Мятежная дочь Рима

Дитрих Уильям

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 

 

Глава 33

— Так она бросила тебя там?

Честно говоря, я был удивлен. Слушая рассказы Савии, вы незаметно для себя приходили к убеждению, что более близкой и надежной подруги, более преданного сердца у Валерии не было. Она не раз давала понять, что у ее госпожи не было от нее тайн. Тогда тем более странно, что Валерия вдруг решилась ехать одна, оставив служанку у варваров. Меня невольно охватила жалость к старой рабыне — так жалеют брошенную хозяином собаку.

— Это была единственная возможность выиграть немного времени, прежде чем они бросятся в погоню, — равнодушно объяснила Савия. Убедившись, что теперь я на ее стороне, Савия ясно дала понять, что вовсе не стремилась пробудить во мне жалость. — Как и в прошлый раз, Валерия незадолго до рассвета незаметно выскользнула из дома и спустилась к подножию холма, только теперь, прожив здесь несколько месяцев, она гораздо лучше знала, куда ехать. Арден тешил себя мыслью, что покорит ее сердце еще до того, как она узнает достаточно, чтобы самой отыскать дорогу домой, но он не учел одного — преданного сердца Валерии. Для нее верность — не пустые слова. И она решила переиграть Гальбу. И спасти петрианцев.

— И чтобы помочь ей, ты каким-то образом попыталась убедить их, что Валерия все еще в Тиранене?

— Да. Я намекнула, что Валерия еще не пришла в себя после празднества, что она чувствует себя неважно и лежит у себя в комнате, и притворилась, что ухаживаю за ней. Конечно, помогло и то, что предыдущую ночь она провела с Арденом. Остальные женщины поостереглись беспокоить ее, ведь теперь в их глазах она обладала и силой, и властью. Вдобавок я дала понять, что Валерия терзается стыдом, ведь она как-никак считала себя замужней женщиной. Я объяснила, что ей нужно время, чтобы успокоиться, прийти в себя — поэтому она, мол, и хочет побыть одна.

— И это сработало?

— Да, это позволило нам выиграть один день. А потом посылать погоню было уже поздно.

— Арден пытался увидеться с ней?

— Он был очень занят — готовился к войне. Но… да, конечно, он искал ее. Арден был и в самом деле влюблен в мою госпожу. Это было написано у него на лице. Только слепец не заметил бы этого.

— Счастливое неведение! — хмыкнул я.

— Что ж, можно сказать и так. Наверное, вам известно это по собственному опыту? — съязвила Савия.

Мучительная боль, поруганные надежды… об этой истории не знал никто, кроме меня.

— Мне не раз случалось видеть людей, пораженных этим же недугом, — буркнул я. Власть, которой я обладал, зиждется на одиночестве, напомнил я себе; я не имел права ни на слабости, ни на сострадание. Наверное, в этом смысле мы с Гальбой были схожи, внезапно пришло мне в голову. — Откровенно говоря, мне странно, что он поверил твоим отговоркам.

— Он растерялся. Ему было обидно слышать, что она не хочет видеть даже его. Я попыталась ему втолковать, что и Валерия находится в не меньшем смятении, — объяснение, которое любой из мужчин проглотит и не поморщится. Да и неудивительно — ведь все они считают женщин неизмеримо ниже себя.

Я молча проглотил ее слова.

— К тому же Арден сгорал от нетерпения. Стоял конец осени — не самое подходящее время, чтобы воевать, однако урожай уже собрали, так что мужчины могли выступить в любой день. Не следовало терять времени — нужно было нанести удар прежде, чем римляне подтянут к Валу свежие силы, и до того, как станет по-настоящему холодно. Их план состоял в том, чтобы напасть в нескольких местах одновременно — это помешало бы гарнизонам поддерживать друг друга. И как только одному из вождей удастся сломить сопротивление римлян, он должен был перебраться через Вал и напасть на них сзади, что, естественно, помогло бы остальным.

— Похоже, ты хорошо знакома с их стратегией? — удивился я.

— У кельтов нет стратегии, они всегда сражаются сами по себе. Ардену пришлось собрать всех членов клана в большом доме и объяснить свой план, иначе никто из них не пошел бы за ним. Сейчас было уже не так важно, даже если о готовящемся нападении стало известно римлянам. Вопрос состоял только в одном: где именно будет нанесен главный удар и когда?

— Конечно. И однако, похоже, варвары обладают большей хитростью и куда лучше организованы, чем я предполагал. Так что, вполне возможно, в том отчете о расследовании, который мне придется писать, я дам понять, что всему виной не ревность между римлянами, а кельты с их стратегией и умением воевать.

— Умением воевать? — Савия пожала плечами. — В уме и храбрости им не откажешь, это верно. Но как армия…

— Они не имеют понятия о дисциплине?

— Они слишком независимы. Привыкли полагаться только на себя. На какое-то время они могут объединиться, но в душе каждый из варваров сам себе командир. И сражаются они не ради империи, а ради самих себя. Не ради победы, а ради собственной славы. Им нужны не новые земли, а богатая добыча. Я наслушалась их разговоров, пока они точили свои мечи и готовили остальное оружие. Каждый из них думал только о том, чтобы стать героем.

— Именно поэтому они раз за разом терпели поражение.

— Поражение — да. Но ведь покорить их так и не удалось.

Я помолчал, обдумывая ее слова.

— И как же все-таки выяснилось, что Валерия успела сбежать?

— Аса начала что-то подозревать. Ей удалось незаметно прокрасться в комнату, пока я спала. Естественно, она тут же подняла тревогу, и в комнату сбежалась толпа мужчин с обнаженными мечами. Они стащили меня с постели.

— Должно быть, ты страшно перепугалась? — Я сочувственно поцокал языком.

— Да, я рыдала и умоляла о пощаде. — Савия созналась в этом без малейшего стыда, ведь рабы могут позволить себе роскошь говорить откровенно, в особенности, когда это им на пользу. Я даже слегка позавидовал ей.

— Ты сказала им, что Валерия отправилась предупредить Марка?

— Нет. Я сказала, что она уехала не предупредив. Дала понять, что она была в смятении из-за того, что произошло между ней и Арденом. Возможно, сам Арден и поверил бы в это, зато остальные были не так наивны. Гальба даже предложил поджарить мне пятки, пока я не скажу правду.

— И однако, не поджарил, — пошутил я. Савия, судя по всему, поняла, потому что по губам ее скользнула легкая улыбка.

— Арден не позволил. Он сказал, что даже если Валерия доберется до Адрианова вала раньше их, все равно у римлян уже не осталось времени собрать войска — мол, зная о готовящемся нападении, они будут постоянно настороже, а значит, к моменту появления варваров вымотаются до такой степени, что не смогут долго сопротивляться. Он добавил, что поклялся не причинять мне вреда и сдержит клятву. Конечно, поднялся недовольный ропот, но никто не осмелился ему возразить. Судя по всему, хоть варвары и считали вождя человеком разумным и предусмотрительным, они успели заметить его слабость, когда дело касалось Валерии, и смирились с этим. Члены клана давно уже поняли, что он потерял из-за нее голову. Итак, Гальба вернулся на Вал, а остальные продолжали лихорадочно готовиться к нападению.

— Но ведь Кэлин не просто молчал, видя, что происходит, он даже потворствовал страсти Ардена. Что он сказал, когда узнал о побеге Валерии?

— Кэлин предсказал будущее. Он извлек из жертвенной овцы внутренности и разглядывал их в поисках знаков свыше. После он смотрел сквозь отверстие в своем священном камне, который он называл Кик-Стейн. А потом объявил, что побег Валерии и есть тот знак, которого они так долго ждали, что ее возвращение на Вал означает конец войны. Он сказал, что видит великую битву, погибель всех врагов их родной Каледонии, после которой наступят смутные и кровавые времена, а потом — возвращение к прежней жизни.

— И ты поверила ему?

— Вообще-то мне не хотелось ему верить. Но встревоженное выражение его лица заставило меня призадуматься. По-моему, предсказатели, которые говорят людям лишь то, что те хотели бы услышать, попросту мошенники, ведь будущее не в нашей власти, верно? Те же, кто не скрывает сомнений, вызывают у меня больше доверия. Кэлин явно увидел что-то такое, что его озадачило, и пока мы двигались на юг, я воспользовалась удобным случаем и спросила его об этом. Кэлин сознался, что видел дуб… вернее, не сам дуб, а дубовый крест. И принялся снова расспрашивать меня о боге, в которого я верю: как святой человек вроде Иисуса, казавшийся на вид таким слабым, со временем вдруг набрал такую силу?

— Кэлин начал бояться христиан, — заметил я.

— Скорее всего он боялся их куда больше, чем римских солдат. Кэлин знал больше, чем положено человеку, и это было его проклятие.

— Попытка сокрушить Рим была невероятной глупостью. — Голос мой звучал более надменно и гордо, чем всегда, но только лишь потому, что за своей спиной я чувствовал мощное дыхание тысячелетней империи. Надменность — это то, что мы, римляне, впитываем с молоком матери. Это то, ради чего мы рождены на свет. Савия смотрела на меня круглыми глазами. — Хотя, конечно, спорить с ордой варваров бессмысленно, — признался я.

— И, зная все это, ты пытаешься возложить всю вину на одну-единственную женщину, почти девочку?! — В голосе Савии я почувствовал нескрываемое осуждение.

— Она виновна лишь в том, что каждый, кто оказывался рядом с ней, попадал под ее чары, — попытался оправдаться я. — Твоя госпожа оттолкнула Гальбу, оскорбила его гордость, и он пришел в бешенство. Она изменила мужу. И разбила сердце своему возлюбленному.

— Нет, это они предали ее! — отрезала Савия. — Все, что она пыталась, — это спасти их от самих себя.

Я попытался увидеть все это ее глазами. Да, возможно, эта рабыня душой и телом предана своей госпоже, однако, признаюсь, слова ее невольно меня заинтриговали. Впрочем, и сама Савия заинтриговала меня не меньше — как только может женщина заинтриговать мужчину.

— Но там, где твоя госпожа, там всегда измена, — настаивал я.

— Нет! — покачала головой Савия. — Она единственная из всех, кто не забыл, что такое верность… единственная, кто пытался их спасти…

 

Глава 34

Не успела весть об исчезновении римлянки разнестись по крепости, как тишину расколол сухой треск барабанов. Вслед за барабанами пронзительно взвыли трубы. Оборона Адрианова вала была ослаблена, и Валерия бежала, чтобы предупредить о готовящемся нападении. Значит, варвары должны нанести удар прежде, чем римляне успеют собрать силы.

Гальба и его декурионы вихрем вылетели из ворот Тиранена и галопом понеслись на юг, рассчитывая догнать беглянку, в то время как рога кельтов, возвещающие о войне, хрипло ревели с верхушек сторожевых башен, приказывая каждому, кто находился за пределами крепости, немедленно вернуться и готовиться к набегу. Юный Герн выехал из крепости вслед за Гальбой и его спутниками — его послали к жившим по соседству пиктам и скоттам сообщить о том, что племя Аттакотти собирается выступать. Все племена, обитавшие на северо-западных границах империи, заволновались, и это касалось не только Каледонии — волнения начались даже в Ирландии, Фрисландии и Галлии. В тумане над холодным северным морем сновали юркие лодки, в стойлах ржали и волновались лошади, из их ноздрей вырывались облачка белого пара. На вершинах сотен холмов вспыхнули сигнальные костры, а в сотнях крепостей на холмах воины смазывали доспехи, точили мечи и дротики, складывали стрелы в колчаны, натирали воском тетивы боевых луков, проверяли боевые топоры, меняли подковы на ногах лошадей и набивали седельные мешки сушеными фруктами, лепешками и вяленым мясом. В воздухе пахло грозой — из-за близости сражения, о которой все знали, даже голоса людей звучали громче и пронзительнее, чем всегда. Все были радостно возбуждены. Только одна лишь Бриса, лучница, собиралась в поход молча, лицо ее было печально.

— А я-то думала, она стала одной из нас, — грустно пробормотала она. — Я считала, Морриган остановила на ней свой выбор. — Ей было горько — ведь та, которую она уже привыкла считать подругой, бросила ее. — Она даже не захотела попрощаться…

В отличие от римлян варвары обычно двигались налегке — никакой поклажи, никаких вьючных лошадей или тяжелой артиллерии. Конечно, суровой дисциплиной тут и не пахло, зато армия варваров обладала гораздо большей маневренностью. Отряд, которым командовал Арден, состоял из сотни воинов. К ним присоединилось еще примерно столько же стариков, женщин и детей, следовавших позади отряда, — их обязанностью было готовить еду воинам, следить за их одеждой и обувью, чистить и кормить лошадей. И вот вся эта людская масса вырвалась за ворота Тиранена и устремилась вниз по склону холма, словно бурный поток, который сам выбирает, куда ему течь, и сметает все на своем пути.

Кое-кто из племени предпочел ехать верхом на боевом коне. Но Арден, хоть и был вождем и имел полное право поступить так же, предпочел присоединиться к остальным, которые двигались на юг пешком.

Каждый из воинов вооружился как мог: за спиной щит, пучок дротиков, лук и колчан, полный стрел, за плечами, у бедра — кожаный бурдюк с водой, а сзади — скатанный плащ, чтобы каждый воин смог укутаться в него и согреться, когда отряд остановится на ночь, ведь близилась зима и ночи становились все холоднее. Вооружение воинов несло на себе отпечаток индивидуальности своих хозяев. Чего тут только не было — украшенные причудливой резьбой копья и боевые дротики, пики и мечи, тяжелые боевые топоры, иногда двуручные, дубинки, булавы, луки и даже увесистые палки.

Вокруг отряда кружили собаки, то забегали вперед, жадно втягивая ноздрями воздух, то отставали и плелись позади, вывалив от усталости языки. Дети, пронзительно крича, подгоняли разбегавшихся коз и овец, которых должны были съесть в первые же несколько дней, а из дюжины клеток, которые женщины несли на спине, неслось взволнованное квохтанье кур, которые должны были разделить судьбу овец. Высокая трава была покрыта инеем и блестела на солнце, словно серебряные пряди в бороде старика, ручейки и речки на рассвете были подернуты хрупкой корочкой льда, а немногочисленные сосны и ели на склонах голых холмов уныло покачивали зелеными головами, словно прощаясь с отрядом. Грязь на тропах подсохла и замерзла, кое-где даже покрылась ледком, а затянутое тучами небо было свинцово-серого цвета.

Серые струйки дыма от сигнальных костров, поднимаясь вверх то над одним горным хребтом, то над другим, где они шли, сливались с тучами, посылая весть остальным кланам, что война началась. Кэлин, друид, шел в самой гуще воинов, выражение лица его было настолько мрачно, что он предпочел опустить капюшон на глаза, чтобы не привлекать к себе внимание. На его плечах тяжким грузом лежало то, что ждало их впереди, и ни одному из воинов, украдкой поглядывающих на старого жреца, и в голову бы не пришло завидовать ему — нет уж, с содроганием думали они, куда лучше не знать свою судьбу и жить настоящим. Рядом с ним, подхлестывая своего низкорослого конька, ехала вторая римлянка, та самая, которую бросила ее госпожа, бывшая рабыня Савия. Вид у нее был не менее унылый, чем у ее лошади.

И пока собранный Арденом отряд, извиваясь и петляя, словно коричневато-бурая змея, двигался вниз по склону ущелья, что вело на юг, мало-помалу к нему стали присоединяться другие отряды варваров — так мелкие ручейки вливаются в один, образуя полноводную реку. Сначала на гребне горы появлялась крошечная фигурка — воин, внимательно вглядевшись в движущийся внизу отряд, получал возможность убедиться, что это именно те, кто ему нужен. После чего либо осколком зеркальца посылал сигнал отряду Ардена, либо, если у него не было зеркала, принимался размахивать флагом. Вслед за дозорным появлялись и остальные воины — сначала два, потом шесть, полдюжины или дюжина, — и так до тех пор, пока эти крохотные черные фигурки не усеивали весь горный гребет наподобие муравьев. Раздавались оглушительные приветственные крики, снизу им отвечали не менее громко, радостные вопли смешивались с оскорблениями, поскольку каждый клан искренне считал, что это его воины самые храбрые, их мечи острее, чем у остальных, их женщины затмевают других своей красотой, только их лошади способны обогнать ветер, у их собак самый острый нюх, а их вожди на голову выше всех прочих. Потом новоприбывшие лавиной скатывались вниз к подножию холма, громогласно выкрикивая приветствия. Размахивая мечами, боевыми топорами и копьями, они с хохотом хлопали знакомых по плечам, после чего смешивались с воинами Ардена, и отряд, увеличиваясь с каждым разом, продолжал двигаться туда, где ждал их Адрианов вал. Впрочем, такое происходило не только здесь — нечто подобное можно было наблюдать и в других ущельях, что вели от подножия гор Каледонии в направлении границ Британии. Весь север разом поднялся, и каждый, кто способен был держать в руках копье или меч, сейчас двигался к границе Римской империи. Тут был Кальдо Двойной Топор, его любимые боевые топоры, от которых и пошло его прозвище, сейчас крест-накрест были привязаны сзади к его могучей спине, а за ним двигались двадцать конных и пятьдесят пеших воинов. Появления отряда варваров нетерпеливо дожидались Руфий Бракс и сорок его товарищей, из которых дюжина слыла искусными лучниками. Джайлс Дарен и Сорен Длинный Меч присоединились к отряду вместе со своими кланами, а вслед за ними и Оуэн Копейщик, имевший славу самого сильного борца на всем севере, — как всегда, на плече у него подпрыгивала громадная булава. Женщина-воительница, носившая имя Бригантия Смелая, явилась с великолепным копьем в руках, прекрасная и неукротимая, точно водопад, который незадолго до этого она легко преодолела одним прыжком, прильнув к спине своего коня. Очень скоро численность варваров возросла до тысячи, потом до двух тысяч, и еще около тысячи следовало позади армии. И вся эта людская масса волнами текла вперед, обуреваемая одним желанием и связанная одной целью — сокрушить Адрианов вал, сровнять его с землей и добиться, чтобы их разорванный римлянами надвое остров снова стал единым целым.

— Тут копий больше, чем звезд на небе над Каледонией, − хвастливо шепнул Лука, обращаясь к Брисе.

И это была только часть армии варваров, которой командовал Арден Каратак. Остальные тоже продвигались к югу, а многочисленные флотилии юрких лодок уже неслись вперед, чтобы нанести удар по южному побережью Британии и берегам Галлии. Долгие месяцы переговоров, угроз и обещаний принесли наконец долгожданные плоды. В первый раз за все время варвары готовились действовать сообща. Еще никогда до этого дня им не приходило в голову воспользоваться своей численностью. И никогда еще они не готовились напасть на римлян одновременно в нескольких местах.

Даже небо, казалось, решилось встать на их сторону. Тяжелые серые тучи угрюмой чередой двинулись на юг, в сторону Адрианова вала. А ледяной дождь и пронизывающий ветер, который они несли с собой, были варварам только на руку.

 

Глава 35

На этот раз Валерия знала, куда ей ехать. Она достаточно долго прожила в этих местах и научилась распознавать дорогу по солнцу. И поняла, какая из многочисленных тропинок быстрее всего приведет ее домой, к Валу.

Выскользнув из Тиранена задолго до рассвета, она оседлала свою кобылу, спустилась к подножию холма, в долину и отправилась на юг. Сердце ее разрывалось от горя, она то и дело поглядывала назад, и по лицу ее струились слезы. Варвары не могут победить, просто потому, что Рим намного сильнее, она знала это, как знала и то, что Арден допустил роковую ошибку, связавшись с Гальбой. И поэтому ей суждено потерять единственного человека, которого она полюбила, — и она потеряет его, если не сможет ему помешать, если не предупредит римлян о готовящемся нападении, потому что только это может заставить варваров повернуть назад. Она вернется на Вал. Вернется обратно к мужу. К прежней жизни, полной разочарований и тоски. Все будет так, как когда-то сказал Гальба.

Боги были жестоки к ней, а новый бог, в которого верит Савия, оказался так же глух к ее мольбам, как и те боги, в которых Валерия верила с детства.

Чтобы избежать погони, Валерия выбрала тропу, что вела через горный хребет и унылые болота, и за весь этот долгий день и еще более долгую ночь ей не встретилось ни души. На этот раз она оделась потеплее и прихватила с собой достаточно еды, позаботилась даже об овсе для лошади, но страх гнал ее вперед, заставив забыть об отдыхе. Валерию била дрожь. Все вокруг навевало тоску — промерзшие ущелья казались серыми и безрадостными, ледяной ветер пробирал до костей, а пожухлый вереск, сухо потрескивавший под копытами ее лошади, вносил в эту мрачную картину свою лепту. Как-то раз Валерия услышала вдали тоскливый вой волков.

То и дело она оборачивалась назад, ожидая в любую минуту услышать за спиной топот копыт. Но погони не было. Шло время, и мало-помалу напряжение покинуло ее.

На рассвете следующего дня Валерия позволила себе отдохнуть пару часов. Наткнувшись на поваленную березу, она забилась под нее, поплотнее укуталась в теплый плащ и мгновенно провалилась в сон. Проснулась она, когда уже стоял день. Небо было по-прежнему затянуто серыми тучами, но ветер стих. Солнца не было, и Валерии пришлось немало поломать себе голову, чтобы решить, в какую сторону ехать. Впрочем, долгие месяцы, проведенные ею среди кельтов, не прошли для нее даром — теперь она знала достаточно, чтобы не сбиться с дороги. Валерия помнила, что должна ехать, оставив за спиной высокогорье, но была так напугана, что не осмеливалась выбраться на дорогу, а продолжала петлять по болотам. Из-за кружного пути ей придется проехать вдвое больше, но тут уж ничего не поделаешь, решила она.

После полудня пошел слабый снег. Крохотные снежинки, кружась в воздухе, легким поцелуем касались ее щек, на которых еще не успели высохнуть слезы. Это было изумительно красиво, но Валерия слишком устала и слишком измучилась, чтобы полюбоваться зрелищем, о котором ей столько рассказывали, — самой ей еще ни разу в жизни не доводилось видеть, как идет снег. Вскоре плащ у нее промок и отяжелел, и к тому же пелена снега мешала видеть, куда она едет. С унынием Валерия заметила, что ее кобыла оставляет в снегу хорошо заметную цепочку следов — теперь ее преследователи смогли бы отыскать ее без труда. Однако когда наступила ночь, снег перестал, сразу стало светлее, и Валерия немного приободрилась, убедившись, что снова знает, куда ей ехать. Немного подморозило, и это было хорошо и плохо одновременно. Скорее уж плохо, решила Валерия, поскольку холод пробирал до костей, и сейчас она чувствовала себя еще более одинокой и несчастной, чем раньше. У нее было такое ощущение, что она как будто затерялась где-то между двумя мирами.

По мере того как она продвигалась все дальше к югу, ей стали все чаще попадаться крестьянские домики, теперь она нередко слышала лай собак, а случалось, и людские голоса. Как правило, они доносились из низины, и отголосок их эхом докатывался до болот, по которым бесшумной тенью скользила Валерия. И всякий раз, услышав их, она мгновенно сворачивала, делая большой крюк, чтобы объехать опасное место. Порой ей даже приходилось взбираться на гору, что значительно удлиняло ей путь, но у Валерии не было выбора. Убедившись, что снова одна посреди безмолвных болот, Валерия облегченно вздыхала и вновь устремлялась на юг, яростно нахлестывая кобылу, а северный ветер дул ей в спину, словно подгоняя ее, и цепь холмов, тянувшаяся к горизонту, казалась бесконечной. Валерия безумно устала — все кости у нее ломило от долгой скачки, она покачивалась в седле, больше всего боясь, что уснет на ходу. Но несмотря на это, она все равно скакала вперед.

На рассвете третьего дня, подняв глаза, Валерия увидела бледно-голубое небо, на котором кое-где зябко жались друг к другу легкие облачка, похожие на замерзших ягнят. А вдали, на горизонте, бледно вырисовывался силуэт Адрианова вала. Каким бесконечным он казался! Вал извивался вдоль горной гряды наподобие гигантского белого червя, его бастионы грозно вздымались вверх, то едва не доставая до небес, то кольцами спускаясь вниз, до самого дна ущелий. Зябкий холодок пополз у Валерии по спине — неужели варвары настолько безумны, чтобы надеяться одолеть ту силу, что смогла построить такое?! Но на смену этой мысли пришла и другая: откуда у Рима столько солдат, чтобы защитить эту махину? Она словно наяву увидела страшную картину: как необученные новобранцы испуганно выскакивают из своих казарм — растерянные, не знающие, что делать, едва очнувшиеся от сна, как они бестолково мечутся по двору, хватаясь за оружие. Это зрелище и пугало ее, и вместе с тем вносило в ее душу какой-то странный покой.

Как встретит ее Марк?

Сможет ли она сама принять его?

Валерия подъехала к Валу с той стороны, где ей еще никогда не доводилось прежде бывать. Место казалось ей незнакомым — петляя среди холмов, она оказалась в сырой долине, где под копытами лошади хлюпала вода, а везде, сколько хватало глаз, поблескивали крохотные озерца. На фоне неба казавшиеся почти черными вулканические утесы на дальнем конце ее были увенчаны каменной стеной, делавшей их неприступными. Даже приблизиться сюда незамеченным было совершенно невозможно. Какой потрясающий вид, должно быть, открывается оттуда, невольно подумала Валерия. Возможно, люди, которые строили эту стену, некогда стояли там, горделиво озирая ту неприступную линию укреплений, которую они возвели собственными руками. Едва не падая от усталости, Валерия сообразила все-таки, что форт, где стоят петрианцы, должен быть где-то к западу, и, повернув кобылу, поехала вдоль стены, чувствуя, что животное уже с трудом держится на ногах.

— Нам бы только добраться туда, — шепотом умоляла Валерия, — только добраться туда, слышишь? А там у тебя будет вволю еды, и ты сможешь отдохнуть, даю тебе слово. Тогда все будет позади, и ты снова станешь римской лошадью, обещаю!

Проехав две мили, она вдруг заметила, что болота куда-то исчезли и земля уже не такая сырая, как прежде. Ехать стало легче. Отыскав глазами сторожевую башню, в которой были ворота, Валерия направилась к ней. Крепость выглядела явно обитаемой, однако никто как будто не заметил ее появления — во всяком случае, ни одна увенчанная шлемом голова не мелькнула в бойницах.

Вблизи крепость казалась еще более неприступной. Крепостной ров в форме латинской буквы V еще увеличивал и без того внушительные размеры стены, а пространство перед ней на расстоянии четырех сотен локтей, то есть на выстрел из баллисты, было голым — ни деревца, ни кустика, везде тянулась голая, какая-то беззащитная земля. Ни на секунду не забывая о том, что она римлянка, Валерия, однако, почувствовала себя на редкость неуютно, подъезжая к крепости. Она могла бы поклясться, что ее внимательно разглядывают, хотя крепостная стена по-прежнему казалась вымершей.

Откуда-то из-за нее, где, вероятно, была походная кухня, к небу тянулась тонкая серая струйка дыма, но гарнизон крепости как будто вымер. Не было даже дозорных. Должно быть, прячутся где-то внутри, скрываясь от холода, решила Валерия. Но ей стало неуютно — отсутствие даже намека на то, что где-то там, за стеной, живут люди, выглядело пугающим. Казалось, Вал тут охраняют лишь призраки. Но нет, такое бывает лишь во время Самайна, одернула она себя. К тому же она ведь теперь не среди кельтов — это римская крепость, место, где царят порядок и железная дисциплина.

Просто еще слишком рано.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — крикнула Валерия, обращаясь к тем, кто должен быть за стеной.

Никакого ответа. Она нахмурилась, потом потянула носом — в воздухе тянуло дымком и ароматами готовившейся еды.

Валерия спрыгнула на землю и тут же услышала, как у нее за спиной благодарно вздохнула усталая кобыла. Она нерешительно взяла в руки копье, одно из тех, что успела стащить в Тиранене и на всякий случай прихватила с собой, привязав к седлу. Это было то самое копье, что когда-то подарил ей Хул, то самое, которым она заколола вепря. Оно было подарено ей в честь ее подвига, и Валерия не собиралась оставлять его в Тиранене, ведь копье это напоминало ей о том странном, может быть, и грубом на первый взгляд, зато необыкновенно ярком и красочном мире, который она оставила навсегда Валерия привычно взвесила копье в руке, невольно удивившись тому, что руки ее налились силой, слегка примерилась и метнула копье в ворота.

Копье попало именно туда, куда ей хотелось, — глубоко воткнувшись в массивную древесину ворот, древко слегка дрогнуло, а грохот, эхом прокатившийся в воздухе, заставил бы пробудиться и мертвого. Невозможно, чтобы его не услышали внутри, решила Валерия.

— Эй, кто-нибудь! Откройте ворота!

Видимо, на этот раз ее все-таки услышали, потому что слуха ее коснулись какие-то крики, а потом отдаленный топот ног за стеной.

— Кто здесь? — услышала она чей-то сердитый голос. Валерия задрала голову вверх — через парапет свесился солдат. — Эти ворота закрыты для прохода, слышишь ты, варвар? — проорал он на ломаном кельтском с заметным римским акцентом. — Убирайся от сюда! Ступай дальше, если тебе нужно попасть внутрь. И не мешай нам завтракать!

— Пожалуйста! Я Валерия из дома Валенса, я дочь римского сенатора и жена командира римского гарнизона! Я устала, и у меня просто не хватит сил ехать дальше! Я сбежала из плена и ехала от самой Каледонии!

На лице солдата отразилось изумление.

— Так вы — женщина?!

И тут только до нее дошло, как она выглядит в этот момент — грубые кельтские штаны и заляпанные грязью высокие башмаки, спутанные волосы, выбившись из-под вязаной шапочки, разметались по плечам, толстый шерстяной плащ совершенно скрывает фигуру. Кроме того, во время долгой дороги ее одежда украсилась веточками и жухлыми листьями — можно было подумать, что она валялась на земле, да, собственно говоря, так оно и было.

— Да, конечно, я грязная, как свинья, потому что мне пришлось провести в седле три дня и две ночи, но — да, я римлянка, поверьте мне на слово! Пожалуйста, откройте ворота, я падаю от усталости!

Солдат, отвернувшись, выкрикнул какой-то приказ, и за стеной прогрохотали тяжелые солдатские сапоги. Загремели засовы, и массивные ворота со скрипом распахнулись — заметно было, что их открывают нечасто. Таща за собой за повод усталую и спотыкающуюся лошадь, Валерия на подгибающихся ногах прошла внутрь. Кобыла, словно почуяв, что тут их ждет долгожданный отдых, внезапно оживилась и принялась толкать Валерию головой. Глазам ее представился крохотный внутренний дворик с кучкой дощатых хижин, в которых, вероятно, размещались солдаты, а дальше за ними — еще одни ворота. Такие вот внутренние дворики служили ловушкой. Любой из нападавших, которому удалось бы прорваться внутрь через первые ворота, моментально оказывался в западне и был бы убит римскими лучниками, укрывшимися за парапетом внутренних стен.

Да, без Гальбы у варваров не было бы ни единого шанса, с горечью подумала Валерия.

— Неужели вы действительно госпожа Валерия?! — ошеломленно спросил декурион. Он не верил собственным глазам — стоявшая перед ним женщина была черна от грязи, измученное лицо ее было прозрачно-бледным, глаза покраснели от усталости и бессонницы, в спутанные волосы набились листья и трава. Она казалась загнанным зверьком.

— Я сбежала, чтобы предупредить о нападении. Варвары близко… — едва ворочая языком, прошептала она.

И потеряла сознание.

Как позже выяснилось, Валерия добралась до Адрианова вала всего в десяти милях от того форта, где стоял легион петрианской кавалерии. Ее напоили сидром и, не слушая сбивчивых протестов, уложили в постель, поскольку сил, чтобы сопротивляться, у нее не осталось. А пока она спала, сигнальные флажки передали весть о ее возвращении супругу, и очень скоро тем же способом был получен краткий ответ: «Доставьте ее ко мне!» Вскоре после полудня Валерию разбудили и отвели вниз, где ждала легкая колесница. Она с трудом могла стоять, на ней была все та же грязная, пропитавшаяся потом одежда, волосы сбились в неопрятный колтун, руки, которыми она с трудом удерживала поводья, исцарапанные, с обломанными ногтями, внушали ей ужас. Она поискала глазами знакомое кольцо, но его не было. Сцепив зубы, Валерия вцепилась в поручни.

— С вами все в порядке? — с сомнением в голосе осведомился декурион.

— Да. Просто отвезите меня домой, хорошо?

Возничий щелкнул кнутом. И колесница рванулась вперед, вдоль стены, прямо на глазах набирая скорость. Ветер, словно подгоняя их, Дул им в спину. Башня за башней, форт за фортом, сменяя друг друга, быстро проносились мимо. Колесница то ныряла на дно какого-нибудь Ущелья, то, словно на крыльях, возносилась к самым облакам. Всего лишь час бешеной скачки, и они спустились в долину реки, где размещался легион петрианцев, и сердце Валерии затрепетало, когда она увидела то же, что в первый свой приезд. Колесница миновала виллу, где жили Фалько с Люсиндой и где состоялась ее свадьба, потом они перебрались через реку и вихрем помчались по тропинке, петлявшей между деревенских хижин. Сколько полузабытых воспоминаний вновь пробудилось в ее душе! Валерия едва держалась на ногах — она была в смятении, на глаза ее навернулись слезы. Они въехали внутрь через те же самые южные ворота, что гостеприимно распахнулись перед ней в ночь ее свадьбы, — как и тогда, она ехала в колеснице, и все в ней трепетало от страха и смятения при мысли о том, как она останется наедине с мужем. Ее жизнь словно описала круг… Все повторяется, подумала ошеломленная Валерия. Дозорные при ее появлении подняли тревогу, а минутой позже колеса колесницы прогрохотали по мощеному внутреннему дворику, и Валерия услышала крики и шум — лошади в колеснице испуганно храпели и фыркали, им вторили те, что стояли в конюшне, отовсюду, перекрикиваясь, сбегались люди. Ноздрей Валерии коснулись знакомые запахи — пахло дымом, лошадьми, рыбой, оливковым маслом, — она втянула их полной грудью и блаженно зажмурилась.

Она дома.

Только тут она спохватилась, что забыла забрать копье Хула.

Уже сгущались сумерки. Высокая фигура Марка, словно статуя, застыла на ступеньках дома, который когда-то она считала своим. Он не сделал ни единого движения, чтобы приветствовать ее, не бросился ей навстречу — просто молча стоял и ждал, когда жена сама подойдет к нему. О чем он думал? На подкашивающихся ногах Валерия выбралась из колесницы и направилась к нему, чувствуя, как ее разглядывают десятки глаз. Никто из дозорных не осмелился поприветствовать ее — все будто разом онемели. Остановившись в двух шагах от мужа, она робко подняла на него глаза — Марк и так-то был намного выше ее, а теперь, стоя на лестнице, он навис над ней, точно скала, всем своим видом утверждая свое мужское превосходство, свою власть над ней, и эта поза, это его молчание повергли Валерию в смятение. Даже Арден, чьей пленницей она была столько долгих месяцев, никогда так явно не старался дать ей понять, что она целиком и полностью в его власти. О боги… какая перемена!

— Я вернулась, Марк! — Вся дрожа, она ждала только знака, чтобы кинуться в объятия мужа.

— Ты одета, как мужчина. — Это прозвучало не как вопрос, а как обычная констатация факта.

— Мне пришлось ехать верхом.

— Тебя можно принять за варвара.

— Марк, я скакала день и ночь, чтобы добраться сюда! — в отчаянии крикнула она.

— Мне так и передали. Что ж… — Марк отвел глаза в сторону, словно ему было неприятно даже смотреть на нее. Валерия не знала, что и думать. Неужели он так растерялся, узнав о ее возвращении? Или же он в бешенстве от того, что ей не удалось сбежать раньше? — Я ведь даже не знал, жива ли ты… — с какой-то странной отчужденностью проговорил он.

Валерия набрала полную грудь воздуха и выпалила то, ради чего она мчалась сюда столько дней.

— Я бежала, чтобы предупредить тебя об опасности, Марк. Вот-вот разразится война. Если действовать быстро, все еще можно остановить. Даже сейчас, когда мы говорим, варвары стягивают сюда все свои силы. Их племена объединились…

— Бежала? Но откуда? — перебил ее Марк.

— Из горной крепости, она принадлежит Ардену Каратаку, тому самому, что рассказал тебе о священной роще друидов. Итак, муж мой, похоже, все здесь ведут двойную игру. Над петрианцами нависла страшная опасность.

— Все? — Губы его сжались, превратившись в тонкую полоску. — Раньше я как-то этого не замечал — до тех пор, пока не оказался здесь.

Только после этого, точно впервые за все время увидев ее отчаяние, Марк протянул ей руку, за которую Валерия и уцепилась. Словно гора разом свалилась с ее плеч, и сейчас она не чувствовала ничего, кроме благодарности и невероятного облегчения. Возможно, ей только показалось, что он колеблется, подумала она. Ведь Марк всегда был немного стеснительным. Он говорил тихо, избегал всякого проявления эмоций… Какой контраст с шумными, горластыми кельтами! Как он не похож на тех людей, среди которых она жила… на Ардена!

— Входи же, женщина. Прими ванну, поешь и расскажи мне все, что тебе известно.

Тепло, в которое она окунулась, войдя в дом, окутало Валерию, словно знакомое одеяло. Все в ней разом перевернулось. Она вдруг почувствовала сосущую тоску по ванне, душистому мылу — всему тому, чего так долго была лишена… всему, что сейчас в ее глазах олицетворяло собой Рим. Безопасность… порядок… закон… о боги, как же она стосковалась по всему этому! Сам этот дом, даже мебель, которой он был обставлен, — все напоминало ей, откуда она родом, и о мире, которому она по-настоящему принадлежит. Оказывается, ей так сильно этого не хватало… а она и не подозревала об этом! Ошеломленная, растерянная Валерия не знала, что и думать.

Кому же из этих двоих мужчин она по-настоящему хочет принадлежать?

По какую сторону Адрианова вала осталось ее сердце?

Марк с неудовольствием окинул взглядом ее донельзя грязную одежду и брезгливо сморщился.

— Иди сними с себя эти отвратительные тряпки и вымойся. Я велел Марте приготовить ужин. Тогда и поговорим об этом твоем… приключении.

— О боги, Марк, ты что — не слышал меня? Нельзя медлить ни минуты! Немедленно отправь гонца к герцогу! И поднимай гарнизон по тревоге!

— Мои люди и так уже начеку. Так что иди прими ванну, это поможет тебе успокоиться. У тебя достаточно времени, чтобы привести себя в приличный вид, пока рабы накроют на стол.

— Марк, ты не понимаешь…

— Напротив, я все понимаю, жена! Я понимаю, что хочу увидеть, как ты избавишься от всей этой грязи и вновь станешь похожей на римлянку! Так что делай, что я сказал… немедленно! — прогремел он. Это был приказ.

Не сказав ни слова, Валерия молча направилась в ванную, находившуюся в задней части дома. Ей и в голову не пришло позвать рабыню. Она бы только рассмеялась, если бы кто-то напомнил ей об этом. Стащив с себя насквозь мокрую, пропитанную потом, грязную одежду, она зашвырнула ее в угол, сморщив нос из-за мерзкого запаха. Что-то зацепилось за ее волосы, Валерия потянула за шнурок и, заметив отполированные кабаньи клыки, растерянно моргнула, не сразу сообразив, что это такое. «Интересно, что подумал Марк?» — гадала она. Наверняка принял ее за самую настоящую варварку. И воняет от нее точно так же. Наверняка ее муж решил, что варвары никогда не моются и что его жена за все эти полгода и пальцем не прикасалась к воде. Неудивительно, что он держался так отчужденно! Валерия с наслаждением вымылась, однако постаралась управиться с мытьем как можно скорее, даже не позволила себе полежать в ванне, хотя всегда обожала нежиться в горячей воде. Поскольку она не позвала рабыню, некому было привести в порядок ее лицо и помочь ей накраситься — впрочем, для этого сейчас нет времени, решила она. Наскоро расчесав спутанные волосы, она сколола их на затылке простенькой золотой заколкой, потом отыскала розовую шерстяную столу, тоже очень простую, без малейшего намека на какой-либо соблазн. Да и до этого ли ей было? Сейчас Валерию меньше всего заботила мысль о том, что очень скоро она окажется в супружеской постели. Спустя какие-нибудь полчаса после того, как она вновь увидела Марка, она уже сидела за столом и жадно ела — после всех выпавших на ее долю испытаний Валерия накинулась на еду, как умирающий с голоду.

«Прекрати немедленно, иначе скоро у тебя будет такое же брюхо, как у Савии!» — напомнила она себе. Однако в последнее время она привыкла есть помногу, оставаясь такой же стройной, только мускулы ее наливались силой, а жиру не было и в помине. Интересно, заметил ли Марк, какая она теперь мускулистая? Почему-то она была уверена, что это ему не понравится. Это было так… неженственно.

Марк молча смотрел, как она жадно ест, с отрешенным видом неторопливо пережевывая один крохотный кусочек за другим. Валерии показалось, что он старается что-то решить для себя и это «что-то» напрямую касается ее. Его надменное лицо напоминало маску, от него веяло холодом, и ей внезапно стало неуютно. Почему он так странно держится — словно чужой человек?

— Марк, кельты собираются напасть на нас. — Валерия решила сделать еще одну попытку.

— Да, ты уже говорила об этом, — вяло отозвался он. По его виду можно было решить, что речь идет о погоде.

— Я подслушала, как они обсуждали это в крепости на холме, которая принадлежит Каратаку — тому самому, что захватил меня в плен.

— Ты шпионила за ним? — Вместо похвалы, которой она ждала, в голосе его прозвучало осуждение. Валерия просто онемела — ничего подобного она не ожидала.

— Да, вместе с Савией. Мы заподозрили, что они затевают что-то, и забрались в стог соломы, надеясь услышать, о чем они будут говорить. — Валерия замялась, не зная, как бы поделикатнее рассказать ему о том, что терзало ее всю дорогу. Так ничего и не придумав, она выпалила: — Арден сговорился в Гальбой! Эти двое собираются погубить тебя! — Что ж, ее муж обязан знать, что старший трибун не просто негодяй, а еще и презренный предатель, мстительно подумала она.

— Неужели? — все тем же вялым тоном отозвался Марк.

— Да! Брассидиас явился в крепость в сопровождении своих декурионов, чтобы встретиться с варварами. Он сказал, что его вскоре переводят в Галлию, рассказал, что император при смерти и все гадают, кто станет его наследником. И еще о том, что войска снимают с Адрианова вала и отправляют на континент, чтобы предупредить начало гражданской войны.

Марк продолжал упорно молчать. Валерия, не понимая, что с ним такое, окончательно растерялась. Что происходит? Что ему известно об этом? Возможно, он уже все знает? Неужели она мчалась сюда быстрее ветра, чтобы предупредить о том, что известно всем и каждому?

— Варвары хотят полностью изгнать римлян из Британии, — продолжала она. — Если тебе удастся добиться подкреплений с юга, ты сможешь отразить нападение, возможно, даже остановить их. Или даже опередить их и напасть первым.

Марк рассеянно разглядывал гобелен на стене с вытканной батальной сценой.

— А где Савия?

Учитывая новости, которые она привезла, вопрос прозвучал, мягко говоря, странно.

— Мне пришлось оставить ее. Она пообещала обмануть их… что бы они не сразу послали за мной погоню.

— Значит, кельты освободили ее? Так ты, кажется, говорила?

— Да, но она сказала, что ей не нужна такая свобода…

— А что они сделали для тебя?

Кровь бросилась ей в лицо.

— Меня держали в плену почти полгода…

— Прекрати! — ледяным голосом отрезал он.

Валерия растерянно глянула на него:

— Марк, я тебя не понимаю… В чем дело?

— Прекрати врать. Я уже и без того натерпелся достаточно унижений!

— Врать?! — Ей показалось, она ослышалась.

— Ты ведь не шпионила за Арденом Каратаком, не так ли? Ты мне солгала!

— Неправда!

— Все, что ты рассказала мне, он выболтал тебе в постели!

— Это не так!

— Неужели? Тогда ответь мне на один вопрос. Смотри мне в глаза, Валерия. Ты спала с этим отвратительным, презренным, лживым мерзавцем, что похитил тебя? Спала или нет?

Откуда он узнал?! От ужаса у Валерии язык присох к нёбу. Встав, муж снова навис над ней — только на этот раз он весь кипел от ярости и пережитого унижения.

— Так ты спала с ним или нет? Молчишь? Выходит, ты осрамила и опозорила меня, ты запятнала грязью мое имя, ты опорочила мою честь так, что любой гражданин Рима, будь то мужчина или женщина, может смеяться мне в лицо!

— Как ты можешь так говорить?! — У Валерии разом пропал аппетит.

— Говори! Правда ли, что ты играла роль языческой богини на одном из их варварских празднеств… что ты плясала на церемонии жертвоприношения… что ты скакала верхом и охотилась вместе с их мужчинами, жила в грязи, словно крестьянка, ела с ними, как варварка — вот как сейчас у меня на глазах! — тем самым опозорив свою собственную семью на несколько поколений вперед?!

Никогда не ожидавшая от обычно спокойного Марка подобного взрыва ярости, Валерия разрыдалась.

— Марк, я скакала сюда предупредить тебя…

— Ты приехала, чтобы меня предать! — прогремел он.

— Нет, Марк, нет! Все было не так! Тебя обманули!

— Где, в каком именно месте варвары собираются атаковать Вал?

— Здесь!

— Значит, по-твоему, выходит, что я должен собрать все свои силы именно здесь, где оборона Вала и без того сильнее, чем где-либо еще?

— Да, да! — рыдала она. — Здесь! Я почти уверена в этом! Как только я услышала о том, что он собирается напасть, я тут же бросилась предупредить тебя… хотела спасти тебе жизнь…

— Чью жизнь ты на самом деле хотела спасти, Валерия?

Валерия смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она все еще ничего не понимала.

— Так кого ты на самом деле хотела спасти? Мужа?

Она растерянно кивнула.

— Или своего любовника?

— Марк, умоляю тебя…

— Ты опоздала, Валерия. Вероятно, ты не очень торопилась. Гальба опередил тебя.

В отчаянии она зажмурилась.

— Не слушай Гальбу! Он твой враг!

— Да, он опередил тебя… у него в запасе оказалось достаточно времени, чтобы успеть рассказать мне, как ты тешишь свою похоть в объятиях варвара! Скажи, неужели ты нашла привлекательной грубость этого мужлана, взявшего себе имя злейшего врага Рима? Наверное, все эти непристойности, которые он изрыгал в постели, только разжигали в тебе похоть?!

— Марк, ты не должен верить…

— Не должен верить, значит? И кому же? Брассидиас! — рявкнул он так, что эхо разнеслось по всему дому.

По каменному полу тяжело загрохотали чьи-то шаги — казалось, весь дом, где жил командир легиона, содрогнулся под этой поступью, — и в дверях появился Гальба. Он стоял, широко расставив ноги, в полном боевом облачении, с мечом у бедра — многочисленные кольца, нанизанные на цепочку у пояса, мелодично побрякивают, подбородок высоко поднят, взгляд устремлен на командира, словно в ожидании приказа броситься в бой. Весь его вид выражал готовность повиноваться.

— Да, начальник? — В глазах его не было и намека на удивление.

— Это и есть та самая женщина, о которой тебе рассказывали в горной крепости, той, что принадлежит Ардену Каратаку?

— Да, начальник. Та самая.

— Та самая женщина, что сбежала из моего дома среди ночи, чтобы тайно встретиться с трибуном Клодием?

— Да, та самая.

— Та самая женщина, которая опозорила Рим, став любовницей варвара?

Гальба низко склонил голову.

— Так мне рассказывали, начальник.

— И кто же рассказал тебе об этом?

— Сам Арден Каратак. Он похвалялся, что затащил в постель настоящую римлянку.

— Похвалялся, значит? А он мог чем-нибудь это доказать?

— Да, у него от этой ночи остался некий трофей.

— И могу я узнать, что это за трофей?

— Тот самый, что вы подарили ей на вашей свадьбе.

— Ты хочешь сказать, кольцо? Но откуда мне знать, что ты говоришь правду?

— Откуда? Да потому что я привез его с собой. Потому что вот оно, это кольцо! — Гальба, порывшись в кошеле, который висел у него на поясе, швырнул что-то через стол префекту. Слабо, мелодично звякнув, оно покатилось через стол и замерло возле тарелки Марка. Валерия застыла как изваяние — она увидела свое собственное кольцо-печатку с головой богини Фортуны.

Зачем Арден отдал его Гальбе? Возможно, такова была его месть, с горечью подумала она. Как бы там ни было, богиня Фортуна в этот день явно повернулась к ней спиной.

— Нет! — вскочив как безумная, выкрикнула она. — Гальба явился в Тиранен, чтобы договориться с Арденом. Они с самого начала замыслили этот план, чтобы унизить, а потом и уничтожить тебя…

— Отвечай! Спала ты или нет с этим грязным каледонским псом?!

— Он не пес!

— Отвечай, говорю!

— Да, — тоненьким, едва слышным голосом пробормотала она. И тут же, встрепенувшись, кинулась объяснять: — Мы слишком много выпили во время пира… но это все не имеет никакого значения, и… и я сразу же бросилась, чтобы предупредить тебя…

— Нет, это кое-что значит, женщина! — Кулак Марка с грохотом опустился на стол, и от удара тяжелая столешница прогнулась и едва слышно застонала. Вздрогнув, Валерия отшатнулась, решив, что следующий удар предназначен ей. Марк был страшен — он весь почернел от ярости. — О бога, уже успела изменить мне! Да ведь наша супружеская постель даже еще не успела остыть, а ты уже изменила мне!

— Разве ты не понимаешь? Я была пленницей…

Привлеченная шумом, в дверях появилась Марта. Ее округлившиеся глаза перебегали с одного лица на другое, в глазах горело жадное любопытство и еще что-то, очень похожее на злорадство.

Можно было не сомневаться, что не пройдет и часа, как эта история уже облетит крепость с быстротой лесного пожара.

— Убирайся! — побагровев, рявкнул на нее Марк. Рабыню словно ветром сдуло.

Префект, тяжело дыша, повернулся к жене:

— И однако, хоть ты и была пленницей, тебе каким-то образом удалось сбежать! Как странно, не успела эта мысль прийти тебе в голову, как ты уже — фр-р! — и на свободе! А не прошло и двух дней, как ты уже благополучно добралась до Вала. Видимо, ты очень торопилась сообщить мне, как именно я должен распределить свои силы.

— Я хотела предупредить тебя!

— Меня уже предупредили. Я все узнал из уст Гальбы Брассидиаса.

— Но он же предатель!

— Он действовал по моему приказу, Валерия! Он уже много лет ведет переговоры с этим ублюдком Каратаком… забивает варварам головы всякой чепухой, что помогает нам держать кельтов в узде. Ты понятия не имела о том, что на самом деле происходит в крепости. Неудивительно, что все твои тайны не стоят ломаного гроша. — Он презрительно пожал плечами.

Лучше бы он ударил ее! Презрение в глазах мужа хлестнуло Валерию по лицу, точно пощечина. Но в какой-то момент Валерия внезапно почувствовала, что в душе ее разгорается искра гнева.

— Значит, на самом деле император не при смерти? И самые могущественные и влиятельные люди в империи не пытаются сделать выбор между ним и его сыном? — с вызовом бросила она.

Марк промолчал.

— И войска не посылают на континент?

— Ну и что с того? — наконец бросил он.

— Над тобой нависла опасность!

— Да — из-за тебя! Это ты предала меня!

— Я запуталась, Марк! Я спешила к тебе…

— Чтобы запутать и меня! А потом предать!

— Нет!

— Это Каратак послал тебя ко мне — чтобы ты обманула меня, указав неверное место, куда будет нанесен главный удар! Он надеялся, что тебе удастся соблазнить меня, завлечь к себе в постель! А после… о да! Значит, вы рассчитывали, что я соберу свои силы и буду ждать в одном месте, а он ударит совсем в другом! Так вот, если хочешь знать, все это он после выболтал старшему трибуну!

— О нет! — простонала она.

— Он использовал тебя, Валерия. Соблазнил тебя, а потом уговорил или заставил изменить Риму. Послал тебя, чтобы ты помогла ему убить собственного мужа! Завлечь его в западню…

Валерия в полном отчаянии затрясла головой.

— И разрушить Адрианов вал, уничтожить его… сровнять с землей!

— Это все Гальба… он все перевернул с ног на голову!

— Гальба расставил вам ловушку — тебе и Каратаку. И вот ловушка захлопнулась — за тобой!

Валерия широко раскрытыми глазами смотрела на него — ей казалось, она сходит с ума.

— Мы сможем разбить кельтов, если будем начеку, — вмешался Гальба. — Самое трудное — узнать заранее, в каком именно месте они готовятся нанести основной удар. Мне удалось убедить Каратака, что я помогу ему одолеть Вал. Пусть окажется внутри, а там мы ударим по нему всеми силами и уничтожим варваров всех до единого.

— Видишь! — пронзительно крикнула Валерия. — Гальба сам только что признался, что поможет Каратаку оказаться внутри! Позволь мне вернуться к Ардену, Марк! Для чего это ужасное кровопролитие?! Нужно им помешать! Я предупрежу его, и тогда не будет напрасных жертв!

Марк рассмеялся — это был горький смех человека, который прозрел и теперь видит, что и брак его, и семейная жизнь, и амбиции — все развеялось в прах. Его собственная жена покрыла его имя позором, а ведь она не видела от него ничего, кроме любви и уважения! Единственное, что ему оставалось, — это выиграть сражение и покрыть свое имя славой.

— Отпустить тебя к Ардену? Как у тебя язык поворачивается предлагать мне это?! Ты еще будешь проклинать тот день, когда сбежала от него и лишилась защиты своего любовника! Ты предала Рим, предала наш брак, и как только закончится битва, я сделаю все, чтобы тебя судили по законам империи! По нашим древним законам!

— По древним законам? — не веря собственным ушам, переспросила Валерия.

— По закону Рима муж может потребовать развода в случае измены. Или… убить изменницу — в случае если речь идет не просто о супружеской измене, но и о предательстве. Вспомни указы Константина и Августа. Впрочем, ты и сама это знаешь. Ты все знала с самого начала и все же предала меня. Помнишь, в случае измены и предательства неверную жену кидают в воду, привязав ей на шею камень… или просто душат шнурком.

Валерия оцепенела от страха. О боги… этого просто не может быть!

— Марк…

— Возможно, ты предпочла бы кинжал или чашу с ядом, чтобы покончить с жизнью и кровью смыть свой позор, но я не дам тебе этой возможности. Ты останешься здесь, под замком, и будешь ждать — а окончательное решение я приму после сражения. Так что в следующий раз, когда ты увидишь небо над головой, ты выйдешь из дома лишь для того, чтобы принять пытку. А потом — смерть.

 

Глава 36

И вот, как и в самом начале моего расследования, мне вновь пришлось прибегнуть к помощи Лонгина, положиться на его цепкую память старого солдата. Он вошел, опираясь на костыль, но хромота уже не казалась такой заметной, и я обрадовался, поскольку это говорило о том, что заражения не произошло и ноге его больше ничто не грозит. Мне невольно вспомнилось, с каким вызовом он смотрел, когда я допрашивал его в первый раз. Тогда он упрекнул меня в том, что я, мол, знать не знаю, что такое Вал. Может, он согласится признать, что теперь я понимаю это гораздо лучше?

— Мои поздравления, центурион! Похоже, ты идешь на поправку.

— Я слишком стар, чтобы поправиться. Старый боевой конь будет долго терпеть, но продержится до конца. Так и я терплю все — и боль в этой чертовой ноге, и то, что эти чинуши все тянут с формальностями, и из-за этого я никак не могу выйти на пенсию, и ворчание служанок, которым приходится менять мне повязки, и даже соленые шутки остальных декурионов, успевшие набить мне оскомину еще десять лет назад, — проворчал он.

— Возможно, разговор со мной сможет кое-что исправить.

Он хмуро улыбнулся:

— Ну, коли уж даже беседа с имперским чиновником становится приятной неожиданностью, стало быть, дело плохо. Засуньте такую жизнь себе в задницу, вот что я скажу. Видно, пришла пора уносить ноги из Эбуракума.

— И куда же ты отправишься? Вернешься к себе в деревню?

Не дожидаясь приглашения, Лонгин тяжело опустился на стул.

— Нет, это вряд ли. Никогда не любил возиться в земле, а уж теперь, когда стал калекой… куда мне? Продам ее, и с рук долой. Один мой старый приятель, бывший трубач по имени Децинус, открыл колесную лавочку и зовет меня к себе — говорит, научит меня мастерить то, что можно делать и сидя. Станем работать, пить и чесать языком, глядишь, повеселее будет — и мне, и ему. Не так уж плохо, скажу я вам.

«Закат, закат», — с грустью подумал я. Каждому из нас рано или поздно предстоит понять, что жизнь его подходит к концу, так почему бы и впрямь не приготовиться к этому заранее? Смерть в бою ужасна, конечно, но только по сравнению с необходимостью уйти в отставку. И все же… смог бы я сам, например, с улыбкой встретить такую смерть, которая ждет любого солдата?

— Ты храбрый человек, декурион.

— В армии быстро учишься делать то, что обязан делать. А уж потом кто-то называет это смелостью.

Я сделал себе пометку на память — чтобы не забыть упомянуть о нем в своем отчете. Да, этот человек был истинным сыном Рима.

— Я хотел бы вновь вернуться к тому дню, когда варвары напали на Вал. Естественно, я успел уже выяснить, чем закончилось это сражение, но понятия не имею о том, каким оно было. Был ли Гальба действительно в сговоре с варварами? И каков был его план?

Лонгин немного подумал.

— Если Гальба и был в сговоре, то лишь с самим собой.

— Стало быть, он все-таки не позволил варварам прорваться через Вал?

— Конечно, позволил — а то как же?! Но это все ерунда, — отмахнулся он. — Гальба придумал грандиозный план! Он хорошо понимал, что даже ему не под силу сокрушить Рим — во всяком случае, если война затянется надолго. К тому же Гальба догадывался, что хотя эту женщину и собираются предать суду, все же ее мужа по-прежнему терзают сомнения. Похоже, ему так и не удалось окончательно убедить Марка Флавия в неверности, а главное, в предательстве жены. И тогда Гальба придумал такой план, в результате которого преданными оказались бы все до единого — кроме его самого.

— И ты тоже одобрил этот план? — нахмурился я.

— Не только я один — все офицеры одобрили его, включая и самого Марка, потому что на первый взгляд он казался гениальным. В этом плане был только один изъян — но выяснилось это, только лишь когда битва с варварами была уже в самом разгаре.

— И что это за изъян?

Лонгин расхохотался.

— Их оказалось больше, чем мы рассчитывали!

— Стало быть, Валерия оказалась ни при чем. Всему виной неправильно выбранная стратегия, не вовремя присланный приказ перевести на континент войска, так? Ну и, конечно, то, что никто не мог ожидать появления такого количества варваров.

Лонгин упрямо покачал головой. Да, это был крепкий орешек — явно не из тех, кто может забыть или простить, подобный характер была бессильна смягчить даже искалеченная нога. Похоже, он не привык кривить душой — такому, как Лонгин, и в голову не придет переложить вину одного человека на чье-то неумение командовать целой армией.

— Нет. Не было бы ее — не было бы и Марка. А не будь Марка, не было бы и попыток убрать Гальбу с глаз долой, а в результате, может, и война бы не вспыхнула. Это ведь из-за нее, из-за Валерии Арден Каратак совершенно потерял голову! А кончилось тем, что Гальба перехитрил нас всех!

— Гальбе бы цены не было при императорском дворе, — вздохнул я. Конечно, не слишком разумно отпускать подобные замечания, да еще имея дело с человеком, которого я почти не знал, но я не смог удержаться. Ничего не поделаешь, мысленно пожал я плечами, либо ты плетешь интриги в Риме, либо прозябаешь на задворках империи — последнее относилось ко мне самому. А то, чем я занимался, не более чем попытка скрыться, избежать того, что мне было мерзко. А вот Гальба в отличие от меня готов был шкуру с себя содрать, лишь бы выбраться из этого медвежьего угла.

— Потому что именно он должен был выиграть это сражение, а после купаться в лучах славы. В том-то и состояла гениальность его плана. Каратак, Марк Флавий, даже сам Гальба — все они были уверены, что находятся на пути к славе.

— Но для Марка и Ардена это был путь, который вел их в западню.

— Верно — и силки расставил на них не кто иной, как Гальба Брассидиас. — По губам Лонгина скользнула тонкая усмешка. — Все это время я был рядом с Марком и собственными глазами видел, как сработал план Гальбы. О, это был великолепный спектакль — я имею в виду сражение, — но каждый спектакль когда-то подходит к концу, верно? А когда закончился этот, некому было восторгаться им… все, что осталось, — это зловоние, исходившее от тех, кто пал во время него, да крики раненых.

Я невольно бросил взгляд на его искалеченную ногу.

— Ты тоже кричал?

— Думаешь, я помню?

Мы погрузились в молчание. Пропасть, разделявшая нас, та самая, на которую недвусмысленно намекал Лонгин во время нашей первой встречи, которую я когда-то отказывался признавать, теперь стала заметнее. То была пропасть, что отделяет девственницу — от распутницы, игру — от работы. Всю свою жизнь я имел дело с солдатами, но я был не с ними, а как бы за их спиной. Я появлялся после них: задавал вопросы, выяснял побуждения, а потом выносил решения по поводу того, чего, в сущности, не понимал.

Чего же они на самом деле стоили, мои отчеты?

— Каково это — готовиться к битве? — вырвалось вдруг у меня.

Похоже, вопрос мой не слишком удивил Лонгина. А может, он догадался, что я на самом деле хочу понять.

— Это как молитва, — терпеливо объяснил он. — Нет, я не имел в виду то, как молятся все нормальные люди… просто когда ты знаешь, что скоро битва, и готовишься к ней, ты как будто выполняешь своего рода ритуал, мысленно ты уже настраиваешься на нее. Не знаю, как там у других, но у меня это так. Мысли все время чем-то заняты. И руки тоже. Я же говорю, это ритуал. Сначала нужно проверить и наточить оружие. Потом поесть — лучше немного, так легче двигаться, а если во время битвы получишь рану в живот, меньше вероятности, кто загноятся кишки. Нужно отдать необходимые приказы, подбодрить своих людей — делаешь все это, а в голове все время вертятся разные мысли: как нужно действовать, когда начнется битва; что должны сделать твои люди и что должен сделать ты сам — перебираешь в памяти каждый удар, каждый выпад, каждый трюк, которому научился за эти годы, и так до бесконечности. Я как будто заранее видел, как все это будет — видел еще до того, как вступить в битву. Думаю, всему виной скрежет железа, который доносится со всех сторон, потому что все вокруг тебя точат мечи… и этот запах масла и кожи, и бряцание доспехов — все это преследует тебя, и от этого невозможно избавиться. Зато громких разговоров и смеха уже не слышно.

— Выходит, ты совсем не боишься?

— Почему? Какой нормальный человек не боится? Но ведь я солдат и, как каждый солдат, сам много лет назад выбрал свою судьбу. А солдат слишком занят, думая, как ему уцелеть, чтобы бояться, понимаешь? И потом, ты же знаешь, что ты не один, что рядом с тобой твои товарищи и что какой бы ни была их судьба, ты разделишь ее с ними. Все мы знаем, что жизнь любого из нас зависит от того, кто прикрывает твою спину, и это горькое и в то же самое время сладостное чувство сродни любви.

— Любовь? Это во время сражения-то?

— Война — это не только ненависть, инспектор. Война — это вроде причастия. Так сказать, причащение святых тайн.

 

Глава 37

— Адрианов вал! Вот он, Адрианов вал, Каратак!

Земля промерзла и звенела под ногами. Вода в мелкой речке Илибриум, петлявшей вдоль топкой трясины у подножия Вала, подернулась тонкой корочкой льда. Звезды скрылись за плотной пеленой серых облаков, а на рассвете пошел снег — падая редкими пушистыми хлопьями, он на короткое время укрывал пожухлую траву, чтобы почти сразу же растаять. Из тумана медленно выступал силуэт Адрианова вала — словно исполинское морское чудовище, выбравшись из пучины на берег, грозно смотрело на них пустыми глазницами бойниц, в то время как туловище и хвост его, извиваясь вдоль вершины горного кряжа, скрывались далеко за горизонтом. Верхушки римских сторожевых башен, вспарывая тучи, грозно упирались в самое небо. Но, как и обещал Гальба, все казалось вымершим. Ничто не говорило о том, что где-то там, позади Вала, есть люди.

— Славное утро для битвы, — одобрительно хмыкнул Лука, потягиваясь и покряхтывая, словно разминая кости. Дыхание его белым облачком пара вырывалось у него изо рта и таяло в воздухе. — И для поездки верхом сойдет, и для того, чтобы поохотиться!

— Сможем мы победить их? — очень тихо вырвалось вдруг у Ардена.

Лука покосился в его сторону.

— Самое время спросить! — буркнул он.

— До сих пор еще никому это не удавалось.

— В битве нет места сомнениям.

— Сомнения могут быть у любого.

— Да, только умный человек старается держать их при себе. Это все та женщина, Арден, это она лишила тебя уверенности в себе. И пока ты не вернешь ее назад, тебе не стать прежним. Одолей Вал и отыщи ее, черт возьми! А после как хочешь — женись на ней или убей ее, но стань снова тем, кем ты был до того, как она вошла в твою жизнь.

— Да… ты прав… — Но сможет ли он отыскать ее? А если даже найдет, что она скажет ему? Почему она бежала? От чего спасалась — от него? Или от войны? Впрочем, что толку сейчас гадать об этом — это все равно что пытаться разрубить огонь топором.

Арден снова и снова мысленно перебирал в голове свой план. Он помнил, что в каждой из двух крепостных башен, отстоявших на милю друг от друга, были ворота, через которые им придется прорваться, чтобы попасть внутрь. Одни — в стене, которую он едва мог различить сквозь плотную завесу тумана, а другие — позади небольшого форта, выступающего над южной частью Вала, словно уродливый чирей на теле. Прорваться через эти ворота, и вся Британия будет лежать у твоих ног, пронеслось у него в голове. И все разом изменится…

— Друиды говорят, время римлян подошло к концу, — продолжал Лука. — Еще никогда прежде они не были так слабы, а мы — так сильны, как сейчас. Так что можешь переживать сколько угодно, раз уж тебе так хочется, но лично я перегрызу нынче немало римских глоток!

Ардену очень хотелось сказать, что слишком большая уверенность — прямой путь к смерти. Лучше уж бояться — так по крайней мере есть надежда уцелеть. Но он предпочел промолчать.

— Кавалерия готова к бою? — коротко спросил он. Он имел в виду кельтскую знать, которую до поры до времени было решено держать в резерве. Их отряд стоял позади всех. Даже на таком расстоянии Ардену удалось разглядеть диковинные шлемы, увенчанные шишаками в виде невиданных зверей, изукрашенные древними рунами мечи, блестевшие позолотой резные рукоятки копий.

— Да, готова. Похоже, Гальба сдержал свое слово, а? Все, как он и обещал!

Да… время пришло. Ни один человек из всех, что стояли сейчас у Вала, не уважал и не страшился римской доблести так, как Арден Каратак. И ни один не верил так в мужество кельтов, как он. Сейчас, когда они наконец вместе, ничто в мире не сможет их остановить.

Сила против силы… друг против друга. И только битва покажет, чья сила больше.

На Ардене тоже были доспехи, однако он отказался от шлема, чтобы ничто не загораживало ему вид. Многие из его окружения предпочли отказаться от доспехов вообще — они явились сражаться обнаженными, вернее, почти обнаженными; укутавшись лишь в свои плащи, они молча сгрудились за его спиной, терпеливо выжидающие, точно волки, и такие же опасные. Разбившись на сотни, они, припав к земле, настороженно разглядывали серый каменный силуэт Вала, а глаза их горели голодным огнем, и где-то там, среди них, был и бывший гладиатор Кассий. Эти люди жили, чтобы убивать. Война стала смыслом их жизни.

Поодаль стояли лучники. Их луки были так велики, что, поставленные на землю, возвышались у них над головой, выпущенная из такого лука стрела могла пронзить человеческую плоть на расстоянии не менее трехсот шагов. Их целью было прикрывать атакующих. Стрелы, что сейчас лежали в их колчанах, терпеливо и любовно вытачивались долгими зимними вечерами, у каждой из них было имя, которое потом вырезали на ее наконечнике — тяжелое и острое, словно жало, острие его могло без труда пробить металлические доспехи. Среди них была и дева-воительница Бриса, и Арден мог поспорить, что стрела, выпущенная ее рукой, скорее других отыщет среди римлян свою жертву.

Отдельной группой стояли скотты, ради этого сражения приплывшие из Эйре. Они присоединились к войску кельтов лишь накануне вечером — при одном только взгляде на их размалеванные синей краской, покрытые шрамами тела, на мрачные, нахмуренные лица сердце любого сжималось от страха. Ардену еще никогда не доводилась сражаться бок о бок с ними, но их вожди поклялись ему, что жаждут отведать римской крови — это была их месть за взятого в плен вождя, человека по имени Одокуллин из Дальриасты, а потом, по их словам, подло убитого римлянами.

Арден ловил себя на том, что иногда даже слегка завидует их угрюмой ненависти.

Зато те чувства, что сейчас будоражили его кровь, как он ни сдерживал их, до странности не имели ничего общего с предстоящей битвой. Мир, который он привык считать своим, вдруг словно разом обратился в прах, оставив у него во рту вкус песка. За всю свою жизнь Арден смог впустить в свое сердце всего двух женщин, и оба раза любовь его, жестоко раненная, умерла, истекая кровью, соленый привкус которой он чувствовал сейчас у себя на губах. Оплакав Алесию, он приучил себя к мысли, что боль, которую ему пришлось испытать, так велика, что уже ничто на свете не способно причинить ему большую. Но потом, спрыгнув с ветки дуба, он увидел сидевшую в своей повозке Валерию, напуганную до смерти, но сохранившую в своей душе достаточно смелости и стойкости, чтобы вонзить булавку в шею его коня, а потом решиться искать спасения в лесной чаще, — увидел и понял, что погиб.

И тогда он принялся выслеживать ее, как зверь выслеживает свою добычу. Он похитил ее и ввел в тот мир, который считал своим. Но судьба жестоко посмеялась над ним: как раз когда Арден нуждался в ней больше всего, когда любил и желал ее, как ни одну женщину из тех, которых он знал, когда понял, что верит ей, как себе, — именно тогда Валерия сбежала… бросила его ради того, чтобы вернуться к мужу. Выбрала постылое супружество вместо его любви! Даже не позабыла прихватить с собой свое обручальное кольцо! Понятно, почему она сбежала — решила предупредить римлян о нападении, предать его, она хочет, чтобы он потерпел поражение, желает его смерти! Собственно говоря, он и сам хотел того же — зачем жить, когда тебя предает та, кого ты любил?! Но сначала он сделает все, чтобы сокрушить Рим.

А потом умрет — с кельтским проклятием на устах.

— Ты и в самом деле ненавидишь их, да, Арден? — спросил Лука. — Вот этим-то ты и отличаешься от нас всех — мы ведь хотим только золота, вина, шелковых тканей и льна, ну и лошадей, конечно.

— Просто я знаю их, вот и все. Только этим я и отличаюсь от вас.

Отвернувшись, он подошел к Савии, которая после их отъезда из Тиранена не отходила от него ни на шаг, она жалась к нему, словно собака, что льнет к хозяину в поисках защиты. И Арден терпел это, потому что бывшая рабыня странным образом напоминала ему о Валерии. Она как будто отдала часть своей силы госпоже. Любая добрая римлянка ставит чувство долга превыше любви, объяснила она ему. А любой кельт — наоборот, ответил он ей.

— Где сейчас может быть твоя госпожа?

— Думаю, в той же самой крепости, где стоят петрианцы. — Савия смотрела на него с печалью в глазах. Она понимала, что Валерия разбила его сердце — точно так же, как он со своей бессмысленной и непонятной для нее войной разбил сердце ей.

— Если нам удастся перебраться через Вал и уничтожить гарнизон, постарайся отыскать ее, хорошо? И не отходи от нее ни на шаг. Сделай все, чтобы она осталась жива, и приведи ее ко мне.

— А если я сделаю это, что будет с моей госпожой?

Что с ней будет? Он и сам не мог этого сказать. Он боялся этой минуты, боялся даже думать о том, как увидит ее снова, хотя хотел этого больше всего на свете. Страх… и желание.

— К тому времени мой меч затупится, а мои руки устанут убивать. Я хочу взглянуть ей в глаза, заглянуть в ее сердце — мне хочется посмотреть на женщину, которая способна со всей страстью заниматься со мной любовью, чтобы через минуту покинуть, даже не оглянувшись назад, — а потом мы вместе решим, какой будет наша судьба.

Савия молча закрыла глаза.

Пора, подумал он. Время сражения пришло, и он должен повести их за собой.

Арден вышел вперед, где, опираясь на посох, увенчанный деревянной фигуркой ворона, молча ждал его Кэлин. Заметив это, варвары все как один вскочили на ноги, и у Ардена сжалось сердце — словно исполинская туча разом покрыла сухую, промерзшую землю… Богатый урожай соберет сегодня смерть, пронеслось у него в голове. Ему вдруг захотелось узнать, как это выглядит с высоты — не дрогнет ли сердце у тех, кто сейчас смотрит на них сверху, при виде этого полчища, словно ниоткуда появившегося вдруг у подножия стены?

Они были готовы.

Подняв меч, Каратак повернулся к своим людям — к тем самым людям, в мужестве которых не сомневался.

— Во имя Дагды! — крикнул он. Голос его, прогремев подобно раскату грома, далеко разнесся в морозном воздухе.

Вслед за ним Кэлин вскинул свой посох:

— Во имя богов нашей священной рощи!

— Во имя Дагды! — взревели воины. Они потрясали в воздухе копьями, и бесчисленные древки их вознеслись подобно колосьям спелой пшеницы, и крики всех слились в один многоголосый вой. — Во имя наших священных лесов! — Широкие крученые цепи на шеях и серебряные нашлепки на доспехах слабо поблескивали в холодном свете морозного утра. Обнаженные тела кельтов, вздувшиеся буграми, налитые силой мышцы отливали бронзой. А мгновением позже взревели рога, и их хриплый рев разнесся в воздухе, словно трубный клич.

«Мы пришли, — говорили рога. — Остановите нас, если сможете!» А еще через миг они бросились вперед, и земля тяжко застонала и загудела от топота бесчисленных ног.

 

Глава 38

Кельты хлынули к подножию Вала стремительным потоком — проломив тонкий лед речушки, они скатились вниз и зашлепали по мелководью, вопя от холода. Не прошло и минуты, как они вскарабкались на противоположный берег и, словно океанская волна, затопили подножие Адрианова вала. Двадцать самых крепких из них волокли ствол исполинской сосны с заостренным концом, намереваясь использовать его как таран, чтобы проломить ворота крепости, — со стороны он был похож на гигантский коричневый фаллос, готовый мстительно впиться в живую плоть. Остальные тащили с собой крюки с веревками на конце.

Их появление не осталось незамеченным — горстка римских солдат высыпала на парапет. Они метались взад-вперед, оглашая крепость пронзительными воплями. Где-то внутри взвыла труба. В атакующих полетели стрелы, но большинство из них втыкались в щиты или, не причиняя никакого вреда, падали на землю у ног варваров. Однако одна стрела все-таки отыскала живую плоть — раздался пронзительный вопль, и тело варвара тяжело осело на землю. Вслед за ним еще одна угодила одному из кельтов прямо в глаз, и звенящий, исполненный мучительной боли крик разорвал морозный воздух. А потом в ход пошли баллисты. Тяжелая стрела одной из них, попав в плотную толпу кельтов, с ужасающим треском врезалась в нее, разметав и раскидав их в разные стороны. Щиты варваров, не выдержав такого удара, трескались и разлетались осколками, словно яичная скорлупа.

Битва началась.

Взвыв от ярости, атакующие также взялись за луки, и целая туча стрел взмыла над крепостной стеной. Среди лучников была и Бриса. Злобно жужжа, словно разъяренные осы, стрелы градом осыпали защитников крепости, одна из них впилась в грудь наводившему катапульту. Вскрикнув, он свалился со стены, и головы римских солдат вмиг скрылись за парапетом.

— Быстрее! — заорал Арден. — Не давайте им времени!

Горло римского воина пронзило копье. Поперхнувшись, он зашатался, перевалился через парапет и тяжело рухнул вниз. Тело его, едва не свалившись на головы варварам, скатилось в крепостной ров. Из груди Ардена вырвался ликующий крик. Вождь кельтского клана кубарем бросился вниз, на дно рва, и через мгновение отрубленная и окровавленная голова римского солдата покатилась к реке, подскакивая, точно мяч, и пятная землю кровью. Одна из женщин клана бросилась за ней. Подхватив голову, она подняла ее в воздух и радостно затанцевала на берегу, оглашая воздух торжествующими воплями.

Но тут в воздухе просвистела римская стрела, и кельт, потрясая в воздухе окровавленным мечом, свалился на дно рва, где еще содрогалось в конвульсиях тело его жертвы.

Баллиста выстрелила снова. Но на этот раз прицел был взят слишком высоко, и тяжелая стрела просвистела в воздухе над первой волной атакующих, не причинив им никакого вреда.

— Мы вне их досягаемости! У самого Вала безопасно!

Ливень стрел, которым римляне осыпали атакующих, стал понемногу слабеть, стрелы все реже находили свою цель, большей частью падая на землю. Те из римлян, кто в горячке боя перегибался через парапет, чтобы выпустить стрелу или метнуть на головы варваров камень, чаще других становились жертвами метких кельтских лучников — то и дело кто-то из них, пронзительно вскрикнув, валился вниз, и тело его, истыканное стрелами, тяжело катилось по земле. Но вот в воздух взметнулся крюк и, зацепив одного из римлян, сдернул его с парапета. Вслед за ним еще несколько таких же крюков впились в края бойницы, и варвары, цепляясь за веревку, один за другим стали быстро карабкаться на крепостную стену.

Покрытый грязью мост, ведущий через крепостной ров, в спешке то ли забыли, то ли не успели поднять, и варвары не замедлили этим воспользоваться. Держа на плечах исполинский ствол, они с топотом промчались по мосту, намереваясь одним ударом вышибить ворота. От мощного удара содрогнулась даже каменная арка ворот, и оглушительный грохот эхом разнесся по всей крепости, достигнув самых отдаленных ее уголков. А вслед за ним раздался ужасающий треск — это не выдержали массивные дубовые ворота. Еще один удар, за ним еще — в горячке боя атакующие даже не замечали ни стрел, ни дротиков, которыми их осыпали сверху.

— Продолжайте стрелять! Сильнее, сильнее! Швыряйте крюки!

Десятки тяжелых крюков, одновременно взмыв в воздух, походили на каких-то уродливых, опасных пауков с растопыренными когтистыми лапами, которыми они цеплялись за стены Вала, их веревки облепили его поверхность, словно чудовищная паутина. Один из римлян перегнулся через парапет, чтобы мечом отсечь один из крюков, и в тот же миг Бриса с присущим ей хладнокровием прицелилась. В воздухе просвистела стрела и вонзилась римлянину прямо в ухо. Пронзительно вскрикнув, он взмахнул руками в воздухе и исчез из виду. Вот один из варваров, потом еще один вскарабкались по стене на самый верх, за ними последовали и другие и мгновением позже уже схватились с солдатами. И вот уже не в одном, а сразу в нескольких местах варвары, облепив стену, ползут по ней, точно мухи. Защитники крепости явно растерялись.

Снова раздался страшный треск — это под очередным ударом могучего тарана треснули дубовые ворота, — а потом снова и снова. Наконец одна из створок не выдержала и покосилась. Ворота распахнулись настежь, и створки их тяжело упали на землю, еще содрогаясь от ударов, — это походило на конвульсии смертельно раненного животного. Толпа варваров с размаху, еще цепляясь за таран окровавленными пальцами, ворвалась внутрь. Несколько легионеров попытались было остановить их, но были отброшены в сторону и тут же зарублены. А там, на самом верху, на крепостной стене сопротивление было уже сломлено — поняв, что им не выстоять, солдаты бросились бежать, они мчались на запад и на восток вдоль стены — туда, где над Валом еще не торчали косматые головы свирепых кельтов. С ликующим ревом варвары быстро карабкались по веревкам наверх и спрыгивали вниз, прямо на каменные плиты внутреннего дворика крепости. Хижины, в которых жили солдаты гарнизона, мгновенно обшарили, вторые ворота, те самые, что выходили на юг, дрогнув, распахнулись настежь, и волна варваров с Арденом во главе хлынула внутрь крепости.

Адрианов вал был взят. Крепость пала. Как и обещал Гальба, сопротивление было слабым, и поток варваров прошел сквозь Вал, точно раскаленный меч сквозь растопленное масло. Впереди высилась земляная насыпь, за которой их ждали все богатства Британии. И пока оставшаяся часть кельтской армии карабкалась на стену, первые из атакующих, не дожидаясь их, перебрались через насыпь и волной хлынули вперед.

Укрывшись в безопасном месте на самом верху восточной насыпи, Гальба с мрачным лицом следил, как варвары штурмуют крепостные стены. Их разделяло не более трехсот шагов. Варвары облепили стену, словно рой рассвирепевших пчел, их полуобнаженные тела на расстоянии казались черными, воздух звенел от их ликующих криков, и только железная дисциплина и память о тяжелом кулаке Гальбы удерживали его кавалеристов от того, чтобы немедленно ринуться в атаку. Его люди изнывали от нетерпения. В ярости скрежеща зубами, они рвались на помощь товарищам, истекающим кровью, умирающим прямо у них на глазах, но Гальбе пока еще удавалось сдерживать их.

— Получите вы свою кровь! — жестко пообещал он им. — Потерпите. А потом по моему знаку в седло и вперед!

И вот время пришло. Гальба бесшумно соскользнул с насыпи и вскочил на спину своего Империума, громадный черный жеребец пританцовывал, всхрапывая от нетерпения. Вслед за ним сто кавалеристов вскочили в седла, острия их копий грозно смотрели вверх. На поясе Гальбы тихонько звякнула цепь с нанизанными на нее кольцами, часть из которых еще хранила на себе следы крови своих бывших хозяев. Затянутая в перчатку рука крепко сжала поводья, другая обхватила рукоятку спаты, короткого римского меча с иззубренным лезвием, рукоятка казалась шершавой — ходили слухи, что она была сделана из кости одного из убитых им врагов.

— Помните же! Каратак нужен мне живым!

Гальба рысью спустился вниз по заросшему травой склону земляной насыпи, на ходу он хладнокровно пересчитал варваров, чтобы выбрать удачное время для нападения. И застыл на мгновение, похожий на мраморную статую, черным силуэтом вырисовывающуюся на фоне угрюмого неба.

— Пора! — крикнул он наконец.

Пылающая стрела, выпущенная из-за насыпи, рассыпая искры, пролетела над Валом, словно давая сигнал к атаке. На четверть мили в каждую сторону пограничной крепости, вдоль парапета, тянувшегося по самому верху Вала, ширина которого превышала шесть футов, внезапно разом появились две сотни римских пехотинцев — дожидаясь этой минуты, они лежали ничком, опустив головы и прикрыв их руками, стараясь, чтобы римляне раньше времени их не заметили. Все они как один были вооружены тяжелыми боевыми дротиками. Молча, но быстро, не тратя драгоценного времени, обе центурии бегом бросились бежать назад в направлении форта, где сопротивление римлян, казалось, было только что подавлено, топот ног, обутых в тяжелые солдатские сапоги, эхом разносился вокруг. Вслед за ними появились и лучники — перегнувшись через парапет, они принялись осыпать ливнем стрел варваров, остававшихся еще внизу у подножия стены. Ловушка захлопнулась.

Кое-кто из кельтов успел заметить опасность. Бриса, пронзительно крикнув, чтобы предупредить своих соплеменников, выпускала стрелу за стрелой, глядя в бессильной ярости, как они впиваются в щиты, не причиняя римлянам никакого вреда. Но мгновением позже она и сама была ранена — римская стрела впилась ей в руку. От удара она отлетела назад, рухнула на спину, подмяв под себя лук, и он с сухим треском сломался под тяжестью ее тела.

Передовой отряд, возглавляемый Арденом, еще не успел заметить появления римлян у себя за спиной. В горячке боя они перебрались через земляную насыпь и взобрались на Вал с другой стороны. Прыгая и вопя, они совсем забыли о своем вожде, который криками пытался навести хоть какой-то порядок. Арден готов был выть от бессильной ярости — сколько раз он твердил своим собратьям о необходимости жесткой дисциплины! А теперь эти тупоголовые ослы решили, что битва закончилась!

— Еще рано, — проговорил Гальба, глядя, как ликующие варвары, не замечая их, бегают взад-вперед по Валу.

А в это время обе римские центурии, стремительным потоком хлынув вниз, окружили только что взятую кельтами крепостную башню. Горсточка варваров, оказавшаяся между двух огней, была уничтожена мгновенно. Боевые дротики, жужжа в воздухе, пронзали одно человеческое тело за другим, спустя всего лишь мгновение все кельты оказались нанизанными на них, словно жуки на булавки, а те, кому посчастливилось уцелеть, в панике прыгали вниз с Вала и скатывались в крепостной ров. Те из них, кто успел в последнюю минуту заметить опасность, крикнули, надеясь предупредить Ардена и остальную часть отряда, но было уже слишком поздно. Обе римские центурии сомкнулись поверх горы изуродованных, окровавленных человеческих тел, громоздившихся возле внешних ворот, в воздухе зазвучали отрывистые команды, и на стене появились тяжелые металлические котлы. Еще миг, и их содержимое, булькая и шипя, черной волной хлынуло вниз через бойницы прямо на головы варваров, с воплями разбегавшихся в разные стороны. Кое-кто, визжа от нестерпимой боли, катался по земле.

Среди варваров началась паника.

По рукам быстро передали горящий факел. Раздался оглушительный взрыв, и огненная жидкость брызнула в разные стороны.

Греческий огонь!

То, что еще оставалось от ворот, мгновенно вспыхнуло, и вихрь пламени взвился к самому небу. Те из варваров, кто бросился вперед в безумной надежде прорваться, спастись, мгновенно превратились в пылающие живые факелы. Охваченные огнем люди, дико крича от нестерпимой боли, бежали, катились по травянистому склону к реке, в слепой надежде спастись. Несчастные заживо горели прямо на глазах у своих соплеменников. И это жуткое зрелище заставило варваров дрогнуть.

Римляне, подчиняясь жесткой дисциплине, стреляли только по команде. Ливень стрел, которыми они осыпали варваров с верхушек сторожевых башен, с каждой минутой становился все гуще. Кельты один за другим падали на землю, пронзительно крича и корчась в агонии, заклинания друидов оказались бессильны защитить их от закаленных в огне тяжелых римских стрел. Воспользовавшись замешательством варваров, солдаты отбили баллисту, и массивные стрелы ее вновь засвистели в воздухе — каждая такая стрела, угодив в толпу, пронзала сразу несколько человеческих тел, выкашивая в рядах нападающих целые просеки, словно исполинская коса. Остальные римляне бросились бегом к задней стене крепости, крепко-накрепко закрыли ворота и задвинули засов, отрезав отряд Ардена от остальных его соплеменников, так что теперь они не смогли бы прийти им на помощь.

Армия кельтов оказалась разрезанной надвое. Адрианов вал снова замкнулся, точно исполинские ворота, все пространство перед внешним проходом простреливалось римскими лучниками, тут и мышь не смогла бы проскользнуть незамеченной, задние ворота были закрыты наглухо, а поверх стены стояли остальные римляне, готовые прикончить любого, кто осмелится поднять голову. Каратак и вместе с ним две сотни кельтов оказались в ловушке.

— Уничтожить их! — проревел Гальба.

Приказ еще не успел сорваться с его губ, как где-то за его спиной пронзительно взвыла труба и отряд римских кавалеристов, вылетев из-за угла, одним прыжком взлетел на насыпь. Это выглядело так, словно сама земля разверзлась у них под ногами, как бывает во время Самайна, и духи мертвых воинов вырвались оттуда, чтобы расправиться с живыми. Потрясенные варвары застыли, словно вросли в землю. А римляне обрушились на них сверху, точно лавина.

— Предательство! — завопил Арден, сообразив наконец, что произошло. Но было уже поздно.

Два отряда, кельты и римляне, пешие и конные, столкнулись друг с другом, и от оглушительного грохота содрогнулась земля. Треск ломаемых копий и расколотых щитов, вопли раненых и затоптанных, пронзительное ржание искалеченных лошадей — все сплелось воедино, и те, кто наблюдал за боем, поначалу даже не могли понять, что происходит. Но как только пыль немного осела, все увидели старшего трибуна — рубя налево и направо мечом, он пробирался туда, где сражался Арден.

— Помните, он нужен мне живым! От мертвого мало проку!

Снова взвыли трубы, и с высоты Вала понеслись приветственные крики римлян.

А в это же самое время за Валом, ближе к северу, Марк и две сотни петрианцев, находившиеся в засаде, выскользнули из-за деревьев и напали на варваров с тыла. Точно так же, как Гальба сейчас собирался перерезать оставшихся в живых варваров у южной стены Вала, так и Марк спешил к нему с другой стороны, чтобы проделать то же самое — только у северной.

Луций Марк Флавий, помня о том, что опозорившая его жена томится в тюрьме, а карьера висит на волоске, был готов на все, чтобы в этот день покрыть себя неувядаемой славой. Добиться этого или умереть. В конце концов, твердил он себе, именно кровавые войны легли в основу могущества Рима, и история уже многократно успела доказать, что слава, добытая на поле битвы, способна смыть любой позор и что лавровый венок на челе победителя надежно прикроет собой грязное пятно. Рим всегда любил, чтобы ему приносили жертвы, и любой, кто пал на поле боя, мог быть уверен в том, что имени его никогда больше не коснется пятно бесчестья.

Наступил час его мести.

Марк со своими людьми незаметно выскользнул из ворот крепости на рассвете, задолго до того, как взошло солнце. Две сотни его лучших кавалеристов словно косой прошлись по вражеской территории, уничтожая всех, кто попадался у них на пути, — их задачей было напасть на варваров с тыла в тот момент, когда они меньше всего будут этого ожидать. В результате в крепости почти не осталось солдат, и еще несколько больших участков Вала оказались оголены, но Гальба уговорил-таки префекта согласиться на его безумный план, поклявшись, что Арден нанесет главный удар именно в том месте, где они договорились. Впрочем, другого выхода у Марка не было — как еще мог он надеяться одержать верх над кельтами, во много раз превосходившими их численностью?

Незадолго до рассвета кавалерийский отряд, незаметно выскользнув из-за буковой рощицы к северу от Адрианова вала, стал свидетелем штурма. Римляне видели, как пала крепость, как волна варваров хлынула через Вал, они видели, как один за другим гибли их товарищи, и, дрожа от нетерпения, ждали только сигнала от Гальбы, а сигналом должна была стать горящая стрела. И вот все случилось, как и обещал старший трибун, — армия кельтов была разрезана надвое, и Марку наконец представился шанс, которого он так долго ждал. Уничтожив тех, кто топтался за Валом, думал префект, он одержит желанную победу и покроет себя неувядаемой славой. Если им удастся покончить с теми, кто оказался в западне, и убить Каратака — уж тогда он непременно принесет Валерии окровавленную отрубленную голову ее любовника, промелькнуло в голове у Марка; возможно, для него еще не все потеряно. Кровь кельтского вождя спасет не только его карьеру, но и его супружество. А если случится так, что он сам погибнет в бою… что ж, это тоже выход. Жизнь в последнее время приносила Марку больше горя и забот, чем радости. Измена жены покрыла его имя несмываемым позором, ее неверность он воспринимал как предательство. Краткий период, когда он был командиром гарнизона, стал для него нескончаемым кошмаром. И будущее его выглядело достаточно мрачным.

А раз так, то сегодня он омоет свой меч в крови этих каледонских псов, поклялся Марк, этих пиктов, кельтов, саксов, скоттов и как их там… пусть и они познают ту горечь и позор, что терзали его сердце. Он отомстит или примет смерть в бою, как и положено солдату.

— Нападем на них с тыла! — вскричал он. — Во имя Марса и Митры вперед!

Кавалерийский отряд вылетел из-за деревьев, словно стрела из лука, — щиты у левой руки, копья в правой, копыта лошадей грохотали по промерзшей земле, точно боевые барабаны кельтов. Сотни варваров, еще не заметившие их появления, в растерянности копошились у подножия Вала, не успев прийти в себя после огненного вихря, что пронесся у них над головами. Но вот раздался чей-то крик, оповещающий о приближении новой опасности. Воины обернулись и широко раскрытыми глазами уставились в оцепенении на отряд римлян, окружавший их с тыла. Варвары были в смятении — забыв обо всем, каждый думал только, бежать или сражаться.

Бежать — но куда? За спиной у них громадой высился Вал, с которого их осыпал дождь стрел.

Строй кавалеристов рассыпался — каждый из воинов уже заранее облюбовал себе цель и вскинул копье.

Большинство кельтов, однако, издав яростный крик, с фатализмом обреченных бегом бросились навстречу врагу. Безнадежность положения, в котором они оказались, зажгла в них поистине маниакальную ненависть к нападавшим. Они сражались как безумные − именно это, как поняли римляне, служило доказательством того, что ни один из них уже не верил в победу и внутренне был готов к смерти. Варвары бились храбро, но ни один из них явно не имел понятия о военной стратегии. Это-то и должно было стать причиной их поражения — во всяком случае, так надеялся Марк.

Первая волна кавалеристов смела небольшой лагерь тех, кто двигался в арьергарде войска кельтов. Уничтожив всех, кто оказался там, они врубились в тыл армии варваров, и вопли первых раненых разорвали морозный воздух. Десятки тел уже корчились на земле под копытами обезумевших лошадей, когда перед римлянами внезапно выросла сплошная стена разъяренных воинов. Выставив щиты и вскинув копья, они ринулись навстречу врагу. Подоспели лучники, и вот уже первые стрелы варваров, отыскав свою жертву, попали в цель. Кое-кто из людей Марка был выбит из седла. Бриса, не дожидаясь помощи, сама вырвала из руки стрелу и успела отыскать себе другой лук. И сейчас, с мрачным лицом, с ног до головы покрытая собственной кровью, девушка выпускала одну стрелу за другой.

Но что они могли поделать? Кельтов было слишком мало… Римляне попросту смели их. Бриса еще успела заметить вздыбленную лошадь, над головой ее нависли копыта, а в следующую минуту страшный удар отбросил ее в сторону, и она оказалась на земле, погребенная под грудой окровавленных тел. Земля снова дрогнула, как от подземного толчка, и небо содрогнулось, словно от раската грома, — это две армии, одна к северу от Вала, другая — к югу, сошлись воедино в решающей схватке. Римские копья пронзали одного за другим кельтов, кто не успевал вовремя увернуться, лошади свирепо ржали и топтали изуродованные тела, и люди десятками валились на землю, как колосья под косой. Мощь римской кавалерии была так велика, что сопротивление варваров оказалось сломлено в считанные минуты. Издав ликующий крик, римляне повернули лошадей и выхватили из ножен мечи. Их лезвия взлетали в воздух и опускались в каком-то страшном едином ритме, словно рычаги примитивного механизма.

Марк с ловкостью опытного воина направил коня прямо в самую гущу растерявшихся варваров, после сражения в священном ущелье друидов он уже не удивлялся воцарившемуся среди кельтов ужасу.

Дернув за поводья, он рывком повернул коня, словно намереваясь ринуться навстречу огромному варвару, с ног до головы покрытому боевой раскраской, — держа огромный двуручный топор, тот, оскалившись, ждал появления врага. Но в последнюю минуту резко осадив лошадь, Марк обманным движением напал на него слева. Левой рукой вскинув щит, префект отразил страшный удар топора варвара, в то время как его римский меч спата описал в воздухе смертоносную дугу. Короткое лезвие вошло в плоть и воткнулось в кость, раздался пронзительный вопль, и раненый упал навзничь. А через секунду Марк уже стоял над ним — заставив коня подняться на дыбы, он направил его прямо к телу, вынудив обезумевшую лошадь пригвоздить варвара к земле, а мгновением позже раздавленное, изуродованное до неузнаваемости тело тяжело сползло в холодную воду. Краем глаза Марк успел заметить, как кельтский дротик, воткнувшись в спину совсем еще юного кавалериста, выбил его из седла. Но не прошло и секунды, как другой солдат, появившись как из-под земли, одним ударом меча отсек варвару голову.

Римляне на Валу оглушительно вопили, подбадривая кавалеристов, и осыпали варваров стрелами. Теперь по обе стороны конные отряды одного за другим уничтожали всех, кто еще пытался сопротивляться. Вскоре все будет кончено — те, кто останется в живых, превратятся в рабов, а остальные станут добычей червей. Кое-кто из обезумевших, потерявших от страха голову варваров пытался найти укрытие под еще дымившимися остатками каменной арки, но натыкался на римских легионеров, что прыгали со стены им навстречу.

— Победа, Марк Флавий! — крикнул центурион Лонгин. — Мы уничтожили их!

И тогда вдруг вновь хрипло взревели кельтские рога.

Больше тысячи мужчин и женщин последовали за Арденом Каратаком, когда он, штурмом взяв крепостную стену, прорвался через ворота, будучи уверен, что сопротивление римлян будет легко сломлено. Именно они сейчас оказались в отчаянном положении; окруженная со всех сторон, рассеченная надвое горсточка варваров с мужеством обреченных сражалась с римлянами — те хоть и уступали им в численности, зато железная дисциплина и более выгодное положение давали им значительное преимущество над кельтами. Сотни варваров, убитые или раненые, уже корчились на земле. Казалось, пройдет всего несколько минут и их отряд будет уничтожен полностью.

Однако еще не меньше тысячи их соплеменников укрылись поблизости, в лощине, а среди них был и конный отряд, составлявший самую лучшую, самую мощную часть армии варваров. Гальба ни словом не обмолвился Ардену о засаде, которая ждала варваров внутри стен Адрианова вала, зато позаботился предупредить их о скрывающемся в лесу отряде Марка, объяснив, что префект рассчитывает напасть на них с тыла в тот момент, когда они меньше всего будут этого ожидать. Так что атака петрианцев не стала для варваров неожиданностью.

В результате тылы армии варваров послужили для Марка и его людей своего рода наживкой — зная о намерениях римлян, кельты готовы были сделать все, чтобы ловушка, которую приготовил для них префект, стала ловушкой для него самого. И вот теперь она захлопнулась — воспользовавшись тем, что римлянам не до них, варвары привели свой план в исполнение. Из леска к северу от Вала бешеным галопом вылетела лошадь, а вслед за ней высыпала целая толпа пеших кельтов. Их было несколько сотен — завывая от бешенства, они ринулись в бой, рассчитывая напасть на ничего не подозревавших римлян с тыла, окружив их так же, как те собирались окружить их самих.

Заметив их приближение, солдаты на стене закричали, пытаясь предупредить своих о приближении нового врага, но большая часть отряда Марка даже не заметила этого — его люди до такой степени увлеклись сражением, что забыли обо всем. В воздухе прогремел дикий, пронзительный вопль — леденящий душу призыв к богам, не менее страшный, чем сама смерть, — и мгновением позже конь предводителя варваров врезался в строй римских солдат и прошел сквозь него, как нож сквозь масло. А вслед за ним лавиной хлынули остальные кельты, сея смерть на своем пути. Словно стая голодных волков, они набросились на ничего не подозревающих римлян — часто те даже не успевали сообразить, что происходит, как оказывались на земле под копытами лошадей с перерезанным горлом.

А еще мгновением позже пешие варвары, еще совсем недавно теснимые кавалерией римлян, повернулись и кинулись в атаку на своих поверженных, растерявшихся врагов, и земля вокруг вновь обагрилась свежей кровью.

Нападение варваров стало неожиданностью и для самого Марка. Его собственный конь, отброшенный в сторону лавиной кельтов, поскользнулся на пропитанной кровью земле, и Марк едва удержался в седле. Префект растерянно озирался по сторонам. Что происходит? Откуда взялись все эти варвары? Еще минуту назад победа, словно спелый плод, готова была, казалось, сама упасть ему в руки. И вот теперь отряд его кавалеристов, похоже, вот-вот захлебнется, окруженный со всех сторон морем кельтов, — тучи стрел и боевых дротиков свистели у них над головой, испуганные лошади одна за другой взвивались на дыбы, а потом с распоротым животом тяжело валились на землю. Варвары, еще совсем недавно готовые, казалось, броситься врассыпную, разом осмелели и кинулись в бой. Глаза их пылали местью, даже те, кто был ранен, из последних сил вставали и, словно голодные волки, вцепившись в глотку врага, увлекали его за собой.

— Марк, нужно отступать! — задыхаясь, прохрипел Лонгин. Дернув за уздцы, он с трудом заставил своего коня повернуться в сторону спасительной рощицы. Но в этот самый момент перед ним будто из-под земли вырос рыжеволосый вождь варваров в увенчанном рогами шлеме. Вихрем налетев на римлянина, он взмахнул огромным двуручным топором, и Лонгин, не успев даже вскрикнуть, вместе с конем сорвался с обрыва и исчез в ледяных водах реки. Раздался громкий всплеск, и всадник с лошадью скрылись под водой.

Лонгин отчаянно дергался, стараясь высвободить ноги из стремян, — убитая лошадь тянула его на дно. Наконец ему это удалось, и он, отдуваясь и кашляя, с трудом выбрался на противоположный берег. Его меч, спата, куда-то исчез. Не успел он опомниться, как на него снова набросились варвары. Тот, что был впереди, промахнулся, и сокрушительный удар, направленный в голову центуриону, пришелся по ноге. Отчаянно вскрикнув, Лонгин снова упал и, соскользнув с берега, ушел с головой под воду. Река окрасилась кровью.

Марк, пришпорив коня, рванулся вперед, удар меча остановил уже занесенную над ним руку варвара, и кровь из перерезанной артерии фонтаном брызнула в разные стороны. Взвыв от нестерпимой боли, огромный кельт покачнулся, схватился за руку и кубарем покатился по земле.

Не удостоив его даже взглядом, префект спрыгнул с лошади, бросился в ледяную реку и через минуту вытащил наполовину захлебнувшегося центуриона на ближайший к Валу берег. Перевернув Лонгина на живот, он положил его на землю и огляделся. То, что творилось вокруг, напоминало ночной кошмар. Почти все его люди к этому времени уже успели лишиться лошадей. Флажки и знамена петрианской кавалерии, еще недавно гордо реявшие в воздухе, один за другим валились на землю, словно деревья под топором, а толпа косматых, окровавленных кельтов с ликующим воем топтала их ногами. Улыбнувшаяся им поначалу удача явно повернула свой лик к кельтам. Ливень стрел сыпался на землю, в суматохе битвы никто не разбирал уже, в кого стреляет — в своих или в чужих.

На глазах у Марка пал его собственный конь: копье варвара, воткнувшись Гомеру в живот, выпустило благородному животному кишки — и Марк, похолодев, понял, что всякая надежда спастись для него потеряна.

— Нужно добраться до Вала! Только там мы будем в безопасности!

Задыхаясь и хрипя от натуги, Марк потянул Лонгина вверх по покрытому кровью берегу реки. Груды мертвых тел устилали землю, тут вповалку лежали и кельты, и римляне. Центурион, опираясь на руки, полз, волоча по земле наполовину отрубленную ногу и оставляя за собой кровавый след. Кое-кто из римлян, заметив своего командира, кинулся ему на помощь. Обнажив мечи, они прикрыли его со спины, даже не подумав о том, что, сбившись в кучу, представляют собой отличную мишень. Засвистели стрелы, и солдаты стали один за другим валиться на землю, точно срезанные серпом колосья.

Обхватив Лонгина одной рукой, Марк тащил его за собой, другой отбивая сыпавшиеся на них со всех сторон удары. Острие меча вонзилось ему в бедро, и Марк покачнулся, даже не сразу сообразив, что он ранен. Как ни странно, боли он не почувствовал — только усталость. Тяжелое тело Лонгина тянуло его к земле.

И вот наконец над его головой нависла серая громада Адрианова вала. Те из его людей, кто еще уцелел, вступили в яростную схватку с кельтами, также искавшими укрытия у подножия стены, где стрелы римлян не могли их достать. И те, и другие сражались одинаково яростно, забыв обо всем, ненависть и жажда мести туманили им головы.

Где же Гальба? Где обещанная им помощь?!

Теперь кельты вновь карабкались вверх по склону — настало время защищаться. Марк, не слушая протестов раненого Лонгина, помог ему перебраться через сломанные ворота в надежде, что под их укрытием его не обнаружат, после чего повернулся, чтобы встретить врага лицом к лицу. Что-то яростно свистнуло возле самого его уха, и как будто порыв холодного ветра шевельнул ему волосы — копье, брошенное чьей-то рукой, с размаху воткнулось в стену возле его головы. Мгновением позже в плечо ему впилась стрела, и он тяжело опрокинулся на спину.

«Я погиб», — промелькнуло у него в голове.

Но мысль эта, как ни странно, наполнила его душу спокойствием.

Внезапно ему вспомнился кельт в священном ущелье друидов, тот самый, что отчаянно сражался до конца, пока римское копье не пришпилило его к дубу. Тот, что, отказавшись молить о пощаде, предпочел умереть стоя.

Напрягая все силы, Марк поднялся на колени. Каким-то чудом ему удалось схватиться за веревку, свисавшую с конца крюка, и встать на ноги. Тяжело дыша и хватая ртом воздух, он привалился спиной к стене. Марк чувствовал, что теряет кровь. Силы оставляли его, перед глазами все плыло. Сквозь пелену, застилавшую ему мозг, пробилась мысль, что времени у него осталось совсем немного.

— Эй, кто-нибудь, привяжите меня! — закричал он. — Привяжите меня, чтобы я мог умереть стоя, как подобает мужчине!

И тут, словно догадавшись, что он собирается сделать, кельты на мгновение отхлынули от стены. Чьи-то маленькие руки схватили веревку, и мгновением позже Марк почувствовал, как она крест-накрест обхватывает его грудь. Он благодарно повис на ней, чувствуя, как вся сила, что еще оставалась в его израненном теле, вливается в руки. Потом, тряхнув головой, покосился в сторону, собираясь глазами поблагодарить своего спасителя, и с несказанным удивлением понял, что это женщина — и не просто женщина, а та, лицо которой хорошо ему знакомо.

— Савия?

Возле него стояла старая служанка его жены — лицо ее было белым от ужаса, но губы твердо сжаты, а глаза полны сострадания. О боги, что ей нужно здесь, среди груды окровавленных тел?!

— Прощай, Марк.

Может, она ему просто привиделась!

— Возьми его, Кассий! — услышал он рев варваров. — Прикончи римлянина — докажи, что тебе не зря подарили свободу! — А потом что-то холодное впилось ему в бок, и воздух со свистом вырвался из его легких. Последнее, что услышал Марк, был свист меча.

— Валерия! — отчаянно вскрикнул он. Но сам уже не услышал этого.

Гордился бы им сейчас отец?

Снова посыпались удары, и через мгновение свет померк. Марк был мертв.

А Арден, прижатый к южной части Адрианова вала, яростно сопротивлялся. Поднырнув под копье одного из кавалеристов, он быстрым движением перерезал поджилки его коню. Раздалось дикое ржание, и несчастное животное, сбросив седока, рухнуло на землю и забилось в агонии. Солдату понадобилась всего секунда, чтобы опомниться и вскочить на ноги, но Арден оказался быстрее — прежде чем римлянин успел это сделать, меч варвара уже воткнулся ему в горло. Хрустнули позвонки, раздался омерзительный чавкающий звук, и фонтан крови ударил вверх. Но Арден уже успел отскочить и одним прыжком вскочил на коня позади другого солдата. Снова свистнул меч, и второй всадник, вопя от боли, покатился по земле. Двое варваров своими копьями одновременно пригвоздили его к земле, и крики стихли.

А потом римская стрела, воткнувшись в грудь одного из них, заставила его рухнуть рядом со своей жертвой, мгновением позже та же участь постигла и второго. Арден окинул взглядом своих людей — отовсюду слышались пронзительные крики, и его соплеменники один за другим падали на землю — кто с копьем в груди, кто с разрубленной головой — и гибли под копытами разъяренных римских коней. Преимущество Гальбы было очевидным — пешие варвары не могли устоять перед атакой тяжеловооруженной конницы, которая беспощадно давила их лошадьми, а дождь стрел укрывшихся на Валу лучников раз за разом выкашивал в толпе варваров широкие ряды. Гнусное предательство завершилось чудовищной бойней.

— Уходим! Назад, к стене!

Уцелевшие варвары бегом кинулись к южной части крепости, к ее воротам, через которые они ворвались сюда всего лишь за полчаса до этого. Но теперь, под ливнем стрел, свистевших у них над головами, это выглядело почти безнадежным делом. Им все-таки удалось наконец прорваться к выходу, но широкие створки ворот захлопнулись у них перед самым носом. Один за другим варвары добегали до стены и падали, пораженные в спину стрелой прежде, чем успевали скрестить меч с кем-то из римлян. А сзади их безжалостно топтали лошадьми, и кельты, сжатые, словно сельди в бочке, гибли, даже не успев поднять меч. Их насаживали на копья, точно свиней на бойне, по нескольку человек разом, живых и мертвых вперемешку. Многие, предпочитая смерть рабству, недрогнувшей рукой вонзали себе в сердце кинжал.

Один Арден оставался невредим — стрелы, словно сговорившись, пролетали мимо, и ни одно копье еще не оставило на нем свой кровавый след. Неужто боги по какой-то неведомой причине хранят его?

Нет, это Гальба — этот мерзавец задумал взять его живым!

— Помните, — прогремело в воздухе, — тот, кто убьет его, может сам считать себя мертвецом!

Что происходит? Как случилось, что он остался тут один? Где остальные? Где пикты, где саксы, где его собственный клан — где все, что оставались по другую сторону Вала? Почему они даже не пытаются прийти им на помощь? И почему Гальба не повернул своих людей против римлян, как он еще недавно обещал? Выходит, Брассидиас предал его — точно так же, как женщина, которую он любил! Возможно, они сговорились? Что, если они вместе спланировали его гибель? Арден в полном отчаянии стащил с себя бесполезный шлем и запустил им в сторону Гальбы, попав ему в плечо.

Ну что ж, раз ему больше ничего не остается, кроме как умереть, нужно постараться прихватить с собой подлого фракийского пса! Арден бросился вперед.

Гальба принял вызов. Пришпорив своего вороного коня, он двинулся навстречу Ардену. Кельт рассчитывал, улучив удобный момент, воткнуть свой меч в брюхо лошади, стащить старшего трибуна на землю и там покончить с подлым предателем. Но уже приготовившись нанести удар, он внезапно краем глаза заметил, что Гальба убрал в ножны меч и потянулся за чем-то еще. Рука Ардена опустилась. А в следующую минуту что-то свистнуло у него над головой, раздалось щелканье бича, и страшный удар выбил меч из рук кельта, заставив его упасть на колени.

— Сеть! Быстро! — Что-то тяжелое свалилось на Ардена сверху, опутав ему руки. Двое римских солдат набросили на него сеть, точно гладиаторы в цирке. Арден забился, пытаясь сбросить ее с себя, но они быстро затянули веревку. И он снова тяжело рухнул на землю.

— Дайте мне шанс сражаться! — хрипло прокричал он.

Ответом ему был грубый хохот обступивших его солдат.

— Гляньте только на его татуировку! Похоже, нам удалось изловить дезертира!

Сквозь багровую пелену, застилавшую ему глаза, Арден мог видеть, как последнего оставшегося в живых его соплеменника толкнули в сторону стены. Миг — и в груди его торчали несколько копий. Несчастный оказался так густо истыкан стрелами, что походил на ежа, а сверху ему на голову сыпались камни. Наконец Лука упал мертвым, истекая кровью, сочившейся из многочисленных ран. Еще несколько чудом оставшихся в живых кельтов пели песнь смерти — вскинув мечи, они бросились в бой, намереваясь прихватить с собой как можно больше врагов.

А потом что-то ударило Ардена по голове, и все погрузилось в темноту.

 

Глава 39

Над полем боя повисла тишина. К югу от Адрианова вала римляне одержали полную и безоговорочную победу. Конница под предводительством Гальбы уничтожила тех немногих, кому удалось прорваться через ворота крепости, — все они были убиты или взяты в плен. Арден Каратак, закованный в цепи, до сих пор был без сознания. Римлянам удалось даже захватить друида — яростно сопротивляющийся, он был схвачен в своем укромном убежище и с торжеством приведен в крепость. И вот теперь Кэлин, как звали его варвары, припав к земле, выл, точно раненый пес, призывая на головы римлян месть своих богов. Наконец, в страхе перед его чарами, друида связали по рукам и ногам, и теперь он, беспомощный, валялся на земле в углу загона для лошадей. Решено было отослать его в качестве военного трофея в Эбуракум — пусть до конца дней своих гниет в подземной тюрьме! Римляне, улюлюкая, дразнили его, как дразнят зверей на арене цирка, но стоило лишь кому-то из них встретиться с ним взглядом, как холодок страха полз у него по спине и язык прилипал к гортани.

Зато к северу от Вала победу праздновала конница кельтов. Отряд, которым еще недавно командовал Марк, был полностью уничтожен — под ударом превосходивших их численностью варваров и сам он, и все его люди были убиты, в живых осталась лишь жалкая горсточка — они мечами проложили себе дорогу к Валу, прорвались сквозь охваченные огнем южные ворота внутрь, где им на помощь пришли римские лучники. Лонгину также удалось уцелеть. Но весь цвет петрианской кавалерии был уничтожен. Командир пал в бою, а вместе с ним и большая часть самого легиона.

Кельты, оглашая окрестности волчьим воем — то ли торжествуя победу, то ли оплакивая павших товарищей, — убрались наконец в лес, прихватив с собой своих мертвых.

Искалеченные, изрубленные, окровавленные тела павших римлян по-прежнему оставались лежать в грязи. Быстро холодало. Повалил снег, словно спеша поскорее укрыть белой пеленой поле битвы.

Внутренние ворота южного форта захлопнулись перед носом у варваров, в последнем отчаянном порыве бросившихся к ним в поисках спасения, и теперь тела павших кельтов, еще недавно составлявших отряд Ардена, громоздились возле стены, точно дрова. Гора изрубленных тел щетинилась стрелами, из многих до сих пор сочилась кровь. После Гальба велел оттащить их подальше, кое-как ворота приоткрыли, но распахнуть их настежь было невозможно, не отвалив подальше гору окровавленных трупов. В конце концов ворота все-таки удалось открыть, только тогда римляне смогли увидеть царившую во внутреннем дворике картину ужасающего разрушения. Гальба, пришпорив коня, первым ворвался туда, на губах его играла усмешка мрачного торжества, каждое мертвое тело словно делало весомее одержанную им победу. Внимательно вглядываясь в землю, он заставлял коня обходить трупы римлян, давя копытами только тела мертвых кельтов.

Из-под арки на противоположной стороне стены тянуло жаром не угасшего еще костра и омерзительным запахом горящей человеческой плоти. Сама арка вместе с крышей едва не рушилась наземь под тяжестью мертвых, а сквозь нее виднелось поле, сплошь заваленное трупами римлян и их лошадей. Откуда-то издалека, из-за пелены снега, слышался заунывный вой кельтов.

На лице Гальбы застыло выражение угрюмого удовлетворения. Все случилось именно так, как он задумал. В глазах Рима именно он стал спасителем.

Привалившись к каменной стене, стояли те из отряда петрианцев, кто из засады пытался ударить варварам в тыл, — горстка перемазанных грязью и кровью, валившихся с ног солдат. Гальба окинул взглядом их посеревшие лица — теперь они вновь стали его людьми.

— Где Марк Флавий? — крикнул он, ни к кому не обращаясь.

Ему показали куда-то в сторону:

— Вон там. Он пал как герой — умер стоя, как и положено мужчине.

Тело префекта свесилось, удерживаемое лишь веревкой, крест-накрест охватившей его грудь, обагренные кровью руки Марка безвольно покачивались в воздухе, одна нога отставлена назад. В лице Гальбы не дрогнул ни один мускул.

— Так и есть. Что ж, мы похороним его с положенными герою почестями.

Кельты не вернутся, с мрачным торжеством подумал старший трибун. Во всяком случае, в ближайшие дни нового нападения можно не опасаться, а это даст ему необходимое время, чтобы добавить несколько завершающих штрихов, и тогда картина будет полной. Вождь варваров угодил в плен, стало быть, кельты обезглавлены. Он победил. Он добился всего, чего хотел, — и это всего лишь за одно утро! Префект мертв, Каратак в цепях, оскорбившая его женщина в тюрьме — стало быть, не осталось никого, кому бы вздумалось оспаривать у него лавры победителя! Пройдет совсем немного времени, и он улучит минутку, чтобы навестить эту гордую римскую красавицу и…

Внезапно откуда-то из густой тени до него донесся странно знакомый голос:

— Что с Валерией?

Гальба, вздрогнув от неожиданности, обернулся. Савия! Она скорчилась вместе с другими под аркой, камни которой потемнели от сажи и еще хранили на себе следы недавней битвы. Укутавшись в изодранный плащ, старая служанка вытянула шею, напряженно глядя на него, лицо ее было перемазано копотью, но даже грязь была бессильна скрыть его бледность. «Что она здесь делает?» — удивился Гальба.

— Встань, женщина.

Савия послушно поднялась на ноги. Гальба окинул взглядом знакомую фигуру — похоже, Савия изрядно похудела за этот день, прикинул он про себя. К тому же она явно еле держится на ногах от усталости, зато выражение лица в точности как всегда — тупое, полное молчаливой покорности. Как он ненавидел эту собачью преданность!

— Я служанка госпожи, — тихо напомнила она.

— И что ты делаешь здесь, среди воинов? Ведь тут совсем еще недавно кипела битва!

— Я последовала за кельтами в надежде отыскать свою госпожу. А во время нападения воины потащили меня за собой. Сама не понимаю, как я тут оказалась…

— Твоя госпожа в тюрьме. Я велел запереть ее вместе с телом ее убитого мужа — таково наказание за супружескую измену и предательство.

Савия бросила на него взгляд — в глазах ее Гальба прочел не удивление, но печаль. Ей уже все известно, внезапно сообразил он. Старая карга с самого начала знала, что он задумал! Возможно, наилучшим выходом из положения было бы ткнуть ее копьем, разом покончив с этим, но… «Впрочем, кому какое дело, о чем болтает старая рабыня? — решил он. — Кто ей поверит?» К тому же старая квочка может ему помочь. Возможно, ей удастся втолковать своей упрямой госпоже, что у нее попросту не осталось выбора. Гальба давно уже понял, что каждого человека можно использовать в своих целях, нужно лишь понять, как это сделать.

— Это означает, что твоя судьба — в моих руках, — угрюмо добавил он.

— Ты собираешься убить и Валерию? — очень спокойно вдруг спросила она.

Гальба, спрыгнув с коня, подошел к ней так близко, чтобы никто из его людей не мог услышать то, что он собирался ей сказать. Обагренный кровью, весь мокрый от пота, он придвинулся почти вплотную. Шрам, надвое рассекавший его бороду, казалось, стал еще глубже.

— Слушай меня внимательно, рабыня, — хрипло прошептал он. — У твоей госпожи остался только один-единственный шанс — всего один, поняла? Если ты поможешь мне, тогда и я, в свою очередь, сделаю все, чтобы помочь тебе. Но если ты попытаешься мне помешать, тогда я уничтожу тебя — точно так же, как уже уничтожил всех, кто имел смелость бросить мне вызов. Ты меня поняла?

Савия угрюмо кивнула.

— Только я теперь могу спасти Валерию. Ты согласна?

Савия ничего не ответила, не сводя с него широко распахнутых глаз.

— А теперь пошли. Пришло время повидать твою госпожу.

Гальба вихрем ворвался в дом командира гарнизона, распахнув дверь жестом человека, который уже считает его своим, черный плащ нетерпеливо вился и хлопал его по ногам, словно крылья огромной летучей мыши. Савия торопливо семенила следом за ним.

— Я пришел увидеть Валерию! — рявкнул он.

Рабы с испуганным видом шмыгнули в разные стороны и попрятались по углам при одном только виде его — весь с головы до ног покрытый кровью своих врагов, Гальба был настолько страшен, что холодела кровь. Сапоги его были заляпаны грязью, на лице написано мрачное торжество. Весь его вид показывал, что он не намерен ждать. Не дожидаясь Савии, Гальба взлетел по лестнице, которая вела в спальные покои хозяев дома — именно там по его приказу была заперта Валерия, — и сапоги его прогрохотали по ступенькам, словно рокот боевого барабана. Десятки колец, свисавших с его пояса на цепи, мелодично звенели, словно торжествуя победу, меч в ножнах отбивал такт, хлопая его по бедру. Двое солдат, стоявших возле дверей спальни на страже, почтительно вытянулись, поедая глазами своего начальника.

— Отоприте дверь!

Солдаты мгновенно повиновались, и дверь распахнулась. Звук отодвигаемого засова заставил Валерию вскочить — прижавшись спиной к стене, она застыла с искаженным тревогой лицом. Судя по ее испуганному виду, она не имела ни малейшего понятия, кто следующий отопрет эту дверь. Конечно, звуки битвы долетали и сюда, но кто вышел из нее победителем, Валерия даже не догадывалась. Вид стоявшего в дверях Гальбы заставил ее оцепенеть. Вся кровь разом отхлынула от лица, когда Гальба, сделав шаг, вошел в ее комнату.

Ноздри Гальбы затрепетали. В комнате не было окон, внутри стояла жуткая духота. Единственный масляный, светильник больше дымил, чем горел, — во всяком случае, света от него было намного меньше, чем гари и копоти. За все это время Валерии так и не дали возможности помыться, и сейчас она опять выглядела почти такой же грязной, как и в тот день, когда вернулась в крепость. Глаза ее опухли и покраснели от слез, одежда безнадежно измялась. Сейчас ни один человек не признал бы в ней римлянку из знатной семьи.

Мысль об этом доставила Гальбе неизъяснимое наслаждение.

— Чем закончилась битва? — чуть слышно прошелестела она.

— Закрой дверь, — велел Гальба одному из стоявших позади него центурионов.

Дверь с шумом захлопнулась, оставив Гальбу и съежившуюся в комочек Савию в темноте. Валерия поверх плеча Гальбы бросила вопросительный взгляд на свою старую няньку. Но та, печально опустив глаза, только молча прижалась к стене.

— Твой муж мертв, — объявил Гальба.

Из груди Валерии вырвался стон, и она зашаталась, едва не рухнув на пол.

— Он погиб с честью, до последнего вздоха сражаясь с кельтами. Ему воздадут высшие почести — тело его, вместе с телами моих людей, будет положено на погребальный костер…

— Его людей! — поправила Валерия.

— Нет, не его, а моих! Они всегда были моими и только моими! — прорычал Гальба. — И твоему мужу это было отлично известно!

— Ты жестокий человек, Гальба Брассидиас, раз даже в такую минуту упоминаешь об этом.

— Да, я жесток. А ты… ты неверная жена.

— Если кто-то из нас и предал его, так это ты!

— Я солдат, госпожа… и я тот, кто выиграл эту битву. Сегодня я выиграл все!

Лицо Валерии помертвело.

— Стало быть, кельты разбиты?

— Конечно.

— А Арден?..

— Каратак в цепях. Его казнят, когда я прикажу.

Валерия бессильно привалилась к стене. Всего лишь несколько Дней назад, во время праздника Самайн она познала счастье! И какой же страшной ценой она расплатилась за эти несколько часов блаженства! Вся ее жизнь с того дня стала непрерывным кошмаром. Какая насмешка судьбы — она пыталась спасти их всех, а в результате не спасла никого, даже себя…

— Если бы я, как прежде, командовал своими петрианцами, — продолжал Гальба, — никакой войны бы не было. Кельты ни за что не отважились бы взбунтоваться, и сотни хороших людей остались бы в живых. Это ты виновата во всем, госпожа. Ты привела в действие все эти силы! Из-за тебя Адрианов вал едва не сровняли с землей!

Валерия, словно не слыша его, затуманенным взглядом смотрела мимо Гальбы — на Савию.

— Что ты здесь делаешь?

— Сама не знаю. Он отыскал меня среди солдат и притащил сюда.

— Она здесь, чтобы уговорить тебя проявить хоть капельку разума! — рявкнул Гальба. — Твой муж мертв, твой любовник — в плену, в результате всего этого ты осталась без защиты. Вся твоя семья — в Риме, до которого тысячи миль, в глазах собственного отца ты стала теперь бесполезной. В моей власти уничтожить тебя, притом со скандалом! Кто ты такая? Никому не нужная вдова, изменница, не постеснявшаяся валяться в грязной постели варвара! Весь остаток своей жизни ты будешь мучиться от позора и бесчестья!

Потрясенная, она подняла на него глаза.

— Неужели ты до такой степени ненавидишь меня?

— Я ненавижу не тебя, а таких, как ты, госпожа! Ненавижу всех проклятых аристократов, в жилах которых течет голубая кровь! Ненавижу их высокомерие! Их замашки! Их невежество! Такие, как вы, живете в счастье и в радости! Вы, словно небожители, и знать не хотите таких, как я, — мы для вас не больше чем грязь под ногами!

— Но Рим дал тебе высокое положение. Благодаря Риму ты сделал карьеру…

— Я ничем не обязан Риму! Ничем, слышишь?! Я просто взял то, что является моим по праву!

— У тебя просто не было возможности…

— Довольно! — рявкнул он. — С этого момента ты станешь говорить, только если я разрешу тебе открыть рот. А если ослушаешься, я изобью тебя так, что ты будешь помнить об этом до конца своих дней!

Но если Гальба хотел запугать Валерию, план его провалился, потому что угрозы только пробудили в ней гнев.

— Нет! Забудь об этом! Я стану говорить с тобой как с презренным плебеем, которым ты был и которым останешься до конца своих…

Затрещина, которую с проворством разъяренного медведя отвесил ей Гальба, не дала ей договорить — отлетев в угол, Валерия с такой силой врезалась в стену, что у нее едва не вышибло дух. Ахнув, она сползла на пол, из разбитой губы сочилась тонкая струйка крови, лицо ее побледнело до синевы. За спиной Гальбы раздался пронзительный вопль Савии. Однако она не шелохнулась, видимо, опасаясь, что после Валерии Гальба изобьет и ее.

— Слушай меня! — прорычал Гальба. Широко расставив ноги, он угрожающе навис над сжавшейся в комочек Валерией. — У тебя осталась только одна-единственная возможность вернуть свое положение. И вместе с ней — жизнь. В моей власти оповестить весь Рим о том, что ты отдалась варвару, грязная потаскуха! Я могу унизить тебя так, что ты будешь счастлива сама наложить на себя руки. Или… я могу спасти тебя и восстановить твое доброе имя. Все это в моей власти.

Он молча ждал. Наконец Валерия пришла в себя.

— Как? — с трудом шевеля окровавленными, разбитыми губами, спросила она, стараясь не обращать внимания на боль.

— Женившись на тебе.

Она коротко ахнула.

— Ты шутишь!

Гальба покачал головой:

— Нет! Я честен с тобой — так же как всегда честен в бою. Выходи за меня замуж, Валерия, и, даю тебе слово, ни слова об этом никогда не просочится за ворота крепости. Никто ничего не узнает. Выходи за меня — и ты вновь обретешь свое высокое положение. Выходи за меня — и ни единое пятнышко позора не коснется ни твоего собственного имени, ни имени твоей семьи!

— Ты ведь даже не римлянин! — презрительно скривилась она. — Ты родом из какой-то провинции…

— Как и половина наших императоров, между прочим, — напомнил Гальба. — Будь моей женой, и благодаря этому я очень скоро стану патрицием.

— Хочешь, чтобы я способствовала твоему возвышению?

— Ты возвысишься вместе со мной. Станешь наслаждаться всем, чего я добьюсь. В отличие от твоего покойного супруга у меня есть возможность добиться всего, чего я хочу. Единственное, чего мне не хватало, — это знатного происхождения. У тебя оно есть. В твоих жилах течет голубая кровь, но ты женщина. Между нами не так уж много различий, как тебе, наверное, кажется, Валерия. Вместе мы могли бы достичь многого… — Но это безумие!

— Нет, это не безумие. Скажу больше — сейчас для тебя это единственный выход из того положения, в котором ты оказалась.

— Я никогда не унижусь до того, чтобы лечь с тобой в постель! Я уже говорила тебе это!

— Да, но, возможно, теперь это я не унижусь до того, чтобы взять тебя к себе в постель! — прорычал Гальба. — Я предлагаю тебе брак, а отнюдь не любовь. Я хотел, чтобы мы стали союзниками, но не любовниками. Что же до любви… — он пожал плечами, — на свете существуют и другие женщины. Впрочем… может, когда-нибудь мне и захочется переспать с тобой, не знаю. Но и тогда я стану обладать тобой когда захочу — по праву законного супруга!

— Мой ответ — нет!

— Ты предпочтешь публичный позор? Хочешь, чтобы тебя заклеймили как неверную жену и предательницу?

— Я предпочитаю свободу и самоуважение.

— Забудь о свободе, госпожа. Я оставлю тебя гнить здесь.

— Ты не осмелишься! В конце концов, я дочь сенатора!

— Если хоть слово о твоем позоре, о том, как ты обесчестила свое имя тут, на границе, достигнет твоего отца, он тут же отречется от тебя, чтобы не лишиться своего положения. Впрочем, ты и сама это понимаешь, не так ли?

— Ты не знаешь моего отца!

— Разве? Зато я хорошо знаю, что твой отец продал тебя этому ничтожеству ради своей карьеры, — ухмыльнулся Гальба.

Валерия замотала головой. Нет, она ни за что не согласится… ни за что!

— Мой ответ — нет, Брассидиас!

— Понятно, — кивнул он. — Похоже, я кое-чего не учел. Видимо, забавы, которым ты предавалась, имели для тебя некую прелесть, не так ли? Все еще не в силах забыть те деньки, когда к северу от Вала ты развлекалась в объятиях варвара, да, Валерия?

— Убирайся отсюда! Оставь меня!

— Но, отказывая мне, ты наносишь оскорбление не только мне — ты наносишь оскорбление Риму.

— Риму?!

— Если ты откажешься стать моей женой, женщина, откажешься дать мне шанс возвыситься, добиться того положения, к которому я стремлюсь, клянусь, я открою ворота крепости кельтам! Кажется, ты уже имела случай услышать, как я обещал то же самое этому болвану Ардену. Тогда я лукавил. Но сейчас я готов это сделать. Я сдержу свое слово и соединю свою судьбу с варварами. А потом полюбуюсь тем, как запылает Лондиниум, и стану королем этой страны.

— Если ты осмелишься, тебя станут гнать, как бешеного пса! А потом вздернут на первом же попавшемся суку!

— Ну, будь я маленьким человеком со скромными амбициями, меня бы это испугало.

А ведь он не блефует… он и впрямь готов сыграть в эту рискованную игру, с изумлением подумала Валерия. Похоже, Гальба совершенно обезумел — ярость и пережитые унижения лишили его остатков рассудка. Однако сейчас речь идет не только о ней — на карту поставлена судьба Рима.

— Мне все равно! Я скорее умру, чем стану твоей женой, Гальба! Я уже один раз имела несчастье выйти замуж за человека, которого не любила. И уж конечно, ни за что не стану женой того, кого ненавижу.

— Станешь… еще как станешь! — Во взгляде Гальбы сквозила твердая уверенность в том, что все будет именно так, как он решил. — Потому что есть еще одна причина, по которой ты станешь искать у меня защиты. Если ты, римская шлюха, откажешься выйти за меня, то тем самым ты подпишешь смертный приговор человеку, которого любишь.

— Что ты хочешь этим сказать? — слабеющим голосом прошептала Валерия, уже догадываясь, что он имеет в виду.

— Об Ардене Каратаке давно уже ходят слухи — уж не знаю, верные или нет, — что он шпионит в пользу Рима. В каком-то смысле он действительно работал на меня. Так что, принимая во внимание его прошлые заслуги, я бы согласился, пожалуй, отпустить его на свободу. Да… я соглашусь освободить его — если взамен ты дашь согласие стать моей женой. Если же ты откажешься…

— Ты убьешь его? — Это прозвучало как вздох.

— Его распнут прямо на крепостной стене — той самой, где стоит легион петрианцев.

— Но это же бесчеловечно! Это возмутит всех христиан, сколько их тут есть! О боги… смерть на кресте… ведь так уже много лет не казнят!

— Что ж, будем считать, что я вновь введу эту казнь в моду. Причем он будет распят так, что пройдет много дней, прежде чем смерть положит конец его мучениям. А тебя прикажу привязать к катапульте рядом с ним, чтобы ты могла видеть его страдания.

Валерия закрыла лицо дрожащими руками.

— Я не люблю тебя. И, думаю, никогда не полюблю, — продолжал Гальба. — Просто без твоей помощи мне не обойтись. Если ты станешь моей женой, Валерия, то тем самым разом решишь все наши проблемы, и свои, и мои. Отвергнешь меня — и я уничтожу тебя, клянусь. И не только тебя, а с тобой и Ардена Каратака, и всю Римскую Британию!

Забившись в угол, Савия жалобно всхлипывала.

Окинув взглядом обеих женщин, Гальба хищно ухмыльнулся:

— Подумай заодно и обо всех богах. Подумай о друидах. Вспомни обо всех жрецах, а потом… потом обо мне, человеке, который не верит во всю эту чепуху, И тогда не удивляйся, что именно я вышел победителем!

— Почему бы тебе просто не убить меня и не отпустить его на свободу? — еле слышным шепотом спросила Валерия.

— Это было бы слишком просто. — Ухмыльнувшись, Гальба выразительным жестом провел рукой по висевшей у него на поясе цепи, и кольца на ней мелодично звякнули.

Савия остановившимся взглядом смотрела, как Гальба любовно перебирает пальцами кольца, снятые им с рук людей, которых он когда-то убил.

На вилле, где жил Фалько со своей женой Люсиндой, царила тихая паника. Это было первое, что поразило рабыню. Было уже около полуночи, в это время в римской части Британии все обычно давно уже спят и во всех окнах темно, но тут горели все свечи и было светло как днем. Рабы и рабыни метались взад-вперед, словно всполошенные куры, стаскивая узлы и сундуки, и грузили их на повозки. Лошади в полной упряжи, казалось, только и ждут знака, чтобы тронуться в путь. Во внутреннем дворике жарко пылал костер, куда охапками сваливали всякий мусор и ненужную утварь. Судя по всему, семья спешно готовилась к отъезду.

— Кто здесь? Что тебе нужно? — прогремел в темноте чей-то голос. Это был Гален, один из слуг Фалько. Выхватив из ножен меч, он выступил из темноты и решительно преградил Савии дорогу.

— Я пришла от леди Валерии. Мне срочно нужно поговорить с центурионом Фалько.

— Савия?! — изумленно фыркнул он, видимо, только сейчас узнав ее. — Откуда ты здесь? А я думал, ты где-то в плену, в Каледонии.

— Так оно и было, но меня привезли сюда, когда началось сражение. Я своими глазами видела битву у Адрианова вала. Могу я поговорить с твоим господином? Прошу тебя! Моей госпоже угрожает страшная опасность!

— Как и всем нам. Такова война, и тут уж ничего не поделаешь. А мой господин очень занят. Ты же сама видишь — ему сейчас не до тебя.

— Что происходит? — Савия, привстав на цыпочки, поверх его плеча удивленно разглядывала царившую во дворе суматоху, суетившихся рабов и жарко пылающий костер. — Неужели Люсинда решила уехать? Но почему? Ведь Рим победил.

— Рим одержал победу в сражении — но не в войне. До нас дошли слухи о том, что варварам удалось прорваться через Адрианов вал во многих других местах, и с каждым часом поступают новые, еще более страшные вести. Герцога нет, он в отъезде. И взбунтовались не только пикты и племя Аттакотти. Скотты, франки, саксы — все поднялись против Рима. Моя госпожа решила, что в Эбуракуме будет безопаснее. А может, лучше и вовсе отправиться в столицу, в Лондиниум.

— О боги! Но ведь именно из-за этого я здесь! Моей госпоже грозит страшная беда, которую нужно предотвратить! И не только ей одной — опасность нависла и над крепостью, и над всеми, кому удалось уцелеть! Мне нужно срочно поговорить с твоим господином. Речь идет о Гальбе!

— Моему господину больше нет дела до Гальбы. Впрочем, как и Гальбе когда-то не было дела до префекта, — со злобой прошипел Гален. — Мой господин устал от предательства! Во что только превратились петрианцы! Тьфу! Солдаты подавлены, командиры думают лишь о себе! Если кельты вновь нападут, мой господин не уверен, что мы сможем оказать им сопротивление.

— Так ведь именно об этом я пришла поговорить с центурионом Фалько! Об этом и о справедливости Рима!

— О справедливости, значит? — хохотнул Гален. — Где ж ты ее найдешь, эту самую справедливость? Да еще в наше время!

— Речь идет об убийстве! — округлив глаза, прошептала Савия. — Помнишь того раба, которого убили? Его звали Одо…

— Одо? — нахмурился Гален. — Так это дело прошлое. Все забыто и похоронено. — Однако по голосу Галена было ясно, что Савии удалось пробудить в нем любопытство.

— Нет! Если хочешь знать, друиды выкопали из земли его тело и тайно перевезли на север от Вала. Каким-то известным только им способом они оживили его! И когда они везли его туда, Одо заговорил в последний раз. Он назвал имя своего убийцы! Так вот, его прикончил вовсе не тот юноша! Не юный Клодий, на которого все думали!

— Ради всего святого, о чем ты, женщина?!

— Я хочу сказать, что петрианцы вот-вот попадут в лапы человека не просто безнравственного, но самого настоящего преступника! Впрочем, думаю, твой господин и сам уже об этом догадывается. Дай мне поговорить с ним — я сама ему все объясню.

Они отыскали центуриона в его кабинете, когда он давал распоряжение управляющему обязательно перегнать стадо коров в близлежащий лесок. Совсем захлопотавшаяся Люсинда бегала из комнаты в комнату, на ходу отдавая приказы, — ну вылитый генерал, подумала Савия.

— В чем дело? — раздраженно рыкнул на Галена Фалько, когда они с Савией появились на пороге.

— Эта рабыня сказала, что у нее есть какие-то важные новости об Одо. И что дело не терпит отлагательств.

— Не терпит отлагательств, говоришь? И это когда вся Британия под угрозой! Чушь! Одо и его убийца давно мертвы и похоронены!

— А вот в этом ты ошибаешься, центурион, — вмешалась Савия. — Я пришла к тебе, потому что ты сейчас единственная надежда моей несчастной госпожи. Только ты можешь спасти ее. Может, ты помнишь рукоять того ножа, которым зарезали Одо?

— Это был обеденный нож. Клодий стянул его со стола во время свадьбы, — буркнул Фалько.

— Это мог сделать не только он, но любой из тех, кто был приглашен к тебе в дом. В том числе и Гальба.

— Ты обвиняешь в убийстве моего нового командира? — вытаращил глаза Фалько. — Но зачем Гальбе убивать Одо? Между ними не было ссоры.

— Он зарезал Одо, чтобы бросить тень подозрения на Клодия. Чтобы спровоцировать нападение на священное ущелье друидов! Чтобы заставить мою госпожу отправиться в такое место, где ее наверняка захватили бы варвары.

— Но это нелепо!

— Старший трибун водил тебя за нос. И тем самым обесчестил тебя, господин.

Фалько почувствовал, что начинает терять терпение.

— Не могу сказать, что мне так уж нравится Гальба Брассидиас… но ведь доказательств у тебя нет…

— Только слова мертвого человека. Того, кого он зарезал.

— Что-о?!

— Тебе известно, что кельты выкрали тело Одо?

— Да… помнится, мне об этом сообщили.

— Так вот, тело его отвезли на север, чтобы вернуть скоттам, его народу. Это было сделано по приказу друида, имя которого Кэлин. Я сама разговаривала с ним. Теперь он пленник в крепости, я втайне от всех пробралась к нему… и вот тогда-то он и напомнил мне об одной очень странной вещи. Дело в том, что когда они обмыли и одели тело бедного Одо и хотели по древнему обычаю положить ему в рот монетку, произошло нечто такое, что трудно объяснить… во рту у него что-то было.

— Что было?

Савия протянула к нему руку. На ладони рабыни блестело кольцо — такое, какое обычно носят воины: тяжелый золотой перстень с красным камнем.

— Ты узнаешь его?

Фалько, приоткрыв от изумления рот, отшатнулся.

— Наша вылазка… та самая, когда мы отправились помочь старому мошеннику Като вернуть угнанный у него скот! — ахнул он. — Гальба снял этот перстень с руки мертвого вождя, которого он убил! Именно во время этого самого сражения попал в плен Одо!

— Пересчитай кольца, которые висят на поясе у Гальбы. Думаю, ты сразу заметишь, что одного не хватает.

— И что?

— Думаю, Одо сорвал его с цепи перед тем, как умереть.

— Думаешь, он вцепился в пояс Гальбы?

— Уверена. Перстни нанизаны на цепь, словно монетки. В темноте, в спешке или из-за той суеты, что царила перед свадьбой моей госпожи, Гальба, должно быть, попросту не заметил отсутствия одного из колец. Зато его заметил Кэлин — во рту у убитого. Вот и получается, что погибший сам назвал имя своего убийцы.

Лицо Фалько стало мрачным как туча.

— Стало быть, Гальба обманул нас всех… и возвел поклеп на бедного Клодия. — Из груди его вырвался тяжкий вздох. — Однако, учитывая, что творится вокруг, это такой пустяк, о котором даже не стоит говорить. Еще одна жертва… а их тут тысячи. — Он встал, давая понять, что разговор окончен. — Теперь легионом командует Гальба. Если я обвиню его, он попросту прикажет бросить меня в тюрьму… а то и еще хуже — подстроит так, что во время следующего же сражения я буду убит. Хочешь, чтобы у меня появилась возможность самолично расспросить обо всем Одо? Нет уж, дело сделано. Единственное, что мне остается, — это попытаться спасти то, что у меня еще осталось.

— Но есть одна вещь, которую ты можешь сделать, центурион… которую ты обязан сделать! Это твой долг перед твоим погибшим командиром, Марком Флавием, перед его памятью! Ты должен помешать Гальбе жениться на Валерии!

— Жениться на Валерии?! — Фалько был потрясен.

— Ты обязан помешать этому — иначе он превратится в нового тирана, и тогда Валу, который защищали многие поколения твоих предков, за который они проливали кровь, придет конец! Ты должен помешать ему совершить новое предательство — а он это сделает, и тогда падут уже не сотни, а тысячи безвинных людей. Целые армии! Ты обязан помешать ему прежде, чем те петрианцы, кто еще остался в живых, и ты сам падут жертвой его честолюбивых замыслов!

— И что же я должен сделать, а, женщина?

— Помоги мне освободить Ардена Каратака! И пусть он свершит суд вместо тебя. И тогда справедливость Рима восторжествует.

 

Глава 40

Свадьба Гальбы Брассидиаса, старшего трибуна Римской империи и фактически командира петрианской кавалерии — старого солдата, одержавшего тринадцать решающих побед в сражениях, готового без сомнений и колебаний прикончить любого, кому вздумается заступить ему дорогу, пограничника, — и леди Валерии, вдовы убитого в бою префекта Марка Флавия, дочери Рима, должна была стать просто формальностью — ее предполагалось отпраздновать скромно и без какой-либо пышности. Потерпевшая сокрушительное поражение, но все еще опасная армия варваров укрывалась где-то в лесу, совсем близко от Адрианова вала. Сигнальные флажки, то и дело взвивавшиеся в небо, сообщали вести о нескончаемых нападениях, стычках и попытках прорваться через Вал, которые происходили на расстоянии восьмидесяти миль в обе стороны. Весь север Британии был охвачен огнем мятежа, а вся остальная часть испуганно притихла, ожидая, что будет дальше. Гальба торжествовал, однако над головой его до сих пор висел дамоклов меч — он знал, что приказ о его переводе на континент все еще остается в силе. Все замерло словно бы в ожидании — продвижение границ империи дальше на север приостановилось, и война, которой угрожали варвары, тоже на какое-то время затихла. Гарнизон, которым снова командовал Гальба, был обескровлен. Людей отчаянно не хватало. А будущее могло измениться в любую минуту. И вот теперь Гальба мечтал о том, как восторжествует над своим последним врагом, и для этого он решил воспользоваться временной передышкой, которую предоставили ему варвары. Он желал унизить эту женщину — унизить ее, женившись на ней и заставив тем самым соединить свою судьбу с ним. Но еще больше он жаждал получить то политическое влияние, дать которое могла только Валерия.

— Заколи на себе булавками эти тряпки, — нетерпеливо буркнул он. — Нам пора. Где эта твоя толстуха? Разве она не может помочь тебе одеться перед свадьбой?

Валерия с печальным лицом расправила на себе складки нарядной туники — той же самой, в которой всего лишь полгода назад красовалась на своей свадьбе с Марком Флавием. Будь ее воля… Однако Гальба настоял, чтобы сегодня она была именно в ней.

— Не думаю, что ей хочется это видеть.

— Ей это не по душе? Она не одобряет твоего решения стать моей женой?

— Она не одобряла мои решения много лет.

— Ну, хоть в этом по крайней мере мы с ней похожи! — ухмыльнулся Гальба.

Он уже отдал приказ разыскать Секста, того самого солдата, что полгода назад поженил Валерию с Марком. Гальба вообще любил симметрию во всем — в том числе и в своих победах. Секста отыскали не сразу. Наконец он пришел — заспанный, весь еще в синяках и ссадинах, ничего не понимающий и окончательно сбитый с толку. На голове у него красовалась повязка, прикрывавшая один глаз, которого он лишился во время недавней битвы. Половина его лица представляла собой один громадный кровоподтек, от удара меча у него до сих пор еще кружилась и болела голова.

— Я хочу, чтобы ты снова совершил обряд бракосочетания, Секст, — коротко буркнул Гальба. — Пожени нас с госпожой Валерией.

Секст озадаченно заморгал:

— Но ведь госпожа и так замужем!

— Ее супруг мертв, идиот! — прорычал Гальба.

— А… ну да… конечно. — Секст затряс головой, словно пытаясь прочистить мозги. Он явно не верил собственным ушам. — И когда же состоится церемония, трибун?

— Прямо сейчас, тупоголовый осел! Какие еще церемонии?! Сейчас ведь война, или ты забыл?

— Вы хотите жениться прямо сейчас? Когда вот-вот начнется война?! — Секст, похоже, окончательно перестал что-либо понимать.

— Да. Прямо сейчас! — рявкнул Гальба.

— Здесь? В этом самом доме?

Они все трое стояли посреди триклиния в доме командира гарнизона — обычно тут обедали. Валерия, бледная как смерть, держалась очень прямо. Стоявший рядом с ней Гальба, на котором поверх очень простой шерстяной туники были надеты кольчужные доспехи, выглядел так, словно сразу после свадьбы ему предстояло вступить в бой, — впрочем, учитывая все учащавшиеся случаи нападения варваров, такую возможность нельзя было исключать. Число колец на цепи у пояса вновь сократилось до сорока, последним на ней висело то самое кольцо-печатка, которое его погибший командир надел на палец своей невесте в день свадьбы. Кухарка Марта, которой велели подняться сюда и присутствовать на свадьбе в качестве свидетельницы, смущенно топталась у дверей, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Что же до самого трибуна, то роль, которую он заставил играть эту кельтскую шлюху, похоже, доставила ему какое-то извращенное удовольствие. Близился рассвет, откуда-то из-за Вала, где была деревня, донесся истошный крик петуха. Масляные светильники, и без того горевшие тускло, начали нещадно дымить. Не было ни свадебного пира, ни цветов, ни гирлянд — ни один гость не явился почтить своим присутствием эту жалкую свадьбу. Единственным украшением являлась красочная фреска с изображением победы римлян над варварами — вернувшись в свой прежний дом, Гальба первым делом сорвал со стены гобелены, которые Валерия привезла с собой. И вот теперь он смотрел на нее, и сердце его переполняло торжество. Ему нравилось грубое ликование, которым веяло от этой фрески.

— Да, прямо здесь — если ты, конечно, не возражаешь.

— Нет… тут неплохо, — промямлил Секст, сообразив наконец, что его командира сжигает нетерпение. Потоптавшись, он прикрыл ладонью багровый шрам, пересекавший ему бровь. — Самое время для свадьбы.

— Тогда начинай, и покончим с этим как можно быстрее!

Секст покрутил головой, словно рассчитывая увидеть тут кого-то еще.

— И каким богам я должен возносить молитвы?

— Доброму богу Дагде! — внезапно вмешалась Валерия, когда никто этого не ожидал. — Богу лесов.

Солдат моргнул. От удивления у него отвалилась челюсть.

— Конечно, римским богам, дуралей, — поправил ее Гальба. — И чтобы никакого святотатства, понял? Я не хочу, чтобы у кого-то позже появились основания оспорить законность этого брака! Так что молись Юпитеру. Принеси ему в дар пирог. Кажется, есть такой старинный свадебный обычай, или я что-то путаю? Марта, найдется в доме пирог?

— Вряд ли, мой господин.

— Тогда молись Марсу, богу войны.

— Но свадьба — это не война, трибун, — осмелился возразить Секст.

— Можешь считать, что эта — самая настоящая война.

Марту отправили на прежнюю квартиру Гальбы с приказом принести оттуда фигурку бога войны Марса. А Секст, отыскав восковую дощечку, принялся царапать по ней стилом, записывая молитву, которую он позже произнесет, чтобы не спотыкаться под нетерпеливым взглядом своего командира.

Пока все ждали возвращения Марты, жених склонился к уху невесты.

— Знаешь, я тут подумал и решил, что все-таки хочу тебя, — хрипло прошептал он, обжигая ее своим дыханием. — Я буду брать тебя снова и снова, пока ты не понесешь… пока ты не родишь мне сына, подтвердив тем самым наш брак.

— Не обещаю, что доставлю тебе удовольствие — поскольку сама не рассчитываю его получить.

— Я тоже, если хочешь знать. Не думай, что мне так уж этого хочется, и как только ты начнешь толстеть и я пойму, что ты носишь моего ребенка, я тут же отошлю тебя куда-нибудь с глаз долой. Но если ты позволишь какому-нибудь другому мужчине коснуться себя, я убью вас обоих!

Валерия закрыла глаза.

— Что будет с Арденом?

— Он будет жить, даю тебе слово. Но окончит свои дни жалким рабом.

— Если ты не сдержишь слово и хоть пальцем тронешь его, тогда я убью тебя!

— Нисколько не сомневаюсь, — ухмыльнулся Гальба. — Только дай тебе такую возможность, и ты не задумываясь перережешь мне глотку. Но я не дам ее тебе, обещаю.

Марта принесла маленькую глиняную фигурку бога войны Марса, и Секст, что-то одобрительно проворчав, поставил ее в алькове, где жарко горела свеча.

— Бог Гальбы, — глубокомысленно хмыкнул он.

— Его бог — меч спата, — поправила Валерия, вспомнив те самые слова, которые сказал ей старший трибун, когда они ехали сюда из Лондиниума. Сколько же месяцев пролетело с тех пор?

— Что? — не понял Секст.

— Гальба говорил мне, что поклоняется только своему мечу.

— Довольно! Довольно, я сказал! Начинай, Секст!

Секст послушно повернулся к ним лицом.

— Возьми ее за руку.

Валерия спрятала руку за спину.

— Не обращай внимания, Секст! Делай, что тебе велено!

— Но почему она отказывается дать тебе свою руку, господин? — удивился солдат.

Гальба, выругавшись сквозь зубы, схватил руку Валерии и потряс ею перед носом Секста.

— Видел это?! А теперь начинай!

Солдат набрал полную грудь воздуха.

— Хорошо, командир. Итак… тебя, Марс, призываю в свидетели…

Больше он не успел ничего сказать. Внезапно что-то тяжелое и большое пролетело через дверь и ударилось о массивный обеденный стол с таким грохотом, что участники свадебной церемонии испуганно подпрыгнули. Опомнившись от удивления, все уставились на стол, на котором что-то тускло поблескивало.

— Взгляните! — сдавленно ахнул Секст. — Это ж он и есть… бог Гальбы!

На столе лежал боевой меч Гальбы. Это был он, в этом не было ни малейшего сомнения — все сразу же узнали и матово поблескивающую на свету массивную рукоять, сделанную, как говорили, из кости убитого Гальбой врага, и золотую насечку на ней, и зазубренное лезвие, на котором недавнее сражение оставило несколько свежих отметин. Из чувства благопристойности, а может, из уважения к собственной свадьбе Гальба снял меч вместе с ножнами и перевязью и оставил все у входа в дом. И вот он лежит перед ними на столе, словно вызов, брошенный кем-то лично ему, Гальбе!

Следом за мечом на пороге комнаты появился центурион Фалько. Как и Гальба, он был в доспехах, его собственный меч висел, как ему и положено, у бедра.

Все застыли, словно пригвожденные к месту.

— В чем дело, Фалько? — рявкнул Гальба. Как ни странно, но, похоже, такого развития событий он не ожидал и сейчас явно растерялся. — Разве ты не заметил, что попал на свадьбу?

— Возможно, тебе очень скоро потребуется твой меч, трибун. Арден Каратак бежал.

Ахнув, Валерия резким рывком выдернула у Гальбы свою руку.

— Бежал?! Когда?!

— Только что. Сейчас он стоит у дверей… говорит, что хочет убить тебя.

— Что?! Как он сюда попал?

— Это я привел его сюда.

Гальба, как видно, начал понемногу понимать, что происходит.

Лицо его потемнело, как грозовая туча.

— Стало быть, ты предал меня, Фалько.

— Если кто-то из нас двоих предатель, так это ты, Гальба Брассидиас! Ты, который позволил, чтобы цвет петрианской кавалерии был уничтожен у стен Адрианова вала вместе с его командиром! Ты, который плел за его спиной заговор с целью похитить его жену! Ты, который убил моего раба Одо, свалив вину на другого, невинного человека, а потом послал его на смерть, дабы и она могла послужить твоим гнусным планам! И если Каратаку не удастся тебя убить, тогда это сделаю я.

— Ты сошел с ума? Разве ты забыл, что твоего раба Одо убил тот жалкий шут Клодий? При чем тут я?!

— Но если так… если ты говоришь правду, тогда почему вот это, Гальба, оказалось во рту моего раба?

Размахнувшись, Фалько снова швырнул что-то на стол — какой-то маленький и блестящий предмет. Ударившись о стол, он завертелся волчком. Все, затаив дыхание, ждали, когда он остановится, чтобы увидеть, что это такое. И дружно ахнули — на столе лежало грубое массивное золотое кольцо с кроваво-красным рубином.

Трибун растерянно моргнул. Снова кольцо, суеверно подумал он, — словно лишнее напоминание о том, другом, кольце, украв которое он превратил Валерию в предательницу.

— Я видел собственными глазами, как ты отрубил человеку палец, чтобы снять с него вот этот самый перстень. Это случилось сразу же после стычки, когда мы устроили на скоттов засаду, чтобы помочь Като Кунедде, — продолжал Фалько. — Ты надел его на цепь вместе с остальными. А вот после свадьбы я его что-то не видел. Так как же он все-таки попал к убитому Одо? И как он вообще мог сорваться с цепи — единственный среди всех?

Гальба, проглотив вставший в горле комок, на какое-то мгновение отвел глаза в сторону. И в тот же самый миг Валерия и Секст, не сговариваясь, шарахнулись от него, как от зачумленного. В мгновение ока Гальба остался совершенно один.

— Это ведь твой перстень, не так ли? Один из тех, что болтаются у тебя на поясе. Выходит, Одо даже из могилы назвал нам имя своего убийцы.

— Клянусь богами, я выпущу тебе кишки! — хрипло прорычал Гальба. — Ты еще будешь валяться у меня в ногах, умоляя простить тебя и забыть обиду. А я… я заставлю своего коня топтать твой труп! А потом возьму себе эту шлюху!

— Нет, Гальба! — невозмутимо бросила Валерия. — Если ты убьешь Ардена и Фалько, я убью себя.

Не успели они выйти за порог и двинуться к лестнице, где внизу, у входа в дом ждал их Арден Каратак, как Марта, змейкой выскользнув за дверь, со всех ног кинулась поднимать тревогу.

Арден ждал Гальбу у входа. Он стоял молча и неподвижно, как статуя, опершись о длинный кельтский меч. Его поза напомнила Валерии ту страшную минуту у источника Бормо, когда юный Клодий сделал отчаянную попытку спасти ее и был убит рукой того самого человека, которого она теперь так отчаянно и безнадежно любила. От волнения она едва могла дышать.

Сможет ли Арден победить? Ведь Гальба Брассидиас — это не Клодий. До этого дня он еще ни разу не испытывал горечи поражения. Никому до сих пор не удавалось выбить у него из рук оружие. Фракиец вышел, держа в руках обнаженный меч, — в лице его не было и тени страха, руки его и плечи бугрились мускулами, в темных глазах горел опасный огонек, он был обнажен до пояса и двигался легко и пружинисто, словно могучий хищник. Неужели ему удастся убить кельта с такой же легкостью, как и всех своих врагов?

В отличие от Гальбы Арден выглядел донельзя грязным и усталым, плечи его прикрывала лишь рваная туника — единственное, что оставили ему, взяв в плен. На запястьях верховного вождя кельтов еще багровели страшные отметины — следы только что снятых кандалов, тело его было сплошь покрыто ранами и кровоподтеками, в спутанных волосах торчала солома. И на фоне всей этой грязи и крови особенно яркими казались лезвие меча да еще блестящие голубые глаза, которыми он с ледяной злобой всматривался в хмурое лицо Гальбы. Такого взгляда Валерии еще никогда не доводилось видеть. И дело тут было даже не в ненависти, которую Арден наверняка испытывал к предателю, — так смотрит судья, собираясь вынести смертный приговор, внезапно подумалось ей. По спине у нее пробежала дрожь.

— Итак, выходит, тебе удалось-таки сорваться с крючка, бриттский пес! — выплюнул Гальба.

— Фалько выпустил меня под предлогом, что ему нужно меня допросить. — Арден бросил быстрый взгляд на Валерию, выражение лица его чуть заметно смягчилось, и на мгновение в глазах промелькнуло что-то вроде понимания. Потом он снова перевел глаза на Гальбу, и лицо его стало похожим на каменную маску.

Гальба коротко фыркнул.

— Если ты дашь мне возможность взять в жены твою шлюху, я оставлю тебя в живых, Каратак… а со временем, может быть, даже сделаю тут королем. Ты ведь знаешь, я никогда не отказывался протянуть тебе руку помощи.

— Ты — бессовестный лжец!

— Я дал слово, что помогу тебе пробраться за ворота и попасть внутрь крепости, и сдержал его! Я только не стал говорить, что тебя там ждет, — ухмыльнулся Гальба. — Мне нравилось играть с тобой, бриттский пес… морочить тебе голову всеми этими дурацкими мечтами о свободе, о независимости. Но ведь и сами эти мечты вложил тебе в голову тоже я.

— Знаешь, я только сейчас понял, что, кажется, не в состоянии убить тебя, Гальба… потому что ты и так наполовину мертв, поскольку давно уже сгнил изнутри. Тебе безумно жалко себя, именно поэтому ты до сих пор жив, но если у тебя когда-то и было сердце в груди, то оно давно уже мертво.

— Может, ты и прав, варвар, но я могу еще убить тебя! И я это сделаю!

Гальба прыгнул вперед, и лезвия мечей зазвенели, сшиблись в полумраке, осыпав их снопом искр. Валерия с замиранием сердца видела, как напряглись их мускулы — противники замерли на мгновение, сверля друг друга взглядами, словно каждый из них оценивал силу другого, а потом с хриплым проклятием отскочили в сторону, как будто оба они поняли наконец, с кем придется иметь дело. Взгляды их снова встретились, и вот они уже кружат с мечами в руках, выжидая, когда один из них сделает ошибку.

— Ты даже ради собственной свадьбы не позаботился приодеться, явился в доспехах, — презрительно бросил Арден. Ноги его легко ступали по каменным плитам прихожей. — Небось до последней минуты боялся, что она вонзит тебе в грудь кинжал!

Круги, которые описывал Гальба, приближаясь к противнику, были поменьше, и они раз за разом сужались. Опытный воин, он все время был начеку, отыскать у такого слабое место — дело нелегкое.

— А может, просто чутье подсказало мне, что и на свадьбу лучше одеться так, словно идешь в бой. Выходит, мое чутье получше, чем у тебя, Арден. — Гальба рванулся вперед, его короткий меч спата со свистом описал над головой сверкающий круг и опустился. Прежде чем Арден успел сообразить, что происходит, или отбить удар, лезвие меча Гальбы вспороло ткань его туники, оставив на груди кельта кровавую полосу. Из груди Валерии вырвался пронзительный крик, но она тут же закусила губу, проклиная себя за это.

Варвар отпрянул назад. Гальба, почувствовав преимущество, продолжал наступать.

— Где ж твои доспехи, парень? — прорычал он. — Без них тебе солоно придется! — Эта фраза упала варвару на голову, и еще одна кровавая царапина прочертила его грудь.

— Нет у меня доспехов, кроме тех, что когда-то прикрывали моих предков! Я буду сражаться, как они — под защитой наших богов и священного дуба! — Свободной рукой он схватился за ворот драной туники и с силой рванул вниз. Ветхая ткань не выдержала. Еще один сильный рывок, и тряпка полетела на пол. Арден остался почти обнаженным. — Вот так когда-то мои соплеменники сражались с римлянами, когда судьба свела их в первый раз, убийца! И так же и я буду сражаться с тобой в этой последней битве! — Его сильное тело выглядело поджарым и мускулистым. Валерия догадалась, зачем он это сделал, — в этом жесте был не только вызов, но и неприкрытое оскорбление… старый как мир способ, известный еще грекам со времен Олимпийских игр, — именно так когда-то галлам удалось вывести из себя цезаря.

— Что ж… тогда ты покинешь этот мир таким же голым и жалким, каким и явился в него! — прорычал Гальба. В глазах его зажегся мрачный огонек.

Трибун снова сделал стремительный, как удар молнии, выпад, но промахнулся. Воспользовавшись этим, Арден издал высокий пронзительный вопль, эхом разнесшийся по всему дому, прозвучавший, словно леденящее душу напоминание о древних временах и старых богах.

— Да-а-гда!

А потом вскинул свой длинный меч и сошелся с врагом лицом к лицу. Держа его обеими руками, он яростно прыгнул навстречу Гальбе. Удары посыпались градом, мечи мелькали в воздухе с такой скоростью, что Валерия не успевала даже следить за ними, только чувствовала легкие дуновения ветра у себя на лице. Ноздри ее раздувались, она вдыхала едкий запах пота, исходивший от разгоряченных тел сражающихся мужчин, в прихожей было настолько душно, что у нее закружилась голова. Напряжение становилось невыносимым. Валерия глазами поискала кинжал — если Гальба победит, решила она, что ж, тогда она убьет себя.

Мечи плясали, скрещиваясь и блестя, словно лучи света, удары и контрудары были настолько стремительными, что никто из тех, кто наблюдал за поединком, не успевал уследить за ними — с таким же успехом можно было бы попытаться заметить миг, когда ястреб, ринувшись вниз с высоты, вонзает когти в тело беспомощной жертвы. Слышалось только хриплое дыхание мужчин да время от времени сдавленное ругательство, когда кто-то из них, пропустив удар, отшатывался в сторону, чтобы смахнуть кровь.

Старший трибун сделал уже не одну попытку пробить защиту Ардена — когда-то самому Ардену удалось без особого труда проделать то же самое с несчастным Клодием, — но ярость, с которой варвар отвечал ударом на удар, не давала Гальбе это сделать. Меч в руках кельта был гораздо длиннее его собственного и к тому же значительно тяжелее, один удар такого меча мог разрубить человека надвое, а тяжесть его Гальба уже успел оценить, отбивая удар, — до сих пор ему это удавалось, однако он уже чувствовал, что запястья его начинают понемногу неметь. Под ударами Ардена спата, короткий меч Гальбы, покрылся зазубринами, каждый такой удар высекал в воздух целый сноп искр. Рыча и ругаясь, Гальба шаг за шагом начинал отступать, пару раз он споткнулся, пот струился у него по лицу — только сейчас он стал понимать, что прикончить Ардена будет далеко не так легко, как он поначалу рассчитывал.

— Убийства, которые ты совершил, тянут тебя к земле! — с насмешкой в голосе прохрипел Арден. — Ты сопишь, как жалкий старик!

Гальба снова принялся описывать круги. Мысли лихорадочно метались у него в голове. Он ни на мгновение не спускал со своего противника глаз — стоило только Ардену направить меч в одну сторону, как Гальба, безошибочным инстинктом угадав это, успевал уклониться в другую. Еще один удар… потом еще! Спустя пару минут старший трибун вдруг с изумлением обнаружил, что противник загнал его в угол и на голову его ливнем сыплются сокрушительные удары.

— Будь ты проклят!

Арден безжалостно теснил его — казалось, с каждым ударом руки его наливаются новой силой. Валерия зажмурилась — перед глазами ее вдруг вспыхнуло яркое воспоминание о том, как вскоре после своего появления в крепости она, попав на тренировочную площадку, смотрела, как один из новобранцев, обливаясь потом, наносит удар за ударом по соломенному чучелу. «Неужели и сейчас будет то же самое?» — гадала она. Но нет, теперь все было по-другому: ни намека на усталость, ни малейшего желания побыстрее закончить бой — только ярость и мучительное желание победить. Арден, не спуская с противника глаз, не давал ему ни малейшей возможности ускользнуть, ни малейшего шанса увернуться или, сделав обманный выпад, нанести предательский удар снизу. Удары кельтского меча напоминали удары кузнечного молота, они словно бы раз за разом вдавливали фракийца в землю, сверкающая сталь окружила Ардена ореолом, прикрывая его грудь не хуже доспехов, которую спата Гальбы был бессилен пробить, потому что Арден, бывший начеку, всякий раз успевал отбить удар.

Да, похоже, этот Каратак сильнее его, с бессильной яростью подумал Гальба.

— Ты начинаешь меня утомлять, ублюдок! Еще немного, и тебе конец! — прорычал он, словно надеясь, что эта угроза заставит его врага испугаться. Однако к несчастью для него, все было наоборот.

Спиной фракиец уже терся о стены прихожей. Он вдруг почувствовал себя зверем, которого безжалостный охотник загнал в ловушку, и впервые за все время, пока длилась схватка, в темных глазах трибуна мелькнул страх. Во всем этом есть что-то странное… неестественное, промелькнуло у него в голове, точнее, в том человеке, что стоит сейчас против него с высоко поднятым мечом… с такой яростью, с такой безжалостной силой ему еще не доводилось встречаться. Неужто и впрямь боги, в существование которых он всегда отказывался верить, встали на сторону кельта? Что происходит? Неужели проклятый Арден смог каким-то неведомым способом привлечь их на свою сторону? А что, если ему взялся заодно помогать и тот странный бог, чье благословение призывала на голову его врага эта старая корова Савия?!

Словно ледяной порыв ветра пронесся по комнате. Все вдруг разом почувствовали приближение чего-то ужасного…

Арден снова взмахнул мечом. И в этот момент Гальба стремительным движением упал на колено, рискнув потерять равновесие в надежде застать своего врага врасплох. Острие кельтского меча с пронзительным скрежетом оцарапало каменную стену и задрожало, отскочивший кусочек отлетел назад, едва не задев Ардену щеку. В воздухе запахло паленым. Гальба ударился коленом о доски пола, но, даже падая, успел-таки сделать ответный выпад, и острие его спаты задело бедро противника. Лезвие проникло в плоть почти на дюйм, спасло Ардена лишь то, что он успел в последнюю минуту отшатнуться назад. Однако нога его подвернулась, и он тяжело рухнул навзничь.

Этого было достаточно!

Миг, и Гальба, извернувшись с кошачьей ловкостью, вскочил на ноги и кинулся к своему поверженному врагу. Лезвие его меча вспыхнуло, когда он занес его над головой, готовясь нанести последний, решающий удар и разрубить Ардена надвое. Что-то свистнуло, и спата описал в воздухе сверкающую дугу. Однако в самый последний момент Арден, собрав оставшиеся силы, откатился в сторону, и смертоносное лезвие, пройдя на волосок от его головы, с размаху воткнулось в деревянный пол и намертво завязло в нем. Рукоятка спаты задрожала, словно в бессильной ярости.

Похоже, он совершил непростительную ошибку, решившись скрестить оружие с верховным вождем скоттов, с какой-то усталой безнадежностью подумал внезапно Гальба. А мгновением позже длинный кельтский меч варвара сверкнул в полумраке, описав горизонтальную дугу, и словно гигантским серпом скосил фракийца, подрезав ему лодыжки.

Взревев от ярости, Гальба рухнул, царапая ногтями рукоятку своего меча.

Последним усилием воли ему удалось-таки вырвать его из пола, но лезвие обломилось, оставив в его пальцах лишь рукоятку с коротким, не более ладони, обломком зазубренного металла.

Из груди обоих противников одновременно вырвалось рычание — оба сейчас были одинаково беспомощны, оба распростерлись на полу. Гальба, закусив губу, рванулся к варвару, намереваясь вонзить обломок меча ему в горло прежде, чем кельт, опомнившись, успеет вскочить на ноги.

Однако он просчитался: меч его замер всего в нескольких дюймах от шеи варвара, не причинив тому никакого вреда — Гальба нанес удар, не рассчитав, совсем забыв о том, что в его руке теперь лишь жалкий обломок меча. Но даже этого короткого удара оказалось достаточно, чтобы у него подломились ноги и он завыл от нестерпимой боли. Скосив глаза, Гальба заметил кровь, обагрившую его искалеченные лодыжки.

— Клянусь кишками Плутона…

Проклятие, сорвавшееся с его губ, оборвалось, словно перерезанное надвое ударом меча. Собственно говоря, так оно и было — длинный меч Ардена свистнул в воздухе и с размаху врубился в тело фракийца между головой и шеей, разрубив ему плечо и грудь, кольчужные доспехи с отвратительным скрежетом разошлись в разные стороны, и хлынула кровь — так меч дровосека разрубает ствол исполинского дерева. Могучее тело старшего трибуна вздрогнуло, сила, с которой был нанесен удар, заставила его содрогнуться до самых кончиков пальцев, словно давая ему понять, что и он тоже смертен. Пальцы его разжались, и обломок меча со звоном покатился по полу.

Арден сильным рывком вырвал из поникшего тела окровавленное лезвие. Грудь его тяжело вздымались, обагренные кровью руки все еще слегка дрожали.

— Взгляни в последний раз на мою женщину, прежде чем подохнешь, римская свинья! — прохрипел он.

Вскинув меч, он нанес последний удар. Валерия зажмурилась — раздался омерзительный хруст, и голова Гальбы, отделившись от туловища, скатилась на землю. На лице его застыло потрясенное выражение, словно он так до конца и не смог поверить, что может погибнуть. Покатившись по полу, голова с влажным чавканьем ударилась о стену, и этот звук слился с ударом, когда тело Гальбы тяжело рухнуло на землю. Из перерезанных артерий фонтаном брызнула кровь.

Откатившись в угол, голова фракийца еще слегка покачивалась, брызгая в стороны кровью.

Варвар сделал шаг назад, по всему телу его пробежала дрожь, грудь тяжело вздымалась, все мышцы еще плясали от только что пережитого напряжения. Он с трудом удерживал в руках меч.

— Арден!

В следующую минуту его собственный меч выпал из ослабевших пальцев, и Арден, потеряв сознание, упал на руки Валерии.

Варвар, еще не придя в себя, жадно хватал воздух широко открытым ртом, полуобнаженное тело его было покрыто кровью. Остальные, так и не успев до конца осознать, что произошло, вздрогнули, когда входная дверь затрещала под ударами кулаков — Марта все-таки успела поднять тревогу, и римские солдаты, примчавшись к дому своего командира, едва не сорвали ее с петель. — Откройте! — прогремел снаружи чей-то голос. — Немедленно!

Фалько, словно превратившийся в каменную статую, наконец очнулся.

— Бегите! — крикнул он Валерии с Арденом. — Живо на крышу!

— Подожди! — Арден, отодвинувшись от Валерии, нагнулся, точно вспомнив о чем-то, пошарил по полу, потом снова схватил ее за руку. Беглецы кинулись к лестнице и, прыгая через ступеньки, взлетели на самый верх, а вслед им несся грохот ударов и треск ломаемой двери. Последний, самый мощный толчок сорвал ее наконец с петель, и они успели услышать, как выбитая дверь рухнула наземь.

— Что теперь? — задыхаясь, прошептала Валерия, когда они выбрались на крышу. Сердце у нее ушло в пятки — похоже, они оказались в ловушке, выхода из которой не было.

— Бегите по крыше до самого парапета! Скорее! — донесся до них сзади голос Фалько. — Переберетесь на ту сторону Вала, а там, у самого подножия, вас уже ждет оседланная лошадь.

— Лошадь?! — Ардену показалось, он ослышался.

— У моих рабов, похоже, немало друзей среди твоих соплеменников. — На губах Фалько мелькнула скупая, полная нескрываемой горечи улыбка.

— Ты ведь и сам тоже кельт, не так ли, Фалько?

— Может быть, и так… откуда мне знать? Мы так часто смешивали свою кровь с вашей, что кто теперь скажет, кто римлянин, а кто нет? На том свете разберемся, а теперь бегите!

Фалько могучим плечом налег на комель с внутренней стороны, глиняная черепица прогнулась, и часть ее опустилась почти до самого низа, в крыше разверзлась щель, хотя и узкая, но вполне достаточная, чтобы Ардену удалось протиснуться через нее и вскарабкаться на скользкую поверхность черепичной крыши. Туника его, от которой остались только жалкие клочья, развевалась вокруг его талии. Выбравшись наверх, он протянул руку и одним рывком вытащил вслед за собой Валерию. Откуда-то снизу до них доносились бряцание мечей, громкие, встревоженные крики римских солдат и топот бегущих ног. Потом вдруг все разом стихло. Наступило потрясенное молчание, и беглецы поняли, что римляне наткнулись на окровавленное, обезглавленное тело Гальбы Брассидиаса.

Должно быть, гадают, куда подевалась его голова.

— Бегите же! — рявкнул на них Фалько. — Я постараюсь сбить их со следа, скажу, что вы побежали в другую сторону. Крепостной ров только что вычистили, сейчас он до краев наполнен свежей дождевой водой. Думаю, ее хватит, чтобы вы не разбились.

— Тебя убьют, центурион.

— Ну уж нет, ведь на данный момент я единственный из офицеров, кто остался в живых, — хитро подмигнул Фалько. — А стоит вам перебраться на ту сторону Вала, как они тут же забудут о вас и станут думать только о том, как бы выжить самим. Ну бегите же! — Он исчез, видимо, намереваясь перехватить римлян прежде, чем они заметят беглецов, и направить их в другую сторону.

Арден схватил Валерию за руку:

— У тебя хватит сил на то, чтобы прыгнуть?

Собрав в кулак все то мужество, которое у нее еще оставалось, она сделала глубокий вдох и посмотрела ему в глаза:

— Больше я не оставлю тебя. Никогда!

— Тогда бежим! Скорее!

Они бросились бежать, скользя по черепице крыши, а та жалобно стонала, прогибаясь под тяжестью их тел. Вдруг край крыши, издав протестующий скрип, провис, и беглецы кубарем покатились вниз, обдирая колени и локти и с ужасом представляя себе, как они разобьются о землю. В ушах их свистел ветер. Спасло обоих лишь то, что они приземлились на крышу конюшни, край которой так низко навис над землей, что почти касался ее. Валерия с Арденом слышали, как где-то под ними храпят испуганные грохотом лошади. Последний, крайний ряд черепицы с треском подломился, и оба рухнули на землю. Откуда-то издалека слышно было, как перекрикиваются, обшаривая дом, солдаты. Немного придя в себя, они поднялись и, взявшись за руки, бесшумно, словно тени, проскользнули вдоль конюшни — сонное похрапывание караульного сладкой музыкой отдалось у них в ушах.

А потом еще одна крыша, через которую они промчались бегом, и снова прыжок — теперь они угодили на навес, скатившись по которому рухнули прямо на скирду соломы. Валерия, еще кашляя и отфыркиваясь, трясла головой, пытаясь сообразить, куда они попали на этот раз, когда Арден одним мощным рывком поставил ее на ноги. Перебравшись через низенькую изгородь, беглецы оказались возле подножия узкой каменной лестницы, которая вела на самый верх стены.

Последний отчаянный рывок едва не стоил им жизни.

Навстречу им с обнаженным мечом в руках мчался декурион, на лице его была написана твердая решимость не дать беглецам уйти. А у Ардена даже не было оружия! У Валерии чуть сердце не разорвалось от страха. Но вдруг взгляд декуриона упал на лицо Валерии, и в глазах его что-то вспыхнуло. Явно узнав ее, он вдруг замялся, а потом рука, в которой он сжимал меч, нерешительно опустилась.

Только сейчас она узнала, кто перед ней, — это был Тит, тот самый, кто охранял ее в лесу, когда она, еще не зная об этом, словно теленок на бойню, направлялась прямо в засаду, задолго до этого дня задуманную Гальбой. После того случая Тит старательно избегал ее. И вот теперь он стоял перед ней, низко склонив голову, и краска мучительного стыда заливала его загорелое лицо.

— Я уже раз предал вас, госпожа. Больше я этого не сделаю…

На бегу выдохнув слова благодарности, они прошмыгнули мимо него, вихрем взлетели на самый верх и перегнулись через парапет, вглядываясь в светлеющее на востоке небо. Каледония! Свобода!

— Вон они! Задержите их!

Стрела просвистела у них над головами, за ней другая. Где-то внизу затопали чьи-то ноги, пронзительно заржала лошадь, а мгновением позже, поднимая тревогу, завыла труба.

— Давай! — крикнул ей в ухо Арден. — Прыгай! Там вода!

— Еще рано! Нужно сначала задержать их!

Вырвав у него руку, Валерия наклонилась и принялась шарить в углу, где обычно хранилось оружие. Еще одна стрела с противным писком пролетела возле ее уха, но Валерия только отмахнулась. Наконец отыскав лук, она обернулась, наложила стрелу и, как когда-то учила ее Бриса, задержала дыхание и выстрелила. Снизу, из темноты, донесся пронзительный вопль нестерпимой боли, а за ним — крики, предупреждающие об опасности.

— Теперь пора! — крикнула она Ардену.

Он одним мощным толчком швырнул ее вниз.

От страха сердце Валерии едва не выпрыгнуло из груди. Она услышала, как в ушах ее засвистел ветер, а потом где-то далеко внизу блеснула узенькая полоска воды. Тело ее, словно зависнув в воздухе, стало медленно заваливаться назад. Она еще успела заметить поверх края парапета несколько голов в шлемах, а потом раздался оглушительный всплеск, за ним второй, и они с Арденом один за другим с головой ушли под воду, на мгновение коснувшись ногами илистого дна.

На поверхность они всплыли порознь. Валерия даже не успела заметить, какая обжигающе холодная вода во рву, как они с Арденом уже карабкались по глинистому склону на противоположный берег рва. К счастью, Фалько оказался прав — в нем действительно оказалось достаточно воды, чтобы они с Арденом не разбились.

— Где они? — перекрикивались солдаты. Но предрассветная мгла надежно укрыла обоих беглецов. Время от времени выпущенная наугад стрела с громким чавканьем втыкалась в раскисшую землю.

А потом они перевалили через край, кубарем скатились вниз по склону земляного вала и кинулись бежать со всех ног — подальше от проклятой крепости с ее белыми стенами.

Пальцы Ардена крепко сжимали ее руку, словно он боялся, что она передумает. Но решение, принятое Валерией, было твердо. И на душе у нее вдруг стало легко и спокойно. Она нисколько не сомневалась, что поступает правильно.

Где-то заржала и зафыркала лошадь.

— Эй, сюда! — услышали они чей-то крик.

Это был Гален, раб Фалько. Пока его господин бросился освобождать Каратака, Гален, ухитрившись остаться незамеченным, пробрался сюда и ждал появления беглецов. Пока он рыскал тут, ему удалось наткнуться на горстку варваров, среди которых была и Бриса — после недавней схватки ее голова и плечо были замотаны тряпками. Тут он и ждал их, держа под уздцы лошадь.

Кельтский вождь, одним прыжком взлетев на спину коня, поднял Валерию и усадил ее позади себя. Она едва дышала, была с головы до ног перепачкана грязью, вся в царапинах и ссадинах, но при этом ликовала. В груди Валерии бушевала такая радость, которой она не испытывала за всю свою жизнь, — она была свободна, и вдобавок рядом с ней был тот, кого она любила. Обхватив его руками, она блаженно зажмурилась. Бриса следом за ними тоже вскочила в седло.

— Давай с нами, парень! — обернулся к Галену Арден. — Поехали! Там тебя ждет свобода!

Но раб, распластавшись на земле, чтобы его не заметили с крепостной стены и, узнав, не пустили в него стрелу, решительно покачал головой:

— Нет уж, я прожил всю жизнь возле своего хозяина и умру рядом с ним. А вы езжайте, да не медлите, слышите? Езжайте, и да пребудут с вами боги!

Очередная стрела, просвистев в воздухе, воткнулась в землю совсем рядом с ними. За ней — еще и еще. Конечно, расстояние, отделявшее их от крепости, было немалым. Но римляне явно не желали сдаваться. Снова послышались крики, потом какой-то шум, и, оглянувшись, Арден сообразил, что солдаты выкатили баллисту.

— Скоро! — пообещал Арден. — Очень скоро вся Британия будет свободной!

— Передай Савии, что я люблю ее! — крикнула Валерия. В голосе ее звенели слезы.

Арден ударил коня пятками, и тот, обиженно заржав, помчался как ветер. Они скакали туда, где вдалеке виднелась небольшая роща. Там они будут в безопасности.

Одной рукой Арден держался за гриву коня.

В другой висела окровавленная голова Гальбы Брассидиаса.

 

Глава 41

— Итак, ты позволил главарю мятежников убить твоего командира и похитить дочь Рима? — Я приподнял брови, делая вид, что не верю собственным ушам. Я даже усмехнулся недоверчиво, показывая, что такого просто не может быть. Но сказать по правде, если я и удивился, то не слишком — те, кого я уже успел допросить, исподволь подводили меня именно к такому финалу. И как прикажете объяснить все это в отчете? Я сокрушенно вздохнул. Дезертир и вождь мятежников сбежал, дочка сенатора и вдова командира последовала за ним, оба они бесследно исчезли, а старший трибун мертв! А все вокруг толкуют мне о религии, и это в наше-то время, когда уже не осталось ничего святого!

Надо отдать ему должное, Фалько и не подумал оправдываться.

— Послушай, мой командир, Марк Флавий, чью свадьбу с Валерией мы праздновали в моем же собственном доме, пал жертвой предательства и был убит. Валерия осталась вдовой. А Гальба… Гальба оказался убийцей.

Похоже, ему и в голову не приходило бояться меня. «Да и с чего ему меня опасаться? — внезапно подумал я. — Что я могу сделать с ним такого, чего уже не сделала жизнь?» Все его имущество погибло в огне во время последнего сражения. Рабы, воспользовавшись случаем, разбежались. Скот перерезали. Адрианов вал, который он привык считать своей родиной, был осквернен — наполовину разрушенный, он до сих пор лежал в развалинах, а от тех, кто служил на нем, осталась едва ли горсточка. Так что империя нуждается в Фалько куда больше, чем он — в ней. И уж значительно сильнее, чем в этих моих донесениях.

— И тем не менее ты был свидетелем и даже участником событий, для расследования которых я и был прислан сюда! — нарочито грозным тоном прорычал я.

— Это ведь сам император отдал приказ вывести войска из Британии и тем самым подтолкнул варваров к нападению, а вовсе не я. — Фалько пожал плечами. — Не я, а Гальба пожертвовал петрианцами ради собственного честолюбия. Ему не нужна была Валерия. Он не любил ее и не хотел жениться на ней. Все, что ему было нужно, — это уничтожить ее… унизить — точно так же, как всю жизнь унижали его самого. Когда-то он был солдатом, а стал предателем. Можно сказать, он сам выбрал смерть.

Я выглянул в окно — опять это проклятое серое небо!

— Но, даже зная о смерти Гальбы, она все-таки предпочла снова бежать на север… не так ли?

— Да. Чтобы никогда уже не возвращаться.

Я кивнул. Всю свою жизнь я только и занимался тем, что поддерживал подобные Адрианову валу стены империи, сколько их было по всему миру. Тогда почему мне вдруг нисколько не жалко, что его больше нет? Почему я не оплакиваю его? Как странно, подумал я, восемьдесят миль длиной, миллионы камней, сложенные человеческими руками, омытые потом… каким неприступным он казался… но вот его нет, а мне как будто все равно…

— Расскажи мне о том, что произошло после того, как им удалось бежать.

— Ситуация, в которой мы оказались, оставалась по-прежнему угрожающей. Один из верховных вождей Каледонии, по имени Торин, уже успел к тому времени прорваться через Вал в другом месте, чуть дальше на востоке, и двигался к Эбуракуму. На западном берегу высадились скотты. На восточном — саксы. А нас осталось совсем мало. Кроме того, многие были ранены. Иначе говоря, нас могли перерезать в любую минуту. Однако теперь, когда Гальбы больше не было, петрианцы вновь, как прежде, стали единым целым. Посовещавшись, мы отступили в сторону Эбуракума, но по дороге узнали, что герцог убит. Так что мы двинулись дальше, к Лондиниуму, прихватив с собой пленных друидов. И все два дня мы видели на горизонте дым — это горели казармы, где прежде стоял легион петрианцев…

— А где те легионы, что стояли на юге?

— Те-то? Они появились с большим опозданием и к тому же заранее уже щелкали зубами от страха, — с изрядной долей презрения в голосе объяснил Фалько. Горечь в его лице не удивила меня — передо мной сидел человек, который потерял все, дом его был сожжен, имущество стало добычей мародеров. Он пожал плечами. — Собственно говоря, мы и увидели-то их, только когда остатки нашего гарнизона добрались до Лондиниума. Спустя пару дней к нам в поддержку прислали еще два легиона. Но к этому времени нападения варваров стали уже реже. Казалось, они в нерешительности. Кое-кого из тех, кто забрался так далеко на юг, даже удалось заманить в засаду.

— Скажи мне, Каратак мечтал о том, чтобы вообще изгнать римлян из Британии?

— Он был по натуре мятежник. И мечтатель тоже. У варваров не было своего короля — только верховный совет, а те племена, что жили на побережье или на островах, занимались в основном грабежами, и ничто больше их не интересовало. Из всех вождей один только Каратак понял, что для того, чтобы противостоять Риму, нужно сильное государство — сильное и единое. Однако шло время. Волнения в самой империи потихоньку улеглись, ситуация стабилизировалась. Вопрос с наследием императора был наконец решен, на побережье высадился Феодосий со свежими подкреплениями, и варвары были отброшены назад, на север от Адрианова вала.

— Итак, выходит, империя была вновь спасена.

Фалько посмотрел на меня в упор:

— На этот раз — да. Но… надолго ли? Как ты сам-то считаешь, инспектор Драко?

Ни колебаний, ни страха — одна спокойная решимость! Именно на таких людях столетиями держалась империя! Именно на них опиралась она, раздвигая свои границы, казалось, они выкованы из железа… однако даже его сердце оказалось разбито. Я невольно отвел глаза в сторону.

— Что ты намерен делать?

— Заново построить свой дом, наладить хозяйство… все, что смогу. Хватит с меня, навоевался. Буду себе потихонечку жить у подножия Вала. Как-нибудь проживу — как жили до меня мои предки. Подожду, посмотрю, кто победит, а дальше стану жить с ними в мире и дружбе. Было время, когда все мы ждали приказов только с юга. Ну что ж, выходит, теперь станем ждать их и с севера.

— С севера? Но ведь на севере ничего нет! — вырвалось у меня помимо моей воли. Я был раздражен и не скрывал этого. Та тайна, ради которой я был прислан сюда, так до сих пор и осталась неразгаданной. — Совершенно дикий край! Объясни мне наконец, с чего Валерии вдруг вздумалось отправиться на север?!

— Потому что там, на севере, живут свободные, сильные люди, беспокойные, но в них ключом бьет жизненная сила. И когда-нибудь они вернутся. Они вновь перейдут через Вал и останутся. И с ними — новая жизнь и новый мир.

Зловещее предсказание, подумал я, учитывая, что победа как-никак и на этот раз осталась за Римом. Однако победа эта досталась нам такой кровью, что с полным основанием могла считаться пирровой. Нет, не то чтобы я не верил в то, что этому народу под силу противостоять империи, — просто мне казалось, что они не особенно и стремятся к этому. Старые боги утратили свою силу, их стали понемногу забывать, а этот новый бог, этот таинственный еврей… в моих глазах он по-прежнему оставался богом лишь женщин да рабов. Куда больше мне нравились божества кельтов — Таранис, Езус и их добрый бог Дагда. О таких богах мужчины слагают песни.

— Когда-нибудь… — задумчиво повторил я. — Когда-нибудь…

— Мне удалось ответить на твои вопросы, инспектор Драко? Теперь ты вернешься в более теплые страны, чем наша, чтобы написать свой отчет?

— Наверное, да, — кивнул я. Эти слова сорвались с моих губ прежде, чем я успел подумать. Впрочем, он прав — что мне тут делать? Да и что мне еще остается? Но о чем я стану писать в своем отчете? Имперскому суду и самому сенатору Валенсу уже известно и о тайном сговоре вождей варварских племен, и о недавней войне. А передо мной сейчас стоит куда более трудная задача… может быть, потому, что страсть, сжигающую женщин, и желание, сводящее с ума мужчин, объяснить обычно всегда труднее.

Собственно говоря, объяснить это можно всего в двух словах — Валерия влюбилась. Но в кого она влюбилась? В мужчину? Или в страну, столь непохожую на ту, которую мы оба считали своей?

— Но только после того, как я закончу свои дела, — поспешно добавил я. — После того как пойму, что произошло.

Фалько рассмеялся:

— Тогда ты будешь первым, кому удалось понять Британию и Адрианов вал! А если ты скажешь, что тебе удалось понять душу молодой женщины, тогда я назову тебя лжецом!

Я жестом велел ему уйти. Я хотел остаться один… хотел немного подумать. Я долго сидел, погруженный в свои мысли, прерываемые лишь топотом солдат в коридоре. Мир, который я привык считать своим, внезапно показался мне усталым и старым, древние традиции и никому не нужные законы истощили и обескровили его. Да, Рим одряхлел, он похож на старого, беззубого старика. А женщина, которую я искал, была молода, и она предпочла этот новый, исполненный жизни мир. Да и много ли мне известно о ней — даже сейчас?

Внезапно я почувствовал, как я ужасно одинок.

И я послал за Савией.

Она пришла и тихо села напротив меня. Наверное, она чувствовала, что мне тут больше нечего делать — я опросил всех, кого хотел, и собираюсь уезжать. Наверное, она гадала, какова же будет ее собственная судьба. Однако тревога, терзавшая ее во время нашей самой первой встречи, внезапно исчезла, сменившись безмятежным спокойствием. Как будто что-то подсказывало ей, что теперь мне понятно много больше, чем кажется мне самому.

— Почему ты не поехала вместе с ней? — спросил я.

По губам Савии скользнула улыбка.

— Ты хотел, чтобы я тоже прыгнула с крепостной стены?

— Я хотел сказать — потом. Во всей этой неразберихе ты легко могла ускользнуть незамеченной. Она ведь по-прежнему твоя госпожа, что бы там ни говорил Каратак.

— Я пыталась. Меня схватили около полуночи, когда я попыталась незаметно открыть крепостные ворота. После этого меня приставили к походной кухне, потом отвезли в Лондиниум, а затем сюда. Я ведь как-никак не обычная рабыня, я прислуживала сенаторской дочери, была ее доверенной служанкой. Вот кому-то и пришла в голову мысль, что она, возможно, вернется за мной. А потом решили, что ты сочтешь нужным допросить меня.

— Чтобы составить свой отчет?

Савия кивнула.

— Ну и как тебе живется тут? Только честно.

Савия, склонив голову на плечо, задумалась, видимо, подыскивая подходящий ответ.

— Тяжеловато, сказать по правде. Но воздух тут намного чище, знаешь ли. И люди довольствуются более простыми радостями.

Я покачал головой.

— Если честно, мне так и не удалось понять, что же происходит.

— Ты имеешь в виду в империи?

— Я имею в виду вообще все.

Савия кивнула. Мы оба долго молчали. Забавно, подумал я, так обычно молчат старые друзья, которым не нужны слова, чтобы понять друг друга. Так молчат старые супруги, много лет прожившие вместе, — мне говорили, что такое бывает, только я не верил. Потом Савия вновь заговорила:

— Мне кажется, это Христос… он возвращается, господин. Скоро он будет везде. И его приход совершится разными таинственными путями. Жрецы вроде Кэлина уже успели почувствовать, куда ветер дует, — в точности как ты сам. Друиды умирают, скоро их не останется. Мир словно затаил дыхание…

— Этот самый ветер дует над империей вот уже тысячу лет.

— Ну, каждому дереву суждено когда-то упасть, не так ли?

Я повернулся к ней:

— Что мне делать, Савия? — В первый раз я назвал ее по имени. Я покатал это имя на языке, словно пробуя его на вкус — немного тяжеловато, решил я, но приятно. — Как мне понять, что же все-таки произошло с ней?

— Тогда отыщи ее, господин.

— Не нужно называть меня «господин». И «инспектор» тоже.

Она долго смотрела на меня — в глазах ее были доброта и понимание.

— Отыщи ее, Драко.

Конечно. Ведь если мне хочется понять, что же такое стены на шей империи, значит, мне нужно проникнуть дальше, заглянуть за них. Я должен собственными глазами увидеть этот новый мир, который, словно океанская волна, плещется у берегов нашей империи, грозя захлестнуть ее в любую минуту. Я должен поговорить с единственным человеком, с которым мне так до сих пор и не удалось поговорить. С этой женщиной, которую я ищу. С самой Валерией.

— Ты проводишь меня к ней?

— Да. Мы с Кэлином.

— Это тот друид?

— Да. Он умирает… заживо гниет в тюрьме. Чтобы жить, ему нужен солнечный свет — как цветку. Освободи его, Драко, и он отведет нас к ней. Тут, в гарнизоне, будут только рады любому предлогу поскорее избавиться от него. Он станет нашим проводником и живой гарантией нашей безопасности. В самый первый раз мне было страшно отправляться на север, но только там ты сможешь наконец понять, что же на самом деле происходит с империей.

— Но я старый человек, Савия.

— А я — старая женщина. Но мы не настолько стары, чтобы не мечтать о новом, верно? — Она вдруг замялась — было заметно, что она стесняется говорить о том, что же на самом деле заставляет ее отправиться туда. — Я хочу поехать на север и рассказать им о Христе. Они почувствуют его мудрость, вот увидишь. Я могу положить конец раздирающей их вражде и всем этим жестокостям.

— Ты желаешь проповедовать свою веру? Ты… — Я едва не сказал «рабыня», но в последнюю минуту успел прикусить язык. — Ты, женщина?

— Да. И я хочу поехать с тобой. — Она сказала то, что я и так уже знал, и тем не менее я был потрясен. Никто и никогда еще не говорил мне, что хочет быть со мной. Мое появление обычно нагоняло на людей страх, и все только радовались, когда я уезжал…

— Ты поедешь не как рабыня, а как свободная женщина, — проговорил я. — Каратак подарил тебе свободу. И я тоже дарю ее тебе.

— Я знаю. — Она с самого начала не сомневалась в этом, понял я. Савия не могла не понимать, что все эти бесконечные разговоры о свободе мало-помалу подействуют и на меня.

— И как ты думаешь, что я там отыщу? — спросил я ее.

— Самого себя.

Нет, это невозможно… совершенно невозможно! На севере?! О боги, я точно сошел с ума! А как же мой отчет императору?

Нет, я пока еще не готов. Сначала я обязан понять…

И тут я понял, что принял это решение много дней назад… оно подспудно зрело в моей душе все то время, пока я расспрашивал этих людей, пока годами мотался по свету. Оно пришло ко мне не случайно — я принял его, поскольку ржавчина, разъедавшая пославший меня сюда имперский суд, давно уже мучила меня самого.

Но где же она сейчас, эта Валерия? С какой дозорной башни смотрит теперь на эту страну? И что она видит? Что ей удалось узнать? О чем она думает?

Подумать только — сенаторская дочь!

Утром мы отправились на север.

Отправились на поиски того же, что искала она.