1380 год, август
Благодаря усилиям князя рязанского почти все табуны мамаевы лишились подножного корма…
– Где луга с тучной и сочной травой для вконец оголодалых коней с выпирающими ребрами? – вопрошали своих сотников мамаевы конники. – Где ручьи с чистой неиссякаемой водой? Вместо них наши лошади видят лишь гнилые заболотья да обгрызки трав, на которые не льстятся даже верблюды.
Жалобы конников достигли ушей высокомерного Шанкара из Заволжской Орды. После разногласий с Арапшахом он перешел на службу к Мамаю. Ныне представился удобный случай отличиться и Шанкар явился к беклярибеку с хурджином общевойсковых претензий. Начал издалека, чуть ли не с Заилийских гор, откуда родом его род:
– Кто говорил воинам не брать в поход ничего лишнего? Ни запасной кошмы, ни зерна для лошадей, ссылаясь на быстротечность похода? Однако, уже наступили холодные утренники, а до Московии еще скакать да скакать…
– Потерпеть надо.
– О, благороднейший, я лично потерплю, но воины выражают неудовольствие. Их интересует конкретный вопрос: сколько времени им стоять на одном месте в ожидании военных действий? От долгого стояния боевой дух воинов падает. Кроме того, дурной пример заразителен…
– Что ты имеешь в виду?
– Я говорю о десяти сотнях мишарских воинов из камской округи. Вооруженные до зубов они прибыли к тебе, предложив свои услуги. И что из этого вышло? Через семь дней дружба дала трещину из-за, стыдно произнести, скудости предоплаты… После чего тысяча рассерженных мишарцев два дня разъезжала вокруг твоей ставки, смущая остальных своей вольностью и на третий день ускакала прочь! С предоплатой!
– Невелика потеря! Однако, чтобы неповадно было другим, их, сегодня же, с покаянием приведут на вечернюю поверку.
– И кто приведет?
– Ты.
– Я? – оторопел Шанкар, – мишарцы успели ускакать так далеко, что их уже и не догонишь…
– А догонять и не надо. Возьмешь свою шакалью тысячу, отъедешь от ставки на пять полетов стрелы и вернешься назад в сумерки. Для достоверности вели своим шакалам опоясаться зелеными платками на манер мишарских татар. И каждому сотнику держать в руке бунчук с лисьим хвостом – родовым знаком мишарцев. И чтобы ты все выполнил правильно, а не ускакал прочь наподобие мишарской тысячи, перед отъездом пришли в мою охранную сотню своего сына.
– Старшего или младшего? – неосторожно спросил Шанкар.
– Обоих!
Это распоряжение стало для Шанкара удавкой на шее. В случае неудачи беклярибек беспощадно выкорчует отростки его корней, обрекая на вымирание его род из Заилийских предгорий. За месяц службы в личной охране Мамая мало кто оставался в живых, обязанный защищать своим телом тело беклярибека от случайной стрелы, одичалой своры собак, плевка верблюда, копыта загульного коня, подпиленного столба юрты и тому подобного…
– Усвоил? – переспросил беклярибек.
– Усвоил! – вскинул руку Шанкар в головном приветствии, – есть встречное предложение. Для окончательной веры в мои благие намерения могу оставить в залог сколько-то золота и серебра. По твоему выбору…
На что Мамай презрительно ответил словами Чингизхана:
– Как солнце повсюду распространяет свои лучи, не нуждаясь в искусственной подсветке, так и я не испытываю нужды ни в золоте, ни в серебре.
Шанкар проглотил мамаеву пилюлю в подслащенной чингизовой упаковке и чтобы окончательно не лишиться расположения беклярибека без урона собственного достоинства добавил:
– Осуждение мишарских воинов должно произойти прилюдно, наглядно со всей строгостью. С напоминанием о вознаграждении воинства по окончании военных действий: три дня на разграбление Москвы, индивидуальный промысел и доля от общевойсковых трофеев. Ярким примером соблюдения равновесия между ожидаемой добычей и получением ее является широко известный военный эпизод трехгодичной давности, когда я, совместно с Арапшахом из Заволжской Орды, наголову разбил русичей на Пьяне-реке…
– По моим сведениям, не Арапшах был при тебе, а ты при Арапшахе.
– Но результат от этого не изменился!
– Как мне помнится, оприходование брошенного урусами обоза с оружием, боеприпасами, продовольствием и казной произошло не в результате воинского маневра, а из-за разгильдяйства урусских воевод. Насколько мне известно, один из них, Боброк-Волынский, и ныне воеводит одним из полков московского князя Мити… Кстати, а почему ты с пренебрежением относишься к своду военных правил, установленных еще при Чингизхане?
– В чем усмотрена моя провинность?
– В одежде не по уставу. Пояс повязан выше положенного. На два пальца укорочен бешмет, уши башлыка длиннее на четверть и сабля в ножнах не на той стороне.
– Так я, уважаемый беклярибек, левша!
– Вот оно как! В таком случае советую переместить ножны, чтобы не быть белой вороной!
Шанкар стиснул зубы, беклярибек так и норовил укусить его больнее.
– Несоблюдение уставных норм плохой пример для подчиненных, – нудно вещал прописные истины беклярибек. – Пренебрежение в малом влечет за собой большие ошибки, в результате чего и оказалось в забытии одно из главных наставлений Чингизхана: “Каждый воин обязан иметь при себе полный боекомплект. И если у кого будет в отсутствии хоть одна веревочка для подвязывания штанов – тот поплатится губой. Верхней либо нижней. По его выбору. А у кого в недочете окажется что-нибудь из общевойскового имущества в виде спицы от колеса или гвоздя запасного подковного, тот поплатится половиной носа!” Напряги память, Шанкар, может слышал еще какие разговорчики? Не стесняйся, рассказывай… За проявленную бдительность ты заслуживаешь поощрение. Не возражаешь, если я к твоей шакальей тысяче добавлю еще сотню и назначу тебя застрельщиком?
Шанкар получил удар ниже пояса, в первой же атаке на врага из сотни воинов-застрельщиков гибло восемьдесят! А по закону Чингизхана при потере всего половины воинов, с темника прилюдно снимали голову…
Поддерживая беседу, Мамай с трудом скрывал раздражение. Всего тысячу воинов привел с собой заносчивый Шанкар, а гонору, будто явился с пятью тысячами, что послал Мамаю казанский эмир Азан во главе с военачальником Сабаном. С силой казанского эмира Мамай просто обязан считаться, а излишне самоуверенного Шанкара следует не медля поставить на место:
– Разве мои распоряжения расплывчаты или требуют поправок и пояснений? Кто взял на себя тяжкое бремя ведения военных действий? Ногайский сардар, казанский эмир, булгарский бек или я? Может напомнить, кто и за что несет ответственность? Сотник отвечает за сотню, тысячник за тысячу, темник за десять тысяч, а я – за всех вместе! Я дважды сожалею и сетую, что так скоро позабыт завет великого воителя Чингизхана о девяти качествах, которыми должен обладать настоящий воин: бесстрашием тигра, терпением собаки, предусмотрительностью журавля, хитростью лисицы, боевым духом петуха, чуткостью барса, буйством вепря!
– Еще раз тысячу извинений, дважды уважаемый беклярибек… Говорят, будто твои военные силы несколько преувеличены, будто в каждой тысяче не хватает одной-двух сотен воинов?
– Правильно говорят! Это мой тактический ход. Пусть мой московский улусник князь Митя пользуется ложными сведениями, пусть уверится в слабости противника, ослабит разведку, утратит бдительность. На подобных приемах теряли голову и терпели поражения многое воители.
– О, благороднейший, – не унимался Шанкар, – так-то оно так, но воины ропщут… Вместо двух лошадей, положенных по уставу одному всаднику, осталось в наличии по одной с четвертью. Остальные три четверти воины съели за отсутствием другой пищи. Через три-четыре дня они доедят последнюю четверть, хорошо выученных боевых коней! Как быть? Что делать?
– Устроить облавную охоту. С сетями, засадами, петлями, ямами… На оленей, медведей, лисиц, волков, кабанов… Не счесть, сколько пищи живьем бегает!
– О, трижды уважаемый, должен заметить, что треть твоих воинов закоренелые мусульмане. По закону своей веры они не станут есть мясо чушки, они даже и близко не подойдут к вепрю. А буртасские воины по своим диким представлениям не станут бить “ошкуя” – своего мохнатого четырехлапого предка. Для ногайских воинов в запрете волк! Он для них как родной дядя по матери или двоюродный брат, один из самых близких родственников. Два десятка истинных монголов из Хара-Хото с прирожденной синей отметиной на крестце, бессменные охранители верблюдов, довольствуются лишь верблюжьим кумысом и вяленым верблюжьим мясом. Для полусотни китайцев, в чьем ведении таранное оружие, самой лучшей пищей после риса являются плоские жареные черви, не веришь?
– Верю, ибо слыхал, что твои шакалы едят не только баранов, но и обитающих в реке мышей с короткими хвостами!
– Не мышей, уважаемый беклярибек, а бобров.
– Вонючих водяных собак?
– О вкусах не спорят. Голодный воин – плохой воин. Что предпринять?
– На медведей запрет, на кабанов… Червей и водяных собак тоже не все употребляют… Остаются ежи, воробьи и вороны. Посему, повелеваю – бить всех подряд! Распределение добычи – забота войсковых сотников. А пока, из резервных запасов выдать каждому воину горсть риса, горсть изюма и одного барана на каждую полусотню, ибо баранов едят все, даже князь московский. Жалобщикам разъяснить, что завтра-послезавтра ожидается прибытие нескольких табунов. Без полного конского обеспечения нельзя начинать военных действий. Воинам объяснить, что я, беклярибек, надеюсь на их выдержку, храбрость, бескорыстие, долготерпение, сообразительность и смекалку в добывании пищи…
Дальнейший перечень воинских достоинств голодных воинов прервал посланец дозорной группы с очередным донесением… Знать место пребывания своего противника – золотое правило любого полководца и Мамай неукоснительно этому следовал, ежедневно задавая один и тот же вопрос:
– Где ночевал вчера московский князь Митя?
– На переправе через реку Оку у Лопасни, спорной земли между Московией и Рязанью. А переправой ведал воевода Федор Сабур.
Мамай, аж, затрясся от сообщения:
– Не тот ли Сабур, что переметнулся из Ногайской Орды на службу к московскому князю Мите? Если он, велю изловить переметчика, отрежу ему уши и заставлю сжевать их! Ступай выполнять!
– Но это еще не все!
– Говори,
– Перед серпуховской заставой к московскому войску присоединился отряд, возглавляемый переяславским воеводой Андреем Серкизовым…
Мамай вновь разразился гневными выражениями:
– Серкиз? Куда катится мир? Родовитый татарский царевич с кровью чингизовой на службе у князя московского! Что ему не хватало в жизни? Почета соплеменников? Богатств без счета? Возьми карательную сотню и притащи сюда Серкиза на аркане и я заставлю его проглотить все серебряные монеты, полученные им за службу князю московскому! Что еще?
– После переправы к войску московскому присоединились рати Андрея полоцкого и Дмитрия брянского – родных братьев Ягайловых.
– Поскольку Ягайло со мной в сговоре, то получается, что родные братья будут сражаться друг против друга?
Вопрос повис в воздухе, подчиненный не имеет права отвечать на такие вопросы.
Пока беклярибек выслушивал донесения, Шанкар что-то усердно записывал на полулисте слегка помятой бумаги и после отбытия посыльного подал ее Мамаю:
– Твое устное распоряжение, уважаемый беклярибек, о выдаче воинам пищевого довольствия, изложенное на бумаге, должно увенчаться твоей подписью. Однако, во избежание ошибок с моей стороны, сделай милость, прочти предварительно…
Шанкар по неопытности полагал, что демонстрируя свою грамотность, он унизит не умеющего читать беклярибека. Но беклярибек без раздумий отразил удар:
– Да, я действительно не умею читать, ну и что? Чингизхан, великий объединитель многих десятков племен и покоритель полусотни народов тоже не был обучен грамоте, но свои законы излагал как по писаному. Военные, гражданские и в защиту природы: “если от русла реки на расстоянии пяти полетов монгольский удлиненной стрелы будет срублено хоть одно дерево – рубщику отрубить голову!” Понятно? Да, я не умею читать, – повторил Мамай, – зато отменно считаю и точно знаю, что у тебя на плечах всего одна голова. Не страшно ее потерять? Подумай о ее сохранности, запасная-то отсутствует…
Шанкар ушел, не солоно хлебавши. Униженный. Раздасованный. А Мамай задумался… Главное, о чем он старательно умалчивал, касалось прибытия очень важного посланника из самого сердца Алтайских гор. Обладателя уникального дара – перемещения себя с места на место в виде катящегося огненного колеса или шара, что сбивало с толка строй неприятеля. К тому же, умеющего наносить с дальнего расстояния уничтожительные удары по командному составу противника. На что и рассчитывал беклярибек. Лишить противника управления войском – одно из главных военных правил.
Удачная охота сняла напряжение с продовольствием, но табуны задерживались, а согласно с другим правилом войны – воины не должны долго пребывать в бездействии, иначе у них возникает расслабленность мышц и появляются мысли. А воину размышлять вредно. Воин обязан слепо повиноваться приказам. Только тогда войско способно правильно действовать. Слаженно. Яростно. Безотказно. И Мамай объявил общевойсковые военные игры. Пусть самые сильные, меткие, ловкие бахадуры – батыры – богатыри покажут свое мастерство. В конной рубке – по-монгольски. В бросании арканов – по-кипчакски. В метании ножей – по-урусски.
На всякий случай оставались верблюжьи бега, состязания певцов. При каждой тысяче был свой акын, хафиз, бахши, бахарь по-урусски. Воины гордились певцами и берегли их как знамя. В песенной схватке на главный приз – породистого скакуна огненной масти, мог рассчитывать калмыцкий акын, умеющий петь всю ночь без перерыва, подыгрывая на рогах сайгака. Если сумеет переиграть соперника, каковым считался чистопородный монгол Монгор. Он так дорожил своим кожаным маринхуром с двумя струнами, что спал с ним в обнимку, закутывая инструмент в халат с двойной подкладкой. Булгарский бахши из Биляра тоже умеет рвать песнями сердца внимающих. И приблудный урусский бахарь из Урюпинска на южной окраине рязанской земли вполне может составить конкуренцию. Один глаз у него скрыт под черной повязкой и струны домры он перебирает левой, а не правой рукой, а леворуких следует опасаться. Хотя поет урюпинский бахарь действительно хорошо. Чувственно. Проникновенно. Громко. Пусть и непонятно. Не хуже прославленных степняков тянет по восходящей долго-долго небесно-голубые звуки, а в песнях он, Мамай, разбирается. Пусть поют. Песни отвлекают воинов от дум. За воинов он, Мамай, думает. По должности. И на следующий день задумался над сообщением Шанкара о том, почему после песен урюпинского бахаря из урусской полусотни надежных и злых воинов еженощно стали исчезать по одному – двум воинам? Отойдут от костра вроде бы по нужде и с концами. По объяснению урусского сотника – леший их забирает… Но откуда взяться лешему, если лес далеко?
После пропажи самого сотника Мамай потребовал от Шанкара выяснить о чем говорят на своем варварском языке урусы? Шанкар к заданию отнесся ответственно. Две ночи провел среди продолжающих убывать урусов, после чего доложил:
– Они не разговаривают, беклярибек, они слушают песни и плачут
– О чем песни?
– Об отцах-матерях и других родственниках.
– Ну и что?
Шанкар не ответил. Мало умения владеть языком чужого народа, чужой язык надо чувствовать. Пел бахарь не просто о родичах и сородичах, а о нравственных страданиях отцов и матерей, денно и нощно вспоминающих уведенных в полон сынов, внуков… О том пел, как невесты ихние ревмя ревут и рвут косы-волосы, печалясь о горькой безмужьей долюшке… Очи их синие и голубые – блекнут и слепнут, перси налитые – вянут и морщатся…
Незамысловатые слова. Простой напев. Под перебор струн левой, а не правой руки. Ничего крамольного, но Мамай нутром чувствовал связь пения с исчезновением урусских воинов. Злых, сильных, отчаянных! И не вспомнил, что леворуких следует опасаться.
* * *
Источники:
1. Сокровенное сказание монголов.
2. А. Широкорад, Куликовская битва, M. 2006 г. стр. 170, 171.
