Одну из приятных надежд наступившего девятнадцатого века вселяло практичное упрощение женских нарядов. В былые времена с обилием юбок, корсетов и подвязок в наряде аристократки справиться было так же сложно, как с несущейся под штормовым ветром на рифы баркантиной. Мужчину может настолько утомить множество тесемок, шнуровок и слоев одежды, что к тому времени, когда он доберется до соблазнительной плоти, уже забывает порой, ради чего приложил столько усилий. С удовольствием сообщаю, что благодаря упрощенной революционной моде добраться до прелестей дамы теперь не составляло труда, достаточно было галантно склониться и, подняв главный парус, узнать, что нижняя сорочка имеет ныне удобный разрез, а талия не скрывается под ворохом нижних юбок, поэтому я с восхитительной легкостью овладел примостившейся между двух бочонков Полиной, издающей рулады, сравнимые с многоголосием певчих в церковном хоре. Господи, эта девица обладала поистине неистовым темпераментом! Изображения ее бюста на знаменитых портретах не затмили оригинала, а живость ее бедер превосходила проворство ножниц в руках ловкого закройщика. Мы вздымались и опускались, как сицилийский дилижанс, и пылкость Полины соперничала с изобретенной Франклином печью, я мог бы насладиться ее прелестями еще в нескольких укромных уголках и нишах погреба, дегустируя самые разнообразные вина, если бы чьи-то грубые руки внезапно не вырвали меня из ее объятий, подобно пробке из бутылки.
Чертовски унизительная ситуация!
Со спущенными штанами трудно дать достойный отпор обидчику, и в любом случае крайнее изумление лишило меня быстроты реакции. Проклятье! Неужели из лагерей вернулся генерал Леклерк? Я мог попытаться выкрутиться, объяснив, что мы лишь хотели смахнуть пыль с бутылок, но не думаю, что ее супруг поверил бы мне, поскольку наше с Полиной положение являлось не менее очевидным, чем сияние Мэнского маяка в ночь перед бурей.
— Он изнасиловал меня! — заверещала Полина, что звучало еще менее правдоподобно, учитывая ее амурную репутацию.
— Вам не следовало гарцевать на чужих кобылках, — со странным акцентом рявкнул один из моих обидчиков перед тем, как удар по голове едва не лишил меня чувств, вынудив рухнуть на колени.
Мужественность моя тут же увяла, и я с тоской подумал о винтовке и томагавке, которые оставил вместе с плащом в вестибюле особняка. Пылкое воображение мгновенно подсказало мне, что могли сотворить со мной враги разных стран, и поэтому в одурманенном состоянии я все же попытался скрестить ноги.
— Я понимаю, что все это похоже на… — начал я.
Но мне тут же заткнули рот кляпом.
Вместо того чтобы перерезать горло или для начала нечто более ценное, меня, похоже, вознамерились попросту связать, как колбаску. Обмотав мое тело веревками, их сильно стянули и завязали на концах крепкие узлы, но даже в потрясенном состоянии я успел сделать одну полезную вещь: незаметно перебросить из жилетного кармана в рукава горсть набранных мной в гостиной шоколадок. Попадая прежде в подобные переделки, я потратил много времени, придумывая, каким образом можно освободиться из веревочных пут.
Я смутно видел, что Полина благополучно сбежала, поднявшись и приведя в порядок полупрозрачный наряд. Кто бы осмелился связать сестру Наполеона! Мне тоже натянули панталоны и, дотащив по коридору до двери погреба, вынесли в сад. Учитывая ситуацию, я не рассчитывал, что она пришлет мне подмогу.
Поэтому я попытался сам придумать способ спасения. К несчастью, кляп превратил мои логичные крики о помощи в приглушенное мычание и рычание.
— Побереги силы, американец. Ты даже не понимаешь, в какие неприятности вляпался.
О чем они говорят? В худшем случае меня можно обвинить в соблазнении сестры первого консула. Или они имели в виду нечто совсем иное? Я полагал, что меня схватили подручные мстительного мужа или братьев Полины, но, возможно, мне хочет отомстить и кто-то другой. Я прикинул, кто еще мог желать моей смерти. Вдруг действительно кто-то видел, как я вышел из того полуразрушенного итальянского дома, а Ренато был всего лишь первой ласточкой ложи египетского обряда, решившей покарать меня за то, что я отправил на костер графа Силано. Неужели змеиный культ Апопа умудрился доползти до Парижа? Британцы могли разозлиться из-за того, что меня, как легковесное перышко попутным ветром, вновь занесло к французам. В числе мстителей еще могли оказаться юные красотки, огорченные обстоятельствами нашего расставания, пара жертв моих карточных выигрышей, случайные кредиторы, вся австрийская армия, моряки английского фрегата «Дейнджерз», чье полугодовое жалованье после карточной игры перекочевало в мои карманы, а также разъяренные мусульмане с Храмовой горы в Иерусалиме…
Просто удивительно, как я, такой обходительный и славный человек, мог приобрести столь внушительный список потенциальных врагов. В сущности, по-моему, не так важно, кто из них в итоге прикончит меня. И тем не менее хотелось бы знать.
Меня протащили, как бревно, по садовой дорожке, бросили в мелкую лодчонку, так же пригодную для плавания, как упавший с дерева лист, и отбуксировали на середину усадебного пруда, прицепив к шлюпу. Я надеялся, что мне привяжут на шею камень и сбросят в воду, но наша мини-флотилия пристала к островку, на котором должно было состояться феерическое представление, и меня перетащили за кусты, где громоздились разнообразные легковоспламеняющиеся устройства. Могу лишь сказать, что Депо завез сюда такое множество пиротехнических изделий, что их с лихвой хватило бы на освещение второго пришествия.
— Вы всегда хотели быть в центре событий. И кончина ваша не будет исключением, — заявили мои похитители.
Меня привязали к столбу среди этой выставки взрывающихся ракетных изделий, похоже собираясь запустить в небо вместе с одной из искрометных шутих. Я понял, что во время кульминации празднования по поводу соглашения в Морфонтене мне суждено сгореть, как римской свече. Если кто-то и опознает мои останки, то придет к выводу, что смелый, но безрассудный в своей любознательности электрик Итан Гейдж забрался сюда исключительно для того, чтобы изучить устройство фейерверков.
— Вы, конечно, можете кричать, когда сгорит кляп, но в то время из-за салютного грохота вас уже никто не услышит, — прибавил захватчик с оттенком любезности. — А каждый вопль будет запускать в ваши легкие обжигающий воздух.
После этого они подожгли длинный огнепроводный шнур и быстро ретировались, не подумав даже сказать adieu, и я услышал лишь, как с тихим всплеском отчалил от островка их шлюп.
И я, безусловно, сгорел бы, если бы не растаяли шоколадки.
Поскольку меня частенько связывали, то по возвращении в Париж я придумал кое-какие способы для освобождения из таких передряг. Очевидно, что для удачного развязывания узлов надо умудриться сначала ослабить натяжение веревок, а добиться этого можно, расширяя при вдохе грудную клетку и напрягая мускулы, как обычно поступают фокусники, показывая трюк освобождения от пут. В случае с моими запястьями засунутый в рукава шоколад сделал их значительно толще. Теперь, когда твердые сладости размягчились, я соединил руки, шоколадная масса стекла вниз, и натяжение веревок ослабло. Слава добротным изобретениям кулинаров! Однако появление некоторой свободы для движения рук еще не означало полного избавления. С нарастающим страхом я увидел, как гости выходят из замка, чтобы лицезреть праздничный фейерверк; их веселая и нарядная толпа отлично смотрелась на фоне ярко освещенных окон. До меня доносился кокетливый смех дам; по водной глади плавало множество бумажных фонариков.
Лишенный возможности позвать на помощь, я покрылся холодным потом и, раздирая до крови кожу, усиленно пытался высвободить руку, просунув большие пальцы под веревки, испачканные в скользкой и осложняющей дело шоколадной массе. Наконец мне удалось развязать первый узел.
Краем глаза я увидел какую-то вспышку и услышал шипение. Пиротехническое действо могло начаться в ближайшие минуты!
Сбросив первую завязку, я освободил ноющие руки до локтя. Потом, дотянувшись до рта, выдернул кляп и отбросил его подальше.
— Помогите!
Чертов оркестр, однако, уже разразился восторженной версией «Янки-Дудл», показавшейся мне оглушительной какофонией улепетывающей в панике стаи гусей. Над прудом разносились ликующие возгласы, а змейка огнепроводного шнура уже искрила возле арсенала, посверкивая, как тигриный глаз.
Мне уже удалось ухватиться за веревки, привязывающие меня к столбу. Предплечья еще стягивали путы, но я имел достаточно свободы, чтобы развязать один конец веревки и неловко начать перебрасывать его, разматывая охватывающие мое тело круги и отчаянно сетуя на собственную неловкость, замедляющую этот процесс. И вот островок взорвался подобно звездной галактике, а через мгновение дождь огненных звезд хлынул обратно с небес. Часть пушек вздрогнула и изрыгнула ракетные оболочки. Дьявольски скоро здесь будет адское пекло, и я изжарюсь заживо. Нижний конец разматываемой мной веревки уже загорелся, а вокруг все чаще грохотали взрывы пиротехнических шутих. Если кульминация застанет меня здесь, то я окажусь в кратере своеобразного извергающегося вулкана, где и расплавятся мои бренные останки.
— Помогите! — вновь завопил я.
Теперь они играли «Марсельезу».
Но я уже отвязался от столба, рванулся к воде и тут же упал, забыв, что ноги у меня тоже связаны. Что-то непонятное еще отягощало мою спину. Но сейчас надо как можно скорее выбраться с острова! Взлетающие со змеиным шипением ракеты исполосовали небо огненными струями, обжигающие искры сыпались мне на голову и одежду, я был ошеломлен и полуослеплен режущим глаза огненным светом. Прыжками я начал продвигаться к воде, стягивая веревки с груди.
И тут взорвался, казалось, весь остров.
Восторженными криками толпа гостей встретила превращение земного острова в разлетающуюся солнечную корону. Огромные искристые фонтаны взлетели в разные стороны, образуя причудливые арки; воздух заполнился обжигающим пеплом, дымом и адским серным запашком. Загорелись и путы, связывающие мои лодыжки, и если бы не высокие ботинки (спешное свидание с Полиной не предусматривало полного разоблачения), то я мог бы сильно обгореть. Прыгая, как перепуганный заяц, я наконец увидел ту жалкую лодчонку, на которой меня притащили сюда. Я буквально упал в нее, она по инерции сдвинулась с мелководья, и мои ноги ощутили приятную прохладу. Пламя с шипением угасло. Я практически освободил руки, но грудь и бицепсы еще были охвачены кольцами веревки. Облив дымящиеся волосы водой, я сбросил с ног прогоревшие путы. С трудом удерживая равновесие шаткого суденышка, я умудрился встать на колени и, загребая руками, направить его в сторону праздничной толпы, удаляясь от грохочущего ада.
— Посмотрите-ка, что это там такое? Что-то плывет с островка!
Проклятые бестолочи начали изъявлять бурную радость, вновь заглушив мои жалобные стоны. Они решили, что в этом представлении мне отведена особая роль. И когда я наконец оказался достаточно близко, чтобы выкрикнуть сообщение о бандитах и похитителях, волосы на моей голове опять загорелись.
Или, вернее, прямо у меня за спиной со свистом воспламенился сияющий фонтан римской свечи, которую мерзавцы засунули под веревки. Деревянную рукоять этого огненного фейерверка они засунули за пояс моих панталон, а его запальный шнур, видимо, загорелся, пока я прыгал по острову. И теперь он — а заодно с ним и я — превратился в пылающий факел. Не желая окончательно поджариться, я выдернул из штанов рукоятку взрывного устройства и в отчаянии отвел подальше руку с извергающим огненный фонтан цилиндром. Он хорошо освещал мою фигуру, и его взрывная сила слегка ускорила продвижение моей шаткой посудины. Теперь уже все зрители радостно приветствовали меня.
— Да это же Гейдж! Какая потрясающая роль! Видите, он поднял факел мира, знаменующий наше соглашение!
— Говорят, он колдун! А вы знаете, что имя Люцифер означает «несущий свет», то бишь «светоносный», римляне считали его сыном Авроры, богом утренней звезды!
— Неужели он сам придумал такое великолепное представление?
— Да, он гениальный изобретатель!
— Или гениальный актер!
Не зная, что еще сделать, я поднял повыше плюющийся огнем факел и, попытавшись восстановить подпаленное достоинство, стиснул зубы и улыбнулся, превозмогая боль ожогов.
Так-так! Если мне не померещилось, то в стороне между деревьями маячили какие-то личности в темных плащах. Когда лодочное днище прошуршало по прибрежной гальке, водная гладь с шипением поглотила финальные искры римской свечи, и я ступил наконец, подобно Колумбу, на твердую землю.
— Браво! Поистине захватывающее зрелище!
Я поклонился, испытывая изрядную слабость в коленках. Надышавшись едкого дыма, я продолжал сипеть, кашлять и морщиться от полученных ожогов и ссадин. Зрение еще толком не восстановилось, и из слезящихся глаз по моим подкопченным щекам стекали светлые ручейки.
Американские послы протолкались в первый ряд.
— Силы небесные, Гейдж, — воскликнул Эллсуорт. — Что символизировало ваше дьявольское появление?
— Свободу, по-видимому, — полубессознательно буркнул я первое, что пришло в мою угоревшую голову.
— Он обладает бесшабашной храбростью, — заметил Ване Мюррей. — Пристрастие к столь рискованным трюкам может довести до беды.
Через минуту к ним присоединился Бонапарт.
— Я мог бы догадаться, — заявил он. — Очень рад, что вы далеки от политики, месье Гейдж, иначе своей дьявольской интуицией вы могли бы превзойти меня.
— Боюсь, что это невозможно, первый консул.
— Вы с самого начала планировали устроить такой замечательный трюк? — спросил он меня, переводя ироничный взгляд на остров.
— О нет, уверяю вас, это была чистая импровизация.
— Великолепно. — Он окинул взглядом ближайшее окружение. — Вы прекрасно смотрелись с высоко поднятым факелом. Нам всем надолго запомнится сегодняшний вечер. Дружественный союз Франции и Соединенных Штатов! Гейдж, ваши таланты очевидны. Видимо, я воспользуюсь вашими услугами для доставки моих посланий вашему президенту.
— В Америку?
Я огляделся, пытаясь выискать среди зрителей мужа Полины, поклонников египетского змея, мусульманских фанатиков или британских агентов. Вероятно, пора мне отправляться на родину.
На мои плечи легла чья-то тяжелая рука.
— А новые друзья постараются обеспечить вашу безопасность! — по-медвежьи облапив меня, сказал Магнус Бладхаммер и, улыбнувшись Наполеону, добавил: — Мы с Гейджем давно искали друг друга, и я тоже готов поехать с ним в Америку!