Утреннюю вахту русский совместил с приведением в порядок стоящего в углу двора пикапа с простреленным радиатором. К моменту, когда скрипнувшая входная дверь явила миру заспанного бойца гитлерюгенда. Русский успел основательно раскидать потроха пикапа. В кузове пикапа лежали аккумулятор и пробитый пулей радиатор. А русский, напевая вполголоса, чистил аккумуляторные клеммы куском мелкой наждачной бумаги.

— Гутен таг, зольдатен. Зарядку будем делать, или истинным арийцам сперва нужно позавтракать с кофе?

Из всего сказанного заспанный немецкий подросток понял только — доброе утро и кофе.

— Да, да, кофе это гут, — истинный ариец явно не против хорошего завтрака.

— Раз гут, через двадцать минут построй отделение на кухне.

— Was? (что? нем)… — переспрашивает немец. Мой немецкий очень далёк от совершенства.

— На кухню через двадцать минут приходите.

Еще на заре я успел проверить курятник на предмет двух десятков яиц. Пнул полезшего на разборки петуха и пообещал возмущенным курицам место в кухонном котле вне очереди. Помогло мало, но душу отвел.

Прихватил из своих запасов банку сгущёнки, пачку галет, сгреб в совок чутка древесного угля из кузни. И отбыл в утренний наряд по кухне.

Наворачивая яичницу с колбасой и кофе с молоком (пусть и сгущённым), немцы делятся переживаниями от позавчерашней перестрелки.

Довольно поучительный рассказ получился. Немного непонятный в силу моих слабых познаний в немецком, но очень эмоциональный.

После завтрака немцы продолжают рассказ уже на местности.

— Хм, один ушел, говоришь. Раненый?

Что–то в «ПСО первый» никаких следов на песке пляжа не видно. А значит, с некоторой вероятностью, в овраге под домом может ползать злой басурманин. А ну как он решит вернуться, поквитаться с пацанами из гитлерюгенда? А если он еще корешей позовет — совсем беда.

Проверку начинаю с тщательного осмотра видимой части оврага в СВДшную оптику. Выжженная солнцем травка, сухие кустики, птички летают и никаких намеков на присутствие человека.

Придется спускаться проверять. Не хочется, а надо.

Что лучше взять АПБ или обрез? Оба сразу не взять, не выйдет — сбруи у меня пока нет, а хотя бы одна свободная рука нужна для спуска. Делаю выбор в пользу АПБ. Запасной магазин в карман, все — готов.

— Руд, смотри за оврагом, увидишь что, кричи. И оставь «Маузер» в покое. Просто наблюдай, — получить в спину увесистую маузеровскую пулю мне совсем не улыбается. Какой из Руди стрелок мне неизвестно, так что, пока будем считать, что плохой и ружье ему ни к чему.

— Муха, вперед, — псина резво начинает спуск в овраг. Пару секунд спустя к ней присоединяется Хэйо.

Вот, это дело. С таким прикрытием можно по оврагам лазить.

Цепляясь за высохшие пучки травы, успеваю спуститься до половины склона.

Так…, убежавшие вперед собаки подают голос. Что–то нашли, похоже.

А немного до моря не дополз. Я сажусь на корточки возле лежащего головой к морю тела. Именно тела, трупный запах не оставляет сомнений, что передо мной именно труп.

При жизни это был рослый худощавый парень, с солидной примесью негритянской крови. Судя по многочисленным шрамам, в том числе пулевому на предплечье, в прошлом убиенный пацифистом не был, а был явно беспокойной личностью.

Вот и добегался, Руди прострелил ему ягодицу и, очень похоже, при спуске убиенный вывихнул или сломал лодыжку. Ни отползти, ни рану толком перетянуть не смог. Изрядное количество засохшей крови говорит само за себя.

Пора переходить к шмону, а то солнышко припекать начинает и придется что–то с телом придумывать. Скорее всего, вытаскивать наверх, а там уже по обстоятельствам.

Шмон дал даже меньше, чем ожидалось. Сотню экю мелочью, Ай–Ди, пакетик ганжи и презерватив в потрепанной упаковке.

— У нас — русских принято последний патрон беречь, а у вашего брата последний гандон.

Из оружия нашлись: нафиг ненужный клон АК не пойми чьего производства, пара смотанных изолентой магазинов и ущербный нож.

Хм, а убиенному по накурке грезились всякие Вуду и Ктулху. Иначе, зачем ему связка пестрых амулетов и выжженные на дереве автоматного цевья знаки ритуального характера.

Автомат с виду почти новый, вот нафига было его художественной резьбой по дереву портить. Стрелять «калаш» хуже не будет, а вот продать его придется за меньшую цену.

На этом все, заляпанные кровью тряпки и рваные кроссовки в зачет ништяков не идут.

Серьга вот еще, похоже, золотая в ухе болтается. Отрезать мочку, что ли? Ладно, так снимем, не переломимся. А то вдруг тело предъявить попросят, а у него пол–уха отрезано. Рассказывай потом, что убиенный был идейный последователь Ван Гога по части расширяющих сознание препаратов.

И ведь не совру практически.

Что же ты в бега–то бросился? Что у тебя есть такого ценного, ради чего жизнью рисковать стоило?

Единственное, что приходит на ум, это — ты сам.

Придется труп наверх волочь и предъявлять, кому положено.

Рассовав ништяки по карманам, закидываю автомат за спину и, накинув на ноги трупа петлю из снятого с него же ремня, помаленьку тащу тело наверх.

На половине дистанции ко мне присоединяется Руди. Вдвоем, да еще прихватив собак за ошейники (пусть тоже работают), скоро затаскиваем тело на площадку перед домом.

— Руд, что в подобных случаях положено делать?

— Вызовем базу патруля в городе. И слушаем, что они скажут.

— Вызывай, — я пока помоюсь, а то как–то неуютно после возни с трупом.