Глава 24

Уходя, варвары увели с собой всех верховых лошадей. Пройдя около мили, они остановились, и тут Валерия с Савией были наконец избавлены от кляпов. Варвары усадили обеих женщин на их же собственных лошадей, рассудив, что так они будут двигаться быстрее. Связанные запястья их прикрутили к луке седла, поводья держал кто-то из ехавших рядом. Лошади убитых солдат и жеребец Клодия цепочкой двигались вслед за ними, через седло одного из коней перекинули тело погибшего варвара. Как удалось сосчитать Валерии, варваров было восемь — семеро мужчин самого что ни на есть дикого вида и одна женщина. Валерия, едва придя в себя от изумления, украдкой разглядывала незнакомку. Длинные, до талии, волосы женщины были стянуты шнурком — чтобы ночной ветерок не трепал их во время скачки, она заткнула их за перевязь. За спиной у нее висели тисовый лук и полный стрел колчан. Женщина с привычной уверенностью держалась в седле, и вид у нее был не менее надменный, чем у мужчин.

Валерия, заметив ее, поначалу ужаснулась — в ее глазах это было настоящее извращение, — но потом, не утерпев, принялась украдкой разглядывать воительницу.

Заметила она и то, что предводитель варваров отдавал приказы со спокойной уверенностью человека, привыкшего, чтобы ему повиновались. Как это было не похоже на сухую педантичность Марка или суровость Гальбы! Казалось, для Ардена слепое повиновение не имело такой цены, как для римлян, — для него, похоже, куда важнее было пользоваться уважением своих людей, подумала Валерия. И он этого добился, потому что в каждом слове, в каждой шутке, с которой обращались к нему эти свирепые бородатые люди, сквозило чуть ли не благоговение. Валерия никак не могла догадаться, куда они едут, — казалось, варвары и сами еще не решили, куда направиться. Одна тропинка сменяла другую, а через минуту, съехав с тропы, они уже пробирались сквозь густой пролесок, пересекали залитую лунным светом долину или с привычной настороженностью перебирались через болота. Это была Каледония, но Каледония, похожая на выбеленную временем кость. Савия, окончательно павшая духом, даже замолчала, только мертвой хваткой вцепилась в седло, чтобы не свалиться на землю. А Валерия молча горевала, вспоминая нелепую, трагическую смерть бедного Клодия, и мучительно пыталась понять, что же, собственно, произошло. Что понадобилось варварам у священного источника? Как там оказался Руфий? Выходит, бедняга ехал за ними? И вот теперь он мертв, и его люди тоже. Но самое главное, куда они ее везут? И что они намерены сделать с ней?

На рассвете, спасаясь от солнца, они укрылись в тени и прохладе узкой, заросшей лесом лощины, чтобы немного отдохнуть и напоить коней. На это время обеих женщин предусмотрительно привязали веревкой к дереву. Теперь, когда стало светло, варвары с таким же неприкрытым изумлением разглядывали своих пленниц, как обе римлянки — их самих. Тот, кто носил имя Лука, оказался кряжистым, длинноволосым мужчиной с огромными мускулистыми руками и усами, как у большинства кельтов. Из одежды на нем были только штаны и плащ. Казалось, он так же невосприимчив к суровому климату Британии, как исхлестанный ветром холст походной палатки. Широкая грудь варвара оставалась обнаженной, суровое лицо и мускулистые руки, чтобы раствориться в темноте ночи, он натер углем. Примерно так же были одеты и остальные варвары. На женщине были такие же штаны, но поверх кожаной безрукавки на ней поблескивали кольчужные доспехи. Холмики груди, хоть туго стянутые жесткой кожей, упрямо выдавались вперед, и вся она, тонкая, длинноногая и длиннорукая, гибкая, походила на молодую иву. Несмотря на этот грубый и неженственный наряд, девушка оказалась довольно привлекательной блондинкой, однако мужчины старались держаться от нее на почтительном расстоянии.

— Бриса, отнеси им воду и чего-нибудь поесть, — перейдя на родной язык, велел их вождь.

Кивнув, женщина направилась к ручью. То, что за пленницами велено ухаживать женщине, а не грубым варварам, вселяло некоторую надежду.

Презрительно морщась, Савия грызла черствый сыр. Валерия отказалась — есть ей не хотелось, в горле стоял комок. Но принесенную воду она выпила с жадностью. Потом, прижавшись друг к другу, они молча сидели, дожидаясь только подходящего случая, чтобы незаметно ускользнуть. Варвары, казалось, забыли о пленницах — удовлетворив свое любопытство, они уделяли им не больше внимания, чем если бы это были бродячие псы.

Предводитель варваров, отделившись от остальных, подошел к ручью и принялся смывать грязь и пепел с лица и рук. Потом о чем-то глубоко задумался. Валерия украдкой наблюдала за ним. Ей уже удалось один раз обмануть его и сбежать, и она намеревалась проделать это еще раз. Арден… так его, кажется, звали. Свободная туника без рукавов оставляла обнаженными его руки, могучие руки, в силе которых Валерия успела уже убедиться. Как и его собратья, он, казалось, совершенно не замечал холода. Она невольно удивилась тому, что кельт поспешил умыться, — у нее уже успело сложиться мнение, что северные варвары и похитители скота особой чистоплотностью не отличаются. Возможно, просто хотелось смыть с себя кровь, которой были запачканы его руки, брезгливо предположила она. Наверняка доволен, что прикончил Клодия и снова взял в плен Валерию — после той неудачи с засадой это, должно быть, приятно тешило его уязвленное самолюбие. Но все-таки откуда ему стало известно, что она собирается поехать к источнику? И откуда он знает Гальбу?

Вдруг Арден встряхнулся и двинулся к обеим пленницам размашистой походкой человека, привыкшего покрывать за день немало миль. Подойдя к ним вплотную, он уселся на корточки и принялся разглядывать обеих женщин. Валерия даже слегка опешила — перемена в его внешности, вызванная умыванием, потрясла ее. Теперь, избавившись от грязи и крови, покрывавших его с головы до ног, варвар показался ей довольно привлекательным, чего уж она никак не ожидала, — почти симпатичным, этакий волк среди грязных шакалов. Чисто выбритый, он мог бы даже сойти за римлянина, хотя на щеках его уже пробивалась густая щетина. Длинные волосы варвара были стянуты на затылке шнурком, правильное, с чеканными чертами лицо, на котором выделялись прямой нос и яркие голубые глаза, казалось почти суровым. Взгляд варвара был твердым, от всего его облика веяло уверенностью и спокойствием.

Валерия почувствовала, как ее захлестывает ненависть.

— Мы поспим тут пару часов, прежде чем отправимся дальше, — сказал он на латыни.

— Хорошо, — бросила она в ответ, стараясь держаться храбро, хотя поджилки у нее так и тряслись. — Этого времени петрианцам как раз хватит, чтобы догнать нас. А схватив тебя, они сначала выпорют тебя кнутом, а потом вздернут на первом же попавшемся дереве.

Похититель вскинул голову и невозмутимым взглядом окинул дерево, под которым они сидели.

— Пока нет никаких признаков погони, госпожа. Думаю, к тому времени как твои петрианцы соблаговолят продрать глаза, мы уже будем далеко отсюда.

Какая самоуверенность!

— Ты сам накинул петлю себе на шею, похитив супругу командира крепости и дочь сенатора, — пожала плечами Валерия. — Весь Шестой Победоносный станет разыскивать меня! Они сожгут дотла всю Каледонию, прежде чем решат отказаться от поисков.

Склонив голову набок, он, казалось, обдумывал ее слова.

— Тогда, может, мне лучше сразу отрубить твою хорошенькую головку и послать им ее в корзине, дабы избавить их от лишних хлопот?

Савия, закатив глаза, застонала и схватилась за сердце. Валерия осталась невозмутимо спокойной — было в его поведении нечто такое, что мешало ей принять эти угрозы всерьез. Если бы он хотел убить их, она была бы уже мертва.

— Я пользуюсь большим влиянием. — Валерия решилась на еще одну попытку. — Отпусти нас, и я сделаю все, чтобы тебе это сошло с рук. Уговорю мужа не преследовать вас. И ты сможешь спокойно вернуться домой.

Расхохотавшись, он дернул себя за ухо.

— О каком преследовании ты твердишь, не понимаю. Лично я ничего не слышу. — Он придвинулся ближе. — Не будет никакой погони, слышишь ты, гордая дочь Рима? Любая попытка преследовать нас — это твой смертный приговор, а вовсе не мой. Ты стала нашей заложницей. И если римляне все-таки разыщут нас, то ты и твоя рабыня будут первыми, чья кровь обагрит эту землю. Понимаешь? Так что молись, чтобы твой муж вообще забыл о твоем существовании.

Валерия бросила на него презрительный взгляд, тщательно скрывая охвативший ее страх. Она ни на мгновение не верила, что ее не будут искать. Не поверила она и его обещанию убить ее, чуть только появится римский отряд, посланный на ее поиски. Нет, наверняка ему что-то от нее нужно, иначе зачем бы он рискнул явиться за ней снова? И уже поэтому ей обязательно нужно сбежать.

— Ты поняла, что я сказал? — спросил он.

— Ты убил Клодия, моего друга.

— Я убил римлянина, убил в честном бою, которого он сам искал. Ему не следовало этого делать. Но он был глупцом — я понял это в самый первый раз, когда увидел его. Шрам, оставленный одним из моих людей у него на шее, должен был бы послужить ему предостережением. Но глупцы, которые пытаются обмануть меня во второй раз, обычно не успевают об этом пожалеть.

Валерия не нашлась что на это сказать.

— Но мы не можем спать в этой грязи! — возмутилась Савия, вновь обретя голос.

Арден с интересом посмотрел на нее:

— Первый раз слышу разумные слова. И где же ты тогда собираешься спать, рабыня?

— Но ведь вы имеете дело с благородной госпожой! Она должна спать в постели! И под крышей, а не на голой земле!

— Почему? Сейчас, летом, трава мягкая, а какая крыша сравнится с чистым небом над головой? Спите спокойно. Мы вас не потревожим.

— Но как же спать в такой холод?!

— Холод — лучшая защита от насекомых, — усмехнулся он. — И от змей тоже.

— Успокойся, Савия, — пробормотала Валерия. — Завернемся в плащи, прижмемся друг к другу и попытаемся отдохнуть в этой грязи, раз уж такие, как он, ничего лучшего в жизни не видели.

— Что вы собираетесь с нами сделать? — осмелела Савия.

Варвар окинул их задумчивым взглядом. Потом его губы раздвинулись в улыбке, между усов ослепительно блеснули зубы, особенно белые на фоне загорелой кожи. Он вовсе не похож на невежественного, грязного варвара, какими она их себе представляла, мысленно удивилась Валерия, — в нем чувствовались достоинство и какая-то спокойная гордость, и это почему-то особенно раздражало ее. Возможно, этот варвар просто тщеславен? Как ей доводилось слышать, примитивные народы часто страдают этим недостатком.

— Что касается твоей госпожи, я намерен отвезти ее к себе домой и научить скакать верхом, как наши кельтские женщины.

Валерия решила, что ослышалась.

— Если ты хоть пальцем меня тронешь, то сделаешь большую ошибку — сам обесценишь свою добычу.

— Что же до тебя, — он обернулся к Савии, — то я дам тебе свободу.

— Свободу?! — Савия вытаращила глаза.

— Терпеть не могу иметь дело с рабами, что с римлянами, что с кельтами. Рабы — несчастные люди, а я не люблю несчастных. В душе они калеки, ведь они же не могут не видеть, что все остальные свободны, а это калечит душу. Оказавшись среди моих родных холмов, ты станешь свободной, женщина.

Савия придвинулась поближе к Валерии.

— Я не покину свою госпожу.

— Может, и не покинешь. Но это будет твой выбор — не ее.

Даже страх не удержал Савию от вопросов.

— И когда это будет? — не утерпела она.

— Прямо сейчас. — Он встал. — Ты по-прежнему пленница, но ты уже больше не рабыня. Ты — свободная женщина. Теперь вы с твоей госпожой равны. — Отвернувшись, он отошел к своим людям.

— Какая наглость! — проводив его сердитым взглядом, фыркнула Валерия. — Не обращай внимания на его слова.

— Да я и не собиралась. — Однако во взгляде, которым Савия проводила его, промелькнуло нечто вроде сожаления. Поймав себя на этом, она виновато опустила глаза. — Лучше уж быть вашей рабыней, чем свободной и жить среди таких, как он, — наконец выдавила она из себя. — Все это лишь пустые обещания.

— Он просто грубое животное, мерзкий злодей, привыкший убивать из засады мужчин и похищать беззащитных женщин, что бы он там ни говорил о честной схватке, — запальчиво сказала Валерия. — Вот увидишь, скоро подоспеет подмога. Римляне вмиг уничтожат всю эту шайку, а оставшихся в живых вздернут на деревьях. Можно попробовать развязать веревки, пока они спят. А потом незаметно подобраться к лошадям…

— Я не смогу! Эти варвары тут же меня догонят!

— Сможешь! Иначе останешься с ними и станешь пасти у них свиней. А то и что-нибудь похуже. — Валерия украдкой огляделась. — Вон те лошади, кажется, стоят ближе всех и… о-о-о! — Коротко вскрикнув, Валерия уставилась на стоявшую неподалеку лошадь. Глаза у нее расширились. — Не смотри туда!

— Что? — Савия моментально обернулась.

— Не смотри, говорю!

Естественно, рабыня и не подумала послушаться. И тут же пожалела об этом. Четыре отрубленные головы, окоченевшие, оскаленные, перемазанные кровью, с остановившимися глазами, болтались у луки седла ближайшей к ним лошади. Когда лошадь переступала ногами, они с глухим стуком ударялись друг о друга, и это выглядело словно какое-то жуткое предостережение.

К середине дня они снова двинулись в путь, с каждой минутой все больше удаляясь от Вала. Валерия так и не смогла заставить себя уснуть и сейчас изнемогала от усталости. Все ее тело болело и ныло, при каждом толчке напоминая о полученных ею пинках и ушибах. Долгая скачка доконала ее. Похоже, отказавшись от еды, она совершила ошибку. Она уже жалела об этом, но, похоже, никому и в голову не приходило поинтересоваться, не голодна ли она. Ее как будто не существовало. Валерия, не привыкшая оставаться в тени, от возмущения даже забыла о голоде. Ей бы радоваться, а она просто кипела от возмущения.

Теперь, при свете дня, у нее появилась возможность получше рассмотреть ту страну, куда забросила ее судьба. Иной раз они скакали по широким, оставшимся еще от римлян, дорогам — некогда мощенные камнем, после ухода римлян из Каледонии они выглядели совсем заброшенными, и только прямизна выдавала их происхождение. Но чаще их маленький отряд двигался не прямо, а какими-то замысловатыми кругами, словно бы для того, чтобы запутать пленниц и заодно сбить со следа возможную погоню. В основном они пробирались вперед какими-то козьими тропами, то и дело петляли или продирались сквозь чащу, где явно никогда не ступала нога человека. Городов тут не было и в помине — лишь изредка кое-где попадались изгороди. А крестьянские хижины встречались настолько редко, что пасшийся тут и там скот выглядел совсем одичавшим. Все лачуги явно принадлежали кельтам: низенькие, словно припавшие к земле, с соломенными или тростниковыми крышами, только здесь они выглядели еще более бедно и жалко, чем те, которые встречались Валерии к югу от Вала, — окутанные торфяным дымом, они испуганно жались к земле, чуть ли не по самую крышу утопая в грязи. Пронзительно верещали цыплята, оглушительно лаяли собаки, на пороге играли голые, замурзанные ребятишки, и от каждой такой хижины за милю несло смешанными ароматами дыма, пищи, соломы, навоза и кожи. А всего в нескольких ярдах в сторону золотились поля, зеленели луга, поросшие сочной весенней травой, в которой, утопая по самое брюхо, паслись овцы и низкорослые лошадки.

Их похитители больше не останавливались. Возможно, Арден все же опасался погони, хоть и старался делать вид, что это не так. Наконец они оказались в ущелье, окруженном со всех сторон холмами, обрывистые склоны, вздымавшиеся с двух сторон, заслоняли вид и сбивали с толку, ощущение времени куда-то пропало. Отупевшей от усталости Валерии казалось, что они топчутся на месте, и если бы не овцы, то и дело с блеянием разбегавшиеся в разные стороны, она бы, пожалуй, решила, что время остановилось. А они все скакали вперед, но теперь даже закаленные кельты начали уставать. Лошади то и дело спотыкались, а сама Валерия так ослабела от голода и усталости, что молила богов только о том, чтобы не свалиться на землю. В тот момент, когда она почувствовала, что вот-вот упадет, они наконец остановились на ночлег. Она была как в тумане. Дом, Марк — все это осталось где-то далеко, в другой жизни. Даже Адрианов вал после долгих часов изнурительной скачки казался ей чем-то нереальным. Смерть Клодия вспоминалась как кошмар. Валерия поморгала. Местность, где она оказалась, выглядела более гористой и дикой, редкие убогие хижины, попадавшиеся им на пути, сменились грязными лачугами, имевшими совсем жалкий вид, поля пропали, уступив место унылым болотам. Последние остатки цивилизации исчезли окончательно.

Они разбили лагерь на дне заросшего соснами ущелья, возле небольшого ручейка, толстый слой хвои под ногами упруго пружинил, словно бурый ковер. Лошадей привязали, соорудили небольшой костер, и вскоре аромат жареного мяса и овсяной похлебки поплыл над низиной, и живот Валерии тут же свело судорогой голода. Бриса снова принесла им черствый сыр. На этот раз он был принят более благосклонно. Забыв о приличиях, Валерия вцепилась в него с жадностью голодного волчонка. Потом им предложили какой-то напиток, и Валерия, глотнув незнакомую пенистую жидкость, почувствовала во рту острый вкус пива. Оно показалось ей отвратительным, но, умирая от жажды после долгой скачки, она жадно пила темную жидкость. Все мысли о побеге исчезли, осталась одна лишь свинцовая усталость.

Когда с едой было покончено, женщина стащила с плеча длинный лук, наложила стрелу и выразительным кивком велела Валерии с Савией встать и перейти в небольшую, заросшую кустарником низину.

— Вам вовсе не обязательно угрожать нам, — заговорила Валерия, в первый раз за все время перейдя на кельтский. — Я хорошо понимаю ваш язык.

Женщина явно опешила от удивления.

— Как может римлянка понимать язык свободных племен? Ты ведь никогда не была в нашей стране!

— Я выучила его у кельтов, которые живут в крепости.

— Зачем? Ты лазутчица?

— Нет. Просто я хотела лучше понимать ваш народ.

— Ты ведь учила его у рабов, не так ли?

— У своих слуг.

— Ну конечно! Пленники! Презренные псы, смирившиеся с неволей и готовые покорно лизать руку хозяина. Они потеряли право считать себя кельтами! — Бриса бросила взгляд на Савию. — А эта женщина тоже знает наш язык?

— Достаточно, чтобы ответить тебе, — буркнула Савия.

Женщина задумчиво разглядывала их.

— Признаюсь, странно встретить в здешних местах римскую девушку, да еще не такую глупую, как те ослицы, что тянут ее носилки. До тебя я еще не видела ни одной, которую интересовало бы что-нибудь, кроме всяких финтифлюшек.

Скажите, пожалуйста, эта дикарка еще смеет задирать перед ней нос!

— Если вам хочется, можем перейти на латынь, — дернула плечиком Валерия, решив, что пора поставить варварку на место.

Вместо ответа женщина вновь мотнула головой в сторону кустов.

— Можете облегчиться, — буркнула она. — Попробуете бежать — убью на месте.

Женщины ненадолго скрылись в кустах, после чего направились к ручью, решив немного помыться, как это недавно сделал у них на глазах предводитель варваров. Вода оказалась невероятно холодной, но это даже порадовало их — правда, Валерия с ног до головы покрылась гусиной кожей и зубы у нее щелкали, как кастаньеты, зато после купания туман у нее в голове немного рассеялся и она почувствовала, что вновь возвращается к жизни. Если бы только не эта грязь и ломота в разбитом теле! А ведь всего лишь день прошел с тех пор, как она в последний раз принимала ванну. Валерия тяжело вздохнула, вспомнив свои гребни, мази, душистые притирания. Представив себе, как она выглядит — со спутанными, пыльными волосами, в разорванной одежде, — она зашмыгала носом. А ее чудесные драгоценности… похоже, она никогда их больше не увидит! А все ее жажда приключений! Но оплакивала она не отсутствие всяких удобств — больше всего ее ужасала мысль о том, что сейчас она мало чем отличается от грязных и жалких кельтских женщин. Да вот взять хотя бы эту, которая молча сидит подле них… хотя, надо отдать ей должное, она вовсе не выглядела такой уж жалкой. А если уж совсем честно, то ее воинское облачение, блестящее серебряное ожерелье на шее и браслеты на запястьях придавали ей даже какую-то варварскую привлекательность. Валерия жадно разглядывала ее: перевязь и ножны с коротким мечом, доспехи, изящная насечка которых напоминала капли дождя, высокие зашнурованные сапоги, доходившие ей до бедер, сшиты из замши. Плащ, в который куталась девушка, был густо-зеленого цвета, а гибкой звериной грацией она ничуть не уступала Ардену.

— Что ты здесь делаешь? — не выдержала Валерия.

Женщина догадалась, что она имеет в виду.

— Я Бриса, дочь Квинта, я воин племени Аттакотти. Ни одному мужчине еще не удалось завоевать меня в бою, поэтому я отправляюсь в набеги вместе с воинами.

— Но ведь ты женщина!

— Ну так что с того? Я стреляю лучше, чем все они, вместе взятые, а верхом обгоню любого. Они это знают, боятся и уважают меня. Когда был убит мой брат, я взяла его доспехи и меч. Мы, кельтские женщины, не такие глупые и изнеженные, как вы, римлянки. Мы идем куда захотим, делаем что захотим и делим ложе с кем захотим.

— Как звери.

— Как свободные женщины. Женщины, у которых есть право выбора. Когда того требует наша природа, мы открыто делим ложе с самыми сильными и храбрыми из наших мужчин, тогда как вы обманываете своих мужей и грешите втихомолку с самыми худшими. Вы вечно задираете нос, считая себя намного выше нас, а сами повязали себя по рукам и ногам тысячью разных обычаев, страхов и условностей. Римляне — лицемеры! Я с детства хотела увидеть этот ваш хваленый Вал. И что же? Признаться, я разочарована. Ты бы и глазом не успела моргнуть, как я бы перелезла через него.

— И тут же угодила бы в плен.

Бриса насупилась:

— Насколько я помню, римлянам так и не удалось схватить кого-то из нас.

— Не годится женщине ходить в мужском платье. Это неестественно! — яростно настаивала Валерия.

Женщина презрительно рассмеялась:

— Я одета, чтобы ездить верхом и сражаться! По-моему, неестественно одеваться, как ты! Вернее, просто глупо. Может, и эти мужчины, которых ты видишь тут, тоже одеваются неправильно? Или как женщины? Что ты скажешь о них?

Проклятие, она вывернула ее слова наизнанку!

— А как ты научилась стрелять из лука?

— Отец учил меня стрелять, так же как мать учила меня ткать. Могу научить и тебя… если, конечно, будет решено тебя не убивать. — Она произнесла это так буднично, так равнодушно, что у Валерии похолодело сердце. Только сейчас до нее наконец дошло, насколько зыбко ее будущее. — Хотя бы стрелять. Посмотрим, хватит ли у тебя духу кого-нибудь застрелить.

Валерия, слегка заинтригованная, хотя ни за что не призналась бы в этом ни одной живой душе, бросила взгляд на лук Брисы.

— Не знаю, хватит ли у меня сил хотя бы его поднять…

— Если пробовать каждый день, когда-нибудь обязательно получится. — Бриса вскочила на ноги, явно довольная тем, что разговор окончен и можно наконец уйти. — Вот смотри, я тебе покажу. — Она стащила с руки браслет. — Возьми его и пройди двадцать шагов назад — до той сосны, под которой вы сидели связанные.

Валерия заколебалась.

— Иди же. Я тебе ничего не сделаю. Зато твоей рабыне не поздоровится, если ты не сделаешь, как я приказываю. — Бриса кивком указала на Савию.

Валерия, нерешительно взяв у нее браслет, повернулась и пошла назад к дереву.

— Стой! А теперь повернись и беги!

Она послушно сделала, как приказывала Бриса.

— А теперь подними браслет вверх…

Валерия вскинула руку. Она едва успела это сделать, как услышала звон спущенной тетивы. Легкий ветерок коснулся поцелуем кончиков ее пальцев, в которых она держала браслет, и стрела, пройдя сквозь него, воткнулась в ствол сосны. Все произошло так внезапно, что молодая римлянка сначала услышала стук, когда стрела попала в дерево, и только потом сообразила, что произошло.

Взвизгнув, она выронила браслет, словно он обжег ей пальцы.

Бриса молча подошла к ней и подняла с земли браслет.

— Я не причинила тебе никакого вреда. Но я могу попасть стрелой римлянину в глаз, так что не вздумай злить меня — хотя бы до тех пор, пока я не научу тебя делать то же самое. Ну, если, конечно, Арден согласится оставить тебя в живых. — Бриса забросила лук за спину. — Впрочем, сильно подозреваю, что так оно и будет — достаточно посмотреть, какими глазами он смотрит на тебя. Пошли, чувствуешь, как вкусно пахнет? Значит, ужин готов. Если не хочешь постоянно мерзнуть у нас на севере, нужно нарастить немного мяса на костях.

Жарко пылающий огонь и сытная еда сотворили чудо — Валерия почувствовала, что вновь возвращается к жизни. Даже страх ее куда-то исчез, сменившись сытой сонливостью. Варвары, собравшись у костра, пели и хвастались своими победами. Никому и в голову не пришло выставить часовых. Погони тоже не было. Вместо желанной свободы пленницы получили возможность молча слушать, как их похитители, перекрикивая друг друга, похваляются удалью, которую они проявили во время засады. В глазах этих неотесанных людей мало было просто совершить подвиг — куда интереснее было потом хвастаться этим направо и налево. В этом смысле варвары были просто как дети.

— Наши пленницы понимают наш язык, братья, — подойдя к костру, предупредила своих соплеменников Бриса. — Давайте-ка напомним им о том, что им довелось увидеть.

Словно желая подать пример, Бриса громогласно объявила, что стрела, которую она выпустила в шею предателю-кельту, прошла сквозь нее как «нож сквозь масло». Лука вслед за ней принялся хвастливо рассказывать о том, как бросил римскому трибуну в ноги сук, который он выломал в кустах. Остальные варвары, вспомнив, как споткнулся несчастный Клодий, довольно захохотали. Другой кельт, по имени Хул, клялся, что выпустил в римлян сразу две стрелы, причем успел спустить с тетивы вторую, когда первая еще не успела поразить цель. Долговязый юнец, которого звали Герн, похвастался, что успел выкрасть всех римских лошадей еще до того, как их хозяева были мертвы.

Только их вождь Арден сидел молча, не делая ни малейшей попытки рассказать своим людям, как убил беднягу Клодия, прикончил его, в последний момент сделав отчаянный выпад. Вместо этого он сквозь пламя костра разглядывал сидевшую напротив него Валерию, и на лице у него было задумчивое выражение, словно он никак не мог решить, что же с ней делать. Когда воины, наконец насытившись, улеглись возле костра, закутавшись в плащи и положив возле себя обнаженные мечи, он подошел к ней и сел рядом. Валерия, почувствовав его присутствие, вздрогнула и разом оцепенела.

— Я заметил, что Бриса показывала тебе, как ловко она управляется с луком, — мягко сказал он. — Не бойся. Мы воины, а не воры. Ты военный трофей, значит, тебе ничто не угрожает.

— Но ведь никакой войны нет.

— Она началась в тот момент, когда твой муж приказал сжечь нашу священную рощу. Она связывала наши племена, как это было не под силу ни одному друиду.

— Но ведь он не сделал бы этого, если бы вы сами не напали на меня еще раньше! Помнишь ту засаду в лесу?

— Друиды не имеют к этому никакого отношения.

— Но наш лазутчик рассказал Марку совсем другое.

— Марку? Или Гальбе?

— Меня хотели сжечь в клетке из ивовых прутьев.

По лицу Ардена скользнула улыбка.

— Ты и понятия не имеешь о том, что происходит. Но в полку петрианцев есть люди, которым известна правда.

— И кто эти люди?

Он не ответил.

Валерия с острым любопытством разглядывала его. Да, действительно, от руки этого человека погиб Клодий, но его внешность, жесты, речь и особенно манеры доказывали, что он не простой варвар. Во взгляде его порой сквозила задумчивость, вел он себя достаточно вежливо, даже в его внешности было что-то от римлянина.

— Странно… ты не носишь ни усов, ни бороды, как это принято у кельтов, — пробормотала она. — По-латыни ты говоришь настолько хорошо, словно это твой родной язык. И на мечах сражаешься как настоящий гладиатор. Кто ты?

— Я один из них.

— Нет. Ты на голову выше их.

— Кажется, ты уверена в своей правоте.

— Конечно. Ты уверен, что это незаметно, но разница между вами просто бросается в глаза.

По губам Ардена скользнула улыбка.

— Итак, гордая римская аристократка судит о людях с такой же уверенностью, с какой бриттский охотничий пес выслеживает в норе барсука!

— Вот опять! Похоже, для обычного кельта ты знаешь что-то уж слишком много о римских аристократках!

Арден рассмеялся:

— Ты моя пленница. Это я должен задавать тебе вопросы.

— Но ты, похоже, и так все обо мне знаешь. А я… я в твоей власти. И могу лишь гадать о судьбе, которая меня ждет. Для чего ты схватил меня? И что ты намерен со мной сделать?

Он немного подумал, прежде чем ответить, вглядываясь в ее лицо при свете догорающего костра. Таким взглядом охотник смотрит на добычу, о которой он страстно мечтал много лет.

— Я каледонец из племени Аттакотти, — сказал он наконец. — Корни моей семьи уходят на север и теряются в глубине веков. Но… Да, ты права — мне известно о Риме немало. — Высоко подняв руку, он продемонстрировал Валерии татуировку. — В свое время я служил в вашей армии.

— Так ты дезертир!

— Нет! Я свободный человек! И я вернулся к своему народу, чтобы помочь ему тоже стать свободным! А в вашу армию я завербовался только ради того, чтобы увидеть ее своими глазами и научиться сражаться с вами и побеждать. Я люблю свою родину, госпожа, и я жизнь готов отдать, чтобы избавить ее от ярма Рима.

Яростная убежденность, сквозившая в его словах, была убежденностью фанатика.

— Похоже, я ошиблась, — пробормотала Валерия. — Ты ничего не знаешь о Риме… совсем ничего.

— Нет, это ты, выросшая в роскоши, ты, которую холили и лелеяли с первых дней, ничего об этом не знаешь! Много ли тебе известно о тех, кто голодал, кто работал не покладая рук, чтобы ты и тебе подобные могли есть досыта?

— Мне известно об этом больше, чем ты думаешь! Мой отец — сенатор, но он всегда заботился о бедных.

— Твой отец? Отец, пославший свою единственную дочь на край света ради того, чтобы набить деньгами свою казну? И вот чего он добился! Ты — пленница! Ты трясешься от страха и холода, сидя рядом с дезертиром, убийцей и предателем вроде меня, пока твой отец произносит речи в сенате и берет взятки за тысячи миль отсюда.

— Это не так!

— Вот она — мораль вашей прогнившей империи!

— Мы несем мир в эти земли!

— Оставляя после себя пустыню.

— Что-то непохоже, чтобы ты так страшился мести моего супруга!

— Чего мне бояться, пока ты жива? А твоя безопасность в твоих же собственных руках. Наша могила станет и твоей могилой.

Валерия зябко закуталась в свой плащ, чувствуя, как холод пробирает ее до костей. До этого дня ей еще не доводилось ночевать под открытым небом. Теплые пальцы огня ласкали ее спереди, а ледяные зубы промозглой британской ночи свирепо покусывали спину. Ужасающая пустота вокруг казалась безбрежным океаном, готовым поглотить ее в любую минуту.

— Думаю, это еще не все, — с внезапной уверенностью проговорила она. — Наверняка есть и другие причины, почему ты так ненавидишь Рим. Именно поэтому ты и стремился сделать меня своей пленницей.

Он резко встал.

— Пора спать.

— Но ведь ты так до сих пор и не сказал мне своего имени.

— Меня зовут Арден. Тебе это известно.

— Да, но ведь это же не единственное твое имя, верно? К какому клану ты принадлежишь? Чье имя ты носишь?

Его ответ прозвучал так тихо, что она с трудом расслышала.

— Меня еще называют Арден Каратак. Каратак, борец за свободу. — Он бросил на нее быстрый взгляд и бесшумно растворился в темноте.

Валерия проводила его растерянным взглядом. Каратак! Соглядатай Гальбы!

 

Глава 25

Донжон крепости Эбуракум, где стоял римский легион, был высечен в основании скалы пленниками-бриттами. Случилось это почти три века назад. Стоило только распахнуть пошире окованную железом дверь тюрьмы, сделанную из массивного дерева, как удушливый смрад, в котором смешались кровь и слезы несчастных, копившиеся тут веками, ударял вам в лицо, едва не сбивая с ног. Каменные ступени с выбоинами посредине, оставленные сотнями и тысячами ног в тяжелых, подбитых гвоздями башмаках, вели вниз, где притаился сумрак, который бессилен был разогнать свет немногочисленных факелов. Даже я, несчетное количество раз допрашивавший пленников в самых ужасных тюрьмах империи и успевший повидать такое, что и во сне не приснится, и то заколебался. Римский центурион, сопровождавший меня, нетерпеливо оглянулся через плечо. Я молча последовал за ним; эхо моих собственных шагов, отразившись от Стен, возвращалось ко мне, и я невольно задумался, каково это — когда тебя волоком тащат вниз по этой каменной лестнице и ты слышишь, как где-то далеко наверху захлопывается тяжелая дверь, разом отделив тебя от всего, что было твоей жизнью, и ты знаешь, что больше, возможно, никогда уже не увидишь солнца.

До сих пор всех, кого я допрашивал, приводили ко мне. Но для того, чтобы допросить кельтского жреца Кэлина, мне самому придется спуститься в этот каменный мешок. Солдаты боялись его и наотрез отказались вывести его наверх. Кэлин был друидом, по слухам, владевшим древней магией, временами ему являлись пророческие видения, поэтому было решено держать его глубоко под землей, где его волшебство наверняка не имело никакой силы. Уверен, что многие в гарнизоне рады были бы видеть его мертвым, но я приказал, чтобы ему не причиняли никакого вреда. Мне он нужен был живым. «Ох уж эти друиды, эти живые свидетельства прошлого — кто они на самом деле? — гадал я. — Жертвы? Или подстрекатели? И самое главное — вернутся ли варвары?»

Последняя ступенька лестницы терялась в темноте — сразу за ней открывался вход в темный коридор, сильно смахивающий на римские катакомбы. Воздух внутри его оказался тяжелым и спертым, там стояла ужасающая вонь горелого масла. Неясный проблеск света в самом конце этого туннеля, пробивавшийся внутрь сквозь вентиляционное отверстие, выхватывал из темноты узкие ниши в стенах, забранные железными прутьями. Это были темницы, в которых обитали здешние узники, те несчастные, которые, если им не выпадет счастье быть казненными, обречены заживо сгнить в этой могиле. Стражники были убеждены, что и к смраду, и к темнице можно, мол, привыкнуть, однако я им не верил. Караульная служба в таком донжоне всегда расценивалась как суровое наказание. Безысходное горе, которым тут пропиталось все, включая воздух и стены, ломало любого человека.

— Сюда, инспектор.

Я невольно задумался, гадая, в чем же провинился этот солдат, что ему велели стать моим проводником.

Мы молча пробирались по темному проходу мимо клеток, в которых сидели дезертиры, предатели, убийцы и сумасшедшие, насильники и мятежники, словом, все, кому, по мнению властей, не место в этом мире. В самом его конце был заперт Кэлин. Темно-коричневая рубаха стояла колом вокруг его тела, словно кожура старого высохшего ореха. Дух друида был сломлен, это стало мне ясно с первого взгляда. Я уж было подумал даже, не безумен ли он. Оказалось, нет. Он даже не сразу заметил наше присутствие. Потом, вздрогнув, заковылял к решетке, настороженно поглядывая на нас снизу вверх, точно побитая собака. Цепи у него на ногах откликнулись глухим звоном.

— Открой дверь, — приказал я.

— Безопаснее разговаривать с ним через решетку, — возразил центурион.

— Только толку от такого разговора будет чуть. Тогда запри меня с ним вместе, а потом оставь нас одних.

Решетка лязгнула у меня за спиной. Проскрежетал замок, и я услышал, как топот сапог удаляется в другую сторону, потихоньку замирая вдали. Я закашлялся — от смрада, наполнявшего эту тесную клетку, меня замутило. Зловоние исходило и от самого друида. Неудивительно, с горечью подумал я: если с людьми обращаться как с дикими зверями, то они и превращаются в зверей. Кэлин выбрался из своего угла и постарался выпрямиться во весь рост. Его пошатывало, руки, скованные кандалами, заметно дрожали. Глаза друида глубоко запали, губы потрескались, волосы на голове свалялись грязными колтунами. Мужество, с которым он некогда благословлял армии варваров, давно покинуло его, это было заметно сразу. Опасен? Нет, передо мной стоял конченый человек.

— Все? — едва шевеля губами, прошелестел он.

Он решил, что я пришел, чтобы забрать его на смерть.

— Нет, — покачал я головой, жалея, что придется его разочаровать. — Я инспектор Драко. Я приехал, чтобы расследовать недавнее нападение на Вал. Мне нужно понять, что же тогда произошло.

Он посмотрел на меня — в глазах его стояла тоска.

— Понять? Что тут понимать? Вот где я сейчас. Для меня все кончено.

— Для тебя — несомненно. Но император желает, чтобы везде царили мир и спокойствие. Он хочет понять твой народ.

— Мой народ? — удивился он.

— Кельтов. Вас, друидов. Местные племена. Я имею в виду тех, кто до сих пор предпочитает жить как варвары. Мы не стремимся ни сражаться с вами, ни подчинить вас себе. Именно для этого император Адриан и велел выстроить свой Вал. Чтобы установить границу между нашими землями. А теперь ответь мне — почему вы продолжаете нападать на нас?

Друид подслеповато заморгал. Мне пришло в голову, что разум у него начал мутиться — должно быть, в этом кошмаре, в котором он оказался, события прошлого понемногу заволакивало пеленой. И вдруг у него вырвалось:

— Вы сами напали на нас.

— Ты имеешь в виду тот случай, когда римляне сожгли вашу дубовую рощу?

Его передернуло.

— Да, тот «случай», когда ваши люди убили верховную жрицу Мебду и спалили нашу священную дубовую рощу!

— Но ведь друиды разжигали мятеж среди ваших племен.

— Это ложь! Нам нет дела до политики! Мы просто поклоняемся земле и воде, деревьям и небу.

А вот это уж точно ложь, промелькнуло у меня в голове. Друиды обладают властью куда большей, чем вожди племени, и ревностно оберегают ее, не гнушаясь ничем, чтобы завоевать доверие своих последователей. Сила духа, магия и причудливые капризы судьбы — вот что правит в мире, где живут кельты. Их колдуны и колдуньи для них что-то вроде богов.

— Но, как мне сказали, именно ты подзуживал своих людей устроить засаду в ущелье друидов. Разве не так? Это была ловушка, устроенная Каратаком с целью либо расправиться с полком петрианцев, либо спровоцировать на мятеж местные племена. А потом ты сделал все, чтобы кельты напали на Вал.

— Ты спрашивал — почему? Мой ответ — вы сами первыми напали на нас, а не наоборот.

— Не забудь о том случае, когда невеста одного из римских командиров, Марка Флавия, едва не была похищена, когда направлялась в крепость на свою свадьбу, — напомнил я.

— Мне ничего не известно об этом.

— Однако потом ты видел ее — в горной крепости Ардена Каратака. Это случилось уже после того, как вторая попытка похитить ее удалась.

— И что? — сразу же насторожился он.

— Меня интересует эта женщина. Я пытаюсь понять ее роль в том, что произошло. Что-то подсказывает мне, что если бы твои сородичи так не старались похитить ее, возможно, ничего бы и не случилось.

По губам друида скользнула тонкая усмешка.

— Ты думаешь, одна-единственная женщина может натворить столько бед?

Да, я так считал — и неудивительно, достаточно только вспомнить Трою! Но ирония в его голосе заставила меня насторожиться.

— Мне нужно знать, что с ней случилось.

Кэлин, смахивавший на огромную коричнево-бурую бабочку, пришпиленную к стене, покачал головой:

— Если ты ищешь причины событий, обращайся к богам, инспектор. Вспомни, что вы, римляне, творите со священными местами. Таранис, Дагда, Морриган… сколько их? Их голоса до сих пор слышны в грохоте летнего грома и свисте зимнего ветра! Вы, римляне, словно чума, насланная на нашу несчастную землю! Эти ваши переполненные города, ваши высокомерные строители… Но старые боги проснутся. И тогда они отомстят!

Смелые слова — особенно для человека, заживо гниющего в этой темнице, подумал я про себя.

— Нет, Кэлин. Это ваши боги давно уже мертвы. Иной раз мне кажется, что та же судьба постигла и наших римских богов — всех их вытеснил этот распятый иудейский узурпатор. Может, все боги мертвы и люди остались одни в целом мире. Как бы там ни было, в одном я уверен — Рим будет жить, потому что Рим бессмертен.

Он яростно затряс головой:

— Я вижу, как это приближается! Я вижу… ваш конец уже близок!

Не скрою, его слепая уверенность испугала меня — мороз пополз у меня по спине. Похоже, он верил в это — наперекор всему. Все-таки военные правы: никакое слияние наших народов невозможно. Только полное уничтожение варваров может спасти цивилизованный мир.

— Но тем не менее ты оказался здесь. А победа осталась за Римом.

Он скривился:

— Так убей меня. И покончим с этим.

Итак, он сам дает мне шанс повернуть дело так, чтобы он считал меня своим спасителем.

— Нет. Я приказал, чтобы тебя оставили в живых. Я действительно хочу понять этих твоих богов. И ту римскую женщину, которую вы захватили в плен. Ее звали Валерия. До сих пор не представляю, зачем она вам понадобилась.

— А ты подаришь мне жизнь, если я расскажу тебе об этом?

— Сделаю все, что смогу.

— Жизнь в такой дыре — это не жизнь.

— Мы опасаемся твоей магии, колдун.

— Мои соплеменники не строят донжонов. По нашим законам каждый имеет право дышать свежим воздухом. Если кто-то нарушит закон, его клан обязан заплатить тому клану, который считает себя обиженным. Если преступник ведет себя дерзко, клан может изгнать его. Если он осмелится вернуться, он будет принесен в жертву. Но сажать людей в клетку? Это жестоко.

— Ты теперь уже не среди своих соплеменников.

— Я хочу вернуться к ним.

Я немного помолчал.

— Я поговорю с герцогом. Может, он сможет что-то сделать для тебя. — Естественно, я заранее знал, каков будет ответ, но мне позарез нужна была помощь Кэлина.

— Ты сделаешь больше. — Внезапно в улыбке на его губах мне почудилась уверенность. — Ты ошибаешься, инспектор Драко. Мои боги не умерли. Прошлой ночью полная луна заглянула в эту щель и напоила меня своим молоком. И вот на следующий день явился ты. Это знак… свидетельство того, что я говорю правду. Боги говорят со мной твоим языком. Ты — посланец судьбы.

Это уж полное безумие! Теперь я больше не сомневался, что разум его помутился.

— Но я не стану говорить с герцогом о тебе, если ты откажешься мне помочь, — продолжал я гнуть свое. — Ты должен рассказать мне, зачем похитили ту женщину.

— Ты ведь тоже сражен ею, не так ли? Как Каратак.

— А кто он такой?

— Кельт, ставший римским солдатом, потом вернувшийся к своему народу с печалью в сердце и желанием отомстить. Дочка сенатора может свести с ума кого угодно. Она стала заложницей — орудием, с помощью которого можно было держать в узде ее мужа, а заодно и ваших петрианцев. Она купила нам время — а за это время наши люди обрели мужество.

— Стало быть, ее похищение — всего лишь стратегическая уловка, — подвел я итог. — Вот, значит, почему Каратак рискнул попытаться второй раз похитить ее. И все же откуда ему стало известно, что она будет у священного источника?

— Гальба дал слово, что она поедет туда.

Вот оно — то, чего я добивался!

— Выходит, Гальба — предатель?

— Разве? Выдать Валерию Каледонии значило бы сохранить мир в стране. Ведь пока она оставалась в руках похитителя, ее муж был связан по рукам и ногам. А мир и спокойствие — это именно то, чего, по твоим словам, добивается Рим. Разве не так?

— Выходит, Гальба воспользовался ею, чтобы воцарился мир?

— Гальба понимает жизнь возле Вала так, как никто другой. В том числе и нынешний командир гарнизона.

— А Каратак был его шпионом?

— Каратак не был ничьим шпионом. Глупо думать, что он стал игрушкой в руках Гальбы. Это он предложил еще раз попытаться похитить ее, а вовсе не Гальба.

— Но ты говорил, что Каратак жаждал мести, а вовсе не мира.

— Я лишь сказал, что намерения Ардена были столь же ясны и прозрачны, сколь темны и коварны те, что лелеял Гальба. Все, о чем он думал, можно было прочесть у него на лице.

— И что же? Чего он добивался?

— Не того, чем могла бы помочь нам эта женщина. Естественно, ему нужна была она сама.

Почему это так удивило меня?

— Разве ты не понял, что произошло? — спросил Кэлин. — Еще во время первой попытки, тогда, в лесу, она сбежала от него. И это заставило его окончательно потерять голову. Это похищение не имело ничего общего ни с политикой, ни с местью. Он просто не знал ни сна, ни покоя. И понимал, что так будет до тех пор, пока она не окажется у него в руках.

 

Глава 26

Пока похитители поднимались вверх по заросшему травой склону холма к деревянной крепости, венчавшей его вершину, взгляд Валерии в отчаянии шарил повсюду в поисках хоть какой-то лазейки, ведущей к спасению. Наверняка патрули римской кавалерии уже подняты по тревоге и рыщут повсюду в поисках ее! Но она думала не только о себе — Валерия не могла забыть, что в ее руках оказалась ценнейшая информация. Теперь она точно знала, что соглядатай Гальбы был, в сущности, обычным мятежником, ведь он уже раз пытался похитить ее. Она не слишком хорошо понимала, что это значит, но Марк должен был знать, что шпион, рассказавший римлянам о святилище друидов в дубовой роще, хранил верность племенам варваров. Или она права, или Арден просто двуличный негодяй, слуга двух господ, который вел какую-то свою непонятную игру. Но зачем ему это? Может, Арден мечтал развязать новую кровопролитную войну? Что ж, похитив дочь сенатора, он сделал к этому первый шаг.

Она бросила взгляд на высокого, надменного мужчину, ехавшего впереди нее, — распущенные волосы гривой разметались у него по плечам, меч наискось пересекал широкую спину, руки, которыми он уверенно натягивал поводья своего жеребца, загорелые, покрытые шрамами, бугрились мускулами, а на шее, заметила она в тот момент, когда он обернулся, блестело золотое ожерелье — знак отличия. Теперь, оказавшись среди своих, он держался спокойнее и намного беспечнее, чем раньше. Что ж, хорошо, решила она, это ей на руку.

Крепость, куда они направлялись, венчала вершину холма, словно тонзура, — наверху его ровными кольцами опоясывали сначала глубокий ров, потом земляной вал и, наконец, низкая бревенчатая стена. За этой тройной линией обороны возвышалось большое деревянное строение, к которому по бокам лепилась дюжина хижин с обычными для кельтов конусообразными соломенными крышами, с сараями и загонами для птицы, скота и лошадей. По обе стороны ворот грозно вздымались две сторожевые башни-близнецы, на самом верху каждой видна была небольшая площадка, где несли караул дозорные. Маленький отряд заметили, как только они ступили на тропинку, петлями поднимавшуюся к вершине холма, и хриплый рев рога сразу с двух сторон приветствовал их появление. На стену высыпала толпа варваров. Увидев, кто возвращается, они подняли дикий гвалт, оглушительно вопя и размахивая руками.

С вершины холма открывался великолепный вид на местность, по которой они только что ехали, и Валерия через плечо бросила украдкой взгляд на юг, туда, где серой цепью на горизонте тянулись горы. Все вокруг выглядело каким-то пугающе пустынным и диким — иначе говоря, в ее глазах это было место, где могли обитать только дикие звери да варвары. Зажмурившись, Валерия вздрогнула. Ей вдруг показалось, что вдалеке что-то блеснуло, и безумная надежда вспыхнула в ее груди. Что, если это доспехи солдат, спешащих на ее поиски? Вскоре она убедилась, что это просто солнечные блики на поверхности небольшого озерца. До боли напрягая глаза, она почти убедила себя, что может различить на горизонте Адрианов вал. Но оказалось, что это просто облако. Ей бросилось в глаза, что у подножия холма разбросаны хижины, за которыми тянутся вспаханные поля, а кое-где виднеются загоны для лошадей. Может, ей удастся незаметно украсть одну? Или ее станут держать под замком, дожидаясь появления ее мужа?

Римлянка оглянулась через плечо, где, окруженная кучкой варваров, покорно тряслась бедная Савия. Может, у ее служанки появится какой-то план, потому что сама она уже исчерпала запас идей, мрачно подумала Валерия. Но рабыня, погрузившись в какое-то тоскливое отупение, не заметила взгляда своей госпожи. Если свобода, которую обещал ей Арден, и обрадовала ее, по ней этого было не видно. От усталости она перестала даже жаловаться.

Валерия еще никогда в жизни не испытывала такого чувства безнадежности.

Зато в отличие от нее Арден Каратак явно блаженствовал — вскинув вверх сжатую в кулак руку, он с сияющим видом внимал приветственным крикам мужчин и восторженному аханью женщин — точь-в-точь римский полководец, возвращающийся домой с победой. Приветствия слышны были за много ярдов.

— Ух ты! Никак привез нам римскую кошечку, парень!

— На этот раз ей не удалось воткнуть булавку в твою лошадь, да, дуралей?

— Послушай, а она трахается так же умело, как сражается?

— А сколько золота нам отвалят за эту красотку?

Стоило им только въехать в узкий проход между двумя башнями, как на них ливнем обрушился новый град вопросов:

— Где же твой муж, красавица? Неужто бедняга потерял тебя?

— Рим, должно быть, можно брать голыми руками, раз он позволил умыкнуть такую красотку!

— Так им и надо, этим римлянам! Это им за нашу священную рощу! Наглая сука!

При виде внутреннего дворика Валерия ужаснулась — грязь, солома, нечистоты, смешавшись в омерзительного вида бурую, зловонную массу, утрамбованную сотнями ног, превратились в небольшую площадку, по которой бродили собаки, мочились лошади, а замурзанные ребятишки с криками и воплями играли в какую-то игру, путаясь под ногами у взрослых. Со стороны дома тянуло запахом стряпни, а над кучей отбросов с жужжанием вились мухи. Не успел их отряд въехать во двор, как откуда-то с восточной стороны земляного вала на них обрушилась орава оборванцев и с восторгом кинулась обнимать их похитителей. Валерия с Савией застыли, не в силах прийти в себя, — грязь вокруг была такая, что при мысли о том, чтобы спешиться, их замутило, а море светлых и огненно-рыжих голов, затопивших весь двор, пугало обеих женщин до дрожи в коленках. На мгновение им даже показалось, что это бурая волна нечистот вспучилась, готовая поглотить их с головой. Только потом, немного придя в себя, Валерия сообразила, что ее просто ввела в заблуждение одежда этих людей — и мужчины, и женщины носили почти одинаковые мешковатые одеяния буровато-коричневого цвета. Приглядевшись, она, однако заметила, что ткань, из которой они были сшиты, в основном клетчатая или же полосатая. Встречались и украшения, но все они как на подбор были ужасающе громоздкими и аляповатыми. Впрочем, все у них было немного «слишком» — безделушки массивные, оружие невероятных размеров, а спускавшиеся на плечи волосы, все в тугих, блестящих завитках, смахивали на львиную гриву. Эти люди явно понятия не имели о приличных манерах, что уж говорить о свойственной римлянам сдержанности — у этих все было на виду. И женщины ни в чем не уступали мужчинам — такие же шумные, грубые и несдержанные на язык, они не обращали ни малейшего внимания на вертевшихся под ногами ребятишек, оравших так, словно их резали. Большинство составляла молодежь, но ведь все эти юнцы давно уже вышли из младенческого возраста. «Так почему им никто не объяснит, как следует вести себя? — недоумевала Валерия. — Почему никому не приходит в голову заставить их употребить переполняющую их энергию на что-то полезное… да вот хотя бы на то, чтобы убрать во дворе?» Тут было грязнее, чем в свинарнике, однако, казалось, никто из кельтов просто не замечает грязи, в которой они утопали по щиколотку. Мужчины в знак приветствия оглушительно хлопали Каратака по спине, женщины обнимали и целовали его, все, похоже, были вне себя от радости, что ему удалось захватить в плен римскую аристократку. Она — военный трофей, с горечью подумала Валерия.

Только одна из женщин, казалось, не разделяла всеобщего ликования. Обежав встревоженным взглядом лица вернувшихся, она немного растерялась, а затем с воем кинулась к телу погибшего кельта — того самого, которого Клодий успел убить дротиком. Вцепившись в поводья лошади, на которой лежало тело убитого, несчастная разразилась пронзительными воплями и стенаниями.

Арден бросил в ее сторону сочувственный взгляд, но даже не двинулся, чтобы как-то успокоить рыдавшую женщину. Смерть — удел каждого воина, и все это знали.

Вместо этого он вскинул в воздух руку, призывая всех к тишине.

— Я привез вам гостей!

Оглушительный ликующий вопль, похожий на вой, перемежаемый проклятиями в адрес римлян, прервал его на полуслове.

— Слышь, Арден! Возьми эту толстуху, обдери ее до костей и приладь мясо к молоденькой — наверное, тогда ты получишь хоть одну пленницу, за которую можно будет подержаться! — загоготал кто-то в толпе.

— Никак эта недотрога обожает скакать верхом!

— Отдай толстуху мне — я поселю ее в амбаре со скотиной! У нее задница, как у моей кобылы, вымя, как у коровы, и надутый вид — точь-в-точь как у нашей свиньи!

Валерия застыла; надменно расправив плечи, она изо всех сил старалась держаться невозмутимо, как положено женщине ее круга. «Ты — дочь Рима!» Но страх уже запустил ледяные когти ей в душу — больше всего она боялась, что их изнасилуют.

Каратак снова потребовал тишины.

— И поскольку эти женщины — наши гостьи, гостьи клана Каратак, племени Аттакотти, живущего на земле Каледонии, я требую, чтобы к ним относились с подобающим почтением, как вы относитесь к вашим матерям или сестрам. Эти пленницы — мой военный трофей. А трофей имеет огромную ценность, если с ним обращаться бережно. И утратит ее, коли кто-то по глупости забудет об этом. И вот теперь при всех я даю им слово, что здесь они в безопасности. И что тот, кто посмеет обидеть их, будет иметь дело со мной. — Он обвел выразительным взглядом разом притихшую толпу, словно бросая своим соплеменникам вызов. Однако все молчали.

— И со мной тоже, — добавил вдруг чей-то грубый голос. Услышав его, Валерия едва не рухнула навзничь. Кассий! Бывший гладиатор и ее телохранитель, пропавший во время первой засады! — Мне уже и раньше случалось защищать ее, и я готов делать это и дальше, — продолжал он, с вызовом глядя на своих новых сородичей. — Я бежал, чтобы стать свободным, а вовсе не потому, что девушка чем-то меня обидела. — Раздвинув толпу могучим плечом, он принялся проталкиваться к Валерии. Опасливо поглядывая на гиганта, чуть ли не на голову возвышавшегося над этой оравой, варвары и пикнуть не посмели, молча давая ему дорогу. На бедре у него висел огромный кельтский меч. Кивнув, Арден продолжал:

— Толстухе — ее зовут Савия — я дал свободу. Но она станет работать в большом доме, как когда-то работала на Рим. Ну а потом сама сделает свой выбор. А худышка — ее имя Валерия — расскажет нам много интересного и о своем муже, и о его людях. И не смейте оскорблять ее, потому что у себя на родине, в Риме, она была весьма знатной дамой.

Последние его слова вызвали в толпе улюлюканье и смешки.

— Эй вы, послушайте! — крикнул Арден. — Вы не поняли — мы можем многому у нее научиться.

— Ну да, научиться! Интересно, чему? Как брать взятки, драть с людей три шкуры да еще задирать нос?! — возмутился кто-то.

— А может, предательству? Или жестокосердию? — присоединился к нему другой.

— Валерия тоже сможет поучиться у нас кое-чему. Например, как чудесно жить среди свободных и гордых Аттакотти! — При этих словах толпа восторженно взревела. Арден бросил взгляд на пленницу, и Валерия заметила в нем смешливый огонек, как будто он знал, что творится в ее душе, и догадывался о терзающих ее страхах. Странные чувства захлестнули Валерию — раздражение, оттого что этот наглец возомнил, что умеет читать в ее душе, и невольное облегчение. Она вдруг поймала себя на том, что испытывает к этому человеку даже что-то вроде благодарности, и тут же разозлилась на себя за малодушие. Он ведь не только враг ее мужа — он к тому же убил самого ее близкого друга! — Эта женщина будет жить среди нас и станет одной из нас.

— Ты забыл сказать, с кем она станет делить постель, Арден Каратак, — ехидно поинтересовалась одна из женщин.

Он разом посерьезнел.

— Постель себе она вольна выбрать сама, и мужчину тоже, как и любая из наших женщин. Она поселится в большом доме в качестве гостьи. А ее служанка составит ей компанию, если захочет.

Головы всех повернулись к Савии.

— Я не оставлю свою госпожу, что бы вы мне там ни наобещали, — храбро объявила та, хотя голос у нее предательски дрожал. — Я такая же римлянка, как и она, и считаю себя по-прежнему в услужении у своей госпожи. — С этими словами Савия грузно спрыгнула со своей лошади. Ноги у нее тут же подогнулись, но она удержалась, схватившись за повод. Потом, спотыкаясь на каждом шагу, старая рабыня заковыляла к Валерии, чтобы помочь ей спешиться.

Стоя в грязи, женщины робко жались друг к другу, а со всех сторон их обступала толпа высоченных, громкоголосых чужеземцев: могучих, мускулистых мужчин, хорошеньких и уродливых женщин, любопытные ребятишки тыкали в них пальцами, а собаки, нетерпеливо скуля и отпихивая друг друга, проталкивались вперед, чтобы хорошенько их обнюхать.

— Ни за что не останусь одна с этими дикарями, — плаксиво прошептала Савия.

— Но они ведь дали тебе свободу!

— Нужна она мне! Самой заботиться о себе… Боже упаси!

Приземистый, почти квадратный, большой дом возвышался на вершине холма наподобие римского форума или дворца. Оказавшись почти сорок футов в вышину и двести — в длину, здание представляло собой куда более внушительное сооружение, чем ожидала Валерия, бывшая весьма невысокого мнения о кельтах. Поддерживающие крышу колонны при ближайшем рассмотрении оказались стволами вековых сосен, оструганных и покрытых причудливой резьбой в виде птиц, вьющих гнезда в виноградной лозе, которая кольцами оплетала каждую колонну, поднимаясь до самого верха. Верх колонны заканчивался скульптурным изображением — раскрашенные яркими красками головы драконов, единорогов и каких-то кельтских богов опоясывали здание бесконечной чередой. Высокие двери были украшены изображениями лупы и звезд. А посеревшие от солнца и непогоды стены здания снизу доверху были покрыты черно-белыми фигурками лошадей, отчего издалека казалось, что оно украшено татуировкой. Чем-то оно напомнило Валерии ее собственный сундук для приданого, который она привезла сюда из Рима, — с такими же причудливыми, затейливыми узорами, только куда больше его. «Каким образом этим грубым, невежественным людям удалось выстроить такое красивое здание? — гадала она. — А как они доставили сюда все эти деревья?»

Оказавшись внутри, она на мгновение застыла, словно пригвожденная к месту. Огромные окна, уходившие вверх под самую крышу, впускали внутрь достаточно света и воздуха, тем более что стекол не было и в помине, зато были массивные деревянные ставни, которые в случае непогоды можно было легко закрыть. Из-за стоявшего внутри дыма у нее защипало глаза, но она тут же забыла об этом, изумленно разглядывая боковые проходы и балки, украшенные яркими флагами, красочными драпировками, разноцветными щитами и скрещенными копьями. На всех до единого столбах красовались головы неведомых ей зверей. Под ногами лежали грубые циновки, призванные помочь входившим соскрести с подошв грязь со двора. Длинные дубовые столы насквозь пропитались запахами дыма и пролитого пива.

Именно тут члены клана, к которому принадлежал и Арден Каратак, собирались каждый вечер. Тут они пили, ели, горланили свои песни и неудержимо хвастались. Тут рассказывали легенды и предания, толковали предсказания друидов, и так день за днем, поколение за поколением. Тут обменивались важными сведениями и нелепыми сплетнями, врали и бросали друг другу вызов на смертельный бой, тут ссорились и мирились, тут влюблялись и зачинали детей, играли в разные игры и наполняли чаши, тут под столами из-за костей свирепо грызлись тощие псы, пока кошки мирно лакали в углу свое молоко.

Вдоль общего коридора чередой тянулись двери обшитых деревом спален. В одну из таких спален Бриса, по-прежнему не выпускавшая из рук лук, и бывший гладиатор Кассий отвели Валерию с Савией.

— Поскольку у вас нет мужчин и семьи тоже нет, вы будете спать здесь, — объяснила Бриса.

Валерия огляделась — два деревянных топчана с тюфяками, набитыми шерстью, и меховые одеяла, медная лохань для мытья, выскобленный до блеска деревянный пол. На стене — красочная драпировка, изображавшая какой-то фантастический лес, вытканная шерстью всех цветов радуги, в углу — столик с ручным бронзовым зеркальцем, рядом полка с горкой свечей. От воска пахло ягодами и морем. Комната казалась пустоватой, зато чистой.

— Вы нас запрете? — не решаясь переступить порог, робко спросила Савия.

— Зачем? Куда вам идти?

— А мы можем запереться изнутри? — поинтересовалась Валерия.

— Не боитесь. Никто вас не потревожит.

— Я буду спать рядом, — вмешался Кассий. — Можете не сомневаться, госпожа, я стану защищать вас, как прежде. Не бойтесь, тут вы в большей безопасности, чем на улицах Рима.

— Звучит не слишком убедительно, Кассий. Особенно если вспомнить, как ты бросил нас тогда в лесу.

Кассий покачал головой:

— Простите, госпожа, я не хотел обижать вас… но ведь кому, как не мне, знать, как жестоко римские солдаты издеваются над бывшими гладиаторами. Мне было страшно оказаться среди них. Одна мысль об Адриановом валу пугала меня.

— А эти люди, похоже, относятся к тебе с величайшим почтением.

— Теперь я свободный человек, госпожа. У меня больше нет хозяина. Эта свобода — она во всем. Мне трудно объяснить, но со временем вы все поймете.

Савия презрительно фыркнула:

— Свобода! Свобода жить этой примитивной жизнью, среди таких неотесанных грубиянов, как эти! Это ты называешь свободой, Кассий?

— Но теперь ты тоже свободна, женщина. Арден сказал, что вернул тебе свободу.

Савия побагровела.

— Что с нами будет? — спросила Валерия.

Бриса пожала плечами:

— Только боги знают это. Боги да еще друиды.

При упоминании о друидах по спине Валерии пополз холодок. Она почувствовала недоброе. Хотя Марк никогда не пересказывал ей те ужасные истории, что ходили о них, в доме, полном рабов, пытаться скрыть что-то было бессмысленно. Ей уже не раз доводилось слышать леденящие душу истории о человеческих жертвах.

— Но я не видела тут друидов, — со слабой надеждой проговорила она. — И вообще я здесь знаю только одного человека — того дерзкого вора, который заманил нас в засаду, Каратака.

— Он вождь, а не вор! А Кэлин, жрец священной дубовой рощи, будет здесь уже сегодня ночью, когда в полночь закричит сова.

— А кто такой Кэлин?

— Друид и духовный наставник нашего клана. Он сражался с римлянами, когда они напали на святилище в ущелье.

— И зачем он явится сегодня?

— Чтобы увидеть тебя, конечно. Для чего же еще?

— За меня потребуют выкуп? — робко спросила Валерия. Собственно говоря, это был просто способ осторожно выяснить, не собираются ли ее убить.

— Ты так спрашиваешь, будто это мне решать, — буркнула Бриса, но в голосе ее не было ни злости, ни раздражения. — Это не зависит ни от меня, ни от Ардена, ни даже от Кэлина. Ты забываешь, что ты теперь на севере от вашего Вала. Возможно, тебе самой придется решать твою судьбу. Тебе и твоей богине. А может, твоя судьба уже предрешена, и руны со звездами откроют ее нам.

— Или истинный Бог, Иисус Христос, — влезла Савия.

— Кто? — озадаченно переспросила Бриса.

— Наш Спаситель, — пояснила служанка.

— Никогда не слышала об этом боге.

— Это новый Бог. Ему поклоняется половина Римской империи. Даже сам император верит в него.

— И что это за бог?

— Добрый и кроткий, — пояснила Савия. — Его убили римские солдаты.

Женщина рассмеялась:

— Так это и есть ваш Спаситель? Бог, который и самого-то себя спасти не смог?

— Он восстал из мертвых.

При этих словах в глазах Брисы промелькнуло нечто похожее на уважение.

— И когда это произошло?

— Больше трехсот лет назад.

Выражение лица у Брисы тут же стало скептическим.

— А где он сейчас?

— На небесах.

— Хорошо. — Она с сомнением оглядела обеих женщин. — В конце концов, каждая из нас сама выбирает себе бога или богиню, которые находят путь к ее сердцу — как отец, брат или муж. Так что можете поклоняться этому своему то ли живому, то ли мертвому богу, коли есть охота, мне это все равно. Во всяком случае, он далеко. А вот боги, которым поклоняемся мы, всегда с нами. Они везде: в скалах и деревьях, в цветах и в воде, в каждом облачке на небе и в каждой травинке, и все эти триста лет они берегут наш народ от вас, римлян. У нас в Каледонии только наши боги обладают и силой, и властью. Мой совет — спросите бога, который живет в вашем сердце, какая судьба ожидает вас. И послушайтесь его.

— Ты говоришь об этом, — не выдержала Валерия, — после того как нас похитили и силой приволокли сюда — против нашей воли, между прочим, а теперь засунули в эту клетушку?!

— Против вашей воли — да. Но возможно, так случилось как раз по воле вашего бога, кто знает? — Бриса слегка улыбнулась. — Ты теперь тоже стала членом нашего клана, римлянка. И ты разделишь нашу судьбу, какой бы она ни была. Можешь коротать свои дни, тоскуя о том, где бы ты могла быть, но лично я посоветовала бы тебе другое. Живи как мы — ешь, пей, сии, ходи на охоту и жди, пока боги, а не люди определят твою судьбу!

В большом зале за стол уселось никак не меньше сотни людей. К величайшему удивлению Валерии, женщины непринужденно рассаживались на скамьях рядом с мужчинами. Готовили и прислуживали за столом как мужчины, так и женщины, дети ползали под ногами, играя и ссорясь между собой, псы скулили, выклянчивая объедки, и огрызались друг на друга из-за каждого лакомого куска, огонь в огромном камине бросал дрожащие красноватые отблески, выхватывая из темноты лица людей. Над огнем на крюке висел чудовищной величины железный котел; чтобы вода согрелась, туда время от времени бросали раскаленные камни. Как выяснилось, вода предназначалась для того, чтобы все могли умыться перед едой. Кельтам в очередной раз удалось удивить Валерию — подобная чистоплотность была для нее внове. В Риме ей рассказывали совсем другое. Оказывается, им вовсе не все равно, как от них пахнет. В честь возвращения Ардена решено было устроить пир. Ради такого случая и мужчины, и женщины тщательно причесались и нацепили на себя лучшие свои драгоценности; кое-кто из мужчин даже нанес на лицо боевую раскраску, а женщины подвели сажей глаза и с помощью сока ягод подкрасили губы. Однако когда она уже готова была признать, что у римлян с этими грубыми и неотесанными людьми, возможно, даже есть кое-что общее и в груди ее вспыхнула надежда, что когда-нибудь она сможет их понять, произошло нечто такое, что повергло ее в ужас. Вдоль стола из рук в руки стали передавать чашу, и когда она дошла до нее, Валерия охнула — чашей служила верхняя половинка человеческого черепа, некогда принадлежавшего какому-то несчастному, а теперь покрытая золотыми пластинами и с двумя ручками по краям.

— Вы пьете из черепа?!

— Мы преклоняемся перед духом своих врагов, почитая их головы, — самым обыденным тоном объяснила Бриса. — Ведь голова — это вместилище души.

Кельты почти не обращали внимания на своих пленниц. Им и в голову не пришло выказать уважение своей знатной пленнице, усадив ее на почетное место. Правда, о том, чтобы надеть на нее цепи или связать ее, речь тоже не шла. Савии было велено прислуживать за столом, но Валерия избегла этого унижения. Кое-кто из сидевших у стола грубоватых мужчин поглядывал на все с восхищением, явно завороженный ее красотой, зато их вождь старательно делал вид, что не замечает ее. Такое полное безразличие немало поразило ее. И даже слегка задело. «Я могла бы воткнуть нож прямо в глаз кому-нибудь из них», — мрачно думала она, сидя за столом. И однако, что-то подсказывало ей, что это вряд ли так легко, как кажется с первого взгляда: несмотря на суету и гвалт, царившие за столом, Валерия сильно подозревала, что чья-нибудь мускулистая рука наверняка успела бы вовремя отвести удар… или кто-то, заметив ее движение, успел бы крикнуть. А через мгновение ее бы наверняка прикончили на месте. Пришлось смириться. Зверски проголодавшись, Валерия набросилась на еду, с изумлением наблюдая за тем, с какой свободой и внутренним достоинством держатся женщины. Ничуть не смущаясь и не обращая внимания на мужчин, они болтали между собой, хвастались, обменивались только им одним понятными шутками, непринужденно высказывали свое мнение обо всем на свете: о пастбищах для скота, о погоде, которая нынче выдалась на диво. И о свирепости римлян. Одна-единственная кавалерийская турма могла бы уничтожить их всех, решила Валерия. Однако, припомнив, как захватившие ее в плен воины в мгновение ока перерезали всех римлян, и беспомощность тех, кто поспешил ей на выручку, она благоразумно решила не торопиться с выводами.

Стоило ей только вспомнить обстоятельства, при которых она стала пленницей, как всколыхнувшиеся воспоминания напомнили ей о смерти бедняги Клодия. Бессмысленная гибель юноши наполнила ее душу печалью. Подлый варвар убил ее самого близкого друга, а она не смогла его защитить! Позволил себе усомниться во власти ее супруга! Этот Арден — поистине злейший враг Рима! Валерия украдкой бросила взгляд на этого человека, горделиво восседавшего во главе стола и наслаждающегося своим триумфом. Что ей делать? Просто жить среди них, покорно ожидая решения своей судьбы, как советует Бриса? Или попытаться как-то дать знать, что она еще жива и ждет, когда ее освободят? Или же бежать и попытаться самой добраться до дома?

Хотя мужчины, окружавшие ее со всех сторон, оказались на первый взгляд совсем не такими страшными, как она ожидала, была среди них одна женщина, о которой этого никак нельзя было сказать. Это была кельтская красавица с гордой и величественной осанкой и гривой огненно-рыжих волос. Валерия уже ловила на себе ее взгляд, полный такой жгучей ненависти, что стыла кровь, но всякий раз женщина немедленно отворачивалась и ее взгляд неизменно устремлялся к сидевшему во главе стола Ардену. Что ж, все понятно, промелькнуло в голове у Валерии. «Забирай его, если он тебе нужен», — хотелось ей сказать. Однако, как она заметила, вождь не обращал на красавицу никакого внимания. Если эта огненноволосая колдунья рассчитывала приворожить его взглядом, то ей это не удалось. Валерия, незаметно наклонившись к уху Брисы, спросила, кто она такая.

— Это Аса, — буркнула Бриса, ловко разделывая кинжалом кусок свинины. — Возлюбленная Каратака. Однако пока еще не невеста, хотя она очень надеется, что это скоро произойдет. Оружием она владеет не менее ловко, чем я сама, так что не советую становиться ей поперек дороги. А еще лучше дружи с Брисой — особенно если Аса станет твоим врагом.

— Она очень красивая.

— Да. И к тому же привыкла, что мужчины заглядываются на нее. А сейчас они не сводят глаз с тебя. Так что постарайся не оставаться с ней наедине.

Устав проклинать римлян, кельты принялись петь. Это были старинные баллады, повествующие о великих свершениях и туманных далях об огнедышащих драконах и неведомых, свирепых диких зверях. Немного насытившись, Валерия заметила, что сидевшие за столом ели достаточно умеренно — не так, как римляне, которые в подобных случаях отличались отвратительным обжорством. Савия, сновавшая вокруг стола и взбудораженная последними событиями, перевернувшими их с Валерией жизнь, безостановочно ворчала, и Бриса начала уже с неудовольствием кидать в ее сторону косые взгляды. Наконец ее терпение лопнуло.

— Убирайся вон, свободная римлянка, иначе заплатишь штраф за свой жир!

У Савии отвисла челюсть.

— Это как? — растерянно пролепетала она.

— Слишком жирного человека, такого, кто не в состоянии сражаться, мы, кельты, считаем попросту бесполезным. Он обязан платить штраф. Тело — это отражение бога. Хочешь есть много — изволь платить. И будешь платить до тех пор, пока не похудеешь настолько, чтобы набирать жир снова.

— Но я не имею никакого отношения к кельтам!

— Будешь иметь — если докажешь, что и от тебя есть польза. А если нет — станешь платить как все.

Савия, оглядев стол, с некоторым колебанием отодвинула подальше тарелку.

— Какие вы жестокие! — плаксиво пробормотала она. — Приготовить столько всяких вкусных вещей и даже не дать человеку попробовать их!

— Только римляне готовы вечно набивать брюхо. А мы, кельты, едим ровно столько, сколько нужно, чтобы утолить голод. Именно поэтому по вашу сторону Вала вечно царит голод — земля голая, деревья вырублены, источники ушли под землю. А здесь у нас все, как задумывали боги, — поют птицы, и цветы радостно тянутся навстречу солнцу.

— Но если вы снимаете богатый урожай, стало быть, вы должны и есть лучше.

— Я могу развести и костер двадцать футов в высоту, только какой в этом смысл?

Было уже довольно поздно, и у Валерии слипались глаза, однако сидевшие за столом явно не собирались расходиться. По деревянным ставням гулко барабанил дождь, и Валерия подумала, что большинство членов клана решили, что по этому поводу можно будет поспать подольше. Похоже, время здесь не имело особого значения.

В зале царил дух товарищества. Большую часть кельтов связывали родственные узы, в этом маленьком сообществе у каждого из них была своя роль — рассказчик, шутник, воин, кудахчущая над всеми сразу мать семейства, кудесник, певец, стряпуха, — которую каждый прекрасно знал. Всем им были прекрасно известны сильные стороны и слабости друг друга, каждый знал, что чувствует и чем дышит его сосед за столом, знал его прошлое, и все общались между собой словно равные. Сама же Валерия чувствовала себя лишней, униженной, она отчаянно скучала по дому, ей хотелось одного — забраться в постель, завернуться с головой в шерстяное одеяло и выплакать свое горе. Она искала возможность улизнуть из-за стола и укрыться у себя в комнате, чтобы поплакать в одиночестве, но прежде чем ей удалось это сделать, хлопнула дверь, и в комнату ворвался порыв холодного воздуха, возвещая о появлении нового гостя. Валерия оглянулась. У порога стоял человек. Он был с ног до головы закутан в забрызганный грязью плащ, лицо скрывал низко надвинутый капюшон. Вновь прибывший потопал ногами, и капюшон немного сполз. Это оказался мужчина, костлявый и изможденный, выражение лица у него было суровым и замкнутым. Судя по всему, он промок до костей. При его появлении шум в зале мгновенно стих.

Незнакомец помедлил, не торопясь выходить на свет. Цепкий взгляд его обежал сидевших за столом, впиваясь в лицо каждого. Холодок пополз у Валерии по спине, словно чьи-то ледяные пальцы коснулись ее кожи. Она внезапно догадалась, кто это. Ей даже показалось, что от него потянуло удушливым смрадом крови невинных, принесенных в жертву неведомым ей богам. Неужели ей тоже предстоит стать одной из них?

— Ты явился в полночь, словно сова, Кэлин! — окликнул его Арден.

— Сова, может быть, только безмозглая, раз ей не хватило ума сидеть дома в такой дождь, — проворчал друид. Такого самоуничижения Валерия не ожидала. — Льет как из ведра. Холодно, как в объятиях костлявой бабы. И темно, словно в заднице центуриона.

Оглушительный хохот потряс стены зала.

Друид отбросил назад капюшон, и Валерия смогла наконец рассмотреть его. Волосы на макушке у него поредели, те, что еще остались, были коротко острижены, длинный хрящеватый нос загибался книзу, словно клюв хищной птицы, а взгляд глубоко запавших глаз был полон коварства. Впрочем, он тоже сразу заметил римлянку и долго молча разглядывал ее. Потом, очнувшись, стал пробираться сквозь толпу, тихо отвечая на приветствия своих соплеменников и мимоходом то и дело поглядывая на Валерию. Наконец ему удалось подойти к Ардену, но Валерия могла бы поклясться, что он по-прежнему не сводит с нее глаз.

— Ну, Каратак, — услышала она каркающий голос, — стало быть, эта пушистая кошечка и есть твой последний трофей?

Валерия вздрогнула, как от пощечины. Однако у нее хватило сил ни словом, ни жестом, ни взглядом не показать, как сильно ее задели эти слова. Полученное воспитание не позволило ей этого сделать. Черпая поддержку в сознании своей красоты и помня о своем высоком положении, она сидела молча, словно статуя, — запачканная стола струилась вниз красивыми складками, волосы изящно уложены, даже манеры оставались такими же изысканными, как всегда. Она бессознательным жестом расправила спину, отчего ее осанка стала еще более горделивой.

— Наша благородная гостья, — поправил Арден.

— Добро пожаловать на север, римлянка, — буркнул друид. — Пристанище последних свободных людей, убежище непокорных, единственное место, где живут те, кто не платит дань императору и не молится вашим богам. Я слышал твою историю. У тебя мужественная душа, раз ты отправилась спасать своего друга. Душа кельтской женщины.

— Однако мне не удалось его спасти, — ответила Валерия куда более холодным тоном, чем ей хотелось. Ее голос прозвучал так странно, что она даже вздрогнула, не узнав его поначалу. — И в отличие от ваших женщин я пленница.

— Это временно. Скоро вся Британия станет свободной. А когда наша страна получит свободу, получишь ее и ты.

Фанатичная уверенность, звучавшая в его словах, поразила Валерию.

— Ты ошибаешься. Это ваша крепость очень скоро запылает, подожженная римскими воинами, и ты сам будешь корчиться в ее пламени. Только тогда я и стану свободной.

Варвары умели ценить храбрость. По залу пронесся одобрительный шепоток.

— Похоже, тебе пока не удалось ее победить, — бросил Кэлин, обращаясь к Ардену.

— Это не так-то легко сделать.

— Никак ты боишься ее?

— Нет. Я ее уважаю.

— Как ты думаешь, ее муж придет за ней?

— Будем надеяться. Но я бы лично не стал на это рассчитывать.

Валерия застыла, словно пораженная громом. Что он говорит?!

Конечно, разъезды петрианцев уже рыщут поблизости, разыскивая ее! Или… неужели они там, в крепости, решили дождаться, когда Марк вернется от герцога? А может, этот разговор затеян неспроста? Может, это просто уловка, чтобы лишить ее последних остатков надежды?

— Он придет, — пообещала Валерия.

— Нет, — покачал головой друид. — Твой муж любит громкие слова. Но у него хватит ума не рисковать ни твоей жизнью, ни своей карьерой, разыскивая тебя в самом сердце Каледонии. Мы дадим ему знать, что если ему придет охота явиться сюда, то мы пошлем ему твою голову в подарок. — Эта зловещая угроза заставила Савию громко всхлипнуть от ужаса. — Так что если твой муж не дурак, госпожа, он постарается держаться подальше от этих мест. А пока… пока ты станешь носить в дом воду. Или крутить жернова.

— Ни за что! Или обращайтесь со мной как подобает, или… или пусть последствия этого падут на ваши головы!

— Она любит кидаться угрозами, — буркнул Арден, словно извиняясь.

— Угрозы — пустое сотрясение воздуха, если за ними ничего не стоит, — бросил друид. Раздался хохот. Естественно, все смеялись над ней! Этот мерзавец вновь выставил ее на посмешище. Даже Аса, по-прежнему не сводившая с нее глаз, угрюмо усмехнулась.

— Отошли меня домой, и войны не будет. — Это была последняя отчаянная попытка, заранее обреченная на провал.

— Война и так уже идет, госпожа. Она началась в тот день, когда твой супруг сжег нашу рощу. С того самого дня, разнося об этом весть, везде на севере уже ревут рога и воют трубы. Каратак, которого ты знаешь, спутал планы римлян, и у твоего мужа тогда, в ущелье, оставалось только две возможности: угодить в засаду и погибнуть или же избежав смерти, вызвать новую войну. И вот теперь мы ждем удобного момента. А ты станешь залогом нашей безопасности до того, как он наступит.

— Тогда я убегу! И постараюсь сделать это до того, как ты используешь меня в этой своей войне!

Друид с улыбкой обвел рукой тонувший в полумраке большой зал — после того как горевший в камине огонь потух, он казался намного больше и темнее, чем на самом деле. В углах шевелились какие-то зловещие тени.

— Куда тебе бежать? Думаешь, сможешь найти дорогу домой? Мечтаешь вернуться в свою прежнюю жизнь, да? Но почему бы тебе не попробовать сначала узнать получше ту, которой живем мы? А после можешь с чистой совестью все рассказать римлянам. Может, тогда тебе удастся заставить их понять.

— Понять — что?

— Что ты свободна — может быть, в первый раз с того дня, как появилась на свет, и уже поэтому можешь жить полной жизнью. Будь благодарна за это, потому что иначе твоя судьба была бы иной. Взгляни туда! — Друид указал куда-то в сторону, и Валерия послушно повернула голову.

Паривший в углу зала сумрак вдруг будто раздвинулся, и Валерия похолодела. Во рту у нее разом пересохло. Четыре хорошо ей знакомых лица смотрели на нее остановившимся взглядом. Бледные, скорбные лица, засохшие пятна крови. Это были отсеченные головы убитых римских солдат. Варвары привезли их сюда, и теперь, воздетые на копья, они украшали собой каждый из четырех углов зала.

Валерия не могла уснуть до рассвета.

Как и обещала Бриса, на дверях ее комнаты не оказалось ни замка, ни засова. На топчане тихонько посапывала Савия. До смерти устав, она провалилась в сон, едва коснувшись щекой подушки. Но душа Валерии была в таком смятении, что она не могла сомкнуть глаз. И дело было даже не в ней самой, не в той жалкой участи, которая ее ожидала. Попав в плен, она невольно связала руки мужу, поставила крест на его карьере. Нужно бежать. Но тогда лучше всего сейчас, потому что более удобного случая может и не представиться. Запора на двери нет. Варвары слишком самонадеянны, промелькнуло в голове Валерии. Глупо было бы не воспользоваться этим.

Она неслышно приоткрыла дверь и выскользнула наружу. В зале, где уже закончился пир, не было ни души, если не считать одного-двух упившихся до скотского состояния варваров, но они и ухом не повели, вероятно, даже не заметили ее появления. Никакой стражи не было и в помине. Валерия слегка растерялась. Неужто они и впрямь сочли ее беспомощной овцой, готовой безропотно дать отвести себя на заклание?! Римлянка на цыпочках прокралась к боковой двери, выскользнула наружу и, затаив дыхание, прижалась к стене. При мысли о том, что ей пришлось бросить Савию, Валерии стало безумно стыдно. Но рабыня, тучная и немолодая, только связала бы ей руки.

Ливень уже перестал, только слегка моросило, и небо было плотно затянуто тучами. Единственным источником света был слабый отблеск костра, разведенного дозорными на одной из двух сторожевых башен у ворот крепости. Похоже, тут не пройти, решила Валерия, значит, придется отказаться от мысли незаметно вывести свою любимую кобылу Боудикку. А кстати, где она может быть? Насколько Валерия помнила, лошадей оставили на ночь пастись у подножия холма, в небольшой лощине. Едва касаясь земли кончиками пальцев, она бесшумно, как привидение, прокралась по двору и выскользнула через ворота наружу. Ни одна из собак даже не гавкнула. Вскарабкавшись на земляной вал, она с трудом перевалилась на другую сторону, потом, немного передохнув, взобралась на деревянную ограду. Ночь была настолько темной, что Валерия с трудом различала собственные руки. Но край окружавшего крепость рва и склон холма, на котором она стояла, тонули во мраке. Что ж, оно и к лучшему, подбадривала себя Валерия. По крайней мере, никто ее не увидит. Собравшись с духом, она встала, с трудом удерживая равновесие на скользких бревнах и каждую минуту ожидая, что в спину ей воткнется стрела, а потом прыгнула, соскользнула в ров и с головой ушла под воду. Кое-как выбравшись из него с другой стороны, Валерия рухнула на землю, уткнулась лицом в мягкую, пахнувшую сыростью траву и долго лежала, пытаясь отдышаться.

Никто не увидел ее. Никто не крикнул ей вслед.

Она промокла до нитки, всю ее трясло от холода… но она была свободна.

 

Глава 27

Впрочем, ее блаженство длилось недолго.

Время уже перевалило за полдень. Валерия валилась с ног от усталости, от мужества ее не осталось и следа, и она совсем пала духом. Лес, в который она забрела, оказался пугающе огромным и тихим — ни звука, ни шороха, ни даже намека на тропинку или поляну, — деревья стояли плотной стеной, настолько тесно друг другу, что между ними, казалось, невозможно просунуть даже палец. Ни малейшего просвета, ни малейшей возможности увидеть хоть что-то. Куда идти? Она потеряла всякое представление о направлении. Прошло всего несколько часов после ее отчаянного побега, когда беглянка поняла наконец, что заблудилась.

Вначале все шло как по маслу. Она незаметно спустилась к подножию холма, на котором стояла крепость, радуясь, что из-за дождя все попрятались и никто не заметил ее побега. Наступивший вскоре рассвет оказался настолько тусклым, что все наверняка спали без задних ног, к тому же благодаря туману ее бы вряд ли кто смог заметить, особенно среди деревьев. Валерия крадучись пробралась мимо распаханных, заросших буйной зеленью полей, потом, затаив дыхание, проскользнула через фруктовый сад и в лощине обнаружила мирно пасшихся лошадей. Протиснувшись сквозь прореху в живой изгороди и оставив на ней клочья туники, Валерия ухитрилась подобраться к гнедой кобыле почти вплотную, при этом не напугав ее. Ласково приговаривая что-то себе под нос, она ухватилась за шею лошади, и хотя Боудикка испуганно затанцевала, Валерии все же удалось подтянуться и вскарабкаться ей на спину. Конечно, ей было страшно, но Валерия понимала, что без лошади ей далеко не уйти. Сильный удар пятками по бокам и слабый крик пастушонка заставили кобылу забыть о капризах и с ходу перейти на галоп. Валерия зажмурилась, когда перед ее глазами внезапно, словно из-под земли, выросла живая изгородь. Сердце у нее разом ухнуло в пятки, но Боудикка, сделав огромный прыжок, птицей перелетела через кусты. А мгновением позже они уже продирались сквозь сплошную стену деревьев, в то время как слабое блеяние овец где-то далеко за спиной напомнило Валерии, что следует торопиться.

Она боялась, что варвары тут же кинутся в погоню, но вокруг по-прежнему было тихо.

Возможно, ей и впрямь удалось намного опередить их. Ведь она собственными глазами видела, как они, перепившись, сладко похрапывали за столом.

Спустя какое-то время кобыла перешла на рысь, после долгой скачки потемневшие от пота бока ее дымились, морда была покрыта хлопьями пены. Припав к шее Боудикки, Валерия то ласками, то угрозами понукала ее, заставляя кобылу двигаться быстрее. Свернув, она двинулась вверх по склону гористой гряды, пока не добралась до самого ее верха, где не было ничего, кроме скал и травы, а оттуда повернула на юг. Потом, испугавшись, что ее тут же настигнут, если она будет двигаться в этом направлении, Валерия поспешно спустилась ниже, оказалась в каком-то ущелье, на дне которого журчал ручей, перебралась через него на другую сторону и принялась карабкаться вверх уже по другой горной гряде. Двигаясь туда, где остался Вал, Валерия незаметно свернула к востоку. Еще одна горная гряда, за ней другая, небольшой лесок, крошечная полянка, где она смогла отдышаться, потом снова вверх по склону холма и снова вниз, и вот она углубилась в огромный, показавшийся ей бесконечным лес, где деревья стояли сплошной стеной, которая разом отгородила Валерию от всего остального мира…

И вот она заблудилась.

И случилось это вовсе не потому, что она не знала кратчайшей дороги через лес к дому. Проблема была в том, что Валерия попросту не понимала, как ей выбраться из леса. Казалось, ему нет ни конца ни края, этот лес живо напомнил ей другой, где она едва не угодила в засаду, устроенную Каратаком, когда она спешила в крепость на свою свадьбу. По календарю наступило уже лето, правда, было еще довольно прохладно, но деревья уже оделись листвой, и сплошной зеленый шатер у нее над головой был настолько плотным и темным, что Валерия почувствовала себя так, словно блуждала в зеленом лабиринте. Она зверски проголодалась; решение бежать пришло внезапно, к тому же она так спешила, что совсем забыла прихватить с собой немного еды. Плащ тоже остался в комнате, и холод пробирал ее до костей. Валерия рассчитывала, что встанет солнце, которое согреет ее и укажет ей дорогу, но солнца не было видно. Но что гораздо хуже, она совсем пала духом. За все это время она почти не спала и сейчас двигалась вперед, только подгоняемая страхом.

Медленно тянулись часы. Валерия уже почти не замечала, куда едет; бесконечные деревья, мелькавшие у нее перед глазами, стали сливаться, превращаясь в какое-то размытое пятно. И тут она выехала к небольшой речушке, петлявшей между деревьями, в ее серо-стальной воде отражалось небо. Речушка оказалась заболоченной, берега ее заросли ольхой, но деревья давным-давно успели погибнуть, и их голые ветки уныло полоскались в воде, словно искривленные болезнью пальцы. Тоской и унынием веяло от этого места. Если ехать вдоль реки, вдоль ее вязких берегов, кобыла очень скоро устанет, решила Валерия, так что лучше всего перебраться через нее и поискать более твердую почву. Солнце клонилось к закату, нужно было торопиться. При мысли о том, чтобы провести ночь в лесу, Валерия похолодела от страха.

Кобыла, осторожно ступая ногами, стала спускаться по глинистому берегу, ничем не отличавшемуся от десятков других, как вдруг Валерия заставила ее остановиться.

На берегу виднелись отпечатки лошадиных копыт — совсем свежие, еще не успевшие заполниться водой.

Валерия боязливо огляделась по сторонам. Вокруг стояла тишина, ничто не говорило о том, что где-то поблизости были люди. И однако, что-то вдруг показалось ей мучительно знакомым: то ли низко склонившееся над водой дерево, то ли источенное жучками бревно…

В голове у Валерии молнией вспыхнула догадка, и сердце у нее упало. Выходит, она кружит на одном месте.

Еще раз бросив взгляд на отпечаток копыт ее же собственной кобылы, Валерия соскользнула с лошади и затряслась в беззвучных рыданиях.

На берегу лежал большой валун. Присев на него, Валерия скорчилась, обхватив себя руками. Рыдая, она проклинала себя за глупость. Почему, ну почему она спустилась с хребта?! Зачем она вообще согласилась приехать в эту проклятую Британию? Клодий был прав. Отвратительная, ужасная страна, где только варвары могут жить на своих болотах. Ее внезапное решение отправиться вслед за Марком было безумием, а ее решение отыскать его самостоятельно — еще большим. Глупая, самонадеянная девчонка — она сама, собственными руками вырыла себе могилу. Она умрет от голода, и дикие звери обглодают ее кости. А хуже всего, что, сбежав от варваров, она бросила единственного друга, который у нее еще оставался — Савию.

Она полна была решимости ехать вперед, но не имела ни малейшего понятия, как добраться до Адрианова вала. Благоразумие подсказывало ей, что можно было бы попробовать вернуться, но, увы, Валерия не знала, в какой стороне осталась крепость Ардена. Ей страшно хотелось спать, но она промокла и замерзла, она умирала от голода, но у нее не было даже крошки хлеба. Боудикка выглядела такой же унылой, испуганной и несчастной, как и ее хозяйка. Валерии вдруг пришло в голову, что если бы кто-то из ее римских приятелей увидел их обеих в эту самую минуту, ее в грязной, заляпанной глиной одежде, больше похожую на драную, мокрую кошку, чем на женщину, он бы принял ее за нищенку…

— В этой стране легко заблудиться, верно?

От испуга и неожиданности Валерия вздрогнула. И тут ее захлестнула волна злости. Каратак! Каким-то образом Арден выследил ее и сейчас, стоя всего в нескольких шагах от нее, невозмутимо жевал кусок колбасы и поглядывал на нее с таким видом, будто ничего не произошло. На толстом плаще из плотной шерсти с капюшоном, который он низко надвинул на голову, спасаясь от непогоды, поблескивали капельки дождя. Меча Валерия не заметила, во всяком случае, в руках у Ардена ничего не было. Он не сделал ни малейшей попытки подойти к ней. В отличие от нее, окончательно павшей духом, Арден выглядел таким безмятежно спокойным и невозмутимым, будто ничуть не сомневался, что разыщет ее.

— Что ты здесь делаешь?

— Разыскиваю тебя, естественно. Хотя ни одному нормальному человеку не взбредет в голову сунуться в этот лес — ну разве что сюда скроется совершенно потрясающий олень. Этот лес — настоящая ловушка. Кстати, ты не заметила, что пока описывала круги, то незаметно для себя свернула на северо-запад? Иначе говоря, ты удалялась от Вала, а не приближалась к нему.

— Этого не может быть!

— Ты сейчас дальше от него, чем когда сбежала из крепости.

Валерия вскочила на ноги и принялась лихорадочно озираться по сторонам, надеясь отыскать хоть какой-нибудь довод, чтобы опровергнуть его слова, но, естественно, ничего не обнаружила. Солнце спряталось за тучами, и небо стало свинцово-серым, а лес как будто нахмурился и угрожающе сомкнулся вокруг нее.

— Как тебе удалось меня отыскать? — наконец не выдержала она.

— Я уже много часов следую за тобой по пятам.

— Много часов? Но тогда почему ты не остановил меня раньше?

— Чтобы быть уверенным, что больше ты не совершишь подобной глупости. Мне бы не хотелось сажать тебя в клетку, но ты должна была убедиться, что все попытки добраться до Вала самостоятельно обречены на провал. Ты не сможешь отыскать дорогу. Но даже если бы и смогла, мы не позволим тебе сделать это. Твое счастье, что тебе не удалось ускользнуть незамеченной, потому что тогда по твоим следам уже пустили бы собак и догнали бы тебя они, а не я. А наши псы, боюсь, успели бы слегка потрепать тебя до того, как мне удалось бы их отогнать. — Откусив огромный кусок колбасы, Арден принялся невозмутимо жевать. В животе Валерии тоскливо заурчало. — А теперь поехали. Я уже устал от этой игры в прятки.

— Почему бы тебе просто не убить меня? — с несчастным видом спросила она.

Казалось, он обдумывает ее слова.

— Потому что ты имеешь слишком большую ценность, чтобы тебя убивать. Потому что твоя Савия, обнаружив, что ты удрала и бросила ее одну, рвет на себе волосы и от злости готова разорвать всех нас на куски. Потому что мне нравится наблюдать за тобой, даже когда ты делаешь глупости. А еще потому, что в тебе есть какая-то искра.

— Я промокла как собака — какие уж тут искры!

— Не думаю, — хмыкнул Арден. — Мы еще добьемся, что ты станешь одной из нас.

Они отвели лошадей под деревья и привязали их там. Арден отдал ей плащ, который был приторочен к его седлу, — похоже, он с самого начала не сомневался, что ему удастся ее отыскать. При виде этой его невозмутимой уверенности Валерия вновь пришла в бешенство. Однако плащ был принят с благодарностью — к этому времени она промерзла так, что ее зубы выбивали отчаянную дробь. Она молча смотрела, как Арден собирает сучья, собираясь развести костер, как откалывает ножом сухие щепочки, аккуратно складывая их, чтобы огонь быстро загорелся. Потом появилось кресало, и спустя пару минут пламя уже весело пожирало ветки. Несмотря на все ее раздражение, ловкость и сноровка, с которой это было проделано, не могла не восхитить ее. Дождавшись, пока огонь хорошенько разгорится, Арден принялся подкладывать в костер небольшие веточки, а после них уже толстые сучья, и вскоре взмывший вверх сноп искр разогнал сгустившуюся вокруг темноту. Тепло костра завораживало. Валерия придвинулась поближе, распахнув полы плаща, чтобы промокшая насквозь одежда побыстрее подсохла.

— Спасибо, что развел костер.

— Увы, это не ради тебя. Просто дымовой сигнал, чтобы дать понять, что мне удалось поймать беглянку. — Хмыкнув, он сунул ей кусок колбасы и краюху хлеба. — Чтобы остальные вернулись домой, а не мокли под дождем и дальше.

— О-о!

— Но это вовсе не значит, что мне хочется привезти назад твой хладный труп. Какая от него польза?

— О!

Издевается он над ней, что ли? Или… или стесняется собственной доброты? Черствый хлеб показался ей амброзией, а колбаса… Валерия готова была поклясться, что ничего вкуснее в жизни не ела. К тому же, поев, она моментально согрелась.

— Я заблудилась, — созналась она.

— Естественно.

— Я решила, что ты убьешь меня, если поймаешь.

— Неплохая мысль. Тем более что в этом случае я бы сэкономил кусок хлеба. Но тогда для чего мне было за тобой гоняться?

Стало быть, он не собирается ее убивать. Насиловать, похоже, тоже. Внезапно, несмотря на все, что ей доводилось слышать о варварах, Валерия почувствовала себя в полной безопасности. Как странно, подумала она, ведь он варвар, убийца, охотник за головами, он якшается с колдунами и ведьмами, к тому же он главарь шайки разбойников и за голову его наверняка назначена награда! Охватившее ее чувство оказалось таким диким и неожиданным, что она растерялась. Еще совсем недавно ее поступок казался ей таким смелым, а теперь она понимала, что вела себя как последняя дура.

— Я все равно рано или поздно отыскала бы дорогу, — упрямо буркнула она.

— Дорогу куда?

— Назад, к мужу.

Злая усмешка промелькнула на лице Ардена. Похоже, упоминание о Марке действовало на него, как красная тряпка на быка.

— Мужу, которого ты практически не знаешь.

— Он — в моем сердце. И оно привело бы меня к нему.

Арден покачал головой:

— Думаю, ты сама еще не знаешь своего сердца. Не говоря уже о любви. У тебя с твоим мужем ничего общего.

— Откуда ты это взял?!

— Да на Валу это известно всем и каждому.

— Как ты смеешь это говорить?!

— Всем известно, на каких условиях состоялась ваша свадьба. И то, что свой пост он получил только благодаря тебе. А еще говорят, что ты втрое храбрее его и впятеро умнее. Римляне боятся тебя, а кельты восхищаются. Поверь мне, здесь, у нас, тебе будет лучше.

Конечно, она не поверила ему. И все же слова Ардена о том, что она, мол, и сама толком еще не знает своего сердца, что-то всколыхнули в ее душе. Что-то подсказывало ей, что в его словах кроется правда… и все же она была жутко зла на него. В конце концов, возмущалась она, кто он такой, чтобы обсуждать, что у нее на сердце или случалось ли ей когда-нибудь полюбить?! Но в груди Валерии давно уже жила щемящая пустота, которую она бессильна была заполнить. Несмотря на все мечты и надежды, что кружили ей голову еще в Лондиниуме, супружеские отношения с Марком несколько разочаровали ее. Конечно, утешала себя Валерия, любовь придет со временем, однако мерзавцу Ардену удалось-таки поселить в ее душе сомнения.

— Я нисколько не сомневаюсь, что муж уже ищет меня. Держу пари, он где-то поблизости, а с ним — пять сотен его людей, — решительно заявила она.

— Зато я точно знаю, что нет. — Усевшись на поваленный ствол дерева, Арден жадно накинулся за еду. Проголодавшись, он рвал колбасу зубами, белыми и острыми, как у волка. Валерия поморщилась. «Какое возмутительное отсутствие манер!» — подумала она. И все же было в нем нечто притягательное, отчего ее неудержимо влекло к нему. Возможно, его спокойная уверенность в себе, отсутствие всяких сомнений? Она не знала.

— Он застигнет тебя врасплох, — кровожадно пообещала она.

— Никогда!

— Почему ты так уверен в этом?

— Потому что мы уже позаботились отослать ему одну из голов убитых нами римских солдат, залив ее можжевеловым маслом. А с ней — записку с предупреждением, что твою очаровательную головку он получит на следующий день после того, как отправится на поиски. Так что если он по-настоящему любит тебя, то предпочтет, чтобы ты осталась у нас. Уж ты мне поверь.

— Ты обманываешь меня! Я собственными глазами видела в большом зале четыре отрубленные головы!

— Ты видела четыре. А их было пять.

Ледяные пальцы сжали ей сердце.

— Хул задержался, чтобы приготовить посылку для твоего мужа. Мы отослали ему голову того, кто первым пытался спасти тебя. Ее и решено было отправить римлянам.

— Голову Клодия?! Ты… ты чудовище!

— Я воин. И притом реалист.

Валерия, проклиная себя за слабость, вновь разрыдалась.

— О, перестань, все не так ужасно, как кажется. В конце концов, юноша умер в бою, как и положено воину… Такой участи может позавидовать каждый из нас, тем более что голове его были оказаны такие почести. А значит, его душа по-прежнему защищает тебя. Я был бы счастлив поменяться с ним, поверь мне. — Он порылся в кожаной сумке. — На-ка вот съешь немного сушеных фруктов. — На ладони Ардена лежало сморщенное яблоко, а рядом с ним — груша.

Валерия была слишком голодна, чтобы с презрением отвергнуть их, к тому же у нее еще оставались кое-какие вопросы, а у костра было так восхитительно тепло. Ей до сих пор не верилось, что Марк откажется от надежды отыскать ее. Нет, мертвая голова бедного Клодия наверняка заставит его энергичнее приняться за поиски жены!

Но тогда где же он?

Возможно, ей лучше просто терпеливо ждать появления Марка? А если уж ждать, то лучше в тепле, в крепости Ардена, решила она.

Нет, до чего же она все-таки ненавидит мужчин с их жестокостью!

— Итак, — невозмутимо продолжал Каратак, — вопрос в том, что пока с тобой делать. Все, что мне довелось о тебе слышать, — это что ты настоящая амазонка. Этакая римская Морриган.

— Кто такая Морриган?

— Как все-таки странно, что вы, римляне, не стремитесь хоть что-то узнать об острове, который покорили! Морриган — богиня войны и охоты у кельтов. Ее символ — лошадь.

— Просто я люблю лошадей. Они отличаются благородством — чего не скажешь о людях.

— Итак, можно считать, что хоть насчет этого мы договорились. Поедешь со мной верхом?

— Обратно в крепость?

— Да, на своей кобыле. И нужно торопиться, чтобы успеть вернуться до темноты. Но сейчас я имел в виду другое. Поедешь со мной на охоту?

— На охоту?!

— Мы как раз собирались устроить охоту. Поразвлечься, а заодно и пополнить свои припасы.

— Женщина — на охоту?!

— У нас женщина может делать все, что ей угодно.

— А в Риме — нет.

— Но ты ведь уже не в Риме! Ты совсем в другой стране, непохожей на твою, здесь у нас женщина может владеть собственностью, бросать копье и выбирать, кого из мужчин она хочет просто заполучить в свою постель, а кого — в мужья. И поверь мне, совсем не обязательно, что это будет один и тот же человек. Поедем со мной. Вот увидишь, тебе понравится.

— Хочешь задобрить меня?

— Нет. Просто хочу, чтобы ты немного успокоилась.

— И это после того, как я сбежала! Почему бы тебе просто не посадить меня в клетку?

— Но ведь тебе все-таки не удалось сбежать, верно? Ты по-прежнему моя пленница. А если попробуешь опять отколоть тот же номер, только дашь мне возможность захватить тебя снова. — Губы Ардена раздвинулись до ушей.

Чтобы не дать ему повод вновь насмехаться над ней, Валерия предпочла промолчать.

— Ну как, отдохнула? Можем ехать?

Она мрачно кивнула в ответ.

— Тогда поехали домой. Ко мне домой, но на время он станет и твоим домом.

Назад они ехали по извилистой, едва заметной тропинке, на которую раньше испуганная и неопытная в этом смысле Валерия просто не обратила внимания. Арден даже не позаботился связать ей руки. И пока он вез ее обратно в то место, которое он называл домом, в горную крепость Тиранен, ей вдруг пришло в голову, что лес, по которому они ехали, можно было бы с куда большим основанием назвать его домом. И если даже тут водились ведьмы или другие чудища, Арден, похоже, нисколько их не боялся.

— Как тебе удается так легко находить дорогу? — Валерия почувствовала, что ей просто нужно о чем-то говорить, иначе мысли о ее печальной участи просто сведут ее с ума. Неудачная попытка побега до сих пор терзала ее. Судя по всему, гордость Валерии была задета сильнее, чем ей хотелось признаться.

— Я ведь вырос в здешних местах. Но в этом лесу — мы называем его лесом Йолы — может заблудиться кто угодно. Ничего удивительного, что ты заплутала.

— Один из солдат моего мужа рассказывал мне, что вы, кельты, верите, что деревья тоже могут охотиться на людей. Что, например, ива может опутать человека ветвями и утащить его под землю.

— Мы верим в то, что лес населен духами. Вернее, в то, что деревья тоже обладают живой душой, но это вовсе не значит, что они опасны для людей. А история про иву — это сказочка для детей. — Повернувшись в седле, он посмотрел на нее. — Но это вовсе не значит, что мне когда-нибудь доводилось спать под одной из них.

— Тит упоминал Езус, богиню лесов, которая, мол, требует приносить ей кровавые жертвы.

— Да, Езус нужно сначала задобрить, это правда. А сделать это можно, принеся богине жертву, то есть уделив ей толику того, что она сама дарит людям. Но кроме нее есть еще Дагда — это добрый бог, который гуляет тут, в лесу, как вы римляне — по своему саду. А наши священные дубовые рощи — одновременно вместилища света и тьмы… впрочем, как и весь наш мир.

— А вот Савия верит, что есть лишь один Бог.

— Я это от нее уже слышал. Христиане не гнушаются есть тело своего бога и пить его кровь, чтобы его сила перешла к ним, и это кажется мне куда более диким, чем приносить пленников в жертву богине Езус. Они толкуют об отце, сыне и святом духе и вечно спорят между собой, один он или же их трое. Разве не так? Я немало наслушался этих бредней, пока служил в вашей армии. Впрочем, у нас есть кое-что общее. Для нас, кельтов, три — священное число, и многие из наших богов также триедины, взять, к примеру, хотя бы Морриган, Бабд и Немейн, их три, и, тем не менее, божество одно.

— Но если одно, тогда почему их три? — не поняла Валерия.

— Я же говорю, три — священное число. Трое всегда могут защитить себя, встав друг к другу спиной. А друиды верят, что утонченному уму требуются, во-первых, знания, во-вторых, природа и, в-третьих, истина. Все это почти одно и то же, и, тем не менее, между ними есть разница.

— Возможно, тебе тоже следовало бы стать христианином.

— Зачем? Чтобы верить в бога, настолько слабого, что он дал себя убить, да еще так легко, что никто даже толком не помнит, как он выглядит? В своем мире мы преклоняемся перед силой. А потом, разве одному богу справиться со всеми делами? Это под силу только множеству богов. Как глупо, когда столько самых разных людей, у которых самые разные желания и беды, поклоняются одному-единственному божеству! Это противоречит здравому смыслу.

— Но Христос — бог цивилизованного мира. Даже в Риме теперь верят в него.

— А что в ней хорошего, в этой твоей цивилизации? Ваши бедняки трудятся в поте лица, словно волы, а богачи превращаются в тиранов. В нашем мире мужчины и женщины равны, мы трудимся одинаково, идем туда, куда несет нас ветер, и не мешаем друг другу наслаждаться радостями жизни. Нас волнуют не памятники, а дела, не власть и влияние, а дружба, не смерть — ведь в наших глазах она всего лишь сладостное избавление, — а жизнь. Мы любим жизнь — любим оленей, и дубы, и ручьи, и камни. Христиане горды тем, что их бог — один из них, а наши кельтские боги — они с нами всегда, они во всем, что мы видим, во всем, что окружает нас. Бог христиан ушел на небеса, он далеко, а наши боги всегда при нас, они говорят с нами. Их голос — в свисте ветра и раскатах грома, а иногда — в птичьих трелях.

— Однако же Рим правит миром.

— Не этим миром. — Вскинув голову, Арден устремил взгляд куда-то в гущу деревьев. — Позволь, я тебе покажу. — Подъехав поближе, он уцепился за ветку дуба и, подтянувшись, с ловкостью акробата забрался на нее. Цепляясь за сучья, он выпрямился, потом, сделав быстрое движение кинжалом, осторожно спустился вниз и с кошачьей грацией соскочил на землю. Валерии внезапно вспомнилось, как в свое время Ардену удалось до смерти перепугать мулов, тащивших ее носилки. Свистнув лошади, Арден вскочил в седло и подъехал к ней.

— Смотри.

Валерия увидела ветку с блестящими, будто глянцевыми листьями и гроздь белых ягод, явно не имевшую ничего общего с дубом.

— Что это? — удивилась она.

— Священная белая омела, она обладает магической силой и растет только на вершинах деревьев. Воткни такую ветку себе в волосы, и она защитит тебя от злых духов. Держи ее в руке, и она отведет от тебя смерть и спасет от уродства. А если повесить ее над колыбелью, она не позволит феям похитить дитя. Из всех деревьев на земле, которые оставили нам боги, омела обладает самой могучей силой. Ее легко найти. Она символизирует истинность мира и служит живым подтверждением тому, что лес и реки дают нам все, что нужно.

Валерия скептически хмыкнула.

— И несмотря на все это, вы, варвары, вечно пробираетесь на наши земли, чтобы воровать. Зачем? Хотите жить как римляне?

Арден рассмеялся:

— А ты умна! Кое-кто из нас действительно так поступает, не стану отрицать. Но я еще не рассказал тебе всего о той волшебной силе, которой обладает омела. — Протянув руку, он приложил ветку омелы к лицу Валерии. А потом вдруг наклонился и поцеловал ее. Поцелуй оказался таким быстрым, что Валерия успела почувствовать лишь легкое дуновение воздуха. «Как стрела Брисы!» — успела подумать она.

— Зачем ты это сделал? — поспешно отпрянув в сторону, спросила Валерия.

— Потому что омела, кроме всего прочего, символизирует дружбу и примирение. Это цветок любви. А еще потому, что ты красива. И потому, что мне этого захотелось.

Лицо Валерии загорелось.

— Ну а мне этого вовсе не хочется. И я не намерена позволять мужчинам подобные вольности. — Вдруг ей вспомнился Гальба. — Я… я… — Она тщетно ломала голову, стараясь придумать, чем бы его напугать. — Я тогда снова уколю тебя!

Арден, откинув назад голову, закатился хохотом, но все-таки отъехал в сторону.

— Это просто кельтский обычай, девушка! Но если ты угрожаешь мне, что ж, придется отказаться от магии. — Он поднял руку, собираясь забросить ветку омелы в кусты.

— Нет, не надо! — закричала Валерия. — Я не хочу, чтобы ты целовал меня, но раз эта веточка обладает магической силой и может защитить от злых духов, дай ее мне.

Арден с улыбкой протянул ей ветку. Порозовев от смущения, Валерия воткнула ее в волосы.

Не говоря ни слова, оба двинулись дальше. Лес Йолы наконец остался позади. Словно дожидаясь этого момента, солнце выскользнуло из-за туч, окрасив багровыми сполохами небо на западе. Легким галопом они добрались до вершины горного кряжа, откуда, как казалось Валерии, можно было увидеть половину мира… кроме того единственного места, куда рвалось ее сердце, — Адрианова вала. Озера, которые лучи заходящего солнца превратили в жидкое золото, сверкали и переливались на дне каждого ущелья. Легкие облачка тумана копились у подножия остроконечных скал, точно шерсть на расческе, которой кто-то вычесал небо. Разноцветная радуга протянулась в вышине, будто дорога на небеса. Еще не успевшие просохнуть после дождя утесы блестели на солнце, словно усыпанные алмазами. От этой дикой красоты у Валерии захватило дух.

— Как прекрасен мир! — беззвучно прошептала она, обращаясь не столько к Ардену, сколько к самой себе. Но тут же, припомнив свои страхи, спохватилась. — А мы успеем вернуться до темноты?

— Вон он, Тиранен. — Арден протянул руку, и Валерия увидела и вершину уже знакомого ей холма, и крепость на ней, а позади него тянулись еще два горных кряжа. — Давай за мной! — Приподнявшись в стременах, Арден издал пронзительный клекот, подражая орлу, и вихрем поскакал вниз, не оборачиваясь и словно забыв о ее существовании. Припав к шее кобылы, Валерия последовала за ним, моля богов о том, чтобы не свернуть ненароком шею.

Похоже, не очень-то далеко ей удалось убежать, с унынием призналась себе Валерия. Однако Арден своими разговорами добился того, что теперь она смотрела на этот новый для нее мир совсем другими глазами. В душе ее шевельнулось любопытство. Возможно, со временем ей и впрямь удастся чему-то научиться у этих непонятных для нее людей. Чему-то важному. Чему-то такому, что будет полезно римлянам. И ее Марку.

 

Глава 28

При мысли о предстоящей охоте на кабанов Валерию охватили странные чувства — радостное предвкушение, надежда и страх смешались в ее душе. Эта охота могла стать испытанием ее стойкости. Естественно, известие о ее неудачной попытке побега, когда она мгновенно заблудилась в лесу Йолы, облетела крепость с быстротой лесного пожара, и она уже успела наслушаться шуточек по этому поводу. И однако, во взглядах, которые кидали на нее кельты, чувствовалось немалое уважение и даже восхищение ее смелостью. Выходит, эта римская кошечка оказалась вовсе не такой изнеженной, как они думали, перешептывались между собой варвары; похоже, у нее имеются коготки. А сама Валерия чувствовала себя олицетворением самой империи. Готовясь к охоте, она накинула на спину своей Боудикки римское седло, а сама влезла в шерстяные штаны и высокие кожаные сапоги.

Мужской наряд своей воспитанницы Савия встретила в штыки. Судя по ее возмущению, можно было подумать, что она считает всех кельтов посланцами дьявола.

— Ваша матушка умерла бы от ужаса и стыда, если бы увидела вас в таком наряде.

Зато Каратак, когда группа охотников собралась во дворе крепости, окинул Валерию взглядом, в котором сквозило явное одобрение.

— Вот теперь ты оделась с умом. Ну как, готова рискнуть вместе с воинами Аттакотти?

— Это тебе рисковать, варвар. Почаще бери меня на охоту, и рано или поздно я узнаю все тропинки в лесу и вернусь домой.

Смелое заявление девушки было встречено одобрительными криками остальных охотников.

— Держу пари, что к тому времени тебе уже самой не захочется бежать, — хмыкнул в ответ Арден.

— Похоже, ты очень веришь в силу своих чар!

— Не моих, госпожа. Зато я верю в чары нашего леса, наших лугов и болот.

Молодой вождь объявил, что охота устраивается на вожака кабаньего стада, которого он нарек Эребом — так греки некогда именовали царство мертвых; еще одно лишнее подтверждение суеверности ее похитителей, отметила про себя Валерия. Кабан, на которого они собирались охотиться, по словам тех, кто его видел, выглядел настоящим страшилищем: огромный, черный, весь покрытый грубой щетиной, словом, чудище, а не зверь, настоящая гора стальных мускулов, при этом он был свиреп, как медведь, а быстр и силен, как бык. В темные ночи кабан, покинув лес, бродил в окрестностях крепости, пугая людей огромными желтыми клыками и красными глазками, в которых горела лютая злоба. Как-то ночью он убил двух гончих, и терпение Каратака лопнуло. Он послал за главным охотником клана, старым Маелем, обычно жившим в лесу, и приказал выследить, где у кабана берлога. Маель так и сделал.

И вот дюжина мужчин и женщин, вооруженных копьями и боевыми дротиками, сгорая от нетерпения, выехали из ворот крепости Тиранен. Впереди, продираясь сквозь траву, достававшую им до брюха, бежала свора гончих. Стояло начало лета — птицы с недовольными криками выпархивали из-под самых копыт, лошади весело шли галопом по лугу, переливавшемуся всеми цветами радуги, на небе не было ни облачка — все обещало погожий день.

Валерия, не умевшая обращаться с оружием, не рискнула попросить, чтобы ей дали копье, решив ограничиться легким серебряным кинжалом. Рядом с ней, как всегда, с луком и колчаном за плечами, молча скакала Бриса. Гордая Аса также отправилась поохотиться — огненно-рыжие волосы красавицы трепал утренний ветерок, у седла висел колчан с легкими дротиками. Арден предпочел пику. Хул вооружился более коротким и тяжелым копьем, а Лука прихватил с собой меч. Как уже успела выяснить Валерия, оружие каждого варвара имело свое имя, свою особую историю, все они были украшены причудливыми рисунками, а кроме этого, друиды наложили на них особые заклятия. Древки копий покрывала искусная резьба, стрелы сверкали яркими птичьими перьями, а от луков с серебряной инкрустацией невозможно было оторвать глаз.

Бриса, возившаяся с Валерией, как возятся с брошенным щенком, вбила себе в голову обучить пленную римлянку кельтским обычаям. Валерия в жизни своей не встречала женщины, больше похожей на мужчину, но ее порой забавляли хоть и добродушные, однако острые и даже иногда скабрезные замечания, которые прекрасная лучница отпускала в адрес мужчин своего клана, — например, раз она весело созналась, что время от времени позволяет себе заниматься кое с кем из них любовью. В отличие от родовитых римлянок она, казалось, не спешит замуж. Такое впечатление, что она вообще не нуждалась в постоянном мужчине. Но при этом она была достаточно привлекательна, чтобы многие из них отчаянно старались ей понравиться, ее засыпали предложениями — когда достаточно вежливыми, а когда и вульгарными. Но Бриса только смеялась над ними. Однако иной раз вожделение оказывалось сильнее ее, и она допускала кого-то из них к себе в постель. Подобная независимость отчасти шокировала, отчасти восхищала Валерию, ведь в обществе, где она воспитывалась, свобода нравов строго осуждалась, что же касается любовных утех, то на это порой закрывали глаза, однако мораль и правила приличия требовали, чтобы их окутывал покров тайны. Как-то раз, не утерпев, она спросила Брису, почему та не стремится замуж.

— Еще не встретила мужчину, который бы позволил мне оставаться собой. Но когда-нибудь я его найду, — усмехнулась та. А пока она по-прежнему жила с родителями, отвергала одного за другим претендентов на свою руку и вообще вела себя как сорванец-мальчишка.

По дороге кельты вспоминали предыдущие охоты и, по своему обыкновению, безудержно хвастались. Орел, описывающий круги в небе над их головами, напомнил кому-то соколиную охоту, мелькнувший в зарослях испуганный олень заставил вспомнить, как они попробовали себя в роли загонщиков, а при виде юркнувшего в нору кролика разговор сам собой перешел на хитрые проделки лисы. Каждый обломок скалы, каждое дерево таили в себе крупицы истории клана, и каждая кочка, каждая долина служили обиталищем добрым духам или богам. Валерии пришло в голову, что эти невежественные люди видят природу совсем по-другому, чем она: для них в отличие от римлян она была живым существом. За пределами мира, в котором они жили, существовал и другой, невидимый, — целая Вселенная, полная легенд и сказаний, и для варваров она была такой же реальной, как вода, камни и листья. Внутри каждого предмета жил злой или добрый дух. Каждое событие обладало своей магической силой. Жизнь в этом мире была словно краткий сон, наполненный поспешными и дикими желаниями, после которого их впереди ждало нечто куда более значительное и бесконечно долгое.

Может, поэтому их беззаботное, безалаберное существование, когда люди думали только о войне, понемногу стало ей понятнее.

Вернувшись после неудачной попытки побега назад, в Тиранен, она обследовала крепость, и постепенно в голове у нее зародилась мысль, что эти варвары вовсе не такие уж простые и невежественные, какими она их считала. Круглые хижины, в которых жили кельты, хоть и довольно тесные и темные, где пахло дымом и затхлостью, оказались внутри достаточно уютными и более богато обставленными, чем она ожидала. В каждой из них обычно обитала большая семья, связанная между собой тесными родственными узами, что сильно отличалось от обычной для римской знати строгой иерархической системы; три поколения одной семьи жили вместе, и все у них было общим — обязанности по дому, еда, постель и даже огонь. Находившиеся в хижинах сундуки, меха, шерстяные ткани были прекрасного качества и великолепной выделки — сразу бросалось в глаза, что над ними трудились умелые руки и делали это с любовью, не жалея ни времени, ни сил. И при всем этом — никакой дисциплины. Кельты могли хвататься за сотни самых разных дел с восторгом детей, получивших новую игрушку, и тут же бросали их, чтобы отправиться на охоту или устроить шутливую свалку. Они предавались любовным утехам с наивным и неописуемым бесстыдством зверей, ничуть не стесняясь того, что тонкие стены хижин пропускают любой звук. Громкие крики, доносившиеся оттуда по ночам, частенько не давали Валерии уснуть. «Чем они там занимаются?» — гадала она. Неужели есть что-то такое, чего она не знает? Пронзительные вопли женщин будоражили ее, но расспросить кого-то из них о том, что там происходит, она стеснялась. Эти люди сражались так же неистово, как и занимались любовью, но при этом делали это как бы мимоходом, не придавая ни тому ни другому особого значения. По вечерам они вместе мылись в чанах, наполненных горячей водой, — и мужчины, и женщины вместе, а по утрам беззаботно плескались в бочках с ледяной дождевой водой, пронзительно взвизгивая от холода и удовольствия. И те и другие обожали духи, нарядную одежду, яркие побрякушки и затейливые татуировки; кельты вообще уделяли немалое внимание своей внешности — и в то же время не обращали внимания на грязь, в которой утопали по щиколотку. И мужчины, и женщины носили длинные волосы, которые кудрями вились по плечам, кое-кто из воинов смазывал их соком каких-то ягод, тогда они становились жесткими и торчали вверх, словно грива боевого коня. Кельты обожали наряжаться; их парадные шлемы были украшены крыльями или рогами. При этом суеверие их превышало даже их храбрость в бою, все они были с ног до головы увешаны амулетами, раскаты грома приводили их в неописуемый ужас, что было несколько странно, учитывая, что эти люди были совершенно нечувствительны к боли и их не смущали даже самые ужасные раны.

Ни одно дело никогда не доводилось до конца, и однако, они, казалось, были страшно довольны собой, даже когда бросали все на середине, и совершенно счастливы, ввязавшись в какую-нибудь бессмысленную авантюру, не обещавшую им ничего, кроме новых ссадин и ран. Дети их казались еще более дикими, ребятишки бегали почти голыми, не обращая внимания на непогоду и холод, но при этом малейший упрек или замечание взрослых могли расстроить их до слез. Дисциплины кельты требовали только от животных; провинившийся пес, получив удар сапогом, тут же с воем удирал прочь, а лошадей безжалостно погоняли ударами кулака или каблуками. Кельты вечно носились верхом, не разбирая дороги, или продирались через лес, оглашая окрестности диким, волчьим воем.

Встретившись с петрианской кавалерией, варвары были бы неминуемо разбиты, решила Валерия. Но бросаться за ними в погоню было бессмысленно — с таким же успехом можно было надеяться догнать ветер.

К месту охоты они направились не сразу — сначала долго рыскали в окрестностях, словно охотничья собака, потерявшая след. Арден вел себя странно — то он взбирался на горный хребет просто потому, что оттуда, видите ли, открывался великолепный вид, то спускался в ущелье, где их охватывала восхитительная прохлада, — словом, в глазах практичных римлян, привыкших выбирать прямые дороги, ведущие к цели, его поведение казалось абсолютно бессмысленным. Солнце неспешно карабкалось по небу, воздух немного прогрелся, ветерок нес с собой сладкий аромат цветущего вереска, и Валерии пришлось с неохотой признать, что и здесь, на севере, природа отличается пусть и неяркой, но своеобразной, утонченной прелестью. От свежего воздуха она слегка опьянела. Поразительно, но среди этих людей она чувствовала себя на удивление живой. А брызжущая в них энергия заставляла ее сердце биться чаще.

— Как странно, что у вас на охоту могут ехать все, кто хочет, и клан позволяет это, — пробормотала она, обращаясь к скакавшей рядом Брисе. — Если все отправятся на охоту, кто же станет работать?

— А это и есть работа, — бросила та. — Эреб давно уже пугает наш скот и портит наши поля. Убьем его, и весь клан будет обеспечен мясом на целых три дня.

— Это понятно. Но к чему такое количество людей?

— Ты считаешь, это много? Совсем нет. Нам еще повезет, если их хватит, чтобы справиться с этим зверем. По словам Маеля, этот вепрь просто настоящее чудовище!

— Значит, это опасно? — Конечно, Валерии доводилось слышать немало рассказов об охоте на кабанов, но ей еще ни разу не представилось случая поговорить с кем-то, кто самолично участвовал в подобном развлечении. В Риме диких зверей если и можно было увидеть, то лишь на арене цирка, а там их быстро убивали, к вящему удовольствию черни.

— Это и делает охоту такой увлекательной.

— Можешь держаться позади всех, если боишься, римлянка, — презрительно бросила через плечо обогнавшая их Аса. — Женщины Аттакотти покажут тебе, как это делается.

Валерия слегка поежилась — после того как Арден привез ее в Тиранен после неудачной попытки побега, неприязнь, которую питала к ней Аса, росла с каждым днем. Каждое слово варварки просто сочилось злобой.

«Сука!» — обиженно подумала она. А вслух добавила:

— Кажется, я не говорила, что боюсь.

— Еще успеешь перепугаться, — язвительно заметила та. — А Ардену во время охоты будет не до того, чтобы приглядывать за тобой.

Спустившись по пологому склону холма, они оказались в узком, словно прорезанном ножом ущелье, миновав которое увидели лесистую долину. На опушке леса варвары остановили лошадей. Спешившись, старый Маель швырнул на землю окровавленный сверток — это была шкура, снятая с овцы, которую накануне прикончил вепрь, и дал дрожащим от нетерпения собакам обнюхать ее.

— Взять!

Почуяв запах зверя, вся свора с оглушительным лаем скрылась из виду. Громкий крик вырвался из груди Ардена, и, махнув рукой остальным охотникам, он тоже кинулся в погоню.

Все произошло так быстро и беспорядочно, что Валерия даже не успела толком сообразить, что происходит. Охотники лавиной мчались через лес, увлекая ее за собой. Почти оглохнув от грохота копыт, она изо всех сил старалась не отставать. О ней все забыли. Уворачиваясь от веток, хлеставших ее по лицу, Валерия мечтала только о том, чтобы не вылететь из седла на полном скаку. Мужчины торжествующе взвыли, женщины, которых оказалось немало, присоединились к ним, и волосы зашевелились у Валерии на голове, а по спине поползли мурашки — ей показалось, что от этого жуткого воя небо, треснув, обвалится им на голову.

Наверняка кабан уже услышал их и сейчас стремглав удирает во все лопатки.

Однако варвары продолжали вопить, словно ничуть не сомневались, что зверь их ждет.

Валерия удивленно оглянулась на людей, скакавших рядом с ней, — их лица пылали от возбуждения, глаза сверкали огнем, волосы развевались по ветру, из широко открытых ртов рвался крик, — и ей внезапно стало страшно. В голове мелькнула мысль о том, что они и сами вдруг превратились в зверей. Эти люди внезапно будто бы стали частью свирепого зверя, они думали и чувствовали то же самое, что и он, — как он, пробуждаясь от дремы, сонно ворочается в густой, липкой грязи, настороженно ловя отдаленный лай собак и крики людей, как, привстав на ноги, грозно трясет огромной щетинистой головой, со злобой взрывая копытами землю, как нерешительно топчется среди примятой травы, где привык отдыхать днем, гадая, кому это пришло в голову потревожить его сон. По каким-то непостижимым, мистическим образом и вепрь сейчас мог даже на расстоянии слышать и чувствовать то же, что и охотники. И Валерия внезапно со всей отчетливостью поняла то, что все остальные знали с самого начала, — что огромный зверь и не подумает убегать.

Что он с таким же нетерпением ждет этой схватки, как и они.

На опушке леса, там, где земля стала мягче, а деревья росли уже не так часто, охотники натянули поводья. Гончие опасливо сбились в кучу, дрожа всем телом и тихонько поскуливая от страха и нетерпения, а люди, осадив лошадей, проверили, чтобы оружие было под рукой. Бриса сдернула с плеча лук и вытащила из колчана стрелу. Аса, нахмурившись, крепко сжала в руке один из своих боевых дротиков. Арден воткнул древко своей пики в землю, сжав его возле самого наконечника, словно бы для того, чтобы удержать на месте тяжело водившего боками коня. Казалось, он к чему-то прислушивается.

Хул, держа наготове копье, наклонился вперед, глаза его горели.

— Послушай, Каратак, это ведь моей корове две недели назад эта зверюга выпустила кишки. Позволь мне выманить его оттуда.

— Ты решил оставить лошадь здесь?

— Лошади вечно пугаются. Нет уж, я больше доверяю собственным ногам. И к тому же я предпочитаю смотреть в глаза тому, с кем я сражаюсь.

Маель кричал и ругался на собак, пытаясь пинками заставить свору забраться в густой подлесок. Но те не спешили исполнить его приказ. Какое-то время они колебались, опасливо принюхиваясь и нерешительно поглядывая друг на друга. Потом наконец вожак стаи с громким лаем кинулся в заросли, придав остальным мужества и увлекая их за собой. Этих собак специально выводили для охоты. Свирепый лай прокатился вниз, постепенно удаляясь и становясь все тише по мере того, как свора рыскала по пролеску. Потом на какое-то время воцарилась странная тишина. Все как будто чего-то ждали. Вдруг Валерия услышала громкое фырканье, а вслед за ним — грозный рык, почти сразу же заглушённый яростным, захлебывающимся лаем собак. Им все-таки удалось отыскать кабана! Раздался вой, оборвавшийся так резко, словно его отсекли ударом меча, а вслед за ним послышался жуткий топот, будто чье-то тяжелое тело продиралось сквозь заросли, и собаки с воем кинулись в погоню. Валерия оцепенела — она увидела, как колышутся ветви в том месте, где преследуемый собаками кабан продирается сквозь заросли, это походило на волну, быстро приближающуюся к берегу. Хул замер, настороженно вглядываясь в темное отверстие, оставленное в пролеске кабаном, и вдруг что-то огромное, черное, страшное вырвалось оттуда и бросилось на них.

Это был Эреб! Валерия сдавленно ахнула и поперхнулась криком, ее кобыла испуганно шарахнулась в сторону. Зверь оказался еще огромнее и страшнее, чем ей представлялось, его голова приходилась Хулу на уровне пояса, чудовищные клыки были длиной в руку. Он вылетел из зарослей, словно снаряд из катапульты, — Валерии на мгновение показалось, что зверь весь состоит из громадной головы и массивных плеч, только сзади болтался смехотворно тоненький хвостик. При виде его из груди охотников вырвался яростный крик. Хул бросился вперед, чтобы преградить ему дорогу, но зверь оказался проворнее. Увернувшись от удара, он отскочил назад с такой быстротой, что Валерия даже не успела уследить, как это произошло, а потом, проскочив под копьем, кинулся Хулу в ноги, вложив в этот удар всю свою чудовищную силу. Хул взлетел в воздух, потом рухнул на землю и тяжело отлетел в сторону, перекувырнувшись несколько раз через голову. Фонтаном брызнула кровь. А вепрь молнией пронесся мимо лошади Ардена. Тот метнул в зверя копье, но опоздал, и оно пролетело мимо, не задев огромного зверя. Валерия услышала, как он свирепо выругался. Бриса, вскинув лук, выстрелила, но тоже промахнулась. Грубое ругательство, от которого покраснел бы даже закаленный в битвах центурион, сорвалось с ее губ, когда стрела исчезла в зарослях. Раздался треск, и вепрь исчез из виду, словно провалился сквозь землю.

— Туда! — Опомнившись, охотники пришпорили лошадей и кинулись в погоню. Оставшиеся в живых собаки, задыхаясь, выбрались из зарослей и присоединились к ним, забыв о страхе. Добыча далеко обогнала их — на земле валялись только сломанные ветки, да где-то вдали слышался лай собак. Наконец все охотники скрылись из виду.

Валерия, потрясенная быстротой, с которой двигалось это огромное, на вид такое неповоротливое животное, осталась на месте. Испуганная кобыла решительно отказывалась ей подчиниться. Валерии не сразу удалось успокоить ее. Наконец, заставив Боудикку сдвинуться с места, она подъехала к тому месту, где лежал раненый Хул, спеша удостовериться, насколько тяжело он ранен и не требуется ли ему помощь. На одном его бедре красовалась рваная рана, другая нога, вывернутая под каким-то немыслимым углом, похоже, была сломана. На лице Хула застыла гримаса острой боли.

— Эй, ты как? — неуверенно спросила Валерия.

— Зол как волк. Сам виноват! — рявкнул Хул. — Клянусь Таранис и всемогущей Езус! В жизни не видел такого чудовища! Чтобы такой громадный зверь двигался так проворно… уму непостижимо!

— Еще счастье, что ты вообще остался жив. — Спрыгнув на землю, Валерия привязала кобылу и ножом отрезала полоску ткани от своей туники. — Нужно перевязать твою рапу, не то ты истечешь кровью. — Скривившись от боли, Хул молча смотрел, как она хлопочет возле него, перевязывая ему рану. — А потом я постараюсь поставить кость на место, чтобы сохранить тебе ногу. Тебе еще повезло, Хул! Я уж решила, что он прикончил тебя!

— Случись так, не думаю, что я испугался бы больше, даже окажись я в подземном царстве и встретившись с тамошними чудовищами, потому как эта зверюга запросто заткнет за пояс любого из них, — проворчал тот. — В жизни не видел никого уродливее. Даже неотесанные дочки Луки ему и подметки не годятся.

— Да уж. Я тоже перепугалась — глаза горят, точно угли, а клыки… ты видел, какие у него клыки? Острые, словно кинжалы. — Валерия огляделась по сторонам в поисках чего-то твердого, к чему можно было бы примотать его сломанную ногу. — Дай мне твое копье. Оно достаточно длинное и прямое, как раз подойдет, чтобы закрепить сломанную кость.

Наконец ей удалось отыскать упавшее на землю копье Хула, и, взяв его в руки, Валерия невольно удивилась его тяжести и тому, как превосходно оно сбалансировано. Никогда еще ей не доводилось держать в руках копье. Отполированное древко до сих пор хранило тепло руки хозяина. Острый железный наконечник отливал синевой.

— Не вздумай сломать мое копье! — взвился Хул.

— Может, мне удастся закрепить его вдоль твоего тела.

— Прекрати! Дождись Ардена и Маеля. Они хорошо знают, что делать в таких случаях.

— И когда они, по-твоему, вернутся?

— Когда прикончат эту зверюгу. — Ворча и ругаясь, Хул опять распластался на ковре из мха и опавших листьев.

Погрузившись в дружеское молчание, они ждали, испытывая друг к другу даже нечто вроде благодарности за то, что ни одному из них не приходится коротать время в тоскливом одиночестве. До них доносились звуки погони, но теперь охотники были так далеко, что их едва было слышно. Возможно, кабану все же удалось ускользнуть от преследования. Валерия от души надеялась, что охотники вскоре сдадутся и вернутся к своему раненому товарищу.

Однако время шло, а они все не возвращались.

Внезапно где-то неподалеку зашуршала листва и громко затрещали ветки. Неужто они все-таки возвращаются? Валерия вскинула голову, до боли в глазах вглядываясь в колышущуюся массу кустов, и похолодела от ужаса, когда заметила огромную тень. Бока у животного ходили ходуном. Укрывшись в зарослях, зверь наблюдал за ними. Кто это? Отбившаяся от своры собака? Нет, слишком уж он велик…

Вдруг дыхание у нее пресеклось, а сердце, казалось, на миг остановившись, ухнуло вниз и закатилось в пятки. Это был кабан. В ту же секунду заметив его, Хул рывком выпрямился.

— Прыгай в седло! — хрипло скомандовал он.

Не сводя глаз с кабана, Валерия осторожно отползла в сторону. Что он там делает? Каким-то образом оторвавшись от своих преследователей, вепрь сделал круг по лесу, но, вернувшись в свое логово, наверняка учуял запах свежей крови…

— Беги за помощью! Да поживее!

Зверь был уже совсем близко — перепуганной до смерти Валерии он показался ростом едва ли не с медведя. Вепрь свирепо фыркал, щетина у него на загривке от ярости встала дыбом, спина походила на горный хребет, жутких размеров клыки были заляпаны кровью и грязью. Вытаращив глаза, Валерия окаменела. Ей казалось, даже на расстоянии она чувствует его зловонное дыхание.

Очнувшись, она вдруг сообразила, что по-прежнему сжимает в руке копье. Может, отдать его Хулу?

Вепрь злобно фыркнул.

— Беги! — заорал Хул.

Это подействовало. Валерия вихрем взлетела в седло, и испуганное животное с места взяло в галоп. Раздался чей-то пронзительный крик. Чей? Ее собственный? Или это заржала Боудикка? Валерия не поняла. Она оглянулась через плечо, и в эту минуту разъяренный вепрь вихрем налетел на раненого Хула, словно боевая колесница на полном ходу. Хул вскрикнул, и два сплетенных тела клубком покатились по земле. Столб пыли взмыл в воздух. Рассвирепевший кабан вновь и вновь вонзал острые клыки в беспомощное тело своего врага, брызгала кровь, а Хул, рыча от боли и бессильной ярости, колотил зверя кулаками, но вепрь тряс его и возил по земле, словно куклу. Валерия натянула поводья. Нужно что-то сделать… но что?

Она застыла, держа в одной руке поводья, а другой судорожно сжимая тяжелое копье. Испуганная кобыла пронзительно ржала и била копытами, едва не выбрасывая ее из седла. Наконец Валерии удалось заставить кобылу повернуться. Она с силой ударила животное пятками по бокам, отчего кобыла резво прыгнула вперед, поначалу не заметив даже, что оказалась в двух шагах от кабана. Закусив губу, Валерия наклонилась и, улучив удобный момент, вонзила копье в костлявый зад зверя.

Пронзительно завизжав, кабан на мгновение забыл о Хуле и резко обернулся. Глаза его пылали как угли. Ошалевшая кобыла, увидев, кто перед ней, испуганно отпрянула назад, встала на дыбы и стала бить копытами. Она перепугалась настолько, что даже не сделала попытки убежать.

Увидев перед собой еще одного врага, кабан снова бросился в бой, на этот раз роль жертвы была уготована Валерии.

Она успела проворно поджать ногу, избежав удара чудовищных клыков, и ярость зверя обратилась на кобылу. Удар пришелся ей в бок. Словно гигантская океанская волна с силой отшвырнула кобылу в сторону вместе с ее всадницей. Лошадь всей своей массой ударилась о ствол дерева и пронзительно заржала от боли. Впрочем, неудивительно — весь ее бок был располосован клыками кабана, и из раны окровавленными блестящими комками вываливались внутренности. Не помня себя, Валерия колотила кулаками по массивной туше чудовища, но толстая шкура животного напоминала кору столетнего дуба, а мускулы его были точно каменные — с таким же успехом можно было пытаться опрокинуть руками гору. Сплетясь в клубок, они втроем с размаху ударились о дерево, и то издало пронзительный, жалобный стон. Вепрь, брызгая слюной, пытался добраться до Валерии, но древко копья внезапно уперлось в ствол дерева, и огромный зверь, рванувшись вперед, сам не заметил, как уткнулся в острие копья. Сделанное из твердой древесины ясеня, копье задрожало и слегка согнулось, но выдержало. У Валерии оборвалось сердце. «Что, если оно сломается?» — промелькнуло у нее в голове. Но прежде чем это случилось, разъяренный зверь дернулся, надеясь вонзить в нее свои клыки, навалившись всей массой, сделал еще одни рывок и сам насадил себя на копье. Проткнув толстую щетинистую шкуру, наконечник глубоко вонзился в его тело. От боли, испуга и недоумения кабан издал пронзительный визг. Ржание раненой лошади, вопль Валерии и его визг слились воедино, а и следующее мгновение они все трое тяжело рухнули на землю. Валерия вылетела из седла и, перекатившись через голову, приземлилась поверх тел кабана и своей кобылы.

Зажмурившись, она ждала, когда его клыки вонзятся в нее.

Вместо этого кабан дернулся, издал судорожный вздох, и по всему его телу прошла судорога. Потом он дернулся еще раз и затих.

Валерия лежала, прижавшись щекой к сырой земле. Перед глазами у нее все плыло, в ушах стоял звон, голова гудела. Потом вдруг она услышала крики и лай гончих, а в следующий миг ее окружила стая воющих и хрипящих от нетерпения псов, отталкивающих друг друга, чтобы поскорее добраться до поверженного врага. Она слышала, как Арден и Маель, осыпая собак проклятиями и оттаскивая за ошейники самых свирепых и нетерпеливых, проталкиваются к ней. Вскрикнув, Арден вонзил копье в огромную черную тушу, но кабан был уже мертв, копье Хула угодило ему прямо в сердце. Крохотная полянка в лесу, ставшая ареной свирепой схватки, была изрыта копытами и залита кровью. А женщина, чье тело бессильно лежало поверх туши кабана, казалась мертвой.

— О всемогущий Дагда, неужели ты убил мою женщину? — Арден, кинувшись к Валерии, поднял ей голову, лицо его исказилось от ужаса. Глаза девушки были закрыты, лицо перепачкано грязью.

— Меня кто-то держит, — едва слышно пробормотала она.

— Эй, кто-нибудь! Помогите вытащить ее из-под лошади!

Сильные руки отодвинули тяжелую тушу кобылы в сторону, и Валерия почувствовала, что ноги ее свободны. Острая боль заставила ее сморщиться. Боудикка билась в агонии, внутренности лошади вывалились из живота на землю и облепили тушу кабана. Лука, нахмурившись, взял копье и пронзил им кобылу, чтобы прекратить муки несчастного животного.

— Хул еще жив! — окликнула их Бриса. Раненый слабо застонал.

— Проклятая зверюга кружила вокруг него, стараясь улучить момент и прикончить беднягу, — пробормотал Маель, разглядывая взрытую землю на поле битвы и пытаясь сообразить, как разворачивались события. — Не будь тут твоей римской девчонки, вепрь разорвал бы его в клочки и снова укрылся бы в своем логове. А потом принялся бы снова наводить ужас на всю округу.

Арден, схватив Валерию в объятия, уселся на землю, баюкая ее, как ребенка. Еще не веря, что осталась жива, она прижалась к нему, наслаждаясь теплом его сильного тела. Страшная слабость разливалась по ее телу, глаза закрывались сами собой.

— Она прикончила самого громадного кабана из всех, которых я видел, — с благоговейным изумлением в голосе пробормотал молодой вождь. — И спасла жизнь бедняге Хулу.

Аса смотрела на девушку с неприкрытым изумлением. Внезапно в глазах ее мелькнул огонек зависти.

— Но как ей это удалось? Чтобы хилая девчонка насквозь проткнула такую тварь копьем? Просто не верится…

Маель кивком указал ей на ствол дерева.

— Она уперла древко в ствол, ну а кабан довершил дело. В жизни ничего подобного не видел! Ну и храбрая же девчонка!

Валерии очень хотелось вмешаться, объяснить, что храбрость тут совсем ни при чем, но страх пережитого навалился на нее с такой силой, что зубы ее выбили барабанную дробь. Лежавшая подле нее черная туша вепря казалась огромной, словно гора, отвратительное рыло с оскаленными клыками было измазано кровью.

— Римлянка ткнула его копьем, чтобы спасти меня, — со стоном прохрипел Хул. И тут же потерял сознание.

Арден обвел примолкших охотников взглядом.

— Кто может разгадать помыслы богов? — тихо проговорил он. — Кому из смертных дано понять, почему происходит так, а не иначе? Зато теперь я могу точно сказать, что эта женщина вошла в нашу жизнь не просто так… а почему, вы сегодня видели собственными глазами. Мы сложим об этом песню, которую будут петь дети наших детей.

— Просто ей повезло, — ревниво вмешалась Аса. — Только взгляни на нее. Она вот-вот испустит дух!

— Эта девушка — стрела, посланная нам богами, — возразила Бриса. — Посмотрите на ноги бедняги Хула — ведь она пыталась перевязать его раны. И это при том, что ей ничто не мешало перерезать ему горло и удрать от нас! Нет, у этой римлянки кельтская душа, Каратак! И сердце Морриган!

— Хорошо сказано! Отныне мы будем звать ее Морриган!

 

Глава 29

Валерию разбудил плеск воды. Еще не открывая глаз, она уже поняла, что находится в доме, но тогда откуда этот ласковый шепот волн… откуда солнечные зайчики, веселыми стайками скачущие по стене из плетеного тростника? Посверкивая на солнце, в воздухе золотыми блестками кружились пылинки. Крыша терялась где-то в темноте, но в воздухе чувствовался запах влажной соломы. Валерия, закутанная до носа в шерстяные одеяла, лежала на соломенном тюфяке — ей было слышно, как он слегка шуршит при даже едва заметном движении. Каждая косточка в ее теле отчаянно болела и ныла. Она чувствовала себя так, словно кузнец долго бил ее молотом, да так и бросил. Локоть саднило, а многочисленные ссадины и царапины жгли как огнем.

Только плеск воды действовал успокаивающе.

Во рту у нее пересохло. Валерия умирала от жажды, но голова так болела, что ей было невыносимо даже думать о том, чтобы встать. Стараясь отвлечься, она прислушалась к доносившимся снаружи звукам. Легкий шум ветра. Крики уток или каких-то других птиц из тех, что не отходят далеко от воды. Плеск воды — так близко, словно она плывет в лодке, только вот лодка почему-то не раскачивается на волнах. И еще чье-то едва слышное дыхание…

Мужское дыхание.

Вздрогнув от испуга, Валерия вскинулась, чтобы бежать, и тут же вскрикнула от острой боли. В полумраке шевельнулась чья-то тень. Похоже, она в хижине, промелькнуло в голове у Валерии. Даже в темноте этот профиль невозможно было спутать ни с чьим другим. Арден Каратак, усевшись в углу, не сводил с нее глаз.

— Морриган пришла в себя, — прошептал он.

Знакомое имя смутило ее.

— Где я?

— В безопасном месте. В тайном убежище, где мы лечим своих раненых.

Она откинулась назад.

— Мне так больно!

— Чем больнее, тем лучше.

— О!

Валерия снова провалилась в сон.

Когда она снова проснулась, все ее тело болело и ныло, как одна открытая рана. Вокруг было темно и тихо. Только откуда-то из угла доносилось сонное посапывание Ардена. Через прутья внутрь вливался призрачно-бледный свет луны, серебряными лужицами растекаясь на покрывающей пол циновке, тишину нарушал только тот же странный звук, напоминавший слабый шорох прибоя. Стараясь не застонать, Валерия села и перепела взгляд на стену. И растерянно заморгала — там была вода, много воды, озеро или залив. И она переливалась, словно расплавленное серебро. Луна, догадалась Валерия. Лунный свет. Может, она действительно в лодке, но раз она не чувствует качки, стало быть, лодку вытащили на берег. А может, она вообще умерла?

Она вдруг почувствовала, как что-то легко коснулось ее. Чья-то рука.

— На-ка вот выпей, — прошептал Арден.

Потом она снова осталась одна.

В следующий раз Валерия проснулась от голода. Было светло, все вокруг было залито солнечными лучами, а через небольшое окошко виднелся кусочек голубого неба. Ардена нигде не было. Охая и постанывая, Валерия сползла с матраса и чуть не упала. Голова у нее кружилась, босыми ногами она чувствовала грубый, плохо оструганный деревянный пол. Она оглядела себя — на ней не было ничего, кроме шерстяной туники, едва прикрывающей ей бедра.

За окном лежало небольшое озеро, легкие волны шептались о чем-то прямо у ее ног, лениво облизывая порог хижины. Вдоль берега, в зеленоватом полусумраке, шуршал тростник, какие-то птички с ярким оперением, черные с красным, то и дело мелькали среди камышей. Доковыляв до противоположной стены хижины, Валерия обнаружила в ней дверь и выглянула наружу. Деревянные мостки спускались на поросший травой берег, густые заросли ольхи шелестели на ветру. Оглядевшись, Валерия сообразила, что стоит на чем-то вроде деревянной платформы, толстые бревенчатые сваи поднимали ее над водой. Хижина, в которой она оказалась, со всех сторон окруженная водой, словно крепостным рвом, смахивала на настоящий необитаемый остров, только крохотный. Узкий подвесной мостик, пройти по которому могла бы разве что кошка, тянулся к другой точно такой же хижине неподалеку.

Уж не привезли ли ее сюда, чтобы бросить на произвол судьбы?.. Краем глаза Валерия заметила какое-то движение и, обернувшись, увидела Ардена — он шел по берегу озера с багром на плече, с которого свисали две крупные рыбины. Заметив, что Валерия смотрит на него, Арден приветливо помахал ей рукой — как будто оказаться в подобном месте да еще вдвоем было самым обычным делом, — а через минуту он уже ловко карабкался по подвесному мостику, направляясь к ней, и доски слегка постанывали под ним.

— Ты уже на ногах! — радостно окликнул он Валерию. — Даже раньше, чем мы ожидали! Ну, похоже, ты обладаешь выносливостью Бригантии. И храбростью Морриган.

— Угу. А еще у меня кости, как у древней старухи, а мускулы, как у грудного младенца, — жалобно простонала Валерия. — Знаешь, я чувствую себя куском сырого мяса. Где это мы, Арден?

— Это крэнног, озерный домик. Мой народ любит воду и доверяет ей, поэтому мы часто делаем на озерах вот такие искусственные островки и используем их как убежища. Ты сильно пострадала во время схватки с кабаном, слишком сильно, чтобы везти тебя назад в Тиранен, поэтому мы перевезли тебя сюда.

— И давно я тут?

— Три дня.

— Три дня?!

— Да, эта тварь задала тебе славную трепку. Ты хоть видела себя в зеркале?

— Нет, конечно.

— Все твое тело — один сплошной синяк.

Валерия кивнула, постепенно начиная вспоминать.

— Я решила, он собирается меня прикончить. Такой ужасный… — Запнувшись на полуслове, она уставилась на Ардена круглыми глазами. — А откуда… откуда ты знаешь, как выглядит мое тело?

— Нам пришлось снять с тебя одежду. Она вся пропиталась кровью.

— Нам?!

— Ну… э-э… мне помог Кэлин.

— Кэлин?!

— Он же целитель, Валерия. Именно его снадобья помогли тебе очнуться.

Валерия не помнила никаких снадобий.

— Вы не должны были этого делать! — воскликнула она.

— Ну, знала бы ты, как от тебя воняло, не говорила бы так! — усмехнулся он.

Валерия вспыхнула, она злилась на себя, на свою беспомощность… и одновременно была благодарна ему за заботу.

— А где Савия?

— Берет штурмом Тиранен, нисколько в этом не сомневаюсь. Видела бы ты, что она устроила, когда узнала, что ты ранена! Сначала накинулась на меня, высказав все, что она обо мне думает… впрочем, ты и сама догадаешься, что она мне наговорила. А поскольку я решил, что без нее ты поправишься быстрее, то она наверняка, маясь от скуки, решила прибрать к рукам весь мой клан. Должно быть, вбила себе в голову перекроить нас на свой лад.

— Очень похоже на Савию. — Валерия потихоньку начала вспоминать. — А что Хул?

Арден бегло взглянул на нее и вздохнул. А потом протянул руку к ее лицу, и пальцы его коснулись ее щеки так же нежно и ласково, как касался ее пушистый лисий мех плаща, который был у нее на плечах в ночь ее свадьбы. Валерия вздрогнула и похолодела.

— Он жив, Валерия. — Как странно… прикосновение его рук к ее щеке… ее имя на его губах. Арден кончиком пальца нежно ласкал ее лицо. — Благодаря твоему мужеству. Между прочим, он там, в той второй хижине на сваях. Набирается сил. Думаю, вы с ним поладите.

Валерия заморгала.

— А можно мне его увидеть?

Охотник-кельт лежал на таком же точно соломенном тюфяке, который она, проснувшись, обнаружила под собой. Лицо его побледнело и осунулось, нос заострился, как будто смерть уже коснулась его своим черным крылом. Разглядев в полумраке, кто явился навестить его, он, казалось, слегка смутился, но потом, узнав молодую женщину, расплылся в улыбке.

— Морриган, — прохрипел он.

Она опустилась подле него на колени.

— Ты не узнал меня, Хул? Я Валерия.

Его пальцы сжали ей запястье, пожатие оказалось на удивление сильным.

— Мне рассказали о том, что ты сделала.

— Похоже, из-за меня тебя чуть было не растоптали в лепешку.

Он попытался рассмеяться, тут же закашлялся и откинулся на подушку. Лицо его сморщилось от боли.

— Я обязан тебе жизнью, госпожа. С ума сойти — меня спасла женщина! За это я дарю тебе свое копье…

— Не говори глупости…

— Нет! Ты подарила мне жизнь, а я дарю тебе свое копье. Теперь ты одна из нас. Ты принадлежишь к народу кельтов.

Валерия покраснела.

— Я всего только римлянка.

— Уже нет. Теперь ты наша.

Валерия покачала головой:

— Поговорим об этом, когда ты окончательно поправишься, Хул. Когда ты снова отправишься на охоту. Позволь мне помочь поставить тебя на ноги.

— Ты уже сделала все, что могла. Этого достаточно… — заплетающимся языком пробормотал он. Глаза у него закрывались сами собой.

— Твое выздоровление пойдет на пользу и мне.

Хул не ответил, грудь его мерно вздымалась, дыхание было слабым, но ровным. Он спал.

Валерия, поднявшись с колен, слегка покачнулась.

— Я устала, Арден.

Он подхватил ее под локоть.

— Да, пойдем. Тебе нужно отдохнуть.

Валерия была молода, ей не терпелось поскорее подняться на ноги. Уже на следующий день она сползла со своего тюфяка и принялась бродить по хижине. Краски жизни еще не вернулись к ней, однако Валерия радовалась уже тому, что осталась жива. Поколебавшись немного, она решила окунуться. От холодной воды у нее перехватило дыхание, зато раны ее стали заметно меньше болеть, и она сразу повеселела. Вот так приключение, радовалась она. Ничего, со временем все заживет. Потом она снова зашла проведать Хула, а заодно заново перевязала его раны. Похоже, он тоже шел на поправку, раны не воспалились, и к Хулу опять вернулось его всегдашнее хорошее настроение. Удивительно жизнестойкие люди, подумала Валерия.

Мостки, соединявшие озерный домик с берегом, в случае опасности можно было легко поднять или даже убрать, и теперь, когда у Валерии было уже достаточно сил, Каратак объяснил ей, как это делается. В результате она вдруг почувствовала себя в полной безопасности: мост поднят, от берега ее отделяет широкая кромка воды, пока она блаженно нежится на жарком солнышке. Удивительный мир и спокойствие царили вокруг. Страх и волнения последних дней вдруг отодвинулись куда-то, и Валерия беззаботно наслаждалась счастьем. Лежа на животе, она могла часами наблюдать за тем, как перешептываются на ветру камыши, как деревья склоняются над водой, словно желая прополоскать в ней свои зеленые кудри. Здесь, в озерном домике, ей даже расхотелось думать. И Валерия стала понемногу догадываться, что именно по этой причине Арден и привез ее сюда.

Чтобы она поменьше думала и побольше чувствовала.

Чтобы смогла лучше понять его народ, кельтов.

День сменялся ночью, потом снова всходило солнце… и вот как-то раз она заметила, что кто-то направляется к берегу в ее сторону. Ей показалось, что она не знает этого человека. Однако в нем было что-то мучительно знакомое. Валерия неуверенно схватилась за веревку, удерживающую в поднятом положении подвесной мост. Опустить его? Она колебалась.

Перед ней на берегу стоял Кэлин, друид. Успев немного узнать о нем, Валерия чувствовала, как при одном взгляде на жреца ее пробирает дрожь.

— Ты хочешь заставить меня отправиться вплавь, да, римлянка? — Кэлин откинул с лица капюшон и обезоруживающе улыбнулся.

— Где Арден?

— Скоро появится, уверяю тебя. Я тут принес тебе кое-что в подарок. Но если ты хочешь это получить, тебе придется опустить мост.

Валерия решила тянуть время.

— А я слышала, друиды способны ходить по воде. И даже летать, — насмешливо бросила она.

— Увы, нет. Я только промокну до костей, как всякий смертный. Разве ты не помнишь: когда мы виделись с тобой в большом доме, я попал под дождь и выглядел, словно мокрая ворона?

— Я помню, каким страшным ты тогда показался мне. Напугал меня до смерти. Откуда мне знать, может, ты сейчас явился сюда, чтобы разделаться со мной, пока я не успела набраться сил? Мало ли что у тебя на уме? Еще сваришь меня живьем в котле… или утопишь в озере, предварительно задушив золотым шнуром.

— Золотым шнуром? — усмехнулся друид. — Откуда у меня золото? Впрочем, котла у меня тоже нет, и жечь тебя я бы не стал. К тому же, сдается мне, о будущем ты знаешь не больше, чем любой из нас: не думаю, что из тебя могла бы получиться прорицательница. Нет, то, что ты убила вепря, имело какой-то другой смысл. Но какой? Увы, этого мы не знаем.

— И ради этой не ведомой никому цели ты и постарался меня вылечить?

— Я лечил тебя лишь для того, чтобы не ходить сюда пешком из самого Тиранена.

— Разве у тебя нет лошади?

— Сидя на лошади, много не увидишь.

— А что тебе нужно увидеть?

— Цветы и папоротники, травы и молодые побеги. Те, из которых я делаю целебные отвары и настои.

Живя в Риме, Валерия никогда особенно не увлекалась медициной, но сейчас друиду удалось разжечь ее любопытство. «Неужели он действительно такой знаток трав?» — гадала она. Кстати, ему, наверное, захочется заодно осмотреть и Хула.

— Что ж, тогда входи, — смилостивилась она.

Лечебные методы, которыми пользовался Кэлин, оказались совсем не такими страшными, как ей представлялось. Для начала он велел ей выйти на свет и спустить с плеч тунику, чтобы он смог как следует осмотреть все ее ссадины и царапины. Валерия покорно выполнила приказ, лишь стыдливо прикрывая туникой самые сокровенные места, дабы сохранить остатки достоинства. Что-то одобрительно бормоча себе под нос, друид помял начавшие подживать ранки, потом деликатно отвернулся, чтобы она могла одеться.

Внутри озерного домика на небольшом возвышении был очаг. Кэлин поворошил угли, добавил несколько поленьев и, когда огонь немного разгорелся, повесил на крюк котелок с водой. Пока вода грелась, он принялся копаться в своей торбе, разглядывая то, что принес с собой.

— Так, это тебе просила передать Савия. — Он сунул Валерии в руки пухлый кожаный кошель. — Расческа, заколки для волос, немного духов. Она сказала, что это, мол, позволит тебе вновь почувствовать себя римлянкой.

Валерия даже зарделась от радости.

— Ну, если не римлянкой, так хоть человеком! — Потом подняла к глазам небольшой брусок, нахмурилась и осторожно понюхала — от него исходил слабый, но приятный сладковатый запах. — А это что?

— Мыло. Выделения некоторых животных помогают очищать кожу. Мы смешиваем их с соком ягод.

— Какие еще выделения?!

— Жир, — пожал плечами друид.

Она с омерзением зашвырнула его в угол.

— Между прочим, наше мыло намного лучше ваших римских масел.

— Могу себе представить!

— К тому же мыло не нужно стирать с кожи. Оно легко смывается водой.

— Но куда же тогда девается грязь? Не понимаю…

— Она смывается — мылом и водой.

Валерия с сомнением посмотрела на невзрачный коричневый брусок.

— Если все так просто, почему таким мылом не пользуются у нас в Риме?

— Вы живете в примитивном мире, госпожа. — Глаза друида смеялись. Теперь пришла его очередь дразнить ее.

— Что еще? — с любопытством спросила она. Валерия всегда обожала подарки.

— А это от Ардена. — Друид развернул что-то легкое, шуршащее, струящееся, словно вода, и Валерия сдавленно ахнула. Это была травянисто-зеленая туника, тоже короткая, доходящая ей разве что до середины бедер. Она была сделана из потрясающей красоты шелка — плотного и одновременно тонкого; ничего подобного ей не доводилось встречать ни на одном из римских рынков. Роскошная ткань, из которой была сделана туника, должна была цениться на вес золота. В Риме подобные вещи были доступны лишь самым богатым людям. — Ткань привезли откуда-то из далеких стран за пределами вашей империи. Впрочем, ты, наверное, уже догадалась об этом. Каратак вез ее сюда тысячи миль. Смотри, какая она — и плотная, и теплая.

— А какая гладкая!

— Он сказал, что такая ткань для твоих ссадин будет лучше любой моей мази, — хмыкнул друид.

Валерия, вспыхнув от радости, прижала ткань к лицу.

— Над же, какая мягкая! Не ожидала увидеть что-то подобное в таком месте, как это.

— Неужели? — Друид протянул ей прядь жестких волос, перевязанных шнурком со стеклянными бусинками. — А это тебе от клана. Прядь волос с гривы кобылы, которая была под тобой во время охоты. Клан дает слово найти тебе другую лошадь.

Валерия была взволнована и польщена.

— Надеюсь, я смогу позаботиться о ней лучше, чем о моей бедной Боудикке.

— Заметно, что ты любишь лошадей. Это просто бросается в глаза. Впрочем, как Морриган.

Снова это имя!

— А какой же подарок от тебя самого, друид? — ехидно спросила Валерия.

— Мой подарок тебе — это мои знания. — Друид взял в руки пучок цветов. — Лес обладает свойством приводить в равновесие все. Лес — это вечное. В лесу можно найти лекарство от любого недуга. Вам с Хулом нужно поправиться, и лес поможет вам в этом. — Кэлин принялся вытаскивать из сумки пучки каких-то трав и кидать их в котелок. — Ты молода и сильна, римлянка, но эти травы сделают так, что выздоровление пойдет быстрее. Когда отвар будет готов, мы с тобой отнесем его Хулу.

Пряный аромат поплыл над очагом.

— А откуда ты знаешь, какие травы следует собирать?

— Мы обладаем многими познаниями, которые передаем из поколения в поколение. У наших стариков есть ученики. Но мы не имеем обыкновения заносить свои знания на мертвые бумажные листки, как это делаете вы… Мы храним их в наших сердцах и делимся ими с теми, кто будет жить после нас. И каждое новое поколение накапливает новые знания. — Он сделал глоток.

— Новое поколение друидов?

— Да. Накапливать знания — вот наша цель. А кроме этого, мы занимаемся целительством и принимаем участие в торжественных церемониях.

— И в жертвоприношениях также, — ввернула она.

— Каждый разумный человек знает, что нужно отдавать назад малую толику того, что у тебя есть. Арден показывал мне шишки, которые ты привезла с собой из Рима.

— Шишки пинии? А где они сейчас?

— Он сжег их в честь Дагды за несколько дней до того, как захватил тебя в плен.

От этой мысли ее пробрала дрожь. Ужас какой! Неужели священные шишки, которые она сама везла сюда в качестве приношения богам, — ее дар в итоге обернулся против нее? И Арден сжег их?! В ее глазах это было настоящим богохульством.

— А теперь вы призываете ваш народ к войне?

Кэлин покачал головой:

— Война вот-вот начнется, но мы тут ни при чем. Мы ждем знака, но его пока нет. А все, что смогли сделать мы, друиды, — это просить наши священные дубы поделиться силой с нашими воинами, вдохновить их на подвиги. Им известно, что Вал, который построили, — это оскорбление природе, значит, он должен быть уничтожен. И если твой муж и его солдаты будут уничтожены вместе с ним, что ж, тут нет нашей вины. Мы всего лишь орудие богов.

— Ваших богов!

— Богов Британии. Вы, римляне, уже почти забыли своих богов, ваши храмы заросли сорняками, ваша вера меняется так же быстро, как мода на прически. А наши… наши всегда с нами. Они вечны.

Валерия сделала большой глоток отвара, чувствуя, как тепло разливается по всему ее измученному, исцарапанному телу.

— И однако, несмотря на вашу веру в их могущество, на вашу уверенность в своей правоте, вы удерживаете меня в плену. Но чем может вам помешать слабая женщина?

Друид рассмеялся:

— Это ты-то слабая? А как же вепрь, которого ты убила? И какая ты пленница, раз заставила меня топтаться на берегу, умоляя спустить мост? Нет. Не цепи и не веревки удерживают тебя здесь. И мы оба хорошо это знаем.

— И что же это тогда?

— Человек, захвативший тебя. Кто же еще?

— Ты имеешь в виду Ардена? Но я его пленница.

— Нет. Это он твой пленник. И ты не уйдешь, пока не почувствуешь, что завладела его сердцем.

После ухода Кэлина Валерия долго не могла успокоиться. В ней вспыхнуло страстное желание бежать, бежать немедленно — хотя бы для того, чтобы доказать, что он ошибается. С какой стати ей ждать появления этого беззаботного фанфарона Каратака?! В конце концов, он — вор, шпион, предатель, убийца и варвар… Одна лишь мысль, что она жаждет услышать о его чувствах или получить из его рук бронзовую цепь, казалась смехотворной и даже кощунственной! О боги! Он ведь похитил ее! Он поставил крест на всех ее планах! Все ее мечты о доме, о карьере мужа, о детях, о том положении в обществе, которое она со временем займет, теперь развеялись в пыль! А раз так, значит, она вольна использовать Ардена в своих целях, как он использовал ее, обмануть его, поскольку и он обманул ее, и тем самым нанести смертельный удар его гордости.

Но случится это только когда у нее хватит мужества сбежать. Только когда ей удастся узнать достаточно, чтобы это сделать. А пока… пока неплохо побыть еще немного здесь, в этом тайном уголке, где так хорошо и спокойно.

Арден явился на закате, когда солнце уже скатывалось за горизонт, окрашивая небо за холмами в нежно-розовый цвет, а поверхность озера смахивала на расплавленное золото. По дороге ему удалось подстрелить двух уток, и он просто пыжился от гордости.

— Я поднял их на крыло, — хвастался он. — Одной попал стрелой в горло, другой — в грудь. А вот тут — дикая морковь и хлеб из Тиранена. И еще вино — оно из Рима, тебе понравится.

У Валерии забурчало в животе. Они вдвоем наскоро приготовили простой ужин. Пока Арден ощипывал птиц, Валерия развела огонь в очаге и поставила воду греться, а потом кинула туда морковь. Насадив обеих уток на вертел, она принялась поворачивать его над огнем, пока с них не закапал жир, шипя и брызгая в разные стороны. Арден стоял рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь. Валерии вдруг пришло в голову, что он, словно еще одна стена, ограждает ее от всего остального мира.

Наступил вечер, и она зажгла свечу.

Ее похититель — или ее защитник, Валерия так до сих пор не могла взять в толк, как к нему относиться, — принес ей вина в кожаном бурдюке и принялся учить Валерию, как пить из него, чтобы струйка лилась прямо в рот. Не выдержав, она расхохоталась, облив себе подбородок. Доведись ее матери сейчас наблюдать эту сцену, она наверняка упала бы без чувств на месте, до такой степени это походило на жизнь римского плебса, но почему-то Валерию это нисколько не смущало. Они были одни посреди леса… и все же не одиноки, поскольку их было двое. Ей даже пришлось напомнить себе, что этому человеку нельзя доверять. В конце концов, он был и остается варваром. Но как-то так случилось, что он незаметно стал ее другом, так же как и Бриса.

Она слышала и чувствовала шуршание шелка, облекавшего ее тело, и уже не раз успела заметить на себе его восхищенный взгляд. Конечно, он заметил, что она надела его подарок. Короткий галльский плащ не скрывал тунику. Однако Арден ни словом не упомянул о своем подарке. И Валерия была благодарна ему за это, но была слишком смущена, чтобы поблагодарить его.

— Ты уже можешь ходить, — одобрительно хмыкнул он.

— Скажи лучше «ковылять».

— Савия, по-моему, подозревает, что я тут пытаю тебя. Завтра я приеду верхом, посажу тебя позади себя и отвезу назад в Тиранен. Соберутся несколько кланов, а эту встречу я не могу пропустить. К тому же ты уже оправилась настолько, чтобы долечиться в Тиранене.

Валерия неожиданно так расстроилась, что даже сама удивилась этому. Она полюбила этот озерный домик — тут было так тихо, так спокойно. Ей нравилось сидеть возле Ардена — после царившего в Тиранене шума и гвалта она особенно стала ценить мир и покой. Но искать ее будут в Тиранене, значит, она должна быть там.

— Планируете новое нападение?

Но Арден оказался слишком умен, чтобы поддаться на ее провокацию.

— Ходят слухи, что грядет большая беда.

— Что за беда?

— Это тебя не касается.

— Ты ничего не слышал о моем муже? — Раздосадованная тем, что ее щелкнули по носу, Валерия решила больше не расспрашивать — что толку, раз он все равно не скажет!

— Я же сказал, что он будет сидеть тихо.

— Марк вас не боится! — запальчиво бросила Валерия. Она вдруг разозлилась — и сама не понимала почему.

— Возможно. Зато он боится за тебя, Валерия. Пока ты жива, он шагу не сделает из крепости. Потому что если ты умрешь, его будущее повиснет на волоске. Поймав тебя, мы тем самым поймали на крючок его.

При мысли об этом на душе у нее стало тяжело.

— Ты захватил женщину, чтобы победить мужчину?

— Что же это за мужчина, которого так легко победить? — Он вскинул бровь.

Валерия не нашлась что на это сказать.

— Неужели тебе ничего у нас не нравится? — настаивал Арден. — Ни мой клан, ни этот домик на озере?

— Это ведь не мой дом, — огрызнулась Валерия.

— А если бы он стал твоим домом? — не отставал он.

Вот, значит, где его слабое место, возликовала Валерия, его ахиллесова пята! Она сам дал ей в руки оружие!

— Я никогда не буду принадлежать ему, — возразила она. — И тебе тоже. — Вот! Наконец она заставила себя это сказать.

— Кельтские женщины не принадлежат ни одному мужчине. И все-таки ты одна из нас, ты так же стремишься к свободе, как и мы. Свобода дает тебе счастье, я же вижу. Конечно, у нас ты не найдешь тех красивых вещей, среди которых привыкла жить, зато у нас ты найдешь другое. Смысл жизни. И дружбу.

— Все это есть и у римлян.

— Я восхищен твоей преданностью своему народу, Валерия, но не стоит обманывать себя. Возможно, твой муж волнуется о тебе, возможно, его напугало твое похищение, очень может быть, что он даже скучает по тебе. Но если бы он любил тебя по-настоящему, он бы плюнул на свою карьеру и уже явился бы за тобой.

— Откуда тебе знать, что у моего мужа в сердце?! — возмутилась она.

— Зато я знаю, что твое сердце пусто. Он не любит тебя, потому что ты сама не любишь его.

— Глупые выдумки! — вспыхнула Валерия.

— Почему тебя так раздражает правда? Я вовсе не похитил тебя — я тебя спас. От постылого брака, от твоей глупой римской гордости.

— Наверное, мне следует поблагодарить тебя? — с пылающими щеками едко бросила Валерия.

— Тебе же понравилось тут, в озерном домике. Я вижу это по твоему лицу.

Валерия резко отвернулась.

— Это все ужин виноват, а не моя нынешняя жизнь, — сердито буркнула она. — Домик твой тут ни при чем.

— Иногда ужин — это все, что у нас есть. — Теперь он стоял совсем близко, легко касаясь ее руки. Валерия вся дрожала. — Не тревожься, я ведь не сделал тебе ничего плохого. Давай не будем ссориться. Лучше поедим… и выкинем из головы твой Вал до завтрашнего дня.

Простая еда оказалась такой вкусной, что проголодавшаяся Валерия набросилась на нее с жадностью волчонка. Странно, думала она, как обычная утка может казаться вкуснее всех тех изысканных блюд, к которым она привыкла с детства? Как убогая хижина может быть уютнее роскошной виллы? Какое-то время они болтали о самых обычных вещах, об охоте и лошадях, о клане и его истории, попивая вино и не замечая, как оно уносит прочь и обиды, и раздражение, и сжигавшее их желание.

Наконец они с трудом оторвались от еды, почувствовав, что больше не в силах проглотить ни куска. Теперь Арден лениво разглядывал Валерию в свете свечи, и в глазах его горело неприкрытое восхищение. Это и льстило ей, и в то же время смущало — помня о том, что выглядит, как после сражения со стаей разъяренных кошек, Валерия жалела, что былая красота еще не вернулась к ней, и одновременно страдала от того, что он смотрит на нее таким взглядом. Ведь она поклялась хранить верность Марку! И однако, ей было приятно, что Арден желает ее. Впрочем, пусть желает — тем легче ей будет ему отомстить, добавила она про себя.

Окончательно запутавшись в собственных чувствах, Валерия смущенно отвела глаза в сторону.

— Похоже, тебе много известно о любви, — наконец пробормотала она.

По губам Ардена скользнула мечтательная улыбка.

— Потому что я сам был влюблен и знаю, какой мучительной порой бывает любовь. Хотя все вы, девушки, мечтаете о ней.

Внезапно она поняла. Он уже любил кого-то!

— Когда это случилось? — с жадным интересом спросила она.

— Давно, когда я еще служил в римской армии. — Взгляд его затуманился, словно устремившись в прошлое.

— Расскажи мне, как это случилось.

Он покачал головой:

— Я еще никому не рассказывал об этом, ни одной живой душе. Больно вспоминать.

— Но ты должен мне рассказать!

— Почему?

— Ты обязан мне доверять.

В его глазах вспыхнуло искреннее удивление.

— Это еще с какой стати?

— Потому что и я должна тебе доверять. Мы ведь с тобой тут вдвоем, и до Рима тысячи миль. Кэлин сказал, что мы с тобой в плену друг у друга.

Арден наконец понял, что она имеет в виду: откровенность — вот цена дружбы, не говоря уже о более глубоком чувстве. Подумав немного, он пожал плечами.

— Ее звали Алесия.

— Красивое имя.

— Даже не могу сейчас сказать, почему я обратил на нее внимание. К тому времени как я встретил ее, я видел тысячи женщин… десятки тысяч. Она была красива, почти так же красива, как и ты, к тому же в глазах у нее была доброта, но не только поэтому. Не знаю, как тебе объяснить… ведь до нее я встречал много красивых женщин, и добрых к тому же. Это было как вспышка света, понимаешь? Как удар молнии… и меня потянуло к ней. Я почувствовал, что ее послали мне боги. Ты когда-нибудь испытывала такое?

— Нет.

— Садилось солнце, на его фоне облака над Дунаем казались черными, а римский берег, залитый его лучами, был будто облит жидким золотом. Алесия спустилась к реке за водой. Она поставила глиняный кувшин на голову и придерживала его рукой, и вся ее тоненькая фигурка словно светилась изнутри. Я помню, как она шла — осторожно, мелкими шажками, стараясь не расплескать воду, — как грациозно покачивались ее бедра. Я прошел мимо нее не останавливаясь, я торопился купить вина для своих друзей, но что-то заставило меня обернуться.

— Любовь с первого взгляда. — Валерия внезапно почувствовала острый укол зависти.

— Мы не сказали друг другу ни слова. Но я почувствовал, что потерял свое сердце навсегда. Нет, я не просто желал эту девушку — мне хотелось стать ее защитником, хотелось, чтобы она сама подарила мне свое сердце.

Валерия с трудом проглотила вставший в горле комок.

— Она тоже обернулась и посмотрела на меня, — продолжал Арден. — И с этой минуты мы поняли, что принадлежим друг другу.

Кто она была, эта женщина? Валерия не решилась спросить.

— А как ты оказался в армии?

— Я родом из богатой семьи, которая всегда отличалась лояльностью по отношению к Риму. У моих родных много земли к югу от Вала. Мы попытались вкусить плоды вашей цивилизации, но остались без гроша в кармане и вдобавок запутались в долгах. Когда мой отец отказался платить, его бросили в тюрьму. Земли наши конфисковали. Он отправился в Рим искать правосудия, но никто не хотел слушать его, а вскоре он заболел и умер. Моя мать так и не смогла оправиться и скоро последовала за ним. Мне оставалось только одно — мстить. Вот я и поступил на службу в легион.

— Ты стал солдатом империи, которую ненавидел?!

— Нет, не ненавидел, во всяком случае — тогда. Я был молод и глуп, считал, что, возможно, мой отец разорился по своей собственной вине, ведь, в конце концов, он же не был римлянином. Я изменил свое имя на римский манер, назвался Ардентием и отправился выполнять свой долг. Вначале я был потрясен — все римское приводило меня в неописуемый восторг. Я помню, как в первый раз услышал рев черни в Колизее. Я охранял генералов, которым приходилось пировать на виллах римских богатеев. Я часто бродил в порту Остии, через который проходят все богатства мира. И мои первые впечатления были в точности как у тебя: Рим — это и есть Вселенная. Рим вечен. Жизнь без Рима невозможна.

В его словах чувствовалась горечь. И еще злая ирония.

— Но Рим принес порядок в этот мир, — запальчиво возразила Валерия.

— А еще рабство, ложь и нищету. Города разрослись так, что уже не способны прокормить сами себя. Налоги взлетели до небес, ни у кого нет денег их платить. В армии жизнь солдат стала хуже рабства, а те римляне, которых мне доводилось встречать, просто слабые, безвольные люди, которым наплевать, кто ими правит, и которые уже не способны сражаться за свою свободу. Рим высасывает богатства из земель, которые ваш народ и знать-то не знает.

— Но тем не менее ты принимал деньги, которые тебе платили, ты носил ту же одежду, что и они, и спал рядом с ними?

— Да… какое-то время. А узнав достаточно для того, чтобы сражаться с ними и побеждать, я решил, что с меня хватит.

— Чтобы жить с Алесией? Но ведь отставки нужно ждать целых двадцать пять лет.

— Нет, я хотел, чтобы Алесия стала моей как можно скорее. Я подумал об этом сразу же, как только увидел ее на зеленом берегу Дуная. Я хотел ее… и не то сокровенное местечко между ее ног, которое доступно любому солдату за горстку монет, — нет, я хотел, чтобы она всегда была со мной. Мне надоело одиночество, и мне хотелось, чтобы она разделила его со мной. Я отыскал ее хозяина, кожевенника по имени Критон, и принялся торговаться. Я ходил за ней хвостом, провожал ее на рынок и к реке за водой, находил любой предлог, чтобы перекинуться с ней парой слов. Она боялась, что у нас ничего не получится, но жила надеждой. Я рассказывал ей о своей родине, о том, как летом солнце в наших краях словно съедает половину ночи, а звезды в зимнем небе кажутся такими же яркими, как снег под ногами. Я пытался убедить ее, что там, в империи, мы никогда не сможем стать по-настоящему свободными — я, чужеземец, и она, рабыня, — зато здесь нас ждет свободная и счастливая жизнь.

— И она поверила тебе?

— Да! Видела бы ты ее глаза, Валерия! Видела бы ты, как они светились надеждой!

Валерия ничего не сказала. Неужто в его глазах она была всего лишь чем-то вроде живой замены той женщины, которую он любил, той рабыни, которую до сих пор не мог забыть? А может… может, он и захватил ее лишь для того, чтобы не мучиться воспоминаниями?

— Но вот чего я не мог предвидеть, так это ревности Лукулла, центуриона, который командовал отрядом, где я служил. Он ненавидел всех, кто был счастлив, — может, потому что сам был не способен испытывать его. Это был не человек, а настоящее животное, он отличался звериной хитростью, той самой, без которой в армии не выжить. Со свойственным ему коварством он умудрялся держать всех в узде, требуя, чтобы каждый из нас, кто служил под его началом, отдавал ему часть своих денег, иначе об отпуске приходилось забыть навсегда. Все: наши семьи, урожай, деньга — все питало его ненасытную алчность. Но теперь это зашло уж слишком далеко, и наше терпение лопнуло. Остальные уговорили меня обратиться с жалобой к командиру когорты. В результате Лукуллу вынесли порицание, поборы, которыми он нас обложил, прекратились, и власти его был нанесен чувствительный удар. Я стал героем — на один день. Потом мои товарищи обо всем забыли. Но вот Лукулл… он не забыл.

— Какой же ты идеалист! — Валерия покачала головой. Арден явно был одним из тех, кого ее собственный отец жестоко презирал. Сенатор упорно твердил, что главное в жизни — это умение приспосабливаться, именно этим, мол, сильна империя, а лицемеры, вечно уверенные в своей правоте, не приносят ничего, кроме бед. В душе Валерия никогда не была согласна с отцом. Ей казалось, люди обязательно должны во что-то верить, по ее отец только смеялся и отмахивался от нее, называя все это блажью.

— Нет, я вижу вещи такими, как они есть, — ответил Арден, — и это — мое проклятие. Как бы там ни было, о моих намерениях в отношении Алесии стало известно, и кто-то донес об этом Лукуллу. Кто это сделал, до сих пор не знаю. Впрочем, в армии сохранить что-то в тайне практически невозможно. И вот донос о том, что возмутитель спокойствия Ардентий готов отдать все свои сбережения, чтобы выкупить на волю рабыню, был передан моему командиру. Это известие поначалу заставило его удивиться, а потом и призадуматься. Поразмыслив, он прямиком отправился к Критону и, посулив ему денег, велел выкладывать, когда и как я намереваюсь купить у него девушку. После чего спустился в бухту, где ждала Алесия, явившись туда раньше меня. Увидев девушку, он схватил ее, повалил на землю и изнасиловал. А потом выжег на ее теле клеймо — лишь для того, чтобы отомстить мне.

— Ох, Арден…

— Не вынеся позора и мучений, она повесилась. Я бежал к ней со свадебным подарком… и нашел ее бездыханное тело. — Голос его стал хриплым.

— С подарком?

С трудом сглотнув, Арден отвел глаза в сторону.

— Да. Я нес ей тот шелк, что сейчас на тебе…

Валерия вспыхнула, на глаза ей навернулись слезы. Она сама не могла понять, какие чувства сейчас обуревают ее… ужас… растерянность… смущение… и одновременно гордость. Она чувствовала себя словно на горячих угольях.

— Он достался мне в бою — это был мой трофей во время одного из сражений. И до этого самого дня я не знал никого, кто был бы достоин носить его.

— Арден…

— Я почти не сомневался, кто убил ее, — оборвал он Валерию, давая понять, что не хочет больше обсуждать это.

Он напомнил ей того центуриона, который у нее на глазах без устали обучал молодых новобранцев — точно так же, отбросив щит в сторону, он открыл ей свое сердце:

— И ты убил его? — вся трепеща, спросила Валерия.

— Ни одному человеку еще не удавалось одолеть Лукулла в схватке, какой бы она ни была, честной или нет. Но я отыскал его в ту же самую ночь, вышиб из его руки кинжал, с которым он никогда не расставался, и задушил его голыми руками. А после прикончил и Критона и забрал все его деньги — и те, что внес ему как плату за свободу Алесии, и те, что заплатил ему Лукулл, чтобы тот развязал язык, — а потом раздал их нищим. Утопив доспехи в реке, я бросился в воду, переплыл на другой берег и оказался в Германии. И после многих месяцев вернулся домой. — Чтобы найти тех, кто поможет тебе отомстить?

— Чтобы помочь им понять, что собой представляет Рим. Он отнял у меня сначала отца… потом мать… потом женщину, которую я любил. А взамен я отнял у него тебя.

— Чтобы отомстить Риму, — прошептала Валерия.

— Да. Вначале.

Валерия порывисто отвернулась. Она не должна поддаваться ему… она не позволит своему сердцу смягчиться.

— Но не можешь же ты рассчитывать отобрать у Рима Британию лишь ради… — она обвела рукой хижину, — ради всего этого.

— Это все, что мне нужно.

— Ну, если не считать итальянского вина, которое ты принес, я ведь тоже как-никак плоть от плоти той империи, которую ты так ненавидишь. И если Рим прогнил до такой степени, как ты утверждаешь, почему же варварам никак не удается сбросить с себя его ярмо? И если вы все-таки сбросите его, то где же ваши сыновья и дочери будут добывать все те товары, которые им нужны?

— А если вы, римляне, завоюете слишком много чужой земли, у кого же вам тогда придется учиться… разве что у самих себя? — отрезал Арден. — Почему одна нация так стремится завладеть всем миром?

— Потому что мир — это и есть Рим!

— Только не мой! И не будет им никогда — покуда я жив!

 

Глава 30

Когда Савию вновь привели ко мне, я сразу почувствовал, что наши отношения неуловимым образом изменились. По моему приказу ее перевели в лучшее помещение, а я тем временем осторожно навел справки о том, сколько она стоит. Как и следовало ожидать, Цена оказалась низкой. Должно быть, слухи о том интересе, что я проявлял к бывшей служанке, просочились и к ней, потому что лицо ее было более спокойным.

Теперь я говорил с ней уже не как хозяин с рабыней и даже не как с пленницей, а скорее как с союзницей, ведь мы оба стремились понять, что же тогда произошло у Адрианова вала. Честно говоря, эта перемена в наших отношениях меня не слишком беспокоила, тем более что, как я заметил, все это время мне сильно ее не хватало. Да и неудивительно — ведь эта женщина была очень близка к Валерии, а стало быть, мне без нее не обойтись. К тому же одно ее присутствие действовало на меня умиротворяюще, как будто мы с ней были знакомы много лет. За то время, что мы не виделись, Савия слегка похудела, но не сильно, и в ней даже появилась некая привлекательность, которой прежде я не замечал. Теперь от нее веяло тем безмятежным спокойствием, которое обычно исходит от матери или жены — спутницы долгих лет. Мне пришло в голову, что женщина становится привлекательнее, когда чувствует, что кто-то к ней небезразличен. Но возможно ли, чтобы я испытывал какие-то чувства к этой женщине? Ведь я давно привык быть один. Я исколесил всю империю вдоль и поперек, встречал тысячи людей. Но был ли среди них кто-то, кто стал бы мне близок? Когда я был молод, я даже не думал об этом. Зато теперь, когда жизнь моя близилась к закату, это вдруг показалось мне очень важным.

Она сидела напротив меня — намного спокойнее, чем в первый раз, видимо, чувствуя, что между нами установилось какое-то новое взаимопонимание. Возможно, она уже тоже успела заметить, что цепь событий, которую я пытаюсь воссоздать, в какой-то степени повлияла и на меня. Как ни странно, но, слегка утратив свойственное римлянину высокомерие, теперь я чувствовал себя здесь почти своим. Мое чересчур живое воображение сыграло со мной странную шутку — я словно бы ощущал горький запах дыма, когда в священной роще горели вековые дубы, и смрадное зловоние из пасти убитого вепря. То, что так долго казалось необъяснимым, теперь, после рассказов множества людей, живо стояло у меня перед глазами. Эти воспоминания стали для нас общими — для нее, поскольку ей пришлось все это пережить, а для меня — поскольку я смог это понять. Теперь мы с ней связаны неразрывно — и тем, что уже произошло, и тем, чему еще предстоит случиться.

Вежливо поприветствовав ее, я рассказал ей о том, что мне стало известно со слов друида Кэлина, ухаживавшего за Валерией в озерной хижине. Потом я попросил Савию мысленно вернуться в прошлое, в то время, когда она была пленницей и жила вместе с членами клана Ардена Каратака, вождя Аттакотти. Что за отношения в те дни связывали кельтского вождя и римлянку, которую по его приказу похитили всего лишь через несколько дней после свадьбы?

— Мне уже успели рассказать о той охоте на вепря. После нее многое изменилось, не так ли?

— После нее изменилась сама Валерия. — В глазах Савии вдруг вспыхнула надежда.

— В чем именно? — Сейчас я говорил с ней мягче, чем за все время первой нашей встречи.

— Она ведь почти погибла… и уже потому стала чувствовать себя более живой, чем прежде. Я видела то чудовище, которое она убила, — его привезли в Тиранен, чтобы устроить пир. Ведь вепрь был настолько огромный, что его хватило бы, чтобы накормить до отвала не только людей, но, думаю, и всех собак тоже. И этого кошмарного зверя убила римлянка!

— Наверное, на кельтов это произвело неизгладимое впечатление?

— Да, еще бы. Они даже решили, что это знак свыше. Когда она вернулась с охоты и бок о бок с Арденом въехала в крепость через ворота башни, они бесновались от восторга, ее чествовали, словно легендарную амазонку. Вслед за ними ехал Хул, весь в повязках с головы до ног, но все уже знали, что Валерия спасла ему жизнь, а потом помогала друиду выхаживать его. Хул во весь голос кричал об этом — чтобы все слышали. Кассий, ее бывший телохранитель, вырезал у вепря клыки, отполировал их и отдал Валерии, чтобы она повесила их на спину. Видели бы вы ее в тот день, когда она ехала среди них во всем блеске! Богом клянусь, от нее исходило какое-то сияние! Думаю, в тот самый день она впервые почувствовала себя одной из них.

— И ей это понравилось?

— Потом она призналась мне, что в жизни еще не испытывала такого страха, как в тот день. И такого безумного, пьянящего счастья, когда поняла, что жива. Там, в озерной хижине, где она выздоравливала от ран, она и поддалась соблазну…

— Ты хочешь сказать, что они с Арденом стали близки?

— Нет. О Господи, конечно, нет! Она и тогда оставалась честной замужней женщиной. Да и по нему это было заметно! Он просто изнывал от желания!

— Она хотела сохранить верность мужу?

— Верность для нее все! Вопрос только в том, как необходимость хранить верность мужу действовала на нее.

— Стало быть, она выбросила из головы мысль о побеге?

Савия немного подумала.

— Она догадывалась, что ее уже больше не ищут. Собственно говоря, обе мы это понимали. Конечно, мы надеялись в любую минуту услышать рев боевого рога кельтов, возвещающий о том, что супруг Валерии, явившийся, чтобы забрать ее, в своих сияющих золотом доспехах подъезжает к воротам крепости, но… В точности как в старых легендах, — с горечью улыбнулась она, — помните, как Агамемнон отправился в Трою, чтобы вернуть похищенную у него Елену? Однако проходили дни, а ни о каких переговорах не было ни слова. И так неделя за неделей, месяц за месяцем. Мы терялись в догадках, мы никак не могли взять в толк, что же такое происходит в империи, как Гальбе удалось подавить терзавший Марка страх. И мы так ничего и не знали… до самой зимы.

— И Валерия, несмотря на всю свою добродетель и целомудрие, стала испытывать сомнения?

— Мы почувствовали себя брошенными.

Брошенными, значит? И принятыми в новую семью? Вероятно, что-то вроде этого, решил я.

— И как вам жилось среди кельтов?

— Жизнь среди них была намного проще. В Риме ведь все не просто так, знаете ли: брак, карьера, рождение детей, назначения, дом, соседи, занятия — все заранее известно и договорено, все происходит как положено. Жизнь оценивается согласно состоянию и положению в обществе, которое занимает человек. А варвары в отличие от римлян — словно животные… или дети. Им и в голову не приходит думать о чем-то заранее. Они никогда не знают, что будет завтра, что уж говорить о том, что случится через месяц или через год. Они не заглядывают вперед. Время для них ничего не значит. Договариваешься с ними о встрече, глядь, а они и думать об этом забыли. Или вообще не придут, или появятся много часов спустя и даже не подумают извиниться. Среди них живут изумительные мастера, резчики по дереву, из рук которых выходят настоящие шедевры, — и при этом они могут месяцами не обращать внимания, что в хижине протекает крыша.

— Но, надеюсь, они хотя бы отличают зиму от лета?

— Для этого у них есть друиды. Их жрецы наблюдают за солнцем и звездами и говорят им, когда сеять, а когда снимать урожай. И еще они предсказывают будущее.

— Принося кровавые жертвы?

— Только животных. Хотя, если честно, думаю, они вполне могут так поступать и с пленниками-римлянами.

— Догадывались ли вы, что война уже близко?

— Да. Тот набег на священное ущелье переполошил племена, но все они помнили о Вале. Он по-прежнему разделял их земли надвое, а племена варваров были еще слишком разобщены. Конечно, Арден поставил целью объединить пиктов, Аттакотти, скоттов и саксов в единую армию, однако добиться этого было чрезвычайно трудно, почти невозможно. У них отсутствовала стратегия. Арден, конечно, понимал, как она важна, но ведь ему приходилось служить в римской армии, так что и неудивительно. Но вот втолковать это остальным он был бессилен. Понимаете, в их представлении время как будто двигалось по кругу, и смерть в нем была всего лишь кратким эпизодом.

— Какое-то животное существование.

— Но не бессмысленное. Просто они жили, не заглядывая в завтрашний день, вот и все. Кстати, довольно приятная жизнь, уж вы мне поверьте. Счастье в их представлении доставляется ощущениями, а отнюдь не тем, чего вы смогли достичь. Хижины, в которых они живут, грязнее и отличаются большим убожеством, чем дома римлян; очаги их дают больше дыма, чем тепла, и крыша вечно течет; там и не слыхивали о ваннах; одежда, в которой они ходят, из грубого, домотканого полотна и часто обдирает кожу; питаются они очень просто и не замечают грязи вокруг, в которой нередко утопают по щиколотку, и всем им приятнее увидеть у себя в доме забредшую туда корову, чем римского патриция. Зато в Тиранене гораздо чаще услышишь смех, чем в казармах петрианцев… да и в доме сенатора Валенса тоже. Почему, спросите вы? Да просто, имея так мало, они беззаботны, как дети. Из-за чего им переживать и портить себе кровь? У них нет никакого имущества, которое они бы боялись потерять… им нечем гордиться, поэтому грех гордыни не отравляет им жизнь.

— Но Валерии, вероятно, не хватало привычного комфорта?

— Знаете, как ни странно, пожив среди варваров, мы тоже постепенно избавились от своих страхов. Поверьте, мне в жизни не приходилось видеть столько самых разных цветов и столько невиданных птиц, как в то лето. Я наслаждалась, стоя под дождем и чувствуя, как его капли стекают по моему телу. А потом из-за туч выглядывало солнце, и все прыгали от радости; и мы вместе с ними, поскольку это значило, что скоро подсохнет трава и можно будет бродить по лугам. Валерия чуть ли не каждый день ездила верхом на новой кобыле, которую ей подарили взамен погибшей Боудикки, а Бриса начала учить ее стрелять из лука. Эта воительница приняла мою госпожу под свое крылышко и опекала ее — наверное, из-за одиночества, которое она испытывала после смерти братьев. Валерия постепенно стала свободно говорить по-кельтски, а Бриса, в свою очередь, освоила латынь. Мы с ней до такой степени зависели от тех, кто держал нас в плену, что даже на свой лад привязались к ним, эта привязанность была сродни той, что ребенок испытывает к своим родителям, раб — к хозяину, а легионер — к своему центуриону. Конечно, мы по-прежнему жаждали вернуться домой, поэтому приняли все это как нечто временное. Как сон, понимаете?

— Варвары были добры к вам?

— Варвары ведь тоже люди. Некоторые — да, другие были грубы и вульгарны. Но никто из них не досаждал нам, за исключением Асы, она невзлюбила мою госпожу с первого взгляда и никогда не упускала случая сыграть с ней злую шутку. Однажды она подложила ей колючку под седло, и лошадь, взбрыкнув от боли, сбросила Валерию на землю. Эта мерзавка могла подсыпать соли ей в мед или украдкой подлить уксусу в бокал с вином. Гадкие шутки и грязные сплетни — все это отравляло моей госпоже жизнь, а жалобы Валерии были бессильны что-либо изменить.

— Но почему Аса так невзлюбила ее?

— Потому что она была влюблена в Ардена, а он и думать забыл о ее существовании. Он был просто ослеплен Валерией. Она могла любого свести с ума, уж вы поверьте мне на слово… эта плутовка давно уже знала, как водить мужчин на поводке, она вертела ими, как ей заблагорассудится, с тех пор как вышла из пеленок. Даже храня верность мужу, она напропалую кокетничала с Арденом и наслаждалась, видя, как он корчится, словно на медленном огне. Арден дал понять остальным мужчинам, чтобы те оставили ее в покое. Он понимал, что ему тоже следует выбросить из головы все мысли о моей госпоже, ведь обесчещенная она теряла всякую ценность как заложница. И, зная все это, он молча страдал. Несмотря на всю свою лютую ненависть к Риму, в его глазах она была дивным, экзотическим цветком, рядом с ней меркли все женщины его родной Каледонии. Мне кажется, он и ненавидел-то Рим с такой силой лишь потому, что втайне восхищался им, ненависть и восторг тесно сплелись в его душе, а корни уходили глубоко, питаясь чувством собственной неполноценности, не оставлявшим его ни на миг. Неловкость ситуации, в которой они оба очутились, лишь усугубилась, когда она почувствовала, что и ее тоже влечет к нему. Конечно, Валерия тщательно это скрывала, но я догадывалась. Впрочем, не я одна — все это видели.

— Он больше подходил ей по возрасту, чем ее муж, верно?

— Да. К тому же он был дьявольски хорош собой. И вдобавок вождь. У каждой женщины подгибались ноги, когда он проходил мимо. И однако, как мне кажется, дело было не только в этом. Эти двое идеально подходили друг другу — словно две половинки разрубленной надвое монетки. Несмотря на все свои заявления, в Ардене было много от римлянина — во всяком случае, достаточно, чтобы понять тот мир, в котором жила она, — а в душе моя госпожа всегда была бунтаркой, так что ей не стоило большого труда войти в его мир. И тем не менее они упорно продолжали держаться в стороне друг от друга, будто достаточно было лишь легкого прикосновения, чтобы между ними вспыхнуло пламя, в котором сгорели бы оба. Постепенно поползли разговоры. Люди считали, что он должен либо затащить эту римскую ведьму к себе в постель, либо избавиться от нее.

— И что ты посоветовала своей госпоже?

— Чтобы она по-прежнему хранила верность мужу, а как же иначе? Но он все не приходил и не приходил… И я заметила, что бедную крошку терзают сомнения. Каждый вечер мы с ней поднимались на крепостную стену и до боли в глазах вглядывались в даль, а он все не приезжал. В сущности, моя госпожа и замужем-то не успела побывать… и вдобавок этот ее муж даже и не думал ее спасать. А варвары с каждым днем были все добрее к ней. Мой святой долг был помочь ей хранить верность, но втайне меня все чаще терзал один и тот же вопрос: а как же ее счастье? И вот тогда я отправилась посоветоваться с Кэлином.

— Представляю себе эту сцену! — рассмеялся я. — Христианка и кельтский чародей!

— Нам и раньше доводилось беседовать. В глубине души он боялся бога, в которого я верую, может быть, потому, что самая не испытывала никакого страха перед его богами. Я твердила, что старые боги давно мертвы, что он сам убедится в этом в тот день, когда поведет своих людей на Адрианов вал, потому как он находится под защитой Иисуса Христа, некогда распятого по приказу того же самого Рима. Мои слова посеяли в его душе семена сомнения. Он еще мог понять, как людей приносят в жертву богам, но вот как бог мог согласиться принести себя в жертву людям — это оставалось для него загадкой. «В такое, — повторял он, — просто невозможно поверить. Как могут люди принимать на веру подобию чушь?» Но я рассказывала ему, как гибли на арене цирка христианские мученики. Он знал Рим только по моим рассказам, но очарование его уже начинало действовать и на Кэлина. А мне нравилось расспрашивать его о растениях и травах, которые он собирал, чтобы лечить лихорадку и врачевать раны.

— Стало быть, вы постепенно стали друзьями?

Савия рассмеялась:

— Ну, скажем так — я была уверена, что уж меня-то он точно не принесет в жертву!

Я невольно улыбнулся. Впрочем, я догадывался, что Кэлин не первый и не последний, кто поддался чарам этой женщины.

— И какой же совет он тебе дал относительно Валерии и Ардена?

— Он сказал, что как только опадут листья с деревьев, в Тиранене будет пышный пир в ознаменование наступления нового года. У кельтов Новый год празднуется после того, как собран весь урожай, незадолго до начала зимы, они называют его Самайн. Варвары верят, что души их мертвых предков в этот день пробуждаются и всю ночь блуждают по земле, что те, кто веселится на празднике, обретают невероятную мощь и что им многое позволено. Этот праздник включает еще особый ритуал, в котором участвуют двое кельтских богов — мужское божество, которое носит имя Дагда, и женское — Морриган. Их роли играют мужчина и женщина, каждый год разные, которых специально выбирают для этого жрецы. Точнее, сам Кэлин.

— И Кэлин решил, что в этом году роль богов будут играть Арден с Валерией?

— Он объяснил, что в эту единственную ночь в году мы живем как бы не в этом мире, а в другом, и что богам, а не людям, решать, что случится с ними во время Самайна.

 

Глава 31

Самайн был первым днем, вернее, ночью зимы, концом и началом года у кельтов, а потому и ночь эта как будто выпадала из общего потока времени. Жизнь словно замирала, а мертвые, восстав из своих могил, плясали среди долин и лесов, и действительность превращалась в сон.

Валерии и в голову никогда не приходило, что она может остаться в Тиранене так надолго. А уж о том, чтобы стать частью этого мира, ей и в страшном сне не могло присниться.

Все это долгое северное лето она прожила, не имея никаких сведений о том, продолжают ли ее искать, и бездумно наслаждаясь днями, в которых сумерки встречались с рассветом, а небо на востоке начинало розоветь еще до того, как на небе тускнели звезды. Можно было подумать, что ночи тут не бывает вообще. Стада тучнели, колосья наливались спелым зерном, члены клана готовились чествовать Лага, одного из своих многочисленных богов, чей день приходится на середину лета. Валерии еще никогда не доводилось проводить так много времени на свежем воздухе — какая бы ни была погода, она скакала верхом, полной грудью вдыхая соленый морской воздух и чувствуя, как он придает ей бодрость и силы. Она бродила по холмам и лугам, собирала цветы, мечтала, ждала, а кроме этого, она училась тому, о чем и помыслить не могла ни одна римская патрицианка. Для пленницы она пользовалась поистине неограниченной свободой — Валерия привыкла жить настоящим, потому что прошлое и будущее ее были одинаково туманны. Теперь, когда она знала, что ей, возможно, суждено оставаться пленницей до конца своих дней, прежние страхи вдруг оставили ее — может, оттого, что она была бессильна что-либо изменить. А возможно, и потому, что она до сих пор пребывала в смятении, сама толком не понимая, что с ней происходит.

Сбежать стало намного легче.

Ночи становились все длиннее, и все меньше дней оставалось до праздника урожая, который отмечался в день осеннего равноденствия. Все члены клана, от детей до глубоких старцев, включая и самого вождя, в этот день выходили в поле, чтобы принять участие в сборе урожая, и пленная римлянка не стала исключением.

В один прекрасный день на рассвете Валерия с Савией вместе с остальными кельтскими женщинами оказались на краю поля — дальше, сколько хватало глаз, расстилалось настоящее море позолоченной солнцем пшеницы. За плечами у каждой висела корзина, к поясу был привязан кожаный мех со свежей родниковой водой. Загудели барабаны, им заунывно вторили флейты, и песня, взмахнув крыльями, словно птица, взмыла над полем. Женщины цепочкой двинулись вперед — вытянув перед собой руки, они словно плыли по полю, лаская пальцами тугие, налитые спелым зерном колосья. Зерна гулко барабанили по дну корзин, золотом блестели на солнце, с тихим, словно шепот, шуршанием сыпались в кожаные мешки. Собирая зерно, женщины слегка раскачивались в такт музыке — это был странный танец: синие, желтые, багрово-красные одеяния кельтских женщин кружили среди поля, и издалека они были похожи на ярких певчих птиц, слетевшихся сюда поклевать зерно. Сзади следом за ними тоже цепочкой двигались мужчины, острыми серпами срезая стебли — им предстояло высохнуть на солнце и превратиться в солому, которой потом будут крыть крыши. Под ногами стайками метались перепуганные мыши, а над головой людей кружили ястребы, зорко выглядывая с высоты свою добычу.

В первый раз в жизни Валерия довелось собирать зерно, которое со временем должно было превратиться в тот самый хлеб, что она привыкла есть. Где-то незадолго до полудня женщины уселись в тени немного передохнуть, они весело болтали между собой, утоляя голод тем, что принесли из деревни ребятишки. То, что она работала бок о бок с ними, сделало Валерию одной из них, и она искренне наслаждалась этим новым чувством близости, которое рождает только совместный труд. К концу дня ее руки стали кровоточить, спина разламывалась от боли, ноги ныли, и тем не менее, когда собранное ею зерно золотым потоком с легким шуршанием пролилось в хранилище, Валерия внезапно почувствовала себя счастливой — боли и усталости как не бывало, даже терзавший ее голод вдруг куда-то исчез. Она попыталась поделиться своими чувствами с Брисой.

— Просто все это пока что для тебя в новинку, — буркнула прекрасная лучница, с кряхтеньем потирая ноющую спину. — Лично я собирала зерно сколько помню себя — чуть ли не с тех пор, как научилась ходить. Нет уж, по мне, лучше стрелять из лука!

— Но работать всем вместе… это так странно, так удивительно! Знаешь, а в Риме всегда такая давка, что ничего подобного даже вообразить себе невозможно.

— Ну и бессмыслица! — фыркнула Бриса.

— Это же город, как ты понимаешь.

— В жизни не была ни в одном из городов. Чего я там не видела? А послушаешь тебя, так и вовсе неохота!

Валерия с жадностью оголодавшего волчонка набросилась на еду — впервые в жизни она и думать забыла о своей талии. Она уже успела немного загореть, ее кожа — о ужас! — приобрела красивый смугло-золотистый оттенок. С каждым днем силы ее все прибывали. Теперь она привыкла замечать то, на что прежде никогда не обращала внимания: как ложится прибитая ветром трава, что говорило, будет ли дождь, в каком направлении, к югу или к северу, тянутся птицы, густая ли выпала роса; она научилась различать в грязи полукружия следов оленя, капли недавнего дождя на сухих стебельках травы. После того как был убран весь урожай с полей, Арден уговорил ее поехать с ним в горы. Они отправились верхом, забравшись так высоко, что кругом не было ничего, кроме голых, исхлестанных ветром скал, тут и там покрытых пятнами лишайника. Открывавшийся отсюда вид казался бесконечным, но сколько Валерия ни напрягала глаза, ей так и не удалось увидеть знакомые очертания Вала. Потом Арден несколько раз брал ее с собой порыбачить. Они спускались в узкие, заполненные сумраком ущелья, где на дне журчали ручьи. Валерии удалось вытащить несколько рыбин, на ощупь их тела казались скользкими, точно умащенными маслом, они содрогались у нее в руках, заставляя ее взвизгивать от испуга.

Он ни разу не позволил себе дотронуться до нее — но при этом его взгляд ни на минуту не отрывался от ее лица.

Она постоянно чувствовала его на себе.

Она чувствовала, что попала в ловушку.

Бриса продолжала учить ее стрелять из лука. От тугой тетивы на кончиках пальцев Валерии появились жесткие мозоли, но вскоре она уже до такой степени набила себе руку, что с легкостью попадала в цель. Как-то раз, когда они тренировались на лугу, ее вечная соперница Аса ненадолго оставила на скале корзинку для шитья, и. Валерия, повинуясь какому-то импульсу, пустила в нее стрелу, пригвоздив корзинку к земле и заставив свою мучительницу подскочить от испуга. Не было сказано ни слова. Однако Аса была отнюдь не глупа, а намек был достаточно прозрачен, чтобы она догадалась, что хотела сказать ей римлянка. Валерия ясно давала понять, что отныне она может постоять за себя и с этого дня не потерпит никаких шуток. Аса поняла, что Валерия становится опасной.

Больше она уже не трогала Валерию.

Оставаясь в крепости, Валерия занималась тем, что ткала материю в любимую варварами клетку или обменивалась с женщинами какими-то рецептами. А по вечерам с замиранием сердца слушала сказания об их богах и героях, а потом сама рассказывала им о Геракле и Улиссе и о суде Юпитера-громовержца.

Накануне праздника урожая скот согнали с высокогорных пастбищ и разместили в теплом зимнем хлеву. Собранные овощи заготовили впрок, засушили и замариновали, мясо засолили. Фрукты сложили в громадные бочки. Пиво нового урожая бродило в чанах, распространяя крепкий, терпкий аромат солода и ячменя. Ночи стали длиннее, дни короче, начались заморозки, и подули промозглые, злые ветра. С деревьев с печальным шорохом начали облетать листья. Дыхание зимы чувствовалось здесь куда сильнее, чем в ее родной Италии, и Валерия все чаще гадала, когда же ее наконец найдут и найдут ли вообще. И вот наступил Самайн — конец осени и начало зимы, тот единственный день в году, когда мертвые, восстав из своих могил, возвращаются на землю, а повелительницы фей выбираются из курганов, чтобы потанцевать, — клан готовился встретить Новый год.

И ее избрали, чтобы сыграть на этом празднике главную роль.

По приказу Кэлина все женщины клана украсили себя кисточкой какого-то определенного цвета. Бриса научила Валерию, как связать затейливый узор из ниток ярко-кобальтового и изысканного шафранового цвета. Пока они занимались рукоделием, римлянка призналась себе, что если она еще пленница, то теперь уже чисто формально — она могла оседлать лошадь и отправиться в любом направлении, даже не загадывая, куда едет. Правда, она по-прежнему не представляла себе, где остался Адрианов вал. Однако кое-что изменилось — Марк, по-видимому, оставил попытки разыскать ее, и теперь, когда ее интерес к Ардену рос с каждым днем, снедавшее ее нетерпение мало-помалу угасло.

Что удивительнее всего, она даже кое-чему смогла научиться у этих варваров!

А мысли о человеке, похитившем ее, сильнее прежнего смущали ее покой.

Сплетенная ею кисточка вместе со всеми остальными отправилась в плетеную корзинку.

За три ночи до Самайна Кэлин стоял перед собравшимися членами клана — он явился выбрать женщину, которая должна будет сыграть на празднике роль доброй и ужасной Морриган. И выбор его пал на Валерию.

По толпе кельтов пробежал смущенный ропот. Кое-кто понимающе перемигивался.

— Но ведь она даже не верит в нее, как она может представлять на празднике Морриган?! — вскипела Аса.

— Точно! И как это римлянка может играть роль богини кельтов? — присоединился к ней Лука.

Кэлин с видом судьи слушал их возражения. Валерия притихла, сама придя в ужас от того, что выбор пал на нее, — сама-то она рассчитывала отыскать укромный уголок и, забившись туда, наблюдать за варварским праздником. И почему судьбе было угодно, что бы рука жреца вытащила именно ее кисточку?! Она украдкой бросила взгляд на свою рабыню. К ее удивлению, та немедленно отвела глаза в сторону.

— Это сама богиня направила мою руку, — заявил наконец Кэлин. — В этом году по одной ей ведомой причине Морриган пожелала, чтобы ее танцевала римлянка.

Ловушка захлопнулась! Валерия сжалась, точно напуганный зверек. Эта новая честь пугала ее до дрожи в коленках. Не хватало еще опозориться на этом языческом празднике, с ужасом думала она. В лучшем случае она наживет себе новых врагов, а их у нее и так хватает.

Бриса попыталась успокоить ее:

— Морриган поможет тебе, вот увидишь. Думаю, она решила оказать тебе честь в награду за то, что ты расправилась с вепрем.

— А ты скажешь мне, что я должна делать?

— Спроси богиню!

— Но я спрашиваю тебя!

— Успокойся же! Я приду к тебе накануне праздника и все объясню. И ты сама увидишь, как все просто.

Как и обещала, Бриса явилась вечером — как раз когда Валерия, сидя перед большим зеркалом из полированной бронзы, нервным движением расчесывала свои густые черные волосы.

— Я не хочу танцевать эту роль, Бриса.

— Но Кэлин верит, что на тебе лежит отблеск древней магии. Как сказала Аса: «Как все-таки странно, что выбор богини пал именно на нее!» Может, она хочет, чтобы ты угадала будущее Каледонии — если, конечно, тебе суждено когда-нибудь вернуться и вновь увидеть этот свой Адрианов вал.

— Конечно, я вернусь! И скоро! Я должна!

— А ты действительно хочешь этого?

Теперь Валерия уже и сама не знала, что ответить. Слов нет, Тиранен сильно проигрывал по сравнению даже с крепостью, где командовал Марк: в комнатах стоял лютый холод, внутренний двор утопал в грязи, отхожее место представляло собой просто яму, вырытую в земле, еда была самая простая, а разговоры живущих здесь людей не блистали остроумием и не отличались ученостью. Ей многого не хватало. И однако, тут, вдали от условностей, отравлявших ей прежнюю жизнь, она впервые почувствовала себя свободной. Даже при том, что по-прежнему оставалась пленницей. Женщины здесь не чувствовали себя низшими существами. Все здесь было много проще — и дружба, и жизнь с ее простыми радостями. Ей почти не о чем было тревожиться. И все же это был не ее мир. Или все-таки ее?

— Послушай! — Бриса с улыбкой протянула ей блестящее яблоко. — Чтобы воспользоваться магией Морриган, тебе нужно взять в руки какой-нибудь из плодов, что нам посылают боги. Разрежь его своим кинжалом на тонкие ломтики, и тебе откроется будущее.

— Мое будущее? Знаешь, еще в Лондиниуме я заплатила серебряную монету, чтобы узнать его. А ничего из этого так до сих пор и не сбылось.

— Иногда для этого нужно время. Разрежь яблоко!

Валерия неловко взмахнула кинжалом.

— Не так! — остановила ее Бриса. — Крест-накрест, чтобы ломтики были не толще лезвия.

Валерия послушно сделала горизонтальный разрез, как показывала Бриса, и та удовлетворенно кивнула, указав ей на пятиугольную звезду, разделенную сердцевиной на почти равные части.

— Это — плод земли, отражение звезд. Еще одно свидетельство того, что все в мире едино. Видишь его?

— Да.

— А теперь возьми его, откуси кусочек и посмотри в зеркальце. Легенда гласит, что за плечом у себя ты увидишь своего будущего мужа.

— Будущего мужа?

— Это такой обычай у кельтов.

— Бриса, но я ведь уже замужем!

— Тогда почему ты колеблешься? Кусай!

Валерия поднесла яблоко к губам. И взглянула в зеркало — естественно, она не увидела никого, кроме себя самой и Брисы. Марка, само собой, тоже, впрочем, прошло уже целое лето с тех пор, как они виделись в последний раз. Итак, мужа не было. Выходит, это и есть то, что хотела сказать ей богиня? Она откусила кусочек.

— Я ничего не вижу.

— Проглоти.

Валерия так и сделала. Яблоко оказалось терпким и вкусным. Валерия зажмурилась, пытаясь представить себе лицо своего мужа. К ее удивлению, теперь она видела его, словно сквозь дымку. Как странно… его немного флегматичную манеру говорить она помнит хорошо, а вот как он выглядит, почти забыла. Непостижимо!

— Валерия! — услышала она вдруг низкий мужской голос.

Вздрогнув от испуга, Валерия ойкнула и открыла глаза.

В зеркале за плечом у нее смутно вырисовывалась мужская фигура. Но это был не ее муж-римлянин. Валерия резко обернулась.

Арден!

Он уже открыл было рот, собираясь что-то сказать, но при виде ее растерянного, побледневшего лица моментально закрыл. И тут заметил, как в руке ее что-то блеснуло.

— Я не хотел тебя напугать, — смущенно пробормотал он, отводя глаза в сторону. — Я тут зашел к тебе… ну, поговорить о Самайне. Знаешь, для всего клана очень важно, чтобы все прошло как можно лучше. С тобой все в порядке, Валерия?

Валерия, боясь, что вот-вот выдаст себя, отвернулась. Вместо нее ответила Бриса:

— С ней все хорошо, Арден. Поверь, она справится со своей ролью. А теперь, если это все, ради чего ты пришел, уходи. Увидимся у костра.

Арден поспешно ретировался.

— Знаешь, я видела его — прошептала Валерия.

— Ты видела того, кого Морриган хотела, чтобы ты увидела.

Праздник должен был начаться в полночь, у подножия холма, где стояла крепость, на лугу, где паслись лошади. Таким образом, и у великого множества мертвецов, которые на одну только ночь вернутся из своего королевства Тирнан-Ог в мир живых, и у тех, кто еще не присоединился к ним, оставалось достаточно времени для пира, что должен был состояться в большом доме. Дубовые тарелки, обеденные ножи, оловянные кружки и кубки, в строгом порядке расставленные на пиршественном столе, уже ожидали появления беспокойных призраков, в чаши было налито молоко, в тарелках горками громоздились спелые, глянцевитые яблоки и связки ячменя. Скамьи пустовали, по углам сгустились тени. Если мертвые действительно придут — как им положено, в эту ночь, когда приоткрывается завеса, отделяющая прошлое от будущего, когда время теряет значение, а грядущие события могут быть предсказаны заранее, — тогда они станут праздновать в Тиранене и не станут мешать живым без них танцевать у подножия холма на лугу.

Выстроившись цепочкой, члены клана чинно спустились с холма вниз, где уже ждал их появления огромный костер, под защитой которого они пробудут всю ночь. Каждый третий держал в руках зажженный факел, змеящаяся цепочка огней вдруг живо напомнила Валерии ту далекую, казавшуюся почти призрачной ночь ее собственной свадьбы. Как удивительно несхожи и вместе с тем близки оказались эти два мира! Вместо кавалеристов с суровыми лицами, выстроившихся в ряд вдоль дороги, по которой ехали новобрачные, тут — вырезанные из рога фонари, привязанные к длинным шестам, каждый из них в виде какой-нибудь гротескной маски, лукаво усмехающейся или с жутким оскалом. Вставленные внутрь их свечи бросали на землю дрожащие отблески, из-за чего их процессия смахивала на рой светлячков или на гроздь поблескивающей на солнце оранжевой лососевой икры.

— Что означают все эти маски? — шепотом спросила Валерия у Брисы, пока они спускались вниз. Девушки шли рядом, приотставшая Савия чертыхалась себе под нос.

— Эти фонари будут ночью охранять нас. Их свет укажет нам дорогу к Самайну и отгонит призраков прочь, ведь они предпочитают темноту. Нужно, чтобы они горели до того, как наступит следующий год. Это произойдет на рассвете, когда Старая Карга ударит в землю своим молотом, и она покроется инеем.

— Да ну? А вот мы, римляне, верим, что новый год наступает с приходом весны.

— Забавно. Ну а мы, кельты, считаем, что весна начинается, когда зима уже празднует победу. Ведь смерть — неизбежная часть жизни, ее начало. И тьма лишь возвещает о скором восходе солнца.

Ночь выдалась морозная. Было полнолуние, и очертания окружавших их холмов, одетых призрачной серебристой дымкой, черными глыбами выступали из темноты. Деревья, на которых уже не осталось листьев, жалобно воздевали голые ветки к небесам, словно моля их о чем-то. Все краски словно разом исчезли, то ли поблекли, то ли растворились в темноте. Валерия успела уже привыкнуть к лесу и даже полюбить его, но в эту ночь дрожь пробирала ее до костей. Ей не составило никакого труда представить себе легионы призраков, строем движущихся через лес, чтобы повеселиться на пиру, вывороченные из земли камни древних дольменов и могилы, похожие на разверстые пасти чудовища, из которых выбираются бесплотные воины. Старухи в эту ночь вновь превратятся в юных девушек. Утонувшие дети обретут тела взрослых, которыми им никогда не суждено было стать. И все они дымкой тумана поползут к крепости на холме, чтобы сесть за пиршественный стол и отпраздновать ту единственную ночь, на которую им позволено вновь вернуться в давно покинутый мир живых.

Невольно вздрогнув, Валерия поплотнее закуталась в толстый плащ, чувствуя, как леденящий ветер пробирает ее до костей.

Кельты на ходу затянули песню — это было сказание о легендарном вожде, некогда похитившем золото у дракона Бренгаты, и о королеве-воительнице, которую он освободил, когда она томилась в плену, в логове дракона. За ней последовала другая, в которой они возносили благодарность богам, тем самым, что помогли клану прожить еще один год, собрать еще один урожай и благополучно завершить еще один круг жизни. А вслед за первыми двумя последовала скабрезная песенка о девушке по имени Ровена, до такой степени прелестной и соблазнительной, что она, одурачив влюбленных в нее троих воинов, стала возлюбленной четвертого.

На лужайке громоздилась целая гора поленьев, сложенная в виде исполинского костра, ожидающего только, когда к нему поднесут зажженный факел. Процессия, окружив его, выстроилась цепочкой; не сговариваясь, все обернулись, молча глядя на Тиранен. Герн, незадолго до этого на торжественной церемонии признанный взрослым и, таким образом, оказавшийся самым юным из всех воинов, ведь ему только-только стукнуло четырнадцать, по-прежнему стоял на стене, провожая их взглядом. Таков был древний обряд: если мальчик не испугается призраков, значит, у него достаточно мужества и он достоин того, чтобы занять свое место среди воинов клана. Увидев, что они остановились, мальчик оставил свой пост и заторопился в большой дом, волосы у него на голове странно топорщились и издали напоминали хохолок неведомой птицы. Горевший в очаге огонь, казалось, почти не давал тепла, дрожащие отблески расползались по потолку и зябко прятались в углах. Холодок пробежал у него по спине — мальчик мог бы поклясться, что видит, как по нему в пляске движутся причудливые тени. Сунув в огонь последний факел, подросток дождался, пока он разгорится, а потом, облегченно вздохнув, кубарем скатился с холма и присоединился к остальным возле большого костра. А взрослые молча смотрели, как он бежит с горящим факелом в руке, словно огненным кинжалом рассекая темноту. И вот он наконец уже среди них — ворвавшись в круг, подросток замер, ловя воздух ртом. Он был еще бледен, но глаза его ликующе сверкали, тем более что совсем еще юная девушка, почти девочка по имени Алита, взирала на него с благоговейным восторгом. Не успев отдышаться, Герн швырнул горящий факел к подножию груды дров, и первые языки пламени словно бы нехотя облизнули поленья. Не прошло и минуты, как огонь, свирепо рыча, уже достиг вершины кучи, и пламя с гудением взметнулось вверх.

Члены клана, воздев руки к небу, затянули песню разлуки, моля солнце поскорее вернуться назад. В середине круга ревело и билось пламя, словно беснуясь от ярости, что не может согреть холодное небо.

Потом снова наступила тишина, кельты терпеливо ждали, чувствуя, как жар костра согревает им лица, в то время как ледяной ветер злобно покусывает спину, словно напоминает о скором приходе зимы. Спустя какое-то время круг распался. Возле костра появилась высокая фигура друида Кэлина — капюшон отброшен на спину, открывая изможденное лицо, на котором ярко сияют глаза. В руках он с трудом удерживал бьющееся животное.

Это оказалась овца — черная, как и эта зимняя ночь.

Стоя в кольце кельтов, старый друид представлял собой причудливое зрелище — темная, словно вырезанная из черной бумаги фигура, окруженная ярким снопом искр. Лицо его было залито потом, но голос, когда он заговорил, оказался таким же звучным и твердым, как и всегда.

— Кто хочет говорить от лица клана Каратак, племени Аттакотти, входящего в военный союз Каледонии?

— Я! — отозвался Арден. Он стоял очень прямо, с мечом на поясе, отбросив за спину плащ, темные волосы заплетены в косичку, в распахнутом вороте туники ярко поблескивала массивная крученая золотая цепь. — Я вождь этого клана, избранный с полного согласия всех его членов и в битве подтвердивший правильность их выбора.

— Довольны ли члены твоего клана тем, что боги деревьев и воды дали им, вождь Каратак? Если заглянуть в их сердца, найдем ли мы там благодарность и смирение?

— Члены моего клана благодарят доброго бога Дагду, который может читать в сердцах всех и который дал нам богатый урожай — ведь теперь мы сможем пережить эту зиму.

— А кто будет говорить от лица великого бога Дагды?

— Я буду, — ответил Арден.

— Согласен ли бог Дагда принять от жителей Каледонии жертву?

— Бог требует ее. Бог ее хочет.

С неожиданной силой, удивительной в таком щуплом теле, Кэлин поднял тяжелую овцу над головой. Кельты одобрительно взревели. Потом друид опустил притихшее животное на сухую траву возле ног и вытащил из-за пояса золотой кинжал.

— Прими в дар немного тех плодов, что ты дал нам, Дагда! — прогремел он. В темноте молнией блеснул кинжал, овца судорожно вздрогнула, вытянулась и затихла. Кровь багровой струей плеснула на землю, и Кэлин быстрым движением повернул животное так, чтобы она свободно стекала из перерезанного горла. Потом, ухватив овцу за ноги, он двинулся вокруг костра, описывая круг, и кровь жертвенного животного опоясала его багряным кольцом.

Вернувшись на то же место, с которого он начал, Кэлин быстрым движением швырнул овцу в огонь.

Оглушительный крик взметнулся к небу:

— Дар Дагде и другим богам!

Не успел он стихнуть, как празднество началось. Никто, казалось, не обращал внимания на вонь паленой шерсти и горящего мяса.

Принесли в мехах пряный мед, еще отдающий сладковатыми ароматами трав, и сделанные из черепов пиршественные чаши заходили по кругу, передаваемые из рук в руки. Кроме меда, было и вино, купленное или украденное у римлян, догадалась Валерия. В дубовых бочонках плескалось пиво. Специально выкопанные для такого случая ямы были открыты, и обернутое в прокопченные листья мясо, сочное, еще отдающее дымом костра, было нарезано крупными ломтями. Свинину и говядину кромсали кинжалами, стекающий ароматный, душистый жир подбирали толстыми краюхами еще теплого хлеба. Были тут и свежесобранные, крепкие яблоки, и поздняя зелень, и медовые пироги — их жадно ели, поглядывая на звезды над головой, и смех, облачками легкого пара вырываясь изо рта, легко поднимался к бархатному ночному небу. Время от времени кельты оборачивались к темнеющему позади них силуэту крепости на вершине холма, гадая, что происходит сейчас в пиршественном зале.

Все это время Арден держался от Валерии на почтительном расстоянии, но взгляд его не отрывался от нее ни на минуту — он с замиранием сердца следил за тем, как она ест вместе с остальными, то отвечая поцелуем на поцелуй, то морщась, когда добродушная шпилька насчет ее римского происхождения попадает в больное место. Все движения Валерии были преисполнены спокойной, величавой грации — она очень походила на ту богиню, роль которой ей доверили нынче сыграть. Что она теперь думает о них? Как поступит, когда в один прекрасный день муж все-таки явится за ней? В том, что это когда-нибудь произойдет, Арден почти не сомневался.

Валерия пила из собственной чаши.

— Кажется, мне постепенно начинает нравиться этот их мед. И даже пиво, — призналась она на ухо Савии. Но та успела заметить, что ее питомица не отрывает глаз от Ардена.

— Не пей столько! — испугалась она. — Не забывай, кто ты!

Спустя какое-то время Бриса легонько тронула Валерию за плечо, напоминая, что время пришло. Их уход остался незамеченным, веселье и пиршество продолжались своим чередом, в жарко пылавшее пламя подбрасывали поленья. Внезапно низкий, вибрирующий звук рога разрезал темноту, эхо его замерло где-то вдали, затерявшись среди холмов, и толпа разом притихла, хотя многие уже успели изрядно захмелеть.

В темноте прогремел голос Кэлина:

— Дорогу доброму богу Дагде!

Зазвучала музыка, грохоту барабанов вторили пронзительные завывания свирели, мужчины и женщины, схватившись за руки, притопывали ей в такт. Из темноты в освещенный круг выступил человек-олень: огромные ветвистые рога венчали голову, укрытую маской зверя, спину и плечи укутывала покрытая мехом шкура оленя. Животное стояло на двух ногах, на первый взгляд они принадлежали человеку и все же казались не совсем человеческими — сильные, с рельефно выступающими мускулами, в отблесках костра загорелая кожа казалась почти черной. Животное сделало стремительное движение вперед, замерло, нерешительно переступило ногами и снова застыло — а потом, вскинув голову вверх, как будто узнав свой клан и костер, вокруг которого он кружился каждый год, олень танцующим движением двинулся дальше. В прорезях маски сверкали синие глаза, которые уж точно принадлежали человеку, чудовищной величины рога грозно раскачивались на голове в такт каждому движению бога.

Он искал свою подругу.

— Дагда! — заревели кельты. — Бог и повелитель всех богов!

Олень трижды, кружась, обошел вокруг костра. И тогда вновь прогремели рога.

— Морриган, покровительница лошадей, вышла на пастбище! — выкрикнула Бриса. — Сейчас она приближается к костру!

Богиня одним стремительным прыжком впорхнула в круг, словно ее втолкнули туда. Резко застыв в двух шагах от ревущего пламени, лошадь-Морриган растерянно закружилась, словно ослепленная ярким пламенем, явно не понимая, как она тут оказалась. Скорее всего, так оно и было. На плечах богини красовалась голова лошади, искусно сделанная маска с развевающейся по ветру конской гривой, почти обнаженное тело ее, не прикрытое плащом, поражало совершенством форм. Легкая повязка крест-накрест прикрывала ее грудь, а сквозь тонкую тунику просвечивали стройные, мускулистые ноги. Узкую талию обвивал массивный золотой пояс, концы его, небрежно стянутые спереди, свешивались до того места, где бедра богини расходились. На шее поблескивали клыки дикого вепря. И начался танец. Богиня-лошадь делала быстрые движения то в одну сторону, то в другую, словно пытаясь прорваться сквозь кольцо людей и ускользнуть в темноту, вернуться на свой луг, но каждый раз хохочущие кельты преграждали ей путь к спасению. Наконец, сдавшись, она танцующим шагом вернулась в освещенный круг и закружилась, едва не касаясь языков пламени; бог-олень неотступно следовал за ней по пятам. Барабаны загудели громче, и вой рогов ликующе взвился к ночному небу.

— Морриган-лошадь! Ее лоно обещает подарить нам весну!

Словно испугавшись того, что вскоре произойдет и чего уже не в ее силах было избежать, богиня галопом помчалась вперед. Потом она, будто споткнувшись, помедлила немного, кокетливо позволив Дагде подойти поближе. И снова бросилась бежать. И так круг за кругом описывали они вокруг костра. Дагда, едва сдерживая нетерпение, мотал головой и свирепо ревел, а Морриган беспечно кружилась, давая всем возможность вволю полюбоваться ее бедрами. Покрытые потом тела их ярко блестели в свете костра.

Грохоту барабанов вторили топот сотен ног и хлопки рук, отбивающих такт, ритм постепенно ускорялся по мере того, как богу-оленю удалось-таки наконец приблизиться к богине, чья плодовитость обещала им тепло и пищу. Явно устав, она слегка пошатывалась, томно поглядывая через плечо на преследующего ее разгоряченного оленя-самца, движения ее становились все более медленными и соблазнительными, словно женщина в ней и впрямь почувствовала себя богиней-лошадью. Бедра ее подергивались и извивались в такт музыке, босые ноги отбивали ритм по обугленной траве. Покрытое потом тело ее словно плавилось от нестерпимого жара. На обнаженных руках бога-оленя буграми вздулись мускулы, он танцевал, и костяное ожерелье подпрыгивало на его груди.

— Хватай ее, добрый бог! Сделай так, чтобы зима поскорее закончилась!

Но ей опять удалось ускользнуть. Казалось, этот танец никогда не кончится.

Вдруг Дагда резко остановился, припал к земле, а потом одним огромным прыжком перемахнул через костер. И прежде чем опешившая от удивления Морриган успела сообразить, что произошло, он ринулся к ней. Обхватив богиню мускулистыми руками, он закружил ее в безумной, неистовой пляске, их звериные головы терлись друг о друга, острые рога его, точно обнаженные ветви исполинского дерева, угрожающе раскачивались у него над головой. У зрителей разом перехватило дыхание. Ему удалось-таки схватить ее! Или она сама поддалась, повинуясь неосознанному стремлению сдаться на милость победителя? Утомленная погоней богиня споткнулась, покорно склонившись ему на плечо, и он с ликующим рыком подхватил ее на руки, оторвав от земли, даже не заметив, как голова лошади упала и покатилась. Валерия расширившимися глазами смотрела на зверя, который крепко прижимал ее к груди.

Кельты взвыли.

Круто повернувшись, бог-олень, не выпуская из рук свою добычу, одним прыжком скрылся в темноте.

Савия захлюпала носом.

Конь Ардена терпеливо дожидался своего хозяина. Стащив с головы морду оленя, вождь отшвырнул ее в сторону, и голова, грохоча рогами, исчезла среди травы. Не успев опомниться, Валерия уже оказалась сидящей в седле, и мгновением позже он оказался позади нее.

— Не пришло ли время попросить мертвых уступить нам наше жилище? — шепнул он ей на ухо, ударив коня пятками. Они двинулись рысью вдоль цепочки горящих ламп, свечки у них внутри уже догорали, усталая луна клонилась к западу, своим оранжевым цветом напоминая спелый апельсин. Копыта лошади прогрохотали по узкой тропинке, ведущей вверх по склону холма. Провожаемые взглядами тех, кто еще оставался на лугу, Арден и Валерия исчезли в воротах крепости.

Внутри Тиранена было тихо и темно. Соскользнув с коня, Арден подхватил Валерию на руки, не давая ей коснуться босыми ногами земли, еще днем превратившейся в грязь и уже успевшей за ночь покрыться инеем. Потом он широкими шагами направился к большому дому, где до сих пор пировали мертвые, и, как и положено повелителю богов, властным ударом ноги распахнул дверь. Взгляд Ардена обежал пустой зал. Он с удовлетворением отметил и выпитое молоко, и пустые блюда и тарелки, где уже не было ни яблок, ни связок ячменя. Итак, предки попировали вволю. А потом, как и положено призракам, послушно убрались в свои могилы.

Арден пронес Валерию мимо почти потухшего очага. На ходу он ногой ловко подкинул в него полено, и угасший было огонь принялся с довольным ворчанием облизывать его, словно изголодавшийся зверь. А потом, раздвинув занавесь с вышитыми по ней разноцветными птицами, внес ее в комнату, где ей еще не доводилось бывать.

Валерия увидела витую деревянную лестницу, перила которой были украшены резными фигурками змей. Поднявшись наверх, они оказались в спальне. Узкие стрельчатые окна выходили на вересковые болота, вдалеке, почти у самого горизонта, в серебряных лучах заходящей луны вырисовывались темные контуры горных вершин. Арден все еще не выпускал ее из рук, и с губ Валерии сорвался едва слышный стон, словно она и сама никак не могла понять, кто же она сейчас, богиня или смертная женщина, жива ли она или же мертва, сон это или реальность. Арден бережно опустил ее на высокую кровать, покрытую медвежьими шкурами и почти невесомым одеялом из шкурок лисы, потом тщательно задернул портьеру, отделяющую спальню от главного зала, и присел на корточки, чтобы развести огонь в очаге. Валерия затуманенным взглядом следила за ним — она понимала только то, что хочет его… хочет бога Дагду.

Голос Ардена упал до едва слышного шепота.

— Пришло время забыть о Вале, Валерия.

Взяв ее руку, Арден осторожно стащил с ее пальца серебряное свадебное кольцо-печатку с изображением головы Фортуны, богини удачи. Ей вдруг показалось, что она забыла, когда вообще носила это кольцо. А потом с улыбкой протянул ей на ладони серебряную брошку в виде морского конька, которую она когда-то потеряла в лесу.

— Я хранил ее с того самого дня, как впервые увидел тебя. В честь Самайна мы разделим с тобой золотую чашу.

Кольцо и брошка слабо и мелодично звякнули, когда он бросил их на дно чаши.

Валерия почувствовала, что вся дрожит.

— Я уже и сама не понимаю, где я… кто я…

— Ты одна из нас.

Потом он подошел к ней — даже на расстоянии от него исходил жар, опаливший ее, — и поцеловал ее с нежностью, которой она еще никогда не знала. Валерия боялась, что он набросится на нее, словно распаленный похотью олень, а вместо этого он бережно избавил ее от одежды, что-то шепча и лаская ее тело осторожными, медленными прикосновениями.

Она оказалась даже еще прекраснее, чем он думал. Высокая грудь была упругой и полной, соски напоминали тугие бутоны роз, а изящно изогнутые бедра — две половинки того яблока, которые она накануне держала в руке.

Тело Ардена оказалось твердым и горячим, точно просоленное морем дерево, он целовал ее, чувствуя, как нарастает в них страсть, готовая в любую минуту захлестнуть обоих.

Она открылась навстречу ему, как цветок.

Боги соединились. Тишину в спальне разорвал крик, и луч заходящей луны, украдкой пробравшийся в спальню через щель между портьерами, серебряной лужицей растекся на полу. А потом небо на востоке стало розоветь, и где-то у самого горизонта, где серой дымкой еще висел туман, зазвенела ликующая трель горлянки.

Наступил новый год.

 

Глава 32

Валерия, пробудившись только после полудня, почувствовала, что мир вокруг нее неузнаваемо изменился, словно наполнившись за ночь новой, неведомой ей магией. Она лениво потянулась, словно сытая кошечка, потом провела руками по своему телу, утопавшему в уютном меховом гнездышке, и едва не замурлыкала от удовольствия. Как приятно! Но как странно она себя чувствовала… опустошенной и одновременно наполненной. Кто бы мог подумать, что ее тело способно испытывать подобные ощущения! То, что вчера произошло между ней и Арденом, напоминало удар грома и ослепительную вспышку молнии. И вот, как бывает всегда, когда отгремит гроза и стихнут раскаты грома, воцаряется блаженная тишина, и только капельки дождя на траве ослепительно сверкают на солнце. Так и в душе ее сейчас воцарился покой.

Они с Арденом занимались любовью чуть ли не до самого утра и только на рассвете почти одновременно провалились в сон. Потом он проснулся, нежно коснулся губами ее щеки и бесшумно ушел — дела клана не терпели отлагательств. А Валерия осталась нежиться в своем уютном меховом коконе, еще хранившем тепло его сильного тела. Она то засыпала, то просыпалась, чувствуя, что как будто уплывает куда-то… ей снились боги лесов и вод в косматых шкурах и с рогами на голове… по небу плыла оранжевая луна, и звезды, кружась в безумной пляске, подмигивали ей с высоты. И тут вдруг, словно стряхнув с себя чары, Валерия проснулась. Самайн! Это был Самайн! А она еще не верила в его магическую силу!

И тут, внезапно вспомнив, кто она и как сюда попала, Валерия ужаснулась. Все ее блаженство разом исчезло, и острое чувство вины захлестнуло ее.

Она изменила мужу… предала его!

Все в ней перевернулось. Итак, она позволила себе полюбить человека, которого еще совсем недавно искренне считала грубым и неотесанным варваром, опасным мятежником, он был полной противоположностью тому мужчине, ради которого она проехала тысячи миль, чьей женой она стала. Валерия с ужасом и стыдом поймала себя на том, что в этом бревенчатом доме чувствует себя уютнее, чем в крепости, в доме командира гарнизона, где все напоминало ей о некогда родном Риме. Та дикая жизнь, которой она теперь жила, давала ей больше свободы, здесь она чувствовала себя увереннее и спокойнее, чем прежде. И уж конечно, тут она обладала большей властью, чем в Риме. Сейчас она чувствовала себя счастливее, чем за всю свою жизнь, но лишь потому, что сумела принять то, что раньше презирала и ненавидела.

Как странно повернулась ее жизнь…

Ей было страшно думать о том, как она встретится с Савией. Хватит ли у нее духу посмотреть в глаза своей старой служанке? К тому же та наверняка тут же объявит, что это смертный грех — ведь она христианка.

И где Арден? Валерия, оставшись наедине с терзавшими ее сомнениями, внезапно почувствовала себя до ужаса одинокой. Почему он оставил ее… в точности как когда-то Марк? Неужели все мужчины так делают после ночи любви? Но почему сейчас она так страдает из-за этого? О боги, чем она провинилась перед ними, что они послали ей подобную муку?!

Валерия спустила ноги с постели. К терзавшим ее страхам присоединилось неприятное предчувствие, что это еще не все… что с ней произошло нечто куда более ужасное, чем она может себе представить. Конечно, она совершила страшную ошибку — ей не следовало соглашаться исполнить на празднике роль их варварской богини… не следовало поддаваться соблазну, какой бы заманчивой ни казалась ей эта идея. Еще большую ошибку она совершила, позволив Ардену Каратаку, злейшему врагу Рима, затащить ее в свою постель! Но даже сейчас, сгорая от стыда, Валерия не могла отогнать воспоминания о том, как блаженствовала в его объятиях, то грубых, то нежных, о том наслаждении, что он подарил ей. Увы, с Марком ей ни разу в жизни не доводилось испытывать ничего подобного. Даже сейчас при одном воспоминании о той страсти, в которой они горели оба, все плыло у нее перед глазами, а голова становилась пустой и легкой. Получается, самый счастливый, самый блаженный миг ее жизни был в то же время и самой непростительной ошибкой, которую она совершила? О боги, уж не сошла ли она с ума?! Своими руками разрушила собственное счастье…

А что, если эта ночь любви не останется без последствий? Что, если она родит ребенка, которого будет вынуждена всю свою жизнь прятать где-то в глуши, боясь, как бы о ее позоре не стало известно мужу?

Ну почему… почему Марк не явился за ней?!

Не успела она выбраться из-под одеяла, как почувствовала лютый холод. Небо за окном было затянуто серыми тучами. В окна пробивался серенький тусклый свет — напоминание о том, что близится зима с ее долгими, студеными ночами. Выглянув из окна, Валерия увидела внизу нескольких мужчин, которые направлялись к загону у подножия холма, ведя за собой незнакомых ей лошадей. «Интересно, кто это мог явиться в крепость в самом конце года?» — заинтересовалась она. И тут же поправилась — нет, в самом его начале. В воздухе тянуло дымком и аппетитным запахом готовящейся еды. Вдалеке звенели крики детей, откуда-то доносились писк цыплят и взволнованное квохтанье кур. Все выглядело так обыденно… и вместе с тем дико, словно хорошо знакомый ей мир предстал перед ней в кривом зеркале. Да, вздохнула Валерия, жизнь ее резко и неузнаваемо изменилась.

Поспешно натянув на себя одежду, она спустилась вниз. Столы в большом доме уже накрывали к ужину, и Валерия внезапно поймала себя на том, что умирает с голоду. Странно… в Риме она почему-то никогда не чувствовала себя голодной, зато тут, где еда была на удивление простой, голод терзал ее почти постоянно. Значит, причина крылась в ее теле, забывшем прежние вкусы, прежние запахи, прежние ощущения. Впервые осознав это, Валерия внезапно растерялась, не зная, что и думать. В голове у нее стоял туман, словно накануне она выпила слишком много вина.

Погрузившись в собственные невеселые мысли, она едва не сшибла с ног Асу и заметила, как рыжеволосая красотка настороженно поглядывает на нее. Да, похоже, положение, которое Валерия занимала в клане, сильно изменилось. Оказавшись в постели самого вождя, она как бы получила от него частичку той власти, которой пользовался Арден. Догадаться об этом было несложно — достаточно было только посмотреть на Асу, которая, забыв о прежней вражде, подобострастно вилась около Валерии с видом вышколенной собаки. Да, похоже, эти люди ни в чем не знают меры, с горечью решила та, ни в гордыне, ни в унижении.

— Где Арден? — коротко спросила Валерия.

— В хижине, где проходит совет. К нему приехали, — с тайным злорадством в голосе ответила Аса. Казалось, вопрос Валерии доставил ее сопернице хоть и крохотное, но все-таки удовлетворение. — Он просил не беспокоить его.

Валерия хорошо знала хижину, в которой проходил совет, — она находилась внутри крепости — обычная для кельтов круглая, с остроконечной соломенной крышей лачуга, которой пользовались только в тех случаях, когда нужно было срочно обсудить то, что не предназначалось для посторонних ушей. Нет никаких сомнений, что лошади, которых она только что видела во дворе, принадлежат гонцам какого-то вождя. Но что за срочное дело могло возникнуть в самый первый день нового года? Странно… нужно спросить Ардена.

— Где Савия?

— Откуда мне знать? — пожала плечами Аса. — Она скользкая, как ящерица, миг — и ее уж нет, юркнула куда-то!

Валерия отыскала свой плащ, завернулась в него и вышла во двор. Она предусмотрительно натянула на ноги высокие кельтские башмаки, но с удивлением убедилась, что грязь во дворе успела слегка подмерзнуть. Зима вступала в свои права. Тяжелые облака низко нависли над горизонтом, и небо приобрело свинцово-серый оттенок; дыхание Валерии вырывалось изо рта белыми облачками пара. Ей захотелось отыскать свою старую служанку, с раннего детства заменившую ей мать, объяснить ей, что произошло. Или, вернее, попросить, чтобы Савия ей объяснила. Но неосознанно Валерия надеялась получить благословение Савии.

Однако Савии не было видно нигде — ни у ворот, ни у стены. Может, она спустилась к загону для лошадей? Валерия чуть ли не бегом бросилась туда и увидела, как с усталых животных снимают седла. Она решила просто обойти загон кругом и даже сделала невозмутимое лицо, когда что-то внезапно привлекло ее внимание. И Валерия застыла как вкопанная.

Лошади были римские.

Она мгновенно узнала седла — их высокие луки, простеганные кожей и украшенные узкими цепочками, невозможно было не узнать. На таких лошадях ездили те, кто служил на Адриановом валу!

Ее сердце ухнуло вниз, а потом заколотилось часто-часто. Неужели это Марк прислал своих людей договориться о выкупе? О боги… неужто судьба так жестоко посмеялась над ней? Влюбиться в Ардена Каратака и почти сразу же оставить его в обмен на богатый выкуп?

Но это ее долг. Ей придется расстаться с ним — хотя бы из верности мужу!

Да, ей придется это сделать… но как же не хочется!

Подойдя к ограде загона, Валерия принялась разглядывать лошадей. Они тихонько ржали, рысцой метались туда-сюда, пугливо косились в ее сторону — видимо, уставшие животные боялись, что им снова придется, не отдохнув, отправиться в дорогу. «Нет, — хотелось ей сказать, — я должна понять, кто же ваш хозяин…»

— Тот, вороной. Узнала его?

Вздрогнув, Валерия обернулась. Это была Савия. Старая служанка, натянув на лицо капюшон плаща, подошла так неслышно, что Валерия даже не заметила ее появления. Савия застала ее врасплох.

— Ну же, посмотри еще раз! — велела ей бывшая рабыня.

Вороной? Да, вон тот рослый вороной жеребец, огромный, с гордо вскинутой головой, который храпит, раздувая ноздри… конечно, она узнала его!

— Гальба!

— Да, моя госпожа, Гальба! Или, вернее, его жеребец.

— Значит, старший трибун тоже здесь?

— Да… я уж было решила, что сюда явился сам сатана!

— Но что ему тут нужно?

— Приехал договориться о выкупе за тебя.

— После стольких месяцев?!

— До того как не произошло что-то похуже. Пока мы с тобой еще не забыли, кто мы такие и как появились тут.

Валерия почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Будь это не Гальба, а Марк, ее обуревали бы совсем другие чувства. Но оказаться перед необходимостью вернуться в крепость вместе с Гальбой…

— Но почему сейчас? Почему послали именно его?!

— Не знаю. Но если именно сейчас решается наша судьба, я бы посоветовала тебе сделать то, что в подобных случаях обычно делаем мы, рабы, — попытаться незаметно подслушать, о чем идет речь. Позади той хижины, где у них совет, есть стог сена, две женщины легко спрячутся в нем. А сквозь щель между бревнами нам будет слышно, о чем там говорят.

— Сквозь щель?!

Савия сунула ей в руки палку.

— Когда я увидела, как Гальба въезжает в крепость, надменный, точно сам император, и настороженный, точно волк, я тут же подумала, что дело нечисто.

Двое римских воинов стояли на часах возле двери. Спрятавшись за углом хижины, Валерия с замиранием сердца узнала в них двух наиболее преданных Гальбе декурионов. Третий, изнывая от скуки, бесцельно слонялся позади хижины. Женщины ужами бесшумно заползли в стог сена и затаились, боясь даже дышать, — декурион не видел их, зато они могли видеть и слышать каждое его движение.

Сквозь щель в стене, о которой говорила Савия, они увидели Гальбу с Арденом — мужчины сидели перед очагом, где был разведен огонь, в руках у них были чаши с вином, из которых они неторопливо отхлебывали, незаметно бросая друг на друга настороженные взгляды, как люди, которые еще могут быть союзниками, но которые никогда не станут друзьями. Позади этой парочки, закутавшись в плат, из-под которого видны были только глаза, и из-за этого поразительно похожий на старую сову, сидел нахохлившийся Кэлин.

Сапоги римлянина были до самого верха заляпаны грязью, туника насквозь промокла от пота — все это были свидетельства бешеной скачки. Вид у Гальбы был невероятно деловой. Впрочем, и у Ардена тоже. Нежный и страстный любовник исчез, уступив место суровому воину. Он был безоружен, но оттого не выглядел менее опасным. Глаза его настороженно поблескивали, лицо было каменным. Гальба в отличие от Ардена выглядел уставшим, лицо его потемнело и как будто заострилось, глаза глубоко запали. Взгляд его был словно обращен в себя.

— Ты приехал за женщиной? — в упор спросил Арден.

— За какой женщиной? — Казалось, Гальба даже не сразу понял, о чем он толкует, этот варвар. — Ах да, конечно. Нет, не за ней.

В лице Ардена не дрогнул ни один мускул.

— Она наша заложница, ты ведь догадываешься об этом?

— Да, — коротко кивнул Гальба. — Ситуация… э-э… весьма неловкая, особенно для Марка Флавия. Я стараюсь делать вид, что знать не знаю, куда подевалась эта девчонка, а он… он до ужаса боится даже сделать попытку отыскать ее. Странный человек — боится что-то сделать, но еще больше — не делать ничего! Вечно колеблется, вечно терзается сомнениями, во всем обвиняет меня и при этом старательно притворяется, что не читал ни одного письма, которые шлют из Рима ее родственники, требуя, чтобы им сообщили о ней. О боги, что за презренный трус! Думаю, со временем герцог поймет, с кем имеет дело, и постарается поскорее избавиться от него. Но, увы — новости, которые мы получаем с континента, говорят о том, что времени у нас как раз и нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Похоже, что убрать собираются как раз меня, — с горечью усмехнулся Гальба. — Перевести куда-нибудь с глаз подальше — в Испанию или Галлию.

— Тебя?

— Нюхом чую, префект постарался. Он никогда мне не доверял. Уверен, именно меня он винит в том, что пропала его жена. И ему плевать, что четверо моих лучших людей погибли, когда пытались ее спасти.

— Во время ночного свидания, которое ты же сам и подстроил, Гальба, — ввернул Арден.

— По твоему совету, Каратак, — ударом на удар ответил старший трибун.

— Только ты забыл предупредить нас о том, что эти четверо кинутся за ней в погоню.

Гальба пожал широкими плечами:

— Откуда мне было знать? Просто той самой ночью у ворот дежурил слишком уж добросовестный начальник караула. Убедившись, что эти четверо не вернулись, я хорошенько взгрел его за излишнее усердие. Пришлось сделать вид, что я удивлен не меньше его самого.

Арден с любопытством покосился на старшего трибуна.

— Похоже, твое жестокосердие ничуть не мешает тебе жить, верно? — Лицо у него было такое, словно до этой минуты он ни сном ни духом не ведал об истинной натуре Гальбы… как будто не знал, с кем имеет дело.

— Гораздо больше мне мешает другое — необходимость делать то, что я обязан делать, и притом когда под ногами путается слабый, ничтожный и к тому же обезумевший от ревности сопляк. Марк бесится, поскольку я как бы нечаянно забыл рассказать ему о том, как держать петрианцев в руках, хотя то, что я «забыл», впятеро превышает то, что ему вообще об этом известно. Он боится меня… боится и при этом люто завидует. Поэтому-то он и лезет из кожи вон, чтобы избавиться от меня. И вот теперь, учитывая последние события, герцог, похоже, начинает прислушиваться к нему.

— Что за события?

Гальба слегка приосанился, явно смакуя новости, которые он привез.

— Император болен.

— Валентиниан? Ну, он вот уже почти год как болеет.

— Да, но теперь он при смерти. Необходимость утвердить его сына Грациана наследником и будущим императором Рима расколола двор надвое. Германцы, почуяв редкую возможность, тут же зашевелились. Военачальники взяли мальчишку под свое крыло и нашептывают ему в уши всякий вздор. В Галлию вводят новые легионы — думаю, не ошибусь, если скажу, что это делается, чтобы предупредить новую гражданскую войну.

— Что это меняет для нас?

— Мне придется уехать. Легионы выводят из Британии.

В хижине повисла долгая тишина. Кэлин, за все это время не проронивший ни звука, так что Валерия, решив, что он спит, успела уже забыть о его существовании, вдруг встрепенулся.

— Из Британии? Откуда именно? — изо всех сил скрывая волнение, насторожился Арден.

— С Адрианова вала.

Кельты затихли, явно переваривая эту потрясающую новость.

— Неужели они рискнут это сделать?

— Герцог тоже против. Он считает, это неразумно, однако военачальники на юге обладают большим влиянием, а они твердо намерены удержать тут свои гарнизоны. Проблема только с Шестым Победоносным. Марк в красках расписал свой набег на ущелье друидов и сумел-таки убедить всех в том, что именно это и помешало северным племенам восстать. Даже похищение своей собственной жены этот ублюдок не постыдился выдвинуть в качестве главного аргумента! А в качестве награды за этот «подвиг» полк петрианцев теперь совсем обескровлен! И вдобавок ему придется охранять вдвое больший участок Вала, чем прежде!

— Они такого низкого мнения о нас?

— Тебе известно не хуже, чем мне, что ваши племена и кланы никогда не умели действовать согласованно. Римляне уверены, что сумеют вбить между вами клин, а потом разбить всех вас поодиночке, прежде чем вам придет в голову объединить свои силы. Они считают тебя дураком, Арден Каратак.

На губах Ардена мелькнула угрюмая усмешка.

— Надеюсь, трибун, ты оставил их в этом заблуждении?

— Будь проклят этот приказ отправиться на континент! — разъярился Гальба. — Я слишком стар и слишком много сил и трудов вложил в эту землю, чтобы покинуть Британию! Клянусь богами, я отдал ей жизнь, поливал ее и кровью, и потом, а мне в утешение дали какой-то жалкий пост… словно кинули кость отощавшему псу! Я из кожи лез вон, ублажал этого жалкого префекта и умасливал маленькую сучку, его жену, а они оба презирали меня, чуть ли не плевали мне в лицо! Знаешь, меня так и подмывает отправиться в Галлию, оставив этого осла Марка расхлебывать кашу, которую он сам же и заварил. Представляю, как он завоет, сообразив наконец, какую глупость он сделал, когда вы возьметесь поджаривать его на одном из ваших жертвенников!

— Мы давно уже никого не поджариваем, Гальба.

— Жаль. А я почти убедил его, что поджариваете. Но даже гори он на медленном огне, это мне не поможет. Мне все равно уже не добиться чего я хочу. Ладно, теперь слушай. Империя дышит на ладан, ее вот-вот раздерут в клочья. Тебе представился, может, единственный в своем роде шанс избавить Британию от оков Рима, вырвать ее из рабства. Собери племена, добейся их объединения и напади на Вал — и ты разрежешь его, словно острый нож масло. А после вышибешь римлян из Лондиниума и сам станешь в нем королем.

— Предатель! — прошипела Савия Валерии на ухо. Валерия сжала ей плечо. К счастью, ни один из мужчин, казалось, их не услышал.

— Ты поможешь нам это сделать? — спросил Арден.

— Постараюсь, чтобы петрианцы не слишком сильно сопротивлялись.

Арден подбросил в очаг полено.

— А что ты хочешь взамен?

— Получить свое собственное маленькое королевство, конечно.

— Адрианов вал?

— Южную его часть, ту, что разделяет племена бригантов. Я хорошо знаю этот народ, и, думаю, мне удастся удержать их от нападения на вас, Аттакотти. А взамен я объясню вам, как легче разбить римские легионы. Итак, вот что мне нужно — север Британии и четвертая часть того золота, которое ты найдешь в Лондиниуме.

— И тебе не жаль своих солдат?

— Те, которых мне жаль, примкнут ко мне.

Снова повисло молчание, мужчины сверлили друг друга подозрительными взглядами. Они были нужны друг другу, и оба это знали. Однако так же хорошо знали, как опасно слишком кому-то доверять, — знали на собственном горьком опыте.

— Откуда мне знать, не обманываешь ли ты? Может, все это неправда?

— То, что император при смерти, уже ни для кого не тайна. А весть о переводе легионов тоже скоро перестанет ею быть, — пожал плечами Гальба. — Спроси своих союзников. Спроси своих лазутчиков. Уверен, они подтвердят мои слова. Ты можешь верить мне, Каратак. Когда-то я делал все, чтобы уничтожить тебя. Но с тех пор я на собственном опыте не раз уже успел убедиться, что наша империя — это место, где лучших всегда обходят в пользу худших. Я презираю Марка Флавия и презираю ту римскую суку, которая позволила использовать свое тело, чтобы помочь ему добиться этого повышения, из-за чего меня вышвырнули за дверь, точно пса! Я хочу создать…

— Прекрати оскорблять ее. — Предупреждение было кратким, но оттого прозвучало не менее грозно.

— Что? — выпучив глаза, осекся Гальба.

— Не смей называть Валерию сукой.

Приоткрыв рот, Гальба от изумления поперхнулся. Потом понимающе ухмыльнулся:

— Ага… кажется, ясно. Значит, эта маленькая красотка запустила свои коготки и в тебя. Впрочем, чему тут удивляться? Жаль только, что та, самая первая засада, которую мы устроили, когда она еще ехала к своему будущему мужу, закончилась неудачей. Если бы ты сцапал ее еще тогда, все было бы гораздо проще — ведь ее брачные клятвы не стояли бы между вами.

Валерия со свистом втянула в себя воздух. О боги… неужели Гальба уже тогда замыслил ее похищение?! Выходит, он с самого начала поддерживал связь с варварами и только и ждал подходящей минуты, чтобы избавиться от нее?! Ну конечно! Теперь все встало на свои места! Вот откуда варвары точно знали, где и когда устроить засаду. И о том, что она умеет ездить верхом, им тоже было известно уже тогда. Значит, он нарочно подстроил все так, чтобы, кроме Клодия, рядом с ней никого не осталось. А как же Тит? Неужели он тоже участвовал в этом подлом заговоре?

— Боги любят все устраивать по-своему, и не нам судить, правы они или нет! — ледяным тоном отрезал Арден. — Захвати я ее в плен тогда, Марк наверняка потерял бы свой высокий пост, вернулся бы в Рим, и я, возможно, готовился бы сейчас сражаться не с ним, а с тобой, Гальба.

— Это верно. И однако, эта свадьба…

— Пустые клятвы мало что значат. Теперь ее место среди нас.

Старший трибун коротко фыркнул.

— Только до тех пор, пока ей не представится удобная возможность предать и тебя. Очнись, парень! Трахай ее, коль тебе это нравится, но не забывай, что она римлянка! Такие, как она, в жилах которых течет голубая кровь, рождаются для того, чтобы строить козни. Любовь к интригам они впитывают с молоком матери.

— Она перестала быть римлянкой.

— Ну, тогда ты еще наивнее, чем я думал. — Гальба пожал плечами.

— Смотри, что она мне дала. — Арден протянул Гальбе на ладони что-то маленькое и блестящее. Валерия застыла. Савия тоже притихла.

Это было ее кольцо, то самое, которое надел ей на палец Марк, когда она стала его женой. Валерия чуть слышно охнула — у нее совсем вылетело из головы, как она накануне позволила Ардену стащить его с пальца и бросить в золотую чашу, из которой они пили вино.

Гальбе было достаточно одного взгляда, чтобы узнать кольцо.

— Клянусь богами! — ахнул он. — Тебе все-таки удалось затащить ее в постель! Чтоб я сдох! Ну конечно, что ж удивляться, что в голове у тебя помутилось? Да она, похоже, просто околдовала тебя! Скажи честно, в постели она так же хороша, как с виду?

— Заткни свою грязную пасть, фракийский пес, или тебе не уйти отсюда живым! — прорычал Арден. Сказано это было тихо, но теперь в его голосе звучала смертельная угроза.

Гальба шутливо замахал на него руками:

— Прости, прости, я не хотел тебя задеть. Просто имел в виду, что она очень хороша собой.

— И у нее больше мужества, чем у многих мужчин.

— А у скольких мужчин оно вообще есть? — скривился старший трибун. Потом с интересом взглянул на кольцо. — В сущности, мне наплевать, что ты с ней сделаешь. Хотя… одно время мне очень хотелось, чтобы эта малышка согревала мою постель. Клянусь богами, цепь, где я ношу свои трофеи, очень украсило бы этот миленькое колечко.

Валерия, судорожно глотнув, услышала, как Гальба выразительно побренчал прицепленными к поясу кольцами, которые он имел обыкновение снимать с рук убитых им врагов.

— Ты ублюдок, Брассидиас!

— Нет, просто я человек, имеющий хорошую привычку всегда оставаться в живых. Впрочем, ты и сам скоро узнаешь, что она представляет собой на самом деле. Так что очнись и перестань валять дурака.

— Единственный, кто из нас дурак, — это ты сам, Гальба! Дурак, потому что никого и никогда не любил.

— А откуда тебе знать, что я никого и никогда не любил? — прищурился он. По лицу трибуна пробежала судорога боли, и в хижине повисло потрясенное молчание. И правда, мысленно ахнула Валерия, ведь никому из них не было известно прошлое этого человека!

— И верно. Ниоткуда, — кивнул Арден. — Но зато я знаю, что люблю эту женщину.

Гальба разразился оглушительным хохотом. В его глазах любовь и нежность не стоили и ломаного гроша.

— Любовь! Тьфу! Я уже до тошноты наслушался этих разговоров о любви! Христиане только о ней и толкуют!

— Любовь — это могучая сила.

— Да уж! — Гальба снова хохотнул. — Поистине так — раз теперь ты готов даже прикончить ее мужа!

Савия, вцепившись в руку Валерии, потащила ее за собой, спеша выбраться из стога и убраться подальше, пока под низкими сводами хижины гремел хриплый хохот Гальбы. Обе женщины бесшумно выскользнули во двор, оставив заговорщиков строить свои козни.

— Все мужчины, с которыми вас сводила судьба, предали и покинули вас, моя госпожа, — гневно выплюнула старая служанка. — Вас выдали замуж за человека, который согласился жениться на вас ради денег и положения вашего отца, который бросил вас, предал, а потом сам же и насмеялся над вами. Да и этот, нынешний, тоже не лучше!

— Где тот Арден, который был со мной нынче ночью? — с горечью пробормотала Валерия. Тоска сжала ей сердце. — Он такой же предатель, что и Гальба! Эти мужчины… для них любовь не дороже мелкой монеты!

Савия тяжело вздохнула.

— Кто знает, что он думает на самом деле? Или чего он хочет? Вы действительно подарили ему свое кольцо?

— Да нет… просто позволила взять ненадолго. Он бросил кольцо в чашу. Неужто то, что случилось прошлой ночью, было ошибкой, Савия?

— Ночь уже прошла, госпожа.

— А я-то думала, что моя жизнь изменилась навсегда.

— Каждая юная девушка в это верит.

— Я теперь и сама не знаю, чему верить… — простонала Валерия.

Они вернулись в дом и поднялись в свою комнату. Валерия страдала, как никогда в жизни. Рим, еще накануне вечером казавшийся таким далеким, почти нереальным, с приездом Гальбы вдруг ожил и со страшной силой вновь ворвался в ее жизнь, круша все на своем пути. О боги… этот человек — предатель! Злейший враг ее мужа! И он же — союзник, почти друг ее возлюбленного! Но тогда, выходит, Арден…

Застонав, Валерия рухнула на кровать. Знать бы, что она чувствует…

Знать бы, кому она должна быть верна…

«Остерегайся того, кому доверяешь, — сказала ей тогда в Лондиниуме старая гадалка. — И доверяй тому, кого привыкла опасаться». Что все это значит? Кто из них кто? Чью сторону ей принять?

Терзаясь сомнениями, она долго лежала без сна. Наконец, не выдержав этой пытки, Валерия встала, закуталась в плащ и бесшумно выскользнула во двор. Было уже поздно. Лошадь Гальбы еще стояла в загоне. Но на вершинах близлежащих холмов уже зажглись сигнальные костры. Значит, Гальба и его декурионы очень скоро отправятся восвояси, решила Валерия. Сейчас кто-нибудь появится тут, чтобы седлать коней. И то правда — такой шанс выпадает редко, упустить его — значит, упустить время. Пройдет совсем немного времени, и Арден, собрав вокруг себя остальные кланы, военным маршем двинется к Адрианову валу. А это война… война с Римом.

И тысячи погибнут, прежде чем она закончится.

Включая, возможно, и самого Гальбу с Арденом.

Однако все планы варваров строились лишь на факторе внезапности. Если ей удастся добраться до крепости, предупредить Марка до того, как северные племена нанесут удар, он, в свою очередь, успеет предупредить герцога о готовящемся нападении. А столкнувшись с мощью римлян, варварам ничего не останется, кроме как убраться назад, в свои болота.

И Марк будет спасен.

И Арден тоже будет спасен.

А кроме того, тогда она снова будет с мужем. Ведь именно этого она должна хотеть больше всего на свете, разве нет? Именно этого требует от нее долг.

Долг! Сколько раз она сама презрительно смеялась над этим словом! Но только теперь она поняла, что за ним стоит… осознала всю его важность. Следуя тому, что она считала своим долгом, она сможет спасти две человеческие жизни… двух мужчин, которых она любит… спасти Рим! Если, конечно, ей достанет мужества забыть о том времени, которое она считала счастливейшим в своей жизни.

Но тогда почему при мысли об этом сердце у нее обливается кровью? Почему ей так невыносимо тяжело? Откуда у нее это щемящее чувство, словно и она, пусть и против своей воли, тоже участвует в этом предательстве?

Мысль о том, чтобы оставить Ардена, была ей невыносима. Валерия изнывала от желания вновь оказаться в его объятиях… изведать его ласки. Однако она должна вернуться в крепость, поднять тревогу и опередить Гальбу.

Она бросилась искать Савию.