Буки не соизволил сказать, как ему достался великолепный бык, которого он вел на веревке. Встретив Лёка-зайца на тропе, где длинноухий сушил свою мокрую от росы спину, Буки попросту приказал ему:

— Ступай за мной. Скачи позади и отгоняй все, что будет садиться на моего быка и до чего не дотянется его длинный хвост — мух, ос, пчел, птиц. Я не желаю, чтобы к нему прикасались. Да и ты, обжора, поменьше на него посматривай! От твоих завидущих глаз может растаять жир на его дивных ляжках!

И Лёк-заяц рысцой побежал вслед за Буки и его четвероногим сокровищем. Он пел, свистел, кричал до хрипоты, отгоняя сопровождавшую быка крылатую свиту: птиц, ос, пчел, мух и москитов, что так и вились вокруг. Впрочем, москиты скоро отстали, ибо Йо-москит и его сородичи никогда надолго не удаляются от воды, а все болота, ручьи, речки и сама Великая река остались далеко позади на пути Буки-гиены, ее быка и охранявшего его Лёка.

Пчелы полетели на запах трав, деревьев и цветов — густой благоуханной волной поднимался он над саванной вместе с испарявшейся утренней росой.

Осы вернулись на земли, где созревали сладкие, сочные ягоды и плоды.

Птицы тщетно искали корм — клещей и других насекомых — на гладкой, блестящей шкуре холеного быка. К тому же их напугала песня Лёка, который скакал позади и целился в них из воображаемого ружья:

И птицы поспешили возвратиться на поля риса и проса, откуда еще не убрали весь урожай.

Только мухи еще долго-долго вились над Лёком-зайцем, быком и Буки-гиеной. Но и они в свой черед, устав летать и гудеть впереди, позади, под и над путешественниками, наконец повернули обратно — на поиски добычи, которую не так усердно стерегут.

* * *

— Дядюшка Буки, — сказал Лёк-заяц, — солнце спешит на покой, между небом и землей не осталось ни единой маленькой мушки. И если это из-за них нам пришлось уйти так далеко…

— Пошли дальше! — отрезал Буки, дернув быка за веревку.

Солнце закатилось. Настала ночь, взошла луна.

Лёк-заяц, семенивший за быком, который шел за Буки-гиеной, вытащил из котомки, болтавшейся у него на левом боку, свою однострунную скрипку рити, извлек из нее смычком три низкие ноты и запел:

Буки сразу остановился и дернул за веревку, а она дернула за морду испуганного быка.

— Ну-ка, повтори свою песню, — попросил Буки, приплясывая.

И смычок из конского волоса снова забегал по калебасу, обтянутому шкурой ящерицы.

— Пожалуй, ты прав, — прогнусавил Буки, — мы сейчас здесь совсем одни. Ну-ка, привяжи быка к тому дереву, а я пойду за хворостом. Не смей ни на шаг отходить от дерева! Отгоняй всех мух! Да продолжай петь и играть, чтоб я слышал тебя издалека!

И Буки побежал собирать хворост.

Лёк-заяц с минутку попиликал на рити, потом привязал к левой лапе веревку — и тронулся вместе с быком на запад (а Буки ушел на восток).

Ёк-бык был доверчив и глуп, как новорожденный младенец. Он спокойно шагал под песню Лёка, который теперь семенил перед ним, по-прежнему играя на скрипке и дергая привязанную к лапе веревку.

Устав идти, Лёк-заяц вскарабкался на спину Ёка-быка, подбадривая его музыкой и песней:

Долго-долго шли они под любопытным взглядом луны — та все гадала, куда направляется эта парочка и что делает далеко позади Буки-гиена с большой вязанкой хвороста, которая бьет ее по впалым бокам.

Но вот Лёк-заяц услышал — сначала издалека, затем ближе — вой гиены. Буки, задыхаясь, встревоженно кричал:

— Лёк! Ау! Лёк, куда ты запропастился с моим добром?

Вот голос Буки послышался совсем близко:

— Да где ты прячешься, сын зла?

Тогда Лёк-заяц остановил быка, соскочил на землю и привязал Ёка к дереву.

Тут подбежал Буки, сбросил вязанку и спросил:

— Почему ты не остался там, где я тебе велел?

— Как это не остался?

— Ты прав, — прогнусавил Буки. — Я отошел дальше, чем рассчитывал. Жди меня здесь и не спускай глаз с быка. А я пойду поищу посудину пошире да поглубже, чтоб сварить его целиком с головой и ногами. Да пой погромче, потому что я плохо слышал тебя.

— Ты просто отошел очень далеко — ты же сам это сказал, дядюшка.

— Возможно, — проворчал Буки, удаляясь. А Лёк-заяц снова запиликал на скрипке и затянул свою песню:

Потом Лёк отвязал Ёка-быка, который жевал под его музыку, и вскочил к нему на спину. Они сделали добрый крюк и вышли на дорогу, ведущую к дому Лёка.

Долго-долго шагал еще Ёк-бык.

И вот услыхали они вдалеке вой Буки, который вопрошал:

— Лёк, а Лёк! Где же ты с моим быком, сын зла?

Лёк слез с быка, и они ждали в тени дерева, пока не прибежал Буки — сильно рассерженный, с большущим котлом на спине.

— Почему ты не остался там, где я тебе велел?

— Как? — удивился Лёк-заяц. — Разве я не там, где ты нас оставил?

— Ты прав, — согласился Буки, — она не двинулась. Подожди меня здесь и не спускай глаз с быка. Я пойду поищу огня.

Буки пошел за огнем, чтоб сварить Ёка-быка, которого он украл неизвестно у кого и где.

А Лёк-заяц, распевая и наигрывая на скрипке, снова влез на быка:

И они ушли еще дальше, почти добрались до места, где испокон веков живут зайцы. И вот сперва где-то очень далеко, а потом ближе завыла гиена:

— Лёк, а Лёк! Куда запропал ты с моим добром, сын зла?

— Я все время здесь на старом месте, дядюшка, — крикнул Лёк-заяц и, спрыгнув с быка, сел у подножия дерева.

— Почему ты не остался там, где я тебе велел?

— Да ты нас здесь и оставил…

— Гм! Гм! — хмыкнул Буки.

— Но это правда! — настаивал заяц.

— Действительно, — согласился Буки, — она все время торчит над нашими головами. Ишь какая любопытная! И чего она сует нос в мои дела!

Буки положил меж трех камней горящие уголья, которые принес в глиняном черепке, бросил сверху охапку хвороста и начал раздувать огонь, поставив котел на камни. Огонь занялся, и пламя взметнулось выше котла.

— Отгоняй мух, если их увидишь, — приказал Буки.

— Да их нет ни одной, дядюшка. В этих краях мухи не летают по ночам, — пояснил Лёк-заяц.

— Это хорошо, племянничек, это хорошо! Ну, спасибо за то, что так усердно стерег мое добро. Теперь можешь идти. Я достаточно опытен и силен, чтобы самому управиться с ним.

И, взяв большую палку, он принялся колотить ею по котлу, распевая:

— Как, дядюшка? — удивился Лёк-заяц. — Ты меня гонишь после всего, что я сделал для тебя? Я тебя проводил сюда, я так хорошо охранял твоего быка — ты же сам это сказал — и чем только еще не помогал тебе!..

— Что это ты выдумываешь, грубиян? А ну, убирайся живо!

— Ах, дядюшка! — умолял Лёк-заяц, — ты же знаешь, я буду доволен, если разрешишь хотя бы посмотреть, как горит огонь, да понюхать запах, который пойдет из котла…

— Да ведь тебе покажется мало смотреть на мой огонь своими завидущими глазами да нюхать дым из котла! Дыма мне не жалко, но ты-то знаешь, что тут есть кое-что повкуснее, хитрец! А ну, убирайся отсюда.

— Но я же могу заблудиться ночью!

— А ты спроси дорогу у Вер-луны, она светит всем и постарше нас с тобой.

И палка опять застучала по котлу в такт песне Буки:

а потом угрожающе поднялась, и заяц поспешил скрыться…

* * *

Лёку не надо было идти далеко — он был рядом с заячьим логовом, где собратья его, испуганные воем гиены, искавшей свое добро, забились в самую глубину нор.

Лёк-заяц провел смычком по однострунной рити и начал жаловаться в лад скрипке:

И при звуках этой жалобной песни и рыдающей скрипки отовсюду стали выглядывать головы длинноухих, которые еще не совсем успокоились.

— Тащите большие там-тамы, — приказал Лёк-заяц. И зайцы приволокли большие там-тамы. По их туго натянутой коже Лёк велел бегать и прыгать самым молодым из заячьего племени и зайцам постарше.

Зайчата ну скакать во всю прыть! Поднялся глухой, но сильный шум, похожий на отдаленный топот огромного стада.

Лёк оставил зайчат бегать по там-тамам, а старым зайцам велел хлопать длинными ушами. Можно было подумать, что это бесчисленные стада спускаются к Великой реке, как в страшные годы засухи, когда земля в один день выпивала воду из всех рек, ручейков, болот и колодцев.

Лёк спрятался за дерево неподалеку от Буки-гиены, от ее костра и котла, где варился ободранный и разделанный бык.

Буки помешивал огонь и вдыхал чудесный запах варева, как вдруг услышал глухой и далекий шум, а рядом, совсем близко, звуки скрипки и песню:

Кто мог назвать его полным именем — Буки Н’Джур? Кто предупреждал об опасности?

Топот слышен был все отчетливее и — «кляп-кляп» — все громче, все ближе шлепали сандалии пастухов.

Буки навострил уши.

Буки выпрямился.

— Мне кажется, это твой голос, дядюшка Лёк, и сладкие звуки твоей веселой рити, — протянул он.

А рити, однострунная скрипка, твердила свое:

Буки подбежал к дереву, из-за которого слышались песня и звуки скрипки.

— Вернись, дядюшка Лёк! Вернись, почтенный, пригляди за огнем, за котлом и мясом. Мне надо уйти ненадолго. Нужно сходить за солью вверх по верблюжьей тропе. Иди отведай мяса, оно очень невкусно, как холодная собачья печенка. Ему не хватает соли…

И Буки исчез. Он удрал далеко на запад, опасаясь пастуха Патэ Дьямбара, у которого он так ловко украл быка, когда тот пас свое стадо на юге, на берегах Великой реки.

Лёк-заяц и все заячье племя играли, плясали и пели всю ночь до позднего утра, пока солнце не высушило росу на тропинках. Они играли, плясали и пели вокруг огня, котла и мяса Ёка-быка, которые они отняли у гиены, чтоб наказать ее за жадность и коварство.