Артем ел мороженное. Бен понял, что такое счастье: это сидеть и смотреть, как твой сын ест мороженное. Артем неторопливо доел мороженое, облизал ложку и сказал:

— Я не знаю, получится ли у меня папа.

За прошедший час он повторил это в пятый или шестой раз. И это несмотря на то, что Бен уже передал ему ключ от абонентской ячейки и доверенность, заверенную у нотариуса. Бен почувствовал раздражение. Дети вырастают все менее адаптированные к условиям жизни, чем их родители, подумалось ему. Каков был отец Бена! Бен ему и в подметки не годился. На даче родителя вместо бочки с водой использовалась целая железнодорожная цистерна, добытая им неведомо какими путями. Бен и себя считал парнем не промах, а сын подкачал. Эволюция наоборот. Человек становится менее приспособленным и более тепличным.

— Мне надо сказать об этом маме, — это Артем тоже говорил.

Выхода не оставалось, и Бен стал напропалую врать. О том, что мама уже все знает, о том, что все на мази. Все это была ложь от начала до конца. На мази ничего не было, а Бурмистровичу, вице-президенту АМБ, он позвонил прямо при сыне.

Вышколенная секретарша, судя по голосу, дама в возрасте, только дураки держат симпатичных секретарш, для работы они не годятся, а для других целей можно легко найти их в специализированном для подобного поиска месте, здесь же надо было делать деньги. Судя по всему, секретарша знала, каким именно способом делал вице-президент деньги, поэтому без проблем соединила его напрямую.

Бен вел себя подчеркнуто предупредительно, хотя и не представился и сказал только то, о чем можно было говорить по телефону, без конкретики. Если бы кому-то вздумалось прослушать разговор, то вполне могли решить, что речь идет об обычной сделке.

— Я знаю ваши обычные условия, но я могу предложить увеличить бонус, — пояснил он.

— Вы получите двести тысяч, двадцать процентов, против обыкновения.

— Я не работаю против обыкновения, — по тому, как он это сказал, Бен понял, что тот сейчас бросит трубку.

— Триста тысяч, — быстро сказал он — Пятьсот! — потребовал ушлый Бурмистрович, прочувствовав момент. — Или я не буду разговаривать.

Бен скрипнул зубами. Его грабили. Грабили награбленное. Но у него действительно не было выхода. Лучше потерять половину, нежели все.

— Согласен, — ему показалось, что это сказал не он.

Денег было жалко неимоверно. Зная подобный расклад, можно было прекратить левые операции за год до провала и жить припеваючи. Приходилось дарить деньги уроду, который слыхом не слыхивал о затраченных им нервах, и который пальцем о палец не ударил, чтобы их заработать.

— Но вы должны понимать, что я требую гарантий выполнения соглашений, — осторожно сказал Бурмистрович. — Но это не телефонный разговор. Приезжайте, поговорим.

— Это было бы нежелательно. Встретимся на нейтральной территории.

— В таком случае, место выберу я.

— Можете называть любое, мне все равно.

Они условились встретиться в гриль баре на первом этаже гипермаркета "Все для всех". Бурмистрович разумно выбрал место людное, предупредив, чтобы Бен приехал один. У Бена тоже было условие: он не называет фамилии до тех пор, пока не окажется в депозитном отделении АМБ.

Бурмистрович положил трубку и вопросительно посмотрел на начальника охраны банка Андреаса Габалло, тот крупными габаритами и брезгливым взглядом напоминал самого хозяина. Габалло попросил минутку и сделал звонок по сотовому, потом подтвердил:

— Звонок сделан с трубки Магерамова. Это он, Сидор Иванович.

— Шуберт, — Бурмистрович задумчиво пожевал толстыми губами.

Бена он вычислил случайно. У него была привычка просматривать записи телекамер, и на одной он узнал Шуберта. Каково же было его удивление, когда он навел справки, и ему сообщили, что парень заявился под другой фамилией. Мало того, является какой-то шишкой в «Росе». Бурмистрович не любил выскочек из «Росы», именно поэтому он и не сообщил Желько все сразу. Но вопрос взял на контроль.

Бену несказанно повезло, что устроители банковского аврала не сочли необходимым проинформировать банкиров, по поводу чего аврал. Против косарей Бурмистрович бы не пошел.

— Наглый тип, — согласился Габалло. — Я навел справки через третьих лиц, его ищут по всей стране, а он никуда не уезжал. Для пробы я послал своего парня в «Кайсар», когда он предложил свои услуги по поискам Шуберта, с ним сам Транквилевский разговаривал и велел в случае какой-либо информации звонить ему лично.

— На фига ему композитор? И кто такой Транквилевский? Он нам не указ, а композитор пол-лимона предлагает.

— Зеленых?

— Евриков!

Габалло с сомнением заметил.

— Он зачем-то нужен Борману, если мы скроем факт, что композитор объявился, мы можем попасть на большие бабки. У Бормана есть, чем надавить, у него большая мохнатая лапа в столице. Говорят, этот аврал в городе его рук дело, хоть прямых подтверждений мы не имеем.

— Что для столицы Алга? Провинция, на нас не обратят внимания, а мы сделаем все так, чтобы и в дальнейшем не выпендриваться. Композитор сказал, что речь идет о половине суммы, стало быть, есть возможность оттяпать все. Кто он такой?

Пропавший без вести, только не до конца. В наших силах сделать так, что он пропадет окончательно и бесповоротно.

— Могут найти останки, но если не будет пальцев и головы, то его невозможно будет опознать.

— Неопознанный труп-это даже лучше. Я думаю, тебе это несложно будет устроить?

— Почему мне?

— Ты хочешь с кем-то еще поделиться? Миллион на троих не делиться.

— А на сколько делится?

— На два! Ты что вообще отупел на своей охране? Не надоело чужие мешки возить?

Габалло, наконец, дал согласие. Они обговорили детали. За Андреасом была машина и ствол. И топор.

Бурмистрович миновал первый этаж гипермаркета «ВДВ» с новыми американскими автомобилями на постаментах и вошел в гриль-бар. Он сразу увидел Бена. Тот сидел у самого прилавка, выставив на стол условленную большую бутылку "пси-колы".

— Вы мне звонили? — спросил Бурмистрович, а когда Бен подтвердил, попросил подождать и, подойдя к прилавку, сделал заказ: мясо на ребрах, двойную порцию, и картошки побольше, любил поесть.

— Время не ждет, и я хотел бы получить деньги сегодня, — начал Бен.

— Время никогда не ждет, потому что его нельзя ни остановить, ни замедлить. Так что все это демагогия.

— Как знать. Возможно, можно и остановить.

Бурмистрович замер с открытым ртом. По подбородку тек жир от свинины.

— Это образное выражение, — поправился Бен, и Сидор Иванович быстро зажевал дальше. — Мне надо получить деньги быстрее, да и не в ваших интересах время тянуть. Вдруг я передумаю, и вы останетесь без полумиллиона. Вам часто предлагают такие деньги? Я думаю, нет.

— Не забывайтесь, условия здесь диктую я.

Бен извинился и продолжил.

— Посудите сами. Завтра-послезавтра депозиты начнут перетряхивать, и мы останемся без НАШИХ денег.

— Почем мне знать, что вы меня не кинете? Вдруг банкноты фальшивые или не дай бог ворованные, а их номера переписаны ФСБ.

— Можете быть уверены. Деньги не фальшивые, это можно будет проверить в банке сразу по мере доступа к ячейке. И номера не переписаны. Достоинство купюр не больше ста евро. Так получилось.

— Подробности меня не интересуют, — брезгливо остановил его Бурмистрович.

— И еще одно. Деньги я не смогу получить лично.

— Посторонний свидетель? Это исключено.

— Он не посторонний. Это мой сын. Подросток. С этой стороны вам ничего не будет угрожать. Я не рискую открыто заявиться в банк.

— Я бы мог провезти вас в своей машине. Она тонирована, вас никто не увидит.

— Это снаружи. Внутри тоже могут быть глаза и уши.

— Логично.

Они еще обговорили детали, в конце беседы Бен показал Бурмистровичу фотографию сына.

— Деньги пойдут ему на лечение. Я надеюсь на вашу честность.

— О чем речь!

Бурмистрович вышел и, идя мимо постаментов с авто, позвонил Габалло.

— Планы изменились. Как тебе, чтобы замочить двоих?

Перед огромными витражными дверями АМБ с надраенными до блеска круглыми бронзовыми ручками Артем остановился и стал настороженно их изучать. У Бена, наблюдавшего картину издалека, защемило сердце. На замешкавшегося пацана обратил внимание сотрудник внешней охраны.

— Ты чего мальчик? Тебе точно сюда?

— Меня ждут.

— И кто же тебя ждет?

— Вице-президент Бурмистрович.

Охранники позвонил шефу.

— Сидор Иванович, к вам посетитель. Мальчик.

Бурмистрович велел пропустить. Охранник разрешил мальчику войти, однако тот не торопился воспользоваться разрешением и протянул руки:

— Чистые?

— Что чистые? — не понял охранник.

— Руки чистые?

— Да.

— А ручки?

Охранник понял так, что паршивец над ним издевается, и возмутился:

— Руки! Ручки! Заходи, пока я тебя не взгрел! Дурная молодежь и шутки у вас такие же!

В холле уже ждал Габалло.

— Какой славный мальчик! А где папа?

— Он меня встретит, — Артем протянул паспорт и доверенность.

Андреас небрежно взял бумаги и связался с шефом.

— Проводи его в подвал, но в депозитный зал не пускай. Я сам. Своих вертухаев не забудь выпроводить, — приказал Бурмистрович.

Габалло выполнил все рекомендации начальства, и вскоре они остались одни в ярко освещенном подвале, перегороженной бетонной стеной с круглой сейфовой дверью.

Перед стеной имелась решетка. В подвале держался могильный холод. Спустился Бурмистрович.

— Шуберт? Ключи принес? Не опасайся, у нас все по честному.

— У вас руки чистые? — неожиданный вопрос сбил с толку Бурмистровича.

— Это ты фигурально? Конечно чистые. У банкира должны быть чистые руки. Хотя знаешь, люди совершенно не умеют ценить деньги. Порой попадаются такие экземпляры. Навоз в них заворачивают что ли?

Бурмистрович жадно выхватил у мальчика льдисто поблескивающий ключ и пластиковую карточку с указанием номера ячейки.

— Золотой ключик! — дурашливо воскликнул он.

Откинув решетку, он набрал код, и сейфовая дверь плавно с сиплым вздохом гидропривода отошла вбок. Этот момент банкир всегда воспринимал благоговейно.

Собственно, у АМБ было несколько депозитных залов, но после аврала, утроенного Борманом, все их содержимое снесли в наиболее крупный зал. Нельзя было сказать, что здесь был беспорядок, но чтобы найти нужную ячейку пришлось повозиться.

Наконец вдвоем с Габалло они вытянули на пол длинный металлический пенал.

Бурмистрович отпер его ключом, взятым у мальчишки. Внутри лежал самый обычный с виду чемодан. Артем безропотно уступил им и ключ от чемодана. Внутри пачками, связанными вульгарными самодельными «вязанками», лежали деньги. Бурмистрович сразу уразумел, что настоящие. Они были готовы к немедленному употреблению, но банкир надергал купюр из разных пачек и послал Габалло наверх: к проверочной машинке.

— Так, где же твой папа? — вкрадчиво спросил Бурмистрович.

— Он не велел говорить, — бесхитростно ответил Артем. — Он сказал, что это страховка. А вы действительно хотите нас обмануть?

Притворному возмущению банкира не было предела. Потом вернулся Габалло, по его довольному виду, а также по тому, что он так и не вернул взятые для проверки купюры, стало понятно, что последняя прошла успешно. Бурмистрович сделал знак, и Габалло прижал к лицу мальчика толстый кусок ваты, обильно смоченный хлороформом.

На лице мальчика возникло выражение невыносимого ужаса, потом он обмяк.

Действуя слажено, мужчины подкатили тележку, используемую для транспортировки тяжелых реквизитов, уложили на дно мальчика, чемодан с деньгами и прикрыли сверху стопками пустых мешков из прачечной. После чего на транспортном лифте поднялись в технический терминал. На бронированных воротах дежурил доверенный человек Габалло, без лишних вопросов включивший их на подъем.

Увидев выскочивший из банка броневик для перевозки денег, Бен насторожился. Он сердцем почувствовал, что что-то пошло не так. Он кинул на стойку бара деньги и, уже бегом направляясь к машине, набрал номер Бурмистровича. Ему никто не ответил, банкир велел секретарше внести номер в разряд «неприкасаемых», и Бен понял, что пришла беда. Он лихорадочно завел машину и вклинился в поток машин, идущих через центр. Через пять минут он нагнал искомый броневик в проулке. Машина стояла у обочины, Бен тоже припарковался и стал ждать. Долго ждать не пришлось, минут через десять пришел человек из банка (тот, кто открывал ворота), отпер машину дубликатом и вернулся обратно в банк. Когда перед носом захлопнулись резные ворота АМБ, Бен почувствовал себя так, словно жизнь его закончилась.

Особняк Бурмистровича располагался в «Ареале». После того, «Роса» начала скупать в поселке недвижимость, многие прикупили здесь дома. Правда, старались здесь не жить. Место было гнетущее.

Так что в основном в доме находилась, следя за порядком, экзотическая семейная чета под странной фамилией Джуда. Они называли себя чеченцами и были преданы как собаки. Джуда-муж сторожил, жена работала прислугой, оказывая хозяину сексуальные услуги. Муж догадывался об этом, но молчал. Редко кто слышал, чтобы он что-нибудь сказал, поэтому соседи называли его немым. Это стало кличкой.

Бурмистрович сам порой говорил:

— Передайте Немому. Пусть Немой сделает.

Джуда все его прихоти выполняли беспрекословно. Бурмистрович же их за людей не считал, как не обращал внимания как, например, на автоматические ворота в гараже.

Открываются и ладно.

Немой затворил ворота за въехавшей машиной и пошел в свою будку, совершенно не интересуясь, что там хозяин выгружает из багажника. Габалло перенес мальчика в дом и запер в узком чулане, где хранились швабры и ведра.

Бен превратился в придаток телефона, но когда раздался долгожданный звонок, это прозвучало так неожиданно, что он едва не выронил трубку из запотевших рук: шутка ли три часа держать сотовый в руке, не выпуская, боялся пропустить звонок.

Сидор Иванович не стал ему сразу звонить, решив сначала промурыжить клиента, чтобы он созрел. Он отвел Джуду-жену в спальню и неторопливо отымел. Оргазм его был тем сильнее, что он чувствовал, что сейчас испытывает отец похищенного ребенка. Дергается, психует, седеет на глазах. Чтобы продлить удовольствие, он еще принял виагру и закурил.

— Все? — спросила Джуда.

— Сейчас покурю, и еще будет, — пообещал банкир и свое обещание выполнил.

Через полчасика он соизволил спуститься вниз и позвонить.

— Смотри, как я его буду делать, — похвастал он Андреасу, а ответившему на первом гудке Бену заявил. — Хочешь получить своего сына живым-здоровым, а не по кускам?

Знаю, что хочешь. Думаю, на такое дело не жаль и весь миллион отдать. Короче, привезешь доверенность на всю сумму.

Бен был опустошен, уничтожен, он был не способен торговаться и, не обратив внимания, что встреча назначена в глухом месте, рядом со свалкой, да еще ночью.

Он ничего не мог поделать, условия диктовали другие. Как и всегда. Но самое главное, он не подумал о том, зачем могла потребоваться доверенность, если все деньги уже у вымогателей.

Следующие действия Бен совершал как в бреду. Ехал к нотариусу, пару раз едва не въехал в задок едущим впереди, оформил доверенность, звонил Ерепову с просьбой об отгуле. Уладив дела задолго до указанного срока, он заметался, совершенно не представляя, что делать дальше, чем заполнить оставшиеся часы до того, как сын окажется на свободе. В душе была тоска, безнадега, он подозревал самое худшее и ни во что уже не верил. Это был его крест. Наказание божье за все его грехи.

Вырванные ногти плотника. Нет, тот страдал за других. Бен же заставил страдать самого дорогого для себя человека, это было гораздо страшнее, чем похитили бы его самого.

Положив тяжелую голову на руки, он спал в пивнушке в Шлюзовом поселке после принятых внутрь пары кружек пойла, слабо напоминавших пиво и сильно отдающих сивухой. Трое развязных парней быстро просекли ситуацию. Один из них: широкоротый и голосистый быстро обшарил карманы спящего, и, вынув портмоне, заспешил в туалет, чтобы избавиться от улики. Бармен, по совместительству и наводчик, старательно отвернулся, чтобы не мешать процедуре.

Большеротый перекладывал денежки из лоснящегося настоящей кожей лопатника, когда скрипнула дверь, впуская ненужного свидетеля. Большеротый тяжело посмотрел на него, как он умел и грубо сказал:

— Чего уставился? Вали отсюда!

Вошедший мужичок, не сказать, что видной комплекции, краснорожий и лысый, разговаривать разговоры не стал, а без затей въехал ему кулаком в нос. Красные сопли выстрелили на целый метр. Большеротый, большой мастак уличных потасовок без правил, озверел. Он отбросил кошелек и выкинул вперед обе руки, снабженные огромными загребущими ладонями, желая порвать обидчику лицо. Красный не стал ждать, ухватил и дернул его за руки. Большеротый въехал разбитым носом в стенной кафель, оставив на нем пурпурный отпечаток. Боль подействовала отрезвляюще.

Противник оказался из настоящих крутых, к тому же он не сказал ни слова, что странно, и вообще на уличную драку это походило мало.

— Послушай, давай договоримся, мы же свои люди, — ухмыльнулся большеротый.

По тому, как Красный взял его за затылок и приложил о кафель уже всем лицом, стало и ежу понятно, что он разговоры разговаривать по-прежнему не намерен.

Пятно на кафеле стало объемистым, и большеротый мешком рухнул вниз. Красный поднял с пола портмоне и вышел из туалета. Подсев к спящему, он бросил кошелек на стол и постучал Бена пальцем по макушке. Бен открыл один глаз и поспешил его крепко зажмурить, настолько его потрясло увиденное.

— Ты меня разочаровал, — бесцветным голосом проговорил Красный. — Почему ты не уехал, Веничка? Нет, причины твои я хорошо знаю, больной сын, деньги на операцию и все такое. Но почему ты не наплевал на все и не уехал? Вот что мне непонятно, ведь я знаю тебя достаточно хорошо. Мы слишком долго были партнерами.

Бен рывком приподнялся и натолкнулся взглядом на желтую «Нерпу», припаркованную напротив окон бара. Только бар располагался на уровне земли, и машина парила над ним, возвышалась, возвеличивалась. Именно машина и доконала Бена. Прошлое вернулось. Он обречено вернулся на стул.

— Чего ты хочешь? — подавлено спросил Бен. — У меня ничего нет. Они украли у меня сына, забрали деньги.

— Не надо обманывать себя, Веничка, — сказал Красный. — Сына ты сам им отдал.

Преподнес на блюдечке с голубой каемочкой.

— Что ты этим хочешь сказать? — в отчаянии вскрикнул Бен. — Он жив? Они его убили?

Он в запале сделал то, чего никогда не позволял себе: схватил Красного за ворот.

Он ждал наказания, удара, боли и готов был его принять. Картину покаяния испортило появление большеротого из туалета.

— Вон он! Бей его, у него наши деньги! — крикнул он.

Дружки его переглянулись и угрожающе двинулись к сидящим.

— Минуточку! — бесстрастно прервал Бена Красный, легко выскользнул из разжатых пальцев и подскочил к большеротому.

Как он его бил. Сначала подхваченным стулом, пока большеротый с воплями не свалился на пол, потом подтащил к двери и бил дверью, пока петля с корнем не вырвалась из косяка. Потом ногами. При этом он даже не смотрел на дружков противника. Молча и беспощадно он превращал соперника в отбивную. Большеротый сначала нарочито громко стонал, потом когда его спектакль не оценили, и стало по настоящему больно, кричал и молил о пощаде, а потом уже ни о чем не просил.

Забив его до беспамятства, Красный аккуратно вытер окровавленные пальцы носовым платком и тихим голосом поинтересовался:

— Вам чего, молодые люди?

Как выяснилось, они уже собрались уходить, что и проделали с большой поспешностью.

— Помоги мне, я сделаю все, что ты хочешь, — униженно попросил Бен.

— Я не работаю с отработанным материалом, — безразлично пожал Красный плечами. — Я сейчас встал бы и ушел, но ты мне нужен, чтобы вернуть деньги. Когда я верну деньги, ты сделаешься обузой, и я совсем не обещаю, что с тобой что-нибудь не случится.

У Бена это был единственный шанс хоть как-то разобраться с Бурмистровичем, и он сказал, что согласен. Без условий.

— Ну и дурак, — равнодушно проговорил Красный.

Андреас Габалло давно хотел занять место Бурмистровича. Он сразу прокумекал, что историю с композитором можно провернуть в сугубо свою пользу. Транквилевский был его кореш, у них было много общего. Бывшие боксеры, не достигшие больших высот в спорте, но на Союз ездившие. Потом как положен базарный рэкет, продвижение по лестнице вверх, идущей вниз. Много братвы полегло, а эти выкарабкались. Не было нужды их убирать, они и выжили. Они посещали боксерский клуб, где до одури молотили «груши», вспоминая бесстрашную лихую молодость.

Габалло знал, что Борман из-за дурацкого миллиона не стал бы суетиться.

Подождали бы лет пять, пока муть не уляжется и композитор не всплывет в Греции, да и помогли ему благополучно утопнуть уже в прямом смысле. Дело не в миллионе, дело в принципе. На фоне подъема «Росы», жрущей другие фирмы вместо корма, «Кайсар» не хотел показать себя слабаком. Дескать, и слинять из него можно и лимон прихватить. Нет, он хотел любыми путями достать беглеца и примерно ремней из него нарезать, чтобы Алга ужаснулась, а Шпольарича Желько понос пробил со второго до первого этажа.

"Кайсар" был старейшей фирмой в городе, крышевали ее еще КГБ, фирма владела 11-ю процентами АМБ, так что имело смысл поторговаться. Габалло необходимо было заполучить доверенность, которую дурачок Бурмистрович велел выписать на его имя.

Ему она действительно ни к чему, а вот если Габалло выложит ее перед Борманом, да еще денежки «косари» в доме банкира найдут, можно реально претендовать на уже освободившееся место вице-президента. А композитор никуда не денется. Габалло уже прикинул, что можно связать его, да и привезти Борману в багажнике. Для бывшего кандидата в мастера спорта это не проблема.

С этими оптимистическими мыслями кандидат на пост вице — президента АМБ в сумерках покинул дом хозяина.

— Я бы тебе сказал, чтобы ты был осторожен, но думаю, с нашим дистрофиком не будет проблем! — усмехнулся Бурмистрович.

Они еще посмеялись, делая неприличные жесты и дурашливо показывая друг другу факи — у них было хорошее настроение, и Габалло шагнул за порог. Живым в этот дом он уже не вернулся.