На куст, под которым устроила наблюдательный пункт спасательная экспедиция, уселся дрозд. Он опасливо скосил круглый глаз на странный голубоватый шар внизу, потом почистил пёрышки и, пробуя голос, звонко чирикнул. Неведомый шар явно заинтересовал дрозда. Может, это чьё-нибудь яйцо?

«Чьё? Чьё?» — спросил сам себя дрозд и слетел на самую нижнюю ветку. Но тут он вдруг заметил превосходную, отлично растрёпанную тряпку.

«Ага! — подумал дрозд. — Если из неё надёргать ниток, моё гнездо будет самым уютным на всём острове».

Дрозд совсем было приготовился тюкнуть клювом тётушку Тряпку в спину, но в этот миг в каменоломне с тяжким грохотом рухнула отколотая глыба. Дрозд шарахнулся прочь, а запорошённые пылью путешественники долго ещё кашляли и протирали глаза.

— Ваш братец, — отряхиваясь, заметила тётушка Тряпка, — мог бы падать и поосторожней! Послушайте, — вдруг спросила она, — вы что, всем камням на свете браток приходитесь или только некоторым? На мрамор вы так не похожи...

— А между тем мы самые настоящие братья, — ответил Мелок. — Дело в том, что мрамор в молодости был точно таким же, как, скажем, ракушечник, я или другие члены нашей семьи известняков. Вы ведь знаете, что земная кора постоянно движется. Благодаря этому-то движению, обычно незаметному для глаз даже многих десятков поколений, на земле, а точнее под землёй, появился мрамор. Глубины морей, на дне которых скопилась огромная толща известняков, поднимались, вода отступала... Чудовищные силы земных недр сминали, выгибали новую сушу. Она вздымалась всё выше, прорезалась бурными реками и превращалась в горные хребты.

— Ну да-а! Как же это камень может в складки выгибаться? Поди-ка согни его! — недоверчиво перебила Мелка тётушка Тряпка. Она даже в мелочах терпеть не могла неточности. Что поделаешь — слишком уж часто приходилось ей стирать ошибки на доске.

— Так это если сразу! — стал объяснять Мелок. — А если очень медленно, постепенно, тогда и камень согнуть можно. Конечно, во время роста гор он и ломался и трескался. Но и гнулся тоже. Сейчас всё поймёте. Вот, например, лёд. Он твёрд, хрупок, легко ломается и, казалось бы, совершенно не может гнуться. А попробуйте положить на него, скажем, утюг. Через несколько дней он как бы утонет во льду. Вы попытаетесь его вытащить, но не тут-то было. Вы дёрнете посильнее — и вот тогда лёд разлетится вдребезги. В чём же дело? Почему утюг мог погрузиться в твёрдый лёд и при этом вокруг не оказалось ни малейшей трещинки, а стоило его рвануть обратно — лёд разлетелся? Дело тут в том, что вес утюга действовал на лёд непрерывно, равномерно и долго. В результате хрупкий лёд изменил свою форму. Если бы утюг вытягивали обратно так же равномерно, долго и непрерывно, лёд отпустил бы свою добычу и остался целым.

Примерно такой же опыт можно провести со стеклом. Если зажать в тиски стеклянную трубочку и повесить на другой конец её гирьку, со временем трубочка согнётся. Ну, а если эту же трубочку попытаться согнуть сразу, она тут же сломается. Уж на что стекло хрупко и твёрдо, а гнётся... Ну, а битум вы знаете? Ту самую твёрдую чёрную смолу, которая идёт на приготовление асфальта. Ребята называют её «варом» и нередко притаскивают в школу.

— Знаю, — кивнула Тряпка. — Испачкают им парту или пол, так потом ни за что не ототрёшь.

— Так вот, если ударить по куску этого битума молотком, он сразу расколется на острые блестящие кусочки. Но стоит положить его на наклонную доску — и через день-другой увидишь, что кусочек битума изменил свою форму и стал похожим на большую каплю, стекающую вниз. Так оно и есть на самом деле: твёрдый битум течёт, только очень медленно. Вы думаете, он почему-либо стал мягче? Ничуть не бывало. Ударь по нему молотком, битум снова разобьётся.

Примерно то же самое происходит и с камнем.

Конечно, каменные породы куда твёрже, но и они обладают пластичностью и их можно согнуть. Всё зависит от того, с какой силой и как это делается.

Но вернёмся к мрамору, — продолжал Мелок. — Смятые слои известняков, стиснутые невероятной тяжестью пришедших в движение каменных масс, раскалялись жаром земных недр. Совсем рядом, пользуясь появившимися трещинами, снизу пробивалось к поверхности расплавленное каменное тесто — магма.

В этой дьявольской кухне почти ничто не могло остаться прежним. Известняки тоже менялись: они превращались в массу твёрдых, накрепко спаянных между собой мельчайших кристалликов.

Когда кристаллизовался весь известняк, он становился чистейшим мрамором, точно таким, как вон тот. — Мелок кивнул на котловину. — А если этот процесс почему-либо останавливался на полдороге, получался мраморовидный известняк. Тоже хороший строительный материал, но всё же не чета настоящему мрамору.

Впрочем, мрамор, став таким красавцем, не возгордился. На память о своём прошлом он нередко в своём рисунке сохраняет силуэты древних раковин.

— По-онятно! — кивнул дядюшка Глобус. — Но ведь вы, известняки, обычно белые или желтоватые, а мрамор бывает и розовым, и тёмно-серым, и коричневым, и зеленоватым...

—...и фиолетовым, и красноватым, и с разноцветными прожилками, — подхватил Мелок. — Скажу больше: чисто белый мрамор довольно редок. Это оттого, что во время рождения к нему примешивались другие вещества. Они-то и дали камню тот или иной цвет. Железо, например, окрашивает мрамор в красноватые тона, марганец — в коричневые, бурые, хром придаёт зеленоватый оттенок. А чёрные жилки, которые мы так часто встречаем в этом камне, — это самый обыкновенный каменный уголь, в который превратились остатки морских растений. Кстати, по этим же причинам обычные известняки тоже бывают разных цветов, и вы, дядюшка Глобус, ошибаетесь, считая, что мы обязательно бываем только белыми и желтоватыми.

— Так вот он какой, ваш братец! — с уважением пробормотала Тряпка, глядя на сверкающие на солнце скалы. — А наша Ручка небось опять бы не поверила, заспорила. — Тряпка грустно вздохнула. — Долго нам тут загорать-то, а? — шмыгнув носом, спросила она. — Может, пойдём поищем беднягу?

— Нет, — мотнул головой Мелок, — там люди! Сами знаете, что будет, если нас заметят!

Прохладный, чуть солоноватый ветер с моря прошелестел жёсткой листвой кустарника. В котловине стало тише. Звонкие удары металла о камень прекратились. Почти все рабы, бросив молоты, взялись за многочисленные верёвки, которые тянулись от только что отбитого многопудового бруска

Каждую верёвку тянуло несколько человек. Было отчётливо слышно хриплое дыхание и хруст щебня под ногами каменотёсов. Люди напрягли все силы, но глыба не двигалась. Подложили круглые брёвна-катки. Снова рабы впряглись в лямки. Глыба чуть сдвинулась. Заскрипела по щебню и стала. В воздухе засвистели бичи. Наконец под равномерные слова, которые нараспев произносил самый старший из рабов, глыба дрогнула и поползла вниз.

Тем временем один из людей в белой одежде — по-видимому, начальник — подошёл к высокому мраморному уступу, что-то измерил деревянной планкой и провёл по белому камню жирную чёрную черту.

— Ага! — вскочил Мелок. — Теперь я знаю, что делать! Только бы этот человек не унёс его!

— Кого? — в один голос спросили Глобус и Тряпка.

— Да разве вы не видели, что человек пишет чёрным? Это же наверняка уголь! Ждите меня тут! — И с этими словами Мелок стремглав покатился куда-то вниз.

— О... Он... Он пропадёт! — убеждённо проскрипел дядюшка Глобус.

— Может, ещё обойдётся, — отозвалась Тряпка. — Он белый, маленький, авось его не заметят...

Между тем, пробравшись к уступу, где человек в белом намечал контуры нового мраморного бруска, Мелок притаился между камнями и сразу же сделался совершенно не заметным.

Вскоре, закончив работу, человек что-то крикнул своим помощникам и ушёл.

Напрасно тётушка Тряпка и дядюшка Глобус напрягали зрение, пытаясь обнаружить своего товарища, он словно растворился в этом белокаменном царстве.

Время ползло так медленно, будто оно было ещё тяжелее мраморной глыбы, которую тянули рабы.

Вдруг совсем рядом, в траве, послышался шорох.

— Фу! Вот он я! — отдуваясь, произнёс Мелок, неожиданно появляясь из-за куста ежевики в сопровождении маленького Уголька. — Знакомьтесь — мой коллега! Правда, он пишет чёрным по белому, в то время как я — белым по чёрному, но всё равно пишет. Как только я заметил, что человек чертит на камне, я сразу сообразил: вот кто поможет нам отыскать Ручку! Да ты не бойся, — повернулся Мелок к присмиревшему Угольку, — тебя никто не тронет. Это друзья!

Но Уголёк только испуганно таращил глаза на высокого дядюшку Глобуса и молчал.

— Ты должен нам помочь. Понимаешь? Помочь!

Уголёк переступил своими короткими ножками и молчал.

— Вот история! — вздохнул Мелок. — Не понимает он по-нашему, а в греческом я не очень-то силён.

Мелок почесал затылок и, наморщив лоб, неуверенно произнёс несколько слов.

Уголёк в изумлении подпрыгнул и тотчас ответил.

Мелок говорил очень медленно, Уголёк, наоборот, быстро. Но разговор постепенно налаживался. И вдруг Мелок словно споткнулся:

— Авторучка! — повторял он. — Понимаешь? Автоматическая ручка! «Автоматос», так, что ли?

Уголёк удивлённо хлопал глазами и явно ничего не понимал.

— Ну, которая сама пишет — «графос», «графо», — в общем, пишет, — втолковывал Мелок, с надеждой заглядывая в разинутый рот собеседника. — Вот беда-то! Ну, «стилос» — понимаешь? Ведь «ручка» по-вашему «стилос», верно?

— А, стилос! — радостно воскликнул Уголёк и понимающе закивал головой.

Через несколько минут Уголёк кубарем покатился вниз, а измученный Мелок улёгся в тени подорожника.

— Ну и балда! — удовлетворённо потягиваясь, сказал он. — Из трёх слов двух не понимает!

— Отсталость! — пожала плечами Тряпка. — Что с него взять, если он ещё до нашей эры...

— Что сказал этот Уголёк? — нетерпеливо перебил их дядюшка Глобус. — Он знает, где Ручка?

— Не торопитесь. Уголёк обещал это выяснить и вернуться сюда. Как я сказал «стилос», он сразу понял, о чём речь, и объяснил, что видел её!

— Видел! — всплеснула руками Тряпка. — Ура!

Потянулись томительные минуты ожидания. Путешественники не спускали глаз с каменоломни.

Между тем люди в ошейниках продолжали свою работу. Снова взлетали вверх кирки и молоты, снова, заволакиваясь пылью, звенел камень от тяжёлых ударов. Наметив трещину, рабы загоняли туда бронзовые клинья... Иногда в трещины забивались деревянные колы и время от времени поливали их водой.

— Для чего это? — поинтересовалась тётушка Тряпка.

— Неужели не догадываетесь? — спросил Мелок. — Ведь это так просто! Дерево от воды разбухает, и несколько клиньев могут довольно значительно увеличить трещину.

— Ждать часами, пока дерево и вода сделают своё дело, э-это же страшно долго!

— Не часами... а днями! — поправил Мелок. — Зато это легче, чем долбить мрамор кирками и металлическими клиньями. Впрочем, иногда камень можно добывать и гораздо быстрее. Смотрите! — Он указал на тяжёлую пилу, которую тащили несколько человек.

Длинная, выкованная из бронзы пила с двумя огромными поперечными ручками по концам была толщиной в палец.

— Вот с этой пилой дело быстрее пойдёт. Беда, что её не всегда удобно применять. Приходится сначала с клиньями да с кирками повозиться, подготовить место для пилы.

— Неужели бронза возьмёт камень? — с сомнением покачал головой дядюшка Глобус.

— Сама по себе эта пила — орудие довольно жалкое, — ответил Мелок, — затупится в два счёта. Но каменотёсы дали ей замечательного помощника. Впрочем, сейчас вы всё сами увидите.

Подойдя к мраморному выступу, рабы установили пилу. За каждую ручку взялись по два человека, ещё один поднял на выступ корзину с песком и опустился на колени. Посыпав выемку в мраморе песком, он дал сигнал. Пила пришла в движение. Вверх — вниз, вверх — вниз ходили плечи рабов. Вперёд — назад, вперёд — назад со скрежетом ездила пила по камню. А раб, стоявший над ней, пригоршню за пригоршней сыпал песок под лезвие.

Через несколько минут стало отчётливо видно, что мрамор стал поддаваться. Пила всё глубже и глубже врезалась в камень.

— Вот видите! — улыбнулся Мелок. — У рабочего люда во все времена смекалка была: одной бронзовой пилой камень не одолеешь. Затупится, и всё тут. Вот каменотёсы до песка и додумались.

Но мне кажется, дружок, что на твоём лице появилось недоумение. Честное слово, я даже знаю, что ты хочешь спросить: «При чём же тут песок? Он сам любую пилу затупит. Какая от него может быть помощь?»

Очень большая, к твоему сведению. Ведь песок состоит в основном из мелких крупинок очень твёрдого минерала — кварца. Эти-то крупинки и перетирают мрамор.

Ты уж прости, что я тебя перебиваю своими разговорами. Но ведь всё равно, пока Уголёк не вернётся к нашим путешественникам, у нас с тобой есть несколько свободных минут. Вот я и хочу тебе сказать, что песок-то ведь и до сих пор верой и правдой служит в каменоломнях. Каких только камнерезных машин не изобрели люди, а от помощи песка не отказываются. Вот, скажем, канатная пила: пробьют бурильщики два отверстия, так чтобы они встретились в камне. В эти отверстия продевается стальной трос. Концы его наглухо соединяются. Получается кольцо. Специальная машина заставляет эту гибкую длинную петлю двигаться. Машина непрерывно тащит трос к себе и протягивает его сквозь камень. А в пробитое отверстие всё время подсыпается песок. Жилки витого троса захватывают его с собой и быстро перетирают камень.

К открытию древних мастеров их далёкие потомки возвращались не раз. И вот однажды людям пришло в голову: нельзя ли пилить, резать, точить вообще без металла? Нельзя ли сделать режущий инструмент из песка или какой-нибудь другой породы ещё покрепче? И вот на свет появилось множество различных инструментов с общим названием «абразивные», от латинского слова «абразио», что значит «соскабливаю».

Инструменты эти делаются из раздробленных в порошок, очень твёрдых минералов — кремния, кварца, граната, корунда и даже алмаза. Но гораздо чаще материал для них изготовляется искусственно, из смеси кварцевого песка и кокса, нагретых до 2000 градусов в специальных электрических печах. Материал этот называется карборундом и по твёрдости лишь немного уступает алмазу.

Порошок карборунда или другого минерала пропитывается специальными склеивающими веществами и превращается в шероховатый искусственный камень, которому заранее придают нужную форму.

Сотни различных шлифовальных станков обрабатывают самый твёрдый металл с помощью карборундовых инструментов.

Бешено вращаются карборундовые диски, цилиндры и конусы. Миллионы крошечных каменных лезвий врезаются в металл, снимая невидимую глазом стружку. Стружка невидима, но лезвий так много, что стоит зазеваться — и деталь будет загублена.

Всем хорош инструмент из песка, и главное, не тупится. Стачивается от работы, а не тупится. Почему? А потому, что мельчайшие кусочки кристалликов, из которых сделан инструмент, так тверды, что почти не стираются. Они ломаются, но, обломившись, становятся ещё острее.

Кстати, есть специальные дисковые пилы, которые распиливают глыбы мрамора или даже гранита на ровные плиты. Диски этих пил делают тоже из карборунда или других абразивов.

Распиленный мрамор попадает на шлифовальные станки, которые обрабатывают этот камень опять-таки с помощью абразивных инструментов.

А ведь началось всё с песка, который люди догадались сыпать под лезвие пилы.

Но мы с тобой заговорились, дружок. Этак, чего доброго, можно и пропустить что-нибудь важное в путешествии наших героев.

— Ш-ш! — поднял руку дядюшка Глобус. — По-моему, сюда кто-то крадётся.

Путешественники насторожились. Под нависшими над обрывом корнями кто-то копошился. Было слышно, как вниз поползли тонкие струйки сухой земли.

Тряпка хотела дать сигнал к отступлению, но не успела — трава у её ног зашевелилась, и из неё выкатился... Уголёк. Чёрное лицо его сияло. Отчаянно подмигивая, он делал знаки путникам, приглашая их следовать за собой.

Друзья нерешительно переглянулись. Заметив это, Уголёк схватил с земли палочку, сухой лист и стал изображать, будто пишет.

— Да ведь это он про Ручку! — ахнула тётушка Тряпка. — Значит, он нашёл её!

Сомнений быть не могло.

Прячась за кусты и камни, путешественники последовали за своим чёрным проводником. Уголёк вёл их к краю котловины, где сидел начальник работ. Вскоре вся компания остановилась возле узкого оврага, круто спускавшегося вниз к самому платану. Поманив Мелка, Уголёк что-то зашептал ему, то и дело повторяя слово «стилос» и показывая на человека, сидящего под деревом. Лицо Мелка помрачнело.

— Что он говорит? — не вытерпела наконец тётушка Тряпка.

— Он говорит, что Ручка — у этого человека!

— Та-ак! — Дядюшка Глобус в отчаянии опустился на землю. — Всё потеряно!

— Постойте! Уголёк советует нам спрятаться за камнем и ждать, когда человек пойдёт с ним, с Угольком, намечать границы новых мраморных плит... Ведь тогда он оставит там же, под деревом, свой расчёты и Ручку. В этот момент нам, возможно, и удастся спасти её.

— А если тот, в белом, и нас... приберёт к рукам? — с сомнением зашептала Тряпка.

— Что говорить, дело опасное. — Мелок замолчал. — Вот что, — подумав, решительно сказал он. — Я спущусь один! Меня не заметят. Эх, если б ещё можно было снять мой фиолетовый берет!

— Я-a... Я пойду тоже! — решительно заявил дядюшка Глобус.

— Ну, а уж мне и подавно придётся! — вздохнула Тряпка. — Ведь ежели что, я всех этих древних греков одним махом сотру!

— Это только в самом крайнем случае! — предупредил Мелок. — Помните, что вы заодно сотрёте и нашу Ручку. Навсегда.

Путники поблагодарили Уголька и стали осторожно спускаться в котловину. Вскоре, никем не замеченные, друзья заняли место за камнем.

Солнце стало клониться к вершинам видневшихся вдали гор, по белым откосам котловины поползли тени, когда человек в белом наконец поднялся. С Угольком в руках он направился к мраморному уступу. В тот же миг Мелок сорвался с места. Ловко прячась за кустиками чахлой травы, он пробежал несколько метров, как вдруг заметил огромную, медленно надвигавшуюся на него тень. Замерев от ужаса, Мелок поднял голову. Над ним стоял один из стражников. Вероятно, услышав, как что-то зашуршало в траве, воин пристально глядел прямо на Мелка.

Наконец он зевнул во весь рот, опустился на землю и, прислонившись к стволу дерева, стал жевать сорванную травинку.

Не помня себя Мелок шмыгнул обратно за камень, где ждали его насмерть перепуганные тётушка Тряпка и дядюшка Глобус.

Снова медленно потянулись минуты.

— Пусть меня отправят в химчистку, больше к вашим родственникам я ни ногой! — сердито прошипела тётушка Тряпка, выбирая из-под себя мелкие острые камешки.

Мелок только пожал плечами.

— Хорошо хоть, из этого окаянного мрамора только в древности строили! — продолжала ворчать тётушка Тряпка.

— Должен вас огорчить, — шёпотом заметил Мелок, — но сейчас мрамора добывается гораздо больше, чем прежде. Ничего не поделаешь, люди хотят, чтобы их дома и города были красивыми. А самые красивые постройки обязательно одеваются мрамором... Если б вы знали, сколько разных сортов мрамора пошло на здание Московского университета на Ленинских горах! А подземные дворцы метро? Мрамор для них прибыл и с Урала, и из Средней Азии, и из Закавказья, и с Алтая.

Вспомнив о чём-то, Мелок грустно вздохнул:

— Нда-а, если б мы с вами могли сейчас вернуться в нашу школу, я бы вам показал знаете что? Электрические пробки. Как и во всяком большом доме, они укреплены на мраморной доске. А электростанции? Тут мы бы могли увидеть целые беломраморные залы с сотнями приборов, разноцветных лампочек, переключателей... Ведь мрамор — замечательный изолятор. На кожевенном заводе при помощи мраморных валов прокатывают лучшие сорта кожи, в столовых люди обедают на гладких, легко моющихся мраморных столах. Мрамором сверкают операционные комнаты больниц, прилавки магазинов. Мрамор всегда необходим там, где нужна абсолютная чистота.

— По-и-истине вечный камень! — задумчиво проговорил дядюшка Глобус. — Сколько тысячелетий прошло, а мрамор всё так же нужен человеку.

— Сейчас он ещё нужнее, чем прежде, — отозвался Мелок. — Одна беда: быстро стареет мрамор в городах. Построили, скажем, дворец; колонны, стены отполировали до зеркального блеска. Казалось бы, стоять дворцу таким же краевым многие века, но нет — пройдёт десять, двадцать лет, и мрамор теряет свой блеск, становится шероховатым. Это влага и газы растворяют его. За век они съедают целый миллиметр мрамора. А там, где... — тут Мелок неожиданно умолк и, приложив палец к губам, высунул голову из-за камня.

Со стороны дерева, под которым уселся греческий воин, доносился густой храп.

— Теперь нельзя терять ни минуты! — быстро зашептал Мелок. — Он спит. Тряпка, за мной! Дядюшка Глобус, вы будете дозорным, чуть что — подавайте сигнал!.. Пошли!

Через несколько минут Мелок и Тряпка, прячась между корнями, ползком добрались до того самого места, где недавно что-то сосредоточенно писал начальник работ. Ручки не было. Обойдя дерево кругом и бесстрашно проскользнув под коленом спящего стражника, Мелок и Тряпка остановились: перед ними на земле лежала медная, покрытая воском дощечка, на которой были нацарапаны какие-то буквы.

— Так вот он как писал! — изумлённо прошептала Тряпка. — А я думала, чернилами...

— Булыжник! — хлопнул себя по лбу Мелок. — Форменный булыжник! Как же я не сообразил!

— Чего? — не поняла Тряпка.

— А того, что вот она — «ручка», о которой говорил Уголёк! — И Мелок указал на деревянную, покрытую затейливой резьбой палочку, валявшуюся возле медной дощечки. С одной стороны палочка была заострена, другой её конец был сделан в виде лопатки. — Это стилос, — хмуро пояснил Мелок, — единственный инструмент для письма, известный древним грекам. Заострённым концом они выдавливали на воске буквы, а лопаточкой заглаживали ошибки. Когда я спросил Уголька про Ручку, он не понял. Я объяснил, что это инструмент, которым пишут, вот Уголёк и отправил нас сюда!

— А... А где же тогда наша Ручка?

— Этого я не знаю. Думаю, что тут её нет.

В эту минуту над котловиной пронёсся какой-то протяжный, тоскливый звук.

— Слышите? — насторожился Мелок. — Это сигнал, что рабочий день окончен. Сейчас люди пойдут в селение. Нам надо возвращаться.

Когда Тряпка и Мелок подошли к ожидавшему их дядюшке Глобусу, уже смеркалось.

— Стирай! — грустно скомандовал Мелок Тряпке. — Ничего не поделаешь.

Через несколько секунд путешественники оказались в классе. И первой, кого они увидели тут, была Ручка... Она стояла на подоконнике и, любуясь своим отражением в стекле, поправляла оставленный Мелком колпачок...

— Вы?.. Как... — Мелок поперхнулся.

— Как вы тут очутились? — наконец произнесла тётушка Тряпка.

— А где мне ещё быть? — пожала плечами Ручка. — Это вас вечно нелёгкая по свету носит. А мне и тут было хорошо.

— Та-ак вы никуда не и-исчезали? — произнёс изумлённо дядюшка Глобус.

— Разумеется, нет. Просто эта старая Чернильница, — Ручка кивнула в сторону учительского стола, — рассердилась на Мелка за то, что он забыл своих мраморных родственников. Ну, а я научила её, как вас разыграть. По-моему, неплохо получилось, а? Мы тут просто умирали со смеху.