Марина лежала с вялыми, словно у куклы руками и ногами, не имея возможности двинуться, и Никитосу не понравилось, как Какафон смотрел на нее. Ему показалось, что подросток плотоядно смотрит на нее как на женщину.

– Бедная, что ей пришлось перенести, – Какафон наигранно вздохнул, и Никитос забыл о своих подозрениях.

Он был занят тем, что копался в рундуке. Вскоре он нашел моток крепкого пенькового трала.

– Что ты собираешься делать? – обеспокоено поинтересовался Какафон, у него было нехорошее предчувствие, что через эту бабенку и они поимеют кучу неприятностей, надо было бросить ее в каюте, все равно не жилец, а перед этим не мешало бы отдуть.

Никитос привязал на конце каната найденную гантель, видно матросик качался в свободное от вахты время, повесил канат на плечо и сказал:

– Из каюты никуда не уходите, я пойду за лекарством.

Кича хотел возмутиться, но Какафон успел пихнуть его в бок.

Никитос подумал и добавил:

– Впрочем, вы можете спасаться самостоятельно. Хоть я не видел шлюпок, но они должны быть. Спускайте бот на воду и плывите. Кто-нибудь подберет.

Он раздраил иллюминатор, впустив в каюту пронзительно холодный бриз, наполненный плеском волн и солено йодистым запахом невидимого во мраке моря. Казалось, что из иллюминатора в каюту проникла и стала распространяться темнота. Организм отчаянно сопротивлялся, ему не хотелось лезть из тепла в эту черную дыру.

Никитос пересилил себя и разом высунулся в иллюминатор по пояс. Его обдало солеными брызгами, но это совсем не означало, что выбранная каюта находится низко над ватерлинией. Море штормило. К тому же корабль шел не менее 30-ти узлов, вспарывая носом волну.

Никитос протащил вслед за собой моток. Между ним и верхней палубой располагались четыре ряда иллюминаторов. По всему выходило, что ему надо метнуть гантель метров на 14-15.

Он стал раскручивать гантель, понемногу распуская моток. Вскоре у него в руке оказалась более чем 10-ти метровая праща. Последним усилием он послал ее в направлении верхней палубы.

Первая попытка оказалась неудачной. Гантель ухнула вниз, едва не раскроив ему темечко. Он успел увернуться. Грузило плюхнулось в воду. Он вытянул его обратно и возобновил попытки. Намокший канат стал тяжелее. Никитос поднапрягся и раскачал его даже быстрее, чем в первый раз.

Ему повезло, и импровизированная "кошка" свалилась за леера верхней палубы. Он подергал, канат не поддался. Оставалось надеяться, что он выдержит его вес. В противном случае ему однозначно суждено стать утопленником. Но и другого пути пробраться наверх он не видел. Ярусы кишели матросами и спецмоновцами.

Взявшись за канат, он вылез из иллюминатора полностью, встав ногами на поребрик.

И моментально вымок до нитки и замерз. Канат был мокрый и скользкий. Все было против него. Он наплевал на все условности и полез вверх, переложив вес на одни лишь руки.

– Будешь ее? – спросил Какафон у дружка, кивнув на раскинувшуюся в беспамятстве женщину, едва Никитос исчез за бортом.

Кича истерично замотал головой, схватившись за причинное место, ему было не до этого.

– Может, дадим деру? – предложил он.

– Обязательно. Только приложу этого гада! – мстительно сказал Какафон.

Он втащил в каюту конец канта через иллюминатор, и по его команде они вдвоем с подельщиком изо всех сил потянули его. Канат резко притянулся к борту и защемил руки Никитоса, который и так немного подустал. Маневр оказался совершенно неожиданен для него, и, обдирая руки, он пролетел метров пять вниз. Едва начав сползать, он мгновенно утратил контроль над мокрым и скользким как угорь канатом.

На одной силе воли ему удалось затормозить падение в бездну.

Просунув между канатом и бортом плечо и таким образом создав зазор, он почти заново начал свое восхождение.

Поняв, что первая попытка угробить полковника не удалась, Какафон методично приступил ко второй. Привязав конец к швабре, он раз за разом отодвигал канат на сколько возможно от борта, чтобы затем с силой припечатать его обратно.

Никитос не понимал, что происходит. Его несколько раз основательно приложило о борт, руки, разодранные о выскальзывающий канат, сделались липкими от крови. Он списал все на шторм. Справиться с ситуацией удалось, когда он полностью изменил тактику восхождения. Для этого пришлось упереться в борт ногами. Ему удалось уменьшить болтанку, его перестало бить о борт, и он споро двинулся вверх.

Достигая очередного яруса, он заглядывал в иллюминатор, и, убедившись в безопасности маневра, упирался в него ногой и продолжал подниматься. Во всех встреченных каютах властвовала темнота и пустота, и лишь верхняя палуба над головой продолжала издевательски искриться карусельными огнями.

Наконец он достиг своей цели, но вылез, только убедившись, что вокруг ни души.

Замирая при каждом шорохе, добрался до средней надстройки и поднялся по трапу на капитанский мостик. Хоть тот и носил чисто декоративный характер, чутье говорило ему, что Заремба должен быть здесь. Где место капитану, как не на мостике!

Яркий свет вырывался через выбитые иллюминаторы. И озаренный светом за штурвалом стоял капитан Черного корабля. На нем был длинный черный китель. Во рту трубка.

На мостике он находился один, и лучшего момента трудно было представить.

Никитос подобрался и кошкой метнулся в иллюминатор. Он был уверен в полной неожиданности маневра для противника и видел только цель, но стоило ему оказаться в рубке, как скрывающийся доселе Чемоданов выскочил из-за укрытия и врезался в него плечом, сбивая направление и делая цель недостижимой.

Вместо середины рубки, Никитос полетел к двери, которая распахнулась, и ворвавшийся Ларьков, не давая ему ни единого шанса как следует приземлиться, окончательно сбил с ног. Оказавшийся сзади Чемоданов тяжелым ударом в голову на несколько секунд лишил его сознания.

Он пришел в себя на полу, над ним возвышались трое соперников.

– Я тебя ждал, – признался Заремба. – Ты предсказуем, полковник. Ты ведь пришел за этим? – он указал на раскрытую хозяйственную сумку, в которой перемигивался прибор с множеством верньеров. – Здесь жизнь не только твоей женщины, но и жизнь всех людей на этой лоханке, – и добавил вкрадчиво. – Включая и твою!

– Врешь!

– Не веришь? Напрасно. Под колпак попадали все, кто проходил через Алгинский медцентр. Напряги память. Сколько раз ты был там якобы на медкомиссии? С каждым новым призывом? Это сколько ж раз Живой мог напичкать тебя чипами? Считаешь? Или ты можешь считать только до двух? Раз-два, левой! – лицо Зарембы сделалось злым.

– Солдафон недорезанный! Ты знаешь, сколько из-за тебя не досчитались товара?

Кантерсельф будет недоволен и захочет поближе познакомиться с тем, кто в этом виновен. Ты даже не предполагаешь, что тебя ждет. Ты будешь мечтать о смерти! О любой! Ты знаешь, что у Кантерсельфа нет головы? Я тебе сообщу еще кое-что.

Подготовлю морально к тому, к чему нельзя подготовиться. Дело в том, что у Кантерсельфа нет и шеи. Есть бездонная глотка с зубами, которая заменяет ему шею.

Это путь в ад.

Заремба поизучал его реакцию, но был разочарован ее отсутствием.

– Ты мне не веришь? Зря. Сейчас посмотрим, что за требуха у тебя внутри.

Он наклонился к прибору и поискал нужный верньер. Никитос напрягся, готовясь к отпору чужого вторжения, но вторжения не произошло. Просто из-под ногтя указательного пальца правой руки ударил сноп крови. Никитос, который все еще находился на полу, придавил его собственным телом, чувствуя, что сноп не утихает, и как быстро намокает одежда.

– Еще 40 секунд и ты истечешь кровью! – сообщил Заремба.

И тут же отвлекся, словно прислушиваясь к звукам, донесшимся к нему сквозь толщу корабля.

– Что за херня? – недоуменно спросил он скорее у себя, потому что в следующую секунду Сыромятников повис на румпеле, и корабль так резко поменял курс, что едва не лег на борт.

Борт встал дыбом. Заремба полетел в один угол, зип в другой. Гэбээровцы тоже не устояли, да и никто бы не устоял при таком крене. Ларьков проехался на заднице по всей рубке, а более тяжелый Чемоданов вообще упал навзничь.

На некоторое время Никитос выпал из зоны внимания и его никто не держал, чем он сразу воспользовался. Так как он лежал, то пострадал меньше других и быстрее всех пришел в себя.

Заветный зип с пульсирующей лампой волчком крутился у стены, Никитос рыбкой нырнул за ним и сгреб одним размашистым движением. Однако повернуть верньер не успел, ему показалось, что на него упал шкаф.

Это до него добрался пришедший в себя Ларьков. Гаишник оказался кряжистым и неожиданно сильным. Во всяком случае, Никитосу не удалось с ходу с ним справиться. Удерживая одной рукой зип, он наотмашь хлестко ударил его. По идее такой удар должен бы отбросить и более мощного соперника. Ларьков только дернулся и намертво вцепился ему в шею. Ногой же урод дотянулся до зипа и выбил его у него из рук.

Соперники покатились по полу. Никитос никак не мог толком ухватить противника, мешали скользкие руки. Кровь продолжала фонтанировать из пальца. Он не знал, сколько прошло из отпущенных ему 40-ка секунд, но понимал, что достаточно половины из этого интервала, чтобы окончательно ослабнуть, и Ларьков удушит его как бультерьер котенка.

Он отчаянно обхватил голову противника, кувыркнулся и замер, удерживая захваченный предмет. На некоторое время, бесконечно долгое, туловище Ларькова повисло всем весом на одной лишь шее. Никитос уж думал, что и этот смертельный захват ничем не кончится, и у этого урода вместо шеи титановые пластины, но тело Ларькова наконец, подчинилось законам природы, продолжило движение и завалилось на пол. Никитос собрал все свои быстро утекающие силы и сжал голову в мертвый неподвижный хват. Раздался сухой треск шейных позвонков, и одним гэбээроовцем на земле стало меньше.

К тому времени остальные соперники лишь приходили в себя. Лежащий Заремба нашаривал что-то вокруг себя, нашел трубку и потянул ко рту. Чемоданов тяжело сел, привалившись к косяку.

Оттолкнув агонизирующее тело, Никитос схватил зип, торопливо нажал мигающую кнопку, и сосуд толчком закрылся. Неожиданный механический звук заставил его обернуться. Везение его кончилось, как и должен был завершиться жизненный путь.

Чемоданов за это время окончательно опомнился, нашел умхальтер и целил в него.

Если бы Никитос не потерял столько крови, у него еще был шанс перекатом уйти из-под прямого выстрела, а потом прыжком достать до противника. Даже если бы его подстрелили в полете, он успел бы массой сбить соперника с ног и выбраться наружу.

Но у ослабленного, потерявшего много крови, шанса не было никакого. Никитос лишь смог заслониться зипом, моля бога, чтобы чемоданчик оказался достаточно прочным, и выдержал удар пули. Но он сознавал, что все его мольбы бесполезны, Бог на этом корабле и не ночевал.

Но чудеса встречались и здесь. Гэбээровец заорал во всю глотку, когда его внезапно ударило в спину прилетевшим снаружи предметом, наклонился и высадил предназначенную полковнику очередь в пол.

Второго шанса Никитос ему не дал, схватив зип в охапку, выпрыгнул через разбитый пульт на палубу.

– Убейте его! – крикнул Заремба вслед.

Кто-то попался навстречу, так как руки были заняты, Никитос поднырнул под нападавшего и скинул через леера.

По трапу встречно грохотали шаги. Не разбирая, он прыгнул туда ногами вперед. Во что-то врезался, завяз во многих телах. Отчетливо понимая, что если сейчас зажмут, то конец, он предпринял отчаянное последнее усилие, метнулся в брешь и трюк опять прошел. Вместе с несколькими телами он выкатился из средней надстройки на палубу.

Драться было тяжело. Он различил спецмоновские нашивки и заорал:

– Как стоите перед командиром, сынки! Смирно! Перед вами полковник!

Спецмоновцы шарахнулись в стороны, и он окончательно разметал их, отмахиваясь зипом как кувалдой. По трапу сверзился Чемоданов с криком:

– Вали его!

И сразу еще с трапа высадил длинную очередь, сразив нескольких своих человек, кому не повезло оказаться на линии огня.

Но Никитос был уже на канате и, закинув хозяйственную сумку с зипом за спину, головой вниз ушел вниз в темноту. Чемоданов подбежал и высадил оставшиеся патроны в одну очередь.

Никитос и тут его обдурил. Перебирая ногами, убежал в сторону, пропуская мимо свинцовый смерч.

Одиноко светящийся в ночи распахнутый иллюминатор служил ему отличным ориентиром.

Закинув сначала туда зип, он, обдирая бока, влез следом.

– Я вернулся! – вскричал он.

Ему никто не ответил. Каюта была пуста.

Счастливчику и его людям удалось загнать Секу в среднюю настройку. Над ней возвышались две трубы и пустые шлюпочные ростры. Настройка включала в себя камбуз, посудомойку, сушилку и прочие подсобные помещения. Деться отсюда Секе было решительно некуда.

Ту же идею высказал Мормышка. Счастливчика раздражала тупизна его людей, но это были лучшие его люди. В комингсе имелся крохотный иллюминатор, в котором он увидел толстого кока и спросил, не видел ли он посторонних. Кок был, как и весь экипаж, дауном, но слово "чужой" понял.

Усердно замотав головой, он погрозил зажатыми в руках мощным черпаком и разделочным ножом.

– Вот и умница! Никого не пропускай, мы сейчас будем, получишь награду.

Однако когда они с Мормышкой и Шкотом с полной предосторожностью, выставив умхальтеры, вошли на камбуз, толстяк, поскуливая, распростерся навзничь на полу.

Поварешка лежала в одном углу, нож в другом, а на лбу дауна вздувалась огромная шишка.

– Награда? – ныл толстяк, просительно протягивая длань.

Счастливчик, как профи, сразу прикинул, как оно было. Проклятая девчонка первым делом отсушила нападавшему обе руки, ударами ребра ладоней, а затем взяла его за шкирняк и основательно приложила о находящуюся на камбузе массивную плиту.

На все на это у нее ушло секунды 2-3. Он все это понимал, единственное, чего он не понял, откуда девчонка всему этому научилась.

– Кэп, вы ведь не все нам сказали? – спросил он у Зарембы, связавшись по сотовому телефону.

– Кто это там у тебя скулит? – недовольно буркнул капитан Черного корабля.

Счастливчик повернулся и от бедра влепил коку пулю в лоб.

– Теперь никто. Так что это за тварь мы ловим? Сначала она, как ни в чем не бывало, подняла тушу Жиртреста, хотя это не смог бы сделать и чемпион мира по штанге. Потом походя уложила толстяка, который по идее должен был без особых помех затолкать ее в кастрюлю и приготовить. Мы не двинемся с места, пока вы не признаетесь, что это за тварь и что от нее можно еще ожидать.

– Это очень опасная ведьма.

– Я это уже понял. Что она еще может?

– Как ты уже заметил, она сильна как вепрь. Дерется как черт. Но ее можно и нужно убить. У нее есть тело. Это ее слабость. Используйте нож, пули, огонь. Сгодится все. И еще. Она не может уйти с корабля.

– Что это нам дает? Мы тоже не можем. Кругом море.

– Это другое. Вы можете отплыть отсюда на тузике либо на бревне. Она же живет только здесь. Она раб Черного корабля.

– То есть нам достаточно вытеснить ее с корабля, и она исчезнет как утренний туман.

– Ты верно уловил суть. Но пока она на корабле, она сильна и опасна как кобра. И еще. Может, это тебе сгодится. Возможно, она будет искать среди вахтовиков одного человека. Его фамилия Сафин.

– Сафа! – Счастливчик сжал трубку. – Маленький подонок!

Он вспомнил его глаза, когда он громил его старую калошу. В них глубоко угнездилось всепоглощающее чувство ненависти. Счастливчик нажил себе врага, маленького, но верткого. Смертельного врага. Он не понял за что, за старую калошу? И это сильно его беспокоило. Теперь у него имелись полные основания избавиться от своих сомнений раз и навсегда.

– Ну что замочим эту тварь? – поинтересовался Мормышка, по- своему истолковав итоги переговоров.

– Я хочу с ней поговорить!

– Что с ней базланить? Замочить всего и делов!

– Нет! – заорал Счастливчик. – Я хочу с ней поговорить! Этот старый козел что-то не договаривает. Я хочу знать, на кого она работает.

– Как скажешь, босс, – пожал плечами Мормышка, несколько сбитый с толку его реакцией.

Они продолжили выдвигаться, но Шкот наотрез отказался идти в сушилку, заявив, что она там.

– С чего ты так решил? – Мормышка глянул через переборку, теплый воздух искривлял пространство сушилки, вдали виднелись включенные на полную тэны.

Шкот пальнул наугад и крикнул:

– Шдавайся!

Счастливчик взял бразды правления в свои руки, велев Шкоту заткнуться, а Мормышке идти вперед. Гигант и бывший боксер первым делом закинул автомат за спину. В тесном пространстве он все равно не смог бы им воспользоваться, если бы тварь выскочила внезапно. У нее появлялся шанс завладеть оружием. А так против боксера у нее не было шанса.

Следующее произошло мгновенно. Едва Мормышка перешагнул через переборку, как лежащая сразу за ней Сека за ногу вдернула его в сушилку. Рывок оказался такой силы, что позавидовал бы и тренированный спецназовец.

Теряя равновесие, боксер всем весом угодил спиной на торчащий железный тэн, раздался треск, Мормышка сверзился на пол и больше не встал.

Сека вынырнула над переборкой, словно акула, тут бы обоим спецназовцам и конец, если бы не идиот Шкот, бросившийся ей навстречу. Сам Счастливчик сразу шарахнулся назад, но это бы его не спасло, Сека все равно достала бы их обоих, если бы Шкот не врезался в нее как бревно и не остановил на полном ходу.

Счастливчик вспомнил про оружие и стал стрелять до тех пор, пока не иссяк магазин. После чего достал пистолет и наполовину опустошил и его. Все без толку.

Едва началась пальба, Сека использовала излюбленную тактику, закрылась одним из противников. Так что Счастливчик только что уложил второго своего человека.

В дальнейшем Сека не только успела укрыться за переборкой, но и завладела пистолетом убитого Шкота.

Противники сделали по паре выстрелов, но, поняв бесперспективность стрельбы, прекратили ее. Наступила тишина.

Мормышка корчился на полу, и Счастливчик спросил, может ли он встать. Тот пожаловался на боль в спине. Он пытался подняться, но нижнюю половину тела словно отрубило. Вскоре он перестал контролировать себя ниже пояса. Тело довольно активно жило своей жизнью, мочилось и фекалировало непосредственно в штаны.

– Сека! Давай поговорим! – крикнул Счастливчик, намереваясь выманить проклятую девчонку из укрытия и всадить пулю в голову -Не о чем мне с тобой говорить, убийца детей!

– Ты не права. Если я кого и убил, то на войне!

– А автобус ты тоже взорвал на войне?

Счастливчика обдало удушливой волной.

– Какой…автобус?

– Обычный. Такой красивый новый автобус, с полированными боками, большими витражными стеклами. Цвет такой нарядный. Зеленый. Ты разве забыл? Было раннее утро. В воскресенье перевели часы на час назад. Ты не знаешь, с какой целью каждое последнее воскресенье октября переводят часы назад на один час? Может это делается для того, чтобы девица в обтягивающем джинсовом комбинезоне опоздала на утренний автобус и осталась жива? Только вот беда, она вместе со всеми тоже перевал часы.

– Заткнись! – зашелся в визге Счастливчик, опустошая магазин в пустоту сушилки. – Я не хотел ее убивать!

– Врешь. Именно ее ты и хотел убить. Вернее, из-за нее ты и убил остальных.

Сколько их было? 8? 13? Ты их пожалел в понедельник и вторник. А на третий день подумал "Какого черта!". Сколько там было, Ахмак?

Счастливчик уже выл. Откуда? Откуда она все знает? Он ездил в чертовом автобусе третий день, не решаясь оставить свою страшную ношу-1 килограмм в тротиловом эквиваленте. А потом он посмотрел на эту вертлявую девицу, у которой из-за джинсиков с низкой талией выглядывали стренги, и которая никогда бы ему не дала, потому что он был чужаком, и весь город знал, что он здесь чужак, и взбунтовался.

Получите! Потом он видел ту девицу на асфальте, выброшенную из распотрошенного автобуса страшным взрывом, с оторванными напрочь штанами. Ее стренги увидел тогда весь интернет.

– Тебя завербовали еще в Суметии, а потом нашли. Дали денег и пригрозили. Ты побежал к Живому. Он еще смеялся: "Взрывай. Они все равно мясо!" Ты трус и душегуб!

Счастливчик и Мормышка одновременно взглянули друг на друга и глаза их встретились.

– Не надо! – бывший коллега пытался отползти, но парализованные ноги не слушались.

– Извини, ты услышал слишком много, чтобы жить, – пожал плечами Счастливчик и оборвал его жизнь одним выстрелом.

– Убираешь свидетелей? – поинтересовалась Сека.

– Да, я сделал это! Я убил! – заорал Счастливчик. – А ты сама кто? Скольких людей ты убила сама?

– После операций Живого они уже не были людьми. И ты это знаешь. Я бы избавила землю от всей вашей братии, но у меня другая задача. Я обещала вернуться одному человеку, я отдаю долги.

– Какие высокие слова! Как кружится голова! – скривился Счастливчик. – Да, меня не завербовали, как ты выразилась, меня спасли. Сначала в Суметии, когда всему взводу отрезали головы, а за меня вступился Бек. Второй раз, здесь. Когда Живой заштопал меня после аварии, собрал по частям. Во мне сердце и почки от двух разных людей.

– И где теперь эти люди?

– Кормят червей, где же еще! А ты сама? Как ты уцелела? Какой ценой? Живой тоже делал тебе операцию. Колись, скольких людей он зарезал, чтобы ты тут речи толкала?

– Ничего он мне не резал. Я попал к нему в полном беспамятстве, чем он бесчестно воспользовался. Внушил мне идеи, которым я должна была следовать. Главная из которых, это сделать его теневым хозяином Алги. Я почти сразу отказалась от его бредовых идей завоевать город. Тогда он продал меня Шерхану.

– Какая мы честная и неподкупная. А ты знаешь, что когда ты бросила салаг, ты обрекла их на гибель? Ты же знала, что им не устоять в одиночку против Прыг-скока.

И он убил их. Одного за другим. Спроси меня и я скажу как.

– К собаке Кантерсельфа у меня особый счет, и я, даст Бог, с ней еще поквитаюсь.

– Поквитаешься, как же. Выход из сушилки один, и он у меня на мушке!

Сека совершила резкий прыжок. Счастливчик ошибся, думая, что к нему, и открыл огонь. Сека перекатилась мимо лежащего Шкота, и Счастливчик сразу почувствовал некоторый дискомфорт, когда увидел, что исчез умхальтер бойца.

Некоторое время они ожесточенно перестреливались, не давая друг другу высунуть головы.

– Надо было тебя раньше шлепнуть! А не точить лясы о благородстве твоей светлой души и моем черном предательстве! – крикнул он в паузе.

– А ты смешной, но я убью тебя не понарошку!

– Руки коротки!

Счастливчик метнулся вперед и резким движением задраил переборку.

– Смешной говоришь? Сейчас я включу тэны на максимум и подниму температуру до запредельной, тогда посмеемся! – пригрозил он.

– Там, где я была, температура гораздо выше! – глухо ответила Сека. – От жары я не умру. И как же ты меня убьешь в таком случае?

– Я придумал кое-что похитрее. Я найду твоего дружка. Как его имя, запамятовал? – он в открытую издевался. – Сафа что ли? Ну, совсем как диван. Пока ты будешь здесь жариться, я займусь им. Я буду убивать его так, как не убивают даже скот.

Он сдохнет обезумевшим от боли психом. Это будет клубок боли в изуродованном теле.

– Это ты у своих друзей сумитов научился?

Счастливчик отскочил от двери, собираясь разрядить в люк обойму, но успел взять себя в руки, усмехнулся и спрятал оружие.

– Пойду, прогуляюсь, – сказал он.