– Что-то странное творится на нижней палубе, – сказал Макс.

Они с Сафой едва успели вернуться, матросы уже вовсю пинали сопровождавших толстяка, чтобы несли его обратно. Высота нижней палубы оказалась низкой, и, встав на перила можно было достать до верхней. Сафа лишь придержал Макса, после чего Никитос заметил ручонки хромого и вытянул наверх. Сафе никто не удосужился руки подать, ничего не баре, сам выбрался. Уже в дансинге Макс присел к Никитосу и о чем-то долго шептал, докладывался. Сафа окончательно убедился, что остался без спутника, но хромой неожиданно стал протискиваться к нему обратно. На него шикали и пихались, а он все равно лез. Верный. Сафа подумал, что, наверное, ему не хватало слушателя его бредовых идей, и как ни странно угадал.

– Вот и доложился бы Никитосу, – оборвал он Макса, когда тот в очередной раз стал изливать ему свои соображения.

– Он и слушать ничего не хочет, – пояснил тот. – По-моему его не очень интересует, что там внизу. Я увидел, что голова у него занята чем-то совсем иным. Не удивлюсь, если у него уже есть план, и он никак не связан с нашей вылазкой.

– Хорошо бы. Мы бы сели ему на хвост. Что-то не нравится мне плыть в неизвестном направлении на ночь глядя.

– Когда мы были внизу, я обратил внимание, что вокруг нет ни души, – продолжал Макс. – Ну, кроме того несчастного вахтовика и Визга.

– Чьего визга? – не понял Сафа.

– Это имя такое. Помнишь, матрос сказал про того, который с пилой: "Визг! Визг!" Мы все подумали, что это он про звук, и оказались неправы. Так вот, там внизу не светился ни один иллюминатор, даже над палубой не горел ни один фонарь.

– И что это значит?

– Эта палуба заброшена. Она не жилая, там нет охраны, там вообще никого нет, кроме Визга. Иначе нас бы там изловили в один момент. Думаешь, там дураки сидят, не знают, что вахтовики попытаются улизнуть любыми способами.

– Так это ж хорошо, что палуба заброшена!

– Ничего хорошего, потому что на корабле не может быть заброшенных палуб!

– На этом все может быть! – мрачно возразил Сафа.

– Даже на этом должен сохраняться общий для всех кораблей порядок! – горячился Макс.

Занявшие дислокацию неподалеку Кича и Какафон навострили уши, и Сафа поторопился успокоить его.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. И что это нам дает?

– Пока не знаю. Но с этим кораблем что-то творится.

– Ты говорил с палубой.

– А теперь я говорю про весь корабль. У матросов странная форма, капитан без капитанской фуражки. Это нонсенс.

– Чего?

– Не может быть этого, вот чего.

– Ну, корабли до этого черной краской тоже не красили.

– Нужна еще одна вылазка! – решительно заявил Макс.

– Не, я больше вниз не полезу!

– Вниз и не надо. Теперь только вверх. Надо проникнуть на капитанский мостик!

– Ты с ума сошел? Там же Заремба.

– Ночью он там торчать совсем не обязан, – Макс вдруг усмехнулся своим мыслям. – Слушай, у меня вдруг возникла странная гипотеза. Не знаю, на чем она основана, можешь назвать это интуицией. Так вот, если она меня не подводит, а до этого подводила очень редко, если честно, то всего один раз, когда меня мама поймала, так вот если все эти факторы сыграют на моей стороне…

– Короче! – оборвал его Сафа.

– Я думаю, что на капитанском мостике вообще никого нет!

– Дурацкая твоя идея. Готов спорить на что угодно, что даже на этой старой лоханке есть вахтенный.

Обычно Макса нельзя было назвать стойким, и он легко отказывался от своих слов, но в этот раз отчего то уперся.

– Если проспоришь, будешь называть меня по имени.

– А как я тебя до сих пор называл? – не понял Сафа.

– Никак, – застенчиво пожал плечами Макс. – Эй, ты!

– Что спорить по всякой ерунде. Нам отсюда все равно не выбраться. Я уже два раза наружу выходил. Больше ничего не придумывается.

– А нам и не надо ничего придумывать. Потому что он уже придумал, – Макс кивнул на Никитоса.

У Никитоса было два плана. Первый – спуститься вниз, он отбросил сразу же, как услышал про Визга. Но когда он держал несчастного толстяка над пучиной, провел рекогносцировку и понял, что их охрана составляет всего пара матросов с умхальтерами, да один стрелок на надстройке. От возможности захватить сразу два автомата у него раззуделось в животе.

Хорошая компания Делейни. 60 патронов в магазине. Взвод положить можно, не то, что трех гавриков.

В дансинге Никитос подбил одного пожилого вахтовика на побег. За отвлекающий маневр тот потребовал тысячу рублей, и Никитос отстегнул ему их не глядя. Если его план провалится, деньги ему вряд ли понадобятся.

Мужчина встал и забарабанил в дверь. Хоть матрос и открыл почти сразу, он напер на него со словами "Что я обос… что ли должен!" Зря он так, подумал Никитос.

Этого в планах не было. Совершенно незачем злить часового, да еще ТАКОГО часового. Теперь Никитос ничего не мог изменить или подсказать своему компаньону, да и не успел бы.

– Не вертеться! – произнес убогий свою коронную фразу и, не сгоняя приклеившуюся навек идиотскую ухмылку, нажал на курок.

Самое интересное, что пули, вылетевшие из разверзшейся спины неудавшегося беглеца и угодившие в стену "аквариума", не разнесли ее, как можно было бы подумать, а лишь оставили несколько аккуратных отверстий. Не простое оказалось стекло.

Никитос кинулся в раскрытую дверь, но опоздал. Почуяв неладное, матрос захлопнул люк, в который полковник и врезался. Не прекращая отстранено улыбаться, матрос прицелился в него сквозь дверь.

Никитос упал вбок, сшибая с линии прицеливания опрометчиво поднявшуюся Марину.

Выпущенные пули полетели, на кого бог пошлет. В зону поражения попали и 18-летние мальчишки, и пожилые, и даже толстяк, у которого пучило живот, получил четыре пули в заколыхавшееся словно поднявшееся опара дебелое тело.

Никитос ни на секунду не отвлекся на разверзшийся кошмар. Он видел лишь изрешеченный люк, на котором стекло держалось на одном честном слове. Хорошо понимая, что на выстрелы сейчас сбежится подмога, и время на раскачку у него нет, по существу это его последний шанс, Никитос кинулся в люк и с первого раза вынес остатки стекла. Он возник перед изумленным охранником как феникс из пепла, что впрочем, не помешало ему почти вплотную ткнуть в него дулом автомата. Он не хотел убивать убогого, но другого выхода не было. Со всех сторон доносился топот, и некогда было рассусоливать. Началась ВОЙНА. Никитос пропустил дуло под рукой и, зажав под мышкой, другой перебил охраннику шею.

Завладев автоматом, он прострочил второго матроса, который оказывается, некоторое время уже вел по нему огонь, и лишь мало прицельная стрельба неоправданно длинными очередями не позволила ему прищучить полконика.

На палубе разом возникло семеро противников. С одной стороны бежало четверо, с другой трое. Никитос взял в руки по автомату, расставил их на 180 градусов и в таком положении засадил в обе стороны по длиннющей очереди.

Бегущих первыми он уложил наповал. Еще троих ранил. Двое кинулись наутек. Один назад, другой откинув люк, сверзился вниз по трапу. Никитос подскочил и дал очередь вслед, но зря патроны потратил. Матрос, как оказалось, стоял на лестнице и ждал, пока Никитос сунется к нему, и совершенно не ожидал нападения с другой стороны.

С душераздирающим визгом пила ударила его по ногам, веером вышибая их из-под него. Никитос успел разглядеть, что пилу держит очень странный человек, чем-то напоминающий средневекового рыцаря в доспехах, но подробности скрыл люк, который он поспешил задраить.

– Кто со мной? – спросил он, подскочив к "аквариуму" и очень удивился, когда никто не вышел.

Даже Марина испуганно трясла кудряшками, на лицах остальных застыл ужас.

– Никто не хочет спастись? – крикнул он. – Чего вы ждете? Надо бежать!

Спастись хотели все, но всеобщий страх парализовал находившихся на дансинге. Это было единое деморализованное стадо, оно было согласно на все, чтобы его насиловали, резали и стреляли, но только не идти наружу, где царила неизвестность, где в ночи бродил безжалостный Визг, где находился капитан Заремба, компаньон САМОГО Кантерсельфа. И вообще там были палубы великого и ужасного Черного парохода. Лучше смерть! Именно это Никитос прочитал на обращенных к нему лицах.

Дорогой Прыг-скок! Марж и сама не знала, откуда взялось это обращение. Он был такой сильный, такой волевой, ничего не боялся, и она полюбила его. Она всю жизнь верила, что любить можно только таких, а не рохлей в брюках.

После расправы с Шерханом Прыг-скок повез ее к парому. Хоть тот и не действовал, пирс частенько использовали богатые буратины, катающиеся на яхтах. Им повезло и в этот раз, потому что там всегда кто-то был. На швартовке болталась шикарная четырех моторная яхта производства "Делейни". Рядом из распахнутого нутра роторного автомобиля надрывался сабвуфер, гоняя по кругу одну и туже песню, а именно "Хочу тебя" в исполнении Попы Багадура, популярного в среде богатых бездельников певца.

Двое укуренных роторных, обнаруженных на яхте, Прыг-скок погнал на пакгауз за бензином. Катал бочки почему-то только один. Когда озадаченная Марж заглянула на склад, то увидела, как Прыг-скок остервенело дерет второго на столе для разделки рыбы.

– У тебя же есть я! – возмутилась она.

Однако это не помешало ему утопить обоих: и изнасилованного, и нет, связав их вместе одной якорной цепью.

Быстроходная яхта стремительно уходила в ночное море. Волны яростно светились от миллионов планктонов, и Марж бы очень сильно удивилась, если бы ей сообщили, что в это время планктон не светится.

Прыг-скок застыл изваянием на носу яхты, и фигура у него была явно согбенная, из спины вылез незаметный до сих пор горб, и казалось, что он кланяется в раболепном поклоне.

Со всего маху яхта влетела в полосу тошнотворного сладковатого запаха, и Марж сделалось окончательно хреново. Она списала все на морскую болезнь, и опять бы сильно удивилась, когда б ей сказали, как та выглядит на самом деле.

Небо с крупными лохматыми звездами словно вкручивалось ей в мозг, а светящийся планктон, который не был на самом деле ни светящимся, ни планктоном, вообще достал, потому что яхта катилась по нему как по стальным шарикам, с гулом, с вибрацией, с дикой качкой.

Дикая боль пронзила все тело Марж. Она с изумлением наблюдала, как ее хваленые груди зашевелилась, словно живые и втянулись внутрь. Через секунду грудь ее сделалась плоская как пустыня Сахара. Внизу живота наоборот выпятился и стал очень быстро расти пенис.

Марж билась как в падучей. Лицо ее коверкалось. Прямо сквозь нежную еще девичью кожу лезли усы, борода и бакенбарды. Аккуратный вздернутый носик деформировался до огромного вислого носищи, у которого вдобавок треснула переносица. В результате чего он получился не только вислым, но и кривым.

Когда все кончилось, на палубе неподвижно лежал уродливый и тощий парниша с кривыми по-лягушачьи тонкими ногами.

– Прыг-скок, посмотри, что со мной стало! – жалобно крикнула (крикнул) Марж, но он даже не пошевелился.

Они подплывали к Черному пароходу, и над ними высоко вознеслись темные неприступные борта, из-за которых доносился приглушенный шум отдаленной перестрелки.

Никитос шел и стрелял. Стрелял и шел. За спиной болтались по крайне мене шесть умхальтеров, которые он менял по ходу. Поднимаясь на очередную палубу, он садил во все стороны длинные очереди, подавляя огонь обороняющихся, а уже потом экономно расстреливал прицельно короткими очередями по 2-3 патрона. Окончательно подавив огонь, он сразу поднимался на следующую. Его интересовал только капитанский мостик. И еще Заремба. Второго желательно было убить. Это исходило из тактики боя, по которому первым всегда убивали командира. Возможно, это прекратит бойню и ему не придется стрелять в убогих даунов в матросских робах.

По другому никак не получалось, и ему приходилось их убивать, чтобы они не убили его. Он предлагал им сдаться, но они не понимали слов, их научили только давить на гашетки, и очень скоро Никитос отказался от своих попыток.

Его беспокоило, что до сих пор капитан не возглавил оборону. В рядах оборонявшихся не чувствовалось организации, их гнали на убой, надеясь на удачу, что случайной пулей уложат наконец полковника. Или его заманивали в засаду. Но у него не было иного пути, он шел вперед без задержки и колебаний, и если это была засада, он железобетонно попался в нее.

Ему удалось хорошо продвинуться на носовую надстройку. Короткими очередями он снимал укрывающихся за комингсами отчаянно огрызающихся даунов, давая возможность выбраться Марине и еще нескольким увязавшимся за ними вахтовикам.

Для него важным было, идет ли Марина. Его не интересовало, хочет ли она идти, он просто выдернул ее из "аквариума", а остальным сказал "как хотите".

Некоторые пошли. Отвратительно, но он не смог всех прикрыть. Надо было использовать эффект внезапности, и времени было в обрез. Он лишь вытаскивал Марину и шел дальше. Шедшие за ним недопустимо растянулись, так что когда поднимались последние, опомнившиеся матросы начинали стрелять в спину.

Снизу доносились крики раненых, которых дауны неумело, а отсюда недопустимо долго добивали, дырявили их как скот. Никитос, не задерживаясь, упрямо шел дальше. Его и так малочисленный отряд таял на глазах, и когда он достиг капитанского мостика, следом выбралось еще четверо кроме Марины. Максим, Сафа, Кича и Какафон. Никитос хотел взять только Максимку, ему был симпатичен этот спокойный рассудительный парнишка, домашний и беззащитный. Еще в детдоме он всегда за таких заступался, вечно ходя потом с разбитым носом. Особенно ему был подозрителен Сафа, по его мнению, законченный гад. Но за оставшихся вступилась Марина. Сказала, пусть идут, у каждого должен быть шанс. Слова стали для него законом. Он и не представлял, что кто-то сможет командовать им кроме начальника штаба округа.

На мостике, обдуваемым ледяным ветерком, он еще по инерции пострелял, пока не понял, что в этом нет никакой необходимости. В пустой рубке издевательски горел свет. Но это еще было не самое плохое. За все время скоротечного боя полковник не встретил никого из своего взвода. Спецмон не дал бы ему пройти так легко, однако в бой так и не вступил. Как не появился и Заремба. У Никитоса возникло нехорошее чувство, на границе с уверенностью, что его подставили.

Румпель крутился слишком легко, и корабль шел, никак не реагируя на его повороты.

А он, идеалист, рассчитывал, что повернет корабль к берегу.

Сафа до слез в глазах всматривался в ночь, ища огни берега, но ничего не увидел, они отошли слишком далеко. Его отвлек Макс, отколупнувший черную краску с висевшего спасательного круга. На нем проступило название корабля "Сумитская звезда".

– Помнишь, доктор Стиплер спрашивал, как ты относишься к слову "звезда"? Понял теперь, что он имел в виду? – спросил Макс.

Измышления анналиста не тронули Сафу. Его не интересовало, как назывался Черный пароход раньше. На повестке дня было два жизненно важных вопросов. Что Никитос намерен предпринять, и не пора ли линять от него? Это, в свою очередь, зависело от двух факторов. Первый: не превысит ли опасность нового плана риск, если они отвалят от такого крутого парня? И второй: куда линять? Хоть матросы и бестолковые, но оружие у них самое настоящее, и садят они длинными очередями совсем не картонными пулями.

– Управлять судном с капитанского мостика невозможно. Повернуть к берегу мы не можем, – рассуждал Никитос, обращаясь исключительно к Марине.

– Но должен быть какой-то выход! – она с надеждой посмотрела на него.

– Мы можем остановить корабль! Для этого нужно спуститься в котельную, прекратить подачу топлива и выключить генератор! Будем пробиваться, это наш единственный шанс! – рубанул правду матку Никитос.

И Сафа понял, надо линять. Но не сразу.

Вслед за Никитосом они спустились на нижний ярус. Их возвращение стало полной неожиданностью для преследователей. Трое даунов даже не отвлеклись на них, сосредоточенно добивали вахтовика совершенно не приспособленными для этого предметами, а именно такелажными скобами и гаками, по существу уже месили бесформенное тело. Никитос снял всех троих одной очередью. Проходя мимо, они увидели, что сотворили эти твари с убитым вахтовиком. Марину вытошнило, а хромого повело в сторону, Сафа успел подхватить.

– Как скажу, линяем, так сразу! – шепнул он, мог бы и не стараться, до хромого едва ли дошло, глаза, как пять рублей.

Ад повторялся в обратном порядке. Никитос спускался ярус за ярусом, сметая все живое на своем пути. Ему удалось разжиться новыми умхальтерами, и недостатка в боеприпасах он не испытывал. Дауны перестали быть для него серьезной преградой, они даже ни разу не зацепили его. Никитосу отчаянно все это не нравилось. Еще с Суметии он привык, что если с начала все идет как по маслу, значит, в конце будет совсем хреново. Бывало он терял весь взвод при возвращении, хотя на задании никто не получал ни царапины.

Верхняя палуба оказалась свободна от матросов. На нем нисколько не таясь, стояла тощая большеносая пацанка в дамском платье и лифчике на худом костистом безгрудьи. Она спокойно смотрела на приближающихся и даже кокетливо ухмыльнулась:

– Меня зовут Марж, мальчики.

Пацанка выглядела мирно, так что Кича и Какафон приблизились к ней без опаски.

– Чо, снимаешься? – шмыгнул носом Кича.

Вместо ответа Марж махнула ногой и снесла ему яйца напрочь. Потом она схватила оторопевшего Какафона за пояс и, перекинув через плечо, потащила к транцу.

Никитос не мог взять ее на прицел из-за мотающегося из стороны и воющего Кичи.

Тогда он повесил автоматы за спину и побежал следом.

За Никитосом сразу увязалась Марина. Сафа орал, чтобы они бросили этого придурка, и тащил Макса, тот упирался. Какафон просто орал, катаясь по настилу. На некоторое время на палубе воцарился хаос.

Марж подбежала к корме и швырнула Кичу вниз. Тот ухватился за леера, а под ним в пятнадцати метрах зверски рубили в капусту воду 8 винтов. Кича заверещал, а эта сучка давила ему пальцы дамскими шпильками в 12 сантиметров высотой.

Он готов был сорваться, когда подбежавший Никитос не останавливаясь, врезался в Марж, сбив ее с ног. Она сразу оказалась на ногах. Жалобным скулежом она сбила его с толку, а когда он расслабился, так влепила ногой в грудь, что едва не сломала ему ребра.

Это подействовало отрезвляюще, и уже не отвлекаясь на ее бабьи, причитания, которые являлись лишь маневром перед очередной пакостью, Никитос парой пинков откинул ее почти к носовой пристройке. Однако когда он подбежал к комингсу, то там вместо пацанки лежала шикарная баба в красном платье, с мясистыми грудями, все как положено. Никитос проскочил мимо, когда до него дошло, что на женщине точно такое же платье, какое было у противной пацанки. Однако когда он оглянулся, Марж непостижимым образом исчезла.

Никитос вернулся и помог дрожащему Киче выбраться.

– Зря! – раздался голос.

– Кто это сказал? – не понял Никитос.

Из-за канатного ящика вышел Прыг-скок.

– Полундра, мы пропали! – закричал Сафа.

Никитос хладнокровно поднял умхальтер и даже успел стрельнуть до того, как Прыг-скок накинулся на него и почти сразу начал зверски избивать. Остальные просто бегали по палубе, едва успевая уворачиваться от бешеного клубка, в который слились дерущиеся мужчины.

Сафа оглянулся, куда бы спрятаться, на Никитосе он поспешил поставить крест.

Подходящее место обнаружилось за металлическим кубом гальюна, и он поволок хромого в укрытие. Едва они спрятались, куб сотряс мощный удар, это Прыг-скок хорошенько приложил полковника о стенки, едва не вышибив из него дух. Внутри гальюна тяжело плесканулось дерьмо.

– Что здесь делаем, молодые люди? – строго спросили у Сафы, едва не заставив его сходить в штаны.

Из входного люка торчал торс полномочного представителя Филинова в строгом официальном костюме. И сам государственный муж выглядел довольно официально.

Этот откуда взялся на их голову? Сафа стал с ходу что-то врать, пока Макс не толкнул его локтем. Он и сам уже стал кумекать, с этим представителем что-то не в порядке, пока не понял, что хотя тот и одет в официальный костюм, но только до половины. То есть пиджак, рубашка и галстук есть, а брюк и трусов нет. Это выяснилось, когда товарищ появился из кокпита полностью, и разило от него по большому, как из конюшни.

Полковник, грохоча башмаками по трапу, влез на крышу гальюна, а когда Прыг-скок хотел последовать за ним, заехал ему ногой в рыло, сбросив на палубу. Полковник, стоя на верху как король мира из фильма и ржал, хотя выглядел он страшненько.

Одежда порвана, а сам полковник ранен и весь в крови.

Прыг-скок разозлился, подсунул пальцы под край контейнера и стал отрывать днище от палубы. С криком "Полундра!" Никитос спрыгнул на палубу, после чего рядом контейнер лег на пол. Неизвестно сколько времени он копил в себе столь ценное содержимое, но оно очень быстро выдавило верхнюю крышку и затопило палубу.

Все с воплями кинулись врассыпную. Филинова смыло с ног, и он сверзился обратно в тот кокпит, откуда появился, и где был встречен хором возбужденных голосов.

Во всеобщей суматохе беглецы разделились. Сафа с Максом кинулись на левый борт, остальные на противоположный. Едва подростки остались одни, как окунулись в тревожную тишину. Их никто не преследовал, и вокруг не было ни души. Они разом почувствовали ночную свежесть, потные куртки сделались ледяными. Потом пришел страх, доселе подавляемый одним присутствием большого и сильного Никитоса.

Теперь они словно казались на открытом продуваемом всеми ветрами пространстве одни – одинешеньки.

– Что будем делать? – спросил Сафа у Макса.

– Не знаю, но оставаться здесь нельзя. Надо уходить отсюда, – ответил тот, стуча зубами.

Куда идти? Вверх отпадает. Там брошенный капитанский мостик с выбитыми иллюминаторами, и там их очень быстро найдут. Внизу бродит Визг. Оставаться нельзя, погибнем. Им дали неправильную задачку, не имевшую ответа.

– Надо за полковником идти, – сказал Макс. – Без него пропадем.

Они двинулись обратно, но их остановил донесшийся с кормы громкий вой, на этот раз не пилы, а судя по всему огромной собаки.

– Собака Кантерсельфа! – в ужасе они были едины.

Когда они пятились, прижимаясь к комингсу, Макс шепотом пояснил, что совсем необязательно идти за Никитосом след в след.

– Никитос в машинное отделение будет пробираться. Мы можем спуститься самостоятельно и встретить его там.

Легко сказать самостоятельно. В принципе Сафа представлял себе, где находится машинное отделение. В самом низу корабля. Так что достаточно спускаться, пока есть ход вниз, и не промахнешься. Но в таком случае придется как-то миновать хозяйство Визга!

Во всем виноват Макс, понял Сафа. Если бы этого козла забрали на час позже, все было бы нормально. Сека бы их вывела. Нет, этому невезучему по жизни приспичило, чтоб его забрали немедля. Торопился он на вахту. Сафа примерился, чтобы дать ему локтем, гаду такому, как вдруг тот спросил:

– Ты маму видел? А Женьку? Плачут, наверное.

Чувствовалось, что он заплачет сам. Сафе уже не хотелось его бить, убить хотелось на хрен.

– Не ной! – сказал он грубо. – Выберемся.

– Ты смелый! – уважительно сказал анналист.

Ага, такой смелый, что штаны не мешало бы поменять и уже не в первый раз, подумал Сафа.

Трап они нашли почти сразу. Выглядел он подозрительно, и от него за версту разило опасностью. Трап покрывал толстый слой пыли, давно и никем не нарушаемой.

Этим путем предпочитали не пользоваться. Почему?

Внизу горел одинокий слабый фонарь, делающий окружающий мрак еще более непроницаемым. Хоть наверху было не жарко, снизу еще более ощутимо дохнуло ледяным воздухом, сыростью, промозглостью, так что подростки как по команде поежились.

Сафа окончательно решил не соваться туда, когда из-за комингса косолапо выступил матрос. При виде беглецов он разинул необъятную пасть и нечленораздельно заорал, похоже, он не умел говорить. Ответом ему стал ответ из нескольких таких же полуживотных глоток. Со всех сторон загрохотали быстро приближающиеся шаги.

Сафе ничего не оставалось, как скользнуть по трапу вниз, таща за собой Макса.

Пыль настолько слежалась, видно, копилась никем не тревожимаемая годы, что напоминала войлок. Ноги проделывали в этом слое сквозные дыры. Сафа поскользнулся и поехал на спине, вызвав настоящую лавину. Он понял, что сейчас их поймают, и почувствовал равнодушие, потому что на этот раз точно ничего не мог предпринять.

Однако прошла долгая минута, пять минут, матросы ходили поверху, просовывая в люк свои тупые рожи, но, не рискуя последовать за беглецами, и он уже догадывался почему, злясь на себя за свою догадливость.