Картазаев очнулся первым. Вокруг было темно. Некоторое время он не двигался, свыкаясь с темнотой. Ни лучика света. Картазаев приподнялся, и рухнул обратно, крепко приложившись лбом о низко нависающий свод. Негостеприимно его встречали. Не пытаясь больше подняться, он вытянул руки и ощупал препятствие. Стена была шершавой и холодной. На ощупь бетон. Точнее определить не представлялось возможным, пока не рассветет. Картазаев надеялся, что рассвет все-таки наступит. Потом ощупал себя. Он был в одежде, но босой и без оружия. Полковник очертил руками круг, и почти сразу уткнулся в лежащего без движения Мошонкина. Картазаев послушал грудь и с облегчением различил биение сердца. После этого уже смело привел Василия в чувство парой пощечин. Тот заворочался, застонал.
— Башка раскалывается, — сообщил он и испуганно вскрикнул. — Владимир Петрович, где мы?
— Узнаем, когда выберемся, — пообещал Картазаев и предупредил. — Резко не вставай, голову расшибешь.
— А вы откуда знаете, ведь не видно ни черта?
— Я провел разведку.
— Куда мы сейчас, Владимир Петрович?
— Ты у меня спрашиваешь? — удивился Картазаев.
— Вы же всегда все знаете.
Жалко, что я так не считаю, подумал Картазаев. Он провел рукой по потолку, определяя, что тот имеет едва заметный наклон в одну сторону. Велев десантнику следовать за собой, пополз. Спустя какое-то время Картазаев скорректировал направление, после чего дело быстро пошло на лад. Потолок стал настолько высок, что они смогли встать. Мошонкин, торопя события, вел по потолку рукой, и вдруг с проклятиями отскочил в сторону. Сверху выпал некий фрагмент и с грохотом раскололся. Картазаев замер, заставив и Мошонкина замолчать. Некоторое время они прислушивались, но не услышали никаких звуков.
— Вы думаете, нам угрожает опасность? — спросил Мошонкин шепотом.
— Отсюда никто еще не возвращался, — также тихо ответил Картазаев. — Исключая Боно. Но Боно странный парень, никто не знает, какую он заплатил за возвращение цену. Во всяком случае, нормальным его назвать никак нельзя. Кукулькан выпил из него душу.
— Вы верите, что у человека есть душа?
— Вообще-то я хотел сказать разум, но мы сейчас находимся во владениях Кукулькана, так что я уже ни за что не ручаюсь. Было бы смешно в наших условиях не верить в бога. Можно не верить в силу пули, но когда она попадет тебе в лоб, она ведь все равно тебя убьет.
Мошонкин, у которого нашлись спички, зажег одну. В неверном дрожащем свете он осмотрел расколовшийся фрагмент и сообщил:
— Стекло.
— Это было ясно по звуку. Наверх свети, откуда он выпал.
На потолке осветился темный квадратный лаз, с которого свисали грязные ветхие тряпки.
— Полезем? — спросил Мошонкин.
— Мы не знаем, что там. Лучше двигаться, как двигались, в случае чего вернемся.
— А найдем?
— Я найду, — пообещал Картазаев.
Мошонкин зажег еще одну спичку, и Картазаев поспешил отобрать у него драгоценный коробок.
— Не трать спички просто так. Будем использовать их только при крайней необходимости, — предупредил он и спросил. — Ты ничего не слышал?
— Нет. А что?
— Мне показалось, тихо погудела машина.
— Владимир Петрович, вам никогда ничего не кажется. Так что там, наверное, точно машины ездят, и мы на правильном пути.
— Флаг тебе в руки, — вздохнул Картазаев, который не настолько доверял своим чувствам. — Продолжим двигаться.
Они шли уже с полчаса, когда темень вокруг сменилась сумраком, в котором начала различаться громада потолка, нависающего в метрах четырех над головами. Через равные промежутки в нем различались квадратные отверстия. Картазаев уже начал кое-что подозревать. Чтобы проверить догадку, он опустился на корточки и ощупал землю. Это была действительно земля, сухая и холодная, поросшая короткой колючей травой. И опять ему почудился автомобильный гудок. Почти на грани слышимости. Протяжный и какой-то безнадежный, словно не надеявшийся что его услышат.
— Десантник, ты опять ничего не слышал? — раздраженно спросил Картазаев.
— Ничего, — виновато подтвердил Мошонкин. — Я ведь в деревне на бульдозере работал, а там такой грохот, я и оглох малость.
— Ладно, проехали, — сбавил тон Картазаев. — Чего это я на тебя взъелся? Видишь свет, выход близок.
Сумрак постепенно рассеивался. Впереди белел прямоугольник белого дневного света. Предчувствуя конец неизвестности, они прибавили шагу. Если бы не трава, колющая босые ноги, они бы побежали. В любом случае путники за считанные минуты преодолели последние метры.
— Не спеши высовываться! — успел еще предупредить Картазаев, но Мошонкин уже высунулся.
Он вышел на свет, щурясь от контраста, и от увиденного у него вырвалось непроизвольное:
— Мать моя родина!
Так как на оторопевшего десантника никто не думал нападать, Картазаев махнул рукой на условности и выбрался следом. Он многое видел на своем веку, но то, что предстало перед ним, лишило его дара речи.
У подножия холма, на котором они находились, молчаливо и страшно располагался мертвый город.
На сером от толстого слоя пыли асфальте лежали кучи мусора. Здания зияли отсутствующими дверями и выбитыми окнами. Многие дома рухнули, остальные были близки к этому. Весь город перекосило и перекорежило, словно от ковровой бомбардировки. На месте отдельных зданий возвышались горы щебня. Другие изрядно просели, погребая нижние этажи под тяжестью верхних. На улицах, насколько хватало глаз, не было ничего живого. Ни звука не доносилось из мертвого города. Ни ветерка. Все было неподвижно.
— Но кто-то же подавал сигналы! — воскликнул Картазаев.
С левой стороны город резко обрывался на равнине выцветшего рыжего цвета, неопрятной на вид. Что-то в ней настораживало, но Картазаев не успел определиться, потому что стылую тишину вновь прорезал длинный тоскливый гудок. Если с левой стороны город подпирала равнина, то с правой возвышался лес. Деревья росли густо, образуя мрачную темную стену без единого просвета. Вопреки логике, гудки доносились из глубины чащи. Протяжные и печальные, они словно молили о чем-то. Звали. Торопили. И одновременно в них сквозила безысходность, словно фатальный исход был заранее известен. Картазаев представил себе, как они идут на звуки, а те удаляются, заманивая их все глубже в мертвый и странный лес, и все это будет продолжаться до тех пор, пока они заберутся так глубоко, что не смогут выбраться обратно.
— Пожалуй, мы изменим наши планы, и за гудками пока не пойдем, — решил он.
Его отвлек новый возглас. Мошонкин возбужденно указывал назад. То, что вначале он принял за естественный холм, было огромной земляной кучей, погребшей небоскреб, выросший под острым углом из глубины недр.
По всему выходило, что сначала обрушилось все, что было внутри. Затем дом повалился, но каким то образом не сложился. А же потом его завалило или наверх рухнуло несколько соседних зданий.
Картазаев сбился со счета, под сколькими этажами они прошли, находясь под землей. По фасаду змеились трещины, в которых застряли предметы мебели и изорванные лоскутья: скорее всего остатки занавесей и внутреннего убранства комнат. Вся эта громада держалась на честном слове, и Картазаев поспешил увести Мошонкина с опасного места.
Возраст города остался неизвестен. Картазаеву так и не удалось определиться хотя бы с приблизительной датой построек. На домах и магазинах не было вывесок. Да и от самих магазинов мало что осталось. От витрин уцелели только пустые рамы. В залах царило запустение. На полах, первоначальный вид которых невозможно было определить из-за толстой корки застарелой и высохшей грязи, остались лишь искореженные полностью обезличенные и обесцвеченные обломки. В одном из зданий путники нашли агрегат, похожий на кассовый аппарат, но буквы на нем были стерты напрочь. У Картазаева сложилось твердое впечатление, что разруха постигла город одномоментно, а не растягивалась на года. Если допустить, что город создал Кукулькан, то, судя по всему, нашлась еще более могущественная сила, что навсегда погрузила город в разруху и хаос.
За все время напарники не встретили ни одного человека. Даже не так, ни единого живого существа. Не было не только людей, но даже кошек и крыс. Не летали птицы. Город был погружен в мертвую тишину. В стылом воздухе, не потревоженным даже легким ветерком, уныло свисали неизвестного назначения неподвижные провода и тросы.
— Владимир Петрович, солнца нет! — воскликнул Мошонкин, остановившись посреди улицы.
— И чтобы это определить, тебе понадобилось больше часа! — констатировал Картазаев.
Небо было ровного белого цвета, будто выкрашенное гигантской кистью маляра. Картазаев определил на глазок высоту небесного купола, конечно, при условии, если бы тот существовал в твердом виде. Километра три, не меньше. В свое время в конторе шли разговоры о секретном эксперименте под названием "Биосфера". Компактная подземная станция, кстати, полностью герметичная, была построена в глубине Уральского хребта. Она насчитывала три этажа, на которых кроме жилого модуля, располагались оранжерея и минизавод по переработке и вторичному использованию продуктов жизнедеятельности, общей площадью в двести пятьдесят квадратных метров. Проект должен был показать жизнеспособность ограниченного количества людей после ядерного удара террористов, повлекшего за собой цепную реакцию и ядерную зиму. Над его осуществлением работало восемнадцать институтов и девяносто заводов, а непосредственно на строительстве было задействовано более тысячи людей и несколько сотен единиц строительной техники.
Это было выдающееся деяние человеческой мысли, венец земной цивилизации. И по сравнению с биосферой, которую создал Кукулькан, стоящее не больше собачьей конуры против Тадж-Махала.
Отсюда следовал вопрос, с какой целью все это понадобилось венерианскому богу? И куда делись люди? Ведь не только Боно знал тайну перехода. Вполне возможно, что за много лет были и другие безрассудные люди. Если они погибли, то должны быть трупы. Останки, кости. Ничего нет. Пустота. Похоже, как если бы то, что их убило, забрало останки с собой.
— Хорошо, что мы не пошли за этими гудками, — подытожил Картазаев, остановившись напротив очередной отсутствующей витрины.
— Что вы сказали, Владимир Петрович? — не расслышал Мошонкин.
— Надо искать ночлег, — сказал ему Картазаев. — Темнеет.
— Как же темнеет, если солнца нет.
— Солнца нет, а ночь вполне может быть.
Картазаев заглянул в разгромленное нутро магазина и заметил в глубине доселе уцелевшую дверь.
— Надо проверить, что там, — сказал он, указывая на дверь. — Нам нужна комната без окон, а дверь мы чем-нибудь припрем. Мало ли что здесь бродит по ночам. Нас не должна обманывать тишина.
Если сначала наступающую ночь заметил только Картазаев, то пока они заходили и осматривали магазин, стало ощутимо темнее. На улицы опустился полусумрак. Опять вдали протяжно загудели печальные гудки.
— Аж мороз по коже, — признался Мошонкин.
Картазаев промолчал, но был солидарен с ним. Что-то ему тоже не нравились эти гудки, которые не приближались и не удалялись.
— Допускаю, что это не гудки, — сказал он после паузы. — А призрак гудков.
— Разве призраки бывают? — Мошонкин даже остановился.
— Ты то должен бы знать.
При упоминании о былых подвигах лицо Мошонкина омрачилось.
— Вот и Сереня Пащук теперь мираж, — горестно сказал он. — Мы с ним с соседних деревень, а я его собственными руками.
— Самоедства не надо, — предупредил Картазаев. — Раз ты ступил на стезю войны, то должен запомнить, есть момент, за которым кончаются разговоры и сомнения и начинается действие. Если ты начнешь сомневаться, колебаться, то тебе конец. Это как с женщиной. Они всегда говорят "Не надо!", но если ты их начнешь слушать, то навсегда останешься девственником, а человечество вымрет, потому что не будет детей.
Напарники наскоро осмотрели торговый зал, потом занялись обнаруженной дверью. За ней оказался короткий коридор, упирающийся в крохотную комнатушку, тоже имевшую дверь.
— Неплохо, — удовлетворенно констатировал Картазаев. — Для верности зафиксируем обе двери. Лишним не будет.
Словно в ответ на его слова наступила абсолютная темень. Не было постепенного перехода, словно дернули рубильник, и стало темно. Картазаев опустился на корточки, нашарил кусок тряпки и поджег. Путники решили найти что-нибудь, что могло служить лежанками, и для этой цели вернулись в зал.
Погруженный во тьму зал выглядел враждебно. Слабый огонек освещал лишь крохотный пятачок. Казалось, вокруг снуют неясные тени, и за путниками наблюдают сотни глаз. Поэтому, набрав ветхих тряпок, напарники поспешили вернуться в укрытие. Отдав тлеющий лоскут Мошонкину, Картазаев накрутил из ветоши факел, но поджег его только после того, как десантник припер дверь прихваченной чугунной болванкой.
— В случае чего она долго не выдюжит, — сообщил Мошонкин.
— Главное, чтобы они не подкрались незаметно для нас.
— Кто они? — Мошонкин даже побледнел.
— Слушай, а может, ты темноты боишься? — подначил его Картазаев. — Как ты с парашютом прыгал, десантник?
Сказанное, а еще больше тон, с каким было сказано, возымели действие, и Мошонкин взял себя в руки.
— Скажете тоже, — важно сказал он. — У меня девятнадцать прыжков. Сами то вы десантировались, Владимир Петрович?
— Только на море, — ответил Картазаев. — Да пару раз на горы прыгал.
— На кавказские? — уважительно уточнил Мошонкин.
— Почему, на кавказские? На Анды.
После того как они заперли входную дверь, и Картазаев запалил заготовленный факел, то сразу выяснилось, что первичный осмотр оказался чересчур поверхностным, и сам коридор остался без должного внимания. В нем обнаружились необследованные двери. Вернее, сами двери отсутствовали, остались только прямоугольные пыльные проемы. Картазаев велел Мошонкину осмотреть правый от себя лаз, сам занялся левым. Сначала он сунул туда факел, потом шагнул сам. По всей видимости, здесь раньше была ванная комната. Ванна стояла и сейчас: большое ржавое насквозь корыто. Оно было доверху наполнено сучьями и сухими ветками. Умереть от холода путникам не грозило, и все это благодаря неведомому постояльцу, загодя заготовившему дрова. Если разобраться, он мог сделать это только в лесу, потому что в мертвом городе не было даже намека на деревья. Скорее всего, аборигены порубили их, когда исчезло электричество. А то, что оно было в начале, Картазаев не сомневался. На это указывали уцелевшие провода. Да и кассовые аппараты к чему-то же подключались.
Внезапно он увидел странную картину. Мошонкин, вытянув руку с догорающей тряпкой вперед, медленно пятился по коридору.
— Ты чего? — спросил он.
— Там, в комнате кто-то есть, — прошептал Мошонкин.
— Кто там есть? — не понял Картазаев.
— Сидит.
Картазаев выбрал в корыте палку покрепче и пошел смотреть. В комнату он сначала опять сунул факел, потом стремительно вошел сам, выставив палку острием по ходу движения. Под ногами неприятно хрустнуло, и ему действительно почудился чей-то застывший силуэт. Картазаев чересчур резко поднял факел, и тот едва не погас.
На стене была тень. Похожа на человеческую. Во всяком случае, у несчастного была голова и две руки, которые расположились так, как если бы человек двигался: одна рука сзади, другая спереди. "Да он убегал!" — понял вдруг Картазаев. Подойдя, он дотронулся до тени. Под рукой был пепел. Толщиной не больше сантиметра, он полностью повторял контуры убегавшего и сгоревшего дотла человека. И в рубке "Колумбии" тоже была тень.
Картазаеву доводилось видеть тень человека, сожженного тепловым излучением ядерного взрыва, но в закрытом помещении это было бы невозможно. Взрыв снес бы весь город. А тут стены, двери целы, а от человека осталась только тень.
— Это какую температуру надо, чтобы от человека только тень осталась? — спросил Мошонкин, в нерешительности переминающийся сзади.
— Не меньше тысячи градусов по Цельсию, — ответил Картазаев.
— Что-то не нравится мне здесь. Может быть, стоит другое место подыскать?
— А что тебе здесь не нравится? — подчеркнуто бодро произнес Картазаев. — Бедняга насобирал дров, которые ему уже не понадобятся, а нам не дадут умереть от холода. А что касается всего остального, то снаряд в одну воронку два раза не попадает. Вас хоть этому учили в госбезопасности?
— Что вы мне все про госбезопасность, я там без году неделя, — обиделся Мошонкин. — Между прочим, я в органы из-за вас пошел.
— Из-за меня?!
— Ну, не совсем. Просто хотел быть таким же сильным и целеустремленным как вы.
— Ну и что, стал? — Картазаев толкнул парня и сказал примиряюще. — Ну ладно, не обижайся. Шутю. А новое место нам искать действительно не резон: огонь ночью далеко виден и нас по нему сразу вычислят. Кто бы здесь не был, я хочу обнаружить их раньше, чем они меня.
— Ну ладно, проехали, — сказал Мошонкин, стараясь казаться грубее, чем он есть.
— Сколько тебе лет?
— Вы же спрашивали. Двадцать один.
Они вернулись в ванную и перенесли почти весь хворост в комнату. Здесь Мошонкин претворил все свое умение налаживать быт в любых условиях. Часть хвороста превратил в подобия двух лож, из другой части соорудил небольшую пирамидку и, попросив на время спички обратно, запалил костерок.
— Сильно не пали, задохнемся, — предупредил Картазаев.
Мошонкин тщательно припер небольшим пеньком дверь, разложился на импровизированном матрасе и, глядя на огонь, мечтательно произнес:
— Сейчас бы картошечки печеной. Мы в ночном пекли. Берешь банку из-под консервов, кладешь в нее картофелину в мундире и в огонь. Вкуснотища.
— Скучаешь по деревне?
— У нас уже одни старики остались, а девки только в соседнем селе, а там парни злющие. Мы с Пащуком сколько из-за этого на кулачках бились.
— Ничего, вернемся, обязательно поедем в твою деревню отдыхать. Шашлычков поедим, ты меня в баньке попаришь.
— Базара нет, — широко улыбнулся Мошонкин. — Нам бы только вернуться.
— А сейчас поспи, Вася. Завтра у нас будет трудный день. Еду надо будет искать.
— А где?
— В городе ничего не получится, в лес пойдем. Ягоды, коренья будем собирать. Ты в грибах разбираешься?
— Да у меня батя лесник.
— Ну и отлично.
— Дежурить, наверное, надо будет ночью. Этот, который там, — Мошонкин опасливо кивнул на дверь, неизвестно кого больше имея в виду, то ли тень, то ли того, кто это сотворил.
— Не обязательно. Незаметно к нам все равно подкрасться не смогут. А уж мы их встретим.
Мошонкин уронил голову и сквозь дрему проговорил:
— А я помню, как вы того спецназовца из госбезопасности…
Через секунду он уже спал. Картазаев сидел на своем лежаке и задумчиво жевал засохшую травинку. На душе было тревожно, и может быть, впервые в жизни он был рад, что работает не один.
Мошонкину показалось, что он лишь смежил веки, но когда десантник открыл глаза, рядом с костерком возвышалась солидная кучка золы. Картазаев все также задумчиво сидел у стенки с неизменной травинкой в зубах.
— Владимир Петрович, вы что не спите? — изумился Мошонкин.
— Я спал, — пожал тот плечами.
— Мне очень стыдно. Мы по очереди должны были дежурить, — виновато произнес Мошонкин.
— Не бери в голову, Вася, — сказал Картазаев. — Нас ждут великие дела. Похоже, уже рассвело.
— Жалко часов нет, а то бы узнали, сколько длится здесь ночь.
— Часы здесь, — показал Картазаев на голову. — Прошло приблизительно шесть часов, как стемнело, и у нас есть шесть часов до следующей ночи.
— Вы думаете, сутки здесь двенадцати часовые?
— Возможно. Во всяком случае, этому можно найти объяснение. Помнится, в легенде говорилось, что Кукулькан священнодействовал исключительно ночью, днем на люди даже не показываясь. Думается мне, он мог для удобства перекроить земные сутки, сделав их из ночи, а день выкинув как ненужную часть механизма.
— Но шесть часов здесь же светло?
— А солнца то нет! — хитро щелкнул языком Картазаев. — Знаешь, врут все-таки люди, говоря, что богом быть трудно. Все в твоей власти. Не хочешь, чтобы наступил день, он и не наступит. Не понравился народ, только пожелай, и нет того народа. Зона смерти.
— Не скажите, Владимир Петрович, — не согласился Мошонкин. — Кому больше дадено, с того больше спрошено будет.
— Золотые слова, Вася.
— Это в библии написано. У меня бабушка очень набожная.