– Пластид заложен по периметру дома. Мы похороним. Прыг – скока, – сказал Голован.

– Интересно, а сами мы выберемся? – мурлыкнула Марж.

– Обижаешь.

Засветло Немой закрыл все ставни, проверил все замки, не упустив и чердак, и теперь присоединился к ним. В наглухо зашторенном доме они чувствовали себя словно на космическом корабле. Включенный повсюду свет вместо уюта навевал ощущение опасности.

– У меня даже мурашки по коже, – призналась Марж. – Так неохота умирать.

– А ты не умирай, – пожал Голован плечами.

Сам он отвлекался тем, что пытался вспомнить, что было с ним раньше, но дальше клиники Живого ничего не припоминалось.

– А ты Живого видела? – спросил он у Марж.

– Конечно.

– Я не о том. Ты смогла бы его узнать?

– Он был в маске. Операция, все такое.

– На операции ты не могла его видеть.

– Я хотела сказать, он приходил после.

– И был в маске? Странно.

– Можно подумать, он к тебе без маски приходил.

– И ко мне в маске. Вот я и говорю, странно. Зачем он от нас скрывался? Мы же его дети.

– А вдруг у тебя, как у Секи крыша бы поехала, и ты захотел ему отомстить.

– Сека не хочет никому зла. Она отошла от дел и все.

– А ты откуда знаешь? – она уставилась на него. – Что, опять открылся пятый глаз!

Ну, Голованчик, милый, скажи, умотаем мы завтра отсюда или нет? Как все будет.

Голован сказал, чтобы отстала, и даже отсел от нее в кресло. Как бы не так. От женщины отвязаться невозможно в принципе. Она подсела на подлокотник, взъерошила волосы.

– Ну, Голованчик, ты только скажи, на какой машине мы поедем из этого богом забытого никому не нужного города.

Он отнекивался, сколько мог, сделал вид, что чистит оружие, она выхватила у него из рук умзхальтер и зашвырнула в угол.

– А если бы он случайно выстрелил? возмутился Голован.

В конце концов, он сделал вид, что поддался на провокацию. Закрыл глаза, сделал несколько пасов. Обычно это было не так. И уж совсем не надо было закрывать глаза.

К груди словно кусок обжигающего льда приложили, он даже застонал.

– Ты чего? – испуганно отшатнулась Марж.

Несколько секунд он непонимающе таращился на нее. Перед глазами с калейдоскопической быстротой мелькали кадры. Это действительно была дорога. Он видел даже колеса, скачущие на выбоинах. День был солнечный, веселенький такой денек. И вдруг машина словно влетела в мазут. Несколько долгих секунд он ничего не видел. Потом отошел и зло скинул руку девушки.

– Что с тобой? – с тревогой спросила Марж.

Вместо ответа тот положил пулемет на колени.

На этот раз салаги сработали по-взрослому. Дом действительно должен был быть взорван, едва Прыг-скок переступит его порог. Салаги совсем не собирались превращать его в крепость. Наоборот. Основное оружие было зарыто в огороде. Оно могло понадобиться, чтобы добить Прыг-скока, пока он будет ворочаться под развалинами, словно мамонт в вырытой для него яме.

Взрывчатка была заложена с таким расчетом, чтобы выбить из-под дома фундамент и уложить на Прыг-скока основной вес двухэтажного дома. За себя салаги не боялись.

Выскочить из заминированного дома? Нет проблем. Нельзя было сказать, что они любили риск. Они были созданы для риска.

Они были начеку, но не выказывали этого. Они даже включили телевизор.

Транслировался кабельный канал Александра Люфтвангера.

– Переключи! – попросила Марж, глянув на часы, без двадцати одиннадцать, и Немой, любящий оказывать ей услуги, встал.

Ваня проснулся в половине десятого от солнца, светящего ему прямо в глаз.

Сколько раз просил повесить маму шторы, она упрямится, говорит, что мальчику в его возрасте негоже закрываться, а то соседи подумают всякое. Кстати, о соседях.

Эта Марж очень даже ничего. Ласковая. Ваня привстает на локтях, чтобы посмотреть на соседний дом. Эх, ничего себе!

Соседи все ставни позакрывали. Спят, наверное. Хотя с чего бы. С вечера не гуляли. Мальчик встает, подмыкает трусы, идет в туалет. Когда выходит, опять смотрит в окно, как будто дом может куда-то деться. Большой двухэтажный дом.

Коттедж.

Из маминой спальни раздается богатырский храп. Спит мамуська. Значит, можно по-тихому слинять. Мамуська имеет обыкновение спать до 11-ти. К тому же когда она храпит, то ничего не слышит.

Ваня выбирается из дома и припускает к забору, стараясь идти медленно, но ноги сами несут. Какой у той девчушки медовый голос. А какой зад. Дойдя до забора, он оглядывает чужую территорию. И вообще некоторое время отчаянно тянет время, ожидая, что девушка сейчас сама выйдет. Никто не выходит. Ваня чешет пузо и уже собирается повернуться и уйти, не вечно же здесь торчать, когда видит лежащее на тропинке нечто.

Приглядевшись, понимает, что это дамская туфля. Это ее туфля. Она носила ее на своей прелестной ножке, она пахнет ее духами. Ее вполне можно спереть и спрятать у себя в спальне.

Ваня чувствует зуд приключений. Лишь раз он лазил в соседний сад за мячом и еле ноги унес. Уж очень суровый у них сосед. Бандит, одним словом. Но сейчас его нет.

Никто ему ничего не сделает. Остаются пацаны, которые приехали вместе с красоткой, в репу могут надавать. Но если успеть добежать до мамуськи, то они не сделают ничего точно.

Он решается и лезет через забор, чувствуя себя, по крайней мере, индейцем на тропе войны. Здесь даже земля другая, враждебная. Он едва не сверзился с забора, штакетину обломал, грохот состоялся несусветный. Теперь если поймают, точно убьют.

Однако на шум никто не показался. Крепко, однако, спят. Мертвым сном. Ваня еще посидел на земле для верности, пока утренний холодок не стал холодить попу.

Потом встал, отряхнулся и со всеми предосторожностями двинулся дальше.

Пятнадцать шагов до тропинки он шел целых пять минут. Наконец с вожделением схватил туфлю. Неожиданно холодную, каблук по самые баки в черной земле.

Застежка вырвана абы как, прихватив широкий лоскут кожи с боковины. Ваня почувствовал некий дискомфорт. И тут услышал мужской голос.

– Хозяин, соли не найдется. Меня мамка послала, – громко сказал он, отмазка была заготовлена заранее.

Ему никто не ответил, хотя мужской голос продолжал бубнить. Бубнил, бубнил, потом заиграла музыка, и другой мужской голос солидно сказал:

– Вы смотрите политический кабельный канал Александра Люфтвангера.

Господи, телик. Ваня расслабился. Что они такую лабуду смотрят? В Алге никто Люфта даже не включает. Он местный и все знают, какой он придурок.

Дверь в дом приоткрыта, и вполне возможно дружки Марж уже увидели его, уже начеку. Не дай бог дернется, они за ним. Пожалуй, от этих не убежишь.

Подглядывал он вчера, как Головастый за Марж гонялся. Быстрые ноги. Чистая торпеда.

Ваня постоял немного и когда никто не показался, дискомфорт его усилился. Он на чужой территории, с туфлей. Скажут, украл. Ничего не поделаешь. Вернуть надо. Он вздохнул и направился к дому. У самой двери опять позвал хозяев, и опять никто не откликнулся.

Когда он толкнул дверь, на него пахнуло тяжелым смрадом. Газ что ли у них протекает. Может, Марж нужна первая помощь.

– Хозяева, есть кто живой? – крикнул мальчик, отчаянно зажимая нос, но ведь надо было дышать.

– Ваня, что ты там делаешь? – голос заставил его вздрогнуть.

Мать возмущенно выглядывала в окно.

– Мама, у них тут протечка газа!

– Ваня, немедленно домой!

– Я только посмотрю!

Она возмущенно взвизгнула, он уже юркнул внутрь.

В прихожке, прилегающем коридоре и виднеющейся части зала, несмотря на день, горел свет.

– Есть кто живой? – ломающимся голосом повторил Ваня.

Живые были. По крайней мере, один из двоих салаг, находящихся в зале. Немой был прикручен к стулу и из последних сил напрягал мышцы, чтобы не разошлись бесчисленные раны, методично нанесенные по всему телу крошечным перочинным ножом.

Головану повезло меньше. Или наоборот, ведь он меньше мучился. Обе его быстрые ноги были вырваны из колен, а сам он заботливо усажен ан пропитавшийся тяжелой кровью диван.

Услышав голос избавителя, Немой отчаянно замычал. Ему казалось, что он вдруг научился говорить, что из его рта льется плавная речь. Он уже не чувствовал боли, он был почти счастлив.

Смерть разом вошла в него. Он одномоментно расслабился и тотчас покрылся фонтанчиками крови, которые доселе удерживал нечеловеческими усилиями тренированных мышц.

Стул со стуком опрокинулся набок. На лице мертвеца застыла счастливая улыбка.

Только после этого Ваня стал орать. Истерику не смогла унять ни подоспевшая мать, ни соседи. Его увели домой, но даже и там он продолжал орать. До самого приезда скорой помощи.

Вода с унитазным шумом втянулась в сливное отверстие. Никитос спрыгнул вниз, на дно бассейна. Ботинки противно скрежетнули о кафель. Полковник взялся за решетку обеими руками, поднатужился и вынул ее с утробным чпоканьем. Просунув руку с фонариком, посветил в сливной канал, и тот предстал во всей красе. С толстым слоем ила, напластованиями жутковатого вида ржавчины и отвратительными бледными наростами.

– Я туда не полезу! – решительно воспротивилась Марина.

Кто б у тебя спросил, подумал Никитос.

– Можешь оставаться, – согласился он. – Слышишь, как орут. Они скоро выломают дверь и придут сюда.

С улицы доносилась непонятная, все усиливающаяся возня. Дверь уже откровенно пробовали на прочность.

– Что им надо? – испугалась Марина.

– Если хочешь это выяснить, можешь оставаться! Ну, ты идешь или нет? Впрочем, это без разницы, потому что я лезу первым. Если решишься, лезь следом.

Никитос тщательно проверил экипировку и опустился в отверстие ногами вперед. В метре от входа труба делал колено, в этом месте он развернулся и пополз. Руки ушли в ледяной ил по локоть. В нос шибануло мерзкой тухлятиной. Похоже, трубу не чистили с момента пуска. За десятилетия тут помылось сто миллионов человек, и вся их грязь досталась одному полковнику.

Когда сзади донесся шум неловко упавшего мешка, Никитос вытер руки, вынул фонарик из-за уха и посветил. Марина зажмурилась от снопа света. Надо было ей штаны одеть, запоздало подумал Никитос. Ни слова не сказав, он продолжил движение. От страха Марина держалась так близко, что пару раз саданулась о его ботинки.

– Держи дистанцию, расшибешься, – посоветовал Никитос, но слова не возымели должного действия, и тогда для сохранения дистанции он вынужден был ползти быстрее.

Сброс стоков осуществлялся непосредственно в море, что сейчас вполне устраивало Никитоса, которому жизненно необходимо было оказаться как можно дальше от территории профилактория. Но практика внесла коррективы в теорию. В трубе совершенно нечем было дышать. Продукты разложения ила составлял качественный и чрезвычайно вонючий газ, от которого слезились глаза и даже у привычного ко всему полковника вызывали желудочные спазмы, сопровождаемые легким пока что головокружением. Потом случились легкие же помрачнения сознания. Никитос почувствовал легкую панику, когда понял, что периодически впадает в короткие, на секунду-две, отключки.

Он понял, что рискует после очередной потери сознания не прийти в себя, тогда он перекроет ход и для Марины, и они останутся под землей навсегда. Необходим был хотя бы глоток чистого воздуха, чтобы провентилировать легкие и прояснить мозги.

Но чистый воздух имелся только наверху, значит, надо было выбираться. Случай вскоре представился. От трубы вбок случилось ответвление, буквально в двух метрах обрывающее в каменном стакане. Никитос поборол в себе искушение ползти и дальше по заданному маршруту. Существовала вероятность, что они так и не почувствуют момент, когда умрут, и свернул.

Колодец оказался коротким, полковник едва выпрямился, как уперся головой в чугунный люк. Дождавшись, пока Марина присоединится к нему, он слегка приподнял люк и осмотрелся, насколько было возможно. Он прекрасно ориентировался на территории пансионата и сразу узнал это место, и открытие ему радости не принесло.

Они оказались в самом центре санатория, а люк находился у стены столовой, где вечно шныряли голодные спецмоновцы. Полковник скорректировал план.

– Отдышимся и полезем дальше, – сказал он Марине.

Она схватила его за руку.

– Там кто-то есть,- и указала себе под ноги.

Он опустился на корточки и всунул голову в покинутый ход. Услышанное его не обрадовало. Труба интенсивно вибрировала. Раздавалось шумное дыхание, сдавленные ругательства, хлюпал ил. Выследили, гады, Никитос скрежетнул зубами. Им еще повезло, вот если бы их зажали в центре трубы, тогда остался бы только один выход под названием Ф-700.

Теперь их уход терял внезапность. Они начнут проверять люки, понял Никитос.

Оставаться внизу больше нельзя. Он приподнял люк и осмотрелся вкруговую. В уши ворвался дикий ор, орали в спальном корпусе, но вокруг не наблюдалось никакого движения, так что небольшая пауза у них в запасе все же имелась.

Никитос перехватил люк поудобнее и бесшумно положил его в сторону. Выбрался сам и помог Марине. Только успел вернуть люк на место, как дверь столовой распахнулась, и некто в форме покатился по ступеням. Укрыться решительно было негде, ровная заасфальтированная площадка для расстрела, и Никитос увлек Марину вплотную к стене, где существовала узкая полоска тени, куда не доставал свет из окон столовой.

Вслед за упавшим выскочили двое спецмоновцев, догнали упавшего. Один из них упер несчастному колено в грудь и ловко перерезал горло, уклонившись от струи.

– Придурок бы это Дзюба, – брезгливо проговорил убийца, в котором Никитос узнал Шкота. – Даже кровь у него вонючая.

– Брось, пошли официанток драть, – сказал второй, судя по голосу, Мормышка.

– А их еще не порезали?

– Идем, сегодня наш праздник.

Вразнобой напевая "Уходим завтра в море", спецмоновцы скрылись в столовой. Дверь закрылась, и стало темно.

– Что они с цепи сорвались? – прошептала Марина. – Девчонок жалко.

Никитос только зубами скрипнул. Впору было себя пожалеть. Столовая располагалась на взгорке, кругом, куда ни глянь голый асфальт, ни кустика, не за что спрятаться. Внезапно крышка колодца тихо вздрогнула.

Полковник схватил Марину за руку и потащил от стены в направлении лестницы, ведущей к пляжу. По пути он перестроился и взял женщину под руки, будто прогуливаясь. Им надо было чуточку везения, чтобы раствориться в ночи. Пляж большой. Там лодки, на море забора нет. Им не повезло с самого начала.

– Эй, вы куда собрались? – снизу кто-то поднимался, Никитос давно уже не помнил своих людей по фамилиям, да и какие они ему свои.

Никитос лихорадочно вглядывался в лестницу, но поднимающийся был один.

– В чем дело боец?

Сержант. Пьяный. За спиной небрежно повешен автомат. Кому-то значит, закон не писан.

– Почему оружие не в арсенале? – строго спросил Никитос.

– Товарищ полковник, – нагло ухмыльнулся сержант. – Девочку ведете? Только должен вас разочаровать. Траходром занят, – и он, обернувшись, крикнул. – Братва, тут полковник с дамой.

На пляже зашевелились сразу несколько теней, и чей-то голос, совершенно трезвый, настороженно спросил:

– Какой полковник?

Никитос поморщился от второго своего прокола. Надо было от столовки двигать в другую сторону, а он поплелся на пляж. Здесь же по ночам сплошной загул. Но почему они трезвые?

– Мы пойдем, сержант, – он повернулся, чтобы уйти, не тут то было.

Сержант цепко перехватил его за локоть. Чересчур цепко для пьяного. Все спектакль. Для лохов. Вернее для одного лоха. Полковника Никиты Сергеича Ребрия.

Бить на такой дистанции совершенно невозможно, что сержант и доказал, неудачно попытавшись боднуть его головой. Бодалка у тебя не выросла. Тебя сумиты не брали в кольцо. Не шли на тебя с ножами, веселые, хохочущие. Сынок. Никитос толкнул сержанта на перила, слегка помогая перевалить через них за пряжку ремня. То, что он унес с собой автомат, оказалось не единственной неприятностью, которую он им доставил, потому что снизу донесся вопль:

– Держите его. Полковник уходит.

Словно услышав крик, канализационный люк резко приподнялся, и снизу показался кто-то в черном. Никитос не останавливаясь, прыгнул на крышку сверху, припечатывая черного. Черный полетел вниз, и люк лег обратно в паз. Временный успех завершился, когда снизу так поддали, что Никитос отлетел вместе с люком.

Из колодца, словно чертики из табакерки лезли черные скользкие фигуры, пропахшие илом, отрезая его от застывшей Марины. Никитос вскинул умхальтер и дал несколько очередей. Стрелять на поражение он не мог, рискуя зацепить девчонку, так что взял пониже.

Ему повезло. Сразу нескольким нападавшим он попал по ногам, они с истошными криками прыснули в разные стороны. Через секунду площадка опустела. Но тут сверху распахнулась дверь столовой, заливая авансцену снопом ослепительного света.

Тут уж Никитос сдерживать себя не стал. Длинной очередью вспорол темноту, разбивая резную балюстраду и стекла в окнах. Кто-то заорал, разбиваемые лампы гасли одна за другой. Свет погас окончательно, в ночи кто-то громко стонал.

Никитос прыгнул к Марине, увлекая ближе к лестнице, где была мертвая зона.

Двигаясь вдоль нее, они оказались на тыльной стороне спального корпуса. Никитос много всякого повидал в жизни, несколько раз был уверен, что видел и теперь знает, как выглядит ад, но видно ошибался.

Спальный корпус смотрелся как после бомбежки. Вместо окон провалы, откуда доносились жуткие крики, стоны и хрипы умирающих. Где-то истерически хохотала женщина. Некто вылетел из верхнего этажа и влепился в землю, проделав это в абсолютном молчании. Зато сверху ему вторило остервенелое ржание. Казалось, хохочут обезумевшие небеса.

Опережая доносившийся и все усиливающийся из-за угла топот, Никитос увлек женщину в парк. Парк постепенно переходил в неухоженный лес. Забор в этом месте бы совсем хлипкий, а кое-где и такого не было, так что у них опять появился шанс.

Но шанс чрезвычайно неуловимая вещь, зараза. Сколько раз ты вроде уже держишь его в руках и обманываешься раз за разом.

Никитос бежал, петляя между стволами, словно бешеный заяц. Необходимо было углубиться как можно дальше и как можно быстрее. Марина совсем обессилела, женщина и так подержалась неожиданно долго, но теперь ему приходилось тащить ее за собой, кое-где он даже подхватывал ее и протаскивал на себе несколько метров.

И в этот момент на него кинулся холодный. Атака получилась сродни смерчу. Не ожидавший ничего подобного, Никитос получил такой стремительный удар, что выпустил из рук Марину. Женщина покатилась по земле, сбивая пожухлые листья. Сам Никитос тоже упал, но успел сконцентрироваться и быстро пришел в себя.

Холодный ухватил женщину за волосы и поволок в чащу. Никитос не помнил, как оказался на ногах, как догнал обидчика, зато как бил, запомнил навсегда. Кулаки скользили по синей харе, покрытой толстым слоем субстанции, напоминающей вазелин.

Холодный оставил женщину и кинулся на новый объект. Никитос перехватил его за шею и отбросил. Едва коснувшись земли, холодный отскочил от нее точно резиновый и прыгнул на полковника. Он целил в глаза, но когда промахнулся, довольствовался шеей. Никитос увернулся от смрадной пасти и опять отшвырнул нападавшего.

Холодный повторил свой трюк, земля словно отшвыривала от себя, не желая, чтобы ее касалось грязное существо. Монстр вцепился в полковника и стал истерично просовывать пасть к его горлу. Никитос вновь почувствовал его смрадное дыхание у своего лица, и его обуяла ярость. Он схватил холодного за ногу, раскачал и, как следует, приложил об осину. Лишь со сломанной спиной тварь, наконец, затихла.

Некоторое время полковник не мог отдышаться. Поэтому он сначала так и воспринял окружающее. Ему казалось, что у него в глазах двоится и троится.

– Что с тобой? – спросила подошедшая Марина.

– Полундра, – тихо проговорил Никитос.

Из чащи бесшумно выходили холодные. Их было много, десятки. Они неумолимо приближались, сбиваясь в стадо и издавая звериное рычание.

– Мамочки! – прошептала Марина.

– Ложись! – крикнул Никитос, отстегивая и даря холодным Ф-700.

Время срабатывания гранаты две с половиной секунды. "Эфка" катнулась по земле и замерла. Замерли и обступившие ее холодные. Потом запал выгорел. Казалось, не граната ахнула, а лес стал раздеваться, по листочку, по веточке, до голых стволов, теряя мелко наструганную кору. Деревья гнулись, чтобы не распрямиться уже никогда. Во все стороны летели вырванные корневища. Центнер земли тучей взметнулся кверху и заслонил звездное небо.

Тишина наступила так резко, то заболели уши. Никитос откопался из-под шубы из земли, листьев и веток и узрел неподвижно застывшего в единственно уцелевшем числе холодного. Не успел он разразиться проклятиями, как холодный с деревянным стуком опрокинулся навзничь.

Теперь Никитос ничего не боялся. Он поднял застонавшую ничего не понимающую Марину, подхватил ее на руки и побежал прочь через поредевший лес.

Когда он выбрался на шоссе, для него стало счастьем, когда он узрел стоящую на обочине машину ГАИ, из которой доносилось Морское радио. В кабине темнела фигура гаишника.

Какие же мы были идиоты, подумал Никитос. В войнушку играли. Он опустил Марину на землю, и, дождавшись, пока она приведет себя в порядок, вышел из леса, она последовала за ним. Гаишник увидел их, присвистнул от удивления и показался из машины.

– Откуда такие красивые? – беззлобно спросил он.

Никитос успел прочитать на жетоне у него на груди: сержант Ларьков. Что-то насторожило его в этом расслабленном хорошем парне. И он даже вроде притормозил, но, откровенно говоря, все это были отмазки для самого себя, чтобы не признавать, как он лоханулся.

Граната на весь лес рванула, не мог он не слышать, и не должен был быть так спокоен, хоть бы встревожился, мелькнула запоздалая мысль. Перед тем как провалиться во тьму, Никитос увидел непосредственно перед своим лицом некий темный предмет, а осознать, что это рукоять пистолета, врезавшего по его непутевому лбу, уже не успел.