У сна удается урвать не более получаса. Немец трясет меня за плечо и кладет ладонь на рот. Прикладывает палец к губам и вкладывает в руку бинокль.
Что он в темноте углядел? Соколиный глаз, блин. А ну–ка, что там у нас? Ох, ни хрена себе — чего–то я недопонял в этой жизни.
В сотне метров от «Унимога» горел костер.
Если разобраться, то недопонял я не так и много.
Ночью нас тут явно не ждут, и не только нас, вообще никого не ждут.
Вот и решили ребятки развести костерок, ужин приготовить. Да и не так страшно возле огня. Дикий зверь огонь и запах дыма обойдет стороной. Так что не все так нелогично, как показалось при первом взгляде.
— Руди, местное зверье огня боится?
— Не знаю, — виновато проблеял немец. — Боится наверно.
— Хреновый из тебя Соколиный Глаз, раз не знаешь.
Поскольку людей у костра до сих пор не схарчили, будем считать, что без особой нужды местное зверье на огонек не заглядывает.
Пока у костра шел процесс готовки ужина, удается достаточно детально, рассмотреть только одного персонажа.
Присвоим ему кличку — Малыш.
Да и то, пока все что можно о нем сказать — низкорослый, худосочный подросток. Большего, ночью да на почти километровой дистанции, не разглядеть даже в отличную немецкую оптику.
По остальным информации еще меньше, но пока у костра появлялись трое.
Да, точно трое. Малыш закончил кашеварить, и вся троица собралась у костра.
Первым снял пробу тучный мужик, с хаером длинных волос. Раз ему первому пожрать положили, предположим, что он в этой тройке главный. Поскольку то, что он главный совсем не факт будет у нас — Жирным.
Последний персонаж из тройки мне понравился меньше всего. Он единственный, кто сидел у костра с оружием. Пусть будет пока — Опасный.
Отужинав, Жирный и Опасный растворились в темноте, предоставив Малышу нести ночную вахту.
— Руд, я досыпать. Вводные на дежурство те же, — еще до того как немец пробурчал что–то утвердительное я уснул.
Утро красит нежным цветом склоны древнего холма. Что–то меня на поэзию потянуло, что неудивительно — немец дал мне возможность от души выспаться, светает уже.
— Руди, отбой. Сдай оптику. Ночью все тихо было?
Утвердительно кивнув, немец заваливается на нагретое мной место. Совсем пацан еще, тебе бы в школу ходить, а не в войнушку на задворках мира играть. Словно прочитав мои мысли, парнишка ворочается во сне, плотнее вжимаясь в теплый собачий бок.
Незаметно — по кванту вступает в свои права утро. Непроглядную тьму новоземельной ночи сменяет молочно–серый рассвет.
— А на небе тучи. А тучи как люди…, — вот ведь привязался модный слоган. Впервые с момента моего появления в этом мире, небо затянуто плотной облачностью.
Оборачиваю ствол СВД, загодя припасенной в кармане, лентой зелёной ткани. Проверяю, чтоб нигде ничего не бренчало. Пора.
— Руд, просыпайся.
— А, чего? Что случилось? — не выспавшийся немец трет заспанные глаза.
— Слушай сюда. Я пойду, пройдусь — взгляну на супостата вблизи. Если у меня что–то не сложится, я буду отходить вон по той промоине, слева от нас. Пропусти меня на гребень холма и работай по преследователям. Тут меньше ста метров, хоть одного да подстрелишь.
— А может вместе?
— Не может. Ты остаёшься. Можешь пока покемарить в полглаза. Ближний радиус Муха покараулит, а когда все начнется, ты услышишь. Как начнется, включай рацию и действуй по обстановке, но укрытия без команды не покидай.
— Яволь, — немец явно не согласен с моим решением, но дисциплина у него прописана на генном уровне.
— Муха, место, — хлопнув немца по плечу, покидаю уютную расщелину. Мне почти три версты в обход позиции наших конкурентов топать.
На три километра отмеряю себе час–полтора времени. Спешить мне некуда.
Сперва закладываю петлю по тыльной стороне холмов.
Выйдя к впадине между двумя холмами, продолжаю движение по ней.
Все, пришел. Дальше только плавно. Посмотрел, куда поставить ногу — сделал шаг, посмотрел — еще шаг, замер, посмотрел по сторонам, прислушался. Человек — он в лесу всегда чужой, если, конечно, не Дерсу Узала или Чингачгук, то несвойственный лесу звук издаст, то стаю птичек поднимет, то мелкого зверька спугнет, и обязательно принесет с собой чужеродный лесу запах. А мне до Дерсу Узала, как Борису Николаевичу до товарища Сталина.
Это только кажется, что я бесплотной тенью скольжу по склону. Видимость обманчива. Будь у конкурентов собачонка, я бы сюда даже не сунулся.
По себе знаю, проведя несколько часов в лесу, непроизвольно начинаешь вычленять несвойственные лесу звуки, аномальность поведения лесных обитателей и прочие нюансы.
А эти — у костра, тут явно больше суток просидели. Так что вся надежда на крепкий утренний сон, плавность хода, осторожность, дующий в лицо ветерок и немножечко на удачу.
Четыреста метров до цели, темп движения снижается еще вдвое. Я и раньше старался не отсвечивать на открытых местах, а теперь и вовсе вжимаюсь в каждую тень, прячу силуэт на фоне кустов и скал.
Двести метров. Начинается полоса густого подлеска. Опускаюсь на четвереньки, потом на пузо. СВД мешает, зараза, но с этим ничего не поделать — когда покупал, знал, на что шел. Убирая с дороги сухие веточки, аккуратно — по сантиметру, просачиваюсь под нижним слоем веток. Огромный плюс моего маршрута — от сидельцев у костра меня скрывает десятиметровая, поросшая мхом и чахлыми деревцами скала.
Финиш — я на позиции. Ветками не хрустел, птичек не спугнул, единичные не в счет, а стаи, тьфу–тьфу–тьфу, не попадались. Насекомые в моей стороне ненадолго притихли, но с этим уже ничего не поделать. Будем надеяться, на общем фоне это останется незамеченным.
Теперь тихонько убрать с места лежки веточки, камешки, и крупные сухие листья. Плавно просунуть ствол СВД под между корнями, не удержавшегося на скале, сухого деревца… И что там — у костерка происходит?
А ничего не происходит.
Положив двустволку на колени, Малыш привалился спиной к дереву и, периодически почёсываясь во сне, вовсю нарушает устав караульной службы.
Малыш–то, совсем и не малыш.
Оно, конечно, росточка в нем метр с кепкой и то, если на носочки встанет. А вот возрастом он уже сильно за тридцатник, при этом выглядит, так и вовсе на полтинник. Грязный как бомж, последние пару лет он не мылся совершенно определенно. Может, действительно бомж? Хотя, какой он бомж, цыган голимый.
Одет в несоразмерный хлипкому телосложению, порванный и местами прожжённый пиджак, накинутый прямо на голое тело. Закатанные наполовину былой длины рукава, вырванный с мясом, нагрудный карман, видимый мне боковой карман, оттопырился, набитый чем–то под завязку. На ногах, то ли шаровары, то ли спортивные штаны типа треники.
Ох е… Рядом с мужиком стоит пара коротких резиновых сапог. И это по местной–то жаре.
Ага, а вот и Толстый зашевелился.
Да как активно. Явно не в духе человек, пока не выпьет утреннюю чашечку кофе и не выкурит первую сигарету. Или чего покрепче не выкурит, я бы даже сказал — дунет.
В оптику, да с сотни метров Толстый оказался еще отвратительнее. Черные, мелко вьющиеся, сальные волосы, мясистый нос, двойной подбородок, испарина на лице, тяжелое дыхание и вымученные движения. А ведь ему еще и тридцати нет. Где же ты так обильно жирка нагулял в наше тяжелое время?
А одет–то манерно. Расшитая черная рубаха, обтягивающие штаны! И это с такой–то жопой — модник хренов. Вот он, пыхтя и лоснясь потом, натянул короткие кожаные сапожки на каблуке.
Хм, клиент становится все интереснее. В расстегнутой на груди рубахе обильно блеснуло желтым, и хорошо так блеснуло — на сотню грамм минимум. И на руке у него неслабый браслетик, и вызывающе массивная серьга в ухе.
Ох, и позадавал бы я тебе вопросов, но боюсь нам не найти общего языка. В буквальном смысле. А тащить тебя до толмача может встать — себе дороже.
Что там третий у нас? Спит, натянув одеяло на голову. А где твоя волына? Ты же с ней не расставался. Сдается мне, этот кадр в обнимку со стволом спит.
Развивший бурную активность, Толстый, подбадривая себя гортанными криками, слегка пнул носком сапога закутавшегося в одеяло Опасного и направил стопы к Малышу. Тут уже прилетело без сантиментов. Собравший мощи в кучу Малыш, с низкого старта рванул к костру раздувать погасшие угли и готовить завтрак.
Правильно — нефиг на посту дрыхнуть, в этих местах это чревато.
Вполне корректно, нежно даже, разбуженный Опасный зло зыркнул в спину бредущего в мою сторону Толстого и завалился спать дальше. Зыркнул — как нож в спину всадил. Явно метит в главные.
Малыш раскрыл сумку с продуктами, воровато огляделся по сторонам и выудил из сумки что–то съедобное, часть тут же оправил себе в рот, часть кинул в покрытый сантиметровым слоем копоти котел.
Толстый отошел в сторонку от стойбища, спустил штаны и присел на корточки. Но что–то место ему не понравилось и, придерживая рукой приспущенные штаны, Толстый отправился в поисках лучших мест.
Повиляв по кустам, как собака на выгуле, Толстый таки нашел подходящее под его задачи место и присел по новой.
Нет, ну это уже за гранью беспредела! В новом мире, где плотность населения меньше, чем в Гренландии, нашелся феерический засранец, цинично справляющий свою нужду в двух десятках метров от моего укрытия.
Процесс дефекации на новом месте опять не заладился. И без того отвратно–жирная морда Толстого налилась фиолетом.
Хоть бы глаза пальцами прижал, а то они от натуги того и гляди, из глазниц выскочат. Будешь потом на ощупь их в говнище искать. Шумно выпустив газы, Толстый испустил стон облегчения пошел на новый заход.
Вот ведь мучается, засранец. Придется мне взять на себя функции доктора. Не проктолога, нет, патологоанатома.
Причиндалы, что ли Толстому отстрелить? Сидит он удачно — успеет увидеть, в какую сторону его яйца полетят. Вот только оружия у Толстого не наблюдается, а значит, оставим его на потом. Для первого выстрела есть более приоритетные цели.
Угольник прицела упирается в середину грязного одеяла.
Сто метров — мишени как в тире.
Вдох, выдох.
Нельзя до бесконечности тянуть кота за известное место. Когда сюда шел, понимал — дорога в один конец. Разойтись по–хорошему не получится.
Вдох, выдох.
Все — табору пора уходить на небо.
Вдох, выдох.
Ба–бах! Ба–бах!
СВД лягается в плечо. Опасный выкатывается из под одеяла, но это уже агония.
Бах! Бах!
Дуплетом садит Малыш.
Быстрый какой! Дробь осыпает деревья в моей стороне.
Вот только и Толстый тоже в моей стороне.
Завизжав, как свинья, на бесконечной высокой ноте, отклячив прыщавый зад жирный засранец пытается уползти в кусты. Вот только со спущенными штанами это чертовски непростое занятие. Штаны зацепились за торчащий из земли корень и не пускают толстяка в спасительную зелень кустов. Хорошие штаны, качественные — трещат, но не рвутся.
Ба–бах!
Преломивший двустволку малыш отлетает в одну сторону, двустволка в другую.
Ба–бах!
Малыш принимает позу, как нынче модно говорить — несовместимую с жизнью. У Толстого открывается второе дыхание, треск ломаемого дерева и рвущейся материи. Хорошие штаны были — даже обидно немного, я ставил на штаны.
Бах, бах, бах, бах!
Какой поворот сюжета — в руке у Толстого внушительных размеров пистолет. Где же ты его прятал?
Бах, бах.
Даже не в мою сторону стреляет.
Бах, бах!
Оставь один патрон — застрелиться.
Ба–бах!
Толстый хватается за живот.
Ба–бах!
Точно в лоб. Отмучился.
Что там у нас Малыш и Опасный — не ожили? Малыш валяется все в той же позе. Опасный слабо дергается в конвульсиях.
Ба–бах! Ба–бах!
Это вам по контрольному выстрелу. Мне внезапно ожившие решительно не нужны, у меня дети. Магазин с единственным оставшимся патроном в карман. Вставить в СВД новый, девятый патрон из предыдущего магазина остался в стволе, так что затвор не трогаем. Пора сходить помародерить. Ах, да, совсем забыл. Включаю рацию.
— Руд, не разбудил?
— Что там у тебя случилось, ты цел? Отходишь ко мне?
— Я стал на четыре экю беднее. Заводи наш шушпанцер и приезжай, сам все увидишь.
— Русский, собака к тебе рвется. Отпустить?
— Нет, с собой ее бери. Тебе нужнее.
У меня, если какой хищник и окопался поблизости, то от устроенной канонады давно слинял подальше отсюда. А вот немцу еще по кустам топать.
Ну–с, пора заценить, что у нас в трофеях.
Спуск в обход приютившей меня скалы, вывел прямиком на полянку, куда так неудачно заехал на постой табор. Причем, судя по обложенному камнями кострищу и основательно оборудованным лежкам, заехал надолго. Причем все это наводит на нездоровую мысль о том, что тут может объявиться кто–то еще.
Отставить мандраж, время дорого, а потому вперед.
Спуститься, прислушаться.
Природа притихла, еще не придя в себя после устроенной канонады. На стоянке никто не хрипит и не дергается. Только ноздри щекочет кисловатый запах стреляного пороха.
Присаживаюсь над трупом Малыша. Из оттопыренного кармана пиджака на траву выпала пара дробовых патронов шестнадцатого калибра. И чем ты был вооружен?
Запущенная двуствольная горизонталка Crvena Zastava. Это кто у нас? Болгары, югославы? Никогда раньше не слышал о такой марке.
Хорошее ружье. Было. Когда–то. Легкое, прикладистое. А сейчас, легкий шат стволов, но это лечится. Раковины в стволах — цыган, похоже, чистил ружье еще реже, чем мылся. Дерево приклада в состоянии — проще выбросить. Бойки в неожиданно хорошем состоянии.
Посмотрим, куда тебя приспособить. Не удастся продать за вменяемую цену, еще один обрез сделаю.
Вытряхиваю содержимое продуктовой сумки (ничего ценного) и укладываю туда разобранную двустволку, выгребаю из карманов малыша патроны.
Воняет–то от тела так, что меня даже подташнивает слегка. Делаю над собой усилие и проверяю остальные карманы трупа — пусто. Уже собираюсь переходить к Опасному, но задеваю полу пиджака. Так–так, и что там у нас?
Подрезав подкладку, извлекаю на свет невзрачный Ай–Ди.
Все интереснее и интереснее.
С Ай–Ди на меня смотрит некрасивая женщина лет сорока — Melanie Nash. Найденный Ай–Ди незначительно отличается от моего. Размер, шрифты, стилистика — все то же, а вот исполнение более топорное и пластик другой. Мой Ай–Ди ножом не сразу проткнешь — я проверял, а тут надпись наполовину стерлась. Явно более ранняя версия Ай–Ди.
Все, больше ничего интересного, переходим к Опасному.
Любящему поспать с утра цыгану достались две пули в спину, и третья контрольная в шею. Причем первая или вторая попала точнехонько в позвоночник. Учитывая, что стрелял я по силуэту под одеялом, очень удачно получилось, для меня удачно.
Опасный сделал меня богаче на:
— румынский клон «калаша» — PM md 65;
— четыре полных магазина 7,62х39;
— пакетик грамм на пятьдесят чего–то похожего на наркоту (сразу полетело в костер);
— отличный, ручной работы, кованый нож, в кожаных ножнах (в незанятое голенище его);
— стопка фотографий порнографического содержания (тоже в огонь);
— два десятка папирос в алюминиевом портсигаре;
— румынский паспорт на имя Флориана Тому (пока его отложим к Ай–Ди, возможно пригодится откупиться от одной вредной и не в меру любопытной тетки).
Ни айдишника, ни местных тугриков. Негусто, прямо скажем, но что с них взять — цыгане.
Проверим Толстого, на нем очень перспективно рыжье отсвечивало.
Имеющий отталкивающую внешность при жизни, после смерти Толстый приобрёл совсем уж отвратительный вид. Спущенные до щиколоток штаны. На простреленной тушке и дряблом филее разводы крови пополам с грязью, тяжелый смрад дерьма и крови.
Странно. Я ожидал, что воротить будет. Ан нет, спокойно, как в тире расстрелял трех человек. И не испытываю никаких эмоций, вообще никаких. Ни отвращения, ни презрения к себе и прочих интеллигентских рефлексий. Но, и эйфории от победы и радости от содеянного тоже нет. Похоже, психика приспосабливается к местным реалиям.
Позанимался психоанализом и будет. Пора хабар собирать.
— Руди, ты как там, все в порядке?
— Да, гут…… про….л полпу… до ма…ины, — глотая буквы, хрипит рация.
Ну, это нормально, расстояние до парня приличное, да и рельеф мало способствует устойчивой радиосвязи.
— Не торопись, будь осторожней. Сейчас, когда дело почти сделано, нам сюрпризы не нужны. Конец связи.
— Гут, кон…ц свя….
Вот и умничка, не спеши. Делиться с немцем рыжьем, деньгами и мелкими ценными цацками я не собираюсь. А стало быть, видеть их ему решительно ни к чему. О чем не знаешь, тому не завидуешь. Зависть — крайне плохое чувство, слишком уж часто толкающее делать гадости людям.
Кстати, я так мыслю, вот эта игрушка снимет все вопросы немецкой стороны.
Рядом с трупом Толстого лежит пистолет, как две капли воды похожий на те, которыми вооружали фашистов в фильмах о войне. Руди должен оценить подгон.
Что там дальше у нас? Приседаю возле трупа.
Цепи золотые три штуки две просто толстые, третья вызывающе толстая, но короткая. Браслет золотой одна штука. Серьга золотая тоже одна. Общего веса ювелирки под сотню граммов. Два золотых перстня и два золотых кольца, не снимаются заразы с похожих на сосиски пальцев.
Немца напряжем снимать. Во–первых, он не дурак и по обрубкам пальцев сделает совершенно правильный вывод, что напарник у него немного крыса. Во–вторых, времени мало, а мне еще цыганское транспортное средство осмотреть надо.
Кстати — лезвием ножа раздвигаю Толстому губы. Хе, немцу определенно будет не до лишних мыслей. Я не просто крыса, я циничная крыса.
Рыжье в карман, продолжаем досмотр. Кожаный бумажник и что там у нас?
Чуть больше сотни экю мелкими купюрами, женские золотые серьги и, на мой взгляд, женское обручальное кольцо. Сложенная вчетверо цветная фотография — Толстый в ряду десятка цыган, запечатлён на фоне большого вычурно покрашенного дома.
Не забыть сжечь фотографию, пока немец не приехал, а то на фото запечатлены все цыганские регалии.
Найденная фотография наводит на интересную мысль.
Где там найденный за подкладкой у Тощего Ай–Ди?
Подношу, аккуратно зажатую между пальцами сережку к фотографии найденного Ай–Ди.
Разные.
Обидно. Если бы серьги женщины на фото совпали с найденными, можно было бы с Ордена стрясти изрядные призовые, но — не судьба.
Если не считать полупустой пачки сигарет и паршивенького складного ножа, ничего ценного на трупе больше нет.
Весь в золоте, а по существу взять нечего. Странные люди.
Размышляя на тему социального неравенства, возвращаюсь на поляну к трупам Малыша и Опасного. Один весь в золоте, а остальные в обносках. И кроме оружия у них вообще ничего ценного не было.
Ладно, Тощий — конченый доходяга. Но Опасный мне совсем таким не показался. С оружием не расставался, и взгляды в спину Толстого кидал, от которых мороз по коже. Чтобы у такого жука да не было захомячено ценного — не верю.
Карманы я у него проверил — пусто. Одежду я прощупал и помял, с тем же результатом. Разве что обувь остается.
Кстати, деталь — Опасный единственный из всех спал, не разуваясь. Логично было бы предположить, что это не от того, что у него ноги мерзнут.
Под лезвием ножа, сковырнувшего стельку, отвратительно смердящего кроссовка нашлось: два куска пластика достоинством по полста экю и варварски сплющенная, до состояния фольги золотая монета.
Ну вот, другое дело, теперь можно и тарантас обшмонать.
Про это чудо новоземельной технической мысли чуть позже, а пока потрошим две сумки, примотанные к покрытому грязью и ржавчиной каркасу цыганского пепелаца.
Содержимое первой сумки — сомнительного происхождения. Харчи: лапша, крупа, сушеное мясо, соль, кофе — все явно местное. Для меня ценность этих продуктов околонулевая. Даже Муху этим кормить не рискну.
Судя по ценности, содержимое последней, огромной сумки, цыгане сперли из пещеры самого Али Бабы. И, я готов поставить сотку экю против стреляной гильзы, Али и его баба этой экспроприации не пережили.
Первым, извлекаю из сумки длинный, тяжелый сверток. Я уже знаю, что там внутри, но тяну момент. Сквозь слои ткани, не допуская иных толкований, прощупываются контуры охотничьего карабина. Вот ствол без мушки, вот оптика, вот рукоятка затвора.
Все открываю.
Как же ущербно смотрится СВД по сравнению с этим!
То есть, головой я понимаю, что по местным реалиям СВД даст изрядную фору этому чуду, изготовленному оружейниками фирмы Браунинг, но восприятие вопит об обратном.
И пусть у него неотъёмный магазин всего на три патрона и нежная оптика. Пусть на прикладе не отмытые разводы крови. Пусть он, бог знает, сколько не чищен. Это все мелочи.
Зато какой прикладистый, с удивительным балансом, очень эргономичным затвором и хорошей, мощной оптикой.
Всегда считал — советское оружие лучшее в мире, без вариантов. Это как число Пи, как два плюс два четыре, как то, что день сменит ночь, а потом наступит новый день, как то, что пидорасом быть плохо, а спортсменом хорошо.
Оказывается — варианты есть.
Число Пи, все еще число Пи, и быть пидорасом все так же плохо, но одна константа уже не так очевидна.
Так, а где патроны? Вытряхиваю содержимое сумки на разложенную на траве ткань и…..
Мне сразу становится как–то не до патронов.
Из сумки выкатываются два рубчатых, чугунных яйца.
Интересное кино получается! Шпана, у которой даже нормальной стрелковки нет, запросто таскает с собой гранаты. Хотя разговоры о легализации продажи гранат и крупнокалиберного автоматического оружия витают в воздухе, официальным путем такое не купишь. Впрочем, когда это цыгане официальными путями ходили? Мне больше другое интересно, это у них запас еще из–за ленточки, или им уже тут такой арсенал подкинули? А если тут подкинули, то не под конкретную ли акцию охоты на эвакуаторов техники? Что–то у меня опять паранойя разыгралась.
Хватит догадки строить на пустом месте, подробностей все равно не узнаю, так что отставить ненужные рефлексии. В моем арсенале стало на две гранаты больше, точка.
Где патроны?
Патроны нашлись в пластмассовой коробке, бывшей когда–то автомобильной аптечкой. Четыре пулевых патрона двенадцатого калибра, два десятка пистолетных и девять патронов к карабину. Негусто.
Так, что еще есть из ценного?
— бинокль непонятно чьего производства;
— портативный «Кенвуд». Внешне без повреждений, но батареи посажены в ноль;
— обрезиненная литровая фляга;
— запачканные кровью шорты цвета хаки.
Ставлю еще сотку экю против пустой гильзы, цыгане охотника нахлобучили. Причем, скорее всего охотника раненого.
С хабаром все, переходим к осмотру транспорта.
Чтобы ездить по местным пампасам на таком, надо быть феерически безбашенным отморозком. На сваренном из разнокалиберных стальных труб каркасе крепилась пара сидений, выдранных из какой–то легковушки, и дизельный двигатель воздушного охлаждения, сблокированный с коробкой передач. Собственно, двигатель, КПП и задняя подвеска когда–то были целиком выдраны из одной легковушки. Страну производителя силового чудо–агрегата сказать не берусь ввиду покрытия движка толстым слоем масляной грязи. Как он не перегревался, ума не приложу.
Передняя подвеска, по–простому, крепится прямо к трубам силового каркаса, ни тебе рессор или пружин, ни амортизаторов. Как дорожные ухабы должны бить в руль при таком нехитром типе подвески, страшно представить. Тормоза установлены только на заднюю ось. Никаких приборов, ни фар, ни запаски, ни аккумулятора, все запредельно просто, сурово даже. Заводится с толкача, ездит исключительно днем. Быстро едет только под горку, хочешь в горку — слазь и толкай. Хочешь быстро в горку, слазь и толкай быстро. Ах да, чтобы пассажиры окончательно не оглохли, за двигателем ржавой проволокой примотана банка глушителя. Даже на мой скромный взгляд, ценность этого аппарата очень сомнительна. Колеса и те лысые.
А вот и немец — легок на помине. Заглушив бронемашину около «Унимога», Руди, в след за собакой, рванул в мою сторону.
— Ну как ты тут? О, автомат. Ух ты, хороший карабин и оптика классная. А….
— Положь на место МОЙ карабин, и не лапай без спроса МОЙ автомат. Выше по склону, валяется упитанная тушка без штанов. Возле нее найдешь мой тебе подарок, владей. Стоять, — пресекаю попытку немца рвануть за подарком. — Вот тебе инструмент, на тушке золотые гайки, и золотые фиксы. Сними — пополам поделим, — кидаю немцу найденные в мешке ржавые пассатижи. — Действуй!
А мы пока продолжим паковаться.
— Что, Муха, мясо глянулось? Жри от пуза и ни в чем себе не отказывай, все равно выбрасывать.
— Русский, а чего он без штанов? Ты что с ним делал?
Фигасе заявка. Я ему ствол подогнал, по доброте душевной, а он мне за это цинично инкриминирует «121 статью», да еще с отягчающими обстоятельствами.
— Кольца снял? Смотри, погнешь или поцарапаешь, вычту из твоей доли. Зубы вырвал?
Пара минут пыхтения и сбледнувший лицом немец спускается на полянку. — Одно снял, остальные не снимаются. Спасибо за пистолет. И это…… может, ты зубы сам выдерешь?
Не тот нынче тевтон пошел, совсем не тот.
— Помнишь, что говорили Билли Бонсу? Не знаешь, кто такой Билли Бонс? Будешь себя хорошо вести, по дороге расскажу, и не только про него. А пока, дай твою правую руку Билли, — вкладываю в ладонь немца пистолетные патроны.
— Моторным маслом смажь трупу пальцы, и…. забудь про зубы.