Одной январской ночью 1952 года, когда с момента возвращения Джоан прошел почти год, занавес опустился. Пришло время.

Я была истощена, это была такая усталость, которая превращает тебя в зомби. В этом году Джоан редко спала, как и я. Я никогда не увлекалась наркотиками, а вот Джоан приобрела эту привычку в Калифорнии. В основном это были лекарства – я так думала, после того как нашла небольшую баночку в ее бельевом ящике.

Я всегда пыталась следить за ней. Я была рядом с ней так долго, как только могла, пока не теряла ее в толпе на вечеринке или в клубе, и тогда я шла за Фредом – и мы вместе с ним ездили от места к месту в тусклом свете ночного Хьюстона, пока не находили ее.

Мне не всегда удавалось присматривать за ней. Это было просто невозможно: Джоан постоянно пыталась исчезнуть.

Это был воскресный вечер. Ничего особенного. Я надеялась, что Джоан вернется пораньше, а Сари сделает нам сэндвичи с ветчиной. Мы останемся дома и посмотрим «Шоу Эда Салливана». Вместо этого мы поехали к Сэму, в центр. Когда Фред придерживал для нас дверь и мы выходили из машины, я молилась, чтобы Джоан захотела поехать домой пораньше, ну, во всяком случае, хотя бы до восхода солнца.

Но как только мы зашли к Сэму, я поняла, что уйдем мы отсюда нескоро. Ночь была шумной, воздух – прокуренным, а комната освещалась свечками и кончиками сигарет.

Вышел Сэм, чтобы встретить нас. На нем был блестящий серый костюм; волосы гладко зачесаны назад. Это был полный, суетливый молодой человек, зацикленный на себе, и его клуб был таким же: возле столов лежали нетронутые салфетки, а окурки валялись вокруг пепельниц.

– Джоан, – сказал он и поцеловал ей руку. На ее левой руке красовался подарок от папы – коктейльное колечко с рубином и жемчугом в форме капли.

– Сесе, – сказал он и, никуда не торопясь, подождал, пока я подам ему руку. Будто мысль о том, что я могу не подать руку, была недопустимой. В те дни мужчины могли свободно трогать женщин. Мне повезло, что это оказалась лишь моя рука, а не щека, лоб или губы. Мне не очень нравилось, когда меня целуют мужчины. Конечно, я любила прикосновения Рэя, но это все.

А вот Джоан, кажется, никогда против этого не возражала. Однажды я подняла эту тему, но у нее на этот счет было свое мнение.

– Губы – это просто кожа, – сказала она.

– А пенис? Я полагаю, это тоже кожа?

Она беззаботно засмеялась:

– Это все кожа. Хотя некоторая кожа приятнее другой.

Той ночью Сэм сопровождал нас в клубе, я шла рядом с ним, а Джоан – немного позади. На нас оборачивались женщины; в их взглядах было что-то холодное. Мужчины сидели, облокотившись, курили сигареты и оценивающе смотрели, будто Джоан – напиток, который они заказали. Как же меня все это раздражало! Сэм говорил о чем-то совершенно отвлеченном. Наконец мы остановились у столика возле лестницы, где были представлены незнакомому мужчине из Остина; когда мы подошли, он разговаривал с Дарлин.

– Твои волосы? – удивилась я. – Ты подстриглась.

Она обрезала как минимум восемь сантиметров.

– Приму это за комплимент. Мне нужно еще выпить. – Дарлин вздохнула и наклонила голову в сторону Джоан, которая теперь завладела вниманием мужчины из Остина. Я не сочла нужным запоминать его имя. Я удивилась, встретив здесь Дарлин. Мы дружили со школы – Джоан, я, Сиэла, Кенна, Дарлин – и большую часть времени гуляли вместе. Но я прекрасно понимала, почему такой девушке, как Дарлин, у которой не было ни внешних данных, ни обаяния, сложно находиться в одной компании с такой девушкой, как Джоан. Я уже не помню, почему Рэя не было с нами той ночью. Возможно, он работал. Несмотря на то что его тогда не было, я помню, как думала о том, что получила свое место под солнцем. После всех потрясений моей юности жизнь преподнесла мне приятный сюрприз. Джоан вернулась, я обручена и первая из нашей компании выйду замуж.

– Я не знала, что встречу тут тебя сегодня, – сказала я Дарлин.

Как бы там ни было, я была рада видеть ее. Теперь я могла провести ночь, болтая с ней ни о чем, вместо того чтобы хвостиком таскаться за Джоан. Джоан пребывала в постоянном движении, она металась от одного человека к другому, и это свидетельствовало о том, что ей ни с кем не интересно. (В конце вечера, на заднем сиденье машины, Джоан часто жаловалась, какие же все скучные: «Вода, вода, везде сплошная вода и ничегошеньки интересного».)

– И вот, – сказала Дарлин, – я здесь.

Она подняла руку, подзывая официанта, и кивнула на пустой бокал из-под шампанского. Спустя тридцать секунд перед ней стоял новый бокал, как и передо мной.

– Комплименты от Сэма, – сказал официант, поставив последний бокал перед Джоан.

Дарлин сделала гримасу; Сэм не передал ей комплиментов с помощью шампанского. А с чего бы ему это делать? Очень большая вероятность, что на улице ждет фотограф, готовый сделать снимок Джоан. Ну а у Дарлин есть шанс появиться в газете, только если она окажется рядом с Джоан – в правильном месте в правильное время. Джоан, слушая мужчину из Остина, легко кивнула официанту, вмешавшемуся в беседу. Дарлин пялилась на Джоан, а мне было просто ее жаль.

– Она притворяется, – сказала я. – На самом деле он ей не интересен.

И это была правда: спустя пять минут Джоан ушла к другому столику, оставив мужчину из Остина наедине с мыслями о том, светит ли ему хотя какой-то шанс с Джоан Фортиер. «Нет», – сказала бы я ему, если бы он спросил. У него не было шансов.

Дарлин фыркнула:

– Думаешь, я сама не знаю?

Она сделала большой глоток шампанского; от ее помады на бокале остался жирный, отчетливый след. Я подумала, что она, должно быть, весьма пьяна, если позволила себе оставить такой след на бокале.

Через полгода Дарлин встретит своего мужа, мужчину, старше ее на пятнадцать лет, чья работа заключалась в том, чтобы лишь управлять своим состоянием. Дарлин будет счастлива, впервые в жизни – во всяком случае, именно это она сказала нам. «Я по-настоящему счастлива, впервые в жизни!»

Но тогда она была девочкой второго плана, сидящей в ночном клубе и ждущей свою любовь.

– Как Мики? – спросила я в надежде сменить тему разговора. Мики – это парень, с которым она встречалась несколько недель. Дарлин была достаточно пьяна, так что отвлечь ее было и очень легко, и одновременно очень сложно.

– Мики. – Она снова фыркнула. – Его здесь нет, не так ли?

Я ощутила теплую руку на своем плече и почувствовала запах «Chanel № 5».

– Сесе, – сказала Сиэла, появившись в поле зрения. – Не думала, что увижу тебя здесь.

У меня горели щеки. Сиэла грациозно села на место Джоан.

– Вы все здесь? – спросила я. Хуже всего было то, что, скорее всего, это был план Сиэлы. Она ведь значила больше, чем Дарлин. Я попыталась поймать взгляд Джоан, но она не смотрела на меня. Как она отнесется к тому, что девочки решили провести ночь без нас? Точнее, без нее. – И Кенна тоже?

Сиэла открыла клатч из кожи аллигатора, достала маленькую пудреницу и демонстративно поправила идеально уложенные волосы.

– Кенну я только что отправила домой на такси. Она сегодня слегка переборщила с весельем. – Она закатила глаза и засмеялась. – Мы бы пригласили вас, но я думала, что у Джоан другие планы.

Она подожгла сигарету, выдохнула через плечо и немного наигранно гламурно прокашлялась. Она врала, и мы обе это понимали. У Джоан никогда не было планов. А Сиэла курила с двенадцати лет. Дым лишь успокаивает горло.

В декабрьском выпуске «Ридерз Дайджест» вышла теперь уже знаменитая статья «Рак от блока сигарет». И хотя с тех пор мы стали опасаться курения, никто не бросил вредной привычки. Но теперь курение приносило простое, чистое удовольствие.

Я тоже подожгла сигарету. Казалось, Сиэла не расстроилась, что мы здесь. Но она и не показала бы этого. Она всегда отличалась благородными манерами. Никогда невозможно понять, о чем она думает.

– Я хочу знать, – сказала она, с улыбкой наклонившись ко мне; но нет, она просто тянулась к пепельнице, – когда же великая Джоан Фортиер успевает спать?!

Я посмотрела на Джоан; даже если бы она и услышала свое имя, все равно не показала бы этого.

– Да, – сказала Дарлин, поджигая свою сигарету о сигарету Сиэлы. – Мне тоже это интересно.

Правда заключалась в том, что Джоан никогда не спала. Правда заключалась в том, что в последнее время Джоан, казалось, сон совсем не был нужен. Я часто лежала с ней в постели до четырех или пяти утра, разговаривая ни о чем, обсуждая прошедшую ночь, грядущие ночи, сюрпризы судьбы, ждущие нас впереди. Вот как видела это Джоан: каждая ночь таит в себе обещание. Она так часто говорила о будущем, что я уже перестала раздражаться на этот счет.

– Мы пойдем в клуб «Трилистника», – говорила она, лежа в постели в пижаме и устремив взгляд в потолок, – и встретим там Ларри, и он покатает нас в своей новой машине. – И так далее и тому подобное.

Правда заключалась в том, что я часто засыпала посреди подобных рассказов, а когда просыпалась, Джоан уже не было рядом – и никакой записки. Правда заключалась в том, что я выбегала из комнаты и натыкалась на расстроенный взгляд Сари, которой тоже не удалось удержать Джоан дома. В этом мы с Сари были похожи. Мы обе не знали, как заставить Джоан остаться.

Тут я поняла, что Сиэла и Дарлин ждут ответа.

– О, – поспешно сказала я, – она только после смерти выспится.

Дарлин выглядела немного испуганной, ее маленькие, жирно подведенные глазки метались туда-сюда между мной и Сиэлой, которая просто посмеялась.

– Как и все мы, – сказала она, изучая свою сигарету.

В поле моего зрения появилась Джоан, которая держала под руку мужчину из Остина, поэтому, болтая с Дарлин и Сиэлой, я краем глаза следила за подругой.

Хотя с момента нашего выпуска прошло почти два года, мы все равно иногда приходили в ламарскую огромную столовую и сидели там с сэндвичами в руках, наблюдая, как Джоан флиртует с каким-нибудь мальчиком из футбольной команды.

Дарлин ушла, и мы с Сиэлой остались вдвоем за большим столом. Вечер кончился, как и всегда: всеобщее внимание было приковано к Джоан. Мужчина из Остина затащил ее на небольшую сцену для кабаре в конце клуба, и она была, очевидно, очень пьяна, возможно, не только пьяна, но все же грациозно двигалась под музыку, вытанцовывая так, будто ее никто не видит. На ней было открытое черное платье, лиф которого перекрещивала белая широкая тесьма. Это делало ее чуть ли не мужеподобной, будто она надела доспехи.

Я обернулась к Сиэле, чтобы сказать ей что-то, но она пялилась на Джоан. Я попыталась понять, на что же она смотрит.

Она была слишком худая – Сиэла заметила то, какой стала Джоан. Она казалась очень хрупкой, с ее крошечными, чуть ли не детскими запястьями; ее талия четко прорисовывалась, будто на ней был корсет. Но я застегивала это платье на Джоан; под ним ничего не было. Джоан больше шел образ Риты Хейворт, чем Вивьен Ли: худоба – это совсем не ее.

Я окинула взглядом толпу: зал был заполнен блестящим обществом, все молодые, кроме богатых мужчин, которые были старше нас на десять-двадцать лет, а некоторые – так и вообще на тридцать. Мужчина из Остина выглядел на сорок с лишним. Я обнаружила, что в этом помещении не было ни одной женщины старше двадцати пяти. Все, кому больше, сидят дома с мужьями и детьми. Я подумала о Рэе и выдохнула с облегчением. Недолго мне осталось торчать в подобных местах.

Все блестящее общество смотрело на Джоан. Все блестящее общество было очаровано. Я дотронулась до плеча Сиэлы и жестом указала на этих людей.

– Они любят ее, – сказала я.

Было сложно не получать удовольствие, не гордиться красотой и обаянием Джоан. Сложно не позлорадствовать тому, как закончилась эта ночь: Сиэла пыталась организовать все для себя, пыталась полностью устранить Джоан, а вот оно как все вышло.

Сиэла повернулась ко мне.

– С ней что-то не так, – сказала она. – Она в беде, Сесе.

«Я знаю», – должна была сказать я. Сиэла на самом деле думала, что я этого не понимаю? Я знала, как много она пьет; это ведь я прятала пустые бутылки в сумку и тайком выносила их из Банки, хотя, конечно, Сари знала, что я делаю.

– Она просто веселится, – сказала я и даже почти поверила себе.

Сиэла улыбнулась, почти ухмыльнулась, хотя это и не было ей свойственно.

– Веселится, – сказала Сиэла. – Ты и вправду так считаешь?

Какую-то секунду Сиэла изучала меня. Я видела, что она не может определиться.

– Да, – решительно ответила я, чтобы положить конец этому разговору.

Вскоре Сиэла уехала, поцеловав меня в каждую щеку, как француженка. Она взглянула на Джоан, которая смеялась с Сэмом возле бара.

– Удачи с ней, – сказала она, – хотя, наверное, удача тебе не нужна.

Она была мне необходима. Вытащить Джоан из клуба, бара или с вечеринки было практически невозможно. Я знала, что Сиэле и всем остальным непонятно, зачем я остаюсь до конца, зачем делаю то, что делаю.

– Бросай ты эту квартиру, – сказала Сиэла, когда Джоан была в Голливуде, а я встретила Рэя. – Выйди замуж. Купи дом. Это неправильно – ждать кого-то, кто может и не вернуться.

Сиэла всегда давала дельные советы. Я пошла к бару.

– Детка, – крикнул мне какой-то мужчина, – детка, иди садись.

Было почти два часа ночи. Алкоголь прекратил на меня действовать. Я хотела домой.

Я села у почти пустой барной стойки рядом с мужчиной из Остина, который, скорее всего, ждал Джоан, чтобы уехать вместе. Он выглядел вполне безобидным. Не знаю, почему я подумала об этом, но, как и любая женщина на земле, я каким-то образом научилась разделять мужчин на опасных и безвредных.

– Джоан, – окликнула я. Она шептала что-то Сэму, заговорщически державшему ее под локоть. Мне стало противно, хотя я прекрасно знала, что именно Джоан сказала бы мне. «Это же мужчины, Сесе. Они животные. Принимай это как комплимент».

А теперь Джоан притворялась, что не слышит меня. Мне повезет, если мы сядем в машину к трем.

– Джоан, – рявкнула я.

Она обернулась и уставилась на меня. Сэм и мужчина из Остина выровняли спины.

– Уходи, – сказала она и сделала паузу. – Оставь меня в покое. Убирайся. Я найду дорогу домой.

Мое лицо пылало. Она иногда становилась раздражительной к концу ночи, но никогда не разговаривала со мной таким тоном, тем более – перед незнакомцами.

Ее глаза горели, а зрачки были необычно большими. Она не была похожа на женщину, которая всю ночь пила. Она выглядела так, будто у нее полным-полно сил и энергии.

Несмотря на всю странность ее глаз, я ушла.

– Ты оставила ее там? – спросит Мэри. – Совсем одну?

Да. Я оставила ее там. Совсем одну.

– Хорошо, – сказала я, беря свой клатч и боа.

Фреду я сказала, чтобы он вез меня домой, а Джоан сама найдет дорогу.

Следующим утром я проснулась в одиннадцать часов. Почистила зубы; нанесла под глаза крем, который подарила мне Кенна, она сказала, что привезла его из Парижа; выпила таблетку, которая должна была сделать мои волосы более густыми; и когда я наконец вышла из ванной, надев капри с высокой талией и мягкую блузку, которая оголяла как раз нужную зону моих ключиц, я почувствовала себя так хорошо, как уже давно не чувствовала. Я это поняла еще до того, как заснула с мыслями о Джоан: нельзя оставлять все так, как есть. Ей нужно начать возвращаться домой в комендантский час, начать меньше пить и быть аккуратной с поступками и высказываниями. И прекратить повышать на меня голос перед незнакомцами. Я привыкла к смене настроения Джоан, но не могла стерпеть того, что чужие люди видят личные стороны наших отношений. Теперь этот момент принадлежал Сэму, мужчине из Остина и людям у бара. Джоан подарила его им.

В Банке всегда было очень много света; иногда, когда солнце слепило, мы с Джоан ходили по дому в темных очках. Я прикрыла глаза и пошла на кухню, где Сари поставила передо мной тарелку овсянки.

Перед тем как увидеть ее, я услышала, как ее туфли на толстой подошве стучат о кафель.

– Ты хочешь что-нибудь еще, кроме овсянки? Яйцо?

– Нет, – сказала я. – Спасибо.

Она задавала мне этот вопрос каждое утро, и каждое утро я отказывалась и благодарила ее. Со служанками существует так много ритуалов. Джоан, выйдя из комнаты, – я взглянула на ее дверь и зажмурилась от яркого света в гостиной – попросила бы чего-нибудь жирного, с мясом, «чтобы впитать яд».

Сари отмерила кофе, налила полный стакан апельсинового сока, который выжимала каждое утро.

– Спасибо, – сказала я, когда Сари поставила маленький, аккуратный стакан возле моей тарелки с овсянкой.

Сари издала низкий, агрессивный звук. Я ожидала, что она уйдет. Она всегда так делала, когда Джоан не было дома. А когда была, то она оставалась на кухне и ухаживала за Джоан, которой это было необходимо.

Она стояла вне поля моего зрения, будто ожидая чего-то.

– Да?

– Хочу напомнить, что сегодня вечером приезжает миссис Фортиер, – сказала Сари. – С мистером Фортиером.

Я совсем забыла. Мэри никогда не приезжала в Банку. Фарлоу заезжал постоянно, чтобы принести подарки, посидеть на террасе с бокалом шампанского, любуясь мглистым закатом Хьюстона. А Джоан ездила к Мэри. В их отношениях что-то изменилось; Джоан была привязана к Мэри, как никогда ранее. Это изменение я ошибочно приняла за близость: я думала, что Джоан нуждалась в матери. Я ничего не знала. Джоан действительно нуждалась в Мэри, но не так, как я думала.

В пять часов, за два часа до приезда Мэри и Фарлоу, я постучалась в дверь Джоан. Ответа не последовало, поэтому, вместо того чтобы постучать еще раз, я крутанула круглую ручку и заморгала; постепенно темная комната «проявилась» и я заметила, что кровать Джоан совсем нетронута. Книги, лежавшие на комоде с момента ее приезда, пропали.

Я подумала, что она лежит мертвая в ванной. Я не знаю, какой страх подтолкнул мой мозг на самый худший вариант, но я зашла в ванную, включила свет и не увидела ничего, кроме белого фарфора и своего отражения в зеркале, и только тогда я осознала всю абсурдность этой идеи. Конечно же, Джоан не умерла.

Но она пропала, а это сразу две проблемы. Первая: Мэри и Фарлоу. Вторая: местонахождение Джоан.

Ох, я знала, где она. С мужчиной, в его постели; или если не в его, то в постели за дверью служебного входа в театре, вниз по лабиринту коридоров и вверх по лестнице в «Трилистник». С мужчиной из Остина. Я села на край ее белой кровати и подперла голову руками. Он совсем не подходит ей. Он старый, слишком старый, чтобы заслужить ее тело, слишком старый, чтобы находиться с ней в одной комнате. Но это неважно. В то время это считалось нормальным.

Я решила позвонить Мэри, потому что знала: где бы Джоан ни была, я не смогу найти ее, вернуть домой и привести в порядок за два часа. Я собиралась встретиться с Рэем после ужина, провести ночь в его квартире. Теперь об этом не могло быть и речи. Казалось, он разозлился, когда я сказала ему об этом, но у меня не было времени его успокаивать. С ним я разберусь позже. Я найду ее, но тогда я этого еще не знала. Если бы все люди в мире, которые что-то ищут, заранее знали, увенчаются ли их поиски успехом… Я не спала всю ночь после разговора со скрытной Мэри.

– Она пропала, дорогая? Не то чтобы я встревожена, так, немного расстроена.

Я не знала, стоит ли ей верить. Я никогда не видела Мэри насквозь. Всю ночь и следующий день я слышала слова Сиэлы, которые болью отдавались в моем мозгу. Эта боль иногда притуплялась, но не исчезала полностью. «Она в беде, Сесе».

Было шесть часов утра, я сидела за столом на кухне, уставившись на говяжье филе и морковку, запеченную в собственном соку.

Зазвонил телефон. Я ждала звонка от Джоан, надеясь, что она даст о себе знать, прежде чем я всерьез возьмусь за ее поиски. Я не могла бегать от клуба к клубу и спрашивать, не видел ли кто ее; я не могла приехать к Сэму и спросить, с кем ушла Джоан и куда они поехали. Это могло бы навредить репутации Джоан, и хотя все знали, что она отчаянная тусовщица, но в то же время она уважаемая женщина, которая возвращается домой после всех вечеринок. Моя работа заключалась в том, чтобы защитить ее от нее же самой; именно поэтому Фортиеры нуждались во мне и любили.

Я схватила трубку.

– Мисс Сесилья? – услышала я незнакомый голос. – Мне нужно вас кое-куда отвезти.

Я в ужасе выглянула в черноту окна. Мне хотелось повесить трубку, но я не могла. Этот человек может знать что-то о Джоан.

– Куда? – спросила я дрожащим голосом.

– Это Фред, – сказал голос.

– Ох, – выдохнула я. – Слава Богу.

– Можете спуститься через полчаса? – спросил он.

– Вы знаете, где Джоан?

Тишина.

– Может быть, – сказал он.

Я побежала вниз и стала ждать в вестибюле, пока не увидела серебристую машину Фортиеров.

Мы покинули центр и отправились по адресу в Шугар-Лэнде, поэтому ехать пришлось недолго. Солнце еще не встало, и в предрассветном свете очертания зданий были похожи на привидения. Знакомый вид седого затылка Фреда, тугой черный ворот, закрывающий его шею, – меня это успокаивало. Даже сейчас он был в своей форме.

– Не так и долго, – сказал он. У него был южный акцент и несвойственное техасцам протяжное произношение. Возможно, он вырос где-то на ферме, на Юге, а в молодости переехал в большой город.

Хьюстон быстро менялся: многоэтажки уступали место большим домам, затем домам поменьше – с широкими газонами и пыльными, сухими дворами, затем пустой земле, пурпурной традесканции и фиалкам, которые только начинали цвести. Я закуталась в шерстяную шаль и уткнулась лбом в холодное стекло.

Я думала о том, видела ли Джоан ту же дорогу по пути сюда прошлой ночью и, вообще, видела ли она хоть что-то. Я решила, что спрошу ее. Надежда током пронзила все мое тело. Я заставлю ее понять, почему ей нужно измениться в лучшую сторону.

Спустя еще двадцать минут я увидела знак Шугар-Лэнда, Техас, сбоку от дороги. Одна из кузин Дарлин живет здесь. Мы отъехали недалеко от Хьюстона, но ощущение было, будто я попала в другую вселенную.

Не это я ожидала увидеть. Впрочем, ожидала ли я увидеть хоть что-то? Мы свернули с главной дороги на грунтовую и поехали в широкие просторы того, что оказалось фермой без урожая. Солнце почти встало.

Машина так дребезжала и качалась на каменистой почве, что меня чуть не стошнило.

– Неровная местность, – сказал Фред.

Я знала, что он пытается быть добрым, но мне было интересно, что он на самом деле думает обо мне и обо всей ситуации. У него определенно есть свои источники. Я предполагала, что кто-то из шоферов сказал Фреду, куда поехала Джоан. Но я не знала наверняка и так и не узнала, потому что не спрашивала его. Фред постоянно возил Джоан, с самого детства. «Он знает, – вдруг поняла я. – Он знает больше меня». Но я не спросила его, потому что он не мог ответить, даже если и знал, кем была Джоан на самом деле. В прошлом месяце «Пресса» назвала ее самой желанной холостячкой Хьюстона и напечатала ее фото, когда она выходила из «Трилистника» с двумя мужчинами. Меня там тоже было видно, не лицо, конечно. Просто силуэт, одетый в юбку из сетки и кружева, усыпанную алмазами. Она была одной из самых любимых вещей в моем гардеробе. Надевая эту юбку, я чувствовала себя человеком, способным пойти куда угодно и стать кем угодно.

Через какое-то время мы снова выехали на асфальт; спустя секунду пыль осела и перед нами появился дом: в стиле ранчо, длинный и бежевый. Его простота нервировала меня. Я не ожидала, что найду Джоан в таком безликом месте.

Вокруг нас не было никаких признаков жизни. Поодаль я заметила гараж. Клумбы у дома были засыпаны гравием, чтобы не поднималась пыль. Шторы плотно закрывали окна. Дом был непримечательным, но опрятным. Вокруг дома не было ни травы, ни сорняков, крышу не покрывал мох, а окна были недавно покрашены. Совершенно очевидно, что за этим местом кто-то ухаживал.

Фред отогнал машину и обернулся ко мне; впервые за целое утро я видела его лицо. Он выглядел усталым. Наверное, тоже не спал. Мне стало интересно, звонила ли ему Мэри.

– Хотите, чтобы я пошел с вами? – спросил он. – Без проблем.

Я знала, что мы видим одно в этом доме: угроза скрывалась за его пустотой, а смерть таилась где-то за горизонтом.

– Пожалуйста, просто подождите меня здесь, – попросила я, несмотря на то что он, конечно, подождал бы меня и так.

Дверь была открыта. Я ступила на ковер в холле; слева была гостиная с коричневым диваном, накрытым целлофаном. На кофейном столике стояла ваза с искусственными цветами, рядом лежала развернутая газета. А на тумбочке стоял стакан воды.

В доме пахло саше, чем-то горелым и – я чуть не заплакала, когда уловила аромат, – Джоан. Сначала ее духи, затем – ее лак для волос, который я наносила позапрошлой ночью, когда делала ей французский узел и непосредственно перед выходом из дома, чтобы перестраховаться – прическа должна была продержаться всю ночь.

Джоан уже давно здесь. Больше суток.

– Джоан? – позвала я.

Я пошла по мрачному коридору, утыканному бежевыми дверьми. За ними я представляла просто пустые комнаты.

Когда я подошла к двери в самом конце коридора, я засомневалась. Я знала, что Джоан за нею, я знала, что это спальня, но я не знала, кого увижу еще. Возможно, мужчину из Остина. А может, и нет. Я постучалась, сперва легонько, затем – сильнее. Прошлым вечером я думала, что она мертвая в ванной, но теперь она и правда могла быть мертва. Она могла переборщить с таблетками. Девочка, о которой мы слышали еще в школе, – она не входила в нашу компанию – закрылась в своей комнате с таблетками мамы и бутылкой водки; она умерла спустя неделю. Джоан, возможно, и не пытается убить себя, но в последнее время она ведет себя настолько дико, что могла причинить себе вред случайно. Я представила себе лицо Мэри, Фарлоу.

– Пожалуйста, будь жива, – прошептала я. – Прошу тебя.

Дверь оказалась закрытой. Я бы засмеялась, если бы не была в ужасе. Замок был дешевым – я нашла в сумочке пятицентовую монетку и в один счет открыла дверь. Комната была очень светлой, моим глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть. Источником света было открытое окно, которое выходило на задний двор.

Сначала я увидела только Джоан: ее щека прижата к подушке, шея повернута под странным углом, волосы все еще в пучке. Я отвернулась. «Она мертва, – подумала я, – ее больше нет». Но в это время ее веки дернулись: она лишь спит. Ее волосы выглядели почти идеально. Я мгновение любовалась своей работой, но сразу же вспомнила, что у меня есть дела поважнее и что прическа Джоан не имеет никакого значения.

В комнате пахло сексом, и тут я заметила еще два тела и то, что Джоан голая. Я подошла ближе на цыпочках. С одной стороны от нее лежал мужчина, завернутый в простыню, с другой – раскрытый, как и Джоан, но лицом вниз. Я не могла их разглядеть. Укрытый мужчина закрывал лицо рукой. От его локтя и до запястья тянулся длинный багровый шрам. Я поднесла руку ко рту и просто смотрела на эту картину. Я попыталась сложить все вместе, как-то понять то, что вижу. Три инертных тела спали так крепко, что это даже казалось неестественным.

Я не знала, какого роста эти мужчины, как много у них денег, были ли они из Хьюстона или из другого города. Я не знала, что они делали, который из них был хуже и, вообще, что все это значило? Я попятилась до стены и оперлась об нее.

Они оба трогали Джоан одновременно. Использовали ее. А она даже не сопротивлялась, наоборот – предложила себя им, подарила, как игрушку. «Имейте меня так, как только захотите, мальчики, – представляла я себе ее слова. – Я Джоан Фортиер, и мне на все плевать».

Фред знал адрес, но знал ли он о том, что случилось? Нет. Он остановил бы ее, если бы знал.

Комната была совсем пустой, если не считать картины над кроватью, где был изображен ковбой с поднятым лассо в окружении стада коров. Интересно, рассматривала ли Джоан эту картину, видела ли она ее? Но Джоан никогда не задерживала взгляд ни на ком и ни на чем перед собой.

– Джоан, – мягко сказала я.

Ответа не последовало.

– Мадам?

Я обернулась на голос Фреда. Его глаза были больше золотистые, чем карие, я никогда раньше этого не замечала. Я не помню, чтобы еще когда-либо была так рада видеть человека.

– Помогите, – сказала я неожиданным для себя тоном. – Нужно забрать ее. – Я показала на Джоан, хотя было очевидно, о ком шла речь, – о голой женщине между двумя мужчинами. – Надо отвезти ее домой.

Фред кивнул.

– Накройте ее, – сказал он, указывая на шаль, о которой я совсем забыла.

Я сняла ее с себя и, насколько смогла дотянуться, накрыла Джоан; я ухватилась за ее лодыжку и сильно сжала, пока она слабо не застонала. Затем подошел Фред и приказал мне взять ее за одну руку, он взял за другую; пока мы пытались посадить Джоан, я старалась не смотреть на мужчин по бокам. Я обернула ее в шаль, но ее не хватало, чтобы закрыть все тело. Я заранее продумала, как вызову лифт наверх и вернусь с длинным плащом от «Burberry», который Джоан носила в прохладную погоду. Мы припаркуемся в подземном гараже, где нас, скорее всего, никто не увидит.

Фред с легкостью поднял Джоан на руки.

– Джоан, – позвала я и похлопала ее по щеке. Она на миг открыла глаза и тут же их закрыла. На ее бледной щеке остался след помады.

– Она не в состоянии ответить, – сказал Фред.

Мы были уже в коридоре, когда я заметила, что пропала сережка с бриллиантом.

– Одну секунду, – сказала я и метнулась обратно в комнату, вспомнив то колье с бриллиантом, оставшееся на постели в комнате маленького мальчика с простынями с ковбоями.

Я прикоснулась к простыне, чтобы прощупать ее, – я бы почувствовала сережку под ладонью. Но, подняв глаза на подушку Джоан, я увидела, как мужчина со шрамом смотрит на меня. Волосы на моей шее встали дыбом. Фред ждал меня в коридоре, держа на руках Джоан, а мне до жути стало страшно за нас – за себя, за него и за подругу.

– Она хорошая девочка, – сказал мужчина, и хотя он говорил достаточно тихо, я разобрала каждое слово.

– В Эвергрин, – сказала я Фреду, когда мы были в машине. Джоан лежала на заднем сиденье, как ребенок, уснувший на празднике. Шаль закрывала ее тело, а голова лежала на моих коленях. – Отвезите нас в Эвергрин.

Он засомневался.

– Думаю, ей нужна медицинская помощь.

Я нащупала пульс Джоан. Я не могла везти ее в больницу в таком виде.

– Я не могу, – сказала я и прикусила губу, чтобы не заплакать.

– Да, мадам, – сказал Фред. – В Эвергрин.

Джоан тогда уехала на несколько месяцев. Второе исчезновение спустя два года после первого побега, только это организовали те, кто ее любил. Мэри приехала в Банку и собрала ее вещи.

Тогда Джоан пропустила еще одну весну в Хьюстоне. Пропустила цвет магнолий в Эвергрине, огромные белые хрупкие цветы. Мэри любила расставлять их в хрустальных пиалах с водой по всему дому. Она говорила, что их аромат напоминает Фарлоу о его детстве, хотя я никогда не слышала, чтобы он сам это говорил.

– Я нашла ее в таком виде, – сказала я Мэри, изо всех сил пытаясь посмотреть ей в глаза, а не сквозь нее, на полосатые обои с акварельными техасскими пейзажами: поле голубых люпинов, пустыня. «Это не моя вина», – хотела сказать я. Джоан была уже наверху, в своей детской спальне, и спала. В дом приходил врач, а медсестра осталась понаблюдать за больной. На Мэри был бледно-розовый халат и ночнушка подходящего цвета. Я бы сказала, персиковая. Цвет был нетипично женственным.

– Понятно. И как она там оказалась?

Ее тон был не обвинительным, но и не добрым. Я подумала о мужчине в постели, о том, как он смотрел на меня.

– Об этом вы ее спросите, – сказала я.

Я бы отдала все на свете, лишь бы оказаться рядом с Рэем.

– Спрошу, – сказала Мэри. – Можешь не сомневаться. – Она развернулась и собралась покинуть комнату, но, взявшись за дверную ручку, остановилась. – Я надеюсь, эта история не выйдет за порог этого дома.

– Как никогда ничего не выходило до сих пор.

Мэри кивнула.

– Ты нам как дочь, Сесилья. Дочь, которая хорошо себя ведет.

– Но что будет с Джоан? – Мне было стыдно спрашивать о таком, но я ничего не могла с собой поделать.

Мэри наклонила голову, будто услышала что-то за дверью. Я тоже прислушалась, но раздавалось лишь чириканье птиц на улице. Было все еще раннее утро. Одной рукой она запахнула халат.

– Ты хочешь детей, Сесилья?

Я кивнула.

– Дети всегда удивляют. – Она повернулась к выходу. – С Джоан будет все хорошо. И всегда будет. – Она произнесла это с такой уверенностью, будто других вариантов даже не существовало. Мне хотелось ей верить.

– Но почему? Что с ней? – Я впадала в истерику. Я вытерла глаза тыльной стороной ладони. – Что случилось в Голливуде?

Мэри подошла ко мне и гладила мои волосы холодной ладонью, пока я рыдала. Но ничего не сказала.

Джоан пропустила цветение магнолий. Пропустила мою свадьбу. Мы с Рэем поженились тайно, что чуть не убило его мать. Но это было нашим решением. Смысла ждать лета не было.

Раз Джоан уехала, мне не хотелось ничего, кроме как выйти замуж за Рэя, покинуть Банку и быть настолько близко к моему мужу, чтобы достаточно было протянуть руку и прикоснуться к нему в любой момент. Я не могла произнести торжественную клятву верности перед зрителями, среди которых нет Джоан. Поэтому мы произнесли наши клятвы перед лицом справедливости, мира и его секретаря.

– Ты счастлива? – спросил Рэй примерно через неделю после свадьбы.

Я начала понемногу осваиваться в новом доме. Дом был совершенно новым, в современном стиле Макки и Кемрета, с множеством огромных окон от самого пола. Я поняла, что мне не хватает чувства собственности. Я потратила уйму денег на кастрюли и сковороды, на скатерти, мебель и картины. Я купила кофейный столик от «Noguchi», это чудо из стекла и дерева; лампу Аладдина, которая была похожа на космический корабль, да и стоила примерно так же. А почему бы и нет? С момента смерти мамы деньги лежали в ожидании меня. Почему я так долго ждала?

Я улыбнулась Рэю. Если быть честной, я должна была сказать «почти». У меня был муж. Друзья. Прекрасный дом с прекрасными вещами в прекрасном районе. Мне двадцать лет. Целая жизнь впереди.

Но мне не хватало Джоан.

– Да, – сказала я. – Я очень счастлива.