Обострение у Мики началось в пятницу вечером.

Все знали, что Мика псих, но никто не знал, когда начнется приступ. Даже Калерия, к которой Мика был особенно неравнодушен. Как и ко всем остальным женщинам. И это при всем при том, что ему едва минуло двенадцать. А может быть, именно поэтому.

Гормоны свирепствовали в нем. Двадцать четыре часа в сутки пацан ходил сам не свой и думал и говорил только о бабах. От этого просто обязана была крыша поехать.

— Неправда, — сказала Калерия. — Он нормальный. Он расстроился, когда у нас водилу убили монахи.

— Мерзкие твари, — соглашается Свин. — Нацепят рясы, значит, им все можно. Вот вступлю в отряд, буду их самих резать.

Он просто храбрится, потому что все знают, в монахи с улицы не берут. Да и не надо к ним торопиться. Странные они.

Калерия со Свином сидят в заброшенной хлеборезке и пытаются рассуждать, но никто не признается, что все это словоблудие только для того, чтобы не идти на восьмой этаж Дома Без Крыши и попытаться вытащить оттуда Мику.

— И Санты как назло нету, — обиженно говорит Свин.

А что он обижается? Санты по пятницам никогда не бывает. У парня свои дела, в которые он никого не посвящает.

Калерия вспоминает, как год назад мама предупреждала ее:

— Не связывайся с ним. Этот парень не доведет тебя до добра. Никто не знает, с кем он. А в его возрасте парни уже должны определяться.

Не послушала Калерия мать, ушла из семьи, и вот уже год кочует с Сантой, Микой и Свином. Был еще водила, да убили его позавчера.

В лишний раз Калерия убедилась в справедливости слов матери. Санта так и не прибился ни к монахам, ни к ночной свите Вилория Гуса.

Он пустился в плавание в гордом одиночестве, распустив по плечам свои черные кудри. Ему удавалось все там, где другие детские банды не протягивали и недели. И походы на Зябь, где можно было разжиться консервами и даже оружием. Несколько раз ходили в Заброшенный район за тунганутом и продавали его монахам. Торгаши платили астрами, а монахи за тунганут, случалось, и пиастры отваливали.

Повсюду Санте везло. На Зяби не попались они ни "хохотунам", что поедали человека живьем, ни тем же монахам, которые убивали без предупреждения всех, кто совался в Зябь.

Сколько раз люди Вилория грозились поставить их на ножи, но ничего, все живы до сих пор.

А глаза у Санты грустные. Словно знает великую правду, и она печальна и беспросветна.

Эти слова о Великой печальной правде Калерия придумала сама. И еще. За год Санта ни разу не прикоснулся к ней, опекая, словно старший брат. Укладывает подле себя, укрывает одеялом, что всегда носит в суме, обнимет ласково и все. Баю-бай, моя девочка.

Хоть у Калерии и не было ничего с парнями по-настоящему, природа понемногу брала свое, и лежа рядом с Сантой, девушка испытывала сильное, подолгу не дающее уснуть, волнение. В такие ночи она брала руку спящего Санты и клала себе на низ живота, и горячая волна захлестывала ее.

Девка видная, грудь третий номер, Мика при взгляде на нее слюной исходит, но не трогает. Боится Санты, а тот будто слепой, ничего не замечает.

Мика бы с ума и в этот раз не сошел, если бы Санта с ними был. Да вот незадача, приступ пришелся на самую пятницу, когда атаман уже отбыл в неизвестном направлении.

Калерия игриво взлохматила волосы Свину. Тот только мотнул ее, не прекращая жевать краюху с салом:

— Чего ты?

Сверху с восьмого раздался истошный вопль Мики:

— Ненавижу женщин! Змеиное отродье! Они мир погубили! В нашем городе солнце было, и взрослые детей не убивали, если бы не эти бабы!

— Заткнись! — перекрикивает Свин. — Не то зайду, заставлю сало есть!

Мика замолкает. Он вегетарианец и до смерти боится, что Свин выполнит свою угрозу.

— Зачем ты так? — спрашивает Калерия. — Не пугай малого! Ему и так тяжело!

— Нашла пацана. Ему уже двенадцать. У нас в районе Малых Ям больше и не жили!

— Типун тебе на язык! — восклицает Калерия.

— С ума сошла, у меня и так язык болит, особенно после чачи, — он в испуге хватается за рот, все в округе знают, что глаз у девки плохой, да и мать ее была колдунья.

Так они сидят, по инерции переругиваясь, пока не прибежал посыльный от бармена Клюге.

Кажется, появился водила заместо убитого монахами. Калерия колеблется. Соваться к Клюге без Санты не хочется. Все знают, какая это сволочь.

— Да ты что, ждать больше нельзя! — загорается Свин. — Надо брать, пока Ольгерт его не переманил.

Ольгерт главарь конкурирующей банды подростков, еще не взрослых и уже не детей. Ольгерту легче, его взрослые не трогают.

А водилу упустишь, потом не найдешь. Какой же дурак к детям пойдет наниматься?

Они решают идти.

— А как же Мика? — спрашивает она.

— С собой придется взять. А что делать? Если водилу упустим, Санта нам этого не простит. Сам нас бросит. На фиг мы ему упали без водилы.

Свин знает больные места. Калерия до смерти боится, что Санта ее бросит. И он угадал.

Калерия соглашается.

Бар, которым владел Клюге, назывался "Дохляк", и располагался в развалинах церкви. Сквозь отсутствующую стену в ратушу был привезен неведомо откуда корпус аэробуса "Руслан" с оторванными крыльями, собственно и служивший баром.

В брюхе аэробуса располагался общий зал. Оттуда гремела музыка, и раздавался гомон голосов. "Дохляк" был полон. Гуляли лавочники, обмывающие и пропивающую удачную сделку, их неизменные спутницы-шлюхи с Портовой улицы, причем, обоих полов, сутенеры, карманники и шулера, мастера обобрать до нитки, а потом и прирезать.

Тут все знали друг друга и жили и торговали в одном районе-районе Пропавших домов. Был такой район в городе. То крыши нет, то подвал отсутствует. Куда делись? Каким образом? Может, так строили? Если строили то зачем? Про то никто не ведает.

Людей, живущих здесь, в городе не трогают. Боятся. Крутой и дружный люд здесь обитает. Хоть и ненавидят друг дружку, случается, и режут и стреляют, но в обиду чужакам не дают.

На нижнем ярусе пир горой и дым коромыслом, а на втором-в тесных конурках бывших салонов бизнес-класса, тут и там толковища, серьезные люди неспешно обсуждают свои дела и проблемы.

Сюда и направилась банда Санты за новым водилой.

В нижний зал заходить не стали. Был опыт. Сунулись как-то раз. До сих пор перед глазами перекошенные рожи, а в ушах осатанелый крик:

— Дети? Кто пустил гаденышей? На ножи их поставить!

Если бы не Санта, хана. И так еле ноги унесли.

Так что воспользовались трапом на давно пробитых и благополучно сгнивших колесах, ведущем к неприметному люку на уровне второго этажа.

Наверху их встретил Отто-хмурый приспешник Клюге.

— Где Санта? — грубо спросил он.

— А тебе какое дело? — смысл сказанного Микой был верен, только сказал это пацан по обыкновению в гораздо более грубой форме.

Мика слыл отъявленным матершинником. Маленький, тощий, с воробьиным весом, но блатная кепка на глазах, ругался со всеми подряд и лез в нахалку.

Отто проглотил обиду, что сразу не понравилось Калерии.

— Пойдемте отсюда, пацаны, — шепнула она, улучив минутку. — Не нравиться мне что-то. Может, это ловушка?

— Не дрейфь, прорвемся, — неуверенно пробормотал Свин.

Потом отступать стало поздно, даже если б они и захотели. Компания гуськом шла по узкому коридору "Дохляка", а гигант Отто замыкал их куцый караван. От Клюге теперь можно было уйти только с его личного разрешения.

Бармен ждал их в одной из неприметных каморок. У него их было множество, и никто никогда не знал наперед, какую он выберет на этот раз. Клюге сидел за колченогим столом с бутылкой водки. Один глаз был закрыт черной повязкой.

Отто вошел вслед за подростками и встал у них за спиной.

— Где Санта? Почему не пришел? — недовольно спросил Клюге. — Так дела не делаются.

— Он будет позже, — соврала Калерия. — Ты говорил, у тебя есть водила. Давай ближе к делу.

— К телу! — тотчас встрял Мика.

Клюге обратил на него внимание, и, наполнив граненый стакан до краев, толкнул к пацану.

— Пей.

— Ему нельзя, — запротестовала Калерия.

— А ты что мне маманя? — храбро сказал Мика, взял стакан и назло выпил.

Пить ему было нельзя. Об этом все знали. Клюге тоже. Калерия ясно поняла, что водилы им не видать как своих ушей, выбраться бы живыми и то хорошо. Она попробовала дать знак Свину, но толстяк в упор не замечал ее потуг.

— Садитесь, располагайтесь, чувствуйте себя как дома, "солнечные дети", — проговорил Клюге, но радушный хозяин из одноглазого получался с тем же успехом, как из сутенера ксендз.

Мику в это время начало развозить.

— Ты тоже, дядя не тушуйся, — сказал пацаненок. — Налей что ли еще по одной.

— Да ты закуси, — Клюге подтолкнул к нему тарелку с уже надкусанным бутербродом.

— Русские после первой не закусывают, — храбро произнес Мика.

— Ты что ли русский? — неожиданно зло произнес Клюге.

Он щелкнул пальцами и в комнате, словно по мановению волшебной палочки появился Гришка по прозвищу Выключатель, известный в городе мокрушник, в руке у него был пистолет.

Это было совершенно против правил. Мало того, что Выключатель заявился в бар с "пушкой", так он еще был из другого района. Из Центрального-вечного соперника квартала Пропавших домов.

— Пацаны, шухер, нас предали! — заорал Мика, но встать не смог и свалился опять на диван.

Всякие шевеления Свина остановило дуло пистолета, которым Выключатель ткнул ему в затылок.

— Совсем еще сосунок, даже волосы не растут, — убийца тряхнул косицей, которой он очень гордился. — Раз Санты нет, то толстяк мой.

— Мы так не договаривались, — возмутился Клюге. — Тебе деньги за Санту были уплачены.

— Меня не волнует, — продолжал тот, похотливо поглядывая на подростка. — Я ж не виноват, что Санта не явился. Я свои обещания выполнил, пришел. А кого я грохну: Санту или Свина, уже роли не играет. Только я сначала поимею этого поросенка. Обидно, если эта отьетая задница сгинет не поиметой.

Выключатель, развернув Свина лицом к двери, выпихнул пистолетом в коридор.

— Извращенец, — презрительно бросил бармен, впрочем, выждав пока дверь за ним закроется. — Жалко, что Санта не пришел. Мне такие бабки за него обещали. Ну да ладно.

Бармен встал из-за стола, подошел к Калерии и повторил:

— Проклятый извращенец. Тут такие девки, а его на пацана потянуло.

Взяв Калерию за подбородок, развернул к себе лицом.

— Если бы ты знала, как я ненавижу всех этих детей. Я и терпел то вашу банду только из-за тебя.

— Он все врет, он тебя не любит, — пробормотал Мика с дивана.

— Конечно, нет, но трахну с удовольствием и очень обстоятельно и качественно, — осклабился Клюге.

Он едва приметно кивнул Отто. Тот подскочил к мальчику и наотмашь влепил тяжелую пощечину. Хоть голова его дернулась, потеряв знаменитую кепку, пацан не издал ни звука, только молча смотрел на истязателя.

— Не бейте его, я сама все сделаю, — задеревеневшими губами произнесла Калерия.

Закопченные близкие стены давили, не давали дышать. Вокруг вились физиономии бандитов. Неужели для них я берегла себя, подумала девушка.

Бармен толкнул ее спиной на стол, стал задирать подол. Калерия отвернулась к стене. Клюге всхрапывал словно жеребец. Из уголка рта потянулась тягучая слюна.

— Да я тебя самого имел! — заорал вдруг Мика.

— Заткни его, наконец! — закричал бармен.

Отто с готовностью подскочил к Мику. Тот этого только и ждал, блеванув Отто в лицо. Бандит изрыгал ругательства, напрасно стараясь избавиться от зловония, которого еще не знал мир.

Клюге повернул на возникшие вопли натужливо раскрасневшееся лицо, рявкнув:

— Да заткнитесь вы там. Я тут целку ломаю и не могу сосредоточиться!

— Сломаешь ты, как же, — встрял Мика. — Калерия сейчас тебя так заколдует, у тебя на королеву красоты не встанет!

— Убери его на хер отсюда! — прикрикнул Клюге.

— Что за шум? — раздался спокойный, даже тихий голос.

В дверях комнаты стоял Санта. Широкоплечий с узкой талией. Черные кудри рассыпались по плечам. Выразительные по девичьи большие глаза смотрят словно куда-то вдаль.

В наступившей паузе Санта произнес лишь одно слово:

— Пошли.

— А где Свин? Его Выключатель увел! — затараторил Мика.

— На улице, — односложно ответил Санта, он всегда говорил мало, слово клещами не вытянешь.

О, Боже, как же Калерия любила его.

— Куда вы это собрались? — недобрым тоном поинтересовался Клюге. — У нас с мамочкой небольшое дельце образовалось минут на пять. Отто, выведи товарищей.

Громила не заставил себя упрашивать и криво ухмыляясь, надвинулся. Был он сантиметров на 20 выше и на полцентнера тяжелее Санты. И еще он был оформившийся физиологически сорокалетний мужик.

Поэтому когда Санта ударил, все казалось, что делает он это совершенно напрасно и только раззадорит здоровяка. Удар с сухим чпоканьем угодил громиле точно в центр подбородка, затерявшись на необъятной заросшей твердой щетиной территории.

Отто не отлетел назад как в любимом Микой боевике, он даже не дернулся. Казалось, он осмысливает произошедший факт, но это было не так.

Не закрывая выпученных глаз, здоровяк обрушился вперед точно колода. Санта едва заметно отвел плечо, что не подпасть под удар падающей башни.

Некоторое время все пережидали содроганье пола после падения исполина.

Сквозь тонкую перегородку кто-то озадаченно прокомментировал:

— А это что за херня свалилась?

Клюге отлип от девушки и сделал дурацкий жест. Мол, всегда, пожалуйста.

Подростки не заставили себя долго упрашивать и бегом кинулись в коридор. Прежде чем выйти, Санта молча погрозил одноглазому пальчиком. Клюге опять дурашливо развел руками. Что впрочем, не помешало ему крикнуть потом через закрытый на два оборота замок:

— Тебе не жить, красавчик, так и знай!

Они без приключений выбрались на улицу, где, зябко ежась, их ждал Свин, по обыкновению что-то жующий.

— Тебя не успели? — деловито поинтересовался он у Калерии. — Тоже Санта помешал?

На девушку нашел нервный смех, и она захохотала, не имея возможности остановиться. Санта успокаивающе положил ей руку на плечо.

— Нам теперь в городе не жить, — констатировал Свин как свершившийся факт.

— Уйдем во Дворец, — сказал Санта, и все внутренне содрогнулись от запретных слов.

Дворец- это рай. Там полно еды и комнат, где недостанет ни холод, ни дождь. Там целые стены и не разбитые окна. Там нет хохотунов и монахов. Там ничто не угрожает, потому что много места, хватает всем. И именно по этой причине Дворец притягивает всех. Многие уходили туда и не возвращались. Кто ж из рая возвращается. Но добраться туда практически невозможно. А то какой же это рай, если в него легко попасть?

— Три зоны надо пересечь, — с сомнением говорит Свин. — Без машины нечего и думать. А у нас ни машины, ни водилы. После сегодняшнего никто из взрослых к нам и не пойдет.

— Пришлого надо искать, — сказал Санта, и, проникшись важностью момента, больше никто не проронил ни слова.

Картазаев лежал на вымощенном металлическими плитками полу. Потолка в здании не было, но неба в привычном смысле тоже.

Вот он Вольд! Картазаев испытал невольный трепет при виде застывших над ним клубов тяжелых неподвижных облаков, похожих на одну гигантскую свернувшуюся змею.

Он рывком подтянул ноги и сел.

Ему показалось, что со времени, как он заснул, вдохнув зараженный воздух, прошло одно мгновение. Но, судя по затекшим и онемевшим конечностям, ощущение было неверно.

В ногах обнаружился аккуратно стоящий чемодан.

Картазаев снял маску, теперь она была не нужна, и металлизированную накидку.

Взяв чемодан, встал и огляделся. На одной стороне ангара стояли контейнеры, зато с другой приглашающе зияли открытые ворота.

Картазаев установил часы в нулевое положение и включил отсчет. Время пошло.

Необходимо было поторапливаться. С учетом того, что он пробыл некоторое время в забытьи, у него оставалось менее 48 часов для того, чтобы пробраться во Дворец, после чего автоматический инъектор сделает укол и вырвет его из-под власти Вольда.

Картазаев успел сделать не более десятка шагов, когда тишину ангара разорвал резкий хватающий за душу вой некоего проснувшегося механизма.

Он оглянулся и увидел, как из межконтейнерного расстояния выдавился и стремительно помчался на него, угрожающе выставив плохо зафиксированные лязгающие ножи, расхристанный автопогрузчик. Картазаев готов был дать голову на отсечение, что секунду назад в этом месте ничего не было.

За несколько секунд ревущая машина успела покрыть большую часть из разделявшего их расстояния. Лишь тогда Картазаев опомнился и бросился бежать.

Сразу дал о себе знать вес чемодана, набитого серьезным оружием, потом возраст. А может быть, сначала возраст, потом чемодан.

Это напоминало игру кошки с мышкой. Он успел пробежать совсем немного, а погрузчик был уже рядом, и сверкающие ножи готовы были насадить его как мясо на вертел.

До ревущей машины оставалась всего пара шагов, когда Картазаев решил, что пора и отпрыгнул в сторону. Погрузчик прогрохотал мимо, завизжав всеми тормозами. Едва он замедлил ход, Картазаев впрыгнул на него сзади. За рулем сидел и энергично рулил некий субъект в темной робе в накинутом на голову капюшоне.

Не тормозя, он отвел руку назад. В руке был пистолет. Картазаев успел пригнуться, и пули прошли выше. Сам же он не промахнулся, сунув ствол под капюшон и спустив курок.

Застреленный уронил голову на руль, одновременно утапливая педаль газа, и погрузчик помчался, не разбирая дороги. Картазаев уцепился за крестовину. Пока им было по пути.

Погрузчик продолжал разгоняться. Еще немного и Картазаев неминуемо бы погиб, потому что погрузчик летел не в ворота, а мимо. Он соскочил за мгновение до того, как двухтонная торпеда влетела в стену.

Картазаев покатился по полу, обдирая руки и колени. Механическому самоубийце повезло меньше, от него осталась груда покореженного металла.

Картазаев подобрал чемодан и вышел в ворота.

Оглядевшись, он увидел, что находится на территории Завода ядерных боеголовок. Вдали в невесомой дымке возвышались купола атомных могильников, а прямо перед ним недостроенный термический цех. Ворота цеха отсутствовали, и кто-то зазывно махал ему оттуда рукой.

Картазаев задумчиво почесал стволом подбородок.

Мужчина из термички крикнул:

— Скорее! Что же вы?

Картазаев перехватил чемодан поудобнее и пошел. Внутри термички находилось двое. Тот, что звал Картазаева, был помоложе и постройнее. На нем был темно-зеленый комбинезон.

Второй — лысоватый и полный, одетый в просторный светлый болоньевый плащ, сидел у стены на деревянном ящике.

— Что ж вы стоите? — возмутился молодой. — Я его зову, а он стоит. Хотите, чтобы они опять появились?

— Кто? — спросил Картазаев.

— Кони в пальто! — хохотнул толстяк.

— Вам еще повезло, вы четвертый на сегодня, — продолжал молодой. — Трое не дошли.

— Три-счастливое число, — опять засмеялся толстяк, его смешки начали Картазаева раздражать.

— Чего ты все время ржешь? — спросил он.

Голос прозвучал гортанно и неуверенно, словно он не разговаривал год.

— Хватит ругаться, товарищи, — остановил начинающуюся ссору молодой. — Надо двигать отсюда. На Зяби задерживаться нельзя.

— Почему? — спросил Картазаев.

Молодой замялся:

— Так говорят. Потом долго не живут после этого.

Молодой нацепил на спину куцый рюкзачок и споро двинулся к противоположной стороне термички, где имели место вторые ворота. Толстячок засеменил за ним. Картазаев направился следом.

За термичкой оказалась заброшенная стройплощадка, покрытая рытвинами и ухабами. Кое-где валялись бесхозные бетонные плиты. И плиты и ухабы густо поросли бурьяном ржавого цвета.

— Ложись! — громко шикнул молодой, и они попадали, где кто стоял.

Трава оказалась жесткой и сухой. Где-то вдали раздался высокий механический вой. Некоторое время казалось, что он приближается. Потом разом стих.

— Кажись, пронесло, — с облегчением вздохнул молодой.

— Тебя пронесло? — бодро хохотнул толстяк.

— Ты во сне не смеешься? — неприязненно уточнил Картазаев.

Настала пора опять идти. Вскоре они выбрались со стройплощадки на обширную пустошь. Вдали возвышался проволочный забор.

— Перелезем через него и все, считай, Зябь нас выпустила, — с надеждой проговорил молодой.

Идти по пустоши не составляло никакого труда. Трава была словно недавно подстрижена, а сам газон тщательно выровнен.

— Кажись, выбрались, — облегченно выдохнул молодой. — У забора они никогда не нападают.

— Кто? — спросил Картазаев.

— Кони в пальто, — повторился толстячок.

Картазаев даже не успел врезать ему как следует, как хотел, потому что в стороне оставленной стройплощадки раздалось уханье тракторного двигателя.

— Строители что ли вернулись? — прикинул Картазаев, и сам удивился несуразности посетившей его в столь гиблых местах мысли.

Подмяв кусты, на пустошь выбрался устрашающе заляпанный грязью по самую кабину экскаватор и устремился по их следу. Двигался он невообразимо быстро, так как на нем были установлены эластичные резиновые гусеницы.

Молодой и толстяк закричали от ужаса и бросились к забору. Причем проделали это бестолково, толкаясь и лягаясь, словно было мало места.

Картазаев взял чуть вбок и, оставив между ними и собой достаточно промежутка, тоже припустил к спасительному забору. Опять дали знать о себе чемодан и возраст. Картазаев быстро задохнулся, но, пользуясь особой манерой дыхания, быстро восстановил баланс и темп не снизил.

Недалеко от забора в уши ввинтился новый вой, и что-то прыснуло прямо под ноги. Годы тренировок сыграли свою роль, заставив среагировать организм без команды.

Картазаев подскочил, пропуская под собой сверкающий нимб. Газонокосилка!

Машинка проскочила дальше, где была ловко остановлена человеком в уже знакомой Картазаеву робе и капюшоне, надвинутом до середины лица. Неизвестный прибавил оборотов косилке, а потом словно дискобол швырнул ее вслед Картазаеву.

Расстояние было небольшое, но все равно ему почти удалось увернуться, но почти не считается, и машинка подцепила Картазаева рычагом управления.

Потеряв равновесие, он, однако, движения вперед не прекратил. Причем, некоторое время бежал на четвереньках словно обезьяна, зачерпывая чемоданом грязь и мусор.

Сделав последнюю пару шагов по газону, Картазаев впрыгнул на забор. В гонках с косилкой он совсем забыл об экскаваторе, и это едва не стоило ему жизни.

Оглянувшись, он увидел стремительно летящий ему в голову ковш. Отпустив руки, он подпрыгнул и перевалил через забор. Упал он неловко, больно ударив плечо и голову.

Ковш обрушился на то место, где Картазаев был мгновение назад, прорвал несколько рядов проволоки, и запутался в ней. Экскаватор взревел и рванулся назад.

Огромный клубок намотался на ковш, не давая ему двинуться. Экскаватор надрывно взревел изо всех сил. Дернулся — и сразу заглох. Из двигателя повалил жирный дым. Отъездился, сволота.

— Помогите! — услышал Картазаев.

С той стороны забора стоял молодой, умоляюще протягивая руки. Поначалу, Картазаев думал, что тот стоит на коленях, потом понял страшную истину, что ниже колен у него ног нет.

Раздался заунывный вой, и к нему со спины зашел косильщик. Он добавил еще оборотов, косилка окуталась сизым выхлопом и стала аккуратно срезать несчастному ноги. По куску.

Картазаев поднял пистолет, посылая пулю даже не в садиста, а жертву, чтобы прекратить ее мучения и едва не поплатился еще раз. В его сторону летела другая косилка, зубья ее стрекотали.

Картазаев отскочил. Косилка воткнулась в землю, но не заглохла. Пара ножей сновала, быстро запихивая в пасть грунт. Картазаев представил, как точно так же сейчас другая косилка вынимает все из человека.

К забору подошли сразу трое в робах и капюшонах. Невидимую границу они не пересекли, оставшись стоять на том месте, где раньше находился забор.

Убийственные механизмы работали на холостом ходу. В утробном рокоте послушались просительные нотки. Неизвестные терпеливо ждали, что Картазаев сам вернется к ним.

— Пошли вы все! — он перехватил чемодан поудобнее и, укрываясь за кучами мусора, двинулся прочь.

Его преследовать не стали. Неизвестные развернули косилки, покатив обратно к стройплощадке. В их приглушенном рокоте звучало разочарование.

До города оставалось километров семь, и Картазаев огляделся в поисках средства передвижения. Рядом пролегала знакомая давно не пользуемая магистраль. Дорога были покрыты привычным для Вольда слоем нетронутой пыли.

В разных точках застыли несколько брошенных автомашин. В одной Картазаев с удивлением разглядел живого и невредимого давешнего весельчака. Радости от спасения столь занудного субъекта он не испытал, но направился все же к нему. Справедливо решив, что коли тот сел в машину и остался цел, то можно не опасаться ловушек.

— Садись за руль, я ведь не водила, — сказал толстяк и привычно ощерился.

— Вздумаешь хихикать, выбью все зубы, — предупредил Картазаев.

— А ты крут, парень, — неожиданно серьезно произнес бывший весельчак. — Нам придется потерпеть немного друг друга. Я ездить не умею, а ты, я так полагаю, представления не имеешь, куда ехать.

— Ты мне тоже не нравишься, весельчак, — признался Картазаев. — Не знаю, кто ты и знать не хочу. Но если ты подосланный, я тебя убью безо всякого промедления. Я ясно выразился?

— Куда уж яснее. Так мы едем или нет? Скоро темнеть начнет, и здесь будет ад.

Картазаев на всякий случай обыскал весельчака, оружия при нем не оказалось, и усадил на сиденье рядом с собой.

Они доехали по пустынной дороге до города. Весельчак указал еще пару хитрых поворотов, и они въехали в странный квартал, где от домов остались только роскошные фасады, позади которых существовали только глубокие темные провалы.

— Район Больших ям, — пояснил весельчак. — Надежное место. Тут и укроемся.

— Уж, не в яме ли? — съязвил Картазаев.

Весельчак хохотнул, было, но тут же извинился.

— На бульваре Погибших тополей есть подходящая ночлежка.

Тополей Картазаев так и не увидел, ни погибших, ни вообще никаких, но ночлежку они отыскали довольно быстро. Это был единственно уцелевший девятиэтажный дом в районе.

Зайдя в крайний подъезд, стали подниматься по лестнице. Двери многих квартир были открыты, но весельчак в них не пошел.

— Сюда не ходи, живым не выйдешь, — предупредил он на полном серьезе, разом утратив свою привычную веселость, губы даже побелели от страха.

Наконец, попалась запертая дверь, в которую весельчак забарабанил со всей силы. Удары гулко разнеслись по подъезду, но возмущаться было некому.

За дверью послышались шаркающие шаги, следом донесся недовольный голос:

— Кого надо?

— Пустите честных людей переночевать, — запричитал весельчак. — Мы заплатим.

Дверь приоткрылась. На пороге стоял толстый донельзя, практически, шарообразный мужчина в тюбетейке.

— Чем будете расплачиваться? — спросил он, подозрительно оглядев пришедших.

Весельчак достал и протянул ему обойму от пистолета, снаряженную патронами. Патроны были все в ржавчине и грязи. Видно где-то провалялись довольно долгое время, но хозяин остался доволен.

— Проходите, — он открыл дверь ровно на столько, чтобы мог проскользнуть один человек.

Картазаев оглядел тесную каморку и спросил:

— Второй выход есть?

— Нет, но тут опасаться нечего. Монахи сюда не суются.

Картазаев в этом засомневался. Он представления не имел, кто это такие, но по тону понял, что они представляют некую власть, стало быть, угрозу и рисковать не стал.

— Счастливо оставаться! Я, пожалуй, себе другое место поищу! — попрощавшись, снова выбрался на улицу.

— Вот суки! — вырвалось у него.

Машины и след простыл. Угнали. Ведь не было никого. Падлы! И закрывал он ее. Вроде.

Ощутимо посумрачнело. При таком раскладе уже в течение часа наступит ночь.

Улица была пустынна. И направо и налево. Ни прохожего. Ни машины. Только фасады несуществующих домов. И все равно здесь было опасно. Он кожей чуял это, поэтому не стал лишний раз пересекать улицу и вообще постарался меньше шляться в незнакомых местах. Отошел метров на пятьдесят от ночлежки, да и свернул за очередной фасад.

Как ни странно, за ним сразу начиналась голая земля. Такое ощущение, что строили только фасады, и ничего кроме фасадов.

Картазаев нашел небольшую ложбину, опустил в нее чемодан и собирался прикорнуть. В этот момент он почувствовал, что не один.

Не выказывая ничем своей догадки и продолжая ковыряться в земле, посмотрел из-под руки назад.

Сзади стоял подросток. Лет пятнадцати не больше. Страдающий подростковой полнотой, лицо круглое с заплывшими от жира глазами.

Толстяк. Город толстяков. Мысль Картазаева позабавила.

Когда он обернулся, в руке был пистолет.

— Плохая привычка подкрадываться к людям со спины, — сказал он.

— Ну, ты и придурок, — сказал подросток. — Да если б я хотел, давно б тебя замочил.

Из-за спины толстяка приблизился еще один подросток. Парнишка с роскошной черной гривой. Широкая грудь перекрещена широкими помочами.

— Свин прав, — сказал парень. — Нам нужен водитель. Меня зовут Санта.

Он тряхнул гривой.

— А я тут при чем? — спросил Картазаев. — Самим водить в лом?

Подростки переглянулись.

— В самом деле придурок! — сказал Свин. — Ничего не понимает или прикидывается.

— А ты объясни.

— Детям за руль нельзя. Это как есть с взрослыми за одним столом их еду! — пояснил Свин.

— И что будет?

— Убьют естественно.

— Кто? Машины?

— Взрослые! Ну, ты вообще тупой!

— А ты посмотрю острый. Шли бы вы ребята, мне отдыхать пора.

— Отдыхать? Здесь? — изумился Свин. — В этом заброшенном районе, где никто не живет.

— Как не живет? — вырвалось у Картазаева. — А весельчак сказал, что тут ночлежка.

Его слова вызвали непонятную реакцию. Подростки переглянулись. В глазах мелькнула тревога.

— Какой весельчак? — осторожно, будто идя по минному полю, переспросил Свин.

— Ну, он все время смеялся. Я его так и назвал… — он замолчал сам, поняв по лицам собеседников, что зарулил не туда. — Вы что не верите мне? Идемте, я вам покажу его, чтоб вы сами убедились.

— Тебе не надо туда возвращаться, — сказал Свин, вообще все время говорил он один, Санта только молчал, в глазах смесь равнодушия и одновременно печали.

— Что, очкуете? — подколол Картазаев.

Он выдернул из ямы чемодан и прошагал мимо подростков. Те не сделали попыток его остановить и последовали за ним на некотором удалении.

Картазаев вернулся к ночлежке и поднялся к нужной квартире. Дверь, как ни странно, была открытой. Картазаев прислонил чемодан к стене и стволом пистолета толкнул дверь.

Каморку было не узнать. Она была яркая, словно цирковой шатер, и Картазаев не сразу понял, что она вся до самого потолка в брызгах свежей еще не высохшей крови.

— Хохотун берлогу метит, — заметил Свин. — Поверил теперь, Придурок?

Так в самом нутре Вольда у него появилось новое прозвище.

— Поедешь с нами?

— Нет.

В глазах и жестах подростков появилось раздражение, но Санта остановил их одним мановением руки.

— Нам действительно нужен водила, чтобы проехать во Дворец, — тихо произнес он.

— А зачем вам туда? — стараясь не выдать своей заинтересованности, нейтральным тоном поинтересовался Картазаев.

— Чтобы жить! — ответили они вразнобой.

И он согласился.