1990-е, Москва

Близилась полночь. Костюмированный бал был в полном разгаре.

Любовница олигарха Андрея Бенедиктова, молоденькая, но уже известная фотомодель Алена Светозарова, в изумительном бледно-зеленом кринолине с кружевами и меховыми бейками из темной норки, с туго затянутой талией и расшитым драгоценными камнями лифом, кружилась на начищенном до блеска паркете. Ее высокая прическа, искусно украшенная цветами и жемчугом, подрагивала в ритм танца. Девушка всерьез вжилась в роль аристократки девятнадцатого века и в перерывах между турами вальса с томным видом обмахивалась большим веером из страусиных перьев. Ее кавалер, похоже, утомился и с тоской поглядывал на распахнутые двери.

Увидев проходящего мимо хозяина, Бенедиктов кинулся ему навстречу.

— Чудесный вечер!

— Может, по глотку шампанского? — предложил Альберт.

— Пожалуй, — согласился гость.

Они направились к столу.

— Хорошо ты придумал, — потягивая шампанское, бросил Бенедиктов. — Меня трудно чем-нибудь удивить, но ты удивил. Вся эта заграница надоела, а тут у тебя все такое настоящее, русское, родное. А какой колорит! Здорово!

— Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, — с пафосом продекламировал Альберт.

— Отлично все устроил, я как будто в девятнадцатом веке побывал, моя Аленка вообще без ума.

— Это лучший век в истории моего рода, — гордо произнес Альберт. — Стараюсь воспроизвести время как можно достовернее.

— Черт возьми! Я никогда не думал, что с таким удовольствием буду слушать какие-то романсы.

— Мои коллеги-артисты стараются, — довольно улыбнулся Альберт.

— Слушай, а давай я к тебе на вечер приглашу какую-нибудь звезду.

— Если это возможно, буду безмерно счастлив! — воскликнул Альберт. — Только сколько это будет стоить?

— Ерунда! — хохотнул бизнесмен. — Пятьдесят процентов оплачу я.

— И все же сколько? — насторожился Альберт.

Бенедиктов шепнул ему сумму на ухо.

Вечер, на котором пела известная оперная дива, приглашенная Бенедиктовым, явился триумфом для Барятьевых. Близлежащие переулки и улицы вряд ли видели такое количество дорогих иномарок. Дамы блистали невиданными нарядами, а мужчины — элегантными фраками.

Мощный, волшебный голос певицы свободно лился из открытых окон и растворялся в удивительном весеннем вечере, напоенном нежным запахом сирени и горечью смолистых тополиных почек. Случайные прохожие, прилипнув к металлическим прутьям забора, замирали от восторга, внимая неземным звукам.

Альберт был на седьмом небе от блаженства. Правда, размер гонорара оперной дивы немного омрачал радость, но стоимость билетов с лихвой покрыла все расходы.

Наденька с Марфой летали, словно на крыльях, Марфа даже забыла о кавалерах, так согревал ее душу большой куш.

— Надька, у меня гениальная идея созрела! — азартно шептала она. Щеки и лицо ее горели от возбуждения. — Мы такое забацаем! К нам весь бомонд ломиться будет, денег заработаем немерено.

После концерта начался бал, и певица открыла его вальсом в паре с хозяином.

Празднество продолжалось чуть ли не до утра, и гости лишь на рассвете покинули дом.

Галантно целуя ручку оперной диве, Альберт с немым обожанием бросил на нее самый пленительный взор, который он когда-либо бросал на женщину. И дива откликнулась. Грудь ее от частого дыхания заволновалась, и она, покраснев, произнесла:

— Буду несказанно рада посетить ваш музей вновь, у вас здесь чудесно. Звоните.

Проводив ее лимузин, Альберт поплелся в дом.

Но на ступеньках ему внезапно стало дурно. В глазах потемнело, спина похолодела, и по ней заструились ледяные струйки пота. Ватные ноги перестали слушаться, и он рухнул на лестницу.

На шум прибежали Наденька с Марфой. Они попытались поднять Альберта, но это оказалось им не под силу. Помогли официанты, они отнесли хозяина в спальню и уложили на кровать.

Перепуганная Наденька вызвала «Скорую помощь».

Альберту сделали укол, но это не помогло, требовалась госпитализация. Наденька поехала в больницу вместе с мужем.

В приемном покое она столкнулась с Инной. Оказывается, она работала в этой больнице. Забыв распри, Надя умоляла родственницу помочь Альберту.

— У Альберта гипертонический криз, — с укором произнесла Инна. — Что я могу сделать? Как только его положат в палату, я тебе позвоню, а сейчас езжай домой.

— Как уезжать? — растерялась Наденька. — Я не могу его бросить!

— Сейчас ты ему только мешаешь, — холодно процедила Инна.

Наденьку покоробили слова и тон родственницы, но она сдержалась.

— Инночка, пойми, я не могу Альберта оставить! Мало ли что? Я не хочу остаться вдовой.

Инна опомнилась. Ей совсем не улыбалась перспектива в виде молодой наследницы, и она уже мягко произнесла:

— Пожалуй, ты права, ему нервничать нельзя. Хорошо, посиди здесь, — кивнула она на ряд кресел.

Наденька уселась напротив двери, куда завезли ее мужа.

Инна прошмыгнула в соседний кабинет, и оттуда послышался ее голос:

— Альберт Барятьев — известный артист, политический деятель. Его нужно положить в отдельную палату.

В ответ послышался мужской басок, который кому-то отдал распоряжение, и вскоре каталку с Альбертом вывезли из кабинета. Крепкий санитар в сопровождении молоденькой медсестры повез Барятьева к лифту. Наденька бросилась за ними.

— Я его жена! Ему необходимо мое присутствие!

Медсестра скептически усмехнулась.

— Сейчас больному только доктор нужен, а еще покой.

Альберт шевельнулся и слабым голосом простонал:

— Надюша, поезжай домой. Здесь доктора, умереть не дадут.

Сдерживая слезы, Надя ободряюще улыбнулась.

— Хорошо, я завтра приеду, а ты держись, выздоравливай. — Она проводила каталку взглядом, и когда захлопнулись двери лифта, сдерживая набежавшие слезы, побрела к выходу.

Проходя мимо дверей кабинета, в котором только что находился Альберт, она услышала смех и голос Инны:

— Заездила его женушка. Такая сволочь! Все денег ей мало. Спит и видит, чтобы он в мир иной убрался.

Женский голос произнес:

— А с виду такая скромница, не подумаешь.

— Да она такая хитрая и подлая! — раздался негодующий, полный ненависти голос Инны. — Притворяется.

Дальше Наденька слушать не стала, опрометью кинулась вон из больницы.