После того как сотрудники милиции спасли последнюю жертву маньяка, нападения прекратились, убийца затаился. Суржиков день и ночь пропадал на работе.
— Надо же, спугнули преступника, — сокрушался он. — Может быть, еще раз прочесать район? Вдруг он из местных жителей?
— Но мы всех музыкантов в районе проверили, — возразил ему оперативник Михаил Меркулов. — Нет среди них подозрительных, у всех алиби.
— Убийца может быть и не музыкант, — хмыкнул Суржиков.
— И не маньяк, — насмешливо заметил Меркулов.
— И не маньяк, — хмуро повторил Суржиков.
— Ты хочешь сказать, трех женщин скрипичной струной задушил не маньяк?
— Я в этом сомневаюсь, две жертвы оказались сотрудницами одного и того же кинотеатра и были знакомы между собой. Не верю я в такие совпадения, — вздохнул Суржиков, — тем более что в деле замешаны ноты Моцарта…
— Если это так, то кого ты подозреваешь?
Глубоко задумавшись, Суржиков качнул головой.
— Подозреваемые-то есть… Их даже слишком много. Бывший коллега убитой Вебер, Фарятьев. Этот тип за ноты Моцарта не то что старушку, он маму родную не пощадит, но у него алиби. Ее сосед, картежник Кукушкин, но он тоже не тянет на убийцу. А еще есть певец Прозоровский, подозрительно он вокруг директрисы кинотеатра «Олимп» вьется…
Меркулов засмеялся.
— Ты хочешь сказать, что известный певец Прозоровский будет душить женщин в кустах на набережной?
— Не знаю, — печально вздохнул Суржиков. — Но очень многое меня в этом деле смущает. Первое: зачем администраторша Бобрышева пошла на работу через мост, если слышала, что там орудует маньяк? Второе: если это маньяк задушил старушку Вебер и украл ее сумку, зачем он потом бросил эту сумку на месте убийства других жертв? Куда пропала сумка Бобрышевой? И почему женщин убивают именно скрипичной струной?
— Согласен, все это подозрительно, — поддержал Суржикова коллега. — Что-то здесь не складывается…
— И почему музыкантша за два дня до смерти пишет завещание на Диану Арсеньеву?
— Так, может, эта Арсеньева ее и задушила? — ухмыльнулся оперативник.
Суржиков покачал головой:
— Исключено, во-первых, она была в зале на момент убийства, а во-вторых, она на такое не способна.
— А как же завещание? — ухмыльнулся Меркулов.
— Говорит, что про него ничего не знала, — вздохнул Суржиков. — И от наследства отказалась.
— Ты прав, странного в этом деле много, но если убийства связаны с наследством старой музыкантши, то, вполне возможно, все было кем-то тщательно спланировано.
Суржиков печально вздохнул:
— Первое дело и такое сложное! И едва какая-то ниточка появляется, тут же пропадает. Поеду еще раз допрошу знакомых Вебер, вдруг я чего упускаю?
Ланская встретила Суржикова в красивом розовом шелковом халатике и сразу провела в кухню, где вкусно пахло кофе.
Любочка была в прекрасном настроении, свежа и хороша.
«Не иначе как тоже влюбилась», — мрачно подумал Егор и сделал комплимент:
— Прекрасно выглядите.
— Кофе будете? — загадочно улыбаясь, прощебетала Ланская.
Взглянув на красивые воздушные пирожные на столе, Суржиков сглотнул слюну.
— Пожалуй…
Хозяйка поставила перед ним чашечку кофе, придвинула пирожные.
— Угощайтесь, сегодня купила.
Суржиков благодарно кивнул, взял пирожное и осторожно спросил:
— У вас какие-то изменения в жизни? Вы какой-то другой стали.
Ланская вновь довольно улыбнулась:
— Я собираюсь выйти замуж.
— Поздравляю. И кто ваш избранник?
Хозяйка отвела взгляд и вдруг рассердилась:
— Какая разница?
— Небось музыкант? — не успокоился Суржиков.
— Что-то в этом роде, — кивнула она. — Но вы же пришли не о моей личной жизни поговорить. Давайте к делу: что еще случилось?
— Ничего, — угрюмо ответил следователь. — Я хотел о «Реквиеме» уточнить, про ноты, что хранились у Вебер.
Взгляд Ланской стал очень серьезным и в то же время печальным.
— Неужели их нашли?
Суржиков заерзал.
— Нет, — соврал он, — но обязательно найдем. Так кто еще знал о том, что Вебер хранит эти ноты?
Любочка задумалась.
— Как вам сказать, если об этом стало известно в консерватории, то, наверное, многие. Нашлись бы и безумцы, что решились бы их продать.
— Какая-то бумажка стоит человеческой жизни, — вдруг возмутился Суржиков.
— Понятие ценности относительное. Кого-то интересует материальная сторона вопроса, а для кого-то важно, что это наследие великого Моцарта. И если вас интересует мое мнение, то я уверена, что все эти убийства связаны с нотами, но как именно, не представляю.
На остальные вопросы Ланская пожимала плечами, и лишь когда он назвал имена Фарятьева, а затем Бобрышевой, глаза девушки сверкнули. То ли это было негодование, то ли возмущение, то ли интерес, Суржиков понять не успел, но ответ ее был однозначен — «ничего не знаю».
Больше ничего не добившись от Ланской, следователь поехал к певице Разумовской.
Элеонора встретила его настороженно и провела в просторную столовую.
Девушка выглядела подавленной и мрачной, и Суржиков поинтересовался:
— У вас все в порядке?
— Как вам сказать? — ответила она. — Наверное, как у всех, то полоса белая, то полоса черная, а у меня сейчас серая.
— Это бывает, — добродушно улыбнулся следователь. — Хорошо, что не черная. Так что же все-таки случилось? Может быть, нужна помощь?
Элеонора вздохнула:
— Нет, это личное. С женихом рассталась.
Суржиков удивился:
— Вы такая красивая! Только последний идиот мог вас отпустить. Уверен, скоро у вас появится новый поклонник, лучше прежнего, и все будет хорошо!
Певица повеселела.
— Вашими устами, да мед бы пить, — засмеялась она. — Меда, к сожалению, нет, кофе с ликером хотите?
Суржиков смутился.
— Я на работе, нам спиртное нельзя.
— Какое же это спиртное? — улыбнулась Элеонора. — Капелька ликера на чашку.
Следователь сдался, и вскоре они уже пили кофе и беседовали.
— Я уверена, что Виолетту Генриховну убили из-за нот Моцарта и девицу, администраторшу кинотеатра, тоже. И боюсь, что это только начало, — вздохнула Разумовская. — Но кто этот убийца, я понятия не имею.
Элеонора хотела было рассказать об Арнольде, о своих подозрениях, но так и не решилась: природная осторожность и гордость не позволили.