Пробуждение выдалось колючим. В тепле, уюте и относительной безопасности самолётной кабины выспался отлично. По понятным причинам все в самолёте чертовски маленькое и тесное. Потому тело затекло до состояния той самой египетской мумии, которая в своём саркофаге неспешно дрейфует по бурным волнам вечности.

В это утро утреннюю тишину горного озера пробудил скрип открывающейся самолетной двери молодецкое, — Уи–и, Б…..я!!!, — сочный шлепок тела вывалившегося из самолётного нутра.

От резкого движения сотни иголочек впились в задубевшие мышцы.

— Да, Б…..я!!! До чего же в авиации двери ущербные, — сообщило тело, пытаясь принять горизонтальное положение, свойственно моему далекому предку Хомо еректусу.

(Homo erectus — человек прямоходящий)

В ответ прогундел Товарищ Флинт, нахохлившийся на обломке крыла.

— Не спорь. Все у вас летунов через ж…..

Упрямый птиц не успокоился, грудью встав на защиту всех прогрессивных летунов.

— Поговори мне, перья–то выдеру, за раз пехотинцем заделаешься.

Товарищ Флинт расправил крылья и опять недовольно загундел.

— Слышь, Сталинский сокол, завтрака лишу.

По мере диалога с упрямым птицем, мышцы размялись. Тело уже не ломило. И вообще жизнь явно налаживалась.

Распорядок утра почти повторил распорядок вечера.

Улитка. Удочка. Рыбалка.

На этот раз первой попалась похожая на лосося рыбина.

От добра, добра не ищут. И псевдо лосось, обернувшись глиной, занырнул в угли.

Утренний туалет, с чисткой зубов и бритьём. Для такого случая я даже вскипятил котелок воды.

Псевдо лосось оказался вкуснее вчерашнего псевдо судака. Даже мясо у него красноватое, как у земного лосося.

Половину рыбины мы с Товарищем Флинтом употребили сразу. С оставшейся части я ободрал все мясо. Упаковав его в пластиковые пакеты из под съеденного американского ИРП.

И в путь.

Идти по усыпанному крупной галькой берегу реки значительно удобней, нежели штурмовать склоны гор. Речка крутится вокруг окрестных гор. Однако в целом выдерживает нужное направление.

Через три часа речушка слилась с другой, и дальше покатил уже вполне серьезный поток.

Мне это только на руку. Долина реки стала шире. Расширилась и полоса прибрежной гальки.

Горы едва заметно мельчают и раздвигаются в стороны. Природа стремительно наливается сочной свежестью — я миновал водораздел и притопал в другую микроклиматическую зону.

Трижды мне встречались косолапые гибриды пещерного медведя с росомахой. Но каждый раз мы расходились издали и с миром. Я даже слегка уверовал в пацифизм этих крупных зверей.

В четвертый раз мне встретилась самка с двумя детенышами. Стоя по брюхо в ледяной воде мамаша натаскивала молодняк на ловлю речной рыбы. Лохматые озорники игрались с трепещущей на берегу крупной рыбиной. А тут я весь такой загадочный.

Подозреваю, мамаше до меня, как до источника калорий и протеинов, не было никакого интереса. У нее под носом речка, в которой рыбы столько, что главное не обожраться.

Но малышне все же интересно. И комки меха, размером с Муху, прытко ломанулись через речку по мою душу.

От чего–то мне вспомнился отличный фильм «Государственная граница. Год сорок первый». В котором офицер — пограничник стреляет по фашисткой овчарке, переплывающей Буг, только после того, как она ступила на советский берег. А ведь рядовой его предупреждал, нарушитель уже пересек государственную границу СССР, проходящую посередине реки.

Так и я провел для себя границу примерно посередине реки.

Повезло всем. И пещерным росомахам, они остались живы. И мне, я сэкономил изрядно патронов, а возможно тоже сохранил жизнь.

Своенравный горный поток подхватил маленьких наглецов, закрутил в ледяных объятиях и понес вниз по течению. Мамаша мигом бросила рыбалку и бросилась вылавливать нерадивых чад.

Когда — спустя полчаса, я разминулся с мохнатой троицей, мокрая, всклокоченная «малышня», жалобно пища, жалась к разъярённой мамке. А та вовсю проводила разъяснительную работу.

И все–таки без стрельбы не обошлось.

В полдень, я вышел на край горного плато, с высоты которого речка низвергается на раскинувшуюся до горизонта холмистую равнину. Горы все еще присутствуют, но теперь это разрозненные вершины или даже возвышенности, разделенные обширными относительно равнинными пространствами.

Стою я, медитирую на то, что прошел горы. Вокруг беспокойно мечется птиц.

Сдается мне, раскинувшиеся внизу леса — родна зiмля моего пернатого друга. Я бы тоже трепетал сердцем, узрев родные пенаты.

Однако чуйка живет отдельной от разума жизнью. Назад я развернулся на катком–то зверином наитии.

Позади меня, стоит и недобро смотрит на меня очередной гибрид пещерника с росомахой. Косматая шерсть отливает серебряными прядями. Когтищи, как у муравьеда, клыки…. Бр–р.

И укрыться мне негде. Позади обрыв, а вкруг не слишком гостеприимные склоны, на которых зверь меня нагонит, даже не вспотев.

— Вот ссученок!

Разбрызгивая воду, хищник не спеша двинулся на меня по мелководью.

Если бы он ломанулся во всю прыть, был бы иллюзорный шанс встретить его у кромки обрыва. И возможно раненый зверь, промахнувшись мимо меня, сорвется вниз.

Утопия конечно, здесь вам не Голливуд. Но помечтать–то можно. Недолго.

Однако монотонная походка зверюги не дает и этого шанса.

— «Граната?»

Разве что, как оружие последнего шанса. Да и не факт, что маломощная гранатка сразу остановит разъярённый живой танк.

А пока.

Скидываю рюкзак на крупный валун. Укладываю СВД поверх рюкзака. Становлюсь на колено. Острые камушки больно жалят колено сквозь ткань штанов.

«Стоит нашить на коленях и локтях дополнительный слой такни» — забредает в голову отвлечённая мысль.

«Какой нашить? Еще пара дней беготни по горам и от штанов останутся только лохмотья — срам прикрыть».

Вдох.

Выдох.

Хищник еще далеко и не торопится.

Вдох.

Основной треугольник для стрельбы упирается в грудь зверя.

Выдох.

Зверюга опирается передними лапами на упавший поперёк реки крупный ствол.

При этом морда зверя задирается к небу, подставляя горло.

Вдох.

Бах!

Пещерник завалился назад и в бок. Поток воды подхватил и медленно потащил тушу по мелководью.

Стрелять на вдохе большое искусство. Рядовому составу, партизанам, ополченцам настоятельно рекомендуется стрелять на выдохе. Но иногда есть чутье — именно сейчас тот самый момент.

— Ай да Денчик! Ай да сукин сын!

С одного выстрела забрать такого зверя. И даже руки не трясутся. Заматерел я в приключениях.

Поверять куда я попал, нет никакого желания.

Медленно дрейфующую по течению тушу разворачивает башкой ко мне.

Выходное отверстие в плоской верхушке черепа на загляденье. Похоже, в пути по черепушке зверя, пулю развернуло или деформировало, и толстая теменная кость приняла пулю под каким–то немыслимым углом. Не аккуратно прошив, а проломав в черепе дырку размером с кулак.

— Я уже объяснялся тебе в любви?

СВД, изрядно мешавшая при ходьбе, обиженно молчит.

— Ну, прости меня ветреного.

Дрейфующий по течению труп пещерника переваливает за край водопада и улетает в облако мельчайших брызг и водяного тумана.

Мне, кстати туда же.

Хотя и не столь экстремальным способом.

Спуск нельзя назвать экстремальным. По пути хватало лиан, корней и карнизов, по которым можно сманеврировать в более проходимую сторону. Спуску отчаянно мешали висящие за спиной драгоценная СВД и отощавший рюкзак.

Длиннющая винтовка за спиной мешала особенно сильно. В который раз, подводя к мысли о стволе покороче и обязательно со складным прикладом. Когда я покупал СВД на Базе Ордена, подобные забеги по диким прериям никак не входили в мои планы. Но жизнь внесла коррективы.

Да и что я тогда знал об этом Мире?

Я и сейчас–то о нем толком ничего не знаю.

Свесив гудящие ноги с трёхметровой высоты последнего уступа, доедаю запас рыбы из пакетика цвета хаки. Изредка смачивая горло ромом.

Сейчас мне можно. За пещерника. И за спуск на равнину.

Снизу обрыв не кажется особенно высоким. Девять — десять этажей, может чуть выше. И сползал я по нему добрый десяток минут. Главное я стою внизу живой и здоровый.

— Флинт, рыбки хочешь? Ну да чтобы ты отказался. С твоим аппетитом и пещерника мало будет.

Двигаться дальше — вдоль реки не представляется возможным из–за подступивших к самой воде зарослей. А ну, как выскочит оттуда, какой злодей с полной пастью острых зубов. Все — конец книги.

Нет, не вариант.

Продвигаясь по местности общим направлением на юго–запад, время от времени выходя к изгибам реки. Растительный и животный мир предгорий значительно богаче, а значит опасней. Особенно бесит высокая жесткая трава, в которой так удобно устраивать засады. Однако крупных хищников на удивление не наблюдается, но если есть антилопы и прочие травоядные, найдется и охотник на них. Так что не расслаблюсь, кто теряет бдительность в этих пампасах, долго не живет.

В низины вообще лучше не соваться, из–за густой растительности и обилия змей.

Передвигаясь по возвышенностям, отлично прокладывать маршрут, контролировать окрестности. Да и в целом быстрее.

Река успокоилась, все больше приобретая равнинный характер. Несмотря на нищету инструмента и материалов, я бы попытался сварганить плот. Но река все еще изобилует камнями, порогами, невысокими водопадами и небольшими крокодильчиками. Или весьма похожими на них крупными ящерицами.

Эволюция этого Мира шла немного иными путями, и некоторые виды местных крокодилов отличаются от земных, длинными конечностями, позволяющими им отлично охотиться в воде, и весьма сносно на суше.

Хорошо хоть, тут срабатывает другая особенность физиологи местных крокодилов. В отличие от земных крокодилов, они неспособны аккумулировать тепло в сегментах шкуры, а посему ведут исключительно дневной образ жизни, предпочитая не удаляться от водоемов и проводить ночи в воде или прибрежных норах.

Через пару часов движения выясняется, что я шел по плато, и меня ожидает еще один экстремальный спуск. Возможно, этой частичной изоляцией и объясняется отсутствие на плато крупных хищников.

А еще меня доконала жара, и я натер ногу.

Собственно я натер ногу еще в свой первый день ходьбы по горам. Но у меня был запас пластыря, который помогал справляться с потертостями. Последний кусочек пластыря я потратил перед спуском с гор на плато. Увы, с этим ничего не поделать, придется дальше идти на зубах.

Между спуском с плато и спуском на плато у водопада есть одна большая разница. Теперь с высоты своего положения могу оглядеться по сторонам, в поисках удобного спуска.

Перспективна глубоко вдающаяся в плато расщелина, километром восточнее моей текущей позиции. На северо–западе, за рекой относительно пологий склон, поросший редким хвойным лесочком.

Спуск за рекой оптимален по всем статьям. Кроме одной — мне не хочется переходить реку.

А что творится на равнине под нами?

Поросшие реденьким лесом холмы. Лысые верхушки пары горушек. Обрамленная сочной зеленью блестящая лента реки.

Стоп!

По реке плывет лодка. Класса — пирога обыкновенная.

Как и положено расово верной пироге, на веслах чернокожие гребцы в количестве двух голов. Других деталей не разобрать, далековато.

И что тут делают негры? Тут же русский дух, тут Русью пахнет.

Со времен разгрома бандитского лагеря у меня предвзятое отношение к людям с черным цветом кожи. Я не расист, но жизненный опыт упрямая штука.

Лодка никуда не торопится, медленно продвигаясь вверх по течению.

Насколько хватает маломощного бинокля, обшариваю взглядом местность.

Все, хватит, так и глаза могут лопнуть, и даже пупок развязаться. Кроме скрывшейся за деревьями пироги следов присутствия человека не наблюдается.

— Товарищ Флинт, будем спускаться, и использовать фактор внезапности. Только бы нас самих не использовали.

Упрямый птиц расправляет крылья и бросается вниз. Отражаясь на солнце, изумительно красиво переливается пестрое оперение.

— Хорошо тебе, раз и там. Еще и кормят всю дорогу. А мне все ножками, ножками. Стёртыми.

Брюзжа и матерясь, одолеваю спуск по расщелине. Большой палец на правой ноге горит огнем, левую я подвернул при спуске и теперь стараюсь лишний раз ее не нагружать.

Собственно нагружать ее пока не надо. Прислонившись спиной к толстому суку, я сижу на упавшем в воду кряжистом стволе. Пускаю слюни на содержимое последнего ИРП, томительно ожидая, когда пирога покажется из–за изгиба реки.

Рядом со мной, на обломке сука, восседает Товарищ Флинт. Всем своим видом заявляя, — Ну, кто на меня и моего друга с СВД? Что притихли. Нет таких. То–то.

Гребцов я хорошо рассмотрел, перед тем, как лезть на дерево. В лодке двое: сидящий по центру рослый, но тощий парнишка негр и, устроившаяся на корме, темнокожая девушка. Причем парнишка настоящий стопроцентный негрила. Черный — как отработка давно не менянного моторного масла, с подушкой кучеряшек на бестолковке и крупными белыми зубами.

Девушка определенно мулатка. Губастенькая, но симпатичная мордашка. Изящная тонкая шея. Высокая грудь, под майкой цвета хаки. Слегка вьющиеся волосы, собранные на затылке в толстый пучок. Кожа цвета кофе с молоком.

Ну–с, вот и они. Ага, замерли, заметили меня.

Вы веслами–то работайте, а то лодчонку развернет и опрокинет. Вытаскивай вас потом. Хоть тут глубины по грудь.

Сидят в лодке едва шевелят веслами, растерянно пялятся на меня. Я вижу возле девушки к борту прислонен ствол такой знакомый АК. Да и около парнишки, торчит ствол двустволки.

Но это надо бросить весло, схватить ствол, снять его с предохранителя, навести на меня и начать палить. Это если патрон в стволе.

Мне–то в отличие от них ничего бросать, хватать и снимать с предохранителя не нужно. У меня все заряжено, снято с предохранителя, и лежит на коленях. А что руками придерживаю — исключительно чтобы не уронить ненароком.

И гребцы это хорошо понимают.

— Ты чего? — с едва заметным акцентом, но на литературно правильном русском, поинтересовался пацанчик.

— Да вот сижу, трамвая жду.

— Кого ждешь?

Слово трамвай ему явно не знакомо.

— Попутку до Демидовска.

При слове Демидовск гребцам явно полегчало.

— Ты это винтовку убери. Мы же свои — русские.

Ну да, в иноплеменных тропиках, двое негров гребут на пироге.

Вопрос, кто они?

Конечно русские, кто же еще.

— Ой, Киря это кто? — раздался удивлённый детский голосок.

Из–за борта высунулась веснушчатая белобрысая мордашка. Словно не веря, что я настоящий, девчушка шести–семи лет, заспанно протирала глазенки кулачками.

— Тебя как зовут, красавица?

— Алька. А тебя?

— Алина значит. Красивое имя. А меня зовут Дэн.

— А сто ты тут делаесь?

— Алина, ты умеешь хранить военную тайну?

Девчушка икнула и часто закивала.

— Точно? — уточнил я, добавив суровости во взгляд.

— Угу, — не слишком уверенно ответил ребенок.

— Вот и я умею.

Из всего увиденного напрашивается два простых вывода.

Я попал к своим.

И эти свои совсем рядом.

Далеко бы этот детский сад не отпустили.

Пирога, наконец, уткнулась носом в дерево рядом со мной.

— Подвезете?

Вместо ответа Керим указал на пустое место на носу лодки.

Но старший тут не он. И автомат не у него. Так что, его мнение чисто совещательное.

Наконец девушка на корме пироги кивнула.

И ощутимо дернулась, когда я поставил СВД на предохранитель.

Ага, сейчас я — наивный усядусь в пирогу, при этом тощий Керим закроет обзор, и девушка на корме доберется до автомата. Хотя теперь они и без автомата могут дотянуться веслом до моей хрупкой бестолковке.

Обидно будет, ведь столько прошел, проехал, проплыл, и даже метами прополз. А тут тривиальное весло.

Не ребята, так не пойдет.

Отбирать стволы политически не верно.

Оставлять глупо.

Дабы лишний раз не искушать гребцов, я примостился на носу спиной веред. Каремат, под зад, рюкзак под спину, СВД под рукой.

— Алина, шоколадки любишь? У меня как раз есть одна.

Ребенок, есть ребенок.

Девочка тут же оказалась у меня на коленях.

Уже без капли сожаления вскрываю последний ИРП. Наш — российский, в котором имеется плитка шоколада, крохотная баночка джема и даже чутка сгущённого молока.

Перепачкав губы шоколадом, девчушка разделалась с шоколадкой, и красноречиво смотрит на джем.

— Аля, а родители тебе не говорили, что есть все одной не хорошо. Поделись с Керимом, и как зовут твою красивую подругу?

— Киря, держи, — наивный ребенок протянула негритенку намазанную джемом галету. — И Еве передай.

— Ешь, я не хочу, — наконец подала голос девушка.

В отличие от Керима, на русском она говорит значительно хуже, и скорее всего, совсем недавно.

До глубины души — до самых потрохов, возмущенный, что его забыли на дереве, так еще и галеты без него трескают, на борт спикировал настырный птиц.

— Аля знакомься, это Товарищ Флинт.

— Он твой? — по–детски непосредственно восхитился ребёнок.

— Как говорит твой друг Керим, он наш — русский. Три дня уж как.

За спиной Керима раздался смешок, в отличие от негритенка, Ева оценила иронию.

— Можно его угостить?

Девчушка подружилась с птицем, и информация полилась ниагарским водопадом.

Выяснилось, что раньше девочка жила там, где очень холодно и много снега. Потом они с папой и бабушкой перебрались сюда. Теперь живут на реке, папа разводит пчел, а у нее появилась мама — Зина и брат Керим. И в этом году ее отправят учиться в школу.

Следующим раскололся Керим. Который оказался не Керимом, а Каримом. Его маму зовут не Зина, а Занна. Они плыли во Францию из Африки. Перед высадкой во Франции их в числе еще сотни таких же бедолаг закрыли в морском контейнере.

А открыли, угадайте где?

Знакомый сценарий. Про подобные фокусы я слушал уже не раз.

Он тоже ездит в школу, но только в мокрый сезон. И он мечтает служить в Русской Армии, где уже служит Ева. Потому что у них красивая форма, они ездят по всему континенту и воюют за всех хороших, против всех плохих.

Одним слом пропаганда здорового образа мысли в Русской Армии поставлена на пять с плюсом.

На вопросы, кто я и откуда, отвечать не стал, отделавшись общими фразами.

Мне еще перед взрослыми ответ держать.

Лодка выскочила на гладь длинного ровного отрезка реки и приняла к брегу.

Да это не река, это полноценное озеро.

Ели бы я организовывал аэродром подскока гидроавиации лучшего места не сыскать. Все это я уже не раз проходил в своих путешествиях.

Судя по всему, именно подобная База тут и была. Потом исследователи ушли, а на обжитое место поселили переселенцев. Во всяком случае, тут имеется большой дом, очень похожий на те, что я встречал на Рейне.

Только на Рейне дома были каменные, а тут высокий одноэтажный фахверк с глинобитным заполнением, покрытый островерхой крышей из толстого слоя камыша или соломы.

Пока я крутил головой, лодка приняла круто к берегу и заскрипела днищем по песку.

Схватив из корзины пару рыбин, Алька чертиком из табакерки выскочила на берег.

Там ее уже ждут две птицы похожих на аистов с расцветкой фламинго.

Я тоже не стал засиживаться, ухватив пирогу за высокий узкий нос, втащил далеко на берег. Помог выгрузить корзины с еще трепыхающейся рыбешкой, укрытой от зноя широкими мясистыми листьями.

И выяснил интересную деталь. Грести Ева может легко и непринуждённо, а вот ходить с трудом. Потому как ее правое бедро замотано в кокон бинта.

А нам еще подниматься вверх по вырытой в склоне и укрепленной досками лестнице.

— На–ка, подержи, — навешиваю на ошалевшего от такой наглости Карима СВД и походный шмотник. — Автомат в лодке не забудь.

Согнувшись над лодкой, подхватываю девушку на руки, кряхтя, поднимаюсь на склон.

— Хорошо кормят в Русской Армии. Даже слишком хорошо.

— А ты разве не из РА.

Вопрос конечно интересный, но очень уж скользкий.

— Скажем так, я внештатный сотрудник.

Ева неопределенно хмыкнула, но больше вопросов не задавала.

— Нам туда, — девушка указала на длинное строение, от которого веяло лагерной романтикой.

Лично у меня, длинный угрюмый барак, сколоченный из необрезной доски, других ассоциаций не вызывает. Слегка сглаживает картину широкая веранда по периметру, но без веранды это был бы не дом, а жарочный шкаф.

Сгрузив ношу на веранду, наконец–то осматриваюсь по сторонам.

С трех сотнях метров от реки тянется обрыв С–образной формы, формирующий узкую прибережную долину длиной около километра. В самой высокой части долины, стоит большой фахверковый дом с белеными стенами. Рядом с ним, параллельно берегу, пристроился барак с верандой. Чуть в стороне, ближе к скалам, примостилась беленая мазанка под соломенной крышей.

Все пространство вокруг домов расчерчено квадратами небольших полей, ровными линиями грядок. От берега в воду уходит основательные мостки, о которые трется смоленый борт пришвартованной шаланды.

Добротная лодка, новая, крепкая, вместительная. С каким–то допотопным двигателем перед кормовой банкой.

— Я тоже так хочу, — пропищал надутый детский голосок.

— Как — так?

— На ручки, — сообщила Алька.

— Как откажешь, такой просьбе. Залазь. Пойдем, познакомишь меня с твоим папой.

— И бабуськой.

— И бабушкой, куда же без нее.

Отобрав у Керима свое добро, навьючиваю его на себя, усаживаю на плечи Альку и отправляюсь знакомиться с хозяином дома. Следом за мной увязывается Керим и встретившие лодку, похожие на журавлей птицы.

— Чего это они? — киваю на птиц.

— Попрошайки, — отмахнулась Алька.

— Что они тут делают?

— А это Нейтрон и Электрон. Им крылья подрезали, и теперь они всю нечисть вокруг выжрали.

— А Протон где?

— Протон у скал живет, он воды не любит…… А ты откуда про него знаешь? — изумился Кирим.

Действительно, и откуда бы мне знать.

Хочется схохмить, в стиле «У чекистов работа такая — все знать……и всех подозревать». Но чувствую не смогу, заржу аки конь.

— Эвано как, — прокомментировал мое появление усатый, кряжистый мужик чем–то похожий на унтера пограничной стражи Павла Верещагина из «Белого солнца пустыни». Усы, обильная проседь в волосах, скупость в движениях, какая–то былинная мощь фигуры. Внешность, понятно, иная, но типаж тот же — казацкий.

— В смысле, откуда я такой внезапный?

— Коню понятно — из Демидовска. Или……..

— Или.

— Кхм, ну проходи.

Мужик хоть и держит морду кирпичам, однако явно удивлен моим появлением.

Кто бы тут не удивился?

Живешь далеко за краем ойкумены, где появление внезапного персонажа противоречит всей теории вероятности. Однако вот он я, загорелый до «черноты», слегка отощавший, уставший, в истрепанной, пыльной, пропитанной разводами высохшего пота одежде, сбитых ботинках, добротном рейдовом обвесе, с потертой СВД на груди и, показывающей дорогу, Алькой на шее.

Случайный человек сюда забрести не сможет, тупо не дойдет. А не случайный….

Сняв Альку, потирая обожжённый солнцем загривок, рассматриваю летнюю кухню. Мне в этом мире жить, и жить надеюсь долго. И плоды чужих проб и ошибок мне особо интересны. К примеру, построенная рядом с домом просторная летняя кухня.

Четыре мощных столба по углам, перекрыты не менее брутальными балками, на которые опирается кровля из широких досок, уложенных внахлёст. Дальняя стенка выложена красным кирпичом и выведена выше крыши. Толщина стены такая, что на ней без труда помещаются не только дымоход плиты, но и горнило печи.

Стеллаж и полки, забитые припасами и едальной утварью, два мощных стола, колода для рубки мяса с воткнутым в нее топором, потемневшая от времени икона в углу, связки пряностей под потолком. Несмотря на кондовость, столы и полки смотрятся именно мебелью, а не набором сколоченных досок. Доски столешницы подогнаны так, что с моей позиции не разглядеть стыков.

Мне нравится подход, обоснуюсь, построю себе нечто подобное. Не в доме же кухню делать, по местной–то жаре. А вот так вот, в отельной беседочке, чтобы ветерок протягивал зной от печи и плиты. Да и кушать в такой обстановке значительно приятней.

У плиты суетятся рослая негритянка с ребенком за спиной и бабулька, глядя на которую можно сказать — русская, и точка.

Проходить, это я запросто.

Куда бы мне пристроить СВД и рейдовый обвес?

К балкам, на которые опирается свод, попарно приделаны крюки, на которых ждут неприятностей потертая Мосинка, охотничья горизонталка и два самодельных патронташа. Толково придумано — всегда под рукой и дети не дотянутся. К встрече названных гостей тут готовы со всей серьёзностью. Хотя «гости» ожидаются скорее из числа местной фауны.

Укладываю СВД на свободную пару крюков, вешаю рюкзак и сбрую с кучей нацепленных на нее ништяков.

Хорошо–то как. Пока, как улитка домик, тащишь на себе все это барахло вроде и не давит. Зато, как снимешь, сразу ощущается разница.

— Присаживайся, мил человек, отведай, что бог послал, — не скрывая иронии, пробасил хозяин. Говорит не громко, но веско. Такому учит только один учитель — жизнь. Причем жизнь непростая.

Бог послал двухлитровую бутыль кристально чистой жидкости, полкаравая свежего хлеба, шмат сала, миску непонятной, но аппетитно пахнущей растительной закуси…………….. по части еды бог, однозначно, не забывает это место.

— Евграф Спиридонович, — представился хозяин, двумя пальцами перекрестился на икону и с явным удовольствием замахнул стартовый стопарик.

— Дэн, — в отличие от хозяина крестится на икону я не стал.

Ух–х..

Надо же, водка — качественнейший продукт. На мой вкус, как и положено Русской Водке крепостью именно 40 градусов.

— Ты получается из тех, кто носит крест, но не крестится?

— Получается так.

— Ну, будем знакомы, — хозяин разлил по второй.

— Выпить это я конечно завсегда и с радостью, но мне бы просто попить с дороги.

— Действительно, что–то я непроинтуичил. Сей момент, поправим, — Евграф театрально хлопнул себя по лбу и удалился. Спустя минуту он принес запотевший жбан и большую глиняную кружку.

Если водка меня лишь слегка удивила, то прикрытый шапочкой пены, холодный, чуть кисловатый, пощипывающий язык и горло Квас буквально шокировал. Я о таком не мечтал в принципе, от слова совсем.

Попробуйте в субтропиках месяц глотать пыль саванны, потом неделю штурмовать горы.

И вот он Квас, квасик, квасок. М–м–м–м–м.

Отказываюсь верить происходящему. Я сплю. Нет брежу. У меня глюки. Можно еще кружечку для связи с реальностью? А две?

Информационный голод на хуторе был жуткий. Что не удивительно, ибо край мира проходит буквально в паре верст от этого места. К квасу и водке, добавились хлеб, копченое мясцо, соленья, свежие овощи. Потом на стол выставили чугунок с вареной картошкой и бадью окрошки. Водки было много, но употребляли ее размеренно, да под обильную закусь. Все дела на хуторе были брошены, народ засел под навесом едальни, выпытывая из меня новости последних лет.

Какие–то новости сюда доходили, но это совсем не то же самое, человек буквально на днях (полгода назад) пришедший из–за «ленточки».

Через три часа в голове гудело от выпитого, пузо надулось от съеденного, а каждое новое слово требовало героических усилий.

Все — баста карапузики. Пришло время антракта.

Бабка — божий одуванчик, затребовала мою одежонку. Взамен выдав кусок мыла и метровый кусок чистого полотна. Причем мыло и полотно явно кустарного производства.

Керим проводил меня к реке, где я отмокал и соскребал с себя грязь, под ехидные, но не злые комментарии сидящей на берегу Евы. Я уже давно миновал тот возраст, когда смущаются присутствию представительниц другого пола.

Помывшись, и соорудив из отреза ткани набедренную повязку, возвращаюсь под навес. Еду и водку со стола убрали, оставив только квас — для промочить горло.

Пока я намывался у реки к столу прихрамал новый персонаж. Витек, лопоухий, курносый, лохматый, глуповато лыбящийся неровными зубами мужичок неопределённого возраста. Глядя на него, можно дать ему и двадцать пять, а можно и пятьдесят лет. Природа сэкономила на его умственном развитии, и Витек остановился на уровне школьника начальных классов. Он даже знает буквы, умеет складывать их в слова и считать до сотни.

Поскольку Витек любит поговорить с тараканами в своей голове, верить ему на слово не стоит. Однако, похоже какой–то материальный актив в том Мире за ним числился. От чего Витька сбагрили сюда, а его «актив» сменил владельца.

Я бы не стал однозначно утверждать, что имущество Витка отжал вербовщик Ордена. Однако Орден большой, вербовщиков у него должно быть немало и не все из них высоких моральных качеств.

Витька прислали на хутор пару лет назад. И с тех пор он обитает в крытой камышом мазанке. Однако нахлебником Витек не был, с лихвой отрабатывая еду и кров. Вместе с Витьком на хутор доставили несколько станочков с ручным или ножным приводом. На которых Витек изготавливает костяные, точнее роговые пуговицы.

Самые обыкновенные пуговицы, полированные до блеска с двумя или четырьмя отверстиями. Условия быта в этом мире сложные, приключений и неприятностей в изобилии, и через это одежда рвется, изнашивается и приходит в негодность быстрее обычного. От того ограниченный, но стабильный спрос на пуговицы в бассейне Амазонки закрывает вот этот ограниченный в умственных способностях мужичок.

Завладевший моим вниманием, Витек пустился в объяснения. Где собирают сырье — то бишь рога. Как путем вываривания готовых пуговиц в масле можно получить нежно розоватый оттенок. А если варить в соленой воде………..

Все это конечно весьма познавательно, но мне интереснее послушать немногословного Евграфа.

Я полагал, что он попал сюда еще во времена Союза нерушимого.

Ан, нет. Евграф заехал сюда через полгода после развала Союза.

— Знаешь, бывают в жизни ситуации — когда по жизни тебе положен орден, почет и уважение, а по закону светит срок немалый.

— Знаю, сам такой.

— Вот так я Тут и оказался. Хорошо хоть вещички собрать дали.

Дальше шел пересказ путешествия Евграфа, знакомства с Занной (история сродни моей — кто–то злой и черный хотел отжать ништяков у одинокой чернокожей девушки. Однако нарвался на пудовый кулак Евграфа, справедливость немедленно восторжествовала. А потом уже, как водится, и любовь подоспела), и описание местного жития бытия. Не слишком интересно, хотя довольно поучительно.

В отличие от меня, Евграф добирался до Точки Высадки (Москвы) на рыбацкой лодке.

Почему рыбацкой?

Так она вся пропахла рыбой, и облеплена чешуей.

Хотя, в моем понимании скорее это был морской баркас, ибо у судна имелось восемнадцать метров длины, палуба, и даже небольшая полуоткрытая рубка. Суденышко было не первой свежести, но еще крепкое.

Всего в караване вышло две дюжины подобных плавсредств при сопровождении двухмачтовой шхуны (парусов не ставившей, всю дорогу идя на дизеле), игравшей роль флагмана–танкера–спасательного судна.

А дошло до финиша семь «плавсредств» и флагманская шхуна. Только не подумайте, что все недошедшие оправились на корм рыбам. Отнюдь. По мере движения строго вдоль побережья, от морского конвоя откалывались суденышки с поселенцами, прибывшими в свои анклавы.

Узнаю рациональный почерк Ордена, скупить по миру старые рыбацкие баркасы и нагрузить их гуманитарной помощью дело копеечное. А в качестве одноразового средства транспортировки подобные суденышки дадут сто очков форы автомобилям.

Другой вопрос, что эта схема работает только в прибрежных районах и в глубине континента без автомобилей никак.

Засиделись допоздна. Когда осоловевший народ начал клевать носом, хозяин хутора свернул посиделки. И Ева отконвоировала меня баиньки.