ГЛАВА 12

Я прибыл в Акру героем, но не потому, что избежал массового истребления в Яффе. Скорее потому, что отомстил французам, своевременно доставив важные сведения.

На второй день плавания мы с Мухаммедом встретили британскую эскадру. Вереницу этих кораблей возглавляли линкоры «Тигр» и «Тезей», и, когда мы с подветренной стороны подошли к флагману, я приветствовал не кого иного, как самого доброжелательного дьявола-искусителя, сэра Сиднея Смита.

— Гейдж, неужели это действительно вы? — воскликнул он, стоя у борта. — Мы полагали, что вы переметнулись обратно к лягушатникам! А вы вдруг вернулись к нам.

— К французам, капитан, я попал из-за предательства ваших собственных матросов!

— Предательства? Но они поведали нам, что вы сбежали!

Ну не наглые ли лжецы после этого Большой Нед и Малыш Том?! Безусловно, они рассчитывали, что меня убьют и никто не сможет уличить их во лжи. Мысль о том, какими неожиданными путями порой вскрывается обман, лишь усилила мое возмущение.

— Едва ли! Ваши задиристые морячки не только сами сбежали, но заперли перед моим носом ворота! Вы должны нас наградить. Так ведь, Мухаммед?

— Французы старались убить нас, — сказал мой товарищ по лодке. — А он должен мне за спасение десять шиллингов.

— Удивительно, как же вы оказались в открытом море? — Смит почесал затылок. — Проклятье! Чертовски трудно верить человеку, которому так ловко удается выкрутиться из любых передряг. Ладно, поднимайтесь на борт, разберемся.

И вот мы поднялись на его первоклассный восьмидесятипушечный флагман, казавшийся огромным бегемотом рядом с нашей легкой, взятой на буксир лодчонкой. Британские офицеры обыскали Мухаммеда, словно он мог в любой момент броситься на них с кинжалом, а также смерили подозрительным взглядом и меня. Но я уже решил вести себя как потерпевший, причем имея на руках козыри. Поэтому сразу изложил свою версию событий.

— …И тогда передо мной захлопнулись железные ворота, а банда французских и арабских мерзавцев подходила все ближе…

Однако вместо того, чтобы выразить возмущение и заслуженное мною сочувствие, Смит и его офицеры недоверчиво разглядывали меня.

— Лучше расскажите правду, Итан. Слишком уж легко вам удается переходить с одной стороны на другую, — заметил Смит. — И выбираться целым и невредимым из самых ужасных переделок.

— Вот именно, а вдобавок он еще американский мятежник, — вставил один лейтенант.

— Погодите. Неужели вы думаете, что французы позволили мне сбежать из Яффы?

— По нашим сведениям, выжить там никому не удалось. Вы не находите, что ваше спасение весьма подозрительно?

— И что это за варвар с вами? — спросил другой офицер, показывая на Мухаммеда.

— Мой друг и спаситель, и я готов спорить, что соображает он получше всех вас.

Тут они так разозлились, что я, похоже, оказался под угрозой очередных поединков. Смит поспешно вмешался.

— Ладно, оставим споры до лучших времен. Мы имеем право допросить вас со всей серьезностью, а вы имеете право ответить на наши вопросы. Честно говоря, Гейдж, несмотря на вложенные в вас средства, вы не прислали мне из Иерусалима сколько-нибудь полезных сведений. К тому же мои моряки доложили, что вы приобрели дорогостоящую шикарную винтовку. Где она?

— Украдена Нажаком, окаянным грабителем и палачом, — сказал я. — Если бы я переметнулся к французам, то разве болтался бы в лохмотьях посреди моря в одной лодке с мусульманским погонщиком верблюдов, весь обожженный, израненный и обезоруженный? — Я рассердился. — Если уж я перешел к французам, то почему не попиваю сейчас кларет в шатре Наполеона? Да, давайте выясним правду. Позовите-ка сюда ваших шельмоватых матросов и…

— Малыш Том потерял руку, и его отправили домой, — сообщил Смит.

При всем моем возмущении эта новость изрядно огорчила меня. Ведь потеря конечности неминуемо означала для человека нищету.

— Большой Нед получил другое назначение и остался на берегу вместе с основной частью команды «Дейнджерса», они сейчас занимаются укреплением оборонительных сооружений Акры, помогая Джеззару. Вероятно, вы обсудите с ним спорные вопросы прямо там. Мы собрали разнородную компанию крепких парней, готовых дать отпор Бонапарту, смешанные отряды из турок, мамелюков, торговых людей, мошенников и английских храбрецов. На нашу сторону перешел даже офицер из французской королевской артиллерии, Луи Эдмон Фелипо. Пока что он руководит в порту фортификационными работами.

— Вы взяли в союзники француза, а в моих словах сомневаетесь?

— Он помог организовать мой побег из парижской тюрьмы, и я мог бы пожелать вам, Гейдж, стать для нас таким же преданным другом. Любопытно, как порой разделяют людей взрывоопасные времена, вы не находите? — Он пристально посмотрел на меня. — Поттс и Тентуистл мертвы, Том искалечен, из вашей затеи ничего не вышло, однако вы вновь у нас. По мнению Иерихона, вы также либо мертвы, либо сбежали к французам.

— Значит, вы разговаривали и с Иерихоном?

— Он в Акре вместе с сестрой.

Что ж, хоть одна приятная новость. Удрученный собственными неприятностями, я, однако, взбодрился, услышав, что Мириам жива. Интересно, сохранила ли она моих серафимов?

— Сэр Сидней, — со вздохом сказал я, — уверяю вас, я окончательно порвал с французами. Это произошло, когда я болтался, подвешенный за ноги в яме со змеями.

— О господи, варвары! Неужели вы так ничего им и не сказали?

— Конечно нет, — солгал я. — А вот они сообщили мне кое-что, и благодаря этому я могу доказать вам мою преданность.

Пришло время разыграть мою козырную карту.

— И что же они сообщили?

— Что осадные орудия Бонапарта отправлены морским путем, и если нам повезет, то мы сможем захватить их до того, как они достигнут Акры.

— Правда? Что ж, это меняет дело! — Смит просиял. — Найдите мне их орудия, Гейдж, и я награжу вас медалью. У турок шикарные медали — они больше наших и вдобавок богато украшены. Их тут раздают корзинами, и если вы говорите правду, то считайте, что одна из них уже ваша. Вы получите ее без всяких проволочек.

Конечно, вдобавок ко всем моим несчастьям зарядил дождь, уменьшив наши шансы обнаружить французскую флотилию, а сгустившийся туман еще больше снизил видимость. Эта мрачная погода вскоре вновь привела англичан к мысли о том, что я двойной агент, словно мне под силу управлять циклонами. Но если у нас возникли сложности с обнаружением французских судов, то у них возникли сложности с уклонением от встречи с нами. Туман был также и их врагом.

В общем, французы столкнулись с нами утром восемнадцатого марта, когда капитан Станделет огибал мыс Кармель и входил в залив, ограниченный Хайфой на юге и Акрой на севере. Три корабля грузовой эскадры капитана Станделета сбежали. Однако еще шестерым не удалось скрыться, и в их трюмах оказались осадные орудия, стреляющие двадцатипятифунтовыми снарядами. Одним махом мы захватили самое мощное оружие Наполеона. После утренней вахты меня провозгласили защитником Акры, ловкачом Яффы и хранителем тайн. Наградили также и обещанной медалью, султанским орденом Льва, который Сидней Смит тут же выкупил у меня обратно, чтобы отдать мой долг Мухаммеду, после чего в моем распоряжении осталась буквально пара монет.

— «Тратьте меньше, чем зарабатываете, — вот вам и философский камень», — наставительно произнес он. — Как вы понимаете, я тоже знаком с афоризмами вашего Франклина.

Итак, я прибыл в этот древний, укрепленный крестоносцами город. Наш морской курс проходил вдоль берега, параллельно столбам дыма, отмечавшим продвижение по суше войск Наполеона. Судя по донесениям, во время этого перехода его полки постоянно подвергались нападениям мусульманских отрядов, но именно в Акре ожидалось главное противоборство.

Этот город расположен в северной части средиземноморского залива Хайфа, на полуострове, на две трети окружен водой, а гавань его защищена молом. Акра меньше Иерусалима, протяженность ее крепостных стен со стороны моря и со стороны суши составляет менее полутора миль, но выглядит она более преуспевающей и почти такой же многолюдной. Ко времени моего прибытия французы уже подошли к городу со стороны суши, и над полумесяцем их лагерей выделялись трепещущие на ветру триколоры.

В обычные времена Акра представляет собой замечательный городок, с его приморских стен открывается отличный вид на аквамариновые рифы, а со стороны суши к стенам подходят зеленеющие холмы. От расположения французов к его рвам тянется древний, но давно пересохший акведук. Очаровательные контуры крытых черепицей зданий, башен и навесов подчеркивают красоту внушительного, зеленоватой меди купола главной мечети и ее пронзающего небо минарета. Над извилистыми улочками нависают верхние этажи домов. Пестреющие яркими навесами базары заполняют оживленные центральные улицы. Весь порт пропитан запахами соли, свежей рыбы и специй. В прибрежном районе расположены три главных постоялых двора, или караван-сарая, как их тут называют, служащих одновременно гостиницами и складами для прибывших на судах товаров: Хан эль-Умдан, Хан эль-Франджи и Хан эль-Шуарда. Уравновешивает все это очарование возвышающийся вблизи северных стен дворец правителя, мрачное здание времен крестоносцев с круглыми башнями по углам, его суровый облик смягчают лишь окна гарема, что выходят в обширные тенистые сады, зеленеющие между дворцом и мечетью. Мощная цитадель в этом хаотично застроенном средневековом городке с черепичными крышами напомнила мне строгого и грозного школьного директора, надзирающего за ватагой озорных рыжеволосых учеников.

Правительственные и религиозные здания занимают северо-восточный квартал города, а крепостные стены, выходящие на север и на восток, объединяет мощная угловая башня. Именно она станет ключевой точкой будущей осады, и французы в итоге назовут эту твердыню la tour maudite, «проклятая башня». Но сможет ли Акра дать отпор захватчикам?

Многие явно думали, что не сможет. Следуя за баркасом «Тигр», мы направились к берегу на лихтере Мухаммеда и, достигнув причала, увидели, что весь берег запружен беженцами, стремящимися покинуть город. Вместе со Смитом и Мухаммедом я протолкался через близкую к состоянию паники толпу. В основном спешили сбежать отсюда женщины с детьми, но большинство богатых купцов также заплатили Джеззару за свой отъезд огромные отступные. Выживание в военное время порой зависит от денег, а рассказы об ужасной бойне в Яффе уже разнеслись по всему побережью. Захватив с собой посильную поклажу, люди оплачивали проезд на торговых судах. Встревоженная женщина бережно держала серебряный кофейный сервиз, а орущие малыши цеплялись за подол ее платья. Торговец хлопком запихнул за набитый золотыми монетами кушак заряженные пистолеты. Очаровательная черноглазая девчушка лет десяти, едва не плача, прижимала к груди скулящего щенка. Используя африканских рабов в качестве пробивной силы, в первые ряды вырвался краснолицый банкир.

— Не обращайте внимания на бегущих в панике обывателей, — сказал Смит. — Без них нам будет только легче.

— Неужели они не доверяют городскому гарнизону?

— Сам гарнизон не верит в свои силы. Джеззар, конечно, может навести страх на любого, но французы до сих пор сокрушали все встреченные войска. Ваши орудия помогут нам. У нас теперь больше пушек, чем у Бони, и мы сделаем из них отличную батарею прямо у Сельских ворот, укрепив защиту выходящих на сушу стен. Но именно угловая башня будет тем крепким орешком, о который этот задиристый корсиканец сломает зубы. Она находится дальше всего от берега, и ее оборону трудно поддержать нашей морской артиллерией, и тем не менее она самая надежная твердыня этой крепости. Она станет кровавым щитом Акры, но подлинным нашим секретным оружием является один человек, который ненавидит Вони даже больше нас.

— Вы имеете в виду Мясника-Джеззара?

— Нет, я имею в виду сотоварища Наполеона по королевской военной школе в Париже. Наш пикардиец Луи Эдмон де Фелипо сидел за одной партой с этим корсиканским пролазой, и в юности пикардийский аристократ наставил много синяков провинциальному выскочке. Фелипо всегда побеждал Бонапарта на экзаменах, и именно Фелипо закончил школу с лучшими успехами и получил прекрасное назначение. Если бы революция не вынудила наших друзей-роялистов покинуть Францию, то сейчас он, скорее всего, командовал бы Наполеоном. В прошлом году он тайно вернулся во Францию в качестве нашего агента и помог мне бежать из тюрьмы Тампль, представившись полицейским комиссаром и заявив, что меня переводят в другую камеру. Он никогда не проигрывал Наполеону, выиграет и на этот раз. Пойдем, познакомитесь с ним.

«Дворец» Джеззара сильно смахивал на бывшую парижскую Бастилию. Перестраивая его, крестоносцы стремились не украсить, а всячески укрепить здание, для чего прорубили в его стенах множество бойниц, причем две трети орудий Джеззара было нацелено не на французов, а на подвластный ему город. Мощная и неприступная, эта цитадель была так же неумолима, как железный кулак правления Джеззара.

— В дворцовых подвалах разместился арсенал, на первом этаже — казармы, на втором — управленческие конторы, на третьем — апартаменты Джеззара, а на самом верху его гарем, — дал пояснения Смит, особо показав на последнее заведение.

На окнах гарема я заметил традиционные металлические решетки, скрывающие его обитательниц, как птичек в клетке. Словно сочувствуя затворницам, между ними и растущими внизу пальмами летали стайки ласточек. Я не горел желанием навестить эти султанские владения, имея печальный опыт вторжения в каирский гарем. Египтянки мне попались на редкость пугливые.

Мимо здоровенных оттоманских стражников мы прошли в массивные, обитые железом деревянные двери и оказались в полутемном помещении. После ослепительного солнца Леванта этот зал напоминал подземелье. Прищурившись, я пригляделся к обстановке. На этом этаже разместилась преданная гвардия Джеззара, и казармы выглядели на редкость малонаселенными. Из темноты на нас настороженно взирали солдаты, уныло чистившие мушкеты и точившие клинки. Они выглядели почти такими же радостными, как новобранцы в Вэлли-Форде. С лестницы донесся звук быстрых шагов, и к нам спустился гибкий и более оживленный француз в изрядно запачканном и потрепанном белом мундире армии Бурбонов. Должно быть, это и был Фелипо.

Будучи заметно выше Наполеона, этот изящный в движениях военный обладал той томной самоуверенностью, что выдает знатное происхождение. Фелипо отвесил вежливый поклон, изобразив слабую улыбку, но его черные глаза, похоже, оценивали все с точностью артиллерийского расчета.

— Месье Гейдж, мне сообщили, что вы, вероятно, спасли наш город!

— Едва ли.

— Я уверяю вас, захваченные вами французские пушки окажут нам бесценную помощь. Ах, какая ирония. Учитывая, что вы американец! Мы идем по стопам Лафайета и Вашингтона! У нас тут получился шикарный международный альянс: британцы, французы, американцы, мамелюки, евреи, османцы, марониты… и все против моего бывшего однокашника!

— А вы действительно учились вместе?

— Он подглядывал у меня ответы. — Он усмехнулся. — Пойдемте, теперь мы присмотрим за ним!

Мне сразу понравилась его смелая напористость.

Фелипо провел нас наверх по винтовой лестнице на крышу замка Джеззара. Какой великолепный вид! Недавние дожди сменились прекрасной солнечной погодой, вдали над заливом вздымались голубоватые хребты горы Кармель. А ближе к городу раскинулся французский лагерь, населенный, казалось, ожившими оловянными солдатиками. Разноцветные палатки и навесы напоминали весеннюю ярмарку. В Яффе мне удалось увидеть, как проходила их лагерная жизнь: в распоряжение армии доставили обильные продуктовые запасы и специально закупили выпивку для укрепления смелости атакующих отрядов, многочисленные кухарки, прачки и проститутки обеспечивали готовку и стирку да заодно согревали по ночам, а солдаты с удовольствием сорили деньгами, трезво оценивая не слишком большие шансы выживания в нынешнем походе. За крепостными стенами Акры раскинулся обширный пологий холм, достигавший сотни футов в высоту, и на его вершине, на расстоянии, явно превышающем дальнобойность наших пушек, я заметил группу всадников под развевающимися знаменами.

— По моим расчетам, именно там Бонапарт разместит ставку со своими адъютантами, — произнес Фелипо, с аристократическим презрением копируя произношение итальянца. — Уж поверьте, я знаю его и понимаю ход его мыслей. В данной ситуации мы с ним предприняли бы одинаковые действия. Он прикажет вырыть окопы, а его подрывники попытаются заминировать стены. Также я знаю, что он понимает ключевое значение этой башни.

Я проследил за резким перемещением его указательного пальца. На крепостные стены уже затащили пушки, а под ними проходил выложенный камнями сухой ров около двадцати футов глубиной и пятидесяти футов шириной.

— А этот ров заполняется водой?

— Изначально он заполнялся от пресноводного источника — его дно выше уровня моря, — но у наших инженеров есть одна идея. Около Сельских ворот мы сооружаем резервуар, соединенный со Средиземным морем, и с помощью насосов закачаем в него воду. В критический момент мы сможем заполнить этот ров.

— Такой план, однако, удастся завершить еще не скоро, — заметил Сидней Смит.

Я понимающе кивнул.

— А пока вы рассчитываете на крепость башни.

Она казалась совершенно монолитной, словно скалистый мыс на морском берегу. На мой взгляд, со стороны французов она выглядела еще мощнее.

— В этих стенах она укреплена надежнее всего, — сказал Фелипо, — но ее также можно обстреливать и атаковать с двух сторон. Если республиканцы пробьют в ней брешь, то устремятся в эти сады и смогут атаковать наших защитников с тыла. Если не смогут, то их пехота сдохнет со скуки.

Я попытался оценить обстановку глазами этого опытного тактика. От города к французскому лагерю тянулся полуразрушенный акведук. Он обрывался почти у самой крепости, к которой когда-то поставлял воду. Я заметил, что французы уже выкопали окопы вдоль него, поскольку он обеспечивал укрытие от опустошающей стрельбы. Сбоку от него находилось что-то вроде пересохшего пруда. Внутри него французы подготовили площадку для артиллерийского подразделения.

— Они осушили водоем, чтобы обеспечить защитную глубину для расположения их пушек, — сказал Фелипо, словно читая мои мысли. — В ближайшее время они затащат туда привезенную по суше легкую артиллерию.

Я оглянулся на город. Сад напоминал тенистый оазис мира, окруженный подготовкой к войне. Вероятно, обычно там прогуливались женщины гарема. Сейчас, при таком множестве заполнивших бастионы солдат и моряков, их держали под замком.

— Для защиты города мы привезли дополнительно около сотни пушек, — сказал Фелипо. — А теперь, отобрав у французов тяжелую артиллерию, мы наверняка удержим их на расстоянии.

— И тем самым не позволим Джеззару сдаться, — добавил Смит. — И в этом плане, Гейдж, мы сильно рассчитываем на вас.

— На меня?

— Вам знакома армия Наполеона. Я хочу, чтобы вы убедили нашего союзника, что ее можно победить, поскольку это станет возможным, если он поверит. Но для начала вы должны сами поверить в такую возможность. Вы верите?

Я задумался на мгновение.

— Бонапарт застегивает штаны, как любой из нас. Он просто еще не встречал такого же драчуна, как он сам.

— Отлично. Тогда пошли к Мяснику.

Нам не пришлось ждать аудиенции. После бойни в Яффе Джеззар осознал, что его собственная жизнь зависит от новых европейских союзников. Нас провели в приемный зал — небольшое, но изысканно украшенное помещение с затейливым резным потолком и ковровой дорожкой, проложенной по восточным коврам. В золотых клетках щебетали птицы, а с вышитой подушки на нас лениво глянула дикая пятнистая кошка, словно оценивая, достойны ли мы стать ее обедом. Примерно так же, как мне показалось, на нас глянул и сам Мясник, восседавший рядом со своей любимицей; от его несгибаемой, но стареющей фигуры исходило ощущение физической силы. Мы сели, скрестив ноги, перед ним, а его суданские телохранители не сводили с нас настороженных глаз, словно из союзников мы могли внезапно превратиться в наемных убийц.

В свои семьдесят пять лет Джеззар выглядел как неистовый пророк, а не как добрый дедушка. Его густая борода побелела, но губы были сурово сжаты, а в глазах сверкала стальная непреклонность. Из-за пояса у него торчал пистолет, а рядом с ним поблескивало лезвие кинжала. Однако его вызывающий взгляд омрачила тень сомнения в собственных силах, вызванная предстоящим сражением с подобным ему жестоким громилой, Наполеоном.

— Я привел американца, о котором вам говорил, — сказал Смит и представил меня.

Джеззар, прищурившись, оценил мой вид — позаимствованную у моряков одежду, грязные ботинки, потемневшую на жарком солнце и соленых морских ветрах кожу — и не стал скрывать своего презрения. Однако к нему примешивалось и явное любопытство.

— Вам удалось сбежать из Яффы.

— Французы приказали расстрелять меня вместе с остальными пленными, — сказал я. — Но мне удалось заплыть на глубину и найти в скалах подводную пещерку. Яффское побоище было ужасным.

— Способность к выживанию является, однако, признаком выдающейся личности. — Коварство Мясника, конечно, помогло ему пережить всех наследников. — Вдобавок, слышал, вы помогли захватить неприятельскую артиллерию.

— Часть ее, по крайней мере.

Он пристально изучал меня.

— По-моему, вы находчивый человек.

— Не более, чем вы, паша. Но уж и не менее находчивый, чем Наполеон.

— Да, меня трудно превзойти, — с улыбкой заметил он. — На моем счету великое множество убитых мужчин и покоренных женщин. Итак, нас ждет противостояние. Осада. И Аллах призывает меня использовать неверных для борьбы с неверными. Я не доверяю христианам. Они вечно вынашивают какие-то темные планы.

Благодарность явно не относилась к числу его достоинств.

— Как раз сейчас мы вынашиваем планы спасения вашей жизни.

Он пожал плечами.

— Так расскажите же об этом Бонапарте. Он терпеливый человек?

— Ни в малейшей степени.

— Но обычно он быстро добивается того, чего хочет, — добавил Фелипо.

— Он с ходу примется осаждать ваш город, даже не дождавшись прибытия тяжелых пушек, — вставил я. — По его мнению, быстрый удар превосходящих сил поражает волю противника. Его солдаты отлично вымуштрованы, а точность их стрельбы весьма велика.

Взяв финик из вазы, Джеззар так удивленно разглядывал плод, словно видел впервые, потом сунул его за щеку и, пережевывая, сказал:

— Тогда, наверное, мне лучше сдаться. Или сбежать. Он превосходит мой гарнизон вдвое.

— С британским флотом вы отобьете его атаки. Он находится в сотнях миль от его основных сил в Египте и в двух тысячах миль от Франции.

— То есть мы разобьем его прежде, чем он получит подкрепление.

— У него практически нет лишних войск для охраны захваченных городов. А его солдаты устали и стосковались по дому.

— Они страдают не только от тоски, — заметил Джеззар. — Говорят, у них участились случаи чумы.

— Несколько случаев было еще в Египте, — подтвердил я. — Я слышал, что в Яффе больных стало значительно больше.

Джеззар обладал проницательностью в отличие от прочих слабых османских правителей, облеченных властью по воле Блистательной Порты в Константинополе. С усердием ученого он собирал сведения о своих врагах.

— Слабость Наполеона, паша, заключается в недостатке времени. Каждый день, проведенный им перед Акрой, чреват тем, что константинопольский султан пришлет подкрепление, способное окружить его. У него нет возможности получить свежие силы и пополнить запасы провианта, а нас обеспечит всем необходимым британский флот. Он стремится в одночасье закончить то, на что по-хорошему потребовался бы год, и в этом тоже его слабость. Он пытается завоевать Азию с десятью тысячами солдат, и никто лучше его самого не понимает, что это чистый блеф. Причем обман раскроется в тот самый момент, когда противники перестанут его бояться. Если вы сумеете противостоять…

— То он уберется восвояси, — закончил Джеззар. — Никому не удавалось победить этого коротышку.

— Мы победим его здесь, — торжественно пообещал Смит.

— Если только он не найдет чего-то более мощного, чем артиллерия, — произнес кто-то из темноты.

Я вздрогнул. Мне знаком этот голос! И действительно, обезображенное лицо Хаима Фархи проступило из темноты зала за удобным, обложенным подушками возвышением Джеззара. Смит и Фелипо моргнули при виде его увечий, но не отпрянули. Похоже, что они тоже видели его раньше.

— Фархи! Что вы делаете в Акре?

— Служит своему хозяину, — сказал Джеззар.

— Мы оставили Иерусалим в растревоженном состоянии, месье Гейдж. И без книги не было никакой причины там задерживаться.

— Вы пошли с нами ради этого паши?

— Ну конечно. Вам же известно, кто видоизменил мою внешность.

— Я оказал ему услугу, — прогремел Джеззар. — Красивая внешность порождает тщеславие, а гордыня является смертным грехом. Шрамы позволяют ему сосредоточиться на его излюбленных вычислениях. И заслужить райскую жизнь.

Фархи поклонился.

— Вы неизменны в вашем великодушии, господин.

— Значит, вы сбежали из Иерусалима!

— Точно. Я покинул его, сознавая, что моя физиономия привлекает слишком много внимания и что необходимо предпринять дальнейшие исследования. Что франкам известно о наших тайнах?

— Ярость мусульман удержит их от дальнейших поисков в подземельях. Они не знают ничего и угрожали мне змеями, пытаясь выяснить, что мы узнали. Мы все ушли с пустыми руками, я полагаю.

— Что значит с пустыми руками? — удивился Смит.

Фархи повернулся к британскому офицеру.

— Ваш союзник прибыл в Иерусалим не только для того, чтобы служить вам, капитан.

— Верно, еще его интересовала судьба одной женщины, насколько я помню.

— И некое сокровище, с отчаянной безнадежностью разыскиваемое людьми.

— Сокровище?

— Не деньги, — объяснил я, досадуя на Фархи, легкомысленно выдавшего мой секрет. — Книгу.

— Книгу магических знаний, — добавил банкир. — По слухам, ей много тысяч лет, и ее искали еще рыцари-тамплиеры. Когда мы попросили у вас на подмогу моряков, то рассчитывали найти вовсе не секретный стратегический проход в Иерусалим. Мы хотели отыскать эту книгу.

— Так же, как и воинственный француз, — добавил я.

— Меня она тоже интересует, — заявил Джеззар. — Блюдя мои интересы, Фархи привык держать ухо востро.

Этот изверг вполне уместно использовал единственное число, поскольку сам отрезал советнику второе ухо.

Смит пристально посматривал на всех нас, пытаясь осознать ситуацию.

— Но ее там не оказалось, — сказал я. — Скорее всего, ее вовсе не существует.

— И тем не менее по всей Сирии рыскают ищейки, — сказал Фархи. — Арабы в основном, с целью увезти обратно в Египет какой-то таинственный знак.

Я встревожился.

— Мне сообщили, что граф Силано еще жив.

Фархи пожал плечами.

— Жив. Воскрес. Бессмертен.

— Твое мнение, Хаим? — спросил Джеззар тоном хозяина, не терпящего уклончивых ответов своих подчиненных.

— Как и сказал Гейдж, возможно, все ищут несуществующую реликвию. Однако если она существует, то мы не имеем средств продолжить ее поиски, запертые здесь армией Наполеона. Верно замечено, что время его враг. Но оно бросает вызов также и нам. Если мы просидим в осаде слишком долго, то можем опоздать, и тогда поиски графа Алессандро Силано могут успешно завершиться. — Он показал на меня. — А пока еще не слишком поздно, вот он должен придумать, как нам продолжить поиски утерянной книги.

Следуя на запах дыма, я пытался найти Иерихона. Он трудился в недрах подвального арсенала дворца Джеззара, мускулистые руки, озаренные пламенем кузнечного горна, выковывали, подобно Тору, военные орудия: мечи, копья, раздвоенные пики для сбрасывания осадных лестниц, штыки и шомпола. Словно черные жемчужины, застыли в литейных формах свинцовые пули, а все обрезки лежали в куче, ожидая превращения в картечь и шрапнель. Мириам раздувала кузнечные меха, пряди ее кудрявых волос падали на блестящие от влаги щеки, пропитанное потом платье волнующе прилипло к телу, ручейки пота стекали по шее в соблазнительную ложбинку. Я не знал, какой мне окажут прием, учитывая, что из-за устроенных мной беспорядков они потеряли дом в Иерусалиме, но когда девушка увидела меня в этом адском жару, ее глаза вспыхнули радостным огнем, и она бросилась мне в объятия. Какое наслаждение доставила мне ее близость! Я еле удержал свою руку, потянувшуюся к ее округлым бедрам, вовремя заметив настороженный взгляд ее брата. Однако даже молчаливый Иерихон расщедрился на скупую улыбку.

— Мы думали, вы погибли.

Поцелуй Мириам бездымным огнем горел на моей щеке. Я держался от нее на почтительном расстоянии, иначе мой собственный восторг по поводу нашего воссоединения стал бы слишком очевиден.

— А я боялся, как бы то же самое не случилось с вами обоими, — сказал я. — Мне очень жаль, что наши поиски завели вас в этот осадный капкан, но я действительно надеялся, что мы найдем сокровища. Мне удалось спастись из Яффы на лодке моего приятеля Мухаммеда, — пояснил я, пожирая взглядом Мириам и осознавая, как сильно соскучился по ней, по ее поистине ангельской красоте. — Новости о том, что вы живы, стали нектаром для умирающего от жажды человека.

Мне показалось, что из-под слоя сажи на ее щеках проступил смущенный румянец, а вот улыбка с лица ее брата определенно стерлась. Не важно. Я все равно не снимал рук с ее талии, а она — с моих плеч.

— И вот мы все трое живы и здоровы, — сказал Иерихон. — Все собрались здесь.

Наконец я отпустил ее и кивнул.

— Во владениях человека, прозванного Мясником, и в компании одержимого английского капитана, изувеченного еврея, сердитого однокашника Бонапарта и предприимчивого мусульманского проводника. Стоит ли говорить, как украсят ее крепкий мастеровитый кузнец, его ученая сестра и никчемный американский игрок. Веселенькая же у нас получилась мужская компания.

— Не только мужская, — возразила Мириам. — Итан, мы слышали о том, что произошло в Яффе. Что же будет, если французы прорвутся сюда?

— Не прорвутся! — В моем голосе прозвучало больше уверенности, чем я на самом деле испытывал. — Нам вовсе не обязательно побеждать их… надо просто удержать их за стенами, и в итоге они вынуждены будут отступить. У меня есть на сей счет одна идейка. Иерихон, нет ли в этом городке каких-нибудь лишних крепких цепей?

— Я видел такие, их используют на кораблях да еще в гавани для промеров глубины. А зачем вам?

— Хочу украсить цепной гирляндой башню, чтобы приветствовать французов.

Он осуждающе покачал головой, уверенный, что я, как обычно, глупо шучу.

— Чтобы предложить им удобный способ подъема?

— Верно. Но скорее всего, их не порадует ее электрический заряд.

— Опять ваше электричество!

Он перекрестился.

— Эта идея посетила меня, пока я скитался по морю с Мухаммедом. Если мы запасем достаточный заряд в батареях лейденских банок, то сможем передать его по проволоке на эту подвешенную цепь. Они получат тот же удар, что я демонстрировал в Иерусалиме, но на сей раз он сбросит их в ров, где мы сможем убить их.

Я стал вполне кровожадным воителем.

— Вы имеете в виду, что они не смогут удержаться за цепь? — спросила Мириам.

— Это все равно что держать в руках раскаленный докрасна металл. Мы устроим им огненный барьер.

Иерихон заинтересовался.

— Неужели и правда сработает?

— Если не сработает, то Мясник повесит нас на ее звеньях.

 

ГЛАВА 13

Мне требовалось накопить такой большой электрический заряд, о каком даже не мечтал Бен Франклин, поэтому, пока Иерихон трудился, собирая и сковывая звенья цепей, мы с его сестрой занялись сборами стекла, свинца, меди и банок для сооружения гигантской батареи. Мне редко приходилось так увлекаться каким-либо проектом. Мы с Мириам не просто работали вместе, а стали единомышленниками, что в каком-то смысле напомнило мне наш союз с Астизой. Застенчивая робость, с которой я поначалу столкнулся, осталась в подземелье Иерусалима, и теперь девушка проявляла оживленную уверенность, укреплявшую смелость всех, кто работал рядом с ней. Никому из мужчин не захочется выглядеть трусом перед женщиной. Мы с ней трудились плечом к плечу, слегка касаясь друг друга, порой без всякой необходимости, и мне все вспоминалось, как воспламенил ее поцелуй мою щеку. Нет ничего более желанного, чем очаровательная, но не завоеванная женщина.

Во время работы мы слышали отзвуки залпов французских пушек, проверяющих дальнобойность из ближайших к городским стенам окопов. Даже эти недра дворца Джеззара содрогались, когда железное ядро врезалось во внешние стены.

Франклин назвал «батареей» ряд соединенных лейденских банок, потому что они напоминали ему батарею орудий, установленных в ряд для ведения усиленного огня. В нашем случае, по моим предположениям, соединение между собой большого числа банок создаст мощный заряд, способный отбросить назад потрясенных французских солдат. Вскоре мы соорудили такую длинную цепь, что задача зарядить все банки с помощью трения — поворачивая рукоятку — казалась уже подобной труду Сизифа, без конца вкатывающего на вершину холма тяжеленный камень.

— Итан, как долго нам придется проворачивать эти стеклянные диски, чтобы зарядить все ваше хитрое изобретение? — спросила Мириам. — Нам понадобится целая армия помощников.

— Не армия, а грубая сила одного недалекого здоровяка.

Я имел в виду Большого Неда.

Сойдя на берег в Акре, я постоянно размышлял о новой встрече с этим могучим задиристым моряком. Он должен заплатить мне за предательство у иерусалимских ворот, и тем не менее надо учитывать, что этот силач по-прежнему злится из-за карточного проигрыша. Я тщательно продумал, как проучить задиру, и теперь оставалось подловить его в невыгодном положении. До меня дошли слухи, что он, узнав о моем чудесном возвращении, хвастался, как поколотит меня на поединке, когда я перестану прятаться за женские юбки. Когда мне сообщили, что ему поручили быстро залатать кладку во рву у подножия главной башни Акры, я появился в ее верхних воротах для вылазок, решив помочь ему найти меня.

Стена без трещин гораздо лучше выдерживает удары пушечных ядер, поэтому Смит и Фелипо приказали в срочном порядке отремонтировать ее. Для такой работы требовались смельчаки, и британские стрелки обменивались меткими выстрелами с французскими снайперами в их траншеях, пока несколько добровольцев, включая Неда, трудились в темноте под стенами города. Несмотря на сложности моих отношений с Недом и Томом, меня восхищала несгибаемая стойкость английских матросов, бедных и безграмотных работяг, далеких от идеализма французских добровольцев, но зато обладавших собачьей преданностью британской короне и родной стране. Нед к тому же обладал и недюжинной силой. Под вспышки и грохот мушкетных выстрелов — как же мне не хватало моей винтовки! — корзины камней, раствора и воды спускались в ров к команде ремонтников, и они сноровисто занимались там обтеской, подгонкой и зачисткой. Перед рассветом, не обращая внимания на свист пуль, они начали стремительно, как ловкие обезьяны, подниматься обратно по веревочной лестнице, а я подавал каждому руку при входе в башню. Наконец внизу остался один Нед. Он сильно дернул конец веревочной лестницы, чтобы проверить ее крепость.

Я получил бесценное наслаждение при взгляде на лицо этого матроса, когда его спасительный путь вдруг слетел вниз и рухнул у его ног. Все-таки в мести есть своя сладость.

— Невесело торчать снаружи, неправда ли, Нед? — крикнул я, перегнувшись через стену.

Он побагровел, как помидор, когда узнал меня на пятидесятифутовой высоте.

— А, американский бродяга, осмелился-таки наконец вылезти из султанского дворца! Я уж думал, ты и на сотню миль не подойдешь к честным британским морякам после того урока, что я преподал тебе в Иерусалиме! И теперь ты задумал оставить меня в этом рву, чтобы французы расправились со мной вместо тебя? — Сложив ладони рупором, он заорал: — Вот он, подлый трус, вот он!

— О нет, — запротестовал я. — Мне лишь хотелось, чтобы ты вспомнил о своем собственном подлом предательстве, хорошенько прочувствовал его вкус, да еще интересно было понять, хватит ли у тебя смелости встретиться со мной в честном поединке, не захлопывая передо мной ворота и не отсиживаясь в корабельном трюме.

От распиравшего его возмущения глаза Неда, казалось, готовы были вылезти из орбит.

— Встретиться с тобой в честном поединке! Да клянусь Богом, я порву тебя на клочки, жулик проклятый, если ты хоть раз наберешься храбрости, чтобы сойтись лицом к лицу, как мужчина с мужчиной!

— Только бандиты полагаются на размеры кулаков, Большой Нед, — крикнул я вниз. — Сразись со мной честно, скрестив клинки, как делают джентльмены, и я преподам тебе настоящий урок.

— Гром и молния, да с нашим удовольствием! Я готов сражаться с тобой на чем угодно: на пистолетах, костылях, дубинках, кинжалах или хоть на пушках!

— Я сказал, на клинках.

— Ладно, только дай мне подняться! И если мне не суждено удавить тебя, то уж я сумею раскроить твою башку!

Договорившись об удовлетворявшем меня дуэльном оружии, я отпустил веревку, удерживающую наверху лестницу, и позволил Неду вернуться в крепость Акры до того, как рассветные лучи сделали из него приметную мишень.

— Не забудь, что я проявил к тебе куда больше милосердия, чем вы все ко мне, — укоризненно сказал я, пока Нед сердито отряхивал пропыленную одежду.

— А я готов отплатить за милосердие, проявленное тобой в карточной игре. Давай скрестим клинки и покончим с этим делом раз и навсегда! Теперь я не соглашусь принять никаких отступных, даже если ты предложишь мне в десять раз больше!

— Мы встретимся в дворцовом саду. Что ты предпочитаешь, рапиры, шпаги или сабли?

— Сабли, разрази тебя дьявол! Они переламывают даже кости! И я приведу наших парней, чтобы посмотрели, как вы будете истекать кровью! — Он яростно взглянул на команду строителей, которые с интересом прислушивались к нашему разговору. — Никто еще не побеждал Большого Неда.

Мою готовность сразиться с таким детиной подогревали надежды на будущие выгоды. Франклин всегда подкидывал мне вдохновляющие идеи, и, работая в новой кузнице Иерихона, я прикинул, как этот филадельфийский мудрец мог бы использовать изобретательность вместо мускульной силы. Обмозговав все детали, я принялся за дело.

Мой простой тайный план имел целью сразу отбить у Неда охоту драться. Отсоединив деревянную рукоятку его абордажной сабли, я заменил ее на медную, сделал насечки, чтобы мой противник покрепче схватился за нее, отполировал и поставил на место. Металл ведь проводит электричество.

С моим оружием предстояла более сложная работа. Я высверлил в рукоятке паз, выложил его медью, увеличил обмотку для моей собственной добавочной изоляции и — как раз перед самым началом поединка — прижал конец медного стержня к широкому контакту сооруженной мной батареи. Заметив, что мой противник вошел во внутренний двор, я быстро двинулся ему навстречу со своей заряженной электричеством саблей.

Нед подозрительно прищурился.

— Чем это ты тут занимался, американский бродяга?

— Магией, — ответил я.

— Эй, так не пойдет, на сей раз я хочу честной схватки!

— Так за чем же дело стало? Давай скрестим клинки. Твоя сила против моего ума. Честнее и не придумаешь, верно?

— Итан, он же расколет вас, как щепку, — предостерег меня Иерихон, когда я готовился к поединку. — Это безумие. Любой ловкач проиграет силище Большого Неда.

— Честь требует, чтобы мы скрестили клинки, — произнес я с отрепетированным смирением. — Вне зависимости от его мастерства и силы.

Не буду спорить, очень опасно дразнить быка, но какой же матадор не взмахнет красной накидкой?

Я помедлил еще немного, давая возможность группе собравшихся моряков сделать ставки на мой проигрыш, — я перещеголял их всех благодаря ссуде кузнеца, рассчитывая, что вправе получить выгоду от всей этой суеты — а потом встал в защитную стойку на садовой дорожке, где мы решили сразиться. Меня согревала мысль о том, что сверху на нас смотрят обитательницы гарема, да и сам Джеззар, как я узнал, собирался взглянуть.

— Защищайся, хвастливый задира! — крикнул я. — Если я проиграю, то отдам тебе весь твой проигрыш, но если проиграешь ты, за тобой будет должок!

— Если ты проиграешь, я получу все, что мне причитается, превратив тебя в рубленый бифштекс!

Толпа с хохотом восприняла его шутку, и Нед горделиво приосанился. Потом он приблизился ко мне и сделал выпад.

Я парировал его удар.

Хотелось бы мне рассказать, как между нами произошел замечательный рыцарский турнир, мастерский танец с саблями, как ловко я противостоял его грубой силе и военной выучке. Но правда заключается в том, что соприкосновение двух клинков породило оглушительный, как от выстрела, треск и огненный фейерверк, заставивший зрителей с криками отскочить в сторону. Наши клинки всего лишь соприкоснулись, однако Нед рухнул на землю, словно его лягнул здоровенный бык. Его сабля, пролетев по инерции вперед, едва не попала в одного из приглашенных им приятелей, а сам он грохнулся на спину, как поверженный Голиаф, и, закатив глаза, застыл на земле. Сабля обожгла руку и мне, но изоляция резко снизила силу удара. В воздухе сильно запахло жареным.

Неужели он умер?

Я коснулся его концом клинка. Он дернулся, как одна из подопытных лягушек Гальвани.

Зрители совершенно онемели от страха.

Наконец по телу Неда прошла дрожь, он моргнул и зажмурился.

— Не трогай меня! — прохрипел он.

— Но разве ты не хочешь попытаться отыграться, Нед?

— Гром и молния, как тебе это удалось?

— Магия, — вновь повторил я, показав всем свою саблю. — Я честно выиграл в карты и так же честно выиграл этот поединок. Итак, кто еще хочет помериться со мной силой?

Все отступили от меня точно от прокаженного. Боцман потешно бросил мне кошель с собранными денежными ставками. Хвала Господу, многие британские моряки подвержены азарту.

Обалдело поматывая головой, Нед с трудом приподнялся О земли и сел.

— Никому еще не удавалось побить меня. Даже отец ни разу с тех пор, как мне стукнуло лет восемь или девять, не смог выпороть меня.

— Ну, теперь ты наконец убедился в силе ума?

Он тряхнул головой, пытаясь прояснить затуманенное сознание.

— Ты говорил, что за мной будет должок. Да, мистер, тебе известны какие-то тайные силы. Теперь я понял это. Тебе всегда удается выжить, хоть среди друзей, хоть среди врагов.

— Просто я пользуюсь своими мозгами, Нед. Если мы договоримся, то я и тебя научу тому же.

— Еще бы. Драк с тобой с меня хватит, уж лучше я буду служить тебе.

Еле-еле ему удалось подняться на ноги, но его еще сильно пошатывало. Я примерно представлял себе, какое странное покалывание он испытывает. Травматический шок от электрического удара.

— А вы все, — прохрипел он своим приятелям, — тоже послушайте меня. Лучше не ссорьтесь с этим американцем. Иначе вам придется иметь дело со мной. Мы с ним теперь товарищи, так вот.

Он заключил меня в медвежьи объятия.

— Не касайся клинка сабли, приятель!

— О да.

Он резко отскочил назад.

— Итак, мне понадобится твоя помощь в создании новой магической силы, но на сей раз против французов. Мне нужен сильный парень, который сможет крутить мое устройство, как сам дьявол. Ты способен на такое, Нед?

— Если ты не будешь трогать меня.

— Нет, мы же рассчитались, — подтвердил я. — Теперь будем друзьями.

Наступило временное затишье, французы, копошась как муравьи, прорывали ходы к стенам Акры, расставив по местам оставшиеся у них пушки. Они копали, а мы выжидали, с вялым, изматывающим осажденный город фатализмом. Началась Святая неделя, и в праздничном настроении Смит и Бонапарт решили устроить обмен пленными, захваченными в набегах и перестрелках. Джеззар, словно неугомонный мартовский кот, расхаживал по крепостным стенам, тихо призывая проклятия на головы христиан и всех неверных, а потом уселся в свое массивное кресло в угловой башне, стараясь собственным свирепым видом придать куражу унылым солдатам. Я корпел над электрической цепью, но мне приходилось несладко без помощи Иерихона, поскольку Мясник, Смит и Фелипо закидывали наш подвал срочными заказами новых партий оружия и снарядов. В ближнем бою на этих бастионах холодное оружие не менее важно, чем требующее перезарядки огнестрельное.

Большая нагрузка не позволяла толком отдохнуть. Наш металлург со смахивающим на ангела лицом стал более взвинченным, его глаза окружили темные тени. Французские орудия грохотали круглосуточно, Иерихон уже забыл, как выглядит дневной свет, и его все больше тревожила наша возрастающая близость с Мириам. Кроме того, этот безотказный трудяга излишне серьезно относился к порученной работе. Он колотил своим молотом и днем и ночью, когда мы с Мириам, разойдясь по разным углам арсенала, в изнеможении проваливались в короткий сон.

А посему именно кузнец разбудил нас в предрассветных сумерках двадцать восьмого марта, когда усилившаяся дробь французских орудий возвестила о надвигающейся атаке. От пушечного обстрела содрогались потолочные балки даже в глубинах дворцового подвала Джеззара. Нас осыпало облаками пыли, а огонь в горне от таких сотрясений запылал с новой силой.

— Французы решили испытать прочность нашей обороны, — неуверенно предположил я. — Не выпускай отсюда сестру. Вы оба представляете больше ценности как мастера по металлу, чем как мишени.

— А вы?

— Устройство еще не готово, но я пойду посмотрю, как можно использовать нашу цепь.

Время едва перевалило за четыре часа утра, и пандусы еще освещались факелами. Меня увлек вверх на стены поток турецких солдат и английских моряков, ругавшихся на разных языках. С верхнего парапета обстрел напоминал непрерывный раскатистый гром, иногда усиливаемый попаданием в кладку пушечных ядер или прорезаемый дикими воплями тех, над чьими головами они пролетали. Французская сторона озарялась вспышками света, показывающими, где стояли их пушки.

Смит со странной улыбочкой вышагивал за отрядом морской пехоты. Фелипо как безумный носился по стенам, общаясь с солдатами на причудливой смеси французских, английских и арабских слов, дополняемых страстной жестикуляцией при определении наводки городских пушек. На угловую башню подняли сигнальные фонари, чтобы обеспечить поддержку корабельной артиллерии.

Старательно вглядываясь в предрассветный мрак за стенами города, я не смог увидеть там вражеских отрядов. Позаимствовав чей-то мушкет, я наугад выстрелил в сторону французов, надеясь спровоцировать их на ответные выстрелы и таким образом определить местоположение противника, но эти вояки строго соблюдали дисциплину. Поэтому я пошел к башне вслед за Фелипо. Стены вздрагивали, как дерево под ударами дровосека.

Наши орудия тоже начали огрызаться в ответ, их вспышки пробивали кратковременные бреши в ураганном грохоте французской артиллерии, но также давали вражеским канонирам возможность прицелиться. Ядра полетели выше, а потом снаряд ударил по верхнему зубчатому краю парапета, и обломки камня разнеслись во все стороны, как осколки гранаты. Взорванная турецкая пушка покачнулась и рухнула, раздались вопли солдат, ослепленных взрывом.

— Чем я могу помочь? — спросил я Фелипо, старательно подавляя естественную дрожь в голосе.

От грохота орудий у меня заложило уши. Стены крепости и рва порождали эхо, усиливая громкость взрывов, а кроме этого в воздухе стояла едкая и одуряющая пороховая вонь.

— Позовите Джеззара. Он единственный человек, которого турки боятся больше, чем Наполеона.

Я с удовольствием ухватился за это поручение и, вернувшись во дворец, едва не столкнулся в покоях паши с Хаимом Фархи.

— Нам нужен ваш хозяин, чтобы подбодрить его солдат!

— Его нельзя беспокоить. Он в гареме.

Клянусь штанами Казановы, неужели этот правитель способен к оплодотворению в такое время? Но вскоре дверь, ведущая в верхние апартаменты, открылась и оттуда появился бородатый Джеззар с обнаженным торсом и сверкающими глазами, напоминая одновременно сатира и пророка Илию. Из-за пояса у него торчали два пистолета, а в руке поблескивала старая прусская сабля. Раб притащил ему проржавевшую средневековую кольчугу и плотную шерстяную поддевку. До того как он закрыл дверь, я успел услышать возбужденную трескотню и рыдания женщин.

— Фелипо нуждается в вашей помощи, — без надобности сообщил я.

— Наконец-то франки осмелились подойти поближе, теперь я вмиг перестреляю их, — пообещал он.

Когда мы взошли на башню, первые лучи рассвета озарили наблюдательный пункт Наполеона на зеленом холме. Британские корабли вошли в гавань Акры, как я заметил, но их огонь не доставал до атакующей колонны. Теперь я уже разглядел в неглубоких земляных траншеях копошащуюся массу людей, напоминающих гигантскую темную многоножку. Многие гвардейцы тащили лестницы.

— Они проломили стену башни над самым рвом, — доложил Фелипо. — Пролом небольшой, но если французы рванут на штурм, то турки дадут деру.

Ходило слишком много разных слухов о побоище в Яффе. И возбужденные ими наши османские союзники боялись не только сражаться, но и сдаваться.

Высунувшись за край башни, я взглянул на дыру, чернеющую над сухим рвом. Войти в нее французы смогут достаточно легко, но смогут ли они выйти?

— А что, если воспользоваться бочонком пороха? — предложил я. — Хватит даже его половины, а сверху дополнить гвоздями и обломками снарядов. Можно поджечь его и сбросить на них, когда они попытаются прорваться внутрь.

— Ай да американец! — с усмешкой воскликнул роялистский полковник. — У вас проснулись кровожадные инстинкты. Да, мы осветим этот путь для Корсиканца!

— Наполеон! — заорал Джеззар, забравшись на сиденье своего наблюдательного поста и красуясь там, как полотнище на флагштоке. — Сейчас мамелюки зададут тебе перцу! Я лично вздрючу тебя, как только что вздрючил десяток моих жен! — Пули свистели мимо, не задевая его, словно он был заговоренный. — Давай повесели меня, как мои наложницы!

Мы стащили его вниз.

— Если вы нарветесь на пулю, мы все погибнем, — увещевал его Фелипо.

Мясник сплюнул.

— Вот что я думаю об их меткой стрельбе. — Полы его кольчуги ритмично покачивались при ходьбе, а сам он с напыщенным видом отправился обходить этажи башни, укрепляя решимость своих солдат. — Не думайте, что я не вижу, как вы сражаетесь!

Вскоре сероватый свет пронизали солнечные лучи, и я увидел, насколько поторопился Наполеон со своей атакой. Траншеи были еще слишком мелкими, что уже лишило его пары десятков солдат. Из-за недоделанных земляных работ также вышли из строя несколько пушек резервной батареи, а старый акведук, взорванный попаданиями наших ядер, осыпал каменными обломками сгрудившиеся под ним отряды. Кроме того, их штурмовым лестницам до смешного не хватало длины.

Тем не менее на ветру вдруг затрепетал триколор, голоса слились в ликующий ор, и французы ринулись в атаку. Из стремительное наступление, как обычно, проходило с редкостным воодушевлением.

Впервые я видел их безрассудную храбрость с другой стороны, и зрелище это было устрашающее. Людская многоножка приближалась к крепости, с пугающей быстротой заполняя землю между окопами и рвом. Турки и английские моряки попытались снизить темп их продвижения орудийным огнем, но опытные французы устроили прикрывающий обстрел, вынудив наших стрелков попрятаться в укрытия. Мы подстрелили всего нескольких пехотинцев. Добежав до края рва, первые ряды съехали на каменистое дно. Их лестницы были слишком коротки — предварительную разведку провели наспех, — но первые храбрецы, оказавшись внизу, быстро связали вместе пары коротких лестниц, и их товарищи тут же последовали за ними. Остальные палили через ров по образовавшемуся в башне пролому и подстрелили несколько наших защитников. Османские отряды начали падать духом, воздух огласился стонами и причитаниями.

— Молчать! Что это вы расхныкались, как бабы! — взревел Джеззар. — Вам хочется узнать, что я сделаю с вами, если вы обратитесь в бегство?

Французская пехота уже приставляла связанные лестницы к другой стороне рва. Но их концы все равно не доставали до большого пролома на несколько футов, непростительный просчет. Наступил момент, когда они могли бы залезть наверх и ухватиться за провисшую цепь. Без электрического заряди она помогла бы им забраться в город, и тогда Акру могла ждать ужасная участь Яффы. Но при наличии заряда…

Самые храбрые турки еще высовывались в бойницы, стреляя или швыряя обломки камней, но при этом в них неслись точные пули французских стрелков, выстроившихся на другой стороне рва. Один из защитников с воплем повалился на дно. Я сам начал палить из мушкета, проклиная его неточность.

Несколько османцев бросили свои орудия. Английские моряки не смогли остановить этих охваченных паникой отступников. Решив пресечь бегство, с башни спустился Джеззар, грозно размахивая прусской саблей.

— Чего перепугались? — заорал он. — Их лестницы слишком коротки! Они не смогут забраться в город! — Он перегнулся через стену, разрядил в атакующих оба пистолета и сунул их турецкому защитнику. — Не будь бабой, займись делом! Перезаряди их!

Его люди, оживившись, вновь начали стрелять. Они боялись французов не меньше, чем свирепого гнева Джеззара.

А потом с башни полетел пылающий метеор.

Я догадался, что наконец сбросили бочонок пороха. Ударившись о фундамент башни, он отскочил в ров и взорвался.

С оглушительным грохотом в воздух взлетело лучистое облако щепок и металлических осколков. Наступление гренадер замедлилось, ближайших солдат разнесло в клочья, многие получили серьезные ранения, но большинство просто оцепенели от мощности взрыва. Люди Джеззара возликовали и с новыми силами начали стрелять в ошеломленных французов, вызвав панику в их рядах.

Таким образом, атака закончилась, не успев толком начаться. Из-за собственной артиллерии, лишенной возможности стрелять на близкие расстояния из-за опасности угодить в своих же солдат, из-за коротких лестниц, слишком маленького пролома и вдруг укрепившегося мужества защитников французы попусту израсходовали наступательный порыв. Атакующие развернулись и начали выбираться из рва теми же путями, что спустились.

— Ну что, видите, как они улепетывают! — крикнул Джеззар своим воинам.

И в подтверждение этому турецкие отряды начали изумленно кричать, обретая новую веру в свои силы. Беспощадные франки отступали! Значит, на самом деле они вовсе не являются непобедимыми. И с этого момента турецкий гарнизон исполнился отважной уверенности, и эта уверенность будет поддерживать его в предстоящие долгие и смутные недели осады. Несокрушимость крепостной башни вдохновит не только Акру, но и всю Османскую империю.

Когда солнце наконец достигло вершин восточных холмов и залило ярким светом поле битвы, ужасные потери стали очевидными. На поле боя осталось около двух сотен убитых и раненых, а Джеззар даже не думал снижать силу огня, чтобы позволить французам помочь пострадавшим. Целый день под стенами раздавались мучительные стоны, и многие умерли до того, как ближе к ночи выживших смогли наконец оттащить в безопасное место.

— Мы проучили франков, показав, какое гостеприимство оказывает Акра незваным гостям! — ликующе произнес Джеззар.

Но Фелипо не испытывал особой радости.

— Я знаю Корсиканца. Это была лишь пробная вылазка. В следующий раз удар будет гораздо сильнее. — Он повернулся ко мне. — Пора бы испробовать ваш электрический фокус.

Неудача первой атаки Наполеона оказала прекрасное воздействие на гарнизон. Близко к сердцу приняв успешный отпор, османские солдаты впервые восприняли свой долг не с былой фаталистической покорностью, а с гордой решимостью. Франков можно победить! Непобедим Джеззар! Аллах услышал их молитвы!

Английские моряки, напротив, отрезвели. Многочисленные победы на море побуждали их свысока смотреть на «лягушатников». Храбрость французских солдат, однако, произвела сильное впечатление. Бонапарт не собирался снимать осаду. Его отряды с удвоенной силой принялись углублять и расширять сеть окопов. А моряки чувствовали себя на суше как выброшенные на берег рыбы. Французы понаставили чучел, чтобы спровоцировать выгодную им стрельбу, и выкапывали наши снаряды, чтобы стрелять ими по нашей же крепости.

Положение города осложнялось убежденностью Джеззара в наличии в Акре христианского заговора против него, несмотря на то что атакующие французы после революции встали на путь атеизма. Несколько дюжин подозреваемых, помимо двух пленных французов, по его приказу сунули в мешки и сбросили в море. Смиту и Фелипо удавалось обуздывать ярость этого паши не лучше, чем Наполеону удалось удержать своих солдат от разграбления Яффы, но многие англичане пришли к выводу, что их союзник неуправляемый безумец.

Неугомонная враждебность Джеззара не ограничивалась последователями Христа. Салих-бей, каирский мамелюк и давний заклятый враг, покинувший Египет после победы Наполеона, прибыл к Джеззару с предложением объединить силы в борьбе с французами. Паша сердечно приветствовал его, угостил отравленным кофейком, и менее чем через полчаса после прибытия его труп выбросили в море.

Большой Нед убедил своих товарищей довериться «колдуну» — то бишь мне. Он уверял всех, что тот же трюк, что помог мне победить его, человека вдвое превосходящего меня в размерах и силе, поможет нам победить и Наполеона. Поэтому по нашему указанию моряки соорудили на скорую руку два деревянных ворота с обеих сторон от главной башни. Цепь должна была висеть, как гирлянда, по наружному фасаду, а ее длина регулировалась с помощью этих подъемников. Потом я перенес лейденские банки и заряжающие устройства на средний этаж башни, где находились те самые ворота для вылазок, через которые я бросил вызов на дуэль Большому Неду. Соединительным проводом между медным контактом лейденских банок и большой цепью служила короткая цепочка с крюком.

— Когда они начнут атаку, Нед, ты должен крутить рукоятку, как сам дьявол.

— Уж будь спокоен, мистер, я устрою этим лягушатникам фейерверк почище, чем в День всех святых.

Мириам помогла собрать наше изобретение, ее ловкие пальцы идеально справлялись с тонкими соединениями банок. Неужели древние египтяне знали и о таком волшебстве?

— Хотелось бы мне, чтобы старина Бен посмотрел на эту красоту, — заметил я, когда мы как-то вечером сели отдохнуть в башне, а металлические детали нашего волшебного устройства поблескивали в тусклом свете, проникавшем сквозь узкие стрельчатые окна.

— Кто такой старина Бен? — тихо спросила она, привалившись к моему плечу.

Мы сидели рядом на полу, и такая физическая близость уже не казалась чудесной, поскольку я мечтал о большей.

— Американский мудрец, один из основателей нашего государства. Он был франкмасоном, знал историю ордена тамплиеров, и кое-кто полагает, что на основе их воззрений он и создал наши Соединенные Штаты.

— Каких воззрений?

— В общем, я точно не знаю. Вероятно, они связаны с тем, на каких законах должна строиться жизнь страны. На какой вере.

— А во что верите вы, Итан Гейдж?

— Такой же вопрос задавала мне Астиза! Неужели об этом спрашивают все женщины? Я в итоге поверил в нее, и как только поверил, то сразу же потерял.

— Вы тоскуете по ней, верно? — сказала она, печально взглянув на меня.

— Как и ты, очевидно, тоскуешь по своему погибшему на войне жениху. Как Иерихон тоскует по своей умершей жене, Большой Нед по Малышу Тому, а Фелипо по монархии.

— Поэтому все мы здесь отмечены печатью скорби. — Она помолчала немного, а потом добавила: — А знаете, Итан, во что я верю?

— В христианские каноны?

— Я верю в уникальность, утверждаемую церковью.

— Ты имеешь в виду Бога?

— Я имею в виду, что в нашей безумной жизни существует нечто совершенно особенное. Я верю, что в жизни каждого человека бывают редкие моменты, когда мы чувствуем уникальность всего окружающего мира. Большую часть времени мы глухи и слепы, замкнуты в своем одиночестве, как цыпленок в яйце, но порой нам удается пробить скорлупу и выглянуть наружу. К блаженным праведникам часто приходят такие откровения, а к грешникам — никогда. Но когда это удается — когда осознаешь вдруг истинную самобытность, гораздо более реальную, чем все кошмары нашей обыденной жизни, — то все становится приемлемым. И я верю, что если удастся найти полного единомышленника по такой вере, того, кто так же пытается пробить ограничивающую нас яичную скорлупу… В общем, тогда совместными усилиями эти двое, вероятно, смогут полностью избавиться от скорлупы. А это самое большее, на что мы можем надеяться в этом мире.

Меня пробрала внутренняя дрожь. Неужели эта чудовищная война, в прошлом году поймавшая меня в ловушку, обернулась фальшивыми мечтами, заключив меня в непробиваемый панцирь? Знали ли древние, как выбраться из такой ловушки?

— Я не знаю, испытал ли хоть раз такой удивительный момент. Разве это означает, что я закоренелый грешник?

— Грешник никогда не признался бы в этом, даже самому себе. — Ее рука коснулась моей заросшей щетиной щеки, а глаза блеснули, как морская пучина за рифом в Яффе. — Но когда такой момент придет, вы должны понять его, чтобы узреть иной свет.

И тут она поцеловала меня, впервые с настоящей страстью, ее жаркое дыхание воспламенило меня, она пылко прижалась ко мне, дрожа всем телом.

И тогда меня затопила любовь не только к Мириам, но ко всему белому свету. Не схожу ли я с ума? На один кратчайший вздох я почувствовал связь со всеми смятенными душами нашего безумного мира, испытал странное чувство общности, наполнившее меня жестоким разочарованием и любовью. И я ответил ей долгим и страстным поцелуем. Наконец-то меня покинули мучительные воспоминания о давно потерянной Астизе.

— Итан, я сберегла ваших золотых ангелов, — пробормотала она, вытягивая бархатный мешочек, висевший у нее на груди. — Теперь вы можете забрать их.

— Сохрани их как подарок.

— Какой мне теперь прок от них?

Наш разговор прервал жуткий грохот, сверху посыпались обломки камней, и вся наша башня содрогнулась так, словно колоссальная рука титана вознамерилась вытряхнуть нас оттуда. На мгновение я испугался, что башня рухнет, но она перестала шататься и лишь осела, слегка накренившись. Прозвучали сигнальные трубы.

— Они взорвали мину! Началось наступление!

Пришла пора испробовать нашу цепь.

 

ГЛАВА 14

Я выглянул из проема в туманную мглу, насыщенную пороховым дымом и пылью.

— Останься здесь, — велел я Мириам. — Я попытаюсь выяснить, что там случилось.

Со всех ног я помчался на крышу башни. Фелипо был уже там, он стоял с непокрытой головой, перегнувшись через парапет, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули.

— Их минеры прорыли подкоп и заложили под башню пороховую мину, — сообщил он мне. — По-моему, они недооценили крепость кладки. Ров усыпан обломками, но в стене лишь пробили брешь. Я не заметил идущих наверх трещин. — Он отклонился назад и схватил меня за руку. — Готово ваше магическое устройство? Бонапарт исполнен решимости, — добавил он, махнув рукой в сторону французского лагеря.

Как и раньше, военная колонна быстро передвигалась вдоль древнего акведука, но теперь, похоже, в атаку бросили несколько батальонов. Длинные на сей раз лестницы покачивались из стороны в сторону согласно с бегом несущих их солдат. Я тоже перегнулся через парапет. В стене у основания башни зияла большая дыра, а ров завалил внушительный слой обломков.

— Отправьте к этому пролому ваших лучших людей, — посоветовал я Фелипо. — А я буду удерживать атакующих с помощью моей цепи. Когда они собьются в кучу, палите по ним из всех орудий. — Я повернулся к Смиту, который, запыхавшись, вышел на крышу. — Готовьте ваши бомбы, сэр Сидней!

Он перевел дух.

— Я покажу им, как гневается Громовержец.

— Действуйте со всей решительностью. Через какое-то время заряд моего устройства снизится, и они смогут прорваться в башню.

— К тому времени мы покончим с ними.

Спустившись с крыши, Фелипо бросился вниз к пролому, а я к моему новому помощнику.

— Итак, Нед, пора! Ступай к нашему агрегату и крути его что есть мочи! Они наступают, и наша баночная батарея должна быть заряжена под завязку!

— Ты опускай цепь, мистер, а я обеспечу искру.

Я поставил по паре моряков к лебедкам, велев им не высовываться до тех пор, пока я не прикажу опускать цепь. После взрыва мины началась всеобъемлющая перестрелка, размах и ожесточенность сражения казались умопомрачительными. Со всех сторон гремели пушки, вынуждая нас перекрикивать их грохот. В воздух взлетали кучи обломков от падающих на улицы города ядер. Порой мы замечали пролетающие над нашими головами сплошным потоком снаряды, а когда они приземлялись, слышался оглушительный треск и к небу вместе с бренными останками вздымались клубы пыли. Наши собственные ядра, падая на позиции французов, создали там подобие песчаной бури, порой опрокидывая или взрывая полевые орудия и пороховые тележки. Передовые силы французских гренадер уже стремительно бежали ко рву, выставив вперед лестницы как пики.

— Пора, пора! — крикнул я. — Опускайте цепь!

Моряки с обеих сторон начали раскручивать валы лебедки. Навитая на них цепь, словно праздничная гирлянда, со скрежетом опускалась по наружной стене к пролому.

Когда она достигла нужного положения, я приказал им закрепить ее, и в итоге цепь повисла перед проломом, как нелепое препятствие. Французы, должно быть, решат, что мы сошли с ума. Целые батареи обстреливали нас непрерывным огнем, а мы в ответ осыпали их градом картечи. Отовсюду слышался свист и скрежет металла. То и дело раздавались крики и стоны получивших ранения людей, бастионы стали скользкими от крови.

Джеззар опять облачился в древнюю кольчугу и расхаживал, как безумный сарацин, мимо распластавшихся или скорчившихся солдат, не обращая внимания на вражеский огонь.

— Стреляйте, стреляйте! Они отступят, сообразив, что мы не сдадимся! — подбадривал он турок. — Их мина не сработала! Видите, наша башня по-прежнему стоит!

Я сбежал по винтовой лестнице в помещение, где находились мои помощники. Сбросив рубаху, Нед яростно крутил рукоятку, его мощный торс блестел от пота. Стеклянный диск вертелся с головокружительной скоростью, фрикционные прокладки гудели, как рассерженный улей.

— Готово, мистер!

— Нужно подождать пока они не подойдут к цели.

— Они совсем близко, — сказала Мириам, выглядывая в щель бойницы.

Продолжая бешеное наступление, несмотря на опустошительный огонь, косивший их ряды, головные отряды гренадер уже пробежали по обломкам камня, наполовину заполнившим ров, и начали карабкаться к пролому, сделанному их миной, впереди бежал знаменосец, размахивая триколором. До меня донеслась команда Фелипо, а за ней последовал грохот выстрелов и резкие свистящие звуки летящих снарядов, выпущенных из пушек засевшими на нижнем уровне башни артиллеристами. Первые нападающие покатились назад, флаг упал. Но по их телам уже карабкались новые гренадеры, тут же подхватившие упавший флаг. Снизу доносились привычные уже глухие удары разрывающих плоть пуль, хрипы и вопли раненых солдат.

— Все практически готово, Нед.

— Вся мощь моих мускулов перешла в эти банки, — в изнеможении пропыхтел он.

Первые французы достигли моей железной гирлянды и вцепились в нее. Не представляя на вид никакой преграды, она скорее напоминала вспомогательное средство для подъема, и они собирались спустить ее вниз, чтобы помочь подняться остальным. Через какое-то мгновение солдаты ринулись на эту цепь, точно осы на мед.

— Давай! — воскликнула Мириам.

— О, Франклин, услышь мои молитвы, — пробормотал я.

Взявшись за деревянную рукоятку, я прицепил наш конец соединительной цепочки к медному выводу батареи. Мгновенные вспышки сменились потрескиванием.

Эффект не замедлил последовать. Снаружи донеслись испуганные крики, цепь начала искрить, и гренадеры отлетели от нее, точно отброшенные ударной волной. Некоторым не удалось отцепиться, они вопили от боли, обожженные странным огнем, а потом повисли на цепи, содрогнулись и обмякли. Это было жуткое зрелище. До меня донесся запах горелой плоти. На мгновение в рядах французов воцарилась заметная растерянность.

— Огонь! — крикнул Фелипо.

Следующие выстрелы из нашей башни вывели из строя очередных атакующих.

— Эта цепь раскалена! — кричали гренадеры.

Они дотрагивались до нее штыками и отлетали назад. Солдаты, пытаясь поднять или стащить ее, падали, как оглушенные ударом быки.

Хитроумное изобретение сработало, но надолго ли хватит его заряда? В какой-то момент атакующие, видимо, заметят, как подвешена эта цепь, и разрубят ее, но пока они нерешительно толпились у пролома, несмотря на то что сзади их уже подпирали следующие ряды пехотинцев. И благодаря такому скоплению многих из них сразили пули защитников города.

Внезапно я осознал некую пустоту и в ужасе оглянулся.

— Где Мириам?

— Она отправилась вниз к Фелипо подносить порох, — проворчал Нед.

— Нет! Она нужна мне здесь!

В этом проломе вскоре начнется кровавая бойня, как в мясной лавке. Я бросился к дверному проему.

— Продолжай крутить!

— Есть, — сказал он, поморщившись.

Двумя этажами ниже я попал в яростное сражение. Фелипо руководил командами турок и английских моряков, они сражались, примкнув штыки, на нижнем уровне башни около пролома, не давая французам пролезть внутрь под заряженной цепью или перепрыгнуть через нее. В обе стороны летели гранаты, и по крайней мере половина наших защитников уже полегла. На стороне французов мертвые тоже лежали штабелями. Брешь в стене выглядела как зияющий вход в пещеру, открытый для целой французской армии, адская дыра, заполненная вспышками света и дымом. Я увидел, что Мириам, вырвавшись к пролому, пытается оттащить одного из раненых от французских штыков.

— Мириам, ты нужна мне наверху!

Она кивнула, ее порванное платье окрасилось красными пятнами, волосы растрепались, а руки залила кровь. Свежие силы французов продолжали стремительный натиск, они натыкались на цепь и с криками отскакивали назад. «Крути, Нед, крути», — мысленно взмолился я, понимая, что заряд постепенно снижается.

Фелипо яростно орудовал саблей. Пронзив грудь одному лейтенанту, он снес голову с плеч другому.

— Проклятые республиканцы!

Громыхнул чей-то пистолет, и пуля просвистела мимо его уха.

Вдруг раздался женский крик, и я увидел, что Мириам уволакивают от нас. Один из солдат пролез под цепью и схватил ее за ногу. Он уже ухватил ее за спину, похоже собираясь бросить на наше цепное устройство. Она запросто могла поджариться!

— Нед, перестань крутить! Отсоедини цепочку от вывода! — заорал я, хотя тут же понял, что в таком грохоте он не услышит меня.

Я рванулся к ней на помощь. Клин французов уже проползал под цепью. Схватив брошенный мушкет, я начал ожесточенно расшвыривать им солдат, точно кегли, пока ружье не сломалось пополам. Расчистив путь, я набросился на захватчика Мириам, мы втроем отчаянно боролись, и ей даже удалось вцепиться ему в глаза.

Мы бешено кружились в этом бедламе, с обеих сторон к нам тянулись чьи-то руки, как вдруг меня что-то ударило, а ее вырвали из моих объятий и швырнули на цепь.

Я сжался, ожидая, что колдовское устройство убьет мою новую возлюбленную.

Но ничего не произошло.

Металлические звенья цепи стали безопасными.

Раздался ликующий вопль, и французы ринулись вперед. Они разрубили цепь, и она рухнула на камни. Дюжина солдат отволокла ее от стены, пристально разглядывая этот источник таинственной силы.

Мириам тоже упала. Я попытался проползти между бегущими гренадерами, чтобы добраться до нее, но меня едва не растоптали. Несмотря на давление солдатских сапог, проходивших по нашим спинам, мне удалось ухватиться за подол ее платья. Вокруг разносились выстрелы и крики по крайней мере на трех языках, люди хрипели и, затихая, валились с ног.

И в этот момент раздался очередной оглушительный взрыв, значительно превзошедший гром взрыва мины, поскольку его не приглушали земляные стены подкопа. Сидней Смит наконец сбросил с крыши огромную бомбу, собранную из нескольких бочек с порохом. Она рухнула на толпившихся перед проломом французских солдат и взорвалась, причем грохот ее взрыва с удвоенной силой отразился от стен башни и рва. Я прижался к обломкам, окружающий мир превратился в огненную преисподнюю. Словно потеряв силу притяжения, вверх взлетали оторванные конечности и головы. Топтавшие нас люди превратились в кровавый щит, рухнув на нас как подкошенные. Я буквально оглох.

А потом до нас докопались чьи-то руки и оттащили назад. Оглушенный, я видел лишь, как двигаются губы Фелипо, сопровождавшего свои слова жестами.

И вновь французы отступили, понеся на сей раз значительно более тяжелые потери.

Я оглянулся и закричал, сам не слыша своего крика:

— Мириам! Ты жива?

Она лежала недвижимо и безмолвно.

Я вытащил ее из заваленной обломками и людьми башни и отнес в дворцовый сад; в ушах у меня еще звенело, но в голове начало проясняться. За моей спиной Фелипо уже отдавал приказы инженерам и рабочим, призывая спешно заделать пролом. По саду расползались клубы черного дыма. Повсюду лежал слой пепла и копоти.

Положив мою помощницу на скамью возле фонтана, я приложил ухо к ее губам. Слава богу! Меня коснулось дуновение слабого дыхания. Она потеряла сознание, но не умерла. Окунув платок в порозовевшую от крови воду, я протер ей лицо.

Такое нежное и гладкое под сажей и грязью! В результате холодная вода привела ее в чувство. Она открыла глаза, слегка поежилась и вдруг резко села.

— Что произошло? — с трудом проговорила она.

— Все хорошо. Они отступили.

Обвив руками мою шею, она прижалась ко мне.

— Итан, какой ужас.

— Может, они больше не вернутся.

Она мотнула головой.

— Ты говорил, что Бонапарт неустрашимо преодолевает любые преграды.

Я понимал, что нужно нечто большее, чем заряженная цепь, чтобы остановить Наполеона.

Мириам взглянула на себя.

— Я выгляжу как мясник.

— Ты выглядишь прекрасно. Убийственно прекрасно. — Мое замечание было искренним. — Давай я провожу тебя в укрытие.

Я помог ей подняться, и она, положив слабую руку мне на плечи, прижалась к моему боку. Яне знал толком, куда лучше отвести ее, но, конечно, подальше от мастерской Иерихона и обстреливаемых стен. Мы направились в сторону мечети.

Потом появился Иерихон, его привел встревоженный Нед.

— О господи, что случилось? — спросил кузнец.

— Она влезла в бой у пролома. Сражалась как амазонка.

— Все в порядке, братец.

— Вы говорили, что она будет просто помогать вам с устройством, — произнес он обвинительным тоном.

— Но, Иерихон, защитники же нуждались в боеприпасах, — вмешалась она.

— Я мог потерять тебя.

Между двумя мужчинами, нуждающимися в одной женщине по разным причинам, возникло напряженное молчание. Нед с виноватым видом тихо стоял в сторонке, похоже переживая из-за своей ошибки.

— Ладно, теперь пошли обратно в кузницу, — отрывисто сказал Иерихон. — Там нас не достанет никакая пальба.

— Я пойду с Итаном.

— Пойдешь? И куда же?

Они оба посмотрели на меня, явно надеясь, что я знаю ответ.

— Мы пойдем туда, — медленно произнес я, — где она сможет немного отдохнуть. В мастерской, Иерихон, жутко шумно. Жарко и грязно.

— Я не хочу, чтобы вы шли с ней, — прямо заявил он.

— Я пойду с Итаном, братец, — мягко, но решительно сказала она.

И мы ушли, она по-прежнему опиралась на меня, а огорченный кузнец остался стоять в саду, сжимая кулаки от досады. За нами, подобно затихающему барабанному бою, погромыхивали артиллерийские залпы.

Мой приятель Мухаммед снял жилье в Хан эль-Умдане, на постоялом дворе с колоннами, предпочтя не покидать город, бросив нас на растерзание войскам Наполеона. Увлеченный работой над зарядным устройством, я забыл о нем, но сейчас решил найти именно его. Я закутал Мириам в плащ, но когда мы появились в его апартаментах, то оба выглядели как беженцы: прокопченные, грязные и оборванные.

— Мухаммед, нам нужно найти место для отдыха.

— Эфенди, тут все комнаты разобраны!

— Понятно…

— Хотя за хорошую цену кое-что подыскать можно.

— А нельзя ли нам отдохнуть у тебя? — криво усмехнувшись, спросил я.

Он отрицательно покачал головой.

— Здесь тонкие стены, да и воды маловато. В подобных местах дам не устраивают. Вы, может, и не заслуживаете лучшего, но она заслуживает. Давайте мне остатки тех денег, что вручил вам сэр Сидней за медаль, и ваш выигрыш на поединке. — Он протянул руку.

Я колебался.

— Давайте, вы же знаете, что я не обману. Деньги хороши тем, что их можно с пользой потратить!

Отбросив сомнения, я вручил ему кошелек, и он исчез. Через полчаса он вернулся с опустевшим кошельком.

— Пошли. Один купец тут сбежал из города, а молодой лекарь пользуется его домом для ночного отдыха, хотя ему это редко удается. Он отдал мне ключи.

В закрытом ставнями купеческом доме царил полумрак, всю сдвинутую к стенам мебель покрывали чехлы. Бегство владельца придало этому жилищу заброшенный, нежилой вид, и единственным его временным обитателем стал местный врач. Этот левантийский христианин, представившийся нам как Завани, был родом из Тира. Пожав мне руку, он с интересом глянул на Мириам.

— Я употреблю ваши деньги на покупку лекарственных трав и перевязочных материалов.

Мы находились довольно далеко от крепостных стен, и пушки звучали приглушенно.

— Наверху есть ванна. Отдыхайте. Я не вернусь до утра.

Он был красивым мужчиной, с добрыми, но запавшими от усталости глазами.

— Даме необходимо восстановить силы…

— Могли бы и не говорить. Я ведь врач.

Нас оставили наедине. В нише верхнего этажа мы обнаружили купальное помещение, над ванной возвышался каменный купол с витражными оконцами. Свет проходил через них многоцветными лучами, похожими на рассыпавшуюся радугу. Мы нашли дрова для нагрева воды, и я принялся за работу, оставив Мириам в полусонном состоянии. Когда комната наполнилась паром, я разбудил ее.

— Я приготовил ванну.

Я хотел выйти из купальни, но она остановила меня и сама раздела нас обоих. Ее маленькие груди с упругими розовыми сосками отличались идеальными формами, а низ живота скрывался под островком светлых волос. Она выглядела девственной мадонной, смывающей с нас обоих грязь сражения, и вскоре ее кожа вновь приобрела алебастровый оттенок.

На высокой, доходящей мне до пояса купеческой кровати с балдахином, затейливой резьбой и выдвижными нижними ящиками лежал объемистый тюфяк. Первой забравшись на кровать, Мириам откинулась на спину, поэтому я видел ее в тусклом свете. Нет зрелища более очаровательного, чем женщина, готовая принять мужчину. Ее мягкость обволакивает, как объятия теплого моря. Формы ее тела выглядели таинственным, неисследованным белоснежным холмистым кряжем. Вспомню ли я вообще, как поступают в таких случаях? Мои прошлые связи, казалось, остались в другой жизни. Внезапно меня пронзило острое — точно нож в сердце — воспоминание об Астизе, но его рассеяла заговорившая Мириам.

— Это один из тех моментов, Итан, о которых мы с тобой говорили.

И тогда я медленно и нежно овладел ею. Сначала из глаз ее полились тихие слезы, а потом, жарко прильнув ко мне, она заплакала навзрыд. Я тоже крепко прижался к ней, задыхаясь от нахлынувшего волнения, и с навернувшимися на глаза слезами размышлял о судьбах Астизы, Наполеона и Мириам, о том, скоро ли французы предпримут очередную атаку, разъярившись, как под стенами Яффы. Если они прорвутся внутрь, то поубивают всех нас.

Я повернул голову, чтобы она не видела ни моих слез, ни тревожного выражения лица, и вскоре нас сморил блаженный сон.

Около полуночи меня разбудил какой-то толчок. Я схватился за пистолет, не сразу узнав Мухаммеда.

— Какого черта? — прошипел я. — Неужели мы не вправе спокойно отдохнуть?

Он приложил палец к губам и кивнул головой в сторону двери, явно приглашая меня последовать за ним.

— Сейчас?

Он снова многозначительно кивнул. Вздохнув, я сполз на холодный пол и прошел следом за ним в большую гостиную.

— Зачем ты притащился сюда? — недовольно проворчал я, закутавшись в покрывало, как в мантию.

Город, похоже, успокоился, пушки затихли.

— Простите, эфенди, но сэр Сидней и Фелипо сказали, что дело совсем неотложное. Французы выстрелили за городские стены какой-то стрелой, а на ней обнаружилось ваше имя.

— Стрелой? Благословенна память Исаака Ньютона, в каком веке мы живем?

На той стреле болтался холщовый мешочек. А к нему действительно привязали записку с изящно написанным именем: «Итан Гейдж». Франклин порадовался бы оперативности такой почты.

— Как они узнали, что я здесь?

— Заряженная цепь лучше всякого знамени объявила о вашем присутствии. Не сомневаюсь, что о ней теперь пойдет слух по всей провинции.

Вполне вероятно. Что же, интересно, решили послать мне наши враги? Раскрыв мешочек, я вытряхнул на ладонь его содержимое.

Это было кольцо с рубином размером с вишню, и к нему прикладывалась лаконичная записка: «Ей нужны ангелы. Монж». Мир закачался у меня перед глазами.

Последний раз я видел это кольцо на пальце Астизы.

 

ГЛАВА 15

Мухаммед пристально следил за мной.

— Это кольцо вам о чем-то говорит, мой друг?

— И это все? Никаких других сообщений?

Подпись несомненно принадлежала Гаспару Монжу, французскому математику, с которым я виделся в лагере под стенами Яффы.

— Вас ведь впечатлил не только размер камня, верно? — не отставал Мухаммед.

Я устало опустился на диван.

— Я знал носившую его женщину.

Значит, Астиза жива!

— А по какой это причине французам так приспичило забрасывать к нам ее кольцо?

А действительно, по какой причине? Я повертел кольцо, вспоминая о его происхождении. Я же сам настоял, чтобы Астиза взяла его из подземной сокровищницы, что мы обнаружили под Великой пирамидой, хотя она протестовала, говоря, что такие трофеи сулят проклятие. Потом мы забыли о нем и вспомнили только тогда, когда она старалась забраться по веревке ко мне в плетеную корзину улетающего воздушного шара Конте, а граф Силано в отчаянии ухватился за ее лодыжки. Она вспомнила о проклятии и умоляла меня стащить с нее кольцо, но мне не удалось. Поэтому, не желая тянуть меня вниз, где поджидали французские солдаты, она обрезала веревку и с криком полетела в Нил вместе с Силано. Шар так резко взмыл вверх, что я упал на дно корзины и не увидел, чем закончилось их падение, слыша только стрельбу и крики французов, а когда поднялся и пригляделся к залитой солнцем реке… то ничего не смог разглядеть. Казалось, Астиза таинственно исчезла с лица нашей земли. И вот теперь она подает знак.

К тому же в записке говорится об ангелах. Найденных нами серафимах. Придется забрать их обратно у Мириам.

— Они хотят, чтобы я заинтересовался и пришел к ним.

— Так, значит, это ловушка! — заключил мой спутник. — Они боятся вас и вашего электрического колдовства.

— Нет, не думаю, что это ловушка.

Я не обольщался на свой счет, отлично понимая, что вряд ли они сочли меня столь грозным противником, что решили выманить из крепости и пристрелить. Вероятнее всего было то, что они не отказались от нашего общего поиска Книги Тота. И если что-то и могло вновь привлечь меня на их сторону, то это перспектива встречи с Астизой.

— Заряженная цепь просто подсказала им, что я жив, и, кроме того, они узнали, что у меня есть еще кое-что важное. Насколько я понимаю, это связано с моими поисками в Иерусалиме. И они знают, что если я и соглашусь вернуться к ним, то только из-за новостей об этой женщине.

— Эфенди, не собираетесь же вы покинуть крепость?!

Я оглянулся на спальню, где мирно спала Мириам.

— Я должен.

Он недоумевающе глянул на меня.

— Из-за какой-то женщины? У вас ведь уже есть одна, прямо здесь, под боком.

«Из-за того, что нечто очень важное ждет своего повторного открытия и благо или вред от его использования способны изменить судьбу мира», — подумал я.

— Мне нужно помочь французам найти книгу, но потом украсть ее у них. Для этого, Мухаммед, мне понадобится помощь. Как только я отыщу Астизу и то древнее сокровище, то должен буду бежать из Палестины. И мне может помочь тот, кто знаком со здешними дорогами.

Он побледнел.

— Я едва унес ноги из Яффы, эфенди! Опять попасть в руки этих французских шайтанов…

— Ты получишь свою долю от величайшего сокровища на земле, — попытался я завлечь его.

— Величайшего сокровища?

— Если мы найдем его, конечно.

Он задумался.

— Какую долю?

— Ну, скажем, пять процентов, по-моему, это вполне приемлемая цена за твои услуги.

— За то, что проведу вас через пустыни Палестины? Пятую часть как минимум!

— Может, мне дешевле будет нанять другого проводника. Семь процентов — самое большее, что я могу предложить.

Он склонил голову.

— Ладно, тогда сговоримся на десяти, это еще более-менее приемлемо. Плюс небольшой подарок, если нам понадобится помощь моих братьев, кузенов и дядьев. Вы также оплачиваете покупку лошадей и верблюдов. Оружия и пропитания. Все эти траты будут казаться вам сущей мелочью, если вы действительно найдете огромное сокровище.

Я вздохнул.

— Давай мы для начала посмотрим, сумеем ли целыми и невредимыми добраться до Монжа.

Меня, конечно, мучила совесть из-за такого неожиданного изменения планов. Только что я наслаждался объятиями Мириам, прелестнейшей из встреченных мной женщин, и вот уже собирался забрать у нее моих серафимов и тайно ускользнуть из города, чтобы узнать об Астизе, не сказав спящей бедняжке даже доброго слова на прощание. Я чувствовал себя законченным подлецом и не имел ни малейшего представления, какое оправдание не будет звучать по-хамски. Я вовсе не собирался предавать Мириам и хотел лишь сохранить преданность первой женщине, любя их обеих, но по-разному. Красавица Астиза, увлекшая меня за собой на путь поиска древних знаний, открыла мне душу Египта, приобщив к его древним тайнам. Мы познакомились после того, как она пыталась убить меня, сам Наполеон руководил тем маленьким штурмом, что помог нам захватить ее. Потом она не раз спасала меня от смерти и заполнила бессмысленность моего существования, дав цель в жизни. Мы стали не только любовниками, но и верными друзьями, объединенными общими поисками, и едва не погибли в Великой пирамиде. У меня были самые веские основания, чтобы отправиться на поиски Астизы, — присланное кольцо разожгло воспоминания, подобно попавшей в порох искре, — но к ним примешивалась легкая неловкость грядущего объяснения с Мириам. Такого рода повороты обычно расстраивают женщин. А следовательно, мне придется выяснить, зачем прислано кольцо Астизы, освободить ее, познакомить этих двух женшин, а потом…

И что же потом? Ладно, как уверял Сидней Смит, жизнь порой подкидывает нам великолепные возможности и сюрпризы. «Как удобно быть разумным творением, — говорил Бен Франклин, — поскольку оно по крайней мере способно поступить так, как подсказывает разум». Старина Бен и сам любил поразвлечься с дамами, забыв о томящейся в Филадельфии жене.

— Будем ли мы будить вашу подругу? — спросил Мухаммед.

— О нет.

Когда я предложил Большому Неду пойти со мной, он согласился с той же готовностью, с какой собака откликается на предложение хозяина пойти на прогулку. По натуре Нед принадлежал к тому типу людей, которые ничего не делают наполовину: либо он непримиримый враг, либо вернейший союзник. Он пришел к заключению, что я колдун с редкими способностями и дожидаюсь лишь наступления благоприятного момента для распределения богатств царя Соломона.

А Иерихон, напротив, уже давно отказался от всех разговоров о поисках сокровищ. Когда я, разбудив его, рассказал о принадлежавшем Астизе рубиновом кольце, он заинтересовался им только потому, что эти новые сведения могли увести меня подальше от его сестры.

— Поэтому, пока меня не будет, вам придется самому заботиться о Мириам, — сказал я, чтобы успокоить свою совесть, переложив всю ответственность на него.

Он выглядел таким довольным, что у меня невольно мелькнула мысль, не сам ли он послал мне это кольцо. Но потом он прищурился и отрицательно покачал головой.

— Я не могу позволить вам уйти одному.

— Я не один. Со мной пойдут Мухаммед и Нед.

— Язычник и болван? Вот уж подходящая компания, трудно даже представить, кто из вас троих первым доведет всех до беды. Нет, вам нужен человек, обладающий хладнокровием и рассудительностью.

— Таким человеком будет Астиза, если она жива. Вы же понимаете, Иерихон, что Смит, Фелипо и весь здешний гарнизон нуждаются в вас больше, чем я. Помогайте защищать этот город и Мириам. Когда мы найдем сокровища, я вернусь сюда и расплачусь с вами.

Поманив человека богатством, невозможно уже заставить его выкинуть из головы такую перспективу, какой бы туманной она ни представлялась.

Он взглянул на меня с новым уважением.

— Но вас ждет крайне опасный проход через французское расположение. Может быть, все-таки в вашем характере есть и положительные качества, Итан Гейдж.

— Ваша сестра тоже так думает.

И прежде чем мы успели затеять обсуждение столь щекотливой темы, я поспешно удалился вместе с Мухаммедом и Недом. Выйдя из городских ворот, мы могли бы попасть под перекрестный обстрел, поэтому нам показалось, что лучше будет покинуть город на той лодке, что помогла Мухаммеду улизнуть из Яффы. Под звездами смутно темнела Акра, давая французам минимальную возможность для точных наводок, хотя огни бивачных костров за неприятельскими окопами уже возвещали о приближающейся заре. Морская вода серебрилась в кильватере. Мы пристали к песчаному берегу за полукругом французского расположения и, пройдя по раздолбанным военными колоннами дорогам и вытоптанным полям, подкрались к их лагерю с тыла.

Вы даже не представляете, насколько легче проникнуть в военный лагерь с тыла, ведь там на периферии скапливаются владельцы фургонов, маркитанты, пристроившиеся к походу попутчики и всякие нерадивые солдаты, которые обычно не стремятся к участию в военных действиях. Я оставил моих спутников в густых кустах возле прохладного ручья, а сам отправился в лагерь, старательно изображая ученого, обо всем составившего собственное мнение, но не достигшего никаких успехов.

— Я привез сообщение для Гаспара Монжа от его ученых коллег из Каира, — сообщил я часовому.

— Он помогает в госпитале, — сказал он. — Можете зайти к нему, если не боитесь.

Неужели у них уже так много раненых? Небо на востоке немного посветлело, когда я нашел госпитальные палатки, сгрудившиеся в обширный парусиновый круг. Монж спал на походной койке, вид у него был явно нездоровый, поход Наполеона прибавил этому пожилому ученому и искателю приключений много седых волос. Несмотря на пребывание в южных солнечных краях, он выглядел бледным и похудевшим, болезненно истощенным. Я помедлил, не решаясь разбудить его.

Вокруг тихо стонали солдаты, концы параллельных рядов их плотно уложенных тел терялись во мраке. Похоже, мы нанесли им чертовски большие потери. Нагнувшись, я пригляделся к одному из судорожно подергивающихся бедолаг и ужаснулся увиденному. Лицо его покрывали пустулы, а когда я откинул простыню, то увидел зловещую опухоль в паховой области.

Чума.

От страха меня прошиб пот, и я резко отступил назад. До нас доходили слухи, что случаи чумы во французской армии участились, но их подтверждение навеяло жуткие исторические воспоминания. Болезни по пятам следовали за любыми армиями, а чума, с одной стороны всячески содействуя осажденным, зачастую поражала и их самих. Что, если она перекинется за стены города?

С другой стороны, эта болезнь ставила Наполеона в очень ограниченные временные рамки. Он должен добиться победы до того, как чума уничтожит его армию. Неудивительно, что он так стремительно атаковал.

— Итан, это вы?

Я обернулся. Взъерошенный и истощенный, Монж приподнялся на кровати и, прищурившись, смотрел на меня. И вновь его лицо чем-то напомнило мне физиономию мудрой старой собаки.

— Да, Гаспар, я снова пришел спросить у вас совета.

Он улыбнулся.

— Сначала мы подумали, что вы погибли, потом предположили, что вы, шальной электрик, умудрились пробраться в крепость Акры, а теперь вы явились сюда собственной персоной по моему призыву. Возможно, вы действительно наделены изумительными способностями. По крайней мере, вы самый загадочный человек в любой армии, никогда не известно, на чьей стороне вы будете сражаться.

— На сей раз, Гаспар, я прекрасно себя чувствовал в этом городе.

— Что за бред! С деспотичным пашой, безрассудным англичанином и завистливым французским роялистом? Я не верю вам. Бросьте дурачиться, я же знаю, что вы человек благоразумный.

— Фелипо говорил, что зависть съедала скорее Бонапарта, а не его.

— Фелипо, как, впрочем, и все защитники крепости, выбрал исторически неоправданную позицию. Наша революция выводит человека из тьмы веков суеверий и тирании. Рационализм неизбежно восторжествует над предрассудками. Наша армия сулит всем свободу.

— Наряду с гильотиной, массовыми убийствами и чумой.

Он печально взглянул на меня, огорченный моей непримиримостью, потом уголки его рта дрогнули. В итоге он рассмеялся.

— Какими же мы стали философами, забравшись на край земли!

— В центр, как сказали бы иудеи.

— Верно. Все армии в конечном счете проходят через Палестину, перекресток трех континентов.

— Гаспар, откуда у вас эта драгоценность? — Я достал кольцо, его камень кровавой каплей алел в бледном свете зари. — Последний раз я видел этот перстень на пальце падающей в Нил Астизы.

— Бонапарт приказал послать вам такое сообщение со стрелой.

— Но зачем?

— Ну, во-первых, она жива.

Мое сердце отчаянно забилось.

— Она пострадала при падении?

— Я не видел ее, но кое-что мне удалось узнать. После падения она находилась в коме, и граф Силано целый месяц выхаживал ее. Но мне сообщили, что она оправилась быстрее, чем он. Он влетел в воду первым, насколько я понимаю, а она свалилась на него, поэтому ему достался главный удар. Он сломал ногу и будет хромать всю оставшуюся жизнь.

Биение пульса отдавалось в моих ушах барабанным боем. Жива, жива…

— Теперь она ухаживает за ним, — продолжил Монж.

Мне словно залепили оплеуху.

— Вы, должно быть, шутите.

— Заботится о нем, я имею в виду. Она не отказалась от тех сомнительных поисков, которыми вы все, похоже, так увлеклись. Они разъярились, услышав, что вас приговорили к расстрелу в Яффе — благодаря усердным стараниям того фигляра Нажака, не представляю, почему Наполеон не прислушался к моим словам, — и пришли в ужас от того, что вас казнили. Вам известно нечто очень важное для них. Потом до них дошли слухи, что вам удалось уцелеть, и она послала кольцо. Мы увидели ваш электрический трюк. Мне велели поинтересоваться ангелами. Вы понимаете, что она имела в виду?

И вновь я ощутил прикосновение их крыльев к моему телу.

— Кажется. Мне необходимо увидеться с ней.

— Ее здесь нет. Они с Силано уехали к горе Нево.

— Какой горе?

— Это на востоке от Иерусалима, за рекой Иордан. Там Моисей наконец узрел Землю обетованную, но умер, так и не успев войти в нее. А теперь скажите-ка, Итан Гейдж, с чего вдруг они так заинтересовались Моисеем?

Он пристально следил за мной.

Значит, Монж и, вероятно, Бонапарт знают не все. Какую же игру затеяли Силано и Астиза?

— Даже не представляю, — солгал я.

— А что вам известно о тех ангелах, из-за которых вам с ними, очевидно, так захотелось вновь найти друг друга?

— А вот это уж совсем непонятно, — честно ответил я.

— Вы пришли сюда один?

— Друзья ждут меня в безопасном месте.

— В Палестине нет безопасных мест. Это смертоносная страна. Наш друг Конте изобрел усовершенствованные повозки для доставки дополнительной осадной артиллерии из Египта, поскольку коварные англичане захватили наши пушки на море, но их путь сюда задерживают постоянные перестрелки с турецкими отрядами. Эти люди никак не смирятся с поражением.

Если Наполеон ожидал прибытия новых больших пушек, то положение осажденных могло сильно осложниться.

— А зачем они направились к горе Нево?

Монж пожал плечами.

— Если бы вы, Гейдж, больше доверяли своим ученым собратьям, то, вероятно, мы пролили бы больше света на ваше будущее. Но вы, очевидно, предпочитаете осуществлять собственные идеи и планы, и в результате они вечно навлекают на вас неприятности. Вспомните хотя бы ваши глупые попытки найти на том медальоне треугольник Паскаля… кстати, вы наконец избавились от этой глупой игрушки?

— О да.

В Египте Монж пришел к твердому убеждению, что мой медальон на поверку оказался современной подделкой. Астиза, разумеется не в его присутствии, назвала его дураком. Таковым он, безусловно, не был, но его здравому восприятию мешала излишняя уверенность, порожденная накоплением огромного багажа научных знаний. Связь между образованием и здравым смыслом прослеживается не всегда.

— Но мне особенно нечем с вами поделиться. Когда вы забросили в крепость это кольцо, я просто ставил очередные электрические опыты.

— Опыты, убившие множество моих солдат.

Знакомый резкий голос заставил меня вздрогнуть. Из полумрака появился Бонапарт! Казалось, он всегда и повсюду успевал вовремя. Интересно, успевал ли он спать? Его озабоченное лицо приобрело нездоровый землистый оттенок, цепкий взгляд серых глаз излучал всю ту же непоколебимую и ледяную властность, благодаря которой он добивался мгновенного подчинения множества людей — подобно хозяину, взглядом усмиряющему свою кобылу. И вновь меня удивили его мастерские способности казаться выше своего роста и исходящая от него притягательная сила.

— Монж прав, Гейдж, ваше настоящее место на стороне науки и разума — на революционной стороне.

Мы расстались врагами, напомнил я себе.

— Значит, вы опять попытаетесь убить меня?

— Вчера, как вы сами понимаете, моя армия попыталась сделать это, — мягко сказал он. — А вы с вашим электрическим колдовством помогли сорвать наши планы.

— После того, как вы попытались убить и утопить меня в Яффе по наущению того сумасшедшего Нажака. Мне пришлось на том злосчастном берегу заглянуть в лицо вечности, а когда я нашел вас взглядом, то увидел, что вы заняты чтением очередного легкого романа!

— Мои романы далеко не так легки, я интересуюсь литературой так же, как и наукой. Известно ли вам, что в юности я сам написал роман? И даже мечтал опубликовать его.

Против своей воли я заинтересовался.

— О любви или о войне?

— О войне, конечно, и о страсти. Одно из моих любимых произведений называется «Маска пророка». В нем рассказывается об одном мусульманском фанатике восьмого века, вообразившем себя Махди, спасителем, и отправившемся воевать с калифом. Пророческий сюжет, не правда ли?

— И чем же закончилась его война?

— Мечты героя потерпели крах, когда он ослеп в сражении, и ему пришлось скрывать недуг, спрятав лицо под блестящей серебряной маской. Он говорил своим сторонникам, что скрыл лицо, дабы сияние Махди не ослепило тех, кто смотрит на него. Они поверили ему. Но он проиграл, а гордость не позволила ему сдаться, поэтому он приказал своим воинам выкопать огромную траншею, чтобы остановить вражескую атаку. Потом он устроил всеобщее пиршество с отравленными яствами. Перетащив безжизненные тела своих последователей в эту траншею, он поджигает их и сам бросается в это пламя. Мелодраматично, признаю. Инфантильная патология.

Неужели Святая земля так способствует игре воображения?

— Позвольте спросить, к чему вы клоните?

— Порочными оказываются крайности, на которые толкает человека навязчивое желание славы. — Он улыбнулся.

— Наряду с пророчествами.

— Вы считаете, что рассказанная история автобиографична? Я не ослеп, Итан Гейдж. Уж если на то пошло, я обречен видеть все слишком хорошо. И сейчас я определенно вижу, что ваш истинный путь ведет в мир науки и с него вам не следовало уклоняться. Вы полагаете, что отличаетесь от графа Силано, однако вы оба стремитесь к знаниям — и уже одно это способно объединить вас, так же как и привлекающую вас обоих женщину. Всем вам присуще своеобразное кошачье любопытство. Я мог бы приказать расстрелять вас, но не кажется ли вам, что разгадка вашей троицей заветной тайны является гораздо более заманчивой идеей?

— По крайней мере, генерал, — вздохнув, заметил я, — ваши слова более доброжелательны, чем в нашу последнюю встречу.

— Теперь у меня сложилось более четкое понимание цели, что обычно улучшает настроение. Я не отказался от мысли переубедить вас, американец. И по-прежнему надеюсь, что мы сумеем переделать мир к лучшему.

— Неужели бойня в Яффе стала шагом на пути таких переделок?

— Иногда жестокость спасает миллионы жизней, Гейдж. Я дал понять оттоманцам, какой опасностью может обернуться сопротивление, чтобы мы быстрее покончили с этой войной. Если бы их не поддерживали такие фанатики, как Смит и Фелипо, изменник своего же народа, то они могли бы попросту сдать город, и тогда не пролилось бы больше ничьей крови. Не позволяйте их недальновидности заловить вас в ловушку Акры. Отправляйтесь к Силано и Астизе и узнайте все возможное, а потом примите решение ученого о том, как распорядиться полученными знаниями. Я сам член Института, как вы помните. Моя верность науке безгранична. Не так ли, Гаспар?

Математик выдавил слабую улыбку.

— Никто из нас, генерал, не сделал больше вас для объединения науки, политики и военной стратегии.

— И никто не работал усерднее для блага Франции, чем наш доктор Монж, которому я лично помог справиться с недавним недугом. Он тверд в своих привязанностях. Учитесь у него, Гейдж! Итак, учитывая вашу странную историю, вы сами понимаете, что я должен назначить вам эскорт. Полагаю, вам будет даже интересно последить друг за другом.

И тут из темноты выступил Пьер Нажак, ничуть не изменивший со времени нашей последней встречи своего неряшливого и кровожадного вида.

— Вы, должно быть, шутите.

— Напротив, охрана назначена ему в наказание за то, что прежде он обходился с вами неразумно жестоко, — сказал Бонапарт. — Вы все поняли, Пьер?

— Я доставлю его к Силано живым и невредимым, — проворчал негодяй.

Мне слишком хорошо помнились ожоги и избиения.

— Этот мучитель всего лишь презренный грабитель. Мне не нужен такой эскорт.

— Но мне нужен, — отрезал Наполеон. — Я устал от ваших блужданий. Вы отправитесь под охраной Нажака или останетесь здесь. Он ваш единственный путь к этой женщине, Гейдж.

Нажак сплюнул.

— Не переживайте. После того как мы найдем то, что ищем, у вас появится шанс убить меня. Впрочем, у меня также появится шанс убить вас.

Я взглянул на его экипировку.

— Не из моей винтовки, надеюсь.

Наполеон изумился.

— Вашей винтовки?

— Я помогал делать ее в Иерусалиме. А потом этот бандит украл ее.

— Я обезоружил вас. Вы же попали ко мне в плен!

— А теперь мы вновь стали союзниками, хочу я того или нет. Так что пора отдать ее обратно.

— Будь я проклят, если вы получите ее!

— Я не буду помогать, если вы не вернете мне оружие.

Бонапарт выглядел очень довольным.

— Будете, Гейдж, еще как будете. Вы сделаете это ради той женщины, и, более того, будучи азартным игроком, вы не сможете отказаться от шанса удачной разгадки тайны. Нажак по-своему прав, ведь он взял вас в плен. Ваше ружье стало его трофеем.

— Да не так уж она и хороша, — добавил этот мерзкий тип. — Палит, куда попало, мажет почище дряхлых мушкетонов.

— Точность стрельбы зависит от умения стрелка, — ответил я, отлично зная, что она стреляет дьявольски точно. — Что вы понимаете в ее оптическом прицеле?

— Дурацкое приспособление. Я снял вашу подзорную трубку.

— Мне ее подарили. Если мы собираемся искать сокровища, то подзорная труба мне просто необходима.

— Это справедливо, — рассудил Наполеон. — Отдайте ему трубу.

Нажак неохотно выполнил распоряжение.

— И мой томагавк тоже.

Я знал, что он должен быть у него.

— Этому американцу опасно доверять оружие, — предупредил Нажак.

— Это не оружие, а орудие.

— Верните ему топорик, Нажак. Если вы с дюжиной людей не уследите за нашим американцем из-за одного топора, то мне придется отправить вас обратно и сдать в руки полиции.

Нажак скривился, но выполнил приказание.

— Этот инструмент подходит скорей дикарям, чем ученым, — проворчал он. — С ним вы выглядите как неотесанный мужлан.

Я взвесил на руке приятную тяжесть томагавка.

— А вы выглядите как грабитель, ни черта не понимающий в достоинствах чужой винтовки.

— Как только мы найдем ваш треклятый секрет, Гейдж, я разберусь с вами раз и навсегда.

— Поживем — увидим.

На моей винтовке уже появились грязные пятна и зазубрины — неряшливость Нажака распространялась не только на одежду, но и на оружие, — но тем не менее она еще не потеряла исходной гладкости и изящества линий. Я соскучился по ней, почти как по женщине.

— Сделайте мне одолжение, Нажак. Сопровождайте меня на расстоянии, чтобы мне не приходилось вдыхать исходящую от вас вонь.

— Но учтите, вы постоянно будете в пределах дальности выстрела.

— Объединения всегда чреваты некоторыми сложностями, — саркастически заметил Наполеон. — Однако Нажак теперь распоряжается винтовкой, а вы, Гейдж, — подзорной трубой. Объединив усилия, вы попадете точно в цель!

Раздраженный шуткой генерала, я счел нужным ответить ему тем же.

— И я полагаю, вам необходимо, чтобы мы вернулись как можно скорее? — сказал я, махнув в сторону больных.

— С чего вы взяли?

— Чума. Она должна посеять панику в ваших войсках.

Но мне никогда не удавалось вывести его из равновесия.

— Она придает решительность их натиску. Но не стоит переживать по поводу сроков моей кампании. Грядут куда более важные события. От ваших поисков зависит судьба не столько Сирии, сколько Европы. А моего скорейшего возвращения ждет сама Франция.

 

ГЛАВА 16

Мне казалось, что мы с головорезами Нажака отправимся прямиком к горе Нево, но он рассмеялся, когда я высказал такое предположение.

— Тогда нам пришлось бы отбиваться от половины оттоманской армии!

После вторжения Наполеона в Палестину Блистательная Порта в Константинополе сразу набрала новых рекрутов в свои войска, чтобы остановить французов. Галилея, сообщил мне Нажак, кишит отрядами турецкой и мамелюкской кавалерии. Святая земля восприняла галльскую свободу с тем же «воодушевлением», что и Египет. Сейчас дивизии генерала Жана Батиста Клебера, высадившейся около года тому назад вместе с Бонапартом на берега Александрии, предстояло избавиться от этих мусульман. А нашей поисковой группе надлежало проследовать вместе с его войсками на восток до реки Иордан, что течет на юг от Галилейского моря, или Тивериадского озера, в сторону Мертвого моря. После чего мы могли продолжить поход самостоятельно и, проехав по берегам легендарного Иордана, достичь в итоге подножия горы Нево.

Мухаммеда и Неда не порадовала перспектива путешествия с французской дивизией. Клебер был известным командиром, но также славился и горячей головой. Однако выбирать нам не приходилось. Путь наш проходил по дорогам, контролируемым оттоманской кавалерией, совершенно не склонной делать различия между теми или иными отрядами европейцев. Мы положились на то, что грозная сила Клебера послужит нам хорошей защитой.

— Гора Нево! — воскликнул Мухаммед. — На ней водятся одни призраки да козлы!

— И сокровища, насколько я понимаю, — проницательно добавил Нед. — Иначе зачем же наш колдун вновь сговорился с лягушатниками? Там спрятан клад Моисея, верно, мистер?

Для сельского увальня он проявил чудеса дальновидности.

— Там состоится встреча людей, изучающих древнюю историю, — сказал я. — И там меня ждет одна знакомая египтянка. С ее помощью мы найдем тайные сокровища, которые пропали из подземелья Иерусалима.

— Да, а я слышал, что ты уже завладел одной хорошенькой безделушкой.

Я стрельнул взглядом в Мухаммеда.

— А что тут особенного, эфенди? — пожав плечами, спокойно сказал он. — Естественно, этому матросу не терпелось узнать, чего можно ждать от нашего похода.

— Тогда уж узнайте, что такая безделушка приносит несчастье. — Я вынул из кармана кольцо. — Оно украдено из гробницы покойного фараона, и проклятия будут преследовать любого его незаконного владельца.

— Проклятия? Да такого богатства не заработать за целую жизнь, — в изумлении произнес Нед.

— Но ты же видишь, что я не ношу его, верно?

— Тебе не идет такой цвет, — согласился Нед. — Он и правда ярковат, слишком бросается в глаза.

— Короче, мы будем следовать за этими французами, пока нам не представится возможность вырваться на свободу. Вероятно, нас ждет парочка потасовок. Вы согласны?

— Для потасовок у нас нет даже толкового оружия, не считая твоего хилого топорика, годного разве что для нарезки колбасы, — сказал Нед. — К тому же, мистер, ты подобрал неважнецкий эскорт. У этого типа, то бишь Нажака, чисто людоедский вид, по-моему, он сварил бы даже собственных детей, если бы выручил шиллинг за такую похлебку. И все-таки мне нравится, что мы вырвались из крепости. Там я чувствовал себя как в тюрьме.

— А теперь ты увидишь настоящую Палестину, — посулил Мухаммед. — Весь мир стремился завладеть ее богатствами.

В том-то и состояла проблема, насколько я мог судить.

Считались мы союзниками или пленниками французов? Мой томагавк был нашим единственным оружием, и, охраняемые с двух сторон отрядом егерей и бандой Нажака, мы не имели никакой свободы передвижения. Однако нам выдали добрых лошадей, а Клебер прислал бутылку вина и прочие подарки из своих личных запасов, и в походе с нами обходились как с гостями, мы ехали во главе колонны, избавленные в основном от вздымаемой дорожной пыли. Нас охраняли, держа на поводке, как призовых собак.

Нед и Нажак сразу невзлюбили друг друга. Матрос не забыл перестрелку, в которой погиб Тентуистл, а Нажак завидовал силище английского парня. Приближаясь к нам, этот бандит распахивал плащ, показывая заткнутые за пояс пистолеты и явно намекая, что с ним шутить не стоит. В свою очередь Нед громогласно заявлял, что родню такого уродливого лягушатника он видел лишь раз, за грязнейшим из борделей Портсмута, в частном пруду, где квакали чудовищно уродливые жабы.

— Если бы хилый размер твоего мозга достигал хоть половины размера твоего бицепса, — парировал Нажак, — то, может, я и поинтересовался бы, что ты хотел сказать.

— А если бы хилый размер твоей мужской подвески достигал хоть половины размера твоего пустомельного языка, то ты не выглядел бы таким перепуганным всякий раз, как спускаешь штаны, — не замедлил ответить Нед.

Несмотря на эти перебранки, я наслаждался нашим уходом из Акры. Святая земля пробуждает замечательные чувства; хорошо орошаемая в этой северной части, она напоминает обильно зеленеющий и цветущий весенний рай. Тучные поля пшеницы и ячменя чередовались с роскошными лугами, и сама природа раскидывала по ним широкими живописными мазками полянки алых маков и желтой цветущей горчицы. Нам попадались лужайки лиловеющего льна, купы диких хризантем, на стеблях которых ветвилось множество золотистых цветов, и величавые пасхальные лилии белоснежных оттенков. Уж не попали ли мы в Божественный сад? Вдали от моря синие небеса соперничали с синевой покрова Девы Марии, и в лучах яркого солнечного света поблескивали крошечными драгоценными вкраплениями кристаллы слюды и кварца.

— Смотрите-ка, овсянка, — заметил Мухаммед. — Эта птаха приносит весть о приближении лета.

Подобно синей змее, ползущей по Эдему, продвигалась вперед наша дивизия, и французский триколор возвещал о нашем невероятном проникновении во владения Оттоманской империи.

Медленно, словно морские воды, разделялись при нашем приближении отары мирно пасущихся овец. Подскакивали на кочках легкие полевые пушки, приветствуя блеском своих бронзовых украшений теплое палестинское солнце. Покачивались из стороны в сторону крытые светлые фургоны. Где-то на северо-востоке жил своей жизнью Дамаск, а на юге — Иерусалим. Избавленные от утомительных забот осады, солдаты пребывали в хорошем настроении, после захвата Яффы дивизия изрядно пополнила свои денежные запасы и могла позволить себе приличное пропитание, не прибегая к грабежу населения. К концу второго дня пути, забравшись на большой хребет, мы увидели на горизонте роскошную зеленовато-бурую низину с молочно-голубой чашей того самого Галилейского моря. Это огромное озеро, расположившееся значительно ниже уровня моря, скрывало свои священные воды за туманной дымкой. Мы не стали спускаться к нему, а направились по горному склону к знаменитому Назарету.

Родина Спасителя оказалась беспорядочным горным селением, по его главной улице, предназначенной для гужевого транспорта, передвигались в основном козы. Мечеть и францисканский монастырь стояли прямо лоб в лоб, словно не сводя глаз друг с друга. Мы набрали воды из источника Девы Марии и зашли в церковь Благовещения и православный грот, полный тех затейливых реликвий, что вызывают у протестантов несварение желудка. Дальше мы спустились в плодородную, располагающую к лени Ездрилонскую долину, главную житницу древнего Израиля и излюбленное место для размещения военных биваков на протяжении трех тысячелетий. Скот пощипывал травы на зеленых холмах, скрывавших под своими бархатными покровами стены великой древней крепости. По проложенным римскими легионами дорогам погрохатывали местные телеги. Моих спутников раздражал этот затяжной военный поход, но я жадно впитывал в себя красоты легендарной страны, осознавая, что простой американец не мог даже надеяться на такое счастье. Святая земля! Именно здесь, по общему мнению, человеческая душа способна приблизиться к Богу. Проходя по священным местам, некоторые солдаты осеняли себя крестным знамением или бормотали молитвы, забыв о провозглашенном революцией атеизме. Но с наступлением вечера они принимались точить свои штыки, и эти привычные шелестящие звуки убаюкивали нас, как стрекотня сверчков.

При всем горячем желании увидеть Астизу я испытывал, однако, понятное смущение. Мне ведь не удалось спасти ее. Когда-то она имела более тесные связи с этим оккультистом Силано. Мои политические связи стали еще более запутанными, и вдобавок в Акре меня ждала Мириам. Я прикидывал начальные оправдания всем своим поступкам, но они казались совершенно банальными.

Мухаммед между тем неустанно бубнил, что нашего трехтысячного сопровождения далеко не достаточно.

— Во всех селениях болтают о том, что турки собрали против нас огромную армию, — предупредил он. — В ней больше солдат, чем звезд на небе. Войска движутся из Дамаска и Константинополя, Ибрагим-бей ведет мамелюков из Египта, а из Самарии спускаются отряды горных стрелков. Шииты и сунниты объединили свои силы. Они набирают в свои ряды наемников повсюду, от Марокко до Армении. Безумие оставаться с французами. Они обречены.

— У нас нет выбора, — сказал я, махнув рукой в сторону бандитов Нажака.

Генерал Клебер, несомненно, стремился найти турецкие войска, а не избежать столкновения и надеялся атаковать их, спустившись с Назаретского нагорья. «Подчиняясь страстям, — говаривал старина Бен, — мы лишаемся мудрости». На самом деле Клебера, весьма сведущего генерала, уже целый год нервировало подчиненное положение в армии Наполеона. При всей зрелости и значительном военном опыте обладавшего к тому же внушительным телосложением Клебера, вся слава Египетской кампании доставалась низкорослому и неопытному Корсиканцу. В посылаемых на родину сводках главная роль во всех победах Египетской экспедиции приписывалась исключительно Бонапарту, именно Бонапарту доставалась львиная доля трофеев, и лишь Бонапарт поддерживал воинственный дух в армии. И как назло, в сражении при Эль-Арише в начале Палестинского похода дивизия Клебера проявила себя не с лучшей стороны, тогда как его соперник, Рейнье, заслужил похвалу Наполеона. Не имело никакого значения то, что в отличие от Наполеона Клебер обладал высоким ростом, безупречной выправкой и шевелюрой, достойными героического командующего, и что он слыл более метким стрелком и более ловким наездником. Его соратники сразу смирились с подчиненным положением. Никто открыто ничего не обсуждал, но при всех недостатках и просчетах Бонапарта его признали интеллектуальным руководителем, тем самым светилом, вокруг которого безотчетно вращалось все армейское офицерство. В общем, эта самостоятельная операция по уничтожению турецкого подкрепления давала Клеберу шанс блистательно выделиться. Подобно Бонапарту в Египте, ворвавшемуся в лагерь мамелюков среди ночи и заставшему их врасплох, Клебер решил выступить затемно, намереваясь захватить полусонный лагерь турок.

— Безумие! — опять возмутился Мухаммед. — Мы еще слишком далеко, чтобы застать их врасплох. Солнце уже будет слепить нам глаза, когда мы доползем до турецкого лагеря.

И действительно, дорога вокруг горы Фавор оказалась гораздо длиннее, чем ожидал Клебер. И вместо планируемого ночного нападения французов ждало столкновение с турецкими дозорными на рассвете. К тому времени, когда мы выстроились для атаки, наши противники успели позавтракать. Вскоре толпы оттоманской кавалерии уже неслись со всех сторон, и амбиции Клебера начали уступать место здравому смыслу. Поднявшееся солнце показало, что он со своей трехтысячной дивизией собирался атаковать воинство, насчитывающее порядка двадцати пяти тысяч солдат. Неужели именно дурацкая натура так и тянет меня выбрать слабую сторону в чертовски опасных сражениях?

— Так, говорите, кольцо ваше приносит несчастье? — пробормотал Мухаммед. — Возможно, Бонапарт не оставил попыток казнить вас, эфенди, но выбрал лишь более хитроумный способ?

Мы втроем изумленно глазели на огромные орды грозной кавалерии, лошадей наполовину скрывала высокая весенняя пшеница, а их седоки бессмысленно палили из ружей в воздух. Нашему немедленному отступлению, видимо, помешало только смятение, царившее во вражеских рядах; похоже, никто не собирался брать на себя командование разрозненными отрядами. Эту армию набрали понемногу в разных концах империи. Перед нами всеми цветами радуги пестрели мундиры разных оттоманских полков, за ними маячили длинные обозы телег и палатки, веселящие глаз ярмарочной раскраской. До начала сражения военное расположение представляет собой великолепное зрелище.

— Повторяется история битвы при пирамидах, — попытался я успокоить спутников. — Взгляните на их замешательство. У них же не армия, а толпа неорганизованных солдат, ведь им не удается даже нормально выстроиться.

— Им и не нужно выстраиваться, — пробасил Большой Нед. — Достаточно устроить массовую атаку. Клянусь морским дьяволом, я предпочел бы сейчас оказаться на фрегате. Там хоть воздух чище.

Если Клебер второпях и недооценил размеры вражеского войска, то сейчас проявил себя как искусный тактик. Мы отступили на холм, называемый в здешних местах Джебель-аль-Дахи, что дало нам выгодное по высоте положение. Вблизи вершины громоздились руины крепости крестоносцев Ле-Фаба, возвышающейся над широкой долиной, и французский генерал отправил на эти полуразрушенные бастионы сотню своих стрелков. Из оставшихся сформировали два каре пехотинцев, одним командовал сам Клебер, а другим генерал Жан Андош Жюно. Эти каре напоминали построенные из людей крепости, защищенные со всех четырех сторон так, что было невозможно объехать их с флангов. Ветераны и сержанты стояли за рядами новичков, чтобы помешать им обратиться в бегство и нарушить непробиваемый строй. Такая тактика смутила мамелюков в Египте, и то же самое, похоже, могло произойти сейчас с новоиспеченной турецкой кавалерией. Не имело значения, с какой стороны они бросятся в атаку, все равно их встретит крепкая преграда, вооруженная мушкетами и штыками. Наш продовольственный обоз и мы трое наряду с подопечными Нажака находились в центре.

Турки сглупили, дав Клеберу время сформировать каре, а потом с боевым кличем, размахивая саблями, галопом устремились в пробную атаку на наши ряды. Французы хранили полное молчание до тех пор, пока не прозвучала команда: «Огонь!» — и тогда по первым рядам каре пронеслась волна вспышек и оглушительных выстрелов, воздух затуманился облаками белого дыма, а первые ряды вражеской кавалерии попадали с лошадей. Остальные повернули назад.

— Гром и молния, смелости-то у них побольше, чем разума, — прищурившись, сказал Нед.

Солнце продолжало медленное восхождение. В долину, воинственно завывая и потрясая копьями, вливались новые отряды вражеской конницы. Время от времени к нашим каре с разных сторон наезжало по несколько сотен кавалеристов. Очередной залп приносил все тот же ожидаемый результат. Вскоре вокруг нас образовался полукруг из сраженных выстрелами воинов, их шелковые одежды смотрелись как головки срезанных цветов.

— Что, дьявол их разрази, они делают? — удивленно проворчал Нед. — Почему не нападают по-настоящему?

— Может, ждут, когда мы побежим за водой или снарядами, — предположил Мухаммед.

— После того, как они заглотят все наши пули?

По-моему, они рассчитывали, что мы бросимся бежать — их бывшие противники, должно быть, обладали меньшей непоколебимостью, — но французы не дрогнули. Наши защитники ощетинились, как дикобразы, и туркам не удавалось пробить бреши в каре.

Клебер, не слезая с лошади и не обращая внимания на свист пуль, медленно проезжал сзади по сторонам квадратов и подбадривал людей.

— Держитесь, молодцы, держитесь! — хрипло восклицал он. — Помощь придет.

Помощь? Бонапарт был в Акре, слишком далеко. Возможно, турки затеяли с нами какую-то хитрую игру, желая дать нам вдоволь попотеть и подергаться от страха, прежде чем предпринять предпоследнее массированное наступление.

Однако, поглядев в подзорную трубу, выданную мне сэром Сиднеем, я усомнился в том, что мы вообще дождемся решительной атаки. Многие отряды упорно держались позади, предоставляя возможность другим первыми попытаться прорвать наш строй. Часть воинов раскинулась на траве и устроила пикник, другие прилегли отдохнуть. И это в разгар сражения!

Солнце, однако, припекало все сильнее, и наша выносливость постепенно таяла, а их самоуверенность возрастала. Запасы снарядов подходили к концу. Мы начали затягивать время залпов и стреляли уже в самую последнюю секунду, чтобы не тратить попусту ни одной драгоценной пули. Они почувствовали наши сомнения. Естественно, раздался многоголосый ликующий вопль, турки пришпорили коней, и волны кавалерии устремились на нас, как прибой на берег.

— Ждем… ждем… пусть подъедут ближе… огонь! Так, так, отлично, второй ряд, огонь!

Лошади с диким ржанием падали на землю. Роскошно одетые янычары кувыркались в пыли. Лавируя между упавшими сотоварищами, вперед вырывались отчаянные храбрецы, но, когда они подъезжали к нашим рядам, их встречали ощетинившиеся штыки, и лошади становились на дыбы. Турецкие пистолеты и мушкеты оставили отметины в наших рядах, но на их стороне убитых было несравнимо больше. Поле боя буквально покрылось лошадиными тушами, и турки уже с трудом добирались до нас, преодолевая такие препятствия. Мы с Недом и Мухаммедом помогали оттаскивать раненых французов на середину каре.

Наступил полдень. Раненые стонали, вдобавок изнывая от жажды, как и все мы. Наш холм выглядел сухим, как египетская гробница. Солнце зависло в зените, обещая спалить нас или окончательно сломить сопротивление, а турки начали перебрасываться язвительными замечаниями. Много французов выбыло из строя, и Клебер отдал приказ перегруппироваться в одно каре, чтобы укрепить ряды защиты и боевой дух усталых солдат. Создавалось впечатление, что все мусульмане мира собрались тут против нас. Поле вспахали конские копыта, и к небу высокими столбами поднимались пылевые облака. Турки попытались обогнуть холм Джебель аль-Дахи и зайти сверху к нам в тыл, но егеря и карабинеры, оставленные в старой крепости крестоносцев, дали им решительный отпор, и они беспорядочно скатились вниз по склонам, позволив нам уменьшить их численность огнем по флангам.

— Огонь!

Прогремел очередной залп, сопровождаемый едким и ослепляющим дымом, ошметки пыжей разлетелись, как падающие снежинки. Над полем разнеслось ржание уносившихся прочь лошадей, уже без седоков. В который уже раз зубы откусывали концы патронов, и драгоценный порох высыпался на полки ружейных замков. Земля вокруг побелела от бумажных клочков.

Часам к трем дня мой язык стал ватным и еле ворочался во рту. Над трупами громко жужжали стаи мух. Некоторые солдаты от долгого стояния под палящим солнцем теряли сознание. Вялое бессилие турок было очевидным, и тем не менее мы не могли сдвинуться с места. «Конец наступит, — подумал я, — когда мы все передохнем от жажды».

— Мухаммед, если турки нас одолеют, то нам надо будет прикинуться мертвыми и дождаться, когда они уйдут. А ты можешь спастись как мусульманин. Нет нужды разделять судьбу безмозглых европейцев.

— Аллах не учил человека бросать друзей, — с суровой непреклонностью ответил он.

Потом вдруг началось странное волнение и разнеслись оживленные крики. Прошел слух, что в долине на западе заблестели ряды штыков.

— Ура, к нам идет маленький капрал!

— Разве мог Бонапарт так быстро добраться сюда? — недоверчиво произнес Клебер и поманил меня к себе. — Давайте-ка доставайте свою морскую трубу.

Английская подзорная труба давала более сильное увеличение, чем обычные французские трубы.

Я последовал за ним, покинув безопасное каре, и мы направились к уязвимому склону нашего холма. Путь наш проходил через кольцо павших мусульман, некоторые стонали, раскинувшись в траве, их алая кровь растекалась по примятым колосьям зеленеющей пшеницы.

С полуразрушенных бастионов крестоносцев открывался панорамный вид. Пожалуй, теперь, обозрев окрестности, я обнаружил, что турецкие войска еще более многочисленны, чем казалось. Тысячи всадников перемещались и кружили по долине, жестикулируя и ведя споры о дальнейших действиях.

Множество их воинов уже полностью окружило подножие нашего холма. Вдали виднелись палатки, обозы с провиантом и бесчисленные толпы маркитантов и слуг. Наша дивизия напоминала голубую скалу в море, окрашенном в красные, белые и зеленые тона. Одна решительная атака — и они, конечно, начисто сметут наше построение! Тогда мы бросимся врассыпную, и это будет конец.

Хотя они пока явно не собирались атаковать.

— Вон там, — показал Клебер. — Вы видите французские штыки?

Я вглядывался в окуляр, пока у меня не заслезились глаза. На западе колыхались волны высокой травы, но я не знал, чем вызвано такое волнение — порывами ветра или продвижением пехоты. Эта покрытая пышной растительностью земля скрывала армейские маневры словно суету муравьев.

— Возможно, там действительно проходит колонна французов, так сильно колышутся травы. Но как вы и сказали, разве удалось бы им добраться сюда так быстро?!

— Мы сдохнем от жажды, если придется долго торчать здесь, — сказал Клебер. — Или люди начнут разбегаться, и их перережут, как цыплят. Не знаю, идет ли к нам подкрепление, но вскоре все должно выясниться.

Он поспешил обратно, и я следом за ним.

— Жюно, начинай формировать колонны. Надо достойно встретить наше подкрепление!

Люди взбодрились, надеясь с безнадежностью отчаяния, что изменение боевого строя не повлечет за собой опустошительную вражескую атаку. Когда каре перестроилось в две колонны, турецкие кавалеристы заметно оживились. У них появилась возможность атаковать нас с тыла и флангов. По полю уже разносились их радостные крики и громкие звуки сигнальных труб.

— Вперед!

Мы начали спускаться с холма. Впереди колыхалось море турецких копий и сабель.

Но тут прозвучал отдаленный пушечный залп. Французы по-деловому, словно заказывали обед в парижском ресторане, четко определили калибры выстреливших орудий. Мы оглянулись и увидели расплывающиеся облачка дыма. Подмога действительно пришла! Французы возликовали, даже начали петь.

Вражеская кавалерия остановилась, в нерешительности глядя на запад.

С развевающимися на ветру триколорами мы стройными рядами спускались с Джебель-аль-Дахи, словно выходя на парад.

Потом со стороны вражеского лагеря повалил дым. Оттуда доносились выстрелы, слабые крики и триумфальные звуки французских горнов. Кавалерия Наполеона, ударив по туркам с тыла, посеяла панику. Драгоценные запасы продовольствия и снарядов уже начало пожирать пламя. С грохотом взрывались склады боеприпасов.

— Спокойно! — крикнул Клебер. — Держать строй!

— Когда турки приблизятся, залечь на землю и стрелять по команде! — весомо добавил Жюно.

Внизу, возле селения Фула, мы увидели озерцо. Наше волнение усилилось. Перед желанной водой нерешительно топтался какой-то оттоманский пехотный полк. Наши офицеры пробежались вдоль колонн, отдавая приказ готовиться к сражению.

— В атаку, вперед!

С громкими криками покрытые кровью французы пролетели остаток склона и устремились к этой самаритянской пехоте, обосновавшейся на краю деревни. Перестрелку сменили глухие удары мушкетных прикладов и лязг штыков, а потом враг бросился бежать. Тем временем турецкая конница, опасаясь движущегося с запада неизвестного подкрепления, начала спешное отступление. Чудесным образом за считанные минуты двадцатипятитысячная армия обратилась в паническое бегство на восток, оставив позади всего несколько тысяч французов. Кавалерия Бонапарта проскакала мимо нас, устремившись в погоню за турками к долине Иордана. Отряды оттоманской конницы преследовались и уничтожались до самого берега легендарной реки.

Мы нырнули в воды озерца Фулы и, утолив жажду, как пьяные, вылезли на берег, где валялись опустошенные патронные сумки. Вскоре прискакал Наполеон, лучезарный, как спаситель, хотя и в побуревшей от пыли одежде.

— Я подозревал, Клебер, что вы попадете в переделку! — воскликнул он. — Мы выступили вчера, сразу после получения донесений! — Он улыбнулся. — Грохот наших пушек поверг турок в паническое бегство!

 

ГЛАВА 17

Будучи прирожденным политиком, Бонапарт, не раздумывая, переименовал наше едва не закончившееся провалом сражение на скромном холме Джебель-аль-Дахи в битву при горе Табор — гораздо более внушительной и удобопроизносимой вершине.

— Военная история еще не знала победы, достигнутой столь малыми силами над огромным войском противника, — заявил он. — Я хочу, чтобы в Париж как можно скорее был отправлен подробнейший отчет.

Я был уверен, что он не стремился с той же поспешностью отослать сообщение о массовом убийстве в Яффе.

— При наличии еще пары дивизий мы смогли бы завоевать и сам Дамаск! — воскликнул Клебер, опьяненный этой невероятной победой.

Забыв о зависти, он теперь изумленно взирал на своего военачальника, так вовремя подоспевшего со спасительным маневром. Бонапарт умел творить чудеса.

— При наличии еще пары дивизий, генерал, мы смогли бы завоевать Багдад и Константинополь, — поправил Наполеон. — Проклятый Нельсон! Если бы он не уничтожил мой флот, я завладел бы всей Азией!

Клебер кивнул.

— И если бы Александр не умер в Вавилоне, а Цезаря не закололи в Риме или Роланд вовремя протрубил в свой рог…

— Один-единственный гвоздь порой решает исход сражения, — пропел я фальцетом.

— Что?

— Так частенько говорил мой наставник Бен Франклин. Любой из нас может споткнуться, не заметив на пути корягу. Он считал, что крайне важно обращать внимание на мелочи.

— Франклин был умный человек, — сказал Наполеон. — Скрупулезное внимание к мелочам жизненно важно для солдата. И ваш наставник известен как настоящий ученый. Он мог бы озадачиться разгадкой древних тайн не ради собственной выгоды, а ради науки. Вот потому-то вы теперь и отправитесь на встречу с Силано, верно, месье Гейдж?

— Да, похоже, вы смахнули противника с нашего пути, генерал, — любезно ответил я. Бонапарт разбивал войска противника подобно Моисею, разделившему море. — Однако мы пока на пороге Азии, в тысячах миль от Индии и вашего тамошнего союзника Типу Султана. Вы еще не взяли даже Акру. Как же с такими малыми силами вы превзойдете Александра?

Бонапарт задумчиво нахмурил брови, хотя вряд ли его одолевали сомнения.

— Македонское войско было не так уж многочисленно. И Александру приходилось застревать на осадах, к примеру в Тире. — Его взгляд омрачился печалью. — Но в нашем мире все гораздо сложнее, и во Франции назревают новые события. Мне приходится уделять внимание слишком многим вещам, и ваше открытие, Гейдж, может оказаться нужным скорее в Париже, чем здесь.

— Во Франции? — переспросил Клебер. — Вы думаете о доме, сражаясь в этом сирийском захолустье?

— Я стараюсь думать всегда и обо всем, потому-то и надумал, что вашей экспедиции понадобится помощь, задолго до того, как вы, Клебер, осознали ее необходимость, — резко ответил Бонапарт, хлопнув по плечу этого рослого генерала с львиной гривой роскошных волос. — Только так мы достигнем заветной цели. Выполняйте ваш долг, и мы поднимемся вместе!

Клебер с подозрением глянул на него.

— Но ведь наш долг служить здесь, а не во Франции. Разве я не прав?

— А вот долг этого американца завершить наконец то, ради чего мы и привезли его сюда, — разгадать тайны пирамид и древних магов вместе с графом Силано! Действуйте быстрее, Гейдж, время поджимает.

— Мне, как никому, хочется поскорей попасть на родину, — сказал я.

— Тогда найдите вашу книгу.

Развернувшись, он гордо удалился в компании адъютантов, выпаливая на ходу приказы и дополняя их энергичными жестами. А меня между тем охватило уныние. Впервые он упомянул при мне о книге. Очевидно, этот француз знал больше, чем я рассчитывал.

И Астиза рассказала им больше, чем мне хотелось бы.

Да, похоже, мы окончательно запутались в сетях порочной масонской ложи египетского обряда, вынужденно став пособниками Силано. Тамплиерам удалось найти нечто крайне важное, и инквизиторы сожгли их на костре, пытаясь выведать тайну. Но я надеялся, что моя собственная судьба окажется не столь плачевной. Надеялся и на то, что не стану причиной гибели моих новых друзей.

Мы поужинали захваченным у турок мясом и хлебом, стараясь не обращать внимания на дурной запах, доносившийся с погрузившегося во тьму поля боя.

— Что ж, вот оно, значит, как, — туманно произнес Большой Нед. — Если такая огромная орда не смогла устоять против жалких дивизий лягушатников, то какие шансы на победу у моих товарищей в Акре? Там будет еще одна кровавая резня, как в Яффе.

— Не забывай, что в Акре есть свой Мясник, — сказал я. — Он не позволит никому сбежать или сдаться.

— И пушки Фелипо и Сиднея Смита, — добавил Мухаммед. — Не переживай, моряк. Город выстоит до нашего возвращения.

— Да уж, подоспеем к финальным грабежам.

Он хитро глянул на меня.

Я догадался, что на уме у этого моряка. Найти сокровище и сбежать. Не могу сказать, что столь здравая мысль не приходила мне в голову.

Французская кавалерия продолжала преследовать остатки рассеявшейся оттоманской армии, а мы проехали по вытоптанной ими дороге и спустились в долину Иордана. Покинув роскошные поля, мы попали в изобилующий стадами коз засушливый горный район, с узкой полосой мелких притоков и цветущих вдоль речного русла лугов. Каждый святой когда-то прошел по этим легендарным берегам, где-то поблизости проповедовал и Иоанн Креститель, но наша бандитская компания не имела к святости никакого отношения. Дюжина французов и арабов Нажака до зубов вооружились винтовками, мушкетами, пистолетами и саблями. К тому же вокруг шныряли и местные любители легкой наживы, и мы заметили, как пара банд, завидев нашу боевую экипировку, спешно ретировалась, облизнувшись, как стая голодных волков. Мимо нас также проплывали трупы подстреленных турецких солдат, вздувшиеся, словно покрытые одеждой шары. Мы постарались скорее уйти от них как можно дальше, чтобы избежать зловония разлагающихся тел, и теперь пользовались только родниковой водой.

По мере продвижения на юг долины становились все более безводными, а британский флот, который Нед называл родным домом, казалось, остался на другом краю необъятной земли. Как-то вечером здоровяк подполз ко мне и прошептал:

— Давай бросим этих бандитов, мистер, и пойдем дальше своим путем. Чертов Нажак таращится на тебя, точно дожидающийся добычи стервятник, готовый выклевать глаза трупу. Даже если вырядить этих мошенников как мальчиков-певчих, то их физиономии все равно привели бы в ужас обитателей Вестминстера.

— Да уж, их отношения с законодательством и гигиеной не лучше, чем у каторжников, но не забывай, что без них нам не добраться до женщины, носившей рубиновое кольцо.

Он застонал, и я решил немного подбодрить его:

— Не переживай, в нужный момент я воспользуюсь электрическими силами. А достигнув цели, мы с лихвой отплатим этим негодяям.

— Я мечтаю о том дне, когда смогу поколотить их. Как же я ненавижу лягушатников! И этих арабов тоже, за исключением Мухаммеда.

— Наше время скоро придет, Нед. Совсем скоро.

Мы ехали рысью по тропе, которая, по словам Нажака, вела в городок Иерихон. Я не заметил вокруг никаких признаков жилья, и вообще, глядя на окружающую нас суровую природу, с трудом верилось в то, что здесь когда-то мог выситься город с мощными стенами. Мне вспомнился также и кузнец, и вновь я испытал чувство вины за то, что тайно покинул Мириам. Она заслуживала лучшего прощания.

Мертвое море вполне оправдывало свое название: берега его покрывала толстая соляная корка, а за ней до самого горизонта простиралась отвратительно соленая ярко-синяя вода. Птицы не слетались на его мелководье, а у поверхности не плескались даже рыбы. Туманный воздух потяжелел от удушливой жары, словно за два дня пути мы перемахнули через два месяца и попали в разгар знойного лета. Тревожное смятение Неда передалось и мне. Впереди простиралась странная мифическая земля, породившая слишком много пророков и безумцев.

— Иерусалим в той стороне, — спокойно сказал Мухаммед, показывая на запад. Потом, махнув рукой в противоположном направлении, добавил: — А вот и гора Нево.

Горные склоны круто взмывали вверх от берега Мертвого моря, словно спешили избавиться от его крутого, едкого рассола. Выше всех поднимался похожий на пик хребет, усеянный чахлыми сосенками. В каменистых ущельях, вода в которых появлялась только во время дождей, розовели цветущие кусты олеандра.

Нажак, отличавшийся редкой немногословностью во время нашего путешествия, достал сигнальное зеркальце и пустил вверх солнечного зайчика. Но никакого ответного сигнала мы так и не дождались.

— Ну вот, теперь мы еще и заблудились из-за этого дубиноголового грабителя, — проворчал Нед.

— Имей терпение, тупица, — огрызнулся француз.

Он вновь просигналил зеркальцем. И вскоре на горе Нево появился дымок сигнального костра.

— Ура! — дружно заорал наш эскорт. — Это гора Моисея!

Подгоняя лошадей, мы начали карабкаться по склону.

Мы с облегчением покинули уже надоевшую долину Иордана. С гор повеяло прохладой и терпким запахом чахлых сосен. На горных уступах теснились палатки бедуинов, и я разглядел одетых в черное арабских пастушков, которые присматривали за стадами низкорослых коз. Мы двигались вверх по караванному пути, лошади шлепали по жидкой грязи и нервно фыркали, проходя мимо куч верблюжьего навоза.

После четырех часов утомительного подъема мы достигли наконец вершины горы. Перед нами действительно вновь явилась Обетованная земля, в бурой дымке она простиралась за Иорданом, напоминая с такой высоты просто медово-молочную туманность. Мертвое море поблескивало внизу, как синее зеркало. Но поблизости я не увидел никакой пещеры, сулившей спрятанные сокровища. Вместо этого в ложбине стояла французского вида палатка, окруженная зеленой травкой, намекающей на близость водного источника. Рядом громоздились какие-то низкие развалины, возможно древней церкви. Несколько человек ожидали нас возле почти потухшего бивачного костерка, недавно подавшего нам сигнальный дым. Нет ли среди них Силано? Но, так и не получив пока ответа, я заметил в стороне от этих людей на камне под храмовыми развалинами одиноко сидящую особу. Отделившись от нашей компании, я остановил свою лошадь и спешился.

Это была женщина в белом одеянии, она наблюдала за нашим приближением.

Когда я подошел к ней, она встала. Из-под белой солнцезащитной накидки выбивались ее по-прежнему длинные черные волосы, и прядями их играл легкий горный ветерок. Я не ожидал, что на этой залитой солнцем вершине ее женская красота проявится с такой яркостью. Для меня она давно превратилась в призрачное воспоминание, но вот оно растаяло, сменившись своим физическим воплощением. Придав египтянке в своих воспоминаниях все мыслимые совершенства, я готовился к разочарованию, но нет, даже мои самые идеальные образы не могли превзойти реальности, этой гармоничной гибкой фигуры, этих губ и овала лица, достойных Клеопатры, этих лучистых темных глаз. Женщины, как цветы, украшают наш мир, а красота Астизы соперничала с изысканным лотосом.

Однако она повзрослела. Что, впрочем, только добавило ей прелести. Ошибочно считают, что возраст наносит ущерб женщине, на самом деле женская красота просто становится более выразительной: взгляд ее приобрел новую задумчивую глубину, словно вобрав в себя события и переживания, которые она предпочла бы избежать. Мне вдруг подумалось, не изменился ли точно так же я сам: когда я последний раз видел себя в зеркале? Коснувшись ладонью трехдневной щетины, я внезапно осознал, что стою перед ней в грязной дорожной одежде. Правда, ее удобный для верховой езды наряд также выглядел запыленным. Его дополняли кавалерийские сапоги, довольно изящные, вероятно позаимствованные у какого-то юного барабанщика. Она достигла стройности танцовщицы, но, опять же, все мы изрядно отощали. Ее талию стягивал плетеный шелковый поясок, отягченный ножнами с изогнутым кинжалом. Рядом с ней на камне стоял бурдюк с водой.

Я молча топтался перед ней, забыв все, что собирался сказать, когда обдумывал нашу встречу. Казалось, она вдруг воскресла из мертвых.

— Мои посланцы пытались разыскать тебя, — наконец хрипло выдавил я; это прозвучало как попытка оправдания, неловкая и косноязычная, но я действительно пребывал в крайнем смущении, сознавая, что бросил ее, улетев на воздушном шаре. — Мне сообщили, что ты бесследно исчезла.

— Мой перстень у тебя?

Не радующее начало. Я достал кольцо с ярко сверкнувшим рубином. Она схватила его как-то по-птичьи быстро и, словно боясь обжечься, сунула в висевший на боку мешочек. «Она по-прежнему считает, что оно приносит несчастье», — подумал я.

— Я воспользуюсь им для жертвоприношений, — сказала она.

— Исиде?

— Всем, включая Тота.

— Я боялся, что ты погибла. Это похоже на чудо. Ты выглядишь как дух или ангел.

— Серафимы еще у тебя?

Ее холодная сдержанность обескураживала.

— Чтобы найти тебя, я прошел через огонь и воду, а ты интересуешься только какими-то украшениями?

— Они нам необходимы.

Внезапно я понял, что она изо всех сил старается не показывать своих чувств.

— Нам?

— Итан, Алессандро спас мне жизнь.

Ну вот и дождался! Стрела ревности вонзилась мне под ребра. Она ухватилась за спускавшуюся из корзины воздушного шара веревку, а Силано ухватился за ее ноги, не давая ей подняться ко мне, и тогда в конце концов она сама разрубила веревку томагавком, чтобы мой воздушный корабль не сбили выстрелы французских мушкетов. Мне не удалось втащить ее в корзину или избавить от хватки этого титулованного колдуна, когда-то бывшего ее любовником. Возможно ли, что они снова стали любящей парочкой? Если так, то будь я проклят, если смогу понять, зачем они послали за мной. Если им нужны были только эти безделушки, то я мог бы послать их с кем-то.

— Этот негодяй едва не убил тебя. Ты не смогла улететь со мной только потому, что он не позволил тебе.

Отвернувшись, она взглянула на долину и произнесла глухим неискренним тоном:

— Я помню только наше падение, и ничего больше. Последним воспоминанием стал твой взгляд, устремленный на меня из корзины. Такого ужаса я никогда еще не испытывала. Обрезав веревку, я увидела в твоих глазах море чувств.

— Море ужаса, если я правильно помню.

— Страх, досаду, сожаление, гнев, страстное желание, печаль… и облегчение.

Я хотел возразить, но вместо этого залился краской смущения, осознав ее правоту.

— Взмахом томагавка я освободила тебя, Итан, от навязанной обузы — охраны Книги Тота. Я освободила тебя и от меня. Однако ты не уехал в Америку.

— Никаким топором, Астиза, ты не смогла бы разрубить ту веревку, что связала нас.

Тогда она обернулась и посмотрела на меня уже совсем другим, неистовым взглядом, по ее телу прошла легкая дрожь, и тогда я догадался, насколько сильно она подавляет в себе желание броситься ко мне в объятия. Что же ее так сильно сдерживает? И вновь я не смог понять причины такого поведения. Не мог я также ничего требовать, ведь между нами стояла незримая стена долга и невыраженных сожалений, которую нам для начала придется разрушить. И такое начало представлялось далеко не легким, учитывая, как много нам нужно было сказать друг другу.

— Когда я очнулась спустя месяц, то узнала, что все это время Силано тайно выхаживал меня. Ученые предоставили ему в Каире помещение для научных исследований. Пока заживала его сломанная нога, он упорно читал обрывки самых разных имевшихся в его распоряжении древних текстов. У него набралось множество сундуков с книгами. Я даже видела, как он пытался разобраться в обгоревшем манускрипте, должно быть принесенном из библиотеки Еноха. Он ни на мгновение не усомнился в цели этих поисков. Догадавшись, что мы не нашли в пирамиде ничего ценного, он сообразил, что книгу перенесли в другое место. И тогда мне пришлось опять стать его союзницей, ведь только так я могла использовать его, чтобы вернуть тебя. Я надеялась, что ты еще где-то в Египте или поблизости от него.

— Ты сказала, что предположила, будто я вернулся в Америку.

— Признаю, я сомневалась. У тебя ведь была возможность уехать. Потом до нас дошли слухи, что меня кто-то разыскивает, и я воодушевилась. По просьбе Силано Бонапарт посадил в тюрьму настоящего посланника, а вместо него отправил в Иерусалим своего человека, чтобы отбить у тебя всякую охоту поисков. Однако его план не сработал. И когда граф придумал новый план, приказав Нажаку следить за тобой, я осознала, что судьба замыслила вновь свести нас всех вместе. Мы собираемся разгадать эту тайну, Итан, и найти книгу.

— Но зачем? Разве тебе не хотелось опять спрятать ее?

— Возможно, она пригодится для доброго дела. В свое время Древний Египет считался мирным земным раем, где процветали науки и искусства. Разве плохо, если мир опять пойдет по благотворному пути?

— Астиза, ты же видела, что творится в нашем мире. Или то падение совсем лишило тебя здравого смысла?

— Тут прямо над нами есть один храм, то есть теперь уже руины. Его возвели над тем местом, где, вероятно, сидел сам Моисей, глядя на Обетованную землю и сознавая, что при всех его жертвах сам он никогда не сможет ступить на нее. Древнейший бог вашей цивилизации отличался суровым нравом. Сама та постройка восходит к византийским временам. Мы обнаружили тут гробницу рыцаря-тамплиера, как и предполагали исследования Силано, и какие-то кости в той гробнице. В одной из бедренных костей была спрятана средневековая карта.

— Неужели вы раскололи кости покойника?

— Изучив древние книги в Константинополе, Силано нашел упоминание о такой возможности. Итан, тамплиеры пришли сюда, спасаясь от преследований в Европе. Они спрятали то, что нашли в Иерусалиме, в изображенном на этой карте затерянном городе. Силано обнаружил и еще кое-что, вероятно связанное с электричеством и вашим Бенджамином Франклином. Потом мы узнали, что тебя приговорили к расстрелу в Яффе, но твое тело им не удалось обнаружить. В отчаянии я отдала Монжу кольцо, надеясь, что ему удастся встретиться с тобой. И вот…

— Ты ведь любила когда-то Алессандро Силано?

Чуть помедлив, она ответила:

— Нет.

Не осмеливаясь сразу задать следующий вопрос, я молчал, надеясь, что она сама продолжит разговор.

— Меня не радует это, — добавила она. — Но он полюбил меня. И продолжает любить. Мужчины падки на любовь, но женщинам приходится быть осторожными. Мы были любовниками, но едва ли я смогла бы полюбить его.

— Астиза, я понадобился тебе здесь не из-за двух золотых ангелов.

— Итан, ты еще любишь меня, как уверял на нильском берегу?

Конечно, я любил ее. Но и боялся. Как там бедняга Тальма называл ее — ведьмой? Колдуньей? Меня страшила та власть, которую она возымела надо мной, когда я признал собственную очарованность. И что же будет с бедной Мириам, томящейся в осажденной Акре?

Однако подобные мысли уже не имели никакого значения. Все былые чувства охватили меня с новой силой.

— Я полюбил тебя в тот самый момент, когда вытащил из-под обломков в Александрии, — наконец порывисто подтвердил я. — Я любил тебя, когда мы шли на шебеке по Нилу, любил, когда мы жили в доме Еноха, любил даже в тот момент, когда думал, что ты предала меня в храме Дендеры. И я любил тебя, когда думал, что мы обречены погибнуть в недрах пирамиды. Моя любовь так сильна, что я вновь сошелся с британцами в надежде разыскать тебя, а теперь опять связался, похоже, с проклятыми французами. Путешествуя по этой речной долине и поднимаясь на эту вершину, я любил даже надежду на встречу с тобой, хотя понятия не имел, что скажу тебе или как ты выглядишь и каковы твои чувства.

Что это я так разболтался, неужели начисто лишился сдержанности и самообладания? Женщины способны лишить мужчину рассудка быстрее, чем бутыль аппалачского виски. И вот, затаив дыхание, я с надеждой ждал, какой приговор мне вынесет она. Я бесстрашно подставил грудь под ее мушкеты. Я с готовностью положил голову на плаху, сознавая, что меч в ее руке.

По губам Астизы скользнула печальная улыбка.

— Да, я едва ли смогла бы полюбить Алессандро, но с легкостью полюбила тебя.

Испытывая радостное головокружение, я слегка пошатнулся.

— Тогда давай скорей уйдем отсюда. Сегодня ночью.

Она отрицательно покачала головой, ее глаза увлажнились.

— Нет, Итан. Силано слишком много известно. Мы не можем оставить его одного в этих поисках. Мы должны постараться все узнать и в нужный момент завладеть книгой. Нам придется помогать ему, а потом предать его. Нам послала его сама судьба, недаром я встретила его в Каире, а ты познакомился с ним, выиграв медальон в Париже. И сама судьба привела нас сюда, на эту вершину, и поведет дальше, к другим горам. Мы завершим поиски, а потом сбежим.

— И какие же еще горы нас ждут?

— Нас ждет Город Призраков.

— Что?

— Это священный город, мифическая земля. Никто из европейцев не бывал там, по-моему, со времен тамплиеров. Наше путешествие не закончено.

— Будь проклята алчность Бенедикта Арнольда! — тяжело вздохнув, воскликнул я.

— Поэтому, Итан, пока нам необходимо относиться друг к другу отчужденно, чтобы ввести его в заблуждение. Ты должен сердиться на то, что я вновь связалась с Алессандро, и мы отправимся в путешествие как бывшие любовники, ныне обиженные друг на друга. До самого последнего момента они должны считать нас врагами.

— Врагами?

И тут она размахнулась и со всей силы влепила мне пощечину.

Удар прозвучал как ружейный выстрел. Я оглянулся. Наша встреча уже привлекла всеобщее внимание. А высокий мужчина аристократического вида, граф Алессандро Силано, следил за нами с особой пристальностью.

Силано явно лишился запомнившейся мне гибкости искусного фехтовальщика. Он заметно хромал при ходьбе, а мучения ожесточили его красоту, превратив обаятельного Пана в разочарованного, амбициозного и мрачного сатира. Травма, полученная при падении с воздушного шара, придала его чертам новую суровую выразительность, обольстительность начисто исчезла из его взгляда, уступив место одержимости. Его глаза пылали темным огнем, а губы искривила далеко не веселая полуулыбка. Морщась от боли, он спустился к нам по козьей тропе от развалин византийской часовни, но вовсе не для того, чтобы приветствовать меня или обменяться рукопожатиями. Отчего же он вдруг потерял всю обходительность? Мы по-прежнему оставались соперниками, и на моем лице еще горел след от пощечины Астизы. Я подозревал также, что Монж или армейские лекари снабдили его опиумом для снятия боли.

— Ну и как наши дела? — спросил Силано. — Есть они у него?

— Он не желает говорить, — сообщила она. — Не уверен, что должен помогать нам.

— Поэтому ты решила придать ему уверенности пощечиной?

Она пожала плечами.

— Есть неоплаченные долги.

Силано повернулся ко мне.

— Ну что ж, Гейдж, похоже, жизнь никак не разведет нас с вами по разным дорогам?

— Моя жизнь шла прекрасно, пока вы не прислали мне кольцо Астизы.

— И вы поспешили к ней, как верный рыцарь. Надеюсь, она научится ценить ваше отношение, прежде чем вам самому оно надоест. Любить такую женщину, американец, очень непросто.

Он глянул на нее не более уверенно, чем я, очевидно не зная, насколько можно доверять ей. И у меня сложилось впечатление, что она отвергла его. Они вновь стали союзниками, но не любовниками. Нелегко жить, сознавая собственное фиаско на личном фронте, а Силано был не из тех людей, которые готовы смириться с поражением. Мы все будем следить друг за другом.

— Астиза сообщила мне, что в вашем распоряжении находятся два металлических ангелочка, найденные в Великой пирамиде. Она права?

Я помедлил, просто желая потрепать ему нервы.

— Да, — наконец выдавил я. — Я привез их. Но это не означает, что я согласен использовать их, чтобы помочь вам. — Мне хотелось проверить, насколько враждебен его настрой. Он мог бы, конечно, и убить меня. — Пока мы не договоримся, они останутся спрятанными в надежном месте. Учитывая наши отношения, вы простите меня за то, что я не вполне доверяю вам.

Он склонил голову.

— Как и я вам, разумеется. И однако партнерам не обязательно становиться друзьями. Практически дружба в делах только мешает, а вот честное сотрудничество, по-моему, может быть весьма успешным. Ладно, я уверен, что вы изрядно проголодались в дороге. Давайте подкрепимся, и за трапезой я расскажу вам кое-что интересное. А потом уж вы решите, хотите ли помогать нам.

— А если не захочу?

— Тогда вы отправитесь обратно в Акру. И Астиза, при желании, может последовать туда. — Он захромал вверх по тропе, потом обернулся. — Но я не сомневаюсь в том, какое решение будет принято вами обоими.

Я глянул на Астизу, надеясь увидеть в ее глазах подтверждение того, что она презирает этого красавца, дипломата и дуэлянта, ученого фокусника и прожженного интригана. Но ее взгляд был не презрительным, а печальным. Она поняла, насколько ограничены мы в осуществлении наших желаний или проявлениях чувств. Мечтая найти сокровенные знания, мы попали в некое подобие страшного сна нашего собственного изобретения.

Мы прогулялись до лишенного крыши храма, по дороге разглядывая его руины. Внутри высились кучи земли и ямы проведенных раскопок. Астиза показала мне обнаруженный под полом и уже открытый каменный саркофаг, где раньше, видимо, покоились кости тамплиера.

— Силано нашел упоминание об этом захоронении в Ватикане и в библиотеках Константинополя. — сказала она.— Здесь покоился рыцарь Мишель де Труа, ему удалось избежать ареста в Париже и добраться до Святой земли.

— В одном из архивных посланий говорилось, что он упокоился вместе с Моисеем, — добавил Силано, — унеся с собой священные тайны. Далеко не сразу я понял, что упомянутое захоронение должно находиться на горе Нево, несмотря на то что могилу Моисея так и не нашли. Я надеялся просто найти в рыцарской могиле нужный документ, но его там не оказалось.

— И тогда вы в отчаянии разбили его останки, — сказала Астиза.

— Да, — неохотно признался он в собственной несдержанности. — И из расколовшейся бедренной кости выпало нечто ценное. В нее была вложена тонкая трубочка. Должно быть, после смерти рыцаря эту ногу отрезали и кость очистили от внутренностей. А в той трубочке мы нашли средневековую карту с латинскими надписями. Она указывала на следующий шаг в наших поисках. Именно тогда мы и послали за вами.

— Почему?

— Потому что вы учились у Франклина и знакомы с электричеством.

— При чем тут электричество?

— Это очень важно. Я объясню вам после ужина.

В общей сложности на горе нас оказалось человек двадцать: банда Нажака, моя троица, Астиза, Силано и несколько его преданных телохранителей. Близился вечер. Графские слуги разожгли в углу за полуразрушенными стенами храма небольшой костер, у которого позже остались только главные члены экспедиции. К моему неудовольствию, Нажак уселся вместе с нами, поэтому я настоял, чтобы Мухаммед и Нед также присоединились к нам за ужином. Астиза, как ни странно, устроилась чуть поодаль, скромно преклонив колени, а Силано занял главную центральную позицию. Мы расселись на песке, покрывающем древние мозаичные плиты с изображением римских охотничьих сцен: застывших в прыжках животных поразили копья охотившихся в лесу патрициев.

— Итак, вот мы и собрались наконец все вместе, — начал Силано, согревшись, в теплом коконе костра, защищавшего нас от холодных необитаемых небес; взлетающие вверх искры смешивались с россыпью звезд. — Мог ли Тот предвидеть, какие странные хитросплетения судеб понадобятся для разрешения оставленных им загадок? Неужели мы все невольно подчинялись воле богов?

— Есть только один истинный Бог, — пробурчал Мухаммед.

— Ага, — поддержал его Нед, — хотя ты, приятель, ошибся в выборе. Без обид.

— Я тоже верю в Единого, — заметил Силано, — и все в этом мире, все мировое бытие и все верования суть проявления Его таинства. В библиотеках, монастырях и гробницах нашего мира я исследовал множество разных путей, и все они сходятся к одному центру. Именно этот центр, мои несговорчивые союзники, мы и стремимся найти.

— Какой центр, хозяин? — с готовностью спросил Нажак, как хорошо выдрессированный пес.

Силано поднял с земли песчинку.

— Допустим, я скажу вам, что в этой песчинке заключена вся Вселенная. Что вы на это скажете?

— Я бы сказал, владейте ею и оставьте нас в покое, — быстро среагировал Нед.

Граф слабо улыбнулся и, подбросив песчинку, поймал ее.

— А допустим, я скажу вам, что окружающий нас мир всего лишь некая тончайшая незримая материя, подобная легчайшей кружевной паутине, и эта иллюзорная материя полна таинственных сил, недоступных нашему пониманию… И материя эта, возможно, пронизана одним лишь высшим разумом? Или… электричеством?

— Я не сказал бы, что принявший вас в свои объятия Нил оказался легчайшей паутиной, его воды обладали достаточной плотностью для того, чтобы сломать вам ногу, — ответил я.

— Цепь иллюзий бесконечна. С этим согласны и некоторые священные писания, порожденные мудростью Тота.

— Неужели и золото представляется вам лишь тонкой кисейной материей? Разве захват власти всего лишь сотрясает воздух?

— О нет. Хотя, в сущности, все мы живем в грезах, и эти грезы являются нашей реальностью. Но тут, впрочем, и заключается тайна. Давайте предположим, что самые твердые окаменелости, к примеру камни этого храма, являются практически несущественными формами. Что падение камня, как и падение звезды, подчиняется простому математическому закону. Предположим, что некое сооружение включает в себя божественную сущность, некая форма обретает священную силу, а душа постигает незримые энергии. Что откроется постигшему их созданию? Почему бы не сдвинуть горы, если они лишь субстанция паучьей сети? Почему бы не разделять моря, если они лишь субстанция тончайшего водяного пара? Почему бы водам Нила не превратиться в кровь, а лягушкам не стать порождением чумы? Трудно ли обрушить стены Иерихона, если они не крепче ажурной решетки? Трудно ли превратить свинец в золото, если оба вещества, в сущности, бренные останки нашего мира?

— Вы безумец, — сказал Мухаммед. — Сам шайтан вложил в вашу голову такой ужасный вздор.

— Нет. Я ученый! — Он поднялся на ноги, оттолкнув услужливо поданную руку Нажака, как только обрел устойчивое положение. — Да, Итан Гейдж, однажды на банкете Наполеона вы пытались отказать мне в этом звании. Вам хотелось подпортить мою репутацию, выдав меня за мелкого шарлатана.

Я невольно покраснел. Похоже, этот тип ничего не забывает.

— Однако в течение двадцати лет я исследовал тайные учения, — продолжил Силано. — Пока вы беспутно растрачивали свою жизнь, я корпел в порабощенном мамелюками Каире, изучая древние тайны. Я шел по следам древних знаний, пока вы ловили удачу в парижских салонах. Я старался постичь туманные намеки, оставленные нам древними мудрецами, пока все вы копошились в мирской грязи…

Ого, самомнения ему по-прежнему не занимать!

— И вот наконец, — торжественно заключил граф, — я постиг то, что мы ищем и чем мы должны овладеть, чтобы успешно завершить поиски. Мы должны овладеть молнией!

— Чем овладеть? — не поверив своим ушам, переспросил Нед.

— Насколько я понял, Гейдж, вы преуспели в использовании электричества, дав отпор атаке войск Бонапарта.

— Война выставляет свои требования.

— Я думаю, нам могут понадобиться открытия Франклина, когда мы приблизимся к Книге Тота. Насколько глубоки ваши знания об электрических силах?

— Я достаточно сведущий человек, но не понимаю, к чему вы клоните.

— Он клонит к тому, Итан, что нам необходимы серафимы, — подключаясь к разговору, более мягко произнесла Астиза. — Мы предполагаем, что они укажут на тот последний тайник, что устроили рыцари-тамплиеры после уничтожения их ордена. Они принесли найденное ими в иерусалимском подземелье сокровище в пустыню и спрятали его в Городе Призраков. Подтверждения тому весьма смутные, но, насколько мы с Алессандро поняли, Тот тоже владел знаниями об электрических силах, а тамплиеры воспользовались ими для создания проверочных испытаний искателям книги. Нам необходимо привлечь силу молнии, как делал Франклин.

— Вообще-то, по-моему, Мухаммед прав, — заметил я. — Вы оба сошли с ума.

— В подземелье Иерусалима, — продолжал Силано, — вы обнаружили странную келью со световым открывающим устройством. И одну таинственную дверь, правда?

— Как вы могли узнать об этом?

Я наверняка знал, что Нажак не смог проникнуть в обследованные нами помещения и увидеть странно украшенную дверь, открытую Мириам.

— Как уже говорилось, я много времени посвятил изучению древних документов. И мне известно, что на той тамплиерской двери вы обнаружили иудейские символы. Десять сефирот каббалы?

— Но какое отношение они имеют к молнии?

— А вот посмотрите.

Наклонившись, он начертил на песке возле костра две соприкасающиеся окружности.

— Все в мире двойственно, — пробормотала Астиза.

— И в то же время взаимосвязано, — добавил граф.

Он начертил вокруг них еще один большой круг, соприкасающийся с малыми окружностями. Потом последовательно добавил к ним еще несколько окружностей. Его рисунок становился все более замысловатым.

— Пророки пользовались такими знаниями, — сказал он. — Возможно, пользовался и Иисус. И тамплиеры, в свой черед, тоже применили их.

Места пересечения кругов он соединил прямыми линиями, получив в итоге две звезды: пятиконечную и шестиконечную.

— Одна из этих звезд имеет египетское, а вторая — еврейское происхождение, — пояснил он. — Обе они одинаково священны. Египетские звезды вы использовали на вашем новом американском флаге. Вы не задумывались о том, что их могли выбрать франкмасоны, способствовавшие основанию вашей страны?

И в заключение в промежутках он отметил десять точек, расположенных тем же особым образом, что и задвижки на двери в зале тамплиеров под Храмовой горой. Изображения десяти сефирот — так назвал их Хаим Фархи. В очередной раз, казалось, все говорили на древних, неизвестных мне языках и находили важный смысл в том, что я мог бы счесть обычным украшением.

— Узнаете? — спросил Силано.

— Что именно? — сдержанно уточнил я.

— Поверх этого рисунка тамплиеры начертили другой. — Последовательно соединяя точки, он получил изломанную зигзагообразную линию. — Вот. Удар молнии. Жутковато, вы не находите?

— Возможно.

— Не только возможно. Согласно их туманным указаниям, мы должны овладеть небесными силами, если хотим понять, где находится эта книга. На обнаруженной нами здесь карте имеется символ молнии, а также написаны стихи.

— Стихи?

— Ритмическое двустишие. Весьма выразительное.

Он процитировал:

— Для меня это чистая тарабарщина, Силано.

— Латынь. Неужели на вашем Диком Западе не изучают классические языки, месье Гейдж?

— На нашем Диком Западе классическим считается меткий и своевременный выстрел.

— Перевод этого документа, который я нашел во время моих ученых изысканий, поясняет, почему мне захотелось вновь встретиться с вами.

Что же может означать такая иносказательная чертовщина? Наш мир избежал бы чудовищных недоразумений, если бы все ясно выражали свои мысли, но такой привычки у людей уж точно никогда не бывало! И однако некоторые строчки этого перевода навели меня на воспоминания, которыми я пока не делился ни с Астизой, ни с Силано. Предчувствие понимания породило во мне внутреннюю дрожь.

— Мы должны найти священный алтарь в Городе Призраков, — сказал Силано, — и привлечь туда грозовой огонь, молнию, так же как ваш наставник Франклин делал в Филадельфии. А крылья серафимов должны указать на тайное место.

— Какое место?

— На какой-то храм или пещеру, по моим предположениям. Это станет очевидным, если нам удастся привлечь молнию.

— Но, видимо, пустынная улитка еще должна напиться живительной влаги?

— Влаги грозового ливня. По-моему, эта строка подразумевает наполнение сакрального сосуда.

«Или чего-то другого», — подумал я.

— А к чему упомянуты цветы и вера?

— По моей версии, они являют нам исходные символы самих тамплиеров и эмблему Розы и Креста, принятую розенкрейцерами. Существует множество гипотез о происхождении эмблемы, но по одной из них александрийский мудрец Ормуз, обращенный в христианство благодаря миссионерству апостола Марка в сорок шестом году нашей эры, обогатил христианское учение идеями древних египтян и создал новое гностическое учение. — Он пристально следил за моей реакцией, пытаясь понять, уловил ли я в его пояснениях связь с Книгой Тота. — В ходе истории религиозно-философские учения не раз сменяли друг друга, дополняясь или растворяясь в новых веяниях, но эмблема Креста и Розы возникла в глубочайшей древности и вобрала в себя понятия жизни и смерти, отчаяния и надежды. Даже возрождения, если угодно.

— И понятия женского и мужского начала, — добавила Астиза, — фаллический крест и цветок йони.

— В общем, цветок и вера символизируют качества, требуемые подвижникам, посвятившим свою жизнь разгадке этой тайны, — заключил Силано.

— Но при чем тут женское начало?

— Вероятно, как минимум при том, что в компании искателей должна быть женщина.

Я решил оставить при себе мои собственные версии.

— Так вы хотите узнать, что произойдет, если мои серафимы привлекут удар молнии?

— Да, в том месте, что предписывают найденные нами документы.

— То, о чем вы говорите, — задумчиво помедлив, сказал я, — называется молниеотводом, вернее, понадобятся два особых стержня, поскольку у нас два ангела. Я полагаю, что для притягивания небесной силы к земле нам понадобится металл.

— Мы как раз и заказали для наших палаток металлические колья, чтобы закрепить на них ваших ангелов. Я долго планировал эту экспедицию. Вам нужна наша помощь, чтобы найти этот город, а нам нужна ваша помощь, чтобы найти в нем место тайника.

— А как мы поступим потом? Разделим книгу пополам?

— Зачем же? — сказал Силано. — Для разрешения нашего соперничества нам не понадобится суд Соломона. Точно так же как наши древние предки, мы вместе используем ее во благо человечества.

— Вместе?!

— А почему нет, ведь в наших руках окажется великая сила для творения безграничного добра? Если истинная форма мира является легкой материей, то ее можно соткать и переместить. И о том, как это сделать, очевидно, и поведает нам эта книга. А если откроются безграничные возможности, то можно будет сдвигать горы, продлевать жизнь, примирять врагов и исцелять раненых. — Его глаза сверкнули.

Я глянул на его ногу.

— Возвращать молодость.

— Разумеется, и во главе нашего мира наконец встанет разум.

— Разум Бонапарта?

Силано бросил взгляд на Нажака.

— Я предан правительству, возложившему на меня эту миссию. И тем не менее понимание политиков и полководцев ограниченно. Будущим, Итан, будут править ученые. Древний мир был игрушкой царей и жрецов. Новый мир будет подчиняться ученым. Когда разум и магия соединятся, наступит золотой век. Жрецы сыграли такую роль в Египте. Мы станем жрецами будущего.

— Но ведь у нас с вами совершенно разные интересы!

— Ничего подобного. Мировая действительность соткана из противоречий. А нас с вами связывает Астиза.

Его вульгарная улыбочка выглядела омерзительно.

Да уж, святой троицей нас не назовешь. Однако можно ли добиться успеха, не подыгрывая ему? Я глянул на Астизу. Она сидела рядом с Силано, далеко от меня.

— Связь наша весьма сомнительна, ведь она отказывается даже простить меня, — солгал я.

— Я прощу, если ты поможешь нам, Итан, — отозвалась она. — Нам необходимо, чтобы ты привлек на землю небесный огонь. Необходимо, чтобы ты овладел небесной силой, как ваш Бенджамин Франклин.

 

ГЛАВА 18

Вход в Город Призраков начинался в сложенном из крупнозернистого песчаника ущелье, узком и розовом, как девственное лоно. Продолжением его служила извилистая теснина, такая же узкая, как в начале, над которой в далекой вышине синела полоска неба. Крутые склоны, достигавшие высоты шестисот футов, временами образовывали своды, словно сомкнутые силой мощных подземных толчков. По мере нашего обремененного тюками продвижения по сумрачному дну ущелья теснота этих горных объятий пробуждала смутное беспокойство. Однако если можно назвать скалы сладострастными, то это розовато-лиловое подобие древнего барбикана напоминало своеобразный сераль переливчатой извилистой плоти, которой водные потоки придали множество чувственных форм, радующих глаз не меньше, чем любимая жена султана. Горные массивы пестрели оттенками кораллового, серого, белого и лавандового цвета. Скальные породы струились вниз подобно застывшей патоке, местами вздуваясь глазированными пузырями, а местами рассыпаясь кружевными занавесами. Тропа, проложенная по каменисто-песчаному пересохшему речному руслу каньона, вела вниз к цели нашего похода, словно мощеная дорожка в волшебный подземный мир сладострастного сатира. Приглядевшись, я заметил, что природа в этих местах не являлась единственным творцом. На пути встречались ворота для пропуска караванов и вытесанные в крутых склонах каньона каналы, их потемневшие поверхности ясно показывали, что когда-то они служили акведуком древнего города. Выйдя из-под выщербленной римской арки, обрамлявшей высокий вход в ущелье, мы двинулись дальше и в молчаливом благоговейном страхе созерцали высеченные в склонах ниши, украшенные изваяниями богов и геометрическими резными орнаментами. Большие, вдвое больше обычных земных размеров, верблюды медленно шествовали вместе с нами, застыв в барельефах на выровненных стенах песчаника. Создавалось впечатление, что все почившие здесь создания просто окаменели, а когда мы завернули за последний поворот этой теснины, призрачное ощущение резко усилилось. Мы все потрясенно ахнули и затаили дыхание.

— Вот, полюбуйтесь! — нараспев произнес Силано. — На что способен полет творческой фантазии!

Да, именно здесь должна храниться такая книга.

Путешествие до этого ущелья от горы Нево заняло несколько дней. Сначала наша компания проследовала по высоким берегам Иордана, окаймленным зелеными пастбищами горного плато, мимо погруженных в вековые сны полуразрушенных крепостей крестоносцев, преданных забвению так же, как и сами тамплиеры. Иногда мы ныряли в низины или поднимались в прожаренные солнцем ущелья, сменившиеся на западе желтыми песчаными пустынями. В их сухих почвах поблескивали редкие крошечные ручейки. Поднявшись на перевал, мы продолжили путь на юг, где в восходящих потоках сухого теплого воздуха кружили ястребы, внизу по берегам пересохших речек паслись стада коз, а пастухи-бедуины спокойно следили с безопасного расстояния за нашим продвижением. Осада Акры, казалось, происходила в другом мире.

В дороге у меня было более чем достаточно времени для размышлений над переведенными Силано латинскими строками. Крылья ангелов, вероятно, могли бы послужить своеобразными указателями направления, хотя пока оставалось непонятным, как связать их с божественной силой. Но больше всего меня озадачивали упоминания о «спирали улитки» и «цветах». В воспоминаниях моих постоянно всплывали эти же образы, использованные раньше моим французским ученым другом Эдмом Франсуа Жомаром на вершине Великой пирамиды. Он говорил тогда, что в размерах этой пирамиды отражен принцип «золотого сечения», или соотношения 1,618, если память мне не изменяет, которое, в свою очередь, отображается геометрической последовательностью, определяемой числами Фибоначчи. Атакую математическую последовательность можно представить и в виде взаимосвязанной последовательности увеличивающихся в размерах квадратов, причем проведенная в них дуга образует вид спирали, повторяющей природный узор раковины наутилуса, а также, по словам Жомара, отражается как в строении цветов, так и в количестве цветочных лепестков. Мой приятель Тальма решил, что этот молодой географ слегка сбрендил, раз выдвигает столь сумасбродные идеи, но меня они заинтересовали. Неужели эта пирамида и правда предназначалась для увековечивания основополагающих природных истин? И могут ли они быть как-то связаны с тем городом, в который ведет нас сейчас тамплиерская карта?

Я пытался рассуждать как Монж или Жомар, эти знатоки математических хитростей. Что же имели в виду тамплиеры, написав: «Тогда наконец огненный луч пронзит неизвестность и откроет неведомую доселе и незримую мирскому глазу тайну»? Я терялся в самых абсурдных догадках, но все же в итоге у меня оформилась одна дикая идея. Неужели я нашел путь, который позволит мне забрать Книгу Тота из-под самого носа Силано?

Для ночных стоянок мы выбирали самые защищенные места и однажды вечером поднялись на холм, решив заночевать в развалинах сложенной из известняка крепости крестоносцев с полуразрушенными башнями, над которыми кружили ласточки. Низкие закатные лучи золотили остатки каменных стен, слегка затененных растущими в трещинах травами. Мы проехали по цветущему лугу, волнующемуся под весенним ветром. Казалось, сами цветы, склоняя головки, одобряли мою гипотезу. В их тихом шелесте мне слышались слова: «числа Фибоначчи».

Когда мы сгрудились возле покосившихся ворот, чтобы провести лошадей в заброшенный внутренний двор, мне удалось шепнуть Астизе:

— Встретимся под луной, на бастионе, самом дальнем от того места, где мы устроимся на ночлег.

Она еле уловимо кивнула, а потом, притворившись рассерженной, резко послала свою лошадь вперед, оставив меня позади. Все правильно, для виду мы продолжали вести себя как непримиримые бывшие любовники.

Наша троица предпочитала спать на некотором расстоянии от банды головорезов Нажака, и, когда уснувший Нед разразился могучим храпом, я незаметно отполз в сторону и, добравшись до темной ниши, затаился в ожидании. Она появилась как белое, поблескивающее в ночи привидение. Отделившись от стены, я втянул ее на бывший сторожевой пост, скрытый от любых глаз, кроме проникающего в стрельчатую бойницу молочного зрачка луны. Впервые после нашей встречи мне удалось поцеловать Астизу, ночная прохлада освежила ее губы, наши пальцы сплелись, но она развела мои руки.

— У нас нет времени, — прошептала она. — Нажак видел, как я ушла, и решил, что мне надо облегчиться. Он будет считать минуты.

— Ну и черт с ним, с этим негодяем, пусть считает.

Я попытался обнять ее.

— Итан, наша невоздержанность может все испортить!

— А от нашей воздержанности я могу взорваться.

— Нет. — Она решительно оттолкнула меня. — Потерпи! Мы уже близки к цели!

Проклятье, с самого отъезда из Парижа мне приходится вести почти пуританский образ жизни. Забот и тревог хоть отбавляй и почти никаких развлечений, не говоря уже о женщинах. Я вздохнул.

— Хорошо, послушай. Если наш трюк с молнией действительно сработает, то тебе придется помочь мне сразу отделаться от Силано. Мне будет необходимо остаться одному, чтобы проверить кое-что, а позже мы должны назначить свидание.

— Ты что-то узнал, но решил не сообщать нам об этом, верно?

— Возможно. У меня есть одно рискованное предположение.

— Понятно, ты ведь игрок. — Она немного подумала. — После того как мы укротим молнию, скажи ему, что ты готов отдать эту книгу в обмен на меня. Тогда я притворюсь, что изменила тебе, и пойду с ним. Мы покинем тебя. Тебе придется лишь разыграть обиду и разочарование.

— Это будет не трудно. Могу я верить тебе?

— Вера приходит изнутри, — с улыбкой сказала она и ускользнула от меня в темноту.

В остальное время мы старательно изображали неприязнь, и наше поведение напоминало отношения кошки с собакой. Я надеялся, что это была всего лишь игра.

Наше путешествие проходило по древним караванным путям, и я опасался встреч с оттоманскими разведывательными отрядами, но создавалось впечатление, что после столкновения у горы Табор турки временно исчезли. Мы забрались в пустынные, давно необитаемые края почти первозданной природы. Однажды за нами увязались какие-то местные кочевники, небольшой отряд бедуинов на верблюдах, но наши вооруженные до зубов бандиты выглядели слишком опасными, к тому же, видя нашу скудную экипировку, они едва ли сочли нас достойными ограбления. Нажак подъехал к ним, и, похоже, они быстро нашли общий язык, поскольку бедуины тут же поворотили назад своих верблюдов.

К тому времени, когда мы приблизились к указанному на карте тамплиеров городу, вокруг уже не было ни одной живой души.

Повернув на запад, мы увидели на горизонте пески пустыни и спустились с обширного плато. Между нами и этими песками, однако, находилась еще не виданная мною прежде странная геологическая формация. Маячивший в некотором отдалении зазубренный и мощный горный массив выглядел совершенно фантастично, а на подступах к нему громоздились бугристые и округлые скалы бурого песчаника. Они напоминали застывшую пену или выпеченный в гигантской печи и бурно поднявшийся на дрожжах хлеб. Эти странные горы казались непреодолимым препятствием, но, приблизившись, мы заметили в них множество дыр, делавших их похожими на стоглазое чудище. Этот песчаник, как я осознал, был буквально издырявлен пещерами. На поверхности обнаружились также резные колонны и ступени. Мы устроились на ночлег в пересохшем русле прямо под холодными, сверкающими звездами.

Силано сказал, что тропы, по которым нам придется идти завтра утром, будут слишком узкими и крутыми для лошадей, поэтому на рассвете мы привязали их у входа в ущелье, оставив под присмотром арабов из банды Нажака. Я заметил, что лошади ведут себя очень странно, они испуганно ржали и били копытами, шарахаясь от повозки, стоявшей на краю нашего лагеря. Этот приземистый крытый фургон появился у нас несколько дней назад, и Силано сказал, что часть мясных запасов вызывает страх у этих пугливых животных. Я хотел проверить его слова, но меня отвлек вид потрясающего, залитого утренним солнцем горного массива с его извилистым каньоном и гостеприимной римской аркой. В ущелье мы отправились пешком, и уже через несколько ярдов его стены скрыли от нас оставшийся позади мир. Полную тишину нарушал лишь звук наших шагов по дну идущего под уклон пересохшего речного русла.

— Когда-то здесь проходила булыжная мостовая, — сказал Силано. — Но дожди выворотили булыжники и размыли дорогу. Судя по старым документам, в это время года здесь бывают частые грозы с ливнями, вызывающими обильные паводки. Тамплиеры знали о таких особенностях климата и умело использовали их для устройства тайника. Нам нужно рассуждать так же, как они, чтобы отыскать его.

И вот, как я уже описывал, пройдя около мили по этому ущелью, мы сделали поворот и замерли в ошеломлении. Нашим глазам открылся второй, не менее впечатляющий каньон, проходивший под прямым углом к первому, но не он вызвал наше изумление. Перед нами высилось потрясающее сооружение, сравнимое по величию разве что с египетскими пирамидами. Прямо в скальной породе был высечен великолепный храм.

Представьте розовую, как девичья щека, высоченную отвесную скалу, в толще которой высечен витиевато украшенный языческий храм с колоннами, фронтоном и сводами, вздымающимися выше, чем церковная колокольня в Филадельфии. На его верхних карнизах я разглядел изваяния орлов размерами с хорошего буйвола, а ниши между колоннами занимали каменные скульптуры с ангельскими крыльями. Мое особое внимание, однако, привлекли вовсе не эти херувимы или демоны, а центральная фигура, расположенная над темным провалом храмового фронтона. Оттуда, с изящного барельефа, на нас настороженным и гордым взглядом взирала женщина, ее обнаженные груди были разъедены временем, а бедра драпировались складками каменной ткани в римском стиле. Мне уже встречались подобные изображения в святилищах Древнего Египта. В сомкнутых ладонях женщина держала рог изобилия, ее голову венчали остатки короны в виде солнечного диска, заключенного между бычьими рогами. Я вздрогнул, узнав очередное изображение богини, которая преследовала меня от самого Парижа, где римляне когда-то построили в ее честь храм — на месте его теперь высится собор Парижской Богоматери.

— Исида! — воскликнула Астиза. — Она как путеводная звезда ведет нас к этой книге!

— Арабы называют эту гробницу Эль-Хазне, — с улыбкой сказал Силано, — своеобразная сокровищница, где, согласно легендам, фараоны прятали богатства казны.

— Вы имеете в виду, что там спрятана и книга? — спросил я.

— Нет. Ее внутренние помещения слишком малы и совершенно пусты. Но тайник должен быть где-то поблизости.

Мы подошли к входу в Эль-Хазне, перебравшись через мелководный ручей, бегущий посередине нового ущелья, которое потом поворачивало вправо. К входу, темневшему под великолепным портиком, вели широкие ступени. Помедлив немного в прохладной тени за колоннами, мы внимательно осмотрели розовые скальные изваяния, а потом вступили во внутреннее помещение гробницы.

Как и сказал Силано, гробница выглядела разочаровывающе пустой, такой же незатейливой, как погребальный зал с пустым саркофагом в Великой пирамиде. Высеченные в толще скалы помещения выглядели как корабельные отсеки с отвесными стенами и прямыми потолками. После нескольких минут осмотра мы убедились в отсутствии какой-либо потайной двери или прохода. Святилище это выглядело незамысловато и уныло, как пустой склад.

— Здесь же ничего нет, если, конечно, в размерах этих комнат не закодированы какие-то тайные математические соотношения, — сказал я. — Каково их исходное назначение? Они выглядят слишком большими для обычного жилья, но мелкими и плохо освещенными для проведения храмовых ритуалов.

— Не будем строить домыслы, нам это неважно, — пожав плечами, заметил Силано. — Нам надо найти Небесный Жертвенник. А это место уж определенно скрыто от небес.

— Однако оно великолепно, — пробормотала Астиза.

— Иллюзия, как и все прочее, — отрезал Силано. — Реальна только душа. Вот почему бездушие, в сущности, не является грехом.

Мы покинули пределы Эль-Хазне, солнечный свет в каньоне соперничал с тенью. День выдался не слишком погожий.

— Нам повезло, — заметил Силано. — Тучи явно сгущаются, в воздухе пахнет грозой. Долго ждать не придется; главное — успеть все приготовить до того, как она разразится.

Постепенно расширяющееся ущелье позволило нам лучше оценить, в какое удивительное место мы попали. Взмывающие вверх скалы напоминали слоистые торты, округлые караваи и оплывшие башни. Их причудливые формы оттенялись цветущими кустами олеандров. Повсюду на склонах виднелись темные провалы, но на сей раз уже не природа позаботилась об их создании. Стесанные скальные поверхности приобрели очертания геометрических форм, а входы в них выглядели как прямоугольные дверные проемы, явно свидетельствующие, что над ними трудились усердные каменотесы. Перед нами лежал город, построенный не на склонах горы, а в самой ее толще. Мы миновали большой полукруг римского театра с рядами опять же высеченных прямо в скалах скамей и наконец вышли в обширную котловину, ограниченную крутыми стенами, словно большой внутренний двор. Это идеальное укромное место отлично подходило для города, ведь в него вели только узкие и легко защищаемые ущелья. Однако своими размерами оно могло бы сравниться с нашим американским Бостоном. С земли поднимались разрозненные полуразрушенные колонны. Стены каменных храмов окружали обломки их рухнувших крыш.

— О милосердная Исида, — прошептала Астиза. — Это божественный сон!

Один огромный скальный массив представлял зрелище, соперничающее с уже виденной нами гробницей Эль-Хазне. Он выглядел как целый сказочный город, с фасадами многоэтажных домов, уснащенных колоннадами, фронтонами и террасами, за которыми темнели оконные и дверные проемы, ведущие в лабиринт внутренних коридоров и залов. Я начал считать входы, но вскоре отказался от этой затеи. Их количество явно перевалило за сотни. Даже за тысячи.

— Это же огромный город, — переводя дух, выдавил я. — Как же мы найдем здесь книгу? По сравнению с ним египетские пирамиды кажутся почтовым ящиком.

— Именно вам предстоит найти ее. Вам с вашими серафимами. — Силано уже вытащил карту тамплиеров и старательно изучал ее. Наконец он обернулся и взмахнул рукой. — И для начала нам надо подняться на тот склон.

Верхний край возвышавшейся над древним театром горы был иссечен зубцами, но сама вершина казалась плоской. Наверх вели козьи тропы.

— Но зачем нам туда подниматься?

— Там должен быть Небесный Жертвенник.

Высеченные в песчанике ступени сменились узкой мощеной дорогой. Влажный воздух становился все более душным, и мы изрядно вспотели во время подъема, но зато с вершины увидели череду новых скальных жилых районов, испещренных дверными и оконными проемами. Однако мы не заметили ни единого признака человеческого присутствия. В этом покинутом городе стояла гробовая тишина, даже призраки не завывали. Свет начал приобретать багровые оттенки.

Достигнув вершины, мы вышли на ровное плато, с которого открывался панорамный вид. Далеко внизу виднелась серовато-бурая, окруженная горными отрогами котловина с полуразрушенными стенами и колоннами. За ними тянулись цепи островерхих зубчатых гор, совершенно лишенные растительности и похожие на изломанный хребет фантастического дракона. Солнце погружалось в угрожающие грозовые облака, которые неслись к нам, как воинственные стальные фрегаты. Принесший влажный зной ветер вздымал в воздух столбы пыли и кружил их, точно волчки. Древние мастера тщательно выровняли поверхность плато. Посередине имелось что-то вроде прямоугольного бассейна, правда очень мелкого и безводного, размером с бальный зал. Силано сверился с компасом.

— Все правильно, он ориентирован с севера на юг, — удовлетворенно заявил он, словно ожидал этого.

На западной стороне бассейна, откуда подступала гроза, четыре ступени поднимались к подиуму, очевидно служившему неким жертвенником. В его поверхности была выдолблена круглая чаша со сточным желобом.

— Для крови, — пояснил нам граф.

Его плащ развевался на ветру.

— Я не вижу тут ни единого места, где можно было бы спрятать книгу, — сказал я.

Силано махнул рукой в сторону маячившего внизу города с бесчисленным множеством темных провалов, превративших этот песчаник в подобие феерического улья.

— Зато там их бесконечно много. Так что пора воспользоваться, Итан Гейдж, вашими серафимами. Никакое золото не сравнится с их священным металлом.

— Каким металлом?

— Египтяне называли его ра-езри. Слезы Солнца. Перст Бога должен коснуться их, и тогда они укажут нам верный путь к тайнику. Что нам необходимо сделать для привлечения стрелы Тота? Каким образом дух Вселенной может подать нам знак?

Он выглядел как безумный фанатик, но так же вел себя старина Бен, я полагаю, когда вознамерился укротить в грозу воздушного огненного змея. Ученые все с большой придурью.

— Погодите. А что будет, когда мы найдем эту книгу?

— Будем изучать ее, — отрывисто бросил Силано.

— Пока даже неизвестно, сумеем ли мы прочесть ее, — добавила Астиза.

— Нет, я имею в виду, кто возьмет ее, — упорствовал я. — Кто-то же должен стать ее хранителем. Похоже, мои серафимы являются главным инструментом ее обнаружения, а без моего знания устройства молниеотвода вы даже не сможете применить их. И ведь, в сущности, я не связан обязательствами ни с англичанами, ни с французами, то есть сохраняю нейтралитет. Поэтому вам следует доверить мне ее хранение.

— Сами бы вы и за тысячу лет не нашли этот город, — взревел Нажак, — и тогда хранили бы у себя только счета из бакалейной лавки.

— А вы не нашли бы свое правое ухо, даже если бы оно было привязано веревкой к заднице, — бросил я ему.

— Месье Гейдж, я уверен, что мы найдем простой выход, — нетерпеливо сказал Силано. — Вы присоединитесь ко мне, вступите в ложу египетского обряда и получите в награду могущественные силы.

— Вы думаете, я буду действовать заодно с человеком, приславшим мне в Египте кувшин с головой моего друга?

Он вздохнул.

— Иначе вы не получите ничего.

Я должен был сыграть свою роль.

— А почему это вы решили, что у вас есть право забрать себе книгу?

Мой вопрос явно позабавил его.

— Да потому, что мои люди хорошо вооружены и обеспечены всем необходимым, и потому, что только мои знания, вероятно, позволят расшифровать то, что мы в результате найдем.

Сообщники Нажака внушительно достали свои пистолеты. Особенно досадно мне было видеть ствол моей собственной винтовки в грязных лапах Нажака.

— А вот что недоступно моему пониманию, — добавил Силано, — так это то, как Франклин мог связаться с таким дураком, как вы, Итан. Вы ведь чертовски медленно соображаете, не понимаете даже самых очевидных вещей.

Я показал на приближающиеся тучи.

— Однако я понимаю, что без моего дурацкого соображения они, очевидно, не сработают.

— Перестаньте строить из себя идиота. Если вы не поможете нам, то книгу не получит никто, в том числе и вы. Кроме того, я знаю, что вам все это интересно, так же как и мне.

— Тогда заключим сделку, — предложил я, глянув на Астизу. — Я помогу вам установить серафимов. Если устройство сработает, то вы таки получите книгу. Заберете ее, и на этом наши пути разойдутся.

— Мистер! — возмущенно воскликнул Нед.

— Но взамен книги вы отдадите мне Астизу.

— Она не моя собственность, месье, и я не вправе распоряжаться ею.

— Я хочу, чтобы вы позволили нам уйти целыми и невредимыми.

Он взглянул на нее.

— И ты поможешь, если я соглашусь уйти с тобой? — спросила она, избегая встретиться со мной взглядом.

Я кивнул.

— Нам лучше решить все побыстрее.

— Но это ее выбор, а не мой, — предостерег граф.

Лицо Астизы напоминало застывшую маску.

— Конечно, ее выбор, а не ваш, — самоуверенно подтвердил я. — Лишь об этом я и прошу.

— Договорились. — Он улыбнулся, но его ледяная усмешка могла бы заморозить воду. — Тогда помогите нам все подготовить.

Я удрученно вздохнул. Не напрасно ли я доверился ей? Верна ли вообще моя идея? Я сильно рисковал, поставив все на латинскую головоломку. Достав из потайного кармана сувениры, вынесенные из пирамиды, я заметил, как сверкнули при взгляде на них глаза этого колдуна.

— Используйте вот эти зажимы, которыми ангелы крепились к посоху Моисея, чтобы установить их на верхние концы ваших металлических кольев, — пояснил я. — Нам нужно соорудить что-то типа стержневого молниеотвода Франклина.

Заметив две дырки, просверленные в ровной поверхности жертвенника, я велел вставить туда колья, а Силано подтвердил, что о них упоминалось в документах тамплиеров. Однако наши стержни шли параллельно друг другу, оставаясь не связанными.

Я присмотрелся к поверхности между ними. В песчанике имелись прорезанные пазы, образующие шестиконечную звезду. А наши колья находились на противоположных концах звездных лучей.

— Нам необходимо соединить эти колья, — сказал я. — Для прохождения электричества нужен металлический провод. У вас есть что-нибудь подходящее?

Естественно, нет. Силано не утруждает себя такими мелочами. Темнота сгущалась, из-за клубивших свинцовых туч донесся удар грома. Со дна ущелья взметнулись пылевые вихри, кружившиеся и раскачивающиеся, точно пьяные.

— Я уверен, что стержни не сработают, если их не соединить, — предупредил я.

— А у тамплиеров сказано, что они должны сработать. Мои источники непогрешимы.

Самомнения у этого типа побольше, чем у самого Аарона Бурра. Что ж, мне пришлось быстро пошевелить мозгами и придумать, чем можно заменить металлический провод, поскольку мои враги были правы: мне все это интересно так же, как им.

— Нажак, чем смотреть волком, сделайте хоть что-то полезное, — наконец предложил я. — Заполните эти пазы водой и добавьте в нее немного соли.

— Водой?

— Бен говорил, что соленая вода проводит электричество.

Вода заполнила бороздки резной звезды, и вскоре в ней отразился зеленовато-фиолетовый небесный свет. Тучи полностью скрыли солнце, и температура воздуха заметно понизилась. Тела наши покрылись гусиной кожей. После очередного удара грома я увидел первые дождевые капли, но они испарялись, не долетев до земли. На западе полыхнула стрела молнии. Я отошел к краю плато. Нед и Мухаммед последовали за мной, но больше, похоже, никто не испугался. Даже Астиза, во все глаза глядевшая в небо, замерла в ожидании, лишь пряди волос своевольно развевались за ее спиной.

Гроза обрушилась на нас точно кавалерийская атака. Порывистый ветер взметнул песок, и нас накрыли тучи, наполненные огромными растягивающимися бурдюками грозового ливня, между которыми то и дело проскакивали серебряные змейки молний. Вспышки все чаще озаряли окрестные горные вершины, подбираясь все ближе и ближе к нашему плато. Тяжелые и горячие капли упавшего дождя поначалу напоминали расплавленный свинец, а не воду. Достигший бешеной силы ветер попытался сорвать с нас одежды. Но вот ослепительная вспышка мгновенно сменилась оглушительным грохотом, и гора вздрогнула. Молния ударила в один из кольев! Я почувствовал слабость в коленках. Засверкали искры, яркий голубой свет заполнил звездные бороздки между кольями, и через мгновение от ангела к ангелу протянулась яркая дуга. Серафимы засветились белым сиянием. Они раскачивались, раскручивая металлические стержни, а их крылья, повернувшись на северо-восток, немного сошлись, и продолжение указанного ими направления сходилось в точке, отстоящей примерно на двадцать ярдов. Молния уже погасла, но колья еще удерживали заряд, все вокруг заливало пурпурное свечение, мало отличающееся от того, что мы видели в подземелье Храмовой горы в Иерусалиме. А потом лучи света, исходящие из крыльев серафимов, встретились в воздухе, и их объединенный луч пронзил, точно выпущенная из винтовки пуля, великолепный, обрамленный колоннами проход храма, высеченного в скальном склоне примерно в двух милях от того места, где мы стояли. В воздухе рассыпался сноп искр.

— Ура! — заорали пособники Силано.

Указующий луч озарил провал входа, поиграв в нем, словно солнечный зайчик, и через мгновение рассеялся. Вершина горы погрузилась во мрак. Ослепленный, я взирал на наши металлические колья. Серафимы расплавились, концы кольев сплющились, как раздавленные грибы. Силано триумфально воздел к небесам руки. Астиза оставалась неподвижной, ее платье промокло, вода стекала по прилипшим к щекам прядям темных волос. Гроза отходила на восток, ее полыхающий фронт сменился более обильным дождем, уже более прохладным, с тихим шелестом насыщавшим горный воздух озоном. Вертикальные струи ливня заполняли прямоугольное углубление вокруг жертвенника. Мы все ощутили странную наэлектризованность атмосферы, от которой у нас шевелились волосы. Потоки воды залили уже все плато.

— Вы все заметили то место? — спросил Силано.

— Я найду его с закрытыми глазами, — уверенно заявил Нажак, слегка приглушив алчность тона.

— Происки дьявола, — пробурчал Большой Нед.

— Нет, Моисея! — возразил Силано. — А также рыцарей-тамплиеров и всех искателей истины. Мы все божьи твари, господа, и вне зависимости от того, является ли Творец в образе Тота, Иеговы или Аллаха, Его воплощения сводятся к одному: знанию.

Глаза графа сверкали необычайным огнем, словно в него проникла доля молниеносного заряда.

Я ничего не имею против знаний — более того, я с удовольствием присоединился к отряду ученых, — и тем не менее слова и страсть Силано встревожили меня. Мне вспомнились детские проповеди о сатане в образе змея, посулившем знания Адаму и Еве в райском саду. Какой же огонь мы разожгли здесь? Однако могли ли мы не поддаться искушению попробовать столь соблазнительное яблоко?

Я посмотрел на Астизу, мой духовный компас. Но ведь сейчас она должна избегать моих взглядов, как мы и задумали. Она выглядела совершенно пораженной — неужели она действительно так потрясена? — и очень встревоженной.

— Господа, я полагаю, мы близки к историческому моменту, — произнес Силано. — Еще до сумерек спустимся вниз. Разобьем лагерь перед освещенным лучом скальным храмом и обследуем его с первыми лучами солнца.

— Или ночью с факелами, — пылко предложил Нажак.

— Я ценю твое рвение, Пьер, но не думаю, что за ночь наш многовековой тайник куда-то исчезнет. Месье Гейдж, ваше общество, как обычно, приятно развлекло нас. Но смею сказать, что никто из нас не будет сожалеть о расставании с вами. Вы выполнили вашу часть договора, поэтому я с удовлетворением отпускаю вас. Прощайте же, наш временный спутник, — с церемонным поклоном произнес он.

— Астиза, — сказал я, — теперь ты можешь пойти со мной.

— Я не могу, Итан, — выдавила она после продолжительного молчания.

— Что?

— Я пойду с Алессандро.

— Но я пришел сюда ради тебя! Из-за тебя покинул Акру!

Я изобразил больше ярости, чем адвокат, вдруг обнаруживший ужасное свидетельство виновности клиента.

— Итан, я не могу позволить, чтобы только один Алессандро распоряжался этой книгой. Я не могу отказаться от нее после всех страданий. Исида привела меня в этот город, чтобы завершить возложенную на меня миссию.

— Но он безумец! Взгляни на его приспешников. Это же порождение дьявола. Давай уйдем вместе. Поедем со мной в Америку.

Она упрямо мотнула головой.

— Прощай, Итан.

Силано улыбался. Он предвидел такой поворот.

— Нет!

— Месье, она сделала свой выбор.

— Ведь я помог овладеть молнией только ради тебя!

— Прости, Итан. Книга для меня важнее всего. Я пойду с Алессандро.

— Вы использовали меня!

— Мы использовали вас для нахождения книги. Ради всеобщего блага, я надеюсь.

В притворной досаде я угрожающе выдернул один из железных кольев, но банда Нажака тут же ощетинилась мушкетами. Астиза даже не оглянулась на меня, когда Силано, набросив ей на голову покрывало, повел ее к спуску с плато.

— Вскоре, Итан Гейдж, вы осознаете, от какого великолепного предложения отказались по собственной глупости, — крикнул Силано. — Вы поймете в итоге, что мог дать вам египетский обряд! И пожалеете о вашей дурацкой сделке!

— Вот-вот, — прохрипел Нажак, держа меня под прицелом пистолета. — Возвращайтесь умирать в свою осажденную Акру.

Выпавший из моей руки кол с лязгом прокатился по плитам. Наш обман удался. Если, конечно, Астиза честно сыграла свою роль.

— Ну и убирайтесь с моей горы, — дрожащим от гнева голосом вскричал я.

С самодовольными ухмылками они гуськом начали спускаться по дорожке, захватив с собой расплавившихся серафимов вместе с кольями. На этом спуске Астиза оглянулась на меня всего один раз.

Когда они удалились за пределы слышимости, Большой Нед наконец дал волю своему возмущению.

— Ради всех святых, мистер, неужели мы действительно позволим этому подлому паписту заграбастать наши законные сокровища? Мне казалось, что у тебя больше мужества!

— Мужество тут ни при чем, Нед, у меня больше сообразительности. Вспомни, как я победил тебя на саблях.

Он поумерил пыл.

— Ну, помню.

— Тогда я воспользовался силой мозга, а не мускулов. Силано знает не так много, как думает. А это означает, что у нас появился свой собственный шанс. Мы спустимся по другому склону этой горы и проведем наш поиск отдельно от этой своры головорезов.

— Как это — отдельно? Им же известно, где спрятана твоя драгоценная книга!

— Им известно только, в какое место попал луч света после удара молнии. Но я не думаю, что тамплиеры придумали столь тривиальную загадку. Надеюсь, что они тоже изучали Великую пирамиду.

— О чем ты толкуешь, мистер? — озадаченно спросил он.

— Держу пари, что сейчас мы были свидетелями всего лишь впечатляющей мистификации. Не забывай, Нед, я ведь азартный игрок. А размеры Великой пирамиды связаны с рядом чисел, известным как последовательность Фибоначчи. Ты, конечно же, слышал о ней.

— Нет, конечно, чтоб мне провалиться!

— На сей счет меня просветили в Египте французы. Так вот, эта последовательность, в свой черед, отображает некоторые основополагающие природные процессы. Она священна, если угодно. Именно такого рода загадки и могли интересовать тамплиеров.

— Извини, мистер, но мне казалось, что вся эта каша заварилась из-за древних сокровищ и тайных сил, а не из-за каких-то чисел и тамплиеров.

— Все это одно и то же. Короче, существует некая пропорция, проявляющаяся в геометрическом представлении этой последовательности, — приятное глазу соотношение между длинной и короткой линиями, примерно равное одной целой и шестьдесят одной сотой. Так вот, такое «золотое число», или золотое сечение, известно было еще древним грекам, а также строителям готических соборов и художникам эпохи Возрождения. Но помимо этого обнаружилось, что оно закодировано и в размерах Великой пирамиды.

— Золотое?

Нед смотрел на меня как на сумасшедшего, каким я, наверное, и был в ту минуту. Продолжая говорить, я нашел участок сырой земли и прутик.

— Следовательно, на самом деле наша книга может быть спрятана на некотором расстоянии от указанного места. По крайней мере, я готов держать пари. Итак, давай предположим, что основание пирамиды образовано тем самым световым лучом. — Я нарисовал на земле линию, указывающую на те руины, к которым направился Силано с компанией. — Проведем линию, перпендикулярную этой, — она будет направлена более-менее на запад. — Я махнул рукой в сторону горных отрогов, с которых на нас надвинулся грозовой фронт. — Где-то на этой новой линии находится точка, которая обнаружится, если мы дополним рисунок до прямоугольного треугольника, соединив вторую линию с точкой, в которую отправился Силано.

— И тогда мы найдем нужное место?

— Вот именно. Нам нужно узнать, какова длина третьей наклонной линии, то есть гипотенузы. Допустим, соотношение между ней и линией, ведущей к храму Силано, равно примерно одной целой и шестьдесят одной сотой, что соответствует золотому соотношению, физическому воплощению чисел Фибоначчи и творений природы и углу наклона самой Великой пирамиды. Размеры пирамиды определяются рядом основополагающих чисел, неизменных и для раковин, и для цветов. Да, конечно, трудно измерить расстояние по лучу света, но если мы предположим, что тот храм находится на расстоянии двух миль, то наша гипотенуза должна быть немного больше трех…

Теперь Нед, прищурившись, следил за моей рукой, переместившейся от расположенного на севере храма в западную сторону.

— Я думаю, что мой воображаемый западный луч попадет как раз туда, где находятся вон те впечатляющие руины.

Мы пригляделись. На дне долины маячили развалины древних зданий, выглядевшие так, словно их в течение множества лет подвергали пушечному обстрелу. Разрушения были на редкость сокрушительными и необратимыми, однако над обломками возвышались величественные останки уцелевших структурных элементов. И разрозненный ряд обветшалых колонн проходил, видимо, вдоль древней мостовой.

— А как вы узнали нужный угол наклона, эфенди? — попытался прояснить ситуацию Мухаммед.

— По углу наклона Великой пирамиды. Мне объяснил это мой друг Жомар.

— Вы имеете в виду, что этот шайтанов граф отправился на поиски в пустой храм?

— Это всего лишь предположение, но иных вариантов у меня нет. Друзья, не теряйте надежды. Разве вам не хочется убедиться в том, что тамплиеры постарались устроить нам такую же числовую головоломку, как древние египтяне?

— Я привык верить вам, эфенди.

— И я тоже. — Нед рассмеялся. — Вот будет весело, если мы первыми найдем эту треклятую книгу. И золотишко, конечно, тоже, уж будьте уверены, — заключил он и одарил меня своей широчайшей улыбкой, блеснув клавишными зубами.

 

ГЛАВА 19

Спустившись с алтарного плато, мы сделали вид, что направляемся к выходу из каньона, покидая Город Призраков. Но когда скалистые стены скрыли нас от Силано, мы нашли обходной путь к западу и спустились в живописную влажную ложбину. Проходя мимо очередных рукотворных пещер и полуразрушенных гробниц, мы увидели бурный водопад, порожденный грозовым дождем, — причем эта пустыня действительно на редкость быстро поглощала его, как и предсказывали тамплиеры, — и вскоре оказались на городской мостовой. Сгущались сумерки, дождь закончился. Стараясь оставаться незамеченными, мы пользовались защитой низких скал и еще до наступления темноты достигли площади с развалинами виденного нами с плато большого храмового здания. Воздух после грозы дышал прохладой, на небе появлялись первые звезды.

Это здание находилось в более плачевном состоянии, чем храм Дендеры, исследованный мной в Египте, и выглядело значительно менее впечатляющим. Крыша его обвалилась, и сохранилось лишь темное, заваленное камнями помещение с весьма скудными украшениями. Оно выглядело внушительным — стены поднимались на высоту сотни футов, а под арочным сводом мог бы пройти даже фрегат, — но невзрачным.

Нам не составило труда найти ведущий вниз туннель. В одном углу заваленного обломками храмового зала обнаружилось заметное углубление, словно кто-то уже расчистил это место в попытке отыскать сокровища, а дно его покрывали придавленные камнями толстые доски.

— Смотрите-ка, и правда нашли что-то! — тихо воскликнул Нед.

Убрав доски, мы увидели дыру с высеченными в песчанике ступенями. Из сухого валежника мы на скорую руку соорудили факелы, высекли кремнем искру, чтобы зажечь один из них, и спустились под землю. Однако вскоре нас ожидало разочарование. Пройдя тридцать ступеней, мы оказались перед каким-то колодцем с гладкими стенами. Я поднял камень и бросил его в темную колодезную шахту. Через несколько томительных мгновений послышался тихий всплеск. Снизу доносилось и журчание воды.

— Заброшенный колодец, — озвучил я свою догадку. — Бедуины обычно закрывают их, чтобы туда не свалились козы или дети.

Раздосадованные неудачей, мы поднялись обратно, обследовали весь периметр, но не нашли больше ничего интересного. Перед входом в храмовое помещение вдоль пустынной мостовой высились остатки колонн, вероятно в древности поддерживавших крышу галереи. Очередные кучи обломков обозначали границы давно разрушенных строений. Все хорошее, казалось, уже исчезло, повсюду валялись только черепки керамических сосудов. Я скажу вам, что такое история: разбитые черепки да забытые скелеты; множество обитателей нашей планеты полагают, что оставят в истории важный след, но все превращается в пыль. С окружающих склонов на нас молча глазели пустые провалы пещер. Утомленные поисками, мы сели отдохнуть.

— Похоже, твое предположение не сработало, мистер, — уныло промямлил Нед.

— Пока не сработало, Нед. Только пока.

Он окинул взглядом развалины.

— А где, интересно, обитают здешние призраки?

— Надеюсь, обсуждают в своем призрачном мире их собственные дела. Ты веришь в них?

— Ага, я их видел. Как-то стоял на ночной вахте, а наши покойные морячки расхаживали по палубе. А духи других, погибших в кораблекрушениях мореплавателей объявляются перед надвигающимися штормами. Они частенько пугают моряков, это уж точно. А еще я однажды снимал комнатенку в одном доме, так там по ночам плакал умерший ребенок и…

— Что за шайтановы разговоры, — вмешался Мухаммед. — Грешно так говорить о покойниках.

— Верно, друзья, давайте лучше поговорим о наших делах. Нам нужно найти вход в подземелье. Если и можно спрятать где-то сокровище, то только в земле.

— Согласен, — заявил Нед, — если награда за наши раскопки превзойдет жалованье землекопов.

— Утром, когда Силано войдет в освещенный лучом храм, то, возможно, ничего там не найдет. Держу пари, что ничего не найдет. Но самим нам надо успешно завершить поиски, причем чем раньше, тем лучше, чтобы успеть убраться подальше.

— А как же быть с твоей женщиной? — поинтересовался Нед. — Неужели, мистер, ты откажешься от нее?

— Она собиралась незаметно убежать от них и встретиться с нами.

— Ну-ну, значит, ты сделал ставку и на нее тоже! Разве можно полагаться на женщин? По-моему, от них одни убытки.

Я пожал плечами.

— Вся наша жизнь — игра.

— Как красиво журчит этот ручей, — заметил Мухаммед, явно желая сменить тему. Насколько я знал, азартные игры он тоже считал изобретением шайтана. — Редко услышишь такое в пустыне.

Мы прислушались. Действительно, до нас доносилось бодрое журчание потока, бегущего по желобу вдоль мостовой.

— Это все из-за грозового ливня. В этих краях наверняка большую часть года стоит ужасная сушь, — сказал Нед.

— Интересно, куда ж девается этот ручей? — добавил Мухаммед. — Мы ведь находимся на самом дне котловины.

Я встрепенулся. Действительно, куда? «Когда спираль пустынной улитки отверзнет иссохшие уста…» Внезапно, вдохновленный одной идеей, я с трудом спустился по разрушенным ступеням храма к мостовой и приблизился к поблескивающему в звездном свете дождевому потоку. Он бежал к западному горному склону, но по пути… исчезал!

Поперек этого журчащего потока, точно срубленное дерево, лежала древняя колонна, и именно под ней таинственно терялся наш поток. С одной стороны — резвый ручей, а с другой стороны — сухой желоб, покрытый слоем песка и гальки. Я вступил в прохладную воду, ощутив ногами ее напор, и заглянул под упавшую колонну. На дне желоба темнела горизонтальная щель, подобная прикрытому глазу сонного великана, — в нее-то и уходила вода. До меня донеслось эхо ее падения. Хотя скорее она напоминала не глаз, а гигантский рот. «И недра поглотят живительную влагу…»

— По-моему, я нашел нужный нам ход, — крикнул я.

Нед живо присоединился ко мне.

— Соскользнешь в эту дыру, мистер, и, возможно, поток доставит тебя прямиком в ад.

Да уж, все возможно. Но что, если каким-то чудом мои предположения верны и именно там тамплиеры в действительности спрятали найденный в Иерусалиме клад? Предчувствие подсказало мне, что мы на правильном пути. Я отступил от колонны и огляделся. Сточный желоб перекрывала одна-единственная колонна. Какова вероятность того, что она случайно рухнула именно на то место, где находится подземный ход? Причем обнаружить этот ход можно только после грозового дождя…

Я осмотрел колонну, верхний конец которой указывал в противоположную от храма сторону. Она упала под углом к основанию, словно сброшенная с него землетрясением, и оставшаяся часть торчала словно сломанный зуб. Поражало и то, что на плите у основания почти не было обломков, заполнявших все вокруг. Кто-то — вероятно, уже много столетий назад? — решил тут слегка прибраться, сбросив с себя средневековую кольчугу и белый плащ с красным крестом.

— Нед, помоги-ка мне убрать мусор. Мухаммед, собери еще валежника для факелов.

— Опять, мистер? — простонал моряк.

— Ты не забыл о сокровищах?

Вскоре перед нашими глазами появилась побитая временем мраморная плита, лежащая перед базой рухнувшей колонны. На мгновение мне представилось, каким мог быть этот город в пору расцвета: ряды колонн поддерживали тенистую сводчатую галерею, возведенную над центральной улицей, изобиловавшей красочными лавками, тавернами и чистой водой, струящейся в голубых фонтанах, а караваны хвостатых верблюдов, величаво покачиваясь, тащили сюда из Аравии на своих горбах богатые товары. Вокруг развевались флаги, звучали трубы, цвели сады фруктовых деревьев…

Отлично! На мраморе обнаружился рисунок. На квадратном основании колонны проступили резные очертания треугольников. На самом деле, как я заметил, мраморные плиты лежали на двух уровнях, причем верхние частично закрывали нижние. Они образовывали такую фигуру:

— Смотрите-ка, тут есть еще и какая-то эмблема, — сообщил я моим спутникам. — Она похожа на масонский знак с циркулем и угольником.

Мы занялись дальнейшими поисками.

— Твои картинки незамысловаты, как груди девственницы, — заявил Нед.

Что ж, тамплиеры были воинствующими монахами, а не каменщиками.

— Но нет ли тут какого-нибудь креста? Меча? Или каббалистических сефирот?

— Эфенди, это всего лишь рухнувшая колонна.

— Нет, тут должно быть что-то важное. Какой-то путь к цветам и вере, как сказано в стихах. Это какая-то закрытая дверь, и ключ к ней… должно быть, спрятан в этих квадратах. В одном четыре прямых угла и в другом еще четыре. В сумме — восемь. Священное число? Такое же, как в последовательности Фибоначчи.

Мои спутники тупо взирали на меня.

— Но есть также и два больших треугольника, три плюс три. Шесть. Нет, что-то не то. Вместе получается четырнадцать, странное число. Проклятье! Неужели я совершенно запутался?

Мне подумалось, что я все чересчур усложняю. Как же мне не хватало советов Монжа или Астизы!

— Если бы нам удалось сдвинуть эти треугольники, эфенди, то получилась бы еврейская звезда.

Ну конечно. Что может быть проще?

— Нед, давай попытаемся сдвинуть плиты у основания колонны. Надо проверить, не удастся ли нам преобразовать эти треугольники.

— Что?!

Снова он посмотрел на меня как на безумца.

— Давай-давай, поднатужимся! Помнишь, как ты сдвинул алтарь в подземелье Иерусалима!

С обреченным видом моряк присоединился ко мне. В одиночку мне наверняка не удалось бы даже пошевелить каменные плиты, но, когда Нед напряг свои мощные мускулы, камни начали сдвигаться. Мухаммед тоже помогал нам. Неохотно, с тихим скрежетом плиты у основания упавшей колонны смещались, наезжая друг на друга. Получающийся рисунок из смещенных треугольников все больше походил на Звезду Давида.

— Толкай, Нед, еще немного!

— Ты хочешь, мистер, чтобы нас поразил еще один удар молнии?

Но мы уцелели. Чем больше перекрывались треугольные плиты, тем легче они скользили. Когда звезда окончательно сформировалась, раздался тихий щелчок, и база колонны вдруг отъехала в сторону, повернувшись на скрытой угловой оси. Вся эта конструкция, казалось, потеряла свой вес. А как только база сместилась, плита с шестиконечной звездой начала опускаться.

Мы изумленно наблюдали за происходящим.

— Прыгайте, прыгайте, пока она не исчезла! — опомнившись, воскликнул я и спрыгнул на опускающуюся плиту.

После небольшого колебания Нед и Мухаммед последовали моему примеру, а запасливый араб прихватил и наши факелы. Опускаясь в подземелье, мы слышали скрип древнего механизма.

— О Аллах, мы попадем в преисподнюю, — простонал Мухаммед.

— Ничего подобного. Мы спускаемся в тайник за книгой и сокровищами!

Вода журчала все громче, гулко отражаясь от стен подземного зала, в который мы опускались. Мы погружались в шахту с высеченными в форме шестиконечной звезды краями, соответствующими нашей звездной платформе, но вот она вздрогнула и остановилась, достигнув дна. Я глянул наверх. Из такого глубокого колодца будет непросто выбраться. Высоко в небе я разглядел всего пару звезд.

— И как же мы вылезем обратно? — резонно поинтересовался Нед.

— Гмм. Может, стоило оставить кого-то наверху? Ладно, все равно уже поздно. Книга сама подскажет нам, как выбраться отсюда, — заявил я, стараясь подавить сомнения и придать своему голосу как можно больше уверенности.

От резного ствола нашей шахты отходил низкий горизонтальный туннель, из которого доносилось приглушенное журчание льющейся воды. Пригнувшись, мы прошли по шероховатому полу. Длина туннеля примерно равнялась высоте упавшей колонны, после чего мы оказались в темной пещере. Ее заполнял шум ревущей воды.

— Давайте зажжем факел, — громко сказал я. — Только один… другие нам могут понадобиться позже.

Вспыхнул желтоватый свет. Я ахнул. Наш грозовой поток, исчезавший в замеченную мной наверху щель, низвергался сюда и полностью поглощался иссохшими устами пустыни. Но мое внимание привлекло нечто иное. Мы попали в рукотворную пещеру, высеченную в форме рога или сужающейся книзу воронки. По ее поверхности проходил узкий карниз, шириной не больше фута. Мы теснились при входе на верхнем краю воронки. Уровень самого карниза понижался по спирали, напомнив мне ту раковину наутилуса, что показывал Жомар на вершине Великой пирамиды, ту самую раковину, что вдохновила его на мысль о последовательности Фибоначчи. «Цветы и вера». На дне воронки поток закручивался в бурный водоворот.

— Ну и что теперь, в омут с головой? — проворчал Нед. — Как-то не похоже, что где-то тут есть выход наверх.

— Ты не понимаешь, Нед, это же еще один особый знак. Тайны Вселенной связаны с числовыми законами, и тамплиеры или строители этого города стремились увековечить их в камне. Так же, как египтяне. И по моим представлениям, именно о них должно говориться в Книге Тота.

— О подземельях, понастроенных безумцами?

— О том, что скрывается за обычной, зримой жизнью нашего мира.

Он неодобрительно покачал головой.

— Да это ж просто сточная труба, мистер.

— Нет. Потайной портал.

Хотелось бы мне в это поверить!

— На черта я только увязался за тобой!

— И правда, эфенди, мы попали в дурное место.

— Наоборот, мы попали в священное место. Вы оба можете подождать меня здесь. Я готов поспорить, что они не построили бы таких хитрых ходов, если бы не хотели спрятать что-то внизу. Согласны?

Они таращились на меня, как на сбежавшего из сумасшедшего дома психа, и были недалеки от истины. Только безумные бездельники стремятся найти кратчайший путь к благоденствию. Но я убедился, что верно разгадал головоломку, придуманную тамплиерами, что тайник находится именно здесь, а не там, где его ищет Силано, и если Астиза выполнит обещание и найдет нас, то мне наконец удастся обрести все сразу — священные знания, богатство и любимую женщину. В общем, вероятно, меня будут ждать даже две женщины, но с этим придется разобраться в должное время. Меня вновь охватило чувство вины перед Мириам, соединенное со сладкими воспоминаниями о ее прекрасном теле, щедрых ласках и безоговорочной вере в мою порядочность. Какие странные мысли порой приходят в сложных ситуациях!

Я зажег второй факел и со змеиной осторожностью пополз вниз по спиральному карнизу. Мои напарники остались наверху. Когда я достиг бурно завихряющейся и непроницаемо черной воды, факел угрожающе зашипел в насыщенном брызгами тумане. Далеко ли еще до дна этого колодца? Не слишком ли он глубок, чтобы вытащить все, что побросали туда тамплиеры? Я уже не сомневался, что они побросали в эту воронку все вывезенные из Иерусалима сокровища, веруя, что выжившие собратья однажды вернутся и достанут их, дабы возродить их орден.

Я собрал все свое мужество. Вода, как я уже упомянул, выглядела совершенно черной и, бурно кружась, убегала в отверстие воронки, а по водной поверхности, словно сгустки свернувшегося кислого молока, плавала зеленовато-бурая пена. От нее тянуло какой-то могильной затхлостью. Но нам же все равно не выбраться отсюда по той шахте, в которую мы спустились, верно? В общем, положив факел на карниз, где он тут же погас — остался лишь слабый свет, исходивший сверху от факела Неда и Мухаммеда, — я набрал в легкие побольше воздуха и, молясь всем известным мне богам, нырнул в омут.

Вода оказалась холодной, но не обжигающей. Меня несло куда-то в чернильной темноте. Я ощущал противные прикосновения волокнистых водорослей, покрытых омерзительной слизью столетий. Возможно, там плавали еще какие-то мягкотелые призрачные твари — по крайней мере, мне показалось, что они извиваются в темноте, — но я упорно продвигался дальше, с отчаянной скоростью загребая воду. Роль утопленника меня не привлекала, оставалось надеяться, что за пару минут мы найдем наши сокровища.

Напор воды усилился, словно подгоняя меня. Я перепугался, осознав, как трудно будет в случае неудачи выбраться обратно против такого сильного течения, и тогда уж мне точно не хватит запасов дыхания. Путь назад был закрыт, и меня неумолимо несло в неизвестные глубины.

Я заметил странное свечение. Оно появилось впереди, совсем слабое, но весьма радующее после томительных мгновений кромешного мрака. Мне удалось даже разглядеть дно, и оно показалось обнадеживающе светлым, как чистый донный песок. Потом я осознал, что именно там светлеет, и едва не захлебнулся. Дно было устлано не песком, а костями.

Я уже видел в Иерусалиме фриз из черепов, украшавший подземный туннель тамплиеров, но этот был в сто раз страшнее, просто жуткий каменный оссуарий, полный людских скелетов. Здесь покоились настоящие черепа, тусклые и бледные, но вполне узнаваемые в омерзительном хаосе ребер, нижних и верхних конечностей. Просто какой-то выбеленный костяной риф, оскаливший длинные, как пальцы, зубы и зияющий черными провалами пустых глазниц. Поверх них темнели звенья цепей и каменных обломков.

Что это за местечко, похожее либо на камеру смертников, либо на жертвенный колодец?

Течение перетащило меня через это кладбище, подталкивая к проблескам света. Неужели из-за нехватки кровоснабжения в мозгу у меня начались галлюцинации? Но нет, впереди действительно маячил сумеречный свет, и вскоре я заметил над головой более отчетливое свечение. Изо всех сил помогая потоку побыстрее доставить меня к желанному выходу, я упорно бился головой о потолочный свод, проверяя, не появилось ли там воздушное пространство.

Наконец, уже готовый нахлебаться воды, я вынырнул на поверхность. Опять мертвецы! Заметив сбоку высеченный в песчанике карниз, я ухватился за него и, с шумом выбравшись из воды, улегся на камнях, ловя ртом воздух, словно полудохлая рыба. Наконец, слегка восстановив дыхание, я сел и огляделся вокруг. Я оказался на дне вырубленной в песчанике шахты или какого-то колодца. Поземный поток, из которого мне удалось выбраться на скальный карниз, проносился дальше и исчезал в очередном туннеле. Я содрогнулся. Возможно, ниже по течению еще больше костей и к ним вскоре присоединятся мои бренные останки.

В вышине маячил бледно-серебристый свет луны и звезд. Не увидев самого неба, я предположил, что его сияние отражается сюда с помощью особого устройства. Освещение, правда, было ужасно тусклым, но мне удалось разглядеть гладкие стены приютившей меня шахты, не имевшей никаких ниш или выступов для ног и в то же время слишком просторной, чтобы позволить вылезти из нее, упираясь в стены. То есть шанса подняться наверх мне по-прежнему не предоставили. И что же дальше?

Вдруг у меня появилось ощущение, что за мной следят какие-то призраки.

Насквозь промокший, я медленно встал и прошелся по сумрачной камере. Меня окружали люди, осознал я, могучие, погруженные в раздумья воины в средневековых кольчугах. Головы этих бородачей покрывали шлемы, а перед собой они держали четырехугольные щиты, упирая их в защищенные доспехами ноги. Правда, надо отметить, что окружающие меня вечные стражники были высеченными в стенах песчаника статуями. Возможно, они изображали великих магистров ордена тамплиеров. Их размеры, значительно превосходившие человеческий рост, достигали добрых девяти футов, а на лицах застыло мрачное выражение. Присутствие этой встроенной в стены стражи даже обнадежило меня, навеяв мысль, что они сторожат нечто действительно важное.

Но что же тут можно найти? Каменный саркофаг, как я заметил, был закрыт, в отличие от того, что стоял в царском зале Великой пирамиды. Эту гробницу сделали в европейском церковном стиле, и ее крышку украшал барельеф с изображением европейского рыцаря. Каменный саркофаг вырубили из известняковых глыб и, по моим предположениям, внутри покоился сам первый тамплиер: знаменитый Монбар, дядюшка еще более знаменитого святого Бернара. Хранитель вечности.

Крышка выглядела на редкость массивной и на первый взгляд совершенно неподъемной. Но когда я посильнее навалился на нее, она слегка сдвинулась с противным скребущим звуком. С краев саркофага посыпалась пыль. Напрягая все силы, я продолжил сдвигать крышку и вскоре уже умудрился опустить ее на землю. Потом я заглянул внутрь. В каменном саркофаге обнаружился еще один, но деревянный гроб.

Он замечательно сохранился, похоже, его сделали из акации. Обозревая новую находку, я помедлил, размышляя, не слишком ли далеко зашел. Но все-таки, отбросив сомнения, рывком снял деревянную крышку. Внутри лежал человеческий скелет, не устрашающий в этом последнем воплощении, но, напротив, маленький и бесплотный. Его плоть давно разложилась, и на костях темнели лишь клочья истлевшего облачения. Воинственный меч выглядел как жалкое проржавевшее напоминание о былом могуществе. Но одна рука скелета сжимала дивную реликвию, совершенно не подвергшуюся коррозии, и, более того, ее затейливые украшения блестели как новенькие. Пальцы покойного сжимали золотой цилиндр, по объему напоминавший колчан для стрел, а по длине способный вместить свиток. Поверхность цилиндра сплошь покрывали резные изображения мифических быков, ястребов, рыб, скарабеев и прочих диковинных существ, настолько экзотического и неземного вида, что я даже не знаю, как описать эти невиданные создания. По краям проходил орнамент из бороздок и арабесок, звездочек и прочих геометрических фигур, а в целом золотая вещица выглядела такой великолепно отполированной и изысканной, что я с невольным чувственным удовольствием погладил ее кончиками пальцев. Металл казался теплым. По весу цилиндр тянул на целое состояние, а цену содержимого и вовсе имел баснословную.

Должно быть, в нем и находится Книга Тота. Но когда я попытался вытащить раритет, рука скелета вдруг дернулась.

Я испуганно отпрянул, а цилиндр, слегка сместившись, сам выскользнул из руки хранителя. Потом я понял, что меня сбил с толку вес этого предмета. Я решился на еще одну попытку и на сей раз просто достал со дна гроба этот блестящий, но тяжелый, как якорный камень, цилиндр. Молния меня не поразила. Гром не прогремел. Не представляя, как мне хватило смелости на такой шаг, я с облегчением выдохнул. Как же просто владеть в этом сумраке тем, что люди, предположительно, разыскивали более пяти тысячелетий, не щадя живота своего. Но не наложено ли и на этот цилиндр проклятие? И не станет ли он моим проводником в лучший мир?

Да сумею ли я открыть его?

При более тщательном изучении цилиндра я разглядел уже знакомые мне символы. Не все, конечно, но часть из них я видел в храме Дендеры и на кольцах календаря, который изучал в трюме «Ориента» перед тем, как французский флагман взорвался в битве при Абукире. Так же как в календаре, здесь имелись черточки и расположенные над ними круги, а кроме того, самые разные символические изображения: животные, созвездия, пирамида и Телец, то есть знак быка, под которым проходила зодиакальная эпоха во времена строительства Великой пирамиды. Причем тут изображалась не только пирамида, но и какой-то крошечный храм с колоннадой. Части золотого цилиндра, как я заметил, имели шарнирное соединение, и их можно было вращать относительно друг друга, изменяя взаимное расположение символов, подобно кольцам календарного устройства. Поэтому я еще разок попробовал применить свои прежние знания: совместить знаки быка, пятиконечной звезды и символа летнего солнцестояния, как делал в трюме флагмана. Но этого оказалось недостаточно. Поэтому я совместил еще пирамиду с храмом.

Может, я стал чертовски сообразительным, а может, мне опять сопутствовала удача. Ведь на этом цилиндре можно было выставить множество разных комбинаций. Я осознал только, что раздался тихий щелчок и цилиндр разделился надвое между пирамидой и храмом, словно разрезанная пополам колбаса. И когда я разъединил его золотые половины, то увидел долгожданную находку: книгу в форме древнего свитка.

Дрожащими от волнения пальцами я развернул его. Ничего подобного этому папирусу, если, конечно, таков его материал, мне еще не приходилось ни видеть, ни держать в руках. На ощупь материал был очень гладким, прочным и эластичным, от него даже исходило слабое свечение, но его материальная основа, казалось, не имела ничего общего с бумагой, кожей или металлом. На редкость странный материал! А сам текст выглядел еще более загадочно. В отличие от виденных мной в Египте иероглифов или пиктограмм, этот свиток содержал какие-то таинственные абстрактные значки. Среди них встречались угловатые символы и расплывчатые геометрические фигуры, но совершенно удивительным мне показалось множество новых по форме наборов черточек, закорючек, петелек и сложнейших иероглифов. Я обнаружил книгу, открывающую тайны жизни, Вселенной или бессмертия, если верить безумцам, издавна охотившимся за ней. Но я не мог прочесть ни слова!

Где-нибудь в ином мире Тот сейчас смеется надо мной.

Что ж, прежде мне обычно удавалось находить выходы из любых ситуаций. И даже если этот свиток окажется недоступным для дешифровки, содержавшего его тубуса с лихвой хватит для получения пенсии, роскошной даже для короля Пруссии. Передо мной вновь забрезжили заманчивые картины шикарной жизни богатого бездельника.

Однако для начала хотелось бы просто выбраться из этого подземного царства.

Я призадумался. Обратно против течения мне наверняка не доплыть, а даже если бы я и доплыл, то опять оказался бы в шахте, из которой мы не сможем выбраться. А продолжение плавания вниз по течению чревато тем, что в этой подземной трубе вовсе не окажется воздуха. Сплавляясь по водоводу под Великой пирамидой, я едва уцелел, и у меня не хватало мужества еще разок так отчаянно рискнуть своей жизнью. Насколько я понял, этот грозовой поток вовсе не выходит на поверхность.

Как бы поступил в данной ситуации Бен Франклин?

Меня чертовски утомляли его афористичные изречения, когда приходилось слушать их ежедневно, но сейчас мне как раз не хватало их. «Мудрец не нуждается в советах, дурак их не воспринимает». Хорошо сказано, но вряд ли это сейчас поможет. «Упорство и труд все перетрут». Отлично, но только непонятно, к чему применить тут это самое упорство. Не прорубать же в скалах новый туннель. Я более тщательно осмотрел склеп. Каменные изваяния тамплиеров оказались монолитными в отличие от статуй мадонн под Храмовой горой. В стенах шахты не было даже намека на какие-то ниши, щели, проходы или хитроумную замочную скважину для вставления этого цилиндра, которая могла бы дать надежду на обнаружение тайного подъемного устройства. Я простучал все стены, но не услышал ничего, кроме одинаково глухих звуков. На мой крик ответило лишь бесполезное эхо. Никаких результатов не принесли и более сильные удары по стенам. Как же, черт возьми, сами тамплиеры приходили сюда? Вероятно, в промежутках между грозовыми ливнями этот туннель бывает сухим. Может, стоит подождать? Нет, может разразиться очередная гроза, и тогда этот поток будет бежать еще очень долго. С досады я изо всех сил пнул ногой стену, поморщился и взвыл от боли, но ничего не шевельнулось. «Не путай телодвижения с поступками», — советовал Бен.

Что же еще он мне говорил? «Лучше хорошо сделать, чем хорошо сказать». Конечно, лучше, только непонятно, как это поможет мне выбраться из нынешней переделки. «Все хотят жить долго, но никто не хочет быть старым». В данный момент старость казалась мне предпочтительнее смерти. «В реках и плохих правительствах наверху плавает самое легковесное». Ну, в последнем высказывании хотя бы упоминается река…

«Наверху плавает легковесное».

Я закинул голову назад. Если вниз просачивается свет, то наверху должен быть выход. Но туда не забраться без веревки, лестницы или хоть каких-то выступов в стене. Как бы мне сейчас пригодился один из воздушных шаров Конте… наверху плавает легковесное.

В отличие от большинства из нас Бен сначала думает, а потом делает. Почему же это так трудно? И все-таки в итоге у меня появилась одна идея, отчаянная, конечно, и — что самое важное — не имевшая практически никакой альтернативы. Ухватившись за край каменной крышки, привалившейся к боку саркофага, я перетащил ее к кромке воды. Потом, поднатужившись, перевернул и поставил вертикально, уравновесив на краю уступа перед подземной рекой. Крякнув от натуги, я столкнул крышку в воду. А сила течения прижала ее к отверстию туннеля, почти заблокировав сток.

Уровень воды мгновенно начал повышаться.

Она хлынула в мой склеп, быстро скрыв сапоги каменных изваяний тамплиеров. А вот это изделие, пожалуй, достойно лучшего применения!

— Простите великодушно, господин Монбар или кто бы вы там ни были, — сказал я и, вытащив деревянный гроб из каменного саркофага, вытряхнул из него древние останки.

С беспорядочным шумом упав на известняковое дно, они застыли в кощунственном беспорядке, и я мог бы поклясться, что череп глянул на меня с явным осуждением. Что ж, теперь мне, похоже, не избежать проклятия. Установив акациевый гроб на края саркофага, я сунул за пазуху золотой цилиндр и забрался в импровизированную лодку. Вода прибывала очень быстро, поднимаясь за минуту почти на фут. Вот она достигла колен тамплиерских стражей, потом краев саркофага, заполнила его — и наконец моя лодка пустилась в плавание. Я молился всем христианским, иудейским и египетским богам. Слава Господу, аллилуйя!

Мой ковчег поднимался. Шахта колодца все больше заполнялась водой. Я понимал, что усилившийся напор потока может опрокинуть поставленную мной внизу заслонку, поэтому мне оставалось только надеяться, что она продержится достаточно долго. «Кто живет надеждой, рискует умереть с голоду». По моему собственному убеждению, афоризмами старины Бена надо пользоваться сообразно ситуации, поэтому я продолжал лелеять отчаянную надежду. Пока мы покачивались на поверхности, быстро преодолевая драгоценные футы вертикального подъема, я осознал также, что из-за моей каменной затычки уровень воды мог повыситься и в той воронке, где находились Нед и Мухаммед.

Оставалось опять же надеяться, что оба они умеют плавать.

По мере нашего подъема света немного прибавилось, звезды тускло отражались в темной воде. Рука моя наткнулась на случайно оставшуюся в лодке пару ребер, и я бесцеремонно выбросил их за борт, рассудив, что меня самого совершенно не волновало бы, что произойдет с моим скелетом, когда душа моя перестанет нуждаться в его услугах. Уровень воды продолжал неуклонно повышаться, и вскоре я уже увидел серебристый диск, отражающийся от какой-то наклонной поверхности. И на этой поверхности обнаружились вырубленные в песчанике ступени! Я встал в моем шатком гробу, дотянулся до первой ступени и шагнул на нее. Надежная твердыня! А за моей спиной продолжала прибывать вода.

Потом раздался глухой звук, вода громко булькнула и начала с шумом всасываться обратно, увлекая за собой поднявший меня гроб. Скорее всего, от усилившегося давления сместилась крышка, перегораживающая основное русло потока, и он устремился по привычному пути. Вода убывала с головокружительной скоростью, но у меня не было времени следить за этим бурным процессом. Поднимаясь по ступеням, я осознал, что попал в тот самый наклонный ход, что мы обнаружили в углу разрушенного храма. Тогда мы не заметили никаких отраженных звезд, но если бы мы не сняли закрывавшие вход доски, то вниз ко мне не проник бы даже этот слабый отраженный свет. Выйдя из подземелья, я перелез через каменные обломки стен и побежал к мостовой, за которой находилась база рухнувшей колонны, где мы изначально спустились в звездную шахту.

— Нед! Мухаммед! Как вы там, еще живы?

— Чудом уцелели, мистер! Вся эта воронка заполнилась водой, и мы едва не утонули, как крысы! А потом река вдруг опять отхлынула!

— А вам, эфенди, как удалось выбраться? Что там случилось?

— Я просто устроил вам, ребята, легкое купание в гигиенических целях.

— Но как же вам удалось выбраться?

— Раздобыл одно перевозочное средство. — В глубине колодца, словно две луны, белели их поднятые кверху лица. — Потерпите немного. У меня появилась одна идея, сейчас я попытаюсь поднять вас.

После образования шестиконечной звезды база упавшей колонны, как вы, возможно, помните, повернулась на угловой оси, и тогда-то и начала опускаться в шахту наша плита. Теперь я повернул базу на место, раздался щелчок, и платформа начала подниматься из своей звездной шахты вместе с улюлюкающими в безумной радости Недом и Мухаммедом.

Как только они выбрались на поверхность, мы все вместе раздвинули в исходное положение ключевые плиты, запечатав тайный проход. Потом Нед обнял меня, как родную мать.

— Клянусь морским дьяволом, мистер, вы настоящий колдун! Сколько же раз вам удалось обдурить старушку смерть, вы живучий как кошка! Ну а что с сокровищами, вам удалось их найти?

— К сожалению, там не оказалось никаких сокровищ. — Их лица вытянулись. — Уж поверьте мне, я все осмотрел. Всего лишь склеп одного старого тамплиера, друзья мои. Ах да, и, конечно, вот это.

Словно волшебник, я извлек из-за пазухи золотой цилиндр. Они изумленно ахнули.

— Вот, попробуйте-ка, какой тяжелый. — Я позволил им подержать его. — В нем достаточно золота, чтобы обеспечить нам троим шикарную жизнь.

— Но, эфенди, — сказал Мухаммед, — где же ваша книга? Неужели она здесь? И в ней действительно полно разных магических секретов?

— Да, она здесь, верно, и это самая странная вещь из всего виденного мной ранее. Я уверен, что мы окажем нашему миру большую услугу, если убережем ее от лап Силано. Возможно, ученые когда-нибудь смогут осознать всю ценность ее мудрости.

— Ученые?

— Ну да, ученые, поскольку я не смог понять в этой книге ни слова, хотя и раздобыл ее, практически повторив подвиги Геракла.

Они оцепенело уставились на меня.

— Давайте пойдем на встречу с Астизой.

 

ГЛАВА 20

Самый удобный путь к выходу из Города Призраков вел мимо лагеря Силано, но встреча с его бандитами не сулила нам ничего хорошего. Поэтому, когда звезды на небе побледнели, мы сначала опять закрыли досками спуск к храмовому колодцу — мне не хотелось, чтобы на моей совести оказался упавший туда ребенок, — а потом, вновь совершив утомительный подъем на плато Небесного Жертвенника, быстро спустились с другой стороны и помедлили немного только раз по настоянию Неда, который вырвал с корнем какую-то чахлую засохшую сосну.

— По крайней мере, у меня будет дубинка, — пояснил он. — Даже монашки вооружены лучше нас.

По дороге он действительно придал сосне вид богатырской палицы, ободрав ветки своими могучими, как у Самсона, ручищами. Преодолев множество подъемов, перевалов и спусков, мы, изрядно выдохшиеся и усталые, достигли дна каньона, выйдя к развалинам амфитеатра. Лагерь Силано остался далеко позади, но до нас доносились звуки уже начавшейся в нем утренней суеты. Если Астизе удалось незаметно ускользнуть оттуда, то скоро ли они заметят ее исчезновение? На востоке пламенела заря. Вершины гор уже озарились первыми солнечными лучами.

Быстро пройдя по городу к узкому входному ущелью, мы вновь оказались перед фасадом увиденной нами в самом начале грандиозной гробницы Эль-Хазне. Пока мои спутники, преклонив колени, утоляли жажду у ручья, я поднялся по ступеням к шикарному портику и заглянул в темное помещение.

— Астиза?!

Тишина. Разве не здесь мы назначили встречу?

— Астиза! — ответило мне насмешливое эхо.

Проклятье! Неужели я вновь неправильно понял эту женщину? А может, Силано проведал о нашем плане и держит ее в плену? Или она просто запаздывает или плутает по городу?

Я выбежал из гробницы. Дымчатое сероватое небо поголубело, и скалистые гребни заливал яркий свет. Нам надо торопиться, чтобы успеть подальше убраться до того, как граф поймет, что я направил его по ложному следу! Но я не собирался обменивать любимую женщину на свиток, который мне не удалось прочесть. Если же мы уйдем без нее, то я опять буду горько сожалеть. Но если мы задержимся, то все можем пострадать от этих бандитов.

— Ее тут нет, — встревоженно сообщил я.

— Тогда нам пора уходить, — сказал Мухаммед. — Каждая миля, отделяющая нас от этих неверных франков, удваивает наши шансы на спасение.

— Я чувствую, что она придет.

— У нас нет времени ждать, мистер.

Нед был прав. До нас доносились слабые отзвуки голосов компании Силано, хотя мы не заметили в них особых признаков ярости или волнения.

— Подождем еще пару минут, — настаивал я.

— Неужели она так околдовала тебя? Ей же небось хочется, чтобы всех нас схватили вместе с твоей книгой!

— В крайнем случае мы можем обменять ее на эту книгу.

— О козни Люцифера, тогда зачем вообще мы притащились сюда?

И в этот момент она выбежала из-за поворота и, прижимаясь к подножию скал, защищавших ее от ненужных взглядов, устремилась в нашу сторону. Астиза уже задыхалась от быстрого бега, лицо ее побледнело, кудрявые пряди черных волос упали на глаза. Я бросился к ней.

— Что задержало тебя?

— Они так возбудились, что никак не могли улечься спать. Я улеглась первой и долго мучилась, всю ночь ожидая, когда они утихомирятся. Потом тайком поползла мимо спящих стражей, а безопасный каньон находился в сотне ярдов, а то и больше. — Она удрученно взглянула на свое испачканное платье. — По-моему, они уже заметили, что я исчезла.

— Ты еще в силах бежать?

— Если не возражаете, я бы немного передохнула.

В ее горящих глазах читался немой вопрос.

— Да, я нашел ее.

Она схватила меня за руки и радостно улыбнулась, словно ребенок в предвкушении подарка. Она мечтала об этой книге гораздо дольше меня. Я вытащил цилиндр. Она тихо ахнула и замерла.

— Попробуй, какой он тяжелый.

Точно вдруг ослепнув или не веря своим глазам, она ощупывала пальцами его поверхность.

— Неужели она действительно там?

— Да. Но мне не удалось понять ни слова.

— Ради Аллаха, эфенди, давно пора уходить, — взмолился Мухаммед.

Не обратив на него внимания, я повернул часть цилиндра и, открыв его, показал ей начало свитка. И вновь меня поразило, насколько незнакомыми выглядят начертанные на нем письмена. Бережно держа драгоценную книгу обеими руками, она явно не хотела расставаться с ней.

— Где ты нашел его?

— В недрах склепа тамплиеров. Я рискнул предположить, что в их стихах содержались еще кое-какие неявные указания, что им хотелось проверить искателя этого сокровища, загадав загадку, основанную на знаниях математических тайн пирамиды.

— Он может изменить мир, Итан.

— К лучшему, я надеюсь. Хотя, учитывая, что меня ждет, хуже уже, пожалуй, некуда.

— Мистер!

Крик Неда вывел нас из экстатического состояния. Он приложил руку к уху, а потом показал в ту сторону, откуда донесся отзвук выстрела.

Забрав свиток у Астизы и вложив в цилиндр, я сунул его обратно за пазуху и подбежал к моряку, решив взглянуть, что же он там увидел. Солнечные лучи начали скользить вниз по фасаду храма, придавая вырезанным в скале деталям великолепный розовый оттенок. Но Нед показывал рукой совсем не в ту сторону, откуда мы недавно пришли, а в сторону лагеря Силано. По скалам плясал яркий солнечный зайчик.

— Они кому-то сигналят. — Он показал на вершины разделявшихся у входа в каньон скал. — Вон там вдалеке какой-то негодяй подпихивает к краю здоровенный валун.

— Эфенди, люди Силано уже идут сюда!

— Значит, нам придется поспешить, чтобы успеть забрать наших лошадей, оставшихся под охраной арабов у входа. Ну что, орлы, готовы к схватке?

Видимо, такого рода вдохновляющий вопрос мог задать Нельсон или Смит.

— За родную Англию! — порывисто крикнул Нед.

Итак, мы бросились бежать, и уже через мгновение нашу компанию поглотило узкое входное ущелье с множеством извилистых поворотов и беспорядочно нависающими скалистыми склонами. На плечах Неда ритмично подскакивала сосновая дубина. А волосы Астизы волнами разлетались за спиной.

Откуда-то сверху донесся крик, потом грохот. Мы подняли головы. Отскакивая от стен узкого ущелья и разбрасывая осколки, точно шрапнель, вниз летел обломок скалы размером с бочонок пороха.

— Быстрее!

Мы рванули вперед и успели заметно удалиться от этого снаряда до того, как он грохнулся на дно. С верхнего края хребта послышались арабские проклятия.

Быстро придя в себя, мы продолжили бег. Вскоре раздался выстрел, за ним последовала вспышка света. Эти негодяи растянулись по всему хребту! Силано, должно быть, подозревал, что мы можем обмануть его, и предпочел устроить нам засаду на выходе. Ружейный выстрел вызвал обильный камнепад, и на сей раз я удержал моих спутников, мы переждали этот обвал под скальным навесом. Когда дно ущелья перестало сотрясаться от падающих камней, мы устремились дальше, перепрыгивая через появившиеся каменные преграды, но скрытые от арабов облаком пыли.

Выпущенные наугад пули не причинили нам вреда.

— Поднажмем! Пока они заряжают свои ружья!

Следующий выстрел вызвал второй камнепад за нашими спинами, но это нам уже не мешало, а вот погоню Силано вполне могло задержать. Я прикинул, что мы одолели половину пути по этому извилистому ущелью, и раз арабы забрались наверх, намереваясь помешать стрельбой нашему бегству, то, вероятно, лошади остались без охраны. Забрав наших лошадей, мы отпустим на волю остальных и…

Запыхавшись от бега, мы завернули за очередной поворот и увидели, что путь нам перегородила повозка. В таких оборудованных клеткой фурах, как я не раз видел, перевозили рабов, и, вероятно, именно ее появление вблизи нашего лагеря сильно напугало лошадей. Возле нее торчал одинокий араб, направивший на нас дуло мушкета.

— Беру его на себя, — прорычал Нед, поднимая дубину.

— Нед, не стоит подставляться под пулю!

Однако моряк успел сделать всего шаг, когда просвистевший мимо нас почти со скоростью пули камень поразил лоб араба, не дав ему прицелиться. Мушкет громыхнул, но пуля пролетела мимо нас. Я оглянулся назад. Мухаммед, развязавший свой тюрбан, ловко использовал его в качестве пращи.

— Так я в детстве отгонял собак и шакалов от наших овец, — пояснил он.

Мы бросились вперед, чтобы связать ошеломленного араба и убрать повозку, Нед впереди, за ним Астиза. Однако, падая, этот бандит задел какую-то задвижку, и повернутая к нам задняя сторона клетки с грохотом отвалилась. В фургоне маячила здоровенная темная зверюга, изготовившаяся к прыжку.

— Нед! — предостерегающе заорал я.

Этой твари, похоже, даже не понадобилось отталкиваться задними лапами, она вылетела на нас словно выпущенный из катапульты снаряд. Я заметил лишь песочную гриву, разинутую пасть с белыми клыками и вываленный розовый язык. Астиза завизжала. Столкнувшиеся нос к носу Нед и лев взревели в унисон, дубинка с треском обрушилась на голову хищника, а его челюсти в тот же миг сомкнулись на левом предплечье Неда.

Моряк взвыл от боли и ярости, но в ушах у меня звучал только треск львиных ребер, ломавшихся под ударами дубинки, наносимыми с такой бешеной мощью, что лев, не разжимая, однако, челюстей, повалился на бок, увлекая за собой Неда. Человек и зверь катались по земле, напоминая пыльное меховое облако. Разъяренный моряк продолжал колотить дубинкой, не обращая внимания на раздирающие его львиные когти. Одежда на нем повисла лохмотьями, обнажив израненную плоть. Меня охватила безумная ненависть.

Мой томагавк в данном случае был не полезнее чайной ложки, но я ринулся на помощь, невольно отбросив благоразумие и осторожность.

— Итан! — как в тумане услышал я голос Астизы.

Очередной камень из пращи Мухаммеда, просвистев мимо меня, врезался в голову хищника, и лев рухнул на землю.

Вмешательство оказалось весьма своевременным, поскольку я уже собирался врукопашную сразиться со зверем, чтобы отодрать его от Неда. Мой топорик пробил лоб над львиным глазом, и тогда лев, разжав челюсти, выпустил руку Неда и, оглушительно взревев от боли, задергался всем телом и забил хвостом, взметая пыль. Астиза тоже подключилась к сражению: словно атлет, она подняла над головой тяжелый камень и швырнула его прямо на окровавленную голову зверя, разбив ему морду.

Этот удар оказался решающим. Лев вдруг вскочил и, перемахнув через доставившую его сюда повозку, бросился к выходу из ущелья. Продолжая бегство, он не преминул, как я увидел, напасть на спешивших нам навстречу с явно недружелюбными намерениями арабов Нажака. Пронзительно завизжав при виде такой переориентации их собственного тайного оружия, бандиты развернулись и бросились наутек. Окровавленный лев свалил одного из них, чуть помедлив, разодрал ему горло, потом разделался с остальными и устремился к вольным склонам окрестных холмов.

Дико заржали перепуганные лошади.

Наши сердца тоже колотились со страшной силой, мы еще не оправились от потрясения. На окровавленное лезвие моего томагавка налипли волоски львиной шерсти. Астиза, задыхаясь от пережитого ужаса, склонилась к земле. Как ни удивительно, но все мы, за исключением Неда, не получили ни единой царапины. Опустившись на колени возле могучего моряка, я попал в такую зловонную атмосферу звериной мочи и крови, что слова застряли у меня в горле. Схватка Неда со львом стала для меня примером непревзойденной храбрости.

— Нед, Нед! Нам пора двигаться дальше! — наконец прохрипел я. — Силано скоро бросится в погоню, но я полагаю, что лев очистил для нас путь к свободе.

— Боюсь, нам не по пути, мистер, — с трудом процедил Нед сквозь сжатые челюсти.

Все его тело поблескивало живой алой кровью, словно у запоротого плетью человека. Мухаммед бинтовал ему руку тканью своего тюрбана, но в данном случае любые повязки были бесполезны. Рана выглядела так, будто плоть искромсали какие-то гигантские ножницы.

— Мы понесем тебя!

Он рассмеялся или, скорее, фыркнул, с присвистом выпустив воздух через стиснутые зубы, в его широко открытых глазах светилось знание собственной обреченности.

— Разве что с дьявольской помощью.

Так или иначе, мы попытались его поднять, но он взвыл от боли и отпихнул нас.

— Бросьте, мы все понимаем, что мне не суждено вернуться в Англию! — проворчал он, не замечая скатывающихся по грязным щекам слез. — Он задрал меня до самых ребер, нога у меня то ли вывихнута, то ли сломана, а вешу я больше короля Георга вместе с его коронационной каретой. Бегите, летите на всех парусах, тогда хоть я не зазря тут сдохну.

Его сжимающие дубину пальцы совсем побелели.

— Нет, Нед, будь я проклят, если брошу тебя! Да еще после такого подвига!

— И умрешь, если не бросишь, а ваша драгоценная книга окажется в руках безумного графа и его кровожадного громилы. Может, хоть Люцифер мне поможет с толком истратить остаток отпущенной жизни! Я переберусь вон за ту кучу камней и задержу этих негодяев.

— Но они же пристрелят тебя!

— И поступят милосердно, мистер! Милосердно. — Он поморщился. — Я как чувствовал, что не видать мне больше Англии, если пойду с тобой. Но это было чертовски интересно, Итан Гейдж. Я еще не встречал таких потрясающих американцев и хитроумных картежников.

Как же так получается, что злейшие враги порой становятся лучшими друзьями?

— Нед…

— Бегите же, гром и молния! Бегите, а если сыщешь мою матушку, то передай ей мою долю от нашего золотишка.— Отвернувшись от нас, он с трудом поднялся, сначала на колени, а потом на ноги, и, истекая кровью, побрел назад. — О господи, как же хочется пить.

Я стоял в оцепенении, но Мухаммед дернул меня за руку.

— Эфенди, нам надо уходить. Скорей!

И мы побежали. Гордиться тут, конечно, нечем, но если бы мы остались сражаться с вооруженными французами, то наверняка бы все погибли, а ради чего? Поэтому мы пронеслись мимо валявшегося возле повозки араба, перескочили через труп с разорванным горлом и, задыхаясь от бега, устремились вперед по наклонному дну ущелья, все еще опасаясь, что за каждым новым поворотом нас может ожидать разъяренный хищник. Но лев исчез. На выходе из ущелья эхо донесло до нас вопль, полный невыносимой боли. Нед еще старался выиграть для нас время, даже ценой собственных мучений.

Лошади были привязаны там же, где мы оставили их вчера; они беспокойно били копытами и пронзительно ржали. Мы выбрали себе трех лучших скакунов, а остальных взяли за поводья и поскакали во весь опор по той же дороге, что привела нас сюда. В ущелье началась стрельба, но мы уже успели отъехать на безопасное расстояние.

Забравшись на вершину холма, мы оглянулись назад. Банда Силано, выбежав из ущелья, продолжила погоню, но эти бегуны заметно выдохлись. Расстояние между нами неуклонно увеличивалось. Сознавая, что нам не справиться с целым табуном лошадей, мы оставили себе по одной запасной, а остальных отпустили на волю. Правда, на их поимку нашим преследователям тоже понадобится время.

Вскоре, печальные и совершенно измотанные, мы повернули на север в сторону Акры.

На закате впереди показалась та полуразрушенная крепость, где мы заночевали по дороге в Город Призраков. На мой взгляд, нам лучше бы уехать подальше, но, проведя бессонную ночь в поисках книги и изрядно вымотавшись за время бегства из ущелья, мы с Мухаммедом едва не падали с седел. Астиза чувствовала себя немногим лучше. Будучи игроком, я сделал ставку на то, что Силано и Нажак не смогут быстро вернуть своих лошадей. Поэтому мы решили устроить короткую передышку и, глядя, как багровеют в закатном зареве камни замка, подкрепились скудными запасами хлеба и фиников, найденными в седельных сумках. Костер развести мы побоялись.

— Вы двое будете спать первыми, — заявил Мухаммед. — А я пойду сторожить. Даже если наши французы и арабы еще ловят своих лошадей, то в здешних местах хватает и других бандитов.

— Ты же устал не меньше нас, Мухаммед.

— Поэтому, эфенди, через пару часов вы смените меня. Устраивайтесь вон в том углу на травке, да и здешние камни хорошо прогрелись за день и будут долго хранить тепло. А я пока поднимусь на развалины сторожевой башни.

Он исчез, по-прежнему исполняя роль моего проводника и защитника.

— Он специально оставил нас одних, — сказала Астиза.

— М-да.

— Давай ложиться. Я вся дрожу.

В этот сезон трава еще была зеленой и мягкой. Вечерние тени заметно удлинились, и ящерка, гревшаяся на камне, юркнула в укромную щель между валунами. Мы улеглись вместе на теплую каменную поверхность, не скрывая наших настоящих чувств впервые с тех самых пор, как Астиза влепила мне пощечину на глазах у Силано. Пытаясь унять дрожь, египтянка свернулась калачиком. Ее всю трясло, а на щеках блестели слезы.

— Как же тяжело на душе.

— Нед был хорошим парнем. А я привел его к гибели.

— Это Нажак, а не ты притащил сюда льва.

Но именно я потащил за собой Неда искать Астизу, приславшую мне кольцо. Я вдруг вспомнил о нем и вытащил его из мешочка, висевшего на ее поясе.

— Ты хранила его, даже считая, что оно проклято.

— Это все, что у меня оставалось на память о тебе, Итан. Видимо, пора принести его в жертву.

— А что, если боги специально позволили нам взять его?

— Не знаю. Я ничего не знаю.

Она сильнее прижалась ко мне.

— Может, этот перстень, наоборот, приносит удачу. Мы же в итоге завладели книгой. И мы вновь вместе.

Астиза глянула на меня с иронией.

— Хорошенькая удача. Нас преследует свора бандитов, мы приобрели свиток с нечитаемой мудростью и потеряли Неда. — Она протянула руку. — Дай-ка мне его.

Когда я выполнил ее просьбу, она приподнялась и с размаху швырнула кольцо в дальний угол этого заброшенного внутреннего двора. Я услышал, как оно звякнуло о камни. Пропал великолепный рубин, способный обеспечить человека на всю жизнь.

— Нам достаточно книги. Больше нечего и желать, почти нечего.

Сверкнув глазами, она легла обратно и обожгла меня огненным поцелуем.

Когда-нибудь, вероятно, у нас будет удобная кровать, но, так же как в Египте, время и место выбирать нам не приходилось. Давно сдерживаемая страсть выплеснулась потоком бурных и суетливых объятий, к слиянию стремились не столько наши тела, сколько души, жаждущие объединить усилия в борьбе с холодным, вероломным и жестоким миром. Задыхаясь в изнеможении, мы слились друг с другом в порыве животной страсти, Астиза тихо вскрикнула, и мы оба почти мгновенно провалились в бессознательное состояние, застыв в коконе наших спутанных одежд. Проваливаясь в сонное забытье, я дал себе слово вскоре сменить Мухаммеда, как обещал.

Он разбудил нас на рассвете.

— Ох, Мухаммед, прости меня!

Мы постарались побыстрее привести нашу одежду в приличный — по возможности — вид.

— Все в порядке, эфенди. Меня тоже сморил сон, наверное, почти сразу после моего ухода. Но я уже проверил дороги. Пока все чисто. Однако нам лучше как можно скорее отправиться в путь. Ведь неизвестно, когда эти бандиты отловят своих лошадей.

— Да, и, учитывая, что Палестина пока под властью французов, безопаснее всего отправиться обратно в Акру. И наши враги отлично понимают это.

— А как мы проберемся через лагерь Бонапарта? — воодушевленно, без тени тревоги, спросила Астиза.

В этом утреннем свете она выглядела отдохнувшей и помолодевшей, с сияющими глазами и спутанной шевелюрой роскошных волос. Я тоже чувствовал себя возрожденным. Похоже, мы поступили правильно, выбросив кольцо фараона.

— Мы поедем прямиком к побережью, наймем лодку и войдем в крепость со стороны моря, — сказал я, внезапно обретая уверенность в собственных силах. Ведь теперь у меня есть книга и Астиза… конечно, меня ждет и Мириам, но об этой маленькой детали я еще не рассказал Астизе. Ладно, пока есть дела поважнее.

Мы оседлали лошадей и галопом поскакали по склону крепостного холма.

Вторую ночь мы отдыхать уже не посмели. Нигде не задерживаясь, мы упорно подгоняли лошадей и, повторив наш маршрут до горы Нево, в облаке пыли, поднятой конскими копытами, быстро спустились к Мертвому морю и направились на север вдоль берега Иордана. Иерусалимское нагорье, по нашему предположению, еще кишело самаритянскими партизанами, которые вполне могли отнестись к нам недружелюбно, поэтому мы опять свернули в Ездрилонскую долину, обойдя, правда, стороной место сражения Клебера. Мы сделали привал на холме, не обращая внимания на круживших над ним стервятников. Наша компания все еще оставалась безоружной, не считая моего томагавка. Один раз мы заметили вдалеке отряд французской кавалерии и, спешившись, спрятались вместе с лошадьми в оливковой роще, где и переждали, когда они скроются из вида. Дважды мы так же прятались от отрядов турецких всадников.

— Давайте спустимся к морю возле Хайфы, — предложил я моим спутникам. — Французов там немного, и если нам удастся стащить лодку и добраться до англичан, то мы будем в безопасности.

И мы продолжили наше путешествие, питаясь, как Моисей, чем Бог пошлет, вспоминая Город Призраков как сказочный сон, а нелепую смерть Неда как непостижимый ночной кошмар. Наши с Астизой отношения вновь обрели свойственную любящей семейной паре добросердечность, а Мухаммед, словно играя роль дуэньи, стал нашим верным провожатым и другом. Со времени бегства от Силано он ни разу не заикался о деньгах.

Мы все изменились.

Спасительный берег уже казался совсем близким, но когда мы свернули на северо-восток к прибрежным холмам и возвышавшейся над Хайфой горе Кармель, то заметили на горизонте отряд расположившихся в ожидании всадников.

Забравшись на сосну, я вооружился подзорной трубой и с нарождающимся ужасом навел этот прибор на две до боли знакомые фигуры. Мне не хотелось верить собственным глазам.

Обновленной группой бандитов руководили Силано и Нажак. Умудрившись догнать и перегнать нас, они вдобавок устроили нам засаду.

Попробовать незаметно обойти их?

Но нет, это вряд ли удалось бы, перед нами расстилались неотвратимые открытые равнины, и, когда мы стремительно поскакали в этом северном направлении, они узнали нас и с ликующими криками пустились вслед. Они приняли все меры, чтобы не пропустить нас к побережью.

— Почему они держатся на расстоянии? — удивилась Астиза.

— Им надо лишь отрезать нам путь к побережью, вот они и гонят нас в сторону лагеря Наполеона.

В тот же вечер мы попытались незаметно пробраться к морю, но предупредительные мушкетные выстрелы сразу вынудили нас повернуть обратно. Арабы Нажака, как я подозревал, были опытными кочевниками и наверняка догадались, каким путем мы пойдем. Теперь нам не удастся отделаться от них. Благодаря нашим быстрым скакунам нам удавалось держаться от них на приличном расстоянии, но сами мы были беспомощны и безоружны. А они не особо спешили, сознавая, что деться нам некуда.

— Эфенди, может, нам лучше опять повернуть на юг к Назарету или Галилейскому морю, — предложил Мухаммед. — Или даже стоит поискать защиты у турецкой армии в Дамаске.

— Там мы потеряем все, что раздобыли, — мрачно заключил я. — Разве ты не понимаешь, что турки мгновенно отнимут у нас цилиндр. — Я оглянулся назад. — Нет, давайте попробуем другой план. Сделаем вид, что смирились и направляемся к французскому лагерю, собираясь сдаться Наполеону. Но на самом деле, не задерживаясь в лагере, двинемся к стенам Акры. Если Силано или французы последуют за нами, то попадут под обстрел англичан и Джеззара.

— А дальше, эфенди?

— Будем надеяться, что наши друзья не подстрелят заодно и нас.

Согреваемые этой слабой надеждой, мы устремились вперед, преодолевая последние мили пути.

 

ГЛАВА 21

С восходом солнца мы выехали на прибрежную долину, но цепь наших врагов преграждала нам путь к соблазнительно поблескивающей серебристой глади Средиземного моря.

Мы пустили лошадей в галоп, и наши преследователи, до этого сберегавшие силы собственных скакунов, также прибавили ходу. Разглядывая их в подзорную трубу, я узнал даже некоторых отловленных ими лошадей. Но они приобрели еще и новых животных, должно быть, взамен тех, что Силано загнал в ходе яростной погони. Дорого же обошлась нам ночевка в крепости крестоносцев.

Не имея иного выбора, мы надеялись лишь на то, что наше стремительное продвижение застанет французов врасплох.

— Астиза, когда мы приблизимся к сторожевому посту, тебе хорошо бы снять накидку и помахать ею как белым флагом! Нам надо сбить их с толку.

Пригнувшись к шее несущейся галопом лошади, она лишь кивнула в ответ.

За нашими спинами уже гремели выстрелы. Я оглянулся, преследователи были еще на безопасном расстоянии, но пытались привлечь внимание французских дозорных, чтобы те арестовали нас. Я делал ставку на замешательство, вызванное присутствием женщины в нашей компании.

Последняя миля пролетела в бешеной скачке, бока наших покрытых пеной лошадей тяжело вздымались, а мы старались как можно ниже пригнуть головы, поскольку выстрелы за спинами гремели все ближе.

— Пора, пора! Помаши им своей накидкой!

Астиза выпрямилась, сорвала с плеч импровизированный белый флаг, и накидка взвилась над ее головой, а встречный ветер, облепив платье вокруг ее стройной фигуры, отлично обрисовал выпуклости грудей. Караульные опустили ружья.

Мы пронеслись мимо них.

— Арабские бандиты! — крикнул я.

Команда Нажака безусловно имела бандитский вид. И теперь встревоженные стражники начали целиться в наших преследователей.

— Не снижайте скорость! — крикнул я моим спутникам.

Мы пролетели мимо лазарета и через длинные ряды окружавших его повозок. Возможно, где-то там отлеживается Монж и химичит Бертолле? Покинул ли уже Наполеон свою палатку? Не разбирая дороги, мы перескочили через кухонные костры, люди разбегались в разные стороны, вверх взлетали снопы искр, а завтракающие солдаты вскакивали с земли и удивленно вскрикивали, показывая на нас. Их мушкеты, поблескивая штыками, стояли поблизости, сложенные в аккуратные пирамидки. Взметая облака пыли, мы пронеслись по улочке, образованной рядами полковых палаток. Вслед нам уже неслись яростные крики и споры, разгоревшиеся между Силано и дозорными, остановившими его бандитов.

Хорошо бы французы задержали их подольше.

Какой-то сержант нацелил на нас пистолет, но я резко отклонился в его сторону, и моя лошадь снесла его с пути, а прогремевший выстрел никому не причинил вреда. Сообразительный Мухаммед подхватил по дороге триколор и размахивал им так, словно наша троица решила возглавить атаку на Акру. Но французы, похоже, уже опомнились, и между нами и еще далекими городскими стенами начала формироваться пехотная шеренга, поэтому мы продолжали петлять по краю лагеря, перемахивая через окопы и сточные канавы. Разразилась стрельба. Пули жужжали вокруг нас, точно назойливые шершни.

С крепостных стен донеслись звуки сигнальных труб. Что, интересно, подумал Смит, когда я покинул город, не предупредив его?

Впереди показалась очередная походная кухня, возле котлов озабоченно суетились безоружные кашевары и их многочисленные клиенты. Пропуская нас, люди рассыпались в стороны, а потом опять сошлись к кострам, обеспечив нам прикрытие от огня. Перемахнув через последнюю траншею, мы поскакали вдоль старого акведука к городу.

И вдруг я кувырком полетел с лошади.

Сначала я даже не понял, что произошло, и подумал, что подстрелили мою лошадь или у нее вдруг не выдержало сердце от бешеной скачки. Ударившись о землю, я откатился в сторону, почти ослепленный завесой пыли. Но, уже кувыркаясь в пыли, я заметил, что Мухаммед и Астиза тоже вылетели из седел и их лошади дико ржут, катаясь по земле с переломанными ногами. Тогда-то я и понял, что на нашем пути успели натянуть веревку. Она в итоге сорвалась с кольев, но один из кашеваров, увидев наше падение, издал торжествующий клич. Чертовски обидно, ведь наша цель была уже так близка!

С расцарапанными до крови руками я вскочил с земли и бросился назад к моим спутникам. Над нами продолжали свистеть пули.

— В акведук, эфенди! Он будет нашим прикрытием!

Кивнув, я резко поднял Астизу и потянул за собой. Она вывихнула лодыжку, но решительно хромала к акведуку, морщась от боли.

К счастью, нам подвернулся запас деревянных лестниц, приготовленных для очередной атаки; мы с Мухаммедом схватили одну и приставили к этому древнеримскому водопроводу. Подхватив Астизу, я вслед за Мухаммедом поднялся наверх и помог ей перебраться в водный канал акведука. Не слишком надежная защита. Пули отскакивали от стен, выбивая осколки камней.

— Пригнитесь, нам надо идти по этому каналу, пока не окажемся под прикрытием британских ружей, — сказал я. — Астиза, ты пойдешь впереди и подашь им сигнал белой накидкой.

Мужественная женщина сохранила выдержку, несмотря на неудачное падение с лошади.

— Нет, — крикнула она, сунув мне накидку. — Тебя они скорей узнают. Беги вперед один и обеспечь нам помощь. А я по мере возможности буду ковылять за тобой.

— Я помогу ей, — успокоил меня Мухаммед.

Я выглянул за край акведука. Весь французский лагерь, кипя от негодования, пришел в движение. Силано уже подгонял солдат, направляя их по нашему следу. А Нажак, похоже, заканчивал заряжать мою винтовку.

Времени на раздумья не осталось.

Я помчался по каналу, глубина которого не превышала трех футов. Позади свистели пули, осыпая спину взрывающимися осколками камней. Астиза и Мухаммед, страдальчески припадая ко дну, медленно ползли за мной. Хвала Тоту, что мушкеты практически не могли пробить каменную толщу акведука! Но впереди появилась новая опасность: дежурившие на передовых позициях пехотинцы, услышав лагерную тревогу, развернулись и подняли ружья.

Потом из Акры прогремел пушечный залп, взорвавший земляной вал, и французы подсознательно нырнули обратно в траншеи. Выстрелила еще пара пушек. Несомненно, защитники крепости пока не имели понятия, кому может помочь их стрельба, но решили, что любой враг французов должен быть их другом.

Вскоре громыхнуло еще какое-то орудие, и с пронзительным свистом снаряд врезался в опоры акведука. Французская артиллерия! Наш спасительный канал угрожающе содрогнулся.

— Скорей, — крикнул я, обернувшись к Астизе и Мухаммеду.

Я бежал, ныряя, как утка, и, надеясь на чудо, размахивал изо всех сил белой накидкой.

Над французской батареей поднялись клубы дыма, и очередные снаряды со зловещим свистом пролетели над нами, хотя часть из них попала в свои же окопы. Но пара ядер все-таки угодила в акведук. Меня осыпало выбитыми из верхнего края камнями. Я прищурился и оглянулся. Астиза, прихрамывая, упорно продвигалась за мной, Мухаммед маячил прямо за ней. Нам осталось преодолеть всего сотню ярдов. Пушечные выстрелы грохотали уже с обеих сторон; похоже, из-за нашей несчастной троицы началось целое сражение.

Услышав внезапный крик Астизы, я вздрогнул и оглянулся. Мухаммед резко выпрямился и замер на мгновение, изумленно раскрыв рот. На его груди расплылось красное пятно, и он, пошатнувшись, рухнул на дно. Я глянул на преследователей. Нажак как раз опускал мою винтовку.

Невероятным усилием воли я подавил безумный порыв броситься назад и убить этого мерзавца.

— Оставь его! — крикнул я Астизе, намереваясь дождаться ее.

Но в этот момент снаряд врезался в канал акведука между нами.

Это был отличный выстрел из большой осадной пушки. Французам, должно быть, доставили новые орудия, взамен тех, что мы захватили на море. Дно канала вздыбилось, обломки древних камней вместе с волной пыли разлетелись во всех направлениях, а между опорами акведука образовался огромный зияющий провал. Мы с Астизой вдруг оказались на разных сторонах этого провала.

— Прыгай вниз, а наверх я сам втащу тебя!

— Нет, беги, спасайся сам, — крикнула она. — Он не убьет меня! Зато я выиграю тебе время!

Оторвав подол от платья, она похромала назад, размахивая им, как белым флагом. Огонь французов ослабел.

Я мысленно выругался, но не смог ничего придумать, чтобы остановить ее. Удрученно вздохнув, я помчался в сторону Акры, уже в полный рост, сделав ставку на то, что в быстро движущуюся мишень довольно трудно попасть.

Если бы винтовка перезаряжалась быстрее, то Нажак мог бы еще достать меня. Но на зарядку ему понадобится целая минута, а выстрелы других ружей не отличались особой точностью. Я уже миновал первый ряд французских траншей, пробежал по разрушенному акведуку, который превратился в каменный вал, доходивший до стен Акры, и спрыгнул на землю, подняв за собой облако пыли.

Услышав топот копыт, я обернулся. Вдоль акведука за мной скакали арабы Нажака, пригнувшись к гривам лошадей и пренебрегая опасностью нарваться на пули англичан.

Я бросился к спасительному рву. Несокрушимая твердыня стратегической башни высилась в пятидесяти ярдах, солдаты на бастионах Акры уже показывали на меня. Спасение было так близко. Мои ноги дрожали от перенапряжения, но сзади неслись приближающиеся крики всадников, и я побежал так, как еще никогда в жизни не бегал. Теперь уже подняли стрельбу все защитники Акры, пули пролетали над моей головой, и я услышал ржание падающих лошадей и выкрики арабов.

Достигнув рва, я перевалился через край и, как мэнская выдра по снежному берегу, съехал на сухое дно. Вонь там стояла тошнотворная. Толстым слоем дно покрывали военные потери: разлагающиеся трупы, сломанные лестницы и брошенное оружие. Пролом в башне закрыла новая кладка, и никому пока не пришло в голову сбросить мне со стен спасительную веревку. Люди смотрели на меня сверху, но никто, похоже, пока не узнал меня. Не зная, что делать дальше, я побежал по заваленному мусором рву в сторону моря. Вдалеке уже маячили мачты британских фрегатов, а над моей головой продолжали греметь выстрелы. Смит вроде бы говорил, что они сооружают резервуар для морской воды в начале крепостного рва.

И вновь вслед мне понеслись воинственные крики. Я оглянулся. Проклятые арабские безумцы умудрились спустить в ров своих лошадей и продолжали с отчаянным упорством скакать за мной, не обращая внимания на прицельную стрельбу защитников крепости. Силано, очевидно, догадался, что я нашел книгу. Впереди показался пандус, поднимающийся к городским воротам, а за ним темнела пропитанная влагой дамба нового резервуара. Ловушка!

И тут над моей головой пролетел очередной снаряд и с грохотом взорвал темную дамбу. Ударная волна отбросила меня назад, и я, распластавшись на дне, увидел, как вал зеленоватой морской воды, рассыпаясь пенными брызгами, падает в ров и несется дальше, собираясь смести меня и моих преследователей. Я едва успел встать на колени, когда мощный поток подхватил меня и понес обратно, словно легкое перышко в сточной канаве.

Едва не захлебнувшись, я кувыркался в пенных, накрывших меня с головой волнах, полностью потеряв ориентацию. Вокруг меня кувыркались мои преследователи, и вдруг я наткнулся на какое-то препятствие — возможно, лошадь — и вылетел на поверхность. В мешанине всплывших трупов и осадных обломков нас несло к главной башне. Кашляя и отплевываясь, я отчаянно молотил руками и ногами, пытаясь доплыть до стены.

И тогда я увидел мою цепь! Ну, может, и не мою, но в любом случае спасительная цепь спустилась по стене башни, как гирлянда, и, проплывая мимо, я крепко ухватился за нее.

Она выдернула меня из воды, как ведро из колодца, и я начал рывками подниматься по шероховатой и царапающейся, как наждачная бумага, башенной стене.

— Держитесь, Гейдж. Вы почти дома!

Я узнал голос Иерихона.

На башню обрушился град мушкетных пуль, и я понял, что стал мишенью для всех французских стрелков. Один удачный выстрел, и мне конец.

Я подтянул ноги и съежился. Как же мне хотелось сжаться так, чтобы совсем исчезнуть.

Громыхнула пушка, и снаряд, огромный, как дом, врезался в кладку в паре ярдов от меня, породив шквал обломков. Вся башня содрогнулась, и меня отбросило взрывной волной, точно бусину на нитке. Стиснув зубы, я покрепче сжал цепь. Пушки не смолкали. Еще пару раз башня содрогнулась, и каждый раз я отлетал в сторону на спасительной цепи. Кончатся ли когда-нибудь эти мучения?

Я глянул вниз. Поток замедлился, но арабские всадники исчезли из вида, смытые бог знает куда. Поверхность воды буквально скрывалась под слоем обломков. Подо мной проплыл вздувшийся, как дохлая рыба, человеческий труп.

— Залезай! — крикнул Иерихон.

И в этот момент сильные руки схватили и втащили меня — едва не утонувшего и исцарапанного, подпаленного, избитого и павшего духом от потери любви и утраты спутников и, однако, чудом не подстреленного — через зубчатый край в амбразуру башни Акры. Бездомная кошка могла бы позавидовать моей живучести, тем более что грязным и изодранным видом я сильно смахивал на бродячего кота.

Я распластался на плитах пола, не в состоянии подняться на ноги. Как в тумане я видел обступивших меня Иерихона, Джеззара, Смита и Фелипо.

— Черт побери, Итан, — приветствовал меня Смит, — на чьей же стороне вы теперь воюете?

Но мой взгляд невольно устремился мимо них к золотистым волосам, изумленно округлившимся глазам и покрытому пороховым дымом лицу Мириам.

— Здравствуй, Мириам, — прохрипел я.

А французские пушки тем временем загрохотали с новой силой.

Судя по моему опыту, именно когда крайне необходимо собраться с мыслями, нечто на редкость притягательное полностью лишает вас способности соображать. Но в данном случае мне на помощь пришла вся французская артиллерия, изливавшая в массированном обстреле досаду по поводу моего удачного бегства. С трудом поднявшись на трясущиеся ноги, я глянул в бойницу. Весь лагерь Наполеона пришел в движение, отряды пехотинцев решительно маршировали к траншеям. Видимо, я располагал тем, что Бонапарту хотелось вернуть. Очень хотелось.

Бастионы содрогались под нашими шагами.

Устремленный на меня взгляд Мириам выражал целую гамму чувств: к потрясению примешивалось облегчение, а поднимающуюся волну негодования, окрашенного весомым оттенком подозрения, сдерживал встречный поток смущения и сострадания.

— Вы ушли, не сказав ни слова, — наконец умудрилась вымолвить она.

— Я не представлял, как объяснить причину ухода.

Мой ответ, казалось, только ухудшил ситуацию.

— От кого убегал этот христианин? — поинтересовался Джеззар.

— Похоже, от всей французской армии, — мягко заметил Фелипо. — Месье Гейдж, вы явно чем-то сильно разозлили их. Да и мы подумывали пристрелить вас за дезертирство и предательство. У вас вообще есть друзья?

— Это из-за той женщины, верно? — подумав немного, пришла к выводу Мириам. — Выяснилось, что она жива, и вы отправились за ней.

Я вспомнил наше расставание. Жива ли еще Астиза? На моих глазах только что убили моего мусульманского друга, а Астиза побрела обратно к мерзавцу Силано.

— Я должен был раздобыть один трофей, опередив Наполеона, — объяснил я.

— И вам это удалось? — поинтересовался Смит.

Я показал на собирающиеся войска.

— Он так думает и решительно хочет отнять у меня эту добычу.

Осознав неотвратимость надвигающейся атаки, командиры гарнизона отправились раздавать приказы, сквозь грохот канонады прорвались сигналы трубачей.

— Французы прислали мне знак, свидетельствующий о том, что она, возможно, жива, — тихо сказал я, обращаясь к Мириам. — Я должен был все выяснить, но не знал, что сказать тебе… особенно после нашей чудесной ночи. И она действительно оказалась жива. Мы с ней ехали сюда, чтобы вместе во всем разобраться, но, по-моему, ее опять взяли в плен.

— Неужели я что-то для тебя значу? Вообще?

— Конечно! Я люблю тебя! Вот только…

— Что только?

— Я не переставал любить ее.

— Ну и катись ко всем чертям!

Я впервые услышал, как с уст Мириам слетело грубое выражение, и оно потрясло меня сильнее, чем отборная брань кого-то вроде Джеззара. Мне хотелось найти подходящие елова, объясняющие, что мною руководили более высокие мотивы, но любые мои робкие оправдания звучали бы фальшиво и эгоистично даже для меня самого. В ту ночь после защиты башни мы отдались на волю вспыхнувших чувств, а к утру судьба и рубиновый перстень совершенно неожиданно развели нас. В чем же моя вина? И кроме того, у меня за пазухой лежал бесценный золотой цилиндр. Но все это чертовски сложно объяснить, когда приближается атака французской армии.

— Мириам, нам не всегда удается следовать своим желаниям. Ты же понимаешь.

— Нет. Излишнее упорство портит людей. Только и всего.

— Ну да, я вновь потерял Астизу.

— И меня тоже.

Но разве у меня не будет шанса еще раз завоевать ее сердце? Да, мужчины порой напоминают гончих псов, но женщины получают известное удовольствие, наказывая нас упреками и слезами. Любовь и жестокость, на мой взгляд, присущи обеим сторонам. Поэтому я смирюсь с ее отпором, приму участие в нынешнем сражении, а потом, если мы выживем, выстрою стратегию по заглаживанию прошлых грехов и верну ее любовь.

— Они наступают!

Радуясь, что дивизионы Наполеона избавили меня от тяжких объяснений с Мириам, я полез вместе с солдатами на крышу главной башни. Вся равнина ожила. Люди гуськом быстро перемещались по траншеям, приближаясь к крепости, их наступление прикрывала дымовая завеса пушечных залпов. Другие отряды подтаскивали на передовую легкие полевые орудия, чтобы вступить в бой, если тяжелой артиллерии удастся пробить заметную брешь в обороне. Лестницы покачивались в руках гренадер, которые двигались короткими перебежками по испещренной воронками и окопами полосе земли, а к батареям быстро подвозили новые запасы снарядов и пороха. Группа мужчин в арабских платьях сгрудилась возле полуразрушенного акведука.

Я вооружился подзорной трубой. Судя по виду, там собрались остатки банды Нажака. Но я не увидел среди них Силано или Астизы.

Смит хлопнул меня по плечу и указал рукой в другую сторону:

— Что за чертовщина там происходит?

Я перевел трубу в указанном направлении. В нашу сторону двигалась длинная колымага с шестью парами колес, с уложенным на нее толстым стволом мощного кедра. Солдаты тащили ее за веревки с двух сторон и подталкивали сзади. Ближний к нам конец ствола имел странное утолщение и темное, вероятно, металлическое покрытие, делающее его похожим на гигантский фаллос. Да, странно, что же, черт возьми, они там придумали? Эта махина выглядела как средневековое стенобитное орудие. Ну не думает же Бонапарт, что сможет пробить наши стены оружием многовековой давности? Однако странное бревно упорно тащили вперед.

Что за безумная идея возникла у Наполеона?

Мне вдруг вспомнились хитроумные изобретения, приводившие в восторг Бена Франклина, а еще больше моего американского приятеля Роберта Фултона, который слонялся по Парижу, одержимый множеством идей, связанных с устройством каких-то новых судов, называемых им пароходами и субмаринами. А у французов, насколько мне помнилось, тоже имелся один подобный изобретатель, мастер на все руки. Нашим гениальным изобретателем в Египте считался одноглазый воздухоплаватель Никола Жак Конте, чей воздушный шар нам с Астизой пришлось позаимствовать в Каире. Монж говорил мне, что он изобрел какую-то крепкую повозку для доставки в Акру тяжелой артиллерии. И по всем признакам именно он приложил руку к этому странному, движущемуся на нас бревну. Вряд ли это обычный таран. Наверное, Конте, как обычно, придумал некое техническое новшество. И даже весьма вероятно…

— Это же бомба! — вдруг догадавшись, заорал я. — Стреляйте в голову бревна, стреляйте в голову!

Начиненный взрывчаткой ствол уже, набирая скорость, съезжал по ведущему ко рву склону.

— Какая бомба? — удивленно переспросил Фелипо.

— В конец бревна заложена взрывчатка! Мы должны взорвать его!

Я схватил мушкет и выстрелил, но если и попал по этому набалдашнику, то пуля не смогла пробить металлическую оправу. Последовали и другие выстрелы, но наши солдаты и моряки в основном целились в тянувших телегу людей. Пара раненых французов упала, и этот монстр переехал их, уже по инерции все быстрее двигаясь вниз.

— Стреляйте же по нему из пушки!

— Слишком поздно, Гейдж, — хладнокровно бросил Смит. — Мы не успеем переориентировать орудия на такую близкую цель.

Тогда я схватил за руку Мириам и, задев плечом замершего в изумлении Иерихона, оттащил ее к задней стене башни, не дав времени опомниться и оказать мне сопротивление.

— Надо отойти подальше, вдруг бомба сработает!

Смит тоже отступил назад, а Джеззар, выйдя на крепостные стены, уже грозно покрикивал на турок, укрепляя их боевой дух. Но Фелипо медлил у бойницы, храбро пытаясь остановить движение махины точными пистолетными выстрелами. Чистое безумие.

Наконец разогнавшееся бревно достигло края рва, по инерции перелетело через него и врезалось в основание башни.

Тащившие его солдаты бросились врассыпную, лишь один задержался, чтобы задействовать запальное устройство. Огнепроводный шнур загорелся.

Через несколько мгновений железная голова ствола взорвалась с таким оглушительным грохотом, что я полностью потерял слух. К небу взвился столб пламени и дыма, а обломки кладки, взлетев над башней, казалось, зависли в воздухе, совершая странные замедленные вращения.

Наша крепостная твердыня, уже не раз сотрясавшаяся от взрывов, на сей раз зашаталась, как горький пьяница на лондонской Друри-лейн. Мы с Мириам упали, я накрыл ее своим телом. Сэр Сидней устоял, ухватившись за зубчатый край башни. И я смутно видел, как передняя стена оседает, увлекаемая в адскую бездну. Фелипо и Иерихон исчезли в этом провале.

— Брат! — пронзительно вскрикнула Мириам.

По крайней мере, так я истолковал тот звук, что вырвался из ее открытого рта. В ушах моих стоял отупляющий звон.

Она бросилась к обваливающемуся краю, но мне удалось задержать ее.

Я переполз через ее сопротивляющееся тело на полуразрушенный и угрожающе накренившийся выступ и глянул вниз на оседающие обломки, объятые клубящимся, как из кратера вулкана, черным дымом. Нижняя треть наружного фасада мощной башни полностью обвалилась, а уцелевший верх напоминал полый ствол дерева, скрепленный покореженными платформами этажей. Передние стены рухнули, точно сорванные кулисы, обнажив скрывающихся за ними растерянных актеров. Из-под заполнивших ров камней торчало множество человеческих тел. Новый звук прорвался в мои пострадавшие уши, и, выныривая из одурманенного состояния, я осознал, что его пробили ликующие вопли многотысячной армии. Французы ринулись к пробитой ими бреши.

Держу пари, Нажак среди них, и он будет искать меня.

Придя в себя, Смит обнажил саблю. Его голос я воспринял как невнятный гул, но предположил, что он призывает людей на защиту нижнего пролома. Я откатился назад, увлекая за собой Мириам.

— Обвалы еще не закончились! — крикнул я.

— Что?

— Надо уходить из башни!

Она тоже не расслышала. Кивнув, Мириам повернулась к наступающим французам и, неожиданно вырвавшись от меня, метнулась обратно к краю взорванной стены. Ринувшись за ней, я попытался остановить ее и вновь соскользнул на опасно накренившийся выступ. Она спрыгнула мягко, как кошка, на балки нижнего этажа и по обломанному краю спустилась к тому провалу, куда упал Иерихон. Чертыхаясь про себя, я последовал за ней, уверенный, что остатки крепостной конструкции могут рухнуть в любой момент и похоронить нас в каменной гробнице. Между тем пули жужжали, точно мухи в банке варенья, со всех сторон доносились залпы орудий, и осадные лестницы взмывали вверх, как когтистые лапы.

Смит, возглавлявший отряд британских моряков, пригибаясь, пронесся вниз по покосившимся винтовым лестницам и вылетел за нами к выходящей в ров бреши. Моряки бросились к французам, хлынувшим к пролому по засыпанному обломками рву, завязалась беспорядочная перестрелка, мушкеты и пистолеты извергали клубы дыма и огня, людские крики тонули в грохоте орудий. Вскоре началась рукопашная схватка, в ход пошли штыки, сабли и мушкетные приклады. Повалился на спину смертельно раненный Луи Бон, командовавший французским подразделением. На его место встал молодой адъютант Круазье, оскорбленный около года назад Наполеоном после неудачного преследования арабов. Мириам, отчаянно призывая Иерихона, металась в этой адской неразберихе. И я тоже, в полубессознательном состоянии, почти безоружный и закопченный пороховым дымом, последовал за ней навстречу передовым силам французской армии.

В высоких шапках и перекрещивающихся на широкой груди ремнях гренадеры, выглядевшие настоящими гигантами, устремились в атаку, выплескивая всю ту яростную досаду, что накопилась за время этой длительной и бесплодной осады. Наконец у них появился шанс повторить стремительный захват Яффы. Бросаясь в эту кровавую бойню, они с воинственным ревом перемахивали через обугленный кедровый ствол с раскрывшейся, словно бутон причудливого цветка, металлической главой. Однако их наступление встретило шквал копий, камней и гранат, швыряемых со стен турками Джеззара и косящих их ряды словно пшеницу, срезанную широкими взмахами сноровистого косаря. Если французы истосковались по решительным действиям, то мы противопоставили им разгоряченное отчаянием сопротивление. Если они захватят башню, то Акра будет разгромлена, а всех ее защитников, несомненно, перебьют. Развернувшееся перед башней сражение напоминало красно-синюю мозаику, расцвеченную английскими и французскими мундирами, орущие британские моряки встречали французов выстрелами из пистолетов и ударами абордажных сабель.

Я еще никогда не принимал участия в такой отчаянной рукопашной схватке, она напомнила мне, как троянцы с несокрушимым мужеством и беспощадностью противостояли нападению ахейцев. Извергая хриплые проклятия, люди орудовали саблями и штыками, молотили друг друга всем, что подворачивалось под руки. Круазье, несомненно доказав свою храбрость, расстался с жизнью, получив дюжину сабельных и пулевых ранений. Из-за завалов полуразрушенной башни, продолжавшей угрожающе сотрясаться, мы видели лишь малую часть этого массированного наступления. Я заметил заваленного камнями Фелипо, похоже, ему проломило спину, но он умудрился вытащить пистолет и пальнул в своих революционных противников. В ответ на него нацелилось полдюжины штыков.

Иерихон не только уцелел после падения, но и выбрался из-под обломков. Полуистлевшая одежда на нем висела клочьями, а сам он посерел от пыли и копоти, но, не раздумывая, подхватил какой-то погнутый железный брус и, как Самсон, бросился в самую гущу наступающих французов. Люди попятились, видя, как бешено он вращает этой импровизированной дубиной. Сбоку в него прицелился французский фузилер, но Мириам, раздобыв где-то офицерский пистолет, сжала его двумя руками и выстрелила практически в упор. Несчастному фузилеру начисто снесло половину головы. С другой стороны к Иерихону подбирался гренадер. Быстро метнув томагавк, я успел заметить, как топорик, покрутившись в воздухе, врезался в шею этого пехотинца. Тот рухнул, как срубленное дерево, и я вновь завладел моим единственным оружием. Потом нам с Мириам удалось оттащить Иерихона от грозно нацеленных на него штыков, на которые он так стремился нарваться. Тут мимо нас на французов пронеслись новые отряды Джеззара. На поле боя росли горы трупов. Потерявший шляпу и раненный в голову Смит как одержимый размахивал саблей, кося врагов направо и налево. Свистящие и жужжащие пули порой находили живую плоть, то и дело слышались крики боли и глухие звуки при падении очередных жертв.

Слух понемногу возвращался ко мне, и я крикнул Иерихону и Мириам:

— Нам надо отступить в крепость! Сверху мы можем принести больше пользы!

Но тут что-то обожгло мне ухо, и пролетевшая, словно разъяренный шершень, пуля вонзилась в плечо крутанувшегося волчком Иерихона.

Мгновенно развернувшись, я увидел моего дьявольского мстителя. Нажак, извергая проклятия, пристроил приклад моей собственной винтовки на камень и начал перезаряжать ее, его громилы предпочли не лезть в самое пекло, но палили из ружей над головами сражающихся пехотинцев. Выстрел Нажака предназначался мне. Им, конечно, хотелось заполучить мой труп, — они знали о том, что, вероятно, спрятано у меня за пазухой. И тогда меня тоже захлестнула безумная ярость и жажда мести, кровь застучала в висках, все чувства вдруг обострились до такой степени, что я подметил одну удивительную мелочь. На пальце этого подлеца полыхнул рубиновый перстень. Он завладел кольцом Астизы!

Я сразу сообразил, как ему это удалось. Мухаммед, не устояв перед искушением, забрал проклятую драгоценность, заброшенную Астизой в угол двора приютившей нас на ночь крепости. Пока мы спали, он прикарманил себе кольцо, потому-то и закончились его периодические напоминания о вознаграждении. А в итоге именно его, а не меня уложил выстрел винтовки Нажака, когда мы бежали по акведуку. А французский бандит, решив убедиться в смерти мусульманина, естественно завладел столь дорогим перстнем, не зная предысторию сей драгоценности. Она стала своеобразным подтверждением убийства. И тогда я быстро подхватил железяку Иерихона и направился к Нажаку, уже считая про себя секунды. Для перезарядки американской винтовки ему понадобится целая минута, а пока прошло только десять секунд. Я должен продраться через толпу французов и отомстить ему.

Точно одержимый рыцарь Христова воинства, я бросился вперед, размахивая звенящим орудием. И сил мне придавало отчаянное желание отомстить за Мухаммеда и за Неда. Время для меня замедлилось, все звуки слились в приглушенный гул, а угол зрения сузился до предела. Я видел лишь дрожащие руки Нажака, насыпающего порох на ружейную полку.

Двадцать секунд.

Моя заостренная железная оглобля сметала ощетинившиеся пики штыков, точно серп, расчищающий поле от сорных трав. Металл с лязгом валился из вражеских рук. Видя мою отчаянную целеустремленность, пехотинцы разбегались в стороны.

Тридцать секунд. С суетливой бестолковостью Нажак пропихивал в ствол туго свернутый патрон.

Орущие бандиты Нажака усиленно палили из пистолетов, но я ощущал лишь порывы обжигающего ветра. Мой взгляд машинально отмечал дрожащие в воздухе струйки дыма от пролетающих пуль, бешеный блеск глаз, перекошенные рты с оскаленными зубами, фонтан крови, заливающий лицо молодого офицера. Мое оружие ударило под ребра возникшего на пути гренадера, и он повалился на бок.

Сорок секунд. Короткий шомпол наконец забил в дуло непослушный патрон.

Пользуясь телами мертвых и умирающих от ран солдат как камнями на переправе, я прыжками продвигался по полю боя, с паучьей ловкостью не теряя равновесия. Словно в тумане я видел, как расползаются, так же как раньше от Иерихона, попавшие в радиус действия железной оглобли солдаты. Сабля Смита пронзила грудь дюжего егеря, рядом стонал умирающий моряк, и еще двое английских смельчаков неистово орудовали штыками. Сверху продолжали валиться обломки развороченных взрывом стен, а за спиной Нажака клубились черные столбы, порожденные взрывами гранат и артиллерийских снарядов. Мой мозг безотчетно фиксировал происходящее вблизи, а сам я упорно продвигался к намеченной жертве, лишь немного опережая новую волну турок и англичан, яростно размахивающих окровавленным оружием. Триколор то гордо реял, то падал, то вновь взмывал в воздух, подхваченный очередным солдатом.

Пятьдесят секунд. В спешке даже не вытащив шомпола, Нажак судорожно пытался, насыпав на полку порох, отвести затвор. В его глазах поселился жуткий страх, страх и отчаяние, усиленные, правда, жгучей ненавистью. Я почти достиг его, когда передо мной вырос один из бандитов, воздев над головой руки с кривой турецкой саблей, но острый конец моей оглобли врезался ему в висок, размозжив череп, из которого фонтаном брызнула кровь. Я даже ощутил ее тошнотворный привкус.

Уже видя перед собой расширившиеся от ужаса глаза Нажака, я поднял руку для сокрушительного удара, но тут порох на полке воспламенился, раздался грохот, меня опалило огнем, и моя собственная винтовка с невынутым шомполом выстрелила мне прямо в грудь.

Я резко повалился назад. Но, не желая умирать неотомщенным, я из последних сил ударил этого мерзавца по ногам и услышал, как хрустнули его кости. Он тоже свалился как подкошенный, на нас со всех сторон наседали солдаты, и я, осознав, что все еще не умер, пополз вперед, задыхаясь в дыму, и вцепился в ненавистное горло, оборвав мучительный вопль. Я сжимал его с таким неистовством, что на моей собственной шее вздулись жилы.

В его взгляде мелькнула безнадежная ненависть. Он беспорядочно шарил руками в поисках оружия и хрипел что-то, вывалив на сторону язык.

«Я отомщу тебе за Неда, — твердил я про себя, — за Мухаммеда и за Иерихона, и за всех остальных прекрасных людей, что ты прикончил в твоей поганой разбойной жизни». Мои руки продолжали из последних сил сжимать его горло, и моя же собственная кровь заливала побагровевшее лицо извивающейся жертвы. С удивлением я заметил, что из моей груди торчит шомпол. Почему же я еще жив?

Его руки шарили по моей талии, пытаясь выдернуть из-за пояса томагавк. Не сумев прикончить меня из моей собственной винтовки, он решил пробить мне череп моим же топориком!

С трудом соображая, я подался вперед, и торчавший из моей груди шомпол уперся в его грудь прямо напротив сердца. Коснувшийся его конец шомпола был острым, как швейная игла, и наконец я догадался, что произошло. Когда он выстрелил, эта своеобразная стрела попала прямиком в меня, но только в то самое место, где у меня за пазухой лежал цилиндр с Книгой Тота. Тупой конец шомпола врезался в податливое золото, отбросил меня назад, но не достиг моей груди. Теперь, когда Нажаку удалось-таки завладеть моим томагавком и он уже занес руку для удара, я навалился на него всем телом, всаживая застрявший в цилиндре шомпол в его грудь. Это усилие причиняло мне адскую боль, но в итоге я проломил грудину негодяя, острие шомпола вошло в него, словно вилочка в кусок торта. Мы слились в смертельном объятии, и я пронзил сердце Нажака, видя перед собой его округлившиеся глаза.

Кровь хлынула из его груди, бурля и шипя, как змея, покидающая тело своего подлейшего хозяина, на его губах вздулись пузыри кровавой пены, и он испустил дух, хрипло выдохнув мое имя.

До меня донесся ликующий воинственный гул, но на сей раз ликовали англичане. Я поднял голову. Французская атака захлебнулась.

Выдернув шомпол из своей груди, я с трудом поднялся на колени и с полным правом забрал обратно мою любимую винтовку. Пространство перед башней, однако, напоминало адское кладбище изуродованных останков людей, погибших в безжалостной схватке. В проломе валялись горы трупов, и весь ров заполнился жидким месивом, вобравшим в себя человеческие тела, сломанные осадные лестницы и каменные обломки, а крепостные стены Акры покрылись множеством выбоин и трещин. Но Наполеон приказал отступить. Турки тоже ликовали, их пушки посылали вдогонку французам прощальные залпы.

Отряды Смита и Джеззара не посмели начать преследование. Оставаясь на оборонительных позициях, они замерли, пораженные собственным успехом, но вскоре опомнились и начали перезаряжать ружья на случай возвращения противника. Сержанты уже отдавали приказы, организуя сооружение временного ограждения у основания башни.

Смит сам высмотрел меня и, широко шагая по бугристой вымостке слегка продавливающихся трупов, направился в мою сторону.

— Гейдж! Такого стремительного бега я еще не видывал! О господи, башня! Такое впечатление, что она может рухнуть в любой момент!

— Бонапарт, видимо, именно так и подумал, сэр Сидней, — задыхаясь, прохрипел я.

Никогда еще я не чувствовал такого полнейшего изнеможения, все мое тело сотрясалось от непроизвольной дрожи. Страсти выжали меня досуха. Теперь мне век не отдышаться. И не отоспаться за тысячу лет.

— Если британским инженерам дадут возможность залатать эту прореху, то уже к завтрашнему утру он увидит еще более незыблемую твердыню, — бодро ответил этот отважный морской волк. — О боже, мы победили, Итан, мы победили Корсиканца! Он может истратить на нас весь запас пушечных ядер, но ему не захочется получить еще одну такую трепку. Сами французы не позволят. Они взбунтуются.

Как он мог говорить с такой уверенностью? И однако время подтвердило его правоту.

— А где Фелипо? — подавив нервный зевок, спросил Смит. — Я видел, как он руководил атакой прямо в этой свалке. Да, клянусь Богом, вот что значит роялистская отвага!

Я печально покачал головой.

— К сожалению, по-моему, его убили.

Мы с трудом пробирались обратно. Обнаружив Фелипо под двумя трупами, мы оттащили их в сторону. Чудо из чудес, роялист еще дышал, хотя я сам видел, как полдюжины штыков пронзили его, словно говяжью тушу. Смит приподнял его и положил голову умирающего себе на колени.

— Эдмон, мы обратили их в бегство! — сказал он. — С Корсиканцем покончено!

— Что… они отступили?

Глаза Фелипо были открыты, но он ничего не видел.

— Прямо сейчас он хмуро пялится на нас со своего смотрового холма, его лучшие отряды уничтожены, а остальные обращены в бегство. Ваше имя, дружище, будет увенчано славой, ведь Бонн сломал зубы о стены Акры. Мы остановили этого республиканского тирана. Подобные генеральствующие политики недолго держатся после столь жестокого поражения. — Смит глянул на меня горящим взором. — Попомните мои слова, Гейдж. Мир вскоре забудет о существовании Наполеона Бонапарта, его имя навсегда предадут забвению.

 

ГЛАВА 22

И с последними словами Смита полковник Фелипо тихо отошел в мир иной. Неужели жизнь покинула его в тот момент, когда он понял, что победил? Трудно сказать наверняка. Но мне показалось, что в глазах героя блеснуло понимание того, что его смерть была не напрасной и в тяжком безумии этого самого жуткого осадного дня ему удалось одержать решающую победу.

Вернувшись к трупу Нажака, я наклонился и забрал мою винтовку, томагавк и злосчастный перстень, полыхавший на его пальце. Потом, еле волоча ноги, перебрался через груды обвалившихся с башни камней и побрел в город. Группа инженеров уже бодро руководила разбором завалов и замесом строительного раствора, а также оценивала состояние вывороченных балок. В очередной раз крепостную твердыню быстро подлатают и укрепят.

Я отправился на поиски Иерихона и Мириам.

К счастью, я не обнаружил тела кузнеца среди прискорбно длинных рядов погибших защитников, тела которых временно перенесли в дворцовый сад. Я огляделся вокруг. Птицы предпочли улететь подальше от военной какофонии, но я заметил за решетчатыми окнами гарема Джеззара горящие глаза его обитательниц. Часть деревянных конструкций дворца получила серьезные повреждения, в сохранившихся темных решетках зияли дыры, ощетинившиеся светлой на сломе расщепленной древесиной. Сам паша гордо расхаживал по стенам, как задиристый петух, одобрительно похлопывая по плечам своих измученных воинов и выкрикивая угрозы в сторону французов.

— Ну что, франки, вам понравилось мое гостеприимство? Тогда возвращайтесь, и я окажу вам еще более горячий прием!

Напившись воды из источника возле мечети, я устало побрел по залитым кровью и покрытым пороховой копотью улицам, встречая настороженные взгляды жмущихся друг к другу горожан. Мои глаза, очевидно, лихорадочно блестели на почерневшем лице, но взгляд был устремлен в морскую даль. Я остановился только на пристани около маяка и глянул на чистое и величаво спокойное Средиземное море, так резко отличающееся от грязного, суетного ужаса войны. Мой взгляд опять переместился на город. Пушки еще тихо погромыхивали, и над стенами поднималась дымовая завеса, подсвеченная склоняющимся к западу солнцем и напоминающая своими черными клубами тучи надвигающегося шторма.

Как стремительно пролетело время! Ведь мы бежали к этим стенам ранним утром.

Я вытащил фараоново кольцо, сулившее гибель любому незаконному обладателю. Неужели древнее проклятие всесильно? Приверженец рационализма Франклин, вероятно, усомнился бы в этом. Но я успел узнать достаточно, чтобы отказаться от мысли присвоить великолепный египетский рубин, поэтому вступил в прохладную морскую воду, зашел по колено, потом по пояс, пронизывающая волна холода докатилась до сердца. Нырнув, я поплыл, вглядываясь в зеленоватый сумрак и позволяя морю омывать меня. Полностью исчерпав запас воздуха, я утвердился в готовности исполнить задуманное, вынырнул на поверхность, мотнул головой, стряхивая лишнюю воду с давно не стриженных волос, размахнулся и забросил как можно дальше коварную драгоценность. Красный камешек, взмыв по дуге, улетел за границу кобальтовой синевы, отмечающую начало морских глубин. Раздался тихий всплеск, и перстень исчез.

С облегчением вздохнув, я поплыл к берегу.

Мириам я нашел в городском госпитале, переполненном новыми ранеными. Простыни окрасились красными пятнами, в ванночках плескалась розовая вода. В медных тазах алели куски ампутированных конечностей. Громко жужжали пирующие мухи, а в больничном воздухе стоял запах не только крови, но и гниющей, омертвевшей плоти, щелока и угольного дыма от жаровен, где прокаливались перед операциями хирургические инструменты. Время от времени стоны раненых прорезались мучительными криками.

Здание госпиталя еще потряхивало от затянувшейся артиллерийской стрельбы. Как предсказал Смит, Наполеон, видимо, решил истратить все боеприпасы, изливая в последнем сражении горькое разочарование из-за сорванных планов. Возможно, он надеялся просто сровнять с землей все то, что ему не удалось завоевать. На столах подвывали хирургические пилы. Обваливающаяся с потолка штукатурка засыпала глаза раненым.

Мириам, с облегчением увидел, ухаживала за братом. Побледневший Иерихон лежал с перебинтованной грудью, на бинтах проступили красные пятна. Но сознание его оставалось ясным, так что он смерил меня скептическим взглядом, когда я подошел к его лежанке.

— Опять никому не удалось пристрелить вас?

— Я убил того негодяя, который пытался пристрелить тебя, Иерихон, — вяло произнес я, испытывая странное безразличие. — Мы удержали башню. Ты, я, Мириам, все мы. Мы отстояли город.

— А где, черт возьми, вас столько времени носило?

— Это долгая история. Помните наши поиски в Иерусалиме? Я завершил их.

Брат и сестра уставились на меня, одновременно выдохнув.

— Нашли сокровище?

— Вроде того.

Сунув руку за пазуху, я извлек золотой цилиндр. Конечно, он погнулся и был почти пробит в том месте, где в него попал шомпол. На моей груди темнел кровоподтек размером с тарелку. Но обе части книжного футляра и мое собственное тело в общем уцелели. Мои друзья изумленно рассматривали блестящий металл, который я заслонил от взглядов остальных обитателей госпиталя.

— Он достаточно тяжел, Иерихон. Достаточно ценен для того, чтобы построить пару таких домов и кузниц, которые тебе пришлось бросить в Иерусалиме. Когда закончится война, ты станешь богатым человеком.

— Я?

— Я отдам его тебе. Мне сокровища приносят только неудачи. Однако я намерен оставить у себя книгу, что лежит внутри. Не могу прочитать ни слова, но, видимо, я становлюсь сентиментальным.

— Вы отдадите мне все это золото?

— Вам с Мириам.

Теперь он нахмурился.

— И что, вы надеетесь, что этим сможете расплатиться со мной?

— Расплатиться?

— За то, что разрушили нашу жизнь, лишили нас дома и дохода, а мою сестру — девственности?

— Это не плата! О господи, она не была… — У меня хватило ума не заканчивать. — Речь идет не о плате и даже не о благодарности. А только о справедливости. Вы окажете мне услугу, если примете его в качестве подарка.

— Вы соблазнили ее, овладели ею, сбежали, не попрощавшись, а теперь явились болтать о справедливости? — Бросая мне обвинения, он все больше распалялся. — Да я плюю на ваш подарок.

Очевидно, он не понял.

— Значит, ты плюешь на смиренные извинения твоего будущего зятя?

— Что? — воскликнули они хором.

Мириам с изумлением взглянула на меня.

— Мне ужасно жаль, что пришлось, ничего толком не объяснив, покинуть вас обоих и пуститься на две недели в опасный поход, — продолжил я. — Я понимаю, что мое поведение могло показаться черной неблагодарностью. Но у меня появился шанс довести до конца очень важные поиски, и я сделал это и вдобавок уберег драгоценный трофей от французов, которые могли воспользоваться им в дурных целях. Теперь им никогда не заполучить эту книгу, ведь даже если они прорвутся в город, я смогу отправить ее в безопасное место на кораблях Смита. Мне удалось завершить начатое нами дело и вернуться, чтобы закончить все остальное. Я хочу жениться на твоей сестре, Иерихон. С твоего благословения.

На его задумчивом лице отразилось недоверие.

— Вы что, окончательно свихнулись?

— Никогда в жизни я еще не был столь здравомыслящим.

Я осознал всю оправданность такого решения. Кто-то из богов указал мне благоразумный путь, лишив меня Астизы. Наше общение сулило обоим смертельные опасности, и этой несчастной египтянке будет куда лучше без меня. Мое сердце, наверное, не перенесло бы очередной ее потери. А здесь меня ждала милая Мириам, которой хватило мужества, защищая брата, схватить пистолет и снести французу половину головы, но тем не менее эта добрая женщина являла собой образец добропорядочности и спокойствия. И именно такое сокровище я обрел в Святой земле, а не ошеломительную в своей непонятности книгу! Итак, я готов жениться на добродетельной красивой девушке, остепениться и забыть мучительную привязанность к Астизе и еще навеки покончить с военными баталиями и Наполеоном. Я мысленно одобрил свое решение.

— Но как же Астиза? — удивленно спросила Мириам.

— Я не собираюсь лгать вам. Я полюбил ее. И эта любовь по-прежнему жива во мне. Но Астиза исчезла, Мириам. Я освободил ее, как уже делал это раньше, и точно так же, как раньше, опять потерял ее. В этой жизни мне многое непонятно, но, очевидно, нам почему-то не суждено быть вместе. Последние несколько часов этой адской битвы открыли мне глаза на многие важные вещи. Во-первых, я понял, как сильно полюбил тебя, какая ты замечательная девушка и как много доброго, я надеюсь, смогу тебе дать. Иерихон, мне хочется, чтобы мы стали почтенным мирным семейством. Я прошу твоего благословения.

Он долго смотрел на меня с непроницаемым загадочным выражением. Потом черты его лица исказила странная гримаса.

— Иерихон?

Лицо его сморщилось, но не от боли — он вдруг расхохотался. Он так зашелся от смеха, что слезы потекли по его прокопченным щекам, и вскоре Мириам тоже начала смеяться, поглядывая на меня с выражением, подозрительно близким к жалости.

Что же их так развеселило?

— Моего благословения! — хрипло воскликнул он, продолжая смеяться. — Даже если бы я захотел, то не смог бы дать его вам!

Видимо, в этот момент дырка в плече напомнила о себе, и он поморщился.

— Но я исправился, вы же понимаете…

— Итан. — Мириам взяла меня за руку. — Неужели вы думаете, что в мире ничего не происходит, пока вы блуждаете в поисках приключений?

— Да нет, конечно происходит.

Смущение все больше охватывало меня.

Овладев собой, Иерихон тяжело вздохнул и хрипло произнес:

— Гейдж, ваш хронометр сломался, поэтому вам не удалось определить нужный момент времени.

— Да о чем вы говорите? — Я перевел взгляд с брата на сестру. — Неужели мне нужно дождаться окончания войны?

— Итан, — со вздохом произнесла Мириам. — Вы помните, где оставили меня, отправившись искать Астизу?

— Здесь, в Акре, в одном доме…

— В доме одного лекаря. И он работает в этом госпитале. — Ее приветливый взгляд смотрел куда-то мимо меня. — Тем утром, вернувшись домой, чтобы немного передохнуть, этот человек нашел меня всю в слезах. Да, я в полном отчаянии оплакивала свою судьбу.

Я медленно повернулся. За мной стоял знакомый уже левантийский лекарь, темноволосый молодой красавец, имевший, несмотря на окровавленные руки, гораздо более достойный вид по сравнению с никчемным игроком вроде меня. Клянусь карьерой Джона Адамса, опять я оказался шутом гороховым! Цыганка Сарилла, гадая как-то мне на картах Таро, выложила передо мной шута и сразу поняла, какова моя сущность.

— Итан, познакомься с моим женихом.

— Доктор Хирам Завани к вашим услугам, господин Гейдж, — произнес этот мужчина с тем прекрасным произношением образованных людей, которому я неизменно завидовал. Благодаря ему они всегда выглядят втройне умнее вас, даже если ума у них не больше, чем у рабочей лошадки. — Хаим Фархи сказал, что вы не такой мошенник, каким кажетесь.

— Доктор Завани сделал из меня почтенную женщину, Итан. Я обманывала сама себя, размышляя о своих желаниях и потребностях.

— Именно такой мужчина и нужен моей сестре, — вставил Иерихон. — И вы, как никто другой, способны это понять. Но именно благодаря вам они теперь вместе! При всей бестолковости и легкомысленности вашей натуры, Итан Гейдж, вам удалось-таки сделать хоть что-то хорошее.

Они улыбнулись, а я раздумывал, следует ли мне обидеться на его слова или воспринять их как похвалу.

— Но…

Мне хотелось сказать, что она ведь любит меня и что, конечно же, ей следовало запастись терпением, пока я, имея сердечную склонность к двум женщинам, разберусь в своих привязанностях и выберу одну из них…

В общем, за один неполный день я потерял обеих красоток. А заодно лишился рубинового перстня и золотого цилиндра.

Ладно, возможно, не стоит спешить с выводами.

Все-таки сложившаяся ситуация сулила мне новую свободу. Я не посещал приличных борделей с тех самых пор, как бежал из Парижа, и вот жизнь сделала поворот и у меня появился шанс вновь стать свободным холостяком. Испытал ли я унижение? Да. Но не принесет ли оно облегчение? И я с удивлением осознал, насколько оно велико. «Просто удивительно, какие фортели порой выкидывает жизнь, — как-то сказал мне Смит. — Одиночество удручает? Бывает и так. Но благодаря ему вы избавляетесь и от множества докучных обязательств».

Я сяду на корабль и преспокойненько отправлюсь на родину, отдам эту мудреную книгу в библиотеку Филадельфии, и пусть там завзятые умники чешут в затылках, разбираясь в ней, а сам я вернусь к нормальной жизни. Возможно, Джону Астору опять понадобится помощник в пушной фактории. На болотах Виргинии, вне поля зрения добропорядочных американцев, уже росла новая столица. Вероятно, скоро там образуется тот самый притон, где будут в чести имеющиеся у меня склонности к предприимчивости, рискованным аферам и хитроумным сделкам.

— Примите мои поздравления, — проскрипел я.

— Нужно бы врезать вам как следует, — с усмешкой бросил Иерихон. — Но, учитывая сложившиеся обстоятельства, я просто позволю вам оказать нам помощь — заложить эту штуковину. — И он заговорщицки подмигнул Завани, показав на золотой цилиндр.

На следующий день, истратив основную часть боеприпасов в ходе заключительной яростной бомбардировки, не изменившей, однако, положение дел, французы начали готовиться к отступлению. Бонапарт рассчитывал на наступательный порыв. Если ему не удалось прорваться в город и застать противника врасплох, численное превосходство не принесло пользы. Акра дала ему отпор. Наполеону оставалось лишь вернуться в Египет и заявить об одержанных победах, умолчав о понесенных потерях и неудачах.

Я следил в подзорную трубу за бесславным уходом французов. Сотни не способных самостоятельно передвигаться больных и раненых ехали на телегах или вяло горбились на лошадях. Дальнейшая осада могла только усугубить их положение, и я заметил, что даже сам Бонапарт вел под уздцы лошадь, на которой сидел перевязанный солдат. Они сожгли все те запасы, что не смогли унести с собой, майский денек омрачили огромные столбы дыма, относимого ветром к мостам через Нааман и Кишон. Французы испытывали столь острую нехватку в упряжном скоте и запасах фуража, что бросили даже пару десятков пушек. За основной войсковой колонной следовали толпы евреев, христиан и монофиситов, примкнувших к французам в надежде на освобождение от мусульман. Они рыдали, как брошенные дети, поскольку теперь могли ожидать лишь беспощадной расправы Джеззара.

Отступая по прибрежным районам, французы мстительно сжигали все фермы и деревни, чтобы замедлить преследование, которое никем не задумывалось. Наш еще не пришедший в себя гарнизон и подумать не мог ни о какой погоне. Осада города продолжалась шестьдесят два дня, с 19 марта по 21 мая. Обе стороны понесли тяжелые потери. Чума, поразившая армию Наполеона, проникла и за городские стены, и первоочередной заботой было очистить улицы и дома от покойников. На Акру нахлынула жара, и трупы начали смердеть.

Я жил в усталом оцепенении. Астиза вновь пропала, сохранил ли ей жизнь Силано? Я вложил книгу в кожаный ранец и спрятал ее в комнате купеческого постоялого двора Хан эль-Шуарда, но мог бы поспорить, что никто не позарился бы на нее даже на центральном рынке, настолько бессмысленными выглядели содержавшиеся в ней закорючки. Постепенно до нас доходили слухи о продолжении отступления Наполеона. Через неделю после ухода из-под стен Акры он покинул Яффу, завоеванную такой ужасной ценой. В безнадежных случаях заразившимся чумой солдатам давали опиум и отраву, ускоряя их кончину, чтобы они не попали в руки мстительных отрядов самаритян из Наблуса. Потерпевшие поражение полки дотащились до границы Египта и второго июня, шатаясь от усталости, вошли в Эль-Ариш, там немного отдохнули, освежили силы городского гарнизона, а потом основная часть войска направилась в сторону Каира. Термометр, положенный на песок в этих пустынях, показывал 56 градусов по Цельсию. Добравшимся до нильских вод французам дали передохнуть и привести себя в порядок: Наполеон не мог допустить, чтобы они выглядели как разгромленная армия. Четырнадцатого июня он вновь вступил в Каир под флагами захваченных городов, заявляя об окончании победного похода, хотя эти заявления имели горький привкус. Я узнал, что осколок турецкого снаряда раздробил руку одноногому артиллерийскому генералу Луи Каффарелли, и он умер от заражения крови под стенами Акры, а физика Этьенна Луи Малюса, заболевшего чумой, оставили в Яффе; Монж и его друг химик Бертолле оба долго мучились от дизентерии, и их везли на повозках вместе с остальными больными. Рискованный поход Наполеона обернулся несчастьем для многих моих знакомых.

Смиту между тем не терпелось окончательно уничтожить заклятого врага. Турецкое подкрепление из Константинополя слишком запоздало, чтобы помочь Акре, но в начале июля их флот все-таки прибыл, доставив на своих бортах двенадцатитысячное оттоманское войско, готовое идти к Абукиру и отвоевать Египет. Английский капитан пообещал, что его собственная эскадра поддержит атаку. Я не был заинтересован в присоединении к их экспедиции, сомневаясь, что с таким войском можно одолеть главные силы французской армии. Мне по-прежнему хотелось взять курс на Америку.

Но седьмого июля одно торговое судно доставило мне из Египта письмецо. Его скрепляла красная восковая печать с изображением бога Тота с головой ибиса и клювовидным носом, и адрес был написан женским почерком. Мое сердце учащенно забилось.

Однако когда я открыл конверт, то обнаружил совсем не женский почерк, а решительную мужскую руку. Послание отличалось лаконичностью.

«Я могу прочесть это, а она ждет.

Силано».

Ключ находится в Розетте.