1957

Когда Томми разбудил меня на следующий день, Рэя уже не было. Я уснула в его кресле-качалке. Я решила сделать вид, что это был рабочий день. Что именно на работу и отправился Рэй, несмотря на то что его офис закрыт на выходные. А куда еще ему идти? Я доверяла ему. На мысли, что он не доверял мне, я старалась не задерживаться.

Я позвонила кузине Марии, подождала, пока Мария мне перезвонит, и пообещала заплатить вдвое больше, если она приедет. Мария сомневалась, и я чувствовала себя виноватой – кто знал, какие у нее были планы на день, – но она была не в той ситуации, чтобы позволить себе отказаться от лишних денег, и поэтому согласилась. Мария принесла свою еду и ткань для одежды, которую шила. Она сама оплачивала себе проезд. Деньги ей нужны были не на красивые платья и не на ужины в частных клубах: они нужны были ей, чтобы выживать.

Приехав, она улыбнулась мне достаточно искренне. Разве у нее был выбор, кроме как простить меня? Благодаря моей семье она зарабатывала на жизнь. Я знала, где работает Иди, потому что писала ей рекомендацию. Это была уже вторая семья с тех пор, как она ушла от меня десять лет назад. Она была горничной в доме, расположенном в Запад-Юниверсити, ближе к Райсу, где жили родители Рэя.

Все оказалось намного проще, чем я думала. Трубку взяла горничная. По тому, как она сказала «Резиденция Хэйсов», я поняла, что она сама к ним не относится, – и через пару секунд я услышала голос Иди.

– Я везу детей в Херманн-парк после обеда, – сказала она. – Можем встретиться там.

Ее голос был строгим, неуслужливым. Если я хочу увидеться с ней, то должна поехать в парк.

У Иди не было причин оставаться после смерти моей мамы. Я переехала в Эвергрин. Но Иди не осталась бы, даже если бы я умоляла ее, даже если бы папа удвоил ей жалованье. Она знала, что мы с Джоан сделали.

Дома в том районе были красивыми, но все же не такими, как в Ривер-Оукс. Они больше относились к внешнему миру, а в Ривер-Оукс существовал собственный мир.

Иди по-прежнему была хорошенькой. Я заметила это сразу же, как припарковалась возле парка. В другой вселенной – во вселенной, где Иди белая, – она была бы женой нефтяного магната, а не няней его жены. Она была худая, с высоким лбом и ясными, встревоженными глазами. Я и забыла, какими молодыми были наши няни. Иди пока не вышла замуж, а Дори вышла – ее муж работал садовником в Ривер-Оукс. Иди же была одинока. И никто из них не завел детей. У нянь вообще редко бывают дети.

Она сидела на скамейке, сложив руки на коленях, и наблюдала за своими подопечными – тремя белокурыми детками, которые играли на горках. Увидев ее, я вновь вернулась в детство, будто мне снова шесть лет и я стою у ее постели, потому что мне приснился плохой сон. Будто мне одиннадцать, я играю на улице и оборачиваюсь на голос Иди, которая зовет меня домой. Будто мне четырнадцать, и я сижу за кухонным столом, избегая взгляда Иди, потому что она унюхала запах сигарет, которые я курила. Я думала, что Иди будет рядом всегда, что она станет няней моих детей, когда я вырасту. И, возможно, так бы все и было, будь мама жива.

Иди заменила мне мать, несмотря на то что ей за это платили. Несмотря на то что я разочаровала ее и она меня разлюбила.

Когда мне было семь лет, Иди проводила все свое свободное время за швейной машиной: она шила миниатюрное свадебное платье, потому что я попросила ее об этом. С Иди не было начала – даже в самых ранних воспоминаниях она уже присутствовала. Но был конец.

Внимание Иди было приковано к ее подопечным. Но когда я хлопнула дверью машины, она обернулась и увидела меня. Я помню этот взгляд. Моя мама всегда была лишь наполовину со мной, а наполовину – в другом мире. А вот Иди всегда была рядом со мной.

Я тщательно выбирала свой наряд, чтобы выглядеть скромно, чтобы показать Иди, что я уже серьезный человек, мать. Но в то же время я хотела, чтобы вещи сидели на мне хорошо. Люди часто говорили, что у меня талант красиво одеваться, но на самом деле у меня талант правильно подбирать вещи, которые из простушки Сесе могли сделать стильную даму. Поэтому я надела бледно-желтую юбку ниже колена, которая подчеркивала мою тонкую талию. Простую белую блузу – легкую, как пушинка. Блуза была из шелка, юбка – пошита на заказ, и вместе они стоили целое состояние. Но Иди никогда об этом не догадалась бы. Я надеялась, что она просто примет меня и решит, что я прилично одета. Как молодая мама маленького ребенка. Как хороший человек, который заслуживает ее любви.

Я неуклюже поздоровалась с Иди, неловко махнув рукой; я просто стояла и смотрела на нее, затаив дыхание. Я надеялась, что она встанет и обнимет меня, но она просто рассматривала меня, и я чувствовала себя полной дурой.

Теперь, подойдя поближе, я увидела то, чего нельзя было разглядеть издалека: крохотные морщинки вокруг глаз, отсутствие одного зуба, что становилось видно, когда она улыбалась.

Да, Иди постарела, так же как и я. На мгновение мне стало невыносимо печально. Я отвернулась к детям, чтобы Иди не увидела слез на моих глазах.

– Они прекрасны, – сказала я и сразу же пожалела об этом. Эти малыши не были детьми Иди, и этот комплимент мог напомнить ей о том, что у нее не было своих детей. В той самой, другой вселенной Иди была бы не просто женой, но и матерью.

Материнство вдруг показалось мне какой-то нечестно распределенной привилегией.

Но я ошиблась.

– Спасибо, – сказала она с гордостью в голосе. – Я с ними с тех пор, когда старшая – Люсинда – была еще совсем маленькой.

– Давно, – сказала я, и Иди кивнула.

– Я не видела тебя сто лет, – сказала я, приподняв юбку и сев рядом с Иди.

Иди покачала головой.

– Нет, не сто.

– Десять лет.

– Разве десять? Ну да, пожалуй. Люсинда! – предостерегающе крикнула она девочке на площадке. – Не вздумай.

Я засмеялась. Ничего не могла с собой поделать.

– Просто я помню этот голос, – пояснила я. – Очень хорошо помню. Он значил, что, чем бы я ни занималась, нужно немедленно прекратить это делать, а не то…

– А не то… – повторила Иди. – Ты не знала, что это значило. Но ты была хорошей девочкой.

– Правда?

– О да! – сказала она, и запал в ее голосе удивил меня. – Очень хорошей. Ты радовала меня. Ты всегда хотела меня обрадовать, а это – все, чего только можно хотеть от ребенка. – Она указала на детей. – Рикки и Денни радуют меня. А вот Люсинде все равно. Она пробивная.

Мне стало обидно, что пробивная именно Люсинда. Это нелепо, но мне хотелось быть пробивной, а не ребенком, который хочет порадовать. Интересно, какой я стала теперь? Конечно, я изменилась.

– Джоан была пробивной, – сказала я. Иди застыла рядом со мной. – Она и сейчас такая.

Поднялся ветер, и мне удалось уловить тот самый запах Иди: смесь лосьона, которым она натирала меня после ванны, и чего-то еще. Я едва сдерживалась, чтобы не обнять ее. Я ощущала определенные флюиды между нами, с тех пор как села рядом: в конце концов, мы ведь любили друг друга. Иди вносила уют в мою жизнь.

Естественно, я бы не сделала ничего подобного. Иди ушла от меня, ушла очень давно. Если бы я притронулась к ней, она бы отскочила, как ошпаренная; этот момент совсем не был бы трогательным. Он был бы невыносимым.

– Джоан была пробивной, потому что у нее была любящая мать. А ты хотела порадовать, потому что твоя мать тебя не замечала. – Она повернулась ко мне. – Дети – простые существа, Сесилья. Самые простые в мире.

– Мама заботилась обо мне, – сказала я. Интересно, почему я ощутила такую острую потребность защитить ее. – Она была сложной женщиной.

Иди кивнула. Темнокожая женщина в белой униформе, катившая коляску, помахала нам. Иди кивнула ей в ответ. Это была территория Иди. Женщина с уважением держалась на удалении и старалась не смотреть на то, как няня общается с хорошо одетой белой женщиной. Это была жизнь Иди, и я когда-то была ее частью.

Один из ее подопечных – младший мальчик – подбежал и объявил, что хочет есть.

– Ты вечно голодный, – сказала Иди, но с ним она разговаривала добрее, чем со мной. – Скоро пойдем. Дома поешь.

Он немного надулся, а затем обратил внимание на меня.

– А это кто? – спросил он, указывая на меня.

– Не показывай пальцем, – сказала Иди. – Это мисс Сесилья.

– Откуда она пришла?

Иди засмеялась:

– Сесилья, и откуда ты пришла?

– Я пришла из недалека, – сказала я, в душе благодаря мальчишку за то, что он подошел. Он смягчил Иди. Мальчик с опаской смотрел на меня; ему не нравилось быть объектом насмешек Иди. – Иди присматривала за мной, когда я была маленькой.

– Это правда, – подтвердила Иди. Она наклонилась и смахнула песок с шорт мальчика, поправила его рубашку. Он смотрел то на меня, то на Иди, скорее с интересом, чем смущенно. Ему было сложно понять, что у Иди, которую он явно любил, могла быть жизнь до него или, тем более, после.

Через секунду он, ничего не говоря, убежал к другим детям.

– У меня есть ребенок, – сказала я. – Томас. Ему три года.

– Я знаю.

– Тебе рассказала Дори?

Она промолчала в ответ.

– Зачем ты пришла, Сесилья?

Я прикрыла глаза от солнца. Хотя мы и расположились в тени, все равно, если сидеть там слишком долго, можно было обгореть.

– Я пришла узнать, почему вернулась Дори. – Мне было нечего терять. Нужно было быть абсолютно честной. Может быть, Иди оценит мою откровенность.

– Я так и думала, – сказала она. – Ни слуху ни духу целых десять лет. – Ее голос дрогнул. – Когда я услышала твой голос, то сразу же поняла, что ты хочешь узнать что-то о Джоан.

Я хотела было возразить, но Иди не поверила бы той правде, которую я открыла для себя, как только ее увидела: я так давно хотела с ней повидаться. Но я знала, что она не хотела видеть меня.

– Ты никогда не любила Джоан, – вместо этого сказала я. – Еще с детства.

– Ты правда так думаешь? – Она поднялась, и дети, будто привязанные к ней невидимыми нитями, враз обернулись. – Одна минута, – крикнула она и постучала пальцем по запястью, будто на нем были часы. – Через минутку мы пойдем домой.

– Я думала лишь о тебе, Сесилья. До Джоан мне не было никакого дела. О ней заботилась Дори. А о тебе – я.

– Но почему Дори ушла? Почему она ушла?

Иди покачала головой:

– Если ты не знаешь, то я не могу тебе сказать. Это не мое дело.

– Прошу тебя, – умоляюще сказала я. – Мне нужно знать.

– Я не должна говорить об этом. – Иди прикоснулась к шее, и я заметила ее крохотный золотой крестик, который не видела столько лет. – Люди не должны вмешиваться в Божьи дела.

В моем горле росла глубокая тревога, казалось, меня вот-вот вырвет на траву.

– Божьи дела? О чем ты говоришь, Иди? Пожалуйста. – Я вцепилась в ее руку. – Пожалуйста, скажи мне.

– Сейчас придут дети, – сказала она, забирая руку.

Они шли к нам робко, будто не хотели прерывать разговор. На секунду мне стало интересно, что они о нас думают.

– Пожалуйста, – повторила я, хотя и понимала, что это бесполезно.

– Спроси Джоан. Это ее история. А твоя история, Сесилья? Я часто думаю о том, жалеешь ли ты о ней.

– Нет, – сказала я. И не соврала. – Я не жалею. Джоан сделала то, чего я совершить не могла. Я вечно сомневаюсь. – Я сделала паузу. – Мама хотела этого.

– Она сама не знала, чего хотела.

Дети наконец подошли к нам; они больше не смотрели на меня с любопытством. На секунду я показалась им интересной, но меня было слишком много.

Иди поправила детям одежду, пригладила волосы Люсинды.

– Идите поиграйте, – сказала она им. – Я позову вас через минуту. – Она села рядом со мной. Я была в шоке, хотя и не должна была. – Я слышала, что мама сказала тебе.

– Что она мне сказала? – Мама говорила мне так много вещей, что я не сразу поняла, о чем она.

– Когда она умирала. Я иногда слушала за дверью, чтобы убедиться, что она не говорит тебе жестоких вещей.

– Такого не было.

– Я знаю. – Она сделала паузу, стряхнула что-то с колена. – Она сказала тебе, чтобы ты не позволяла Джоан управлять собою.

Ах, теперь я вспомнила. Мама тогда только проглотила таблетку. Я отирала ей подбородок салфеткой.

– Она была больна, – сказала я, – и теряла рассудок.

– Но она не потеряла его совсем, ведь так?

Она посмотрела мне в глаза.

– Нет, – согласилась я. – Не потеряла.

Это было правдой.

– Она предупреждала тебя быть осторожной с Джоан.

– Она сказала, что Джоан разорвет меня на две части.

Я вспомнила жару в маминой комнате, острые запахи. Ей было постоянно холодно, она умирала, а мне было жарко, я ухаживала за ней.

– Да. Самым большим ее страхом было то, что случится с тобой после ее смерти.

– Нет, – непроизвольно ответила я. – Такого быть не может.

– Почему? Потому что она бывала жестокой? Роль матери была написана явно не для нее. Я тебя уверяю. Но все равно, материнский инстинкт у нее был.

– Материнский инстинкт, – повторила я. Еще немного – и я заплакала бы. – И когда же он проявлялся, интересно? Я не могла передвигаться по дому, не слыша ее причитаний, что я скачу по дому, как лошадь. Я все еще иногда думаю об этом. Я помню, как ее бесила моя походка.

– Мама любила тебя.

– Не помню, чтобы она говорила мне это. Ты говорила. Постоянно говорила. Но не мама.

– Все равно. – Иди прижала палец к губам, будто хотела замолчать. Но она продолжила: – Я всегда думала, это воля Божья, что она умерла как раз тогда, когда ты начала становиться женщиной. Она не смогла бы стать матерью девушки. В ней этого совсем не было.

– Ты по-прежнему думаешь, что это Божья воля?

– Ты знаешь, что я думаю. – Она встала. – Дети, – позвала она. – Пора домой.

Моим домом была Иди. Я положила руку на грудь. Я снова была ребенком, который ждал, пока его отнесут куда-то в безопасное место.

Я представила себе, какой была бы моя жизнь, если бы Иди осталась со мной.

Она присутствовала бы на моей свадьбе. Она помогла бы мне, когда Томми был маленьким, а я, хотя ты тресни, не могла его успокоить. Она во всем помогла бы мне. Она оставила бы меньше места для Джоан.

– Мне было пятнадцать лет, – сказала я. – Совсем еще ребенок.

Она махнула рукой в сторону своих воспитанников, которые бежали к нам.

– Вот они дети, – сказала она. – А ты перестала быть ребенком, как только заболела твоя мать.

Дети уже были возле нас. Иди рассеянно похлопала Рикки по плечу.

– И как, Сесилья? Джоан разорвала тебя на две части? – Ее голос был спокойный, ровный. Она не хотела испугать детей. Я и забыла, какое у Иди самообладание. Я ни разу не видела, чтобы мама ее ругала. – Я надеялась, что ты хочешь встретиться со мной по другой причине. По любой причине, кроме нее. Но сердцем я чувствовала, что это из-за Джоан.

Я молчала. Я все еще была в маминой комнате, смотрела, как она умирает. Или нет, я была маленькой девочкой, девочкой в возрасте Люсинды, неспособной защититься от обвинений взрослого.

– Тебе двадцать пять лет, Сесилья. Взрослая женщина, которая гоняется за секретами другой взрослой женщины.

Я подняла на нее глаза. Дети тихо стояли в ряд. Они смотрели на меня, а Иди наклонилась. Я подняла руку, не понимая, что она собирается делать, но тут ее теплые, сухие губы прикоснулись к моей щеке.

– Я хотела увидеть тебя, Иди, – прошептала я, когда ее лицо было совсем рядом с моим. – Ты была моей мамой.

– О дитя, – сказала она. Я растрогала ее. Она покачала головой. – Если бы так и было. – Она протянула руки, и младший мальчик взял ее за правую руку, а старший – за левую. – Именно этому ты меня и научила.

– Чему научила? – спросила я высоким голосом. – Скажи.

Я бы сделала что угодно, лишь бы она оставалась со мной, так близко, чтобы я видела легкие складки на ее юбке, царапину на носке ее белой туфли.

– Научила тому, что ты – не моя. – Она подняла руки, и руки мальчиков тоже поднялись. – Как бы я хотела, чтобы это было так, – сказала она высоким и нежным голосом, каким я его и помнила.

Стена, которую она построила между нами, разрушилась в один миг. Она держалась на расстоянии, и я ее понимала. Не поэтому что она ненавидела меня? Я стояла и ждала. Чего? Пока она уберет руку от одного из мальчиков? Иди грустно смотрела на меня. Было слишком поздно.

– Прощай, Сесилья, – сказала она и ушла.

Мальчики шагали по бокам от нее, а Люсинда – позади. Мне снова захотелось оказаться на ее месте. Люсинда побежала вперед, куда она бежала – неизвестно.

Вероятно, и она не знала цели. Наверное, она просто бежала, чтобы посмотреть, что будет дальше.