В аккуратной последовательности он совершил ряд роковых ошибок. Во-первых: он остановился. «Губчатый» потерял остойчивость и тяжело осел в грязь. В холостом бормотании мотора чудился укор. Что ж ты братец гнал, гнал, а теперь время теряешь? Бен и сам чудесно понимал, что стоять нельзя. В милиции ребята шустрые, теперь они знают о способностях машины ездить по плоскостям и скорректируют свои действия.

Остановив машину, Бен продолжал терять драгоценные минутки. Ему надо было высадить Веру, а высаживать не хотелось. Она была вызывающе сексуальна. От одного взгляда на нее у него возникла эрекция и непреодолимое желание. Он не знал, что с ним, взрослым мужиком, происходит. Его буквально трясло от влечения.

Она решила все за него, придвинулась, положила голову на плечо. Бен обнял ее одной рукой, погладил другой. Никогда он не чувствовал себя в более дурацком положении.

Все внутри кричало об опасности, надо было срочно уходить, но ноги будто отнялись. Вместо этого он сидел и гладил девушку с самыми красивыми глазами на свете. Его действия становились все смелее и, хмелея от запретного, он уже гладил ей голую шею и груди под платьем. На грудях с готовности затвердели соски.

Вера прикрыла глаза и томно застонала.

— Нет, что я делаю! — Бен отодвинулся, она с закрытыми глазами тянулась к нему, он открыл дверцу и вывалился наружу — в грязь и холод.

Не разбирая дороги, пошел, оскальзываясь и падая, пока не уткнулся в осиновую рощицу, где и благополучно грянулся оземь. Он не понимал себя. Он достиг своей цели, он спас Веру Хан — и совершенно не представлял, что должен делать дальше.

Его трясло, но не от холода.

Постороннего он увидел совершенно случайно. Незнакомец выбрался из кузова фургона, обежал машину и полез в кабину. Бен не крикнул, каркнул, ворон не добитый, незнакомец быстро оглянулся и захлопнул дверцу. Бен бежал обратно, а мотор уже взревел, потащил «губчатого» поперек поля. Вездеходность машины сыграла дурную службу, и Бен, завязнув, ни за что бы его догнал.

Если бы не менты. Уазик вылетел из-за забора и заскакал по колее, грозя ежесекундно сверзиться в глубокую колею, но шоферу чудом удалось удержать его на вершине. Высунувшийся в окно уазика, упитанный ментура пару раз пальнул перекрестно движению. И угонщик сдрейфил. Вряд ли людиши поставили бы на лобовое простое стекло, но угонщик не выдержал выстрелов, сделанных практически в упор, и свернул. Бен кинулся на перерез.

"Губчатого" кидало из стороны в сторону, и открытая дверца хлопала. Бен нагнал грузовик в тот момент, когда тот начал окончательно разгоняться. Он подпрыгнул и с ужасом понял, что дверь может захлопнуться перед его носом и второго шанса уже не будет никогда. Но тут задок в очередной раз дернулся, отворяя ворота, Бен вцепился в дверь и повис. Он качался над пролетающими внизу буераками, вокруг летали пули. Наконец он нырнул внутрь, торопясь упасть на пол.

Кузов от кабины отделяла непрозрачная пластиковая переборка. Бен с чувством саданул в нее. В ответ грузовик стал разгонялся сильнее. Кузов откликнулся дикой вибрацией. В открывшуюся дверь виднелся стремительно улетающий пейзаж. Скорость была далеко за двести. «Губчатый» перепахивал поле. Угонщику было наплевать куда ехать, он намеревался вытряхнуть Бена из кузова. И еще он хотел, чтобы Бен умер.

Скорость все возрастала. Из-за вибрации Бен плохо видел. Поднесенная вплотную к лицу рука двоилась и троилась. В ушах звенело, носом пошла кровь. Угонщик притормозил, словно предлагая Бену выпрыгнуть. Бен на провокацию не поддался, тогда угонщик погнал опять.

Все быстрее, все беспощаднее. Бен давно лежал без движения на полу, напоминающем мембрану барабана, по которой саданули гигантской колотушкой. Он оглох и ослеп.

Дорого иногда мы платим за свои ошибки.

У мужчины две головы, стало его крайней мыслью перед провалом в забытье.

Поехавший вертикально фургон едва не вытряхнул его наружу. Бена спасло, что удар о заднюю стенку привел его в чувство. «Губчатый» полз по стене, испещренной входами в сотовый мир. Бен дождался, пока машина нырнет в нужный тоннель, и торопливо сиганул в дверь. Фургон исчез в темноте, гремя не захлопнутой задней дверцей. Лампы не горели, и тоннель был погружен во мрак.

Бен пошел за машиной, прижимаясь к стенам, чтобы его нельзя было увидеть на просвет. Фургон не успел отъехать далеко. В темноте тускло отсвечивали фонари.

Увидев его загодя, Бен выждал паузу, но все было тихо.

Потом он подполз и обследовал машину. Она была брошена. В кабине ни Веры, ни Винипеникса. Брошена в прямом смысле. На сколько помнится, людиши принимали машину в верхнем боксе. Сейчас с распахнутых потолочных люков свешивались жгуты кабеля, напоминая выпотрошенные кишки.

Бен добрался до люков тем же способом, что и в первый раз, по колоннам. Наверху он нашел то же запустение, что и внизу. С единственной разницей, что свет все же был — на издохе горели аварийные лампы. Бен сразу почуял душок: где-то что-то гнило. Некогда стерильный пол затоптан. В углу живописная кучка фекалий. Кратер Эршота. Стоило Бену увидеть валяющийся бесхозный манипулятор для измерения всевозможных довольно важных размеров, как он вспомнил про Маму и позвал ее. И не удивился, когда никто не откликнулся. Мама не допустила бы подобной разрухи.

То, что с Сотовым миром что-то случилось, было видно без очков. Положа руку на сердце, Бен ждал чего-либо подобного. Когда он увидел Петру, голую и явно не живую в том жутком месте, он сразу подумал про Сотовый мир.

Желая проверить свою догадку, он подошел к компиляту и попытался вызвать диспетчерскую. Работала только экстренная связь, соединившая его с неким Бункером 236, но как бы не был защищен сей странный объект, опять таки никто не отозвался. Когда Бен хотел выключить компилят, тот не подчинился, продолжая слать сигналы неведомому абоненту.

Бен попятился, сразу вспомнив, что попал сюда не по своей воле. Вызов продолжал пульсировать, когда в стене бокса бесшумно отворилась дверь, и в темноте за ней смутно прорисовалась фигура с неким огнестрельным оружием.

Бена спасла реакция, когда он упал на пол, выстрел разнес лишь манипулятор. Из-за вырубившейся пневматики ни одна дверь не была застопорена, а в стене их было больше десятка, выбирай любую. Бен торкнулся в ближайшую и вывалился в предлифтовый коридор. Ладонная кнопка вызова загорелась, едва он нажал на нее.

По шуму передергиваемого затвора можно было определить, что стреляли из помпового ружья. Стрелявший уже находился в боксе. Он особо не таился, зная, что у Бена нет оружия. И был не прав. В экстремальной ситуации оружием становится все. Рядом с лифтом имелся стенной «патронташ» с неким технологическим оборудованием. Бен выдергивал из ячеек цилиндры килограмма по полтора каждый и швырял в направлении нападавшего. Стрелявший от неожиданности пальнул прямо по цилиндру, вызвав резкий хлопок, опрокинувший его на спину.

Оружия он не выпустил, хлопок был слишком слабым, но Бен хоть смог его рассмотреть. Стрелок был в зеленом комбинезоне и капюшоне. Не в первый раз проклятый апостол пытался его убить. Судя по всему, именно он рубил трубы с кислотой у него над башкой.

В это время пришел лифт. Бен нажал кнопку жилых помещений, но прежде чем кабина тронулась, придурочный апостол сумел всадить пару зарядов в дверь. Во время всего движения из дыр дул сквозняк. Воздух был приторный и нагретый, вентиляция не работала.

Что такое не работающая вентиляция, Бен понял, когда приехал в жилой сектор. Не жилой сектор. Едва двери распахнулись, пахнуло настолько отвратительной густо настоянной вонью, что он едва не потерял сознание. До этого он и не подозревал, что можно потерять сознание от такой эфемерной вещи как запах.

Прозрачные стены и пол коридора запотели, в них словно эмбрионы темнели погибшие людиши. Во многих отсеках были треснувшие стекла. Видно людиши отчаянно бились в стеклянных гробах, тщась выбраться. Скорее всего, у них отключили кислород. Или просто заклинило люки, и они умерли в мучениях без еды и воды. Бен недоумевал, кто мог так жестоко с ними обойтись. Олигархи? Вряд ли. Они целиком зависели от поставок людишей. Жалко было этих трудяг. Они ведь никому не сделали плохого, оперируя только уже погибших людей.

Зашумевший лифт ответил на его вопрос. Апостолы вполне могли напортить в системе жизнеобеспечения, не зря они посмели сюда заявиться. Они знали, что здесь им никто не угрожает. Бен двинулся в поисках оружия, для чего сделал над собой усилие и разбил пару входов в жилые пеналы. Он предполагал, что наряду с какими-то устройствами там должно быть и оружие. И угадал, не разучился еще мышей ловить.

Рано нам еще в пенсионный фонд, Белый Ферзь.

Через секунду с помповым ружьем наперевес он занял огневую позицию в пятнадцати метрах от лифта. Дальше убежать не успел. Едва дверь открылась, и незнакомец явил себя миру, Бен жахнул, как умел. Позиция была убойная, незнакомца опрокинуло обратно. Единственно из-за трусости Бен не бросился смотреть, кого он там приложил, и трусость в очередной раз спасла его. Из лифта показалась рука с ружьем, дуло рыскнуло наугад и пальнуло в его сторону. Рядом с застывшим Беном возникло несколько дыр, и лишь по счастливой случайности несколько из них не перекочевали на него самого.

Бен кинулся бежать. Несколько раз свернул и окончательно заблудился, оказавшись в некоем зале, перегороженном шкафами. Спрятавшись за один, он передернул затвор и стал ждать, безуспешно пытаясь совладать с шумным дыханием. Он напоминал себе героя боевика. Заместитель начальника, крыса канцелярская, работник умственного труда, раб компьютера и системы OPTIMUS, стоял за железным шкафом с помповым ружьем, четко понимая, что у него нет другого выхода, как убить.

Так же он понимал, что настоящая патовая ситуация является логическим выводом из другой ситуации, когда он, облике морале, воспылал страстью и возжелал юную маркитантку. Все бы ничего, но облапал бы ее, или даже трахнул, эка невидаль. Но позволил себе подчиниться неким моральным принципам и изобразить из себя благородного Румату. Тут он позволил себя не согласиться. Антон, действующий в шпионских целях под личиной благородного дона, действительно не смог отпороть какую-то графиню. Но он был сыном своего рафинированного 22 века, рабом гигиенических норм и единственно, что его остановило, это внешний непрезентабельный вид средневековой красавицы. Особливо когда он смотрел на немытый затылок девушки. Представлял, наверное, как он будет уныло болтаться в у него перед глазами в определенной позиции и как благоухать. А вот Бен лажанулся по полной. Вздумал из себя гармоническую личность изображать, переживать нравственные муки. Не соображал, урод, что есть ситуации, когда не до нравственных мук, когда даже не до колебаний. Жизнь она не всегда по умным книжкам, писаными моралистами, самими часто пьянью и пошляками. Война, это война, как сказал умный король барону Мюнхгаузену.

Поэтому стоило раздаться приближающимся шагам и мелькнуть в дверях тени, как Бен без колебаний шарахнул из «помпы». По коридору будто шарики заскакали, делая решето из стен. Бен попятился, перезаряжаясь, но вместо ожидаемого вдруг громыхнуло сзади, да с такой убойной позиции, что по всем прикидкам его должно было положить наповал.

Бен запоздало опрокинулся на пол, но весь заряд и так ушел ввысь. Он так и не понял почему. Я бы не промахнулся, Бен мстительно всадил в направлении стрелка целых три заряда, до тез пор, пока от оказавшегося на пути шкафа не отлетели все двери, и он стал напоминать сиротливо опустевший косяк.

Трагическое заблуждение едва не стоило ему жизни. Апостолов было двое. Увидев залазившего в кабину угонщика, он почему-то решил, что тот действует в одиночку.

На самом деле, пока один апостол преследовал его, второй зашел с тыла. Выходило, что они отлично ориентировались в Сотовом Мире.

Бен выстрелил по разу в обе стороны. С тылу ответили, от двери нет. У него возникла уверенность, что апостол оттуда ретировался. Он катнул туда овальную железяку, ответом было молчание. Тогда стрельнул пару раз в тыл, один в дверь и кинулся следом. Выскочив, он упал на пол и шарахнул на всякий случай, уже понимая, что в молоко. Коридор был пуст. На стене алела кровь. Зацепило апостола, он и отступил, роняя капли крови за собой. Бен вспомнил рассказ "По следу твоей крови на снегу" и понял, что если он пойдет за ним, то апостол приведет его туда, откуда пришел. А пришел он от Веры Хан.

Действуя согласно своим умозаключениям, он дошел до лифта, где ладонная кнопка утопала в крови. Выносливый оказался тип, который даже после подобной кровопотери оставался на ногах. Когда лифт вернулся, не надо было семи пядей во лбу, чтобы узнать, где тот вышел. Кнопка входного бокса была вся в крови. Бен успел подумать, что сначала его гнали как кролика, теперь он загоняет одного из апостолов в угол.

Он едва не поплатился за самоуверенность, когда лифт остановился. За секунду до открытия двери, Бен успел припасть к полу и когда лифт открылся, стоявший впритык напротив дверей апостол разрядил ружье в стену, а Бен в него, дуло при этом практически уперлось в противника, и ни одна из картечин не прошла мимо.

Голову апостолу разорвало, а самого уже убитого наповал откинуло на середину ремонтного бокса.

Бен, до конца не веря в случившееся, вышел следом, и в этот момент кабину лифта вызвали обратно: второй апостол возвращался. Ружье Бена было пусто, у апостола тоже не было патронов, даже не оставил чтобы застрелиться, Бен схватил труп под мышки, доволок до лючка и сбросил вниз, туда же полетели бесполезные ружья.

Опустился сам, оставив приоткрытую щель. Томительно потекли секунды. Наконец лифт приехал, и Бен понял что пропал. Кровавая дорожка вела прямо к нему.

Был выход: спрыгнуть вниз и раствориться в темноте, но Бен затягивал прыжок. Он должен был увидеть второго апостола. С шумом распахнулись двери, затопали шаги.

Когда апостол в комбинезоне и капюшоне ввалился в бокс, было впечатление что он также ранен. Вел он себя неадекватно. Его шатало, он спотыкался на каждом шагу.

На кровавую дорожку не обратил никакого внимания. Неловко сел, нашаривая люк. Да он слеп. Скорее всего, Бен зацепил и его. У него сжались кулаки, но он не был уверен, что справится с тренированным апостолом. В таком он случае он рисковал потерять Веру Хан навсегда. А так у него шанс был. Дождавшись, пока апостол спуститься, он последовал за ним.

Вспомнились кадры из дурацкого фильма, где слепой шел со свечой. Апостолу она была без надобности, выяснилось, что он слеп не до конца, во всяком случае, Бену с трудом удавалось не отставать. Пару раз он повел стволом помпового ружья, но стрелять не стал, а Бен на провокацию не поддался. Когда апостол добрел до «губчатого», ждать напарника не стал и сразу завел мотор. Бен полез внутрь на прежнее место.

Он был готов к дурноте, сопутствующей переходу, но был уверен, что это не главное неприятное открытие, что ожидает его впереди.

Он мог переживать драму всей своей жизни, и вообще вся его жизнь могла не стоить и гроша, а на работе оставалось все по-прежнему. Он сидел в своем кабинете и смотрел во двор. Вошла Зиночка с чаем, предупредила об отмене совещания.

Посмотрела на его бесстрастное лицо, пожала плечами и вышла. Полина влетела, чмокнув в щеку, плюхнулась в кресло, закинув ногу на ногу так, что узкие брючки натянулись с угрожающей силой. Бен подумал, что внимание автоматически продолжает фиксировать некие сексуальные штучки, но подумал тоже больше по инерции. Он устало посмотрел на Полину, она по моде была вся в черном: брючки, шелковая блузка с торчащими грудками, очки. Он вспомнил фразу из старого фильма:

— Сними очки, я хочу видеть твои глаза!

Девушка заметила перемену в настроении и выпалила:

— Я так за него переживала, а он сидит и ухмыляется! Давай рассказывай! Где ты был? Как вернулся? Что вообще с тобой произошло? Ты какой-то не такой.

Вместо ответа Бен предложил ей чаю. Она резонно заметила, что стакан один и предложила пойти в буфет. За стойкой одиноко сидел Жоржик Кузькин в своей горбатой от кос олегпоповской фуражке. В ответ на приветствие он ревниво зыркнул глазами, и Бен понял, что поговорить им не дадут. Откровенно говоря, и разговаривать ни о чем не хотелось. Было противно. И еще он знал, что если начнет говорить, то его наверняка понесет. Не угадал. Первым пробило на корпус Жоржика.

— Не понимаю, что ты нашла в старом, — сказал он, обращаясь исключительно к девушке, и демонстративно игнорируя Бена. — Деньги, это, конечно, приятно. Но, во-первых, с деньгами ты трахаться не будешь. Во-вторых, я тоже не бедный. Мало я тебя водил в «Диарею», а на «пук» я сколько бабла перевел? У нас разве был некачественный секс? Ты никогда мне об этом не говорила. Откровенно говоря, ты и говорить толком не могла, особенно, когда я тебя только что отымевал. Это были незабываемые моменты и для меня, и смею надеяться, для тебя. Что тебе было еще нужно, Поли? Зачем тебе старый?

— Жоржик, я люблю только тебя. У нас с Магерамовым общие дела вот и все, — никогда он не слышал таких просительных нот в ее голосе, и если бы не знал ее лучше, и вообще не знал лучше женскую натуру, то, пожалуй, мог бы и поверить.

— Врешь! — кивнул Кузькин головой, скорее обрадовано, чем уверенно, надеялся, что не прав, и что она сейчас начнет его переубеждать, дурашка.

Так нам, мужикам, и надо, качнул головой Бен.

— Ты чего головой трясешь, чудило? — взъярился Кузькин. — Нам с человеком поговорить надо. Шел бы ты. А то не посмотрю, что начальник.

Бен встал, Полина тотчас вцепилась в рукав.

— Жоржик, миленький, у нас с Магерамовым сугубо деловой разговор. Я к тебе спущусь потом, через пятнадцать минут.

Он не ушел, пока не выцыганил у нее поцелуй и зло зыркнул глазами на прощанье.

Полина вытащило зеркальце, деловито подкрасила губки.

— Рассказывай, что с тобой произошло! Я же жду! Что с Верой? Я прямо горю от нетерпения! — поторопила она.

Он пристально смотрел на нее, она стушевалась.

— Что с тобой? Ты, наверное, много перенес и настрадался? Ты какой-то не такой.

И тогда он спросил:

— Полина, почему ты хотела меня убить?

Она возмутилась до глубины души, она спала с лица, она пыталась повысить голос, но перед всем этим была красноречивая пауза. Он спокойно переждал бурю, потом, испросив разрешения, продолжил.

— Они с самого начала тебя подослали, чтобы знать на каком уровне осведомленности я нахожусь. Я еще думал, что это такая красотка вдруг мною увлеклась. Дамского любимчика я мало напоминаю. Если бы не эйфория от нашего знакомства, я должен был обратить внимание на ряд подозрительных событий. С какой радости тебе было лететь со мной? Рисковать? И вообще принимать в событиях самое деятельное немотивированное участие. Ты в этой истории вообще ни с какого бока. Надо признать, ты практически не допускала ошибок. И в первый раз подставилась, правда лишь косвенно, когда я подобрался к вашим тайнам чересчур близко, и ты получила команду меня убрать. Ты три раза пробовала меня убить! Ты шла за мной до самого парка, а потом, облачившись в противокислотный комбинезон, повредила трубопровод. Но я уцелел, и мало того, хоть на тебе и был мешковатый комбез, все-таки разглядел под ним слишком хрупкую фигуру для мужчины. Помнится, еще тогда я удивился, что апостол-женщина. Когда не получилось убрать меня в первый раз, ты повредила корпус «Кончитты», и я чудом не разбился. Потом ты последовала со мной к Вере Хан, а когда девушка была у меня, вы с подельником ее выкрали, а потом попытались убрать меня вторично, уже в Сотовом Мире. Но ты промахнулась. Не говори, что специально. Когда ты уходила, я заметил, что ты плохо видишь. Это все из-за очков, да? Ты, наверное, разбила их. Кстати очки и стали той отправной точкой, когда я впервые подумал о тебе всерьез. Это было все очень подозрительно, ты не снимала их даже в помещении. Такого раньше за тобой не замечалось. На улице ты их одевала, а в комнате сдвигала на затылок заместо заколки, была у тебя такая привычка. Потом все изменилось, даже в подполе Кривоногова ты была в черных очках. Знавал я только одного типа, что так же обожал очки. Ерепова. Это бестактный вопрос, но скажи, вы из одной банды, и у вас начались проблемы со зрением? Ты, конечно, можешь сказать, что все это клевета и вымыслы старого опытного шизофреника, но поверь мне, все очень легко проверяется. В Сотовом у тебя разбились очки, так что неминуемо должны были остаться следы: царапины, ссадины. Ты, конечно, можешь начать врать, что ударилась об крышку унитаза у себя дома, но знай, я тебе не поверю. Он потянулся к очкам, она отстранилась со словами:

— Не надо. Ты теперь не поверишь ни одному моему слову, но ты должен знать, что я бы никогда не принесла тебе вреда. Просто надо было направить тебя в нужное русло, вот и все. Меня заставили, сама бы я ни за что.

— Я устал ото лжи. Ты опять хочешь, чтобы я купился и тебе поверил? Зачем? Опять какие-то меркантильные цели? Хочешь, чтобы я что-то сделал для твоих хозяев?

— Прошу тебя не надо, — она спрятала лицо в руках. — Ты ничего не знаешь про них.

Тебе не понять их никогда.

— Куда уж нам. Нас надо направлять на путь истинный. Кислотой иногда поливать, но без вреда для здоровья. Судя по твоему страху, ты полностью в их власти, бедная девушка. Они тебя запугали или купили? — он поманил ее пальцем и притворно конфиденциально сказал. — Они здесь в фирме, да? Точнее, в руководстве фирмы.

Остальные семь замов и лично директор гер Шпольарич Желько. Так вот, я увольняюсь из вашей фирмы!

— Это твое право и тебя никто не остановит.

— Благодарствуйте. А как же мой сын?

— При чем здесь твой сын?

— Мне нужна Вера Хан! Отдайте мне ее! — взорвался Бен.

— Зачем она тебе? Не понимаю.

— Если не отдадите Веру, то предлагаю бартер. Вы решаете мои проблемы, один ублюдок хочет выбраться из города, вы ему помогаете, я забываю про ваше существование и завтра же увольняюсь с фирмы.

— Магерамов, опомнись. Ты так до конца и не представляешь, с кем имеешь дело!

Невозможно сейчас диктовать условия, пойми. У тебя одна задача — держаться от этой проклятой фирмы подальше и уцелеть.

Бен покрутил стакан, из которого не отпил ни глотка и грустно пошутил:

— Был такой анекдот. Один вступают в коммунистическую партию. Приемная комиссия спрашивает, смог бы он во имя партии отказаться от ряда вещей. Последовательно перечисляют: бросил бы он курить, пить, женщин трахать. И он с готовностью от всего отказывается. А напоследок у него спрашивают, а смог бы он от жизни отказаться. Тогда он в запале восклицает: на хер мне такая жизнь нужна, без баб и водки.

— Ты врешь. От жизни еще никто добровольно не отказался. Ты же не дурак, — жестко осадила она.

Он заметил ей, что у нее прорезался командный голос, и у нее есть все данные, чтобы стать законченной стервой. Потом пояснил:

— Без некоторых вещей жизнь уже не является первостепенной потребностью. Для меня это мой сын, — он достал сотовый.

Она насторожилась.

— Что ты собираешься делать?

— Друг у меня есть в ФСБ. По фамилии Вагнецов и по званию майор. Я думаю, ему интересно будет узнать про вашу банду. Он давно у меня про шпионов выпытывал.

— Не дури, Магерамов. Что ты ему предъявишь? У тебя никаких доказательств. Ты ничего не знаешь!

— Ты может и считаешь себя чересчур умной, но одну вещь все же выболтала, признавшись, что хозяин работает в руководстве «Росы». Я думаю, Шпольарич Желько будет очень недоволен, когда за него Вагнецов возьмется по настоящему. Скажу тебе по секрету, взамен тому, что ты мне выболтала, майор что-то имеет против австрийцев. Он так и сказал мне как-то: "Не люблю я этих старых австрийских старперов! Что им нужно в моей стране?" — Ты блефуешь, Магерамов! — она дернулась и на фоне очков явственно проступила нездоровая бледность.

— Я, кажется, угадал во второй раз! Уж не сам ли Желько твой босс? Ну-ка сними очки, я хочу видеть твои глаза!

Бен нажал кнопку памяти.

— Вы набрали номер, принадлежащий майору Вагнецову. Идет переадресация. Говорите.

Все будет записано на диктофон, — едва слова успели прозвучать, как Полина вырвала у него трубку, и сотовый полетел в корзину.

Кривая улыбка Полины напоминала улыбку Джоконды под дозой. Бен не потерпел предательства и в ответ сорвал с нее очки. Она вскрикнула почти по девчачьи, под правым глазом темнел внушительный фингал. В оранжево лиловом Сингапуре лиловый негр мне играл на банджо.

— Что здесь происходит? — к ним размашисто шел Кузькин, а чего не идти — штанины каждая по полметра шириной, только этого здесь не хватало.

— Минуточку! Она не та, за которую себя выдает! — торопливо проговорил Бен, задницей чуял, что девушка ситуацию обыграет как ей выгодно.

— Он тебя бил? — безразлично, даже чересчур спросил Кузькин, его тон Бену не понравился.

— Он меня ударил! А сейчас отношения пришел выяснять! — визгливо проговорила девушка.

При этом она нашарила очки и вдела на нос, лицо ее сразу стало осмысленным и даже хищным.

— Мне надо позвонить в ФСБ! Там разберутся! — крикнул Бен и, постаравшись быть объективным, уточнил. — А Полину я не бил, это я в нее выстрелил. Но в лицо я ей не целил.

— Зато я целил! — ухмыльнулся Кузькин и дал Бену в глаз.

Окружающая картинка дернулась как на экране плохого телевизора. Глаз сделался влажным. Бен боли не почувствовал, больше негодование, что какой-то сопляк его, выпускника АМТ бьет по роже свои грязным кулаком. Бен не дрался давно, с детства, но сразу вспомнил свой любимый, натренированный с Сережкой Лавренниковым прием.

Замахнулся правой на километр, и пока соперник смотрел на титанический замах, коротко сунул Жоржику слева. Словив плюху, тот охнул и нагнулся в противоположную сторону, тут уж Бен душу отвел: сначала дал пинка в оттопыренную задницу, а потом пару раз с наслаждением и оттяжкой вдарил врагу по почкам.

В буфете орали. Буфетчица обежала стойку и зазывала кого-то из коридора. Бен, уже упокоившись, крикнул ей, чтобы звала Веткина. Потом он совсем успокоился.

В голове загудело, словно там пытались прогреть движок от ТУ-204. В теле образовалась легкость необыкновенная, ему показалось, что он реет словно флюгер параллельно земле. Перед глазами были изрядной длины ноги в трепещущих штанинах, он не сразу понял, что это его собственные ноги.

Чем это она меня звезданула, подумал он, продолжая видеть неприятную картину, а именно как он безвольно повисает между потными плечами Кузькина и гладкими плечиками Полины. Как девушка ненатурально ржет, изображая, перебрал, мол, начальник, но мы это исправим. Появившийся Веткин смотрит с осуждением, но вместо того чтобы вызвать, кого следует для разбирательства, даже помогает вынести его из зала, убирая табуреты с прохода.

Он очнулся еще раз в лифте под саркастические смешки, и потом в роскошной машине.

Правда, не в кожаном салоне с рюмкой ликера в руке, а в пыльном багажнике в сомнительном соседстве с промасленным домкратом и лопатой, чей узловатый черенок он прочувствовал всеми ребрами, и насчет предназначения которой у него появились нехорошие подозрения.