и романтики не было, – машет рукой бывший старшина милиции. – Ни тротуаров – деревянные дощатые мостки. Ветер постоянно поднимал тучи песка и пыли. А еще тут было много крыс – в маленьких домиках.
На пенсию Михаил Егорович вышел в 1977–м. После Межапарка несколько лет служил в ночной милиции. Так и остался в звании старшего сержанта. Помните о том штампе в паспорте – «находился на оккупированной территории».
Зинаида Николаевна подливает чаек, угощает вкуснейшим пирогом из творога. А на колени к дяде Мише забирается кот Кузя. Знает, кто ему всегда рыбу приносит. Кузе 12 лет, его любимое лакомство – рыбьи хвосты.
– Зинаида Николаевна, а сколько лет рыбачит ваш муж?
– Всю жизнь. Раньше по выходным пропадал, а выйдя на пенсию, с утра до вечера у реки.
Прошлой осенью старожилу Вецмилгрависа исполнилось 83 года. Я думаю, лишне спрашивать, в чем секрет его молодости. Недаром говорят, время, проведенное на рыбалке, боги не записывают в счет жизни.
Болдерайские секреты
Болдераю порой называют фабрично – заводской окраиной, с ничем не примечательными типовыми коробками. Владимир Якушонок уверен, что это уникальный район Риги – настоящий заповедник деревянной архитектуры под открытым небом. Если в Московском форштадте самые старые деревянные дома относятся к 1820–1830–м годам, то в Болдерае уцелели строения 1600–х!
– Это не я придумал, – говорит краевед, подводя к двухэтажному дому у реки Булльупе. – В книге «Koka RIga» сказано, что здесь прописался самый старый деревянный дом Риги – 1608 года! Его строили для первой таможни и лоцманской службы.
Шведский след в бетонном полу
«Лоцманский дом», по словам моего гида, точка отсчета Болдераи, отмечена на всех старинных картах и даже гравюрах. Когда – то там работали 20 человек. Канал, возле которого построили дом, был специально прорыт для лоцманской службы. Первые жители Болдераи служили при таможне, ходили на рыболовных, торговых судах. Их дома и сегодня можно увидеть на улицах Мигла, Бружу, Лиела… Фантастика – деревянные дома, уцелевшие с шведских и петровских времен!
– В Болдерае не было крупных пожаров, как в Московском форштадте в 1812–м, – объясняет Володя. – Поэтому старинная деревянная застройка не пострадала.
Но и архитектура отличается от того же Московского форштадта. Тут не увидишь просторных ворот для проезда подвод. К чему это мореплавателям и рыболовам? Зато на вторых этажах непременно есть помещения для сушки сетей. А цементные потолки в деревянных избах! Такое было в каменных домах рижской знати, но не в деревянных избах.
– Цементные потолки в деревянных домах – следы шведского присутствия, – объясняет краевед. – Шведы здесь появились при довольно забавных обстоятельствах, причем уже в русские времена. Однажды море полностью покрылось льдом, и можно было сюда добираться на санях даже из Швеции.
Предприимчивые тамошние торговцы не могли упустить такой возможности. Тем более здесь и на территории сегодняшней Эстонии были беспошлинные черные рынки. Один из шведов решил остаться в Болдерае. Но еще с петровских времен предпринимательством шведам в Риге запрещалось заниматься. Находчивый швед нашел выход – женился на латышке, построил дом на берегу и взял фамилию Крастиньш – Береговой. В его доме местные и увидели впервые деревянный дом с цементным потолком.
В Болдерае и сейчас живут Крастини. Владимир полагает, что они – потомки шведского предпринимателя.
Меценат Хартвиг
Были в Болдерае и свои филантропы. Если в Вецмилгрависе латыш Домбровскис строил для рабочих дома и школы, то в Болдерае немец Хартвиг – храмы, парки и даже пожарное депо. Депо находилось на главной улице поселка – Лиела, и членами добровольной пожарной общины были все его жители. При малейшем возгорании тут же бил в депо колокол, и каждый болдераец бежал на помощь. Уникальными деревянными домами мы сегодня можем любоваться во многом благодаря Хартвигу.
Как и любой филантроп, Хартвиг был человеком состоятельным. В районе имел два предприятия – лесопилку и джутовую фабрику. На последней изготавливали ходовые тогда мешки.
Якушонок показывает парк, разбитый Хартвигом недалеко от фабрики. В конце XIX столетия это был красивейший уголок не только Болдераи. В чайную, на мраморном полу которой была мозаика, а на стенах – элементы марокканской архитектуры, приезжали любоваться специально из центра города.
Искусствовед Петерис Блумс уверен, что чайную строили ведущие мастера Германии. Это имитация камня в бетоне, сложнейшая в то время технология. В Риге таких специалистов вообще не было, да и в Германии их знали наперечет.
Сегодня от красивейшего уголка – одни воспоминания. То, что осталось от чайной, похоже на туалет, парк – на помойку. Загнивать эти места начали после 1990-го, когда местное производство – к тому времени камвольная фабрика – приказало долго жить.
История – под ногами
А какие интересные названия болдерайских улиц: Мигла, Лиела, Кодола…
– История здесь прямо под ногами, – неожиданно говорит краевед, поднимая что – то с земли. – Это фрагменты голландской трубки XVII века. Белая глина, у нас такой не было.
Оказывается, покрытие большинства старинных улочек осталось нетронутым с давних столетий – песок, каменная крошка. Поэтому после прокладки коммуникаций и даже дождей здесь нередко прямо под ногами находят необычные предметы – свидетельства далеких веков.
Между прочим, своим названием улица Кодола обязана… ядрам. В шведские времена они не раз разрывались прямо здесь. По этой улице, объясняет попутчик, проходили позиции батарей, которые отсюда через реку обстреливали Даугавгривскую крепость. В ответ снаряды прилетали и сюда. Их до сих пор нередко находят в земле. Крайними в этих битвах были, конечно, местные жители, которые пережидали в погребах.
…Вот более поздние здания – XIX–XX веков. В двухэтажном, с интересными колоннами, при Николае II была аптека Зейделя. Чуть дальше находилось еще одно знаковое заведение – фотомастерская и кинотеатр. У их владельца – Эйлера – была лишь одна рука, при этом он умудрялся крутить кино и управляться фотоаппаратом. И судя по тому, что именно в его фотомастерской посетителей было больше, чем в других, – делал это отлично.
А вот памятник архитектуры 1930–х годов. Школа, построенная в стиле Art – Deco. Его автор – Дрейманис, один из проектировщиков знаменитого «чрева Риги» – Центрального рынка. Болдерайский проект Дрейманиса тоже впечатляет.
Как использовали струги
Увидели мы и «начинку» одного из старинных деревянных домов. Володя пригласил к знакомым. С улицы и не скажешь, сколько лет дому – 20 или 100. Фасад блестит свежей краской. А внутри, как в музее, потолок, стены сплошь из старинных гигантских балок. Что – то похожее я видел давным – давно, когда с реставраторами заходил в средневековый дом Старого города – на улице Скарню.
– Этот дом моложе, – говорит Якушонок. – 1865 года. Все балки стоят с тех пор. Их даже жучок не тронул, хотя они ничем не обработаны. Вечный материал.
Другой строительный материал, который использовали болдерайцы, – фрагменты струг. Да – да, тех самых старинных деревянных судов. На них купцы привозили сюда товары, а сами струги нередко продавали на стройматериал. Из них болдерайцы обычно сооружали хозпостройки.
Вы спросите, находятся ли уникальные памятники деревянной архитектуры Болдераи под охраной государства? Нет. Ни на одном из домов нет даже таблички. Хотя не только мой собеседник уверен, что несколько десятков смело могли бы стать памятниками архитектуры государственного значения. Эту точку зрения разделяет и один из самых авторитетных историков архитектуры Латвии – Петерис Блумс.
Пока же Якушонок и его коллеги из общественной организации «Болдерайская группа» делают все что могут для спасения уникального наследия. Приглашают специалистов – архитекторов, которые рассказывают местным жителям, как сохранять старинные дома, устраивают выставки об истории района. Недавно провели необычную акцию – сделали копии старинных фотографий Болдераи и вывесили в окнах домов. Пусть люди видят, каким когда – то был район.
Мечта Володи и его единомышленников – открыть в каком-нибудь из старых домов музей Болдераи. А что, было бы здорово! Ни в одном из районов Риги нет музея своей окраины. Я уверен, что у Володи получится. Материалов хватает – есть даже газовые фонари, которые когда – то освещали самые большие улицы. И еще, уверен, найдутся в Риге люди, которые помогут краеведу, подвижнику с большой буквы, в его мечте.
От Саркандаугавы до Вецмилгрависа
«Задворки» – часто можно услышать об окраине улицы Дунтес и окрестностях. Но так было не всегда – когда-то это был самый индустриальный район города.
Первую мануфактуру построили в 1784–м на том месте, где сегодня стоит Травматологическая больница. Знаете, что там производили? Сахар. Поэтому первопроходцами отечественной сахарной промышленности были вовсе не Елгава и Лиепая. «Засветился» в Саркандаугаве и Верман – супруг основательницы известного рижского парка. В 1832 он открыл деревообрабатывающую мануфактуру. Место было лучше не придумаешь: по берегам Саркандаугавы росли стройные мачтовые сосны, а сам рукав Даугавы был тогда глубоким и судоходным. Тянулся до нынешних железнодорожных путей – за Травматологической больницей.
Впрочем, в народе у Саркандаугавы была дурная слава. Ее нередко называли «канавой наказаний». В Средневековье там топили уличенных в колдовстве. Если ведьма всплывала, ее затем сжигали.
В середине XIX века рижане тоже любили изысканные сигары, табачок, а привозили им это из Саркандаугавы – тут работала табачная фабрика Рутенберга. С 1865–го район обзавелся и собственным пивным производством. Его основатель, баварец Иоганн Даудер, назвал пивоварню красиво: «Лесной замок» – Waldshloshen. В далекие времена на заводе варили пять сортов пива, разливали в стеклянную тару и фарфоровую. Фарфор поставляли соседи – в нынешнем Милгрависе работала фарфоровая фабрика Есена.
На сегодняшнем «Алдарисе» уцелел и старинный каменный корпус. В нем собираются открывать музей истории предприятия. Одна из экспозиций расскажет о коне – ценителе пива. Пиво тогда перевозили лошадиными повозками, и на предприятии имелась конюшня. Был там и белый конь – дегустатор. Пока ему не давали из ведерка свежего пивка, он никуда не отправлялся.
Если от кольца 5–го трамвая идти вперед к Двине, можно увидеть десятки одинаковых деревянных домов конца XIX века. Что – то похожее на старый Гризинькалнс. На рубеже столетий в Милгрависе как грибы росли доходные дома для рабочих – промышленникам, строившим здесь заводы, нужны были руки. Помимо Waldshloshena и фарфоровой фабрики Есена (кстати, известной тогда в России не меньше, чем Кузнецовская) в Милгрависе работало и суперфосфатное предприятие – Хефлингера. Жили в доходных домах и рабочие чуть отдаленного «Проводника». В 1898 году это было совместное российско – французское предприятие, известное в стране первыми автомобильными покрышками.
Индустриальную эстафету Саркандаугавы и Милгрависа продолжал поселок на другой стороне протоки Милгравис – Вецмилгравис. Он был славен лесопильнями, построенными Августом Домбровским, и судостроительными мастерскими, заложенными незадолго до Первой мировой по указу последнего русского царя.
Сегодня на месте этих мастерских «Ригас кугюбуветава» – пожалуй, самое крупное промышленное предприятие столицы. В Саркандаугаве традиции продолжает РЭЗ – наследник «Проводника». Скептики не верят, что промышленность Латвии восстановится. А может, все – таки подождем? Ведь даже в XVIII столетии нашлись предприимчивые люди, не побоявшиеся на «задворках» города заняться новым тогда делом.
Вдоль Вецдаугавы
Для того, чтобы хорошо отдохнуть в выходные, не обязательно ехать в Юрмалу. Хватает пешеходных маршрутов и в окрестностях Риги. Один из них – от Вецдаугавы в Вецаки.
Те, кто не в курсе, идут от Вецдаугавы в Вецаки по одноименному поспекту. Но пешеходная дорога проходит вдоль автомобильной трассы. Много машин, выхлопы бензина. Не очень приятно. Так вот: не надо идти рядом с автомобильной трассой. В сотне метров от поселка Вецдаугава, от «кольца» маршуток, есть асфальтовая дорога прямо к реке. Выводит она на широкую улицу, которая течет прямо вдоль реки. Пару лет назад улицу заасфальтировали, гулять по ней одно удовольствие. Машин почти нет, вокруг симпатичные дачки, поэтичная река. Летом берега зарастают тростником, а зимой вдали видны даже домики Мангальсалы.
Давным – давно здесь было устье «судьбоносной реки Латвии», как называют Даугаву латыши. Река засорялась, мелела, а в 1567 году нашла другой выход в залив. Все, что осталось сегодня от водной артерии, – небольшая, заросшая Вецдаугава. Читал, что на дне ее до сих пор покоятся ладьи викингов.
Большинство дач вдоль реки – «новых латышей». Есть и дома из белого силикатного кирпича, построенные в советское время. Но самые симпатичные – несколько домиков, оставшихся с царских времен. С деревянными резными наличниками на окнах, просторными верандами. Это редкие свидетели далеких времен. Большинство дач Вец – Акена, основанного промышленником Домбровским на рубеже XIX–XX столетий, сгорели в годы Первой мировой.
Кстати, названием Вецаки обязаны вовсе не «родителям», как некоторые переводят это слово, а «старым крючкам». Русло Вецдаугавы по своему изгибу напоминало старые крючки. Сосны в этих местах росли не всегда, их начали сажать при Екатерине Второй – чтобы бороться с песками. Пески усмирили, а разливы реки – нет. Весной даже на проспекте Вецакю дома нередко оказываются в воде. Об этом стоит помнить тем, кто собирается покупать здесь жилье.
В районе не одна водная артерия. За рекой еще несколько рукавов. Летом в этих местах ловят крупного карася. Но продираться туда сложно – только в высоких болотных сапогах, да и ловить нужно, стоя чуть ли не по колено в воде.
Улица выводит нас к проспекту Мангалю. Тут тоже достопримечательность: конюшни, где можно взять напрокат лошадь и поучиться верховой езде под руководством инструкторов. В этой роли выступают юные девчушки, которых самих в любое время года можно увидеть верхом на своих питомцах.
Перейдя проспект, продолжаем путь к вецакскому пляжу. На широкой, тоже недавно заасфальтированной улице, немало шикарных дач с соломенными крышами, с висящим на древке денно и нощно флагом Латвии.
Недалеко от дюн когда – то было футбольное поле. Сегодня и на нем дома. Они уже вытесняют сосновый лес, еще чуть – чуть – оккупируют дюны.
Вот и пляж. Дальше у пешеходов три возможности. Можно по пляжу дойти до Вецаки, пройти через поселок и сесть на электричку. Можно пойти в сторону Мангальского маяка. Это для выносливых туристов. Часа два пешком вдоль моря! Потом через полуостров Мангальсала к кольцу 24–го автобуса. Лучше все же идти по этому маршруту с весны по осень – поэтично и красиво. Ну и третий путь – по той же дощатой тропинке вернуться назад к проспекту Мангалю. Там курсируют 24–й автобус, маршрутки. Дождались транспорта – и можно ехать хоть до центра. За полтора – два часа пешеходной экскурсии отдохнули на славу.
Рижская «горка»
Название Гайзинькалнс у многих на слуху: самая высокая точка в Латвии. Меньше известно о другой горе – Дзегужкалнс. Это высочайшее место столицы: 28 метров над уровнем моря.
История Кукушкиной горы (так переводится название) связана с Ильгюциемсом, на территории которого она находится. В Средние века окрестные земли принадлежали конвенту Святого Духа. Он построил усадьбу, которая на нижненемецком именовалась Hilgen geest have. Впоследствии название транскрибировалось в Ильгюциемс и перешло ко всему району.
В XVII веке в поселке было 50 крестьянских дворов. Сено со Спилвских лугов считалось лучшим в окрестностях Риги. Во время Северной войны на лугах Спилве развернулись баталии между шведами и поляко-саксонцами. 9 июля 1701 года последние были разбиты. Немалую роль в победе сыграл мост через Даугаву, который накануне сражения Карл XII повелел возвести из лодок и плотов, покрыв их дощатым настилом. После сражения Рат распорядился перенести мост к Рижскому замку, и он стал первым в истории города.
В 1786 году Ильгюциемс официально вошел в черту Риги. Это было единственное предместье, где не существовало ограничений на строительство: можно было возводить не только деревянные, но и каменные постройки. Это, а также близость Даугавы, порта способствовало развитию уголка. Бывшая сельская окраина превращается в район мануфактур и фабрик. Тут изготавливали целлюлозу и проволоку, ножи и стекло, аналиновые краски и сукно, пилили лес и варили пиво.
В конце XIX века «ильгюциемским бродвеем» считалась улица Даугавгривас. На ней располагались пекарня, аптека, часовая мастерская и увеселительные заведения – пять пивных и три водочных буфета. 1 мая 1892 года открыли рыночек. Были в районе и две основные школы: для девочек на Буллю, 6, и для мальчиков на Кулдигас, 2.
В 1930-е в Ильгюциемс можно было попасть не только трамваем, но и пароходиками, которые каждые полчаса отходили от набережной 11 Ноября. Билет стоил 10 сантимов. По пути кораблик останавливался на Баласта дамбис и у цементной фабрики.
В 1970-е Ильгюциемс оставался промышленным районом, но рижанам он больше был известен по знаменитому пиву «ильгюциемс тумшайс». Оно считалось самым вкусным, а потому дефицитным. Сегодня от того предприятия остались лишь этикетки с названием пива в коллекционных альбомах.
…А на самом высоком месте Риги – в Дзегужкалнсе – и сейчас парк, основанный в 1900 году. Если бы эти места благоустроить, то сюда смело можно было бы возить туристов – с Кукушкиной горы открывается великолепный вид на Ригу.
Легенда улицы Капу
В Меллужи, за бывшим рынком, начинается улица Капу. Одна из самых протяженных, самых красивых пешеходных артерий взморья. Пролегает через три поселка – Меллужи, Асари, Вайвари.
В 1970–80–е по обеим сторонам Капу тянулись деревянные дачки с флюгерами и мансардами, поднявшиеся при царе. В одной из них по соседству с Капу, на улочке Екаба, в 1901–м останавливался Леонид Андреев. В те времена улица называлась Яковлевской, и именно на этот адрес приходили писателю письма из Петербурга – от невесты. С этого адреса уходили ответы.
В 1982 году мы вместе с литератором Гарри Гайлитом начали готовить публикацию для журнала «Даугава» о пребывании Андреева на взморье. Было известно, что поселился писатель в Карлбаде, нынешних Меллужи, письма к нему адресовали на Яковлевскую «штрассе», но где она находилась, никто не знал. Через несколько дней Гарри неожиданно сказал: «Так, я снимаю дачу на этой улице. Нынче это Екаба. Латышская транскрипция Яковлевской». Нашли мы и дачу, в которой жил писатель. Она была частично перестроена под корпус пионерского лагеря.
…Спустя годы, в 1995–м, я вновь заглянул на маленькую улочку – все деревянные строения были разрушены или подожжены. Начиналась «великая латвийская приватизация». От большинства деревянных домов самой Капу тоже уцелели единицы. На месте стареньких дач – каменные особняки. Те, кто считает, что новые латвийские живут только в центральных поселках взморья, не правы. Сходите на Капу.
Круто! Хотя меня эта роскошь не заставляет замедлить шаг. Очень похоже на виллы Готланда или финских курортов. А вот деревянных дач в «чеховском стиле» в Европах не увидишь – разве что под Питером. В Сестрорецке, Комарово…
Пионерских лагерей на Капу было не так много – «Медик», «Вэфовец», возможно, еще один – два. Пытаюсь вычислить, где же находился «Медик» в Меллужи? С однокурсниками два месяца мы проходили там «пионерскую практику» – вожатыми. Вдоль Капу стояло несколько деревянных корпусов, но сейчас кругом виллы. Ландшафт «причесан» до неузнаваемости: «американские» газончики, фонтаны, скульптуры в греческом стиле….
В Асари дачи уступают место старинному кладбищу. Есть там и памятник русским солдатам, погибшим в Первую мировую. Установили его, между прочим, при Карлисе Улманисе – в 1939–м. Во время Первой мировой эти места превратились в прифронтовую полосу – писатель Всеволод Вишневский, который тогда с родителями жил неподалеку, вспоминал, как «бесконечная прибрежная полоса прибоя превращалась в учебный плацдарм. В дюнах саперы рыли окопы, а чуть поодаль учились штыковому бою запасники Рижского второочередного полка».
Некоторые название улицы «kapu» связывают с кладбищем. Мол, так переводится слово с латышского. На самом деле это «дюнная» улица, потому что по – латышски Kāpu (с гарумзиме) – дюнная. Легенда повествует, что эти места с давних пор манят любителей сокровищ. Несколько столетий назад на рейде в Ригу во время шторма затонуло судно – то ли из Испании, то ли из Англии – с несметными сокровищами на борту. Ящики с драгоценностями стихия выбросила на побережье как раз в районе улицы Капу – ближе к Асари.
В семьях рыбаков легенда передавалась из поколения в поколение и, судя по тому, что здесь нередко находят разрытые дюны, легенда по – прежнему жива. Надо же хоть во что – то верить в нынешней Латвии.
Старая открытка
Московский архитектор Марина прислала старинную открытку с видом курзала в Карлсбаде – нынешних Меллужи. «Купила на выставке в Москве и решила сделать вам подарок», – пишет она.
Подарок отличный! Карлсбадский курзал на открытках мне не встречался. Это единственное, что сохранилось сегодня от некогда главного здания поселка.
На Рижском взморье были уголки и позвонче, но самый первый курзал построили именно в Карлсбаде – в 1827 году. В Кемери – спустя десять лет, в Дубулты – через двадцать, а в Майори лишь в 1870–е.
Курзалы или, как их называли на немецкий манер, кургаузы, были неотъемлемой частью известных курортов. С концертными залами для выступлений оркестров, ресторациями, библиотеками, гостиничными номерами, а иногда – с казино.
Курзал стал первым солидным строением в поселке. Он поднялся посреди двух десятков рыбацких домишек. Владелец здешней земли Карл фон Фиркс назвал курзал, как и сам курорт, с претензией – Карлсбад. Не смутило, что в Европе уже есть знаменитый курорт с таким названием (нынешние Карловы Вары). Балтийский станет не хуже!
Строятся ванные заведения, аптека, почта, еще один кабачок. Появляются и курортники – петербургские литераторы, мелкие чиновники. На рубеже XIX–XX столетий Карлсбад притягивает латышскую интеллигенцию. Тут отдыхают композитор Эмил Дарзиньш, драматург Рудольф Блауманис, художник Янис Розентал. Курорт хорошеет, и все же до немецкого Карлсбада ему далеко. Да и на местном штранде его затмевают Кеммерн, Дуббельн, Майоренгоф, Эдинбург, Бильдерлингсгоф.
Старинная открытка дает представление о карлсбадском курзале. Это было внушительное деревянное строение, окруженное забором, с мансардной крышей. Курзал находился на месте нынешнего меллужского парка, поэтому даже из комнат верхнего этажа моря было не увидеть. Не случайно приехавший на курорт в 1901 году Леонид Андреев предпочел снять комнату ближе к морю – на улице Якобштадской, ныне Екаба.
Открытка – с деревянными мостками, песком на проезжей части – иллюстрация к тому, что пишет о курорте Андреев. «…Поручив свой багаж фурману, я иду пешком по деревянным мосткам, проложенным по лесу и на улицах, заменяющим наши тротуары. Начинаются дачи и улицы. Дачи похожи на все дачи в мире, улицы – узенькие проходы, до краев заполненные песком. Как едет по этому песку мой фурман – не знаю, но когда мне приходится сойти с мостков, уступая кому-нибудь дорогу или пересекая поперечную улицу, нога вязнет в песке по щиколотку. Вначале это кажется не особенно обидно, но уже через несколько дней пребывания в этой местности песок становится заклятым вашим врагом. С раннего утра он забивается в ваши ботинки, обосновывается в ваших карманах, скрипит на зубах, вычесывается из волос, вытряхивается из постельного белья – и даже видится во сне».
За курзалом видна площадь, на которой находился рыночек. Он был знаменит на всю округу клубникой «викторией».
Первая мировая война не пощадила центр поселка – большинство деревянных строений, в том числе курзал, сгорели. В 1920–е на его месте разбивают парк, возводят эстраду. Современные путеводители с восторгом пишут о том, что там уже звучали латышские песни. Верно. Только симфонические оркестры из Петербурга, Варшавы, Москвы и Гельсингфорса, до Первой мировой каждый сезон приезжавшие на Рижское взморье, забыли сюда дорогу.
В 1920–е Карлсбад переименовали в Меллужи. Сначала – в Меллужи I, потому как следующая станция называлась Меллужи II. Только в 1939 году на месте одной появились Пумпури, вторая стала просто Меллужи. Старый деревянный вокзальчик Пумпури еще помнит Леонида Андреева. Это старейшее станционное здания взморья. Остальные появились уже в ХХ столетии.
За станцией – еще одна достопримечательность. Школа, построенная в 1934–м. Среди ее выпускников первый президент восстановленной Латвии Гунтис Улманис. Знакомым всегда показываю и достопримечательность 1970–х – уголок за меллужским рынком, где тогда была турбаза Пумпури. В гостевых домиках летом останавливалось пол – Союза. Нас турбаза привлекала шашлычной – это было одно из редких мест в Юрмале, где без суеты и давки можно было побаловаться шашлычком.
Тот, кто хотел отдыхать с музыкой, шел в ресторан «Лайкс» – по проспекту Меллужи. В 1990–е деревянное здание ресторана снесли. Но «Лайкс» возродился – под таким же названием между Пумпури и Яундубулты открыли новый ресторан. Фасад точь – в – точь напоминает тот, давний.