«Очнись», – говорит Лу в синей мгле, и Макс Садчих просыпается.
«Доброе утро», – информационная панель регистрирует движение его век, и в ячейке включается свет. Макс смаргивает пелену, упирается взглядом в низкий потолок спальной полки. На пластике мерцает пейзаж: волны кислотно-зеленых полей, такое же кислотное голубое небо, лес, озеро, облака. Классика. Макс касается изображения озера, и оно заполняет экран. Под солнечными бликами видны застывшие косяки рыб.
«Сегодня прекрасный день, одиннадцатое августа, – продолжает ласковый голос из динамиков, приторный, как джем, который выдают в столовой. – Девяносто девять целых и одна десятая процента готовности сверхсветового корабля «Ной-4». Сегодня мы стали еще ближе к звездам».
– Охренеть как здорово, – хрипит Макс, потирая глаза. Касается ступнями пола, и тот загорается лазурной подсветкой.
Душ смывает остатки сна. Барабанит прохладными каплями по плечам, затекает в рот, и Макс чувствует мертвый металл на языке. Невольно вспоминает уровень синтеза и переработки, на который спускался когда-то. Эти баки, в которых пенились моча и использованная вода…
Он торопливо сплевывает, выбирается из душевого поддона и шлепает через ячейку, оставляя следы. Открывает шкаф, достает свежий костюм и замирает. Его взгляд падает на цветастый, раскрашенный вручную платок, что прячется за стопками одинаковых белых и синих вещей.
Хранение отходов на орбите категорически запрещено, но Максу плевать. Когда общий свет в капсулах гаснет, он с тихой торжественностью вынимает свои сокровища: белье – ее белье – и запасные линзы для окуляра – ее окуляра, замены левого глаза. Перебирает их, как родные кости, прячет в дальний угол вещевого отсека и укрывает платком. Сверху надгробием ложится разбитый блокнот с трещиной через прозрачный экран – тоже принадлежал жене.
Иногда Макс прячет сокровища под подушку и так засыпает.
Иногда он встает у зеркала и приставляет к шее коготь стропореза. Давит, пока не выступает густая капля.
«Очнись», – говорит ему ласковый голос из динамиков ячейки, и Макс вздрагивает. Отдергивает руку от платка, оборачивается, потея и холодея одновременно.
Никого. Информпанель бормочет никому не интересные новости о сборе урожая в третьем отсеке и ударном труде службы обеспечения. В коридоре за тонкой стеной множатся шаги, кто-то басит, хохочет, и ему вторит женский смех. Макс вытирает испарину со лба.
Показалось.
Он спускается двумя уровнями ниже, мимо столовой с постоянными очередями, мимо детского отсека, за стеной которого гроздьями висят пуэллы. Жидкость в них желтоватая и мутная от выделений. Младенцы крепко спят, смежив выпуклые веки. Макс заранее их жалеет: бледных, толстокожих, с хрупкими костями. Созданных для того, чтобы родиться и умереть в консервной банке с видом на желто-голубую мертвую планету.
Один такой – уже взрослый образец – ловит Макса в коридоре. Койпер, так его зовут. Похожий на белый пельмень, Койпер вжимает пельменными пальцами кнопку на подлокотнике, и кресло, что тащит его тело, опускается на пол.
– Навигационная система в порядке, а данные о полетах стерты полностью. – Он хмуро протягивает карту памяти. Его губы под жиденькой светлой бородой кривятся. – Признавайся, сам намудрил? Я ж тебя просил не чинить самому. Обнаружил неисправность – не трогай, сообщи на базе.
Макс рассеянно кивает и провожает взглядом работников службы обеспечения в одинаковых синих костюмах. Следом тарахтит тележкой робот-уборщик; вытягивает из недр своего безголового тела тонкую лапу и ведет губкой по стеклу иллюминатора. За мокрой полосой чернеет космос. Бездонный, неприветливый. Где-то там, за скоплением пыли, их ждет новый, пригодный для эксплуатации и уничтожения мир.
Макс не хочет туда. Его отталкивает сама мысль о переселении.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – окликает его Койпер. Смотрит пристально, снизу вверх. Его глаза кажутся влажными пуэллами с синей икринкой в центре.
– Забудь, – Макс выхватывает карту из пухлой руки. Наверное, слишком грубо; бедняга Койпер не виноват, и правила устанавливал не он. Но Макс слишком торопится к погрузочному отсеку.
Его ждет жена.
* * *
Сухая Земля призывно желтеет за лобовым стеклом. По ее поверхности кружат пыльные спирали, на полюсах виднеются голубые завитки древних океанов. Черствая горелая корка, под ней – радиация и вода, как ядовитое ядро под скорлупой. Странное место, пустое. Сотни лет и пыльных бурь стерли последние воспоминания о бетоне и стекле мегалополисов. Остались лишь пески и несколько баз, разбросанных по Индо-Африке.
Челнок вздрагивает и начинает движение – расстыковка завершена. Макс запускает расчет по траекториям спуска. Торопливо бегут цифры в столбцах координат. Корабль ускоряется, входит в плазму, кипит обшивкой и стучит содержимым грузового отсека.
Выход проходит удачно, и Макс включает тормозные двигатели. Снимает шлем, ерошит волосы и щурится под обжигающим красноватым солнцем. На тело накатывает обычная после перегрузки усталость.
– Код двести тридцать три, – говорит он, нажав кнопку связи.
«Подтверждаю, – с задержкой отвечает генерированный голос. Как всегда хрипит – то ли проблемы с сигналом, то ли где-то далеко, в своем закутке орбитальной станции простуженно хрипит сам Койпер. – Как погода?»
– Полный штиль, – Макс косится на трехмерное изображение рельефа, что дрожит над приборной панелью. – Лучше не бывает.
«Тогда чего голос такой? Депрессия? – Койпер хохочет с дребезжащим металлическим призвуком. Он явно хочет извиниться, но не знает как. – Вернешься – отправлю на диагностику. Так почистят – будешь даже информпанели улыбаться».
Макс криво усмехается, пропуская болтовню с орбиты мимо ушей. Земля под челноком притягивает его взгляд, и он невольно ищет нужную складку в породе. Сверху зеленоватые хребты похожи как близнецы; змеятся в радиоактивной тишине. Но Макс упрямо всматривается в их рисунок.
И бьет пальцами по экрану управления. Вместо того чтобы направиться к солнечным батареям базы и строительным вышкам «Ноя-4», челнок идет на снижение. Связь с орбитой хрипит и обрывается. Макс отключает приборы связи совсем и вводит сохраненные координаты. Переводит челнок в ручной режим и погружает пальцы в сенсорное блюдце.
Корабль мелко дрожит. Турбины подвывают, за креслом тихо стучат контейнеры с едой для базы. Пот сползает Максу на глаза, скапливается под силиконовым уплотнителем на переносице. Пальцы, наоборот, морозит в голубоватом сенсорном желе.
Макс сам до конца не понимает, что собирается искать в той пещере. Может, ну ее к черту, думает он. Но ставит челнок на крыло и влетает в ущелье прежде, чем успевает что-либо решить. Рев двигателей становится глуше. За ним звенят голоса. Слышны отрывки фраз, кто-то надсадно кашляет на фоне, кто-то что-то спрашивает, все громче и настойчивей… Макс выдергивает пальцы из блюдца и с криком зажимает уши. Челнок заносит, крыло скребет по камням, за лобовым стеклом мелькают скалы, мох, обломки стальных балок…
Падение завершается быстро.
Что-то громко хрустит, мир переворачивается. Желтый камень, лазурь неба, снова желтый песчаник, и все замирает. Ремни больно давят на грудь, впиваются в шею над жестким воротом костюма. У лица всполошенно мигают индикаторы. Плохо, кричат они, все чертовски плохо, брат. Корабль разбит, системы полетели, бак течет.
Паршиво, конечно. Но Макс еще жив. Целостность кабины не нарушена.
Он выдыхает, с трудом отстегивает ремни и падает носом в приборную панель. Натягивает перчатки; ищет шлем, разгребая осколки, инструменты и выпавшие из аварийного отделения пакеты с медикаментами. Что-то противно пищит, и все перед глазами плывет, как огни далеких звезд.
Паршиво, брат, говорит он себе.
Снаружи дымится гора контейнеров. Много их выпало из грузового отсека; некоторые разбились, вывалили разноцветные кишки содержимого. Будто радуга на камнях: томатный сок, зеленая паста горошка, смерзшиеся пласты рыбного филе. Все заражено и непригодно к употреблению, недельный запас одной базы. Вход в пещеру темнеет неподалеку. Засасывает свет, словно жадный рот; за ним глухо поблескивает голубое молоко озера.
Макс шагает под своды.
Мрак съедает его.
Внутри царит все та же тишина. Вода капает с известняковых наростов на потолке. Камушки трещат под ботинками. Свистит залетающий ветер, и в нем снова слышен шепот голосов. Шепот ее голоса.
– Лу?
Макс обводит взглядом кромку берега с синими наносами на песке, идет вдоль воды. Никого. Ничего. Лишь светящиеся сопли грибов колышутся над головой. Раз – и они синхронно прячутся, втягиваются в потолок. Макс упирает кулаки в бока, щурится в сумрак на дальнем конце пещеры.
Всплеск заставляет его обернуться.
Озерная вода поднимается, обретает знакомые изгибы. Узкая талия, крепкие бедра, волосы, что касаются плеч завитками – все как жидкий нефрит. На прозрачном лице Лу улыбка, и Макс роняет ослабевшие руки. Чувствует, как по ребрам взбирается старое горе.
Он не может снова остаться один. Нет, никак не может.
Часто дыша, он отстегивает перчатки, одну за другой бросает их в сторону. Щелкает клапанами шлема. Сухая искусственная прохлада сменяется влажным холодом, легкая кислинка оседает на языке.
– Лу, – повторяет Макс. Шагает навстречу, когда Лу приближается, подставляет лицо под ее ладони. Тонкие мокрые пальцы обжигают, как мороз. Макс заглядывает в ее глаза – целые, без имплантатов. Целует ее губы. Тяжелая вода ползет по его щекам, затекает в ноздри. Что-то щекочет горло и грудь изнутри, и Макс беспомощно запрокидывает голову.
На потолке пещеры дышит голубая паутина спор. Паршиво, брат, мерцает она.
Он теряет сознание и падает, разбивая затылок о камни.
* * *
«Очнись», – велит голос, мужской и строгий. Макс предпочел бы услышать Лу, но тут какой-то баритон. Видимо, Лу занята.
Он открывает глаза и щурится от солнечных лучей, что играют у выхода из пещеры. Подсознательно ждет приветствия информпанели, но слышит только ветер и собственное дыхание. Голова легкая, мир вокруг чист и ярок, словно перед пробуждением Макса его хорошенько помыли. Между пальцев струится холодный песок, в щеку впиваются камушки. Тяжелый от влаги воздух пахнет солью.
Макс поворачивает голову, смотрит на озерную гладь. Лу не видно. На глубине плавают серебристые стайки мальков, свет преломляется на их чешуе. Они сбиваются теснее, синхронно поворачивают. «Вставай», – образовывают ровные буквы, и Макс резко отворачивается, таращит глаза в потолок пещеры.
«Вставай», – вспыхивают споры над головой.
Снаружи кричат, зовут его по имени, и Макс перекатывается на колени. Поднявшись на онемевшие ноги, он ковыляет к выходу и, щурясь, вываливается под палящее солнце.
Глаза привыкают к свету, и из раскаленного марева проступают трое спасателей; все в ярко-зеленых костюмах, кислотных на фоне песка. Они наводят на Макса экраны дозиметров; придвигаются друг к другу, сверяют показания. Их переговоров не слышно. Дело дрянь, понимает Макс, когда ему делают знак оставаться на месте. Должно быть, он сильно облучен.
В каком-то смысле он даже этому рад.
Земля едва заметно вздрагивает. За спиной шуршат встревоженные камни, Макс оборачивается, укрыв глаза ладонью. Вход в пещеру едва виден за слепящей завесой света. Там кто-то стоит, белеет чей-то силуэт. Лу, узнает Макс. Жестом она велит ему уходить, пятится во мрак, и земля под ногами вновь отзывается эхом. Словно далеко на глубине кто-то ворочается, задевая локтями низкий потолок.
– Эй, Садчих, ты в порядке? – интересуется один из зеленых костюмов через встроенный динамик. Нет, Макс совсем не в порядке, да и не важно это. Куда важнее бежать. Он крутит головой, ищет желто-полосатые крылья спасательного челнока. Нужно улетать, и как можно скорее.
– Уходите оттуда! – кричит он. Машет руками, но спасатели топчутся на месте стайкой глупых птиц.
– Где твой шлем? – отвечают они. – Давно без него?
В руках одного мелькает черная рукоять нейтрализатора, пальцы уверенно и быстро выставляют нужные настройки. Он делает выстрел, но земля под его ногами с треском вздувается, и заряд пролетает мимо. Жужжит прямо над головой – Макс чувствует, как потрескивают и встают дыбом его волосы.
Он отступает к пещере. Вовремя: место, где он только что стоял, уходит под землю. За разломом и облаком поднятой пыли слышны крики. Стрелок успел уцепиться за выступ и теперь висит в паре метров от поверхности. Скалы дрожат, стрясая его с себя. Оставшиеся двое что-то кричат, спускают трос, но тот путается, цепляется и провисает петлями.
У провала лишь неровная, местами обвалившаяся тропка. Зыбкая. Макс переводит взгляд на спасателя, затем вновь на землю, примеряется и срывается с места. Глыбы трещат, с рокотом скатываются из-под его ботинок в бездну, но Макс бежит. На краю разлома отталкивается обеими ногами и прыгает.
Противоположный край бьет его в грудь; Макс хватается за камни, сдирая ногти. Медленно, выискивая трещины в стене, он спускается к спасателю и хватает его за руку.
– Держу тебя.
Странно все это. Он совершенно точно не умел прыгать так далеко и не лазал по отвесным скалам, как аппарат-разведчик. Пот щиплет его глаза. Ветер свистит в ушах, солнце нещадно жарит лоб, но усталости нет. Макс смотрит вниз. Судя по взгляду, спасатель тоже удивлен. Но не достаточно, чтобы перестать орать.
– Держу, – повторяет Макс и поднимает его на вытянутой руке.