На следующее утро я встала очень рано. Тщательно оделась, аккуратно заправила блузку в юбку, начистила ботинки. Я оглянулась на Сисси, которая спала на спине, разбросав руки в стороны, и улыбнулась. Вчера вечером она рассказала мне, что девочки знают о ней и Буне. Но, похоже, ее это не волновало. Она этим даже как будто немного гордилась. Я сделала удивленное лицо. Судя по всему, она понятия не имела, как далеко разошлись эти слухи, что они расползлись по лагерю и достигли ушей миссис Холмс.

Разглядывая в зеркало свое отражение, я почти не сомневалась, что Мэри Эбботт за мной наблюдает. Но когда я обернулась и посмотрела на нее, ее глаза были закрыты, а губы стиснуты в узкую полоску.

Я пришла в Замок рано, чтобы застать миссис Холмс до завтрака. В столовой было почти пусто, лишь несколько девочек второго года обучения сидели за одним из столиков. Я старалась не приближаться к ним, но, когда проходила мимо кухни, дверь распахнулась.

– Привет, – сказала Эмми и уставилась в пол.

Она несла поднос, заставленный стаканами, а через ее плечо было переброшено посудное полотенце. Дверь захлопнулась за ее спиной.

Я промолчала и попыталась пройти мимо, но она заговорила снова:

– Разве ты не собираешься со мной здороваться?

– Привет, – ответила я. – Привет, привет, привет. Я иду повидаться с миссис Холмс.

Эмми издала короткий смешок. Мы никогда раньше не разговаривали. Она была элегантнее, чем ее сестра, и у нее не было «ленивого глаза». Но у них были совершенно одинаковые голоса, высокие, и такой сильный акцент, что мне приходилось вслушиваться в каждое слово, чтобы понять, о чем они говорят.

– Доуси тебя жалеет.

Она перехватила поднос.

– Что?

– Моя сестра. Ей тебя жаль.

Она говорила быстро, немного раздраженно.

– А, – растерянно произнесла я.

– Но у нас к этому разное отношение, – продолжала она. – Я там была. Ты можешь говорить о миссис Холмс все, что захочешь, и девчонки всегда что-нибудь болтают, но она добрая душа. Добрая душа, – твердо и как-то чопорно повторила она.

Я вспомнила все наши встречи в его кабинете, в спальне, за дверями которых таилась Эмми. Я прислонилась к стене. У меня на лбу выступил холодный пот.

– Она знает? – тихо спросила я.

Я обернулась и стала в упор смотреть на наблюдающих за нами второгодок. Здесь никто никогда не беседовал со служанками. Но эти девочки из Кентукки были мне по силам, и они быстро отвели глаза.

– Может, про это надо было думать раньше?

Она снова перехватила поднос. Ее руки дрожали, и я едва удержалась, чтобы не взять его у нее.

Она молчала и, казалось, ожидала ответа. Я перевела взгляд с подноса и стоящих на нем стаканов на ее выражающее высокомерие лицо – она наблюдала за мной.

– Про это? – передразнила я Эмми, и она опустила глаза. Я ее унизила, и это оказалось очень легко сделать. – Тебя это не касается.

Я снова попыталась пройти мимо, и Эмми пожала плечами.

– Только не от меня. Я ничего не говорила, – сказала она.

Я была рада, что никто не слышал, как я высмеяла Эмми, служанку, никогда не имевшую тех возможностей, которые были предоставлены мне с самого рождения. Я не думала, что она может быть язвительной. Однако же наша с ней беседа напоминала стычку с Леоной или Кэтрин Хейз.

Прежде чем ступить на лестницу, я обернулась и увидела, как Эмми ставит поднос на стол, за которым сидели второгодки. Она опустила глаза, а ее лицо было абсолютно бесстрастным. Тут я заметила Хенни, которая сидела за нашим столом, держа перед собой книгу. Она увидела меня, и я, не успев одернуть себя, машинально подняла руку, чтобы помахать ей. Хенни только приподняла брови.

Хотя у меня были проблемы посерьезнее неприязни Хенни, ее пренебрежение все равно меня задело. Если Йонахлосси и научил меня чему-нибудь, так это тому, что любовь других девочек очень трудно завоевать, зато легко потерять, и относиться к этому равнодушно было невозможно. Если никто ничего не знает обо мне и мистере Холмсе, почему Хенни так холодна со мной?

Эта мысль занимала меня, пока я взбиралась по лестнице. Я шла медленно, в глубине души надеясь, что не застану миссис Холмс на месте. Но в таком случае мне просто пришлось бы прийти сюда еще раз.

– Теа, – произнесла миссис Холмс, поднимая глаза от стола, когда я вошла в дверь.

Она указала на стул так спокойно, как будто ожидала моего появления. Мистер Холмс стоял позади жены, глядя в окно и, как всегда, держа руки в карманах. Но услышав мое имя, он обернулся и так растерялся, что его красивое лицо исказилось. Я какое-то время стояла в дверном проеме. У меня дрожали руки. Я сцепила их за спиной и подошла к стулу.

– Ты хотела нас видеть? – спросила миссис Холмс, рассеянно обрывая со стоявшего на ее столе плюща сухие листья.

«Тебя, – могла бы сказать я. – Я хотела видеть тебя». Я подняла голову.

– Да.

– О чем ты хотела поговорить?

– О Сисси.

Она тихонько ахнула. Я обрадовалась тому, что мне удалось ее шокировать. Мистер Холмс бесстрастно наблюдал за мной. Неужели он знал меня настолько хорошо, что уже понял, что последует дальше? Возможно, он почувствовал это сегодня утром и настоял на том, чтобы прийти вместе с женой в ее кабинет? Это означало бы, что он знает меня лучше меня самой, потому что я не была уверена, что смогу на это пойти. Настолько хорошо меня не знал никто.

– Я знаю, что кто-то из девочек видел Сисси в лесу и рассказал об этом. С Буном Робертсом из Академии Харрис? – Помимо воли мой голос в конце фразы поднялся, и сказанное прозвучало вопросительно. Миссис Холмс перестала общипывать плющ, и ее рука с засохшим листом зависла в воздухе. Она смотрела на меня, открыв рот. – Но это была не она. Это была я.

Теперь она явно растерялась. Такого выражения лица у нее я еще не видела. Она выглядела озадаченной, однако быстро овладела собой. Директором следовало быть ей, а не ее мужу. По сути, она им и являлась.

– Да ну? – спросила она. – И что же? Давай, расскажи нам!

Я не была уверена, что мне удастся сделать то, что я задумала. Но миссис Холмс так произнесла слово «нам», так махнула в мою сторону рукой, как будто я была всего лишь безвредной и ничтожной девчонкой. Мистер Холмс перехватил мой взгляд, и внезапно я ощутила, что у меня совершенно ни на что не осталось сил. Но и терять мне тоже было нечего.

Я в упор смотрела на миссис Холмс.

– Спросите у Эвы, – сказала я. – Моя кровать была пуста. – Я помолчала. Голос у меня дрожал, и я сделала глубокий вдох. Когда я заговорила снова, мой голос звучал отчетливо и уверенно. – Сисси все любят. Ее семью тоже. Никто не хотел бы, чтобы она отсюда уехала, а меньше всего ее отец и ее дедушка. – Мне незачем было разъяснять, что я имею в виду: миссис Холмс была весьма проницательной женщиной. – Особенно если они подумают, что это может быть ошибкой. А я позабочусь о том, чтобы они подумали, что это ошибка. Но никому не будет дела до того, что домой уеду я. – Я покачала головой. – Понимаете? Вы ничего не добьетесь, наказав Сисси.

– Понимаю, – произнесла миссис Холмс. – Я все отлично понимаю. Это очень интересно! Но позволь мне спросить: что привело сюда тебя? Ты не подумала о том, что, возможно, Сисси было бы лучше уехать туда, где она не будет подвергаться искушению?

Я изумленно смотрела на нее.

– Это куда же? Мы ведь находимся на вершине горы.

Миссис Холмс на мгновение обернулась к своему мужу, как будто пытаясь сказать: ты видишь эту девочку передо мной, такую беспардонную, такую самоуверенную? Она покачала головой и издала короткий сухой смешок. Мистер Холмс уже снова смотрел в окно, и я знала, что больше всего на свете ему хочется быть где-нибудь в другом месте. Он все равно ничем не мог мне помочь – он не был на это способен. Дисциплиной всегда занималась миссис Холмс. Именно на ее долю выпала неприятная обязанность поддерживать в лагере порядок.

– Теа, ты так прелестна! В точности, как когда-то твоя мать. Такая хорошенькая. Ты считаешь, что мир лежит у твоих ног? Ты считаешь, что можешь как-то повлиять на свою участь в этом мире? Такая прелестная и такая наивная!

– Бет! – произнес мистер Холмс, как будто пытаясь ее предостеречь, но она, казалось, его не услышала.

Она смяла сухой лист в кулаке и швырнула его в корзину для мусора.

– Я не понимаю, как устроен твой мозг, Теа. Обычно мне понятны побудительные причины поступков моих девочек. Ты готова сделать вид, что тайком встречалась с женихом Сисси?

Должно быть, на моем лице читалось удивление, а я действительно была удивлена, потому что она продолжала:

– Да, я знаю, что они помолвлены. Теа, я знаю все. – Она улыбнулась и прижала палец к губам. – Я не думаю, что ты действительно хочешь уехать домой.

Я вспомнила, каким царственным смотрелся мой дом в пасмурный день. Его строгие линии как будто подсвечивались пепельным небом. Я хотела вернуться в тот дом, в дом моего детства, в дом, включавший в себя Джорджи, в дом, где мои близкие любили меня безусловной любовью. Но того дома у нас больше не было, его продали чужим людям.

– Как ты можешь хотеть вернуться домой? – уже мягче спросила она. – Ты знаешь, почему они отправили тебя сюда?

Мистер Холмс осторожно взял жену за руку повыше локтя, как делают, призывая к порядку ребенка.

– Довольно, Бет.

Разумеется, я знала, почему меня отправили сюда. Я чуть не засмеялась.

Миссис Холмс, казалось, не замечала мужа.

– Они думали, что ты, возможно, носишь ребенка, – сказала она и выжидательно посмотрела на меня, но потрясенный вид при этом был у нее, а не у меня. – Они и сами это вскоре узнали бы, но твоя мама всегда была очень беспокойной, – закончила она и резко повернула голову: – Генри, ты делаешь мне больно.

Я видела, как крепко мистер Холмс сжимает руку жены.

– Довольно, – тихо произнес он. – В этом нет никакого смысла.

– Видимо, она решила, что я лучше разберусь, как быть с несчастным малышом. Из нас двоих решать проблемы всегда выпадало мне. Для меня не новость, что хорошеньким девушкам не хочется заботиться о всяких житейских неурядицах и мелочах. Но как же твой отец? Он ведь врач, он очень скоро понял бы, носишь ты ребенка своего кузена или нет.

Она ахнула и закрыла рот рукой. Мистер Холмс отпустил ее руку, и она с каким-то отстраненным видом потерла то место, которое сжимали его пальцы. Ее лицо смягчилось. Я вспомнила растения в изящных бутылках. Я не могла поверить в то, что она испытывает ко мне сочувствие. Обманывать людей так легко!

– Она должна была это знать, – нарушила молчание миссис Холмс и добавила, обернувшись ко мне: – Она должна знать, что ждет ее дома.

Я покачала головой, хотя никто не ожидал от меня никакого ответа. Я вспомнила, как перед отъездом в Йонахлосси мама каждый день осматривала мою постель. Я вспомнила, что сказала миссис Холмс, когда меня ей представили, – подойти к ней, если я замечу что-то необычное в своем теле. Теперь мне все стало ясно.

– Это для меня не неожиданность, – мягко произнесла я.

Я удивилась бы, если бы миссис Холмс сказала мне, что Джорджи выздоровел и что мама меня простила. То, что мои родители действовали, исходя из наихудшего возможного сценария, меня ничуть не удивило.

– Как ты понимаешь, мне придется объявить об этом во всеуслышание. Твой отъезд должен послужить уроком для других.

– Я знаю, – тихо сказала я.

Миссис Холмс заговорила снова, уже мягче. Мне пришлось напрягать слух, чтобы расслышать ее слова.

– А ты знаешь, почему твоя мама дружила с кем-то вроде меня? Мы ведь не вращались в одних и тех же кругах, отнюдь. Пока ты не приехала сюда, ты вообще ничего обо мне не слышала… – Она замолкла, но потом тряхнула головой, встрепенулась и продолжила: – Твоя мама была очень легкомысленной девочкой, когда училась в школе мисс Пети. Почти такой же, как ты, Теа. Я была любимицей мисс Пети. Твоей маме предоставили выбор: с позором уехать из школы или сблизиться со мной. Твоя мама была умной девушкой. Она подчинилась. Но мне хочется думать, что мы были подругами. Мне хочется думать, что со временем она полюбила меня так же, как я любила ее.

Она не знала обо мне и мистере Холмсе. Теперь я была в этом уверена.

– Моя мама была легкомысленной?

– О! – произнесла миссис Холмс. – Еще какой легкомысленной.

К ней вернулась ее задумчивость.

В столовой все еще накрывали столы. Доуси с любопытством посмотрела на меня, и я ей улыбнулась. Мне хотелось быть доброй хоть к кому-то. Эмми нигде не было видно. Я села на скамью в стороне от всех. Запах жарящегося бекона был таким едким, что меня затошнило. В зал входили все новые девочки с заспанными глазами. Они даже не смотрели в мою сторону. Как ни странно, я испытала что-то вроде разочарования. Я больше ни для кого не имела здесь ни малейшего значения. Я взглянула на часы. В это невозможно было поверить, но я провела в кабинете миссис Холмс всего десять минут.

Что в этот момент делали мистер и миссис Холмс? Возможно, выясняли, кто виноват в том, что одна из их девочек (две девочки, если считать Сисси) отбилась от рук. А может быть, мистер Холмс урезонивал жену, прижимал ее к своей груди и говорил ей, что все, связанное с этим странным происшествием, с этой историей с Теой Атвелл из Флориды, уляжется и постепенно забудется.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть всего этого движения в столовой, и опустила голову, уткнувшись лицом в ладони. Тупая боль сверлила затылок.

Я разрушила одну семью и чуть было не разрушила другую. Боль в голове усиливалась. Я не знала, смогу ли подняться, когда войдет Сисси.

Она, разумеется, опаздывала. Я ожидала. Я увидела, как вошла Кэтрин Хейз, болтая с Леоной, что само по себе было странно. Элис Хант при виде этой парочки открыла рот. Я чуть не улыбнулась – я впервые видела такое изумленное выражение лица.

В зал, спустившись по лестнице, ворвалась миссис Холмс. Ее лицо раскраснелось. За ней по пятам скорым шагом шел мистер Холмс, что-то тихо, но настойчиво твердя ей на ухо. Удивленные девочки развернулись на стульях и смотрели на них. Леона и Кэтрин остановились как вкопанные. Мы никогда не видели, чтобы мистер и миссис Холмс обменялись хоть одним резким словом. А выяснение отношений на людях – это было нечто неслыханное! Все одновременно принялись перешептываться. Гул голосов был настоящей пыткой для моей головы. Я закрыла глаза и зажала ладонями уши.

– Теа? – Кто-то коснулся моего плеча. Я открыла глаза. Доуси с ее мечущимся глазом. – Ты в порядке? – прошептала она.

Через плечо Доуси я увидела входящих в Замок Сисси и Эву. Все взоры устремились на них. Перешептывание стихло. Я увидела, что Сисси это заметила. Она обвела зал взглядом и прижала ладонь к горлу. Я повторила ее жест. Впервые я видела Сисси такой испуганной. Хенни, наклонившись к Джетти, что-то ей прошептала. Эта Хенни была весьма предсказуемой. Я вдруг поняла, что ненавижу в ней именно это качество. Разумеется, у нее был самодовольный вид. Она была настолько недалекой, что выглядеть иначе просто не могла.

Миссис Холмс, стоя в другом конце зала, повысила голос, и все стали смотреть в ее сторону.

– Теа, – обеспокоенно заговорила Доуси, – тебе лучше уйти. Уходи! – требовательным тоном сказала она и попыталась поднять меня на ноги.

Время как будто замедлилось, как будто отсчитывалось по другим часам. Миссис Холмс смотрела на мистера Холмса, который пробирался между столами, уже уставленными блюдами с толстыми ломтями жареного бекона и мисками с овсянкой. Он кого-то искал, быстро осматривая девочек за каждым столом, которые одна за другой отводили глаза в сторону. Он остановился у моего стола, и Мэри Эбботт ткнула пальцем за его спину. Посмотрев в том направлении, мистер Холмс увидел меня.

В зале воцарилась гробовая тишина. Он наклонил голову в сторону двери, как будто мы были одни, снова в его кабинете, в окружении книг. «Ты их все прочитал?» – спросила я. «Большую часть, – ответил он и засмеялся. – Я старый. У меня было много времени на чтение». Я улыбнулась, потому что он был очень молод, и мы оба это знали. Потом я приняла протянутую мне руку и позволила ему поднять меня с дивана.

И сейчас, в столовой, где я съела сотни обедов, мистер Холмс по-прежнему казался мне очень молодым, если понимать под молодостью нетронутость жизнью. Он не был нетронутым. Мне это было известно лучше, чем кому бы-то ни было. Но в его глазах не было загнанности и усталости. Он казался бессмертным.

Он ткнул большим пальцем себе за спину, указывая на дверь, и Марта Ладю, которая сидела за соседним столом, ахнула. По ее белой коже начал медленно расползаться румянец.

«Иди за мной», – сказал он в тот день, но это не имело никакого значения. Я пошла бы за ним куда угодно. Он привел меня наверх, в комнату, в которую я ни разу не входила. Это была комната Сарабет, вся розовая, с узкой белой кроватью. Я не понимала, зачем он меня сюда привел, но жадным взглядом впитывала все детали. Он взял что-то с ее хорошенького туалетного столика с мраморной столешницей и вложил мне в руки. «Смотри», – сказал он. Волосы падали ему на глаза, и внезапно он показался мне очень застенчивым.

Но сейчас, в столовой, я поняла, что все изменилось. Я уже не пошла бы за ним куда угодно. Раньше пошла бы. В точности так было и с Джорджи. До какого-то момента я готова была последовать за ним куда угодно, но потом этот момент наступил.

Я покачала головой, и мистер Холмс впился в меня своим горящим взглядом, как будто пытаясь проникнуть в мою душу, а потом он ушел. Я посмотрела на главный стол. Его детей здесь не было. А если бы и были, он бы их увел. Теперь он наверняка пойдет к ним. И он всегда будет с ними. Я уеду, но он этого себе позволить не сможет.

– Девочки, – произнесла миссис Холмс, шагнув на кафедру, с которой мистер Холмс обычно произносил утреннюю молитву. – Я попрошу вас уделить мне минуту вашего времени и выслушать объявление.

Она раскраснелась, ее голос дрожал, а руки нервно трепетали. То, что мне удалось вывести ее из себя, не доставило мне никакой радости. Но вид, всегда этот вид – она стояла перед окном, перед тем самым окном, к которому я подошла почти год назад, когда отец попросил меня выйти из кабинета мистера Холмса. Она стояла на фоне гор. Несмотря ни на что, я все еще могла восхищаться этой красотой. Как тогда, так и сейчас.

– Нас покидает Теодора Атвелл. Завтра утром. Все это, конечно, несколько неожиданно.

Девочки снова зашептались, как я и ожидала. Я также знала, как поступит миссис Холмс, стоило ей только войти в столовую. Меня странным образом утешало то, что я всего этого ожидала, не испытывая страха.

– За проступок. С участием молодого человека. – Гул стал громче, и миссис Холмс повысила голос. – Я надеюсь, что разговоров на эту тему больше не будет. Вы леди, а леди не сплетничают.

Она через весь зал посмотрела на меня.

В комнате Сарабет я посмотрела на то, что он мне подал. Это была фотография юного Генри Холмса в серебряной рамке, которую не мешало бы почистить. Отсутствие миссис Холмс ощущалось даже в таких мелких деталях. «Это я, – сказал он. – Я в твоем возрасте». Он стоял на фоне озера, держа в руке весло. Он, как обычно делают все мужчины, смотрел прямо в объектив. Он выглядел так же, как и сейчас, не считая того, что его лицо было более круглым. Время еще не успело поработать над его чертами, придать лицу особую красоту. Я коснулась стекла. «Какой красивый!» – произнесла я. Но что я хотела сказать на самом деле, так это: «Какой неопытный!»

– И пусть это послужит уроком всем вам, девочки. Не забывайте о своем возрасте, не нарушайте наших правил.

Сисси вместе со всеми остальными смотрела на меня. На ее тонком лице забрезжили проблески понимания, и вскоре мне стало ясно: она все поняла. Сисси отвернулась и посмотрела в окно, касаясь кончиками пальцев бриллиантовой подковы, покоящейся в ямочке в основании ее шеи. У меня мелькнула мысль, что сбывается предсказание миссис Холмс: Сисси поверила в то, что я ее предала. Она попятилась за дверь, ускользая от всеобщего внимания.

Миссис Холмс смотрела на меня. Тут я ощутила у себя на плече руку Доуси. Я взяла ее и сжала в ладонях. И хотя сначала рука Доуси была напряжена, она ее не отняла. Я чувствовала под пальцами такие же мозоли, как и у меня. Только мои появились от верховой езды, а ее – от постоянной работы по наведению порядка. На ощупь наши руки были одинаковыми.

Я нашла Сисси в лесу, куда она ходила с Буном. Она сидела на стволе упавшего дерева и плакала, закрыв лицо руками.

Я рассказала ей о том, что я сделала, и постепенно ее рыдания стихли. Я сидела так близко, что чувствовала ее запах. Вот что я получила, с десяток раз поспав на ее кровати: я легко узнавала ее на удивление резкий запах, которым пропиталась ее подушка.

– Сегодня ты будешь спать в лазарете. Они поместят тебя туда, прежде чем навсегда прогонят из лагеря.

Она по-прежнему не смотрела на меня. Я тронула ее за плечо, и она повернулась ко мне лицом. Ее широко посаженные глаза опухли от слез.

– Спасибо, – сказала она надсаженным от плача и от этого еще более хриплым голосом. – Это был очень смелый поступок.

– У меня есть доказательства. В ту ночь Эва заметила мое отсутствие. Я сказала миссис Холмс, чтобы она у нее спросила.

– Эва ничего не скажет.

Конечно, Эва все скажет, если у нее будет выбор между мной и Сисси.

– Не имеет значения. Она не спросит.

– Не спросит, – согласилась Сисси. – Она верит тебе, как и все остальные.

Ее голос сорвался.

– Миссис Холмс мне не верит. Она сразу меня раскусила, поняла, каков мой замысел. Она видит меня насквозь. – Я взяла Сисси за руку. – Прости.

– Да ладно. – Она отмахнулась, как будто пытаясь сказать, что с этим покончено, и этот ее жест навсегда остался со мной. В самые мрачные моменты жизни я вспоминала его, извлекая из потаенных уголков памяти. – Но с кем же я буду разговаривать, когда ты уедешь?

Этот вопрос навел меня на мысль, что мы всегда вынуждены от чего-то отказываться, чтобы получить что-то еще. Утратить одну любовь ради любви новой.

– Но Теа, я не понимаю, почему ты хочешь уехать домой, – помолчав, сказала она.

Я улыбнулась. Она попала в точку. Действительно, почему я хочу уехать домой? Своей семье я была не нужна.

– Я хочу помочь тебе, – ответила я. – И еще мой брат. Я должна увидеть брата.

Она кивнула.

– Но твоя репутация! Что подумают твои родители?

Я отвела глаза в сторону. Вот этого я боялась больше всего, но не могла сказать об этом Сисси. Я покидала это место с позором, хотя мне хотелось как раз обратного. Я хотела, чтобы родители меня любили. Но нет, они всегда меня любили, потому что я была их ребенком. Но я хотела снова им понравиться. А уезжая вот так, со скандалом, я не могла на это надеяться. Но лучше я, чем Сисси, у которой все еще был шанс. В глубине души я знала, что в маминых глазах мне терять нечего. Один скандал или двадцать – какая разница? Та Теа, какой я была раньше, испарилась, как утренний туман.

– Я думаю, что родители поставили на мне крест.

Лицо Сисси исказилось, и я подумала, что она снова заплачет. Она схватила меня за руку.

– Теа, это ужасно! Я никогда не слышала ничего ужаснее.

– Это не самое ужасное из того, что слышала я, – ответила я. – Есть вещи похуже. Я должна поступить правильно, Сисси. Я должна помочь своему брату. Я должна стать правильной девочкой.

Собрав свои вещи, что не заняло у меня много времени, я отправилась в лазарет. Девушка, работающая в кухне, имя которой мне было неизвестно, принесла мне ланч и обед. Всю ночь я ворочалась с боку на бок на жестком матрасе. Мне предстояло очень скоро увидеть родителей. И брата. Что им сообщили? Теперь я была плохой вдвойне – меня возвращали им за то же прегрешение, за которое они меня отвергли.

Дверь открылась – замка не было, и в первое мгновение я подумала, что это мистер Холмс пришел меня проведать, и очень обрадовалась.

Но силуэт в дверном проеме был девичий. Я села и включила лампу. Мэри Эбботт.

– Почему ты уезжаешь? – громко спросила она.

– Тс-с! Потому что я плохо себя вела. – Я вздохнула. – Тебе не стоило приходить.

– Но ты не вела себя плохо! – она подошла к моей кровати и опустилась на колени. – Я знаю, кто вел себя плохо.

У меня все оборвалось внутри. Я вспомнила ту ночь, когда лежала в постели Сисси, а Мэри Эбботт меня окликнула.

– Она не должна была так поступать. Она не должна была все время уходить по ночам. – Она помолчала. – Ты только на меня не сердись.

– Не буду, – помотала я головой. – Обещаю. Но ты должна мне все рассказать.

– Я не говорила миссис Холмс.

– Кому ты рассказала? – прошептала я ласково, как будто увещевала ребенка.

– Хенни, – широко раскрыв глаза, прошептала она. – Хенни.

– О! – Я вздохнула и откинулась на железную спинку кровати. – О!

– Она спросила! – начала защищаться Мэри Эбботт. – До нее дошли слухи. Все говорили об этом уже давно, а потом я увидела Сисси.

– В ночь танцев, – сказала я.

Она пожала плечами.

– Это было не один раз. Я знаю, куда они ходили. Я это давно знаю. Иногда я за ними следила.

Мэри Эбботт произнесла это с гордостью.

– Ты за ними подсматривала? – не веря своим ушам, спросила я.

Она яростно затрясла головой.

– Всего несколько секунд. Только чтобы убедиться, что Сисси ничего не угрожает. Я тоже ее люблю, – добавила она. – Как и ты.

Я кивнула, осмысливая эту новую для меня информацию. Собственно, не было ничего удивительного как в том, что Мэри Эбботт ходила за Сисси и Буном в лес, так и в том, что ее болтливость стала причиной разоблачения Сисси. Хотя это было сделано не со зла, как обычно бывает в таких ситуациях. Она была одинока. Вот и все.

– Ты плохо вела себя дома, верно?

– Да, – машинально ответила я. – Очень плохо.

Я почувствовала, что мои глаза увлажнились.

– О Теа! – воскликнула Мэри Эбботт. А затем она меня страстно обняла и прошептала мне на ухо: – Все хорошо, – и странное очарование этой встречи исчезло.

Я ее резко оттолкнула.

– Ой! – вскрикнула она и потерла плечо.

Она прижала руки к груди, как будто пытаясь защититься. А ей действительно было необходимо защищаться. Я в ней что-то такое заметила, какое-то отклонение, скрываемые потребности. Свое страстное желание она пыталась не показывать, но это у нее не получалось. Мэри Эбботт понятия не имела, как это делается. Она была очень похожа на меня. Я не могла быть к ней добра. Единственная разница между нами заключалась в том, что я не выглядела такой странной, как она.

– Лучше не быть странной, – произнесла я. – Лучше не выделяться.

Мэри Эбботт страдальчески поморщилась, но кивнула. Она потянулась к моей руке, и на этот раз я ее не оттолкнула. Она постоянно пыталась взять меня за руку. Но это было в последний раз.

– Будь осторожна, – пробормотала я. – Береги себя.

В тот вечер я нашла Сэма после того, как во всем призналась маме. Почти во всем. Я ни за что не рассказала бы ей, что мы с кузеном спали. Я считала, что поступила милосердно. Мне и в голову не пришло, что мне не поверили, что у нее было свое собственное представление о том, что произошло. Но, в конце концов, она ведь была права! Она была права в том, что мне нельзя доверять.

Когда я искала ее по всему дому и наконец нашла в саду за домом, где она обрезала розы, мне казалось, что, если я все ей расскажу, мне станет легче. Как же я ошибалась!

Сэм был в нашей бывшей детской. Он сидел по-индейски на голом полу и читал журнал. Когда я вошла, он покачал головой. Его глаза оставались остекленевшими, я это заметила, хотя в комнате царил полумрак.

– Включить свет? – спросила я, потянувшись к выключателю.

– Не надо.

Сэм перевернул страницу, и я увидела рекламу роликовых коньков, на которых ни один из нас никогда не катался.

– Что ты читаешь? – спросила я.

– Я читаю статью о людях с противоестественными желаниями.

– Прости.

Мое лицо опухло от слез. Мне казалось, что под мои веки забился песок.

– Я должен был вам помешать.

Он был глубоко несчастен. Его глаза распухли и покраснели, а глазные яблоки покрылись красной сеточкой лопнувших сосудов, чего я раньше никогда не видела. Вокруг его левого глаза темнел кровоподтек.

– Ты не смог бы этого сделать, – тихо сказала я. – Это была не твоя история, и не ты должен был с ней покончить.

– Они хотят тебя куда-то отправить.

Я онемела от изумления.

– Кто?

– Как это – кто? Мама и папа.

– Куда?

Я подумала о брате матери, который жил в Южной Флориде. Это было единственное место, куда меня могли отправить.

– В какое-то место, о котором я никогда не слышал. У этого места индейское название.

– Сэм, я не поеду! – воскликнула я. Мой голос сорвался на крик. Я даже не подумала о том, откуда ему это известно. Должно быть, он подслушал их разговор. – Не дай им меня прогнать!

– Почему, Теа? – спросил он. – Почему ты это сделала? – Он начал всхлипывать. – Тебя куда-то отошлют, а я останусь один. Ты об этом подумала? Подумала? Ты подумала о том, что ты уедешь, а я останусь совсем один?

Я бросилась к нему и почувствовала, что мой брат смягчился. Он пожалел меня, и это помогло мне пережить две недели, оставшиеся до отъезда в Йонахлосси. Неловкость, порожденная витающим по дому духом моего предательства, исчезала при воспоминании об этом моменте, когда брат обнял меня в ответ.

– Я должен был догадаться, – прошептал он мне в волосы.

Я его едва расслышала.

Я обхватила его лицо обеими ладонями. Его щеки были горячими и потными.

– Ты догадался, – сказала я.

Днем, накануне отъезда из Йонахлосси, я бродила по Замку. Я сбежала из лазарета, что оказалось совершенно нетрудно сделать – никто за мной не следил. По звону колокола я знала, что начался тихий час. Сэму уже наверняка известно, что я возвращаюсь домой. Мама ему, должно быть, сказала. Конечно же, он будет рад меня видеть. Сердцем, если не умом.

В одном из классов я оставила свою книгу. Но дело было не в книге. Я привязалась к этому месту, и перед отъездом во Флориду хотела еще хоть раз взглянуть на то, что увидела, когда приехала сюда почти год назад.

Я знала, чего мне следует ожидать. Я понимала, что Йонахлосси очень быстро станет совершенно чужим для меня местом.

В столовой не осталось и следа от хаоса, творившегося здесь сегодня утром. Я попыталась запомнить все до мельчайших деталей – стол, за которым я сотни раз ела, кафедру, на которой стоял мистер Холмс, рассказывая нам о Боге.

Я поднялась по лестнице на третий этаж, чтобы побродить там в последний раз. Помнила ли я, что миссис Холмс в это время будет в своем классе?

Она стояла у окна в странной позе, опершись лбом о стекло и прижав к стене раскрытую ладонь. Казалось, она пытается вырваться наружу. Я отлично знала этот вид: она была в горах, ее отделяло от них только оконное стекло. Я подумала, что она плачет.

А потом она обернулась, и я отпрянула, не сомневаясь, что меня заметили. Но она подошла к столу, за которым сидела Декка. Девочка усердно рисовала. Миссис Холмс улыбнулась и на что-то указала на листе бумаги. Декка кивнула. Я почувствовала, что наблюдаю за ними слишком долго. Декка всецело погрузилась в свое занятие. Она поглядывала в окно, и я догадалась, что она рисует горы. Миссис Холмс наблюдала за тем, как ее дочь рисует, и ее мимика беспрестанно менялась. Она выглядела очень довольной. Они обе были довольны.

Выйдя из Замка, я обошла Площадь за домиками, чтобы миссис Холмс меня не увидела, если вернется к окну.

Отец был у себя в кабинете. Я постучала, и он позволил мне войти своим привычным тихим, но уверенным голосом.

– Теа?

– Отец.

Он писал письмо. Теперь он постукивал себя по подбородку кончиком ручки и ждал.

– Как Джорджи? – вырвалось у меня, когда я поняла, что либо я спрошу об этом сразу, либо не спрошу вообще.

– Джорджи в больнице. Ты это знала?

Я покачала головой.

– Когда я в последний раз его видела, он дышал.

– Да. К сожалению, то, что человек дышит, не гарантирует того, что он не получил тяжелой травмы. Похоже, у него поврежден мозг. – Он помолчал. – Когда твоя мама рассказала мне, в чем ты созналась, я был уверен, что она что-то напутала. – Он говорил очень спокойно. – Она ошиблась?

Я отрицательно помотала головой.

– Я искренне сожалею. – Мне было очень странно слышать от отца такую сентиментальную фразу. – Искренне. Но твой брат тоже имеет к этому отношение. Травма Джорджи… – с этими словами он положил ручку и сложил перед собой пальцы обеих рук так, как будто обхватил дыню, – …следствие сильного удара по голове. Теа, ты меня понимаешь?

Я кивнула, хотя ничего не понимала.

– Либо твой брат ударил Джорджи, либо тот упал сам. И в том и в другом случае результат был бы одинаков. Но между первым и вторым существует огромная разница, и я уверен, что тебе это известно.

Я молчала.

– Есть основания предполагать, что Джорджи упал на большой тупой предмет. Я сказал в больнице, что это был камень. Они передали эту информацию полиции. То есть они сказали, что твой кузен упал и ударился головой о камень.

– Я понимаю, – произнесла я, потому что он, казалось, ожидал от меня каких-то слов. – Я понимаю.

– Когда я нашел твоего брата, он меня не узнавал. Он несколько часов просидел под деревом. Он обмочился. Его воспоминания о том, что произошло, можно в лучшем случае считать неполными.

Он посмотрел на меня так, как будто удивился, обнаружив меня перед собой.

– Я просто хотела узнать о Джорджи, – прошептала я.

Его имя казалось грязным у меня во рту.

– Что ж, теперь ты знаешь. Ему плохо.

– Но он выздоровеет?

Мне тут же стало ясно, что мне не следовало задавать этот вопрос.

Отец едва заметно пожал плечами.

– С Божьей помощью. – Я сделала шаг к двери, но отец снова заговорил: – Теа, ты видела, как это произошло? Ты можешь мне сказать, что случилось? Ты можешь быть со мной честной?

На лице отца отразилась такая боль! Он страдал. Верхняя пуговица на его рубашке была расстегнута. Я впервые видела ее расстегнутой.

– Это был камень, – сказала я. – Камень, а не Сэм.

Это было так легко – позволить папе верить в то, во что он так отчаянно хотел поверить. Это было наименьшим из того, что я могла для него сделать.

* * *

Мама нашла меня в конюшне позже. Чтобы чем-то заняться, я распутывала узлы в хвосте Саси.

– Теа!

– Мама?

Я продолжала держаться за хвост. Я ни за что не хотела выпускать его из рук.

– Я гуляла.

Она обвела рукой просторы, расстилавшиеся за нашим домом. Моя мать никогда не гуляла. Она была либо в доме, либо в саду. За последнюю неделю она разговаривала со мной три раза. Один раз она попросила меня подмести переднюю веранду. Я это сделала, причем дважды, хотя в этом не было необходимости.

Мама оперлась лбом о дверь конюшни. Она выглядела очень усталой и беззащитной. Возможно, она что-то знала о моем кузене.

– Мы решили отправить тебя подальше от всего этого.

– Я никуда не поеду.

Я посмотрела маме в глаза. Она удивилась, хотя все правила, которыми мы раньше руководствовались при общении друг с другом, уже не действовали.

Она закрыла глаза.

– У тебя нет выбора. Для тебя так будет лучше.

– Нет, мне и здесь хорошо. Я никому не буду мешать. Вот увидишь. Я буду спать здесь. Пожалуйста, мне так не будет лучше!

Она засмеялась.

– Ты будешь спать в стойле? Теа, ты не животное, верно? – Она покачала головой. – Теа, ты уедешь.

– А-а, – я наматывала хвост Саси на запястье. – Понятно.

Мама пару секунд за мной наблюдала.

– Почему, Теа? Почему ты это сделала?

Ее губы были сжаты в крохотный уродливый узелок. В этот момент она была не особенно красивой. Весь ее вид говорил о том, что я не оправдала ее доверия.

– Почему это так дурно? – срывающимся голосом спросила я. – Вы все любили Джорджи.

Казалось, у нее был готов ответ на этот вопрос, как будто она уже задавала его сама себе.

– Я хотела для тебя большего! – воскликнула она. – Разве ты не понимаешь, что Джорджи – это не то, что тебе нужно? Но, как бы то ни было, теперь все так ужасно. Джорджи в больнице по милости твоего брата. Дядя Джордж и тетя Кэрри никогда не смогут нам этого простить. А я так разгневана на Джорджи… и на тебя! – Она обвела рукой нашу тысячу акров, раскинувшуюся за конюшней. – Теа, у нас было все. Все. А теперь все это уничтожено.

– Пожалуйста! – воскликнула я. – Куда вы меня отправляете? Пожалуйста, не надо! – Я коснулась ее руки. – Пожалуйста, оставьте меня здесь! Я буду вести себя хорошо.

Она посмотрела на свою руку там, где я ее коснулась, и снова перевела взгляд на меня.

– Боюсь, ты с этим немного опоздала, – уже спокойно произнесла она.

В мою последнюю неделю дома у нас более-менее соблюдался ранее заведенный порядок. Я просыпалась рано утром и ездила верхом, пока Саси не валился с ног от усталости. Я сооружала препятствия, которые становились все выше и выше, и Саси их преодолевал, потому что не мог противостоять моей бесшабашности. Мама занималась хозяйством, а я помогала ей тем, что старалась не попадаться ей на глаза. Мне было ясно, что видеть меня она не желает. Сэм часами пропадал в лесу. Охотился, наверное. Папа уезжал раньше, чем я вставала, и возвращался, когда я уже лежала в постели. Когда я как-то раз случайно встретилась с ним в прихожей, он стал что-то бормотать насчет ослабленного младенца, который отказывается брать грудь. Я больше не спрашивала его о своем кузене. Я полагала, что, если бы его состояние ухудшилось, отец бы мне сказал. Я была наивной, считая, что молчание родителей означает то, что Джорджи выздоравливает.

Я должна была собирать вещи. Мама толком не объяснила, что мне понадобится. Все закончилось тем, что я вывалила содержимое всех своих ящиков на пол и принялась рыться в куче вещей, перебирая платья из переливающейся ткани, плотные хлопчатобумажные юбки и струящиеся шелковые шарфы. Я всего этого не заслуживала. Я не могла даже представить себе будущее, в котором я снова начала бы все это носить.

Стук. Я держала дверь закрытой, чтобы избавить своих близких от необходимости меня лицезреть.

– Входите.

Сначала появилась коричневая рука Иделлы. Я вернулась к вещам. Разочарование было почти невыносимым.

– Твоя мама поручила мне помочь тебе собраться.

Я кивнула на горы вещей.

– Я тут устроила такую неразбериху!

– Позволь, я помогу тебе.

Я наблюдала за тем, как она разбирает вещи, откладывая юбки к юбкам, бриджи к сорочкам для верховой езды, ловко сворачивая все, что я развернула, и укладывая одежду в аккуратные стопки.

– Мама сказала, что тебе не понадобится много вещей. – Иделла подняла на меня глаза. – Она говорит, что ты будешь носить форму.

– Форму, – повторила я. – Ты знаешь, почему я уезжаю?

Иделла разгладила воротник блузки, которую держала в руках. Я так мало о ней знала. Она была незамужней, жила с мамой и двумя сестрами. Они все были глубоко религиозны.

– Я уверена, что все будет хорошо.

Я кивнула, с трудом сдерживая слезы.

– Не будет, – прошептала я.

– С Божьей помощью, – произнесла Иделла. – С Божьей помощью.